"Да што тако"... ещё толчок, и, наконец, дверь открылась. "Вроде, в энтом годе расселят. Скорей бы, а то всё перекосило". Васильевна шла посумерничать к подруге, соседке Спиридоновне, прихватив кулёк жареных семечек, маленько, зубов-то тоже чуть, конфеток шоколадных к чаю." Посидим вечерок. А то расселят, поразгонят по етажам какем, и не найдёшь друг- дружку-то." С такими мыслями, закрыв дверь в квартиру, прошла Васильевна к дверям из сеней.
А десяток минут ране Спиридоновна решила пойти к соседке Васильевне. Насыпала кулёк семечек, четыре конфетки к чаю, подумала, отложила две, набросила, не застёгивая, приготовленное к зиме широченное своё пальто, отчего пустые рукава растопырились, словно хотели кого сгрести, и перейдя осторожно в темноте двор, поднялася на крылечко и нажала кнопку звонка. Но Васильевна-то уже закрыла дверь в квартиру и собиралася выходить из сеней, потому звонок и не услыхала, и совсем не ожидала, что кто-то стоит перед дверью. Открывает в задумчивости и... о ужас! В темноте здоровенная, не поймёшь чья фигура, с растопыренными ручищами, прямо пред ней, вот-вот схватит. А тут ещё какой-то отблеск света и очки Спиридоновны уставилися на её страшными бельмами.
Она шибко напугалася, всё в ей оборвалося, и она не поймёшь что вскричала от ужаса. Спиридоновна, было, успела удивиться, что так быстро на её звонок открывают, но тут же удивление сменилося ужасом. Из открывшейся двери, из темноты, что-то непонятное и страшное заорало на неё диким и страшным голосом. И Спиридоновна в охватившем её ужасе тоже рыкнула своим басом, да так, что бедная Васильевна чуть не отключилася от переживания, но откуда взялися силы и заорала громче прежнего.
На это Спиридоновна, успев набрать воздуха, рванула так, что с клёнов посыпались последние листья.Во дворе поднялася паника. На своём крыльце появился Фёдор Леонтьич, и стал светить фонариком, не понимаю откуда вопли такие. А Борис Ароныч стал кричать непонятно кому чтобы вызывали полицию. Наконец фонарик нашёл соседок, обнаружив обоих с выпученными глазами от пережитого. "Бандиты что-ли на вас напали? ". Подруги, отходя от перепугу, наконец,узнали друг-дружку, и взялися за руки, но говорить ещё не могли и только согласно кивали головами. "Полицию надо...Где они, бандюки? Убежали?" И тут Васильевна сказала, ещё заикаясь: "Да, у-у-бЕгли, за-за-ходи ко мне, Спиридоновна". И они скрылися в темноте сеней.
"Вот! Дожилися. Уже старух грабят. А вот ране, при нашей власти, небось, такого не было!" Высказался Фёдор Леонтьич, несгибаемый коммунист, по прозвищу "проклятьем заклеймённый". Так, говорят, поднимала его на работу "после вчерашнего" жена. И обращал он это в адрес Арона Борисовича, либерала, имеющего дворовую партийную кличку "Чубайс" за цвет его былых волос,это по памяти, сейчас он сверкал даже в темноте обширной лысиной. На что тот с пафосом изрёк, что в стране, где мало демократии, преступность непобедима.
Потихоньку всё затихло и во дворе стало снова темно и пусто. Но тут
из квартиры Васильевны возник шум, вроде как смех. Тоненький голосок Васильевны всё громче, перебиваемый крутым басом Спиридоновны, и вот уже... . Дамы в два голоса заливалися громким хохотом. "А ты... орала-то как?" "Да! Ты лучше? Вопила как паровоз!" И обе покатывались со смеха. А Фёдор Леонтьич и Арон Борисович со своими семействами искренне пожалели старух, вынесших такое, и похоже, "психически неустойчивые - чуть тронулись. Ах, какое время живём..."- посетовал Арон Борисыч.