Гремевший басами оркестр затих, и музыканты, отложив в сторону свои музыкальные инструменты, с нескрываемым любопытством, устремили взоры на арену цирка. Под тусклым освещением на манеж вышел одетый в чёрный блестящий костюм и большую цилиндрической формы шляпу маленький и худощавый шпрехшталмейстер.
– Дамы и господа! – громким басом, явно не соответствующим его росту и телосложению, загудел он. – А сейчас впервые в Туле невиданный аттракцион: «необычайный забег: белый возница и чёрный скакун-тяжеловоз!» – проговорил шпрехшталмейстер, и выставил перед собой руку, одетую в белую лайковую перчатку.
Под раздавшийся барабанный бой на цирковую арену, держа под уздцы белого орловского рысака, вышел огромного роста негр. Пройдя круг по арене цирка, он скинул с себя красный лёгкий халат, обнажив крутые плечи, огромные сильные руки и перетянутый мышцами, словно тугими канатами, мощный торс. Барабанный бой с каждой секундой усиливался и в то время, когда он превратился в сплошной звук, негр присел на корточки и оказался у белого скакуна под брюхом. Почуяв неладное, конь стал нервно шевелить ушами и, расширив ноздри, громко фыркнул. Негр обхватил коня за ноги и одним движением подставил под него спину. Барабанщик прекратил барабанить и, утерев носовым платком выступившую под носом испарину, стал с интересом смотреть на арену цирка. Негр, набрав полные лёгкие воздуха и издав звук похожий на рык дикого зверя, резко встал, удерживая коня на своих плечах. По залу прокатилась волна восторженного вздоха, после чего наступила полная тишина. Расставив в разные стороны ноги с вздувшимися от напряжения мышцами, негр гыкнул и вначале медленно, а затем всё быстрее и быстрее, побежал по цирковой арене. Под тяжестью двух великанов круглый деревянный манеж скрипел и прогибался, издавая под каждым шагом бегущего гундосый звук. После того как негр пробежал несколько кругов, лежавший до этого спокойно на его плечах конь, вдруг вытянул вперёд морду, уставил на зрителей глаза с обезумевшим взглядом и, оскалив зубы, заржал. Ещё через мгновение конь стал взбрыкивать ногами, но негр ещё сильнее прижал их, продолжая удерживать животное на своих мокрых от выступившего пота плечах. От быстрого бега и неимоверной тяжести лицо негра перекосилось и стало похожим на страшную гримасу с оскаленными белыми зубами, глаза налились кровью, из горла с гудом вырывался похожий на рычание звук.
Приехавший в Тулу из Крапивны посмотреть цирковое представление Фролов Прохор, или как его просто звали Проша, за свои неполные тридцать лет, негров никогда не видел, и теперь, увидев чёрного огромного человека, который к тому же таскает на спине лошадь, был в шоке. Он с замиранием сердца переводил взгляд с негра на лошадь и не сразу почувствовал, как его за рукав давно теребит десятилетний сын Васенька.
– Батяня! Батяня! Гляди, дядька-то какой чёрный, как будто его сажей из печки измазали! А лошадь-то, лошадь как легко на спине таскает, словно это не лошадь, а мешок с мукой! – восторженной скороговоркой шептал Васенька.
Однако Прохор не слушал сына, он думал о том, что неплохо было бы пригласить негра, принять участие в кулачных поединках «стенка на стенку», которые регулярно проходят на праздники, и непременно за их Казачью Слободу против Слободы Крапивенской. «Только такой силач, как этот негр, сможет одолеть в драке непобедимого Колокольчикова Ивана», – подумал Прохор.
Иван Колокольчиков в Крапивенской Слободе никогда не жил, но в кулачных поединках всегда принимал участие за эту старинную Крапивенскую улицу. Дело в том, что на этой улице жила его любимая и ненаглядная красавица Пелагея, к которой Иван имел самые серьёзные намерения. Пелагея Ивану отвечала взаимностью, но её отец – купец Афанасий Петрович Ковригин – их брак не благословил, сказав, что простолюдин Иван, его благородной дочери не пара. Расстроенный этим обстоятельством Иван выпил лишнего и устроил в питейном заведении скандал. На шум прибежал самый строгий крапивенский городовой Зотов, и призвал дебошира к порядку. Иван схватил Зотова за шиворот полицейской одежды и выбросил через окно на улицу. Дело для Ивана точно закончилось бы тюрьмой или каторгой, не вмешайся в эту историю Пелагея, которая Зотову приходилась двоюродной сестрой. Несмотря на полученные осколками стёкол ссадины, Зотов с родственниками ссориться не стал и, взяв с Ивана откупные, простил его. В кулачных поединках Ивану равных не было. Сам же Иван, имея высокий рост, за который получил прозвище «Полтора Ивана», и подаренную ему природой неимоверную силу, всем говорил, что дерётся в полсилы, чтобы случайно кого-нибудь не искалечить:
«Свои мужики-то, крапивенские!» – пояснял Иван.
«Только такой силач сможет одолеть Колокольчикова Ивана», – вновь подумал Прохор, продолжая с восторгом смотреть на темнокожего силача.
Пробежав ещё несколько кругов по цирковой арене, негр перешёл на шаг и остановился в центре манежа. Затем медленно присел на одно колено и осторожно поставил коня на помост, затем выпрямился и развёл руки в разные стороны. Заиграл оркестр, а зрительный зал взорвался аплодисментами.
После циркового представления Прохор вышел на вечернюю улицу Тулы и полной грудью вдохнул в себя морозный воздух. В ноздри ударил запах прогоревшей печной золы, шедший со стороны улицы оружейников, а из-за речки, с того места, где находился Тульский Императорский оружейный завод, лёгкий ветерок принёс запахи машинного масла, лака и клея. Прохор потуже затянул пояс на полушубке, застегнул на все пуговицы сыну пальто, и они, поёживаясь от пробирающего их мороза, пошли в сторону раздававшихся со стороны железнодорожного вокзала одиночных паровозных гудков.
К идее пригласить принять участие в кулачном поединке силача из Тульского цирка, в Крапивне отнеслись с одобрением и, взяв задаток, состоявший из червонца и двух мешков с овсом для цирковой лошади негра, на переговоры с ним выехал лично Прохор Фролов.
Первый день весны совпал с воскресеньем и празднованием Масленицы. День был погожим, и под тёплыми солнечными лучами, словно не желая расставаться с зимними стужами, заплакали серебряные сосульки, роняя свои хрустальные слёзы-капели с крыш домов. Спасаясь от весеннего солнца, по старинным крапивенским улицам, мимо добротных купеческих домов, мимо высокой пожарной каланчи, мимо белокаменной церкви, вниз к речке Плаве, талыми водами сбегал рыхлый потемневший снег, на ходу превращаясь в маленькие журчащие ручейки.
Ближе к обеду на колокольню Никольского храма поднялся звонарь и, распугав сидевших на деревьях ворон, ударил в колокол, оповещая громким медным звоном окончание заутренней церковной службы. Рядом с храмом, на центральной площади, собралась ярмарка. Выставленный на продажу и обмен товар лежал на прилавках, столах, самодельных настилах, а кое-где прямо на снегу. Торговля шла бойко. Одни предлагали хромовую обувь, другие сюртуки и рубашки-косоворотки, третьи фетровые шляпы и женские туфли. Одоевские купцы привезли фарфоровые и фаянсовые игрушки- свистульки, яснополянцы предлагали глиняные колокольчики, белёвцы торговали русскими матрёшками, деревянными ложками и своей знаменитой на всю Россию яблочной пастилой. Здесь же продавался и домашний скот. Но самым ходовым товаром, несмотря на свою дороговизну, конечно же, была продукция, изготовленная на крапивенском обозном заводе. Блестевшие лаком кареты и лёгкие с откидным верхом коляски-фаэтоны манили к себе одетых в дорогие меховые шубы и шапки фабрикантов и помещиков, стоящие двуколки предстали перед неспешно прохаживавшимися купцами, четырёхколёсные телеги пришлись по вкусу и карману, приехавшим из близлежащих деревень крестьянам.
У Колокольчикова Ивана с самого утра было хорошее настроение. Выделяясь ото всех из-за своего высокого роста, он с лихо заломленной на голове шапкой, медленно пробирался сквозь базарную толчею, направляясь к розовощёкой торговке, предлагавшей отведать наливки и откушать горячие блинчики. Рядом с торговкой лихо играл на гармони гармонист, а несколько человек плясали и пели частушки. Иван выпил наливки, съел несколько блинов, вытер об овчинный тулуп сальные пальцы рук и принялся с любопытством наблюдать, как толстый коротконогий мужик пытался влезть на столб за призами. Немного не дотянувшись до призов, мужик под улюлюканье и свист стоящих рядом людей, съехал вниз. Увидев Ивана, люди стали призывать его влезть на столб, но Иван усмехнулся и махнул рукой на эту затею. Он, конечно, смог бы, благодаря своему росту, без проблем влезть на столб и снять с него развешанные призы, но ему не хотелось попусту тратить свои силы; его ожидало другое развлечение – кулачный поединок.
На пустыре у реки Плавы, в том мете, где крапивенскими градоначальниками выделялось место для кулачных драк, собравшиеся мужики, уже изрядно разогревшись водкой, стояли стеной и выкриками призывали друг друга к началу кулачного боя. Вокруг них для поддержки, а кое-кто просто из-за любопытства, собрались крапивенцы. Многие плясали и пели под звуки гармони, а сидевший на небольшом самодельном табурете дед играл на балалайке и пел частушки.
Всю неделю не спалось,
Не пилось, не елось.
Мне с Казачьей Слободой
Драться захотелось.
Иногда кто-то из стоящих рядом с дедом, протягивал ему стакан с водкой, и дед, отложив в сторону свою балалайку, одним махом осушал стакан, благодарил молча кивком головы за угощение, и вновь бил по балалаечным струнам.
Со Слободой Кузнецкою
Дрались по-соседски мы,
Нам от них досталось,
Без зубов остались.
Под хохот собравшихся дед показывал всем свой беззубый рот и, вновь шамкая словами, продолжал петь частушки.
Мимо городской тюрьмы, минуя мост, по Одоевскому тракту к собравшимся неспешно шли городовые – следить за тем, чтобы мужики во время кулачного боя не забили друг друга до смерти. На санях подъехал доктор – Сергей Сергеевич Никитин.
Иван Колокольчиков, как всегда, вышел вперёд и стал жестами призывать кого-либо из стоящих напротив него мужиков на одиночный поединок. Мужики расступились и к Ивану, сбрасывая на ходу овчинный тулуп и шапку, вышел огромного роста негр. Иван остановился и в нерешительности оглянулся на мужиков. Те замолчали, с любопытством разглядывая невиданное раньше огромное чёрного цвета существо.
– Свят, Свят, Свят! – тихо раздалось у Ивана за спиной. – Это что же за чудище такое?
– Ванька, у моего знакомого сын в Петербурге в студентах учится. Так вот он надысь приезжал и сказывал, будто в зоологическом саду видал большую чёрную обезьяну – Горилл называется. Так вот тот Горилл человека может запросто пополам разорвать! – тихо и с испугом в голосе проговорил стоявший рядом с Иваном Стариков Алексей.
– А где же они его взяли-то? Нужлишь из самого Петерпурха привезли? – заговорил Огородников Захар. – А чего же ентот Горилл их-то напополам не разорвал?
– А кто его знает?! Можа быть, ему когти состригли, а можа быть, он приручённый какой?
Иван в разговор не вступал. Он как онемевший не мигая смотрел на негра. Нагнувшись, негр взял в руки снег и стал им растирать своё тело, а растерев с исказившимся от злобы лицом и лютой ненавистью в глазах, медленно пошёл на Ивана. В это время к Ивану сквозь толпу протиснулся завсегдатай кулачных поединков весельчак и балагур Мезенцев Анатолий.
– Вань, ты не бойся, никакая это не обезьяна, это - Африканец. Мы с такими африканцами в море встречались, когда я на флоте служил, – быстро затараторил Анатолий и, выскочив вперёд, стал выплясывать перед негром и петь старую матросскую песню.
Эх, яблочко, да на тарелочке,
Передай привет моей девочке!
Песня негру не понравилась, и он громко закричал, обнажив свои белые и ровные зубы, стал бить себя руками по груди и побежал на Ивана. Анатолий при этом перестал плясать и быстро спрятался за спины мужиков. Подбежавший негр с размаха ударил Ивана по лицу. Иван упал, а стоящие рядом мужики вздрогнули и непроизвольно попятились назад. Негр набросился на лежащего Ивана и с каким-то диким рычанием подмял его под себя.
– Убьёт! Ей-богу убьёт! Разорвёт напополам! Кто же дал такое право на своих же мужиков дикого зверя натравливать? – стали раздаваться возмущённые выкрики мужиков. Негр в это время взвалил Ивана на свои плечи, как взваливал цирковую лошадь и, раскрутив, бросил его на землю. С трудом поднявшись, Иван стал отступать от негра, и как только тот вновь стал на него нападать, перекрестился, и что было силы ударил. Негр немного постоял, а затем с каким-то неподдельным любопытством стал смотреть на Ивана. Постепенно взгляд его стал угасать, и он упал лицом в снег. Стоящие до этого молча мужики, закричали от восторга и, размахивая руками, бросились друг на друга. Дрались долго и с остервенением, покряхтывая при каждом ударе. Наконец, словно по команде, драка прекратилась, и только что дравшиеся, стояли теперь друг перед другом, опустив руки и тяжело дыша. Одни, избитые, поднимались с земли, другие, обессилившие, ложились прямо на снег. Затем отдохнувшие и довольные, обнявшись по-братски, направились в питейное заведение, чтобы выпить водки и забыть о нанесённых в драке друг другу обидах. Насытившись интересным зрелищем кулачного поединка, стали расходиться и зрители. Все направились в центр города, где вовсю продолжалось празднование Масленицы, и уже ярким пламенем заполыхало чучело зимы. И лишь один негр остался на «поле брани». Он истоптанный десятками ног, с синяками и шишками, сидел на грязном снегу, а кто-то незнакомый громко смеялся и протягивал ему стакан с водкой.
– Пыоша! Пыоша! – звал негр Прохора, шепелявя словами из-за выбитых в драке зубов. Плача и размазывая по лицу кровь и слёзы, он ругал себя за то, что согласился участвовать, как говорил Прохор, в «кулачном поединке». Он не мог понять, почему у русских вместо того, чтобы радоваться празднику, принято драться, а затем будто ничего не было, угощать друг друга водкой?
Прожив целый год и исколесив с гастролями десяток русских городов, он так и не смог понять широкую русскую душу, эту загадочную и таинственную Россию.