Из Песни о себе. По Уолту Уитмену (1819 - 1892)
Думаю, я мог бы измениться и жить среди животных,
они такие самостоятельные и безмятежные.
Я часто и подолгу наблюдаю за ними.
Они не выходят из себя и не ноют из-за плохих условий.
Они не мучаются бессонницей и не льют слёзы по поводу своих грехов.
Они не заставляют меня судить и страдать об их долгах пред Богом.
Ни одно из них не знает разочарований и не сходит с ума от мании владеть вещами.
Ни одно из них не преклоняется ни перед другими,
ни себе подобными, жившими тысячи лет назад.
Ни одно из них не требует к себе почтения и не считает себя несчастным.
© Вадим Розов, 2004
Трава. Из Карла Сэндберга (1878 - 1967)
Сложите груду тел под Аустерлицем и Ватерлоо.
Закопайте их и дайте мне поработать –
Я трава; я всё покрываю.
Сложите такую же груду под Геттисбергом
И такую же груду под Ипром и Верденом.
Закопайте их и дайте мне поработать.
Два года, десять лет – и пассажиры спросят проводника:
Что это за место?
Где мы сейчас?
Я трава.
Дайте мне поработать.
© Вадим Розов, 2004
УЗЛЫ В ДОРОГУ. По Карлу Сэндбергу
Я подумал о взморье, о лугах,
О горестях и веселье.
Я подумал о домах, возведённых —
И снесённых.
Я подумал о встречах и
О прощании для каждой встречи.
Я подумал об одиноких звёздах,
О спаренных иволгах, о солнечных закатах,
Запутавшихся в тоскливых смертях.
Я пожелал бросить всё и перебраться
На другую звезду, на последнюю звезду.
Я попросил оставить мне лишь несколько слезинок
И немного радости.
© Вадим Розов, 2004
Облака вечером. Из Робинсона Джефферса (1887- 1962)
До захода солнца громады облаков над Пойнт Лобос*
принимают формы
то горящих зданий в ночи во время бури,
то золотых пенящихся потоков, хлынувших в огненные ущелья,
то многочисленных воинов с крыльями ангелов.
Всё это — грёзы, забирающиеся в мозг земли —
в её разумные небеса — перед сном.
Бедная земля, неужели ты, как твои дети,
мучишься непомерными желаниями — мечтами?..
О бурях более неистовых, о войнах более великодушных,
о горах более высоких, о водах более хрустальных…
И о более неукротимых пожарах на невероятных мысах.
Так бедная девица в мечтах видит своего любовника
более рослым и более страстным, а себя — всю увешанную золотом,
ожидая в холодной постели наступления утренней зари
и мирской справедливости.
Мечты — это прекрасно; невольные причудливые очертания
тоже прекрасны; но я убеждён:
камень — более надёжная подушка, чем все мечты и видения.
* Мыс в Калифорнии.
© Вадим Розов, 2004
Январь. По Уильяму К. Уильямсу (1883 - 1963)
Я снова отвечаю трёхголосному ветру,
играющему насмешливую хроматическую квинту
за окном:
Можешь и громче.
Тебе не добиться успеха. Чем настойчивей
ты требуешь следовать за тобой,
тем я ревнивее углубляюсь
в свои строчки.
Но ветер
по-прежнему исполняет в совершенстве
свою музыкальную насмешку.
© Вадим Розов, 2004
Продаётся. Из Роберта Лоуэлла (1917 - 1977)
Жалкая глуповатая кукла,
напичканная злостью,
обретя жильё по месту работы,
прожила потом только год -
коттедж моего отца в Беверли-Фармс
был пущен в продажу
уже через месяц после его смерти.
Любимая мебель, голая и опустошённая,
казалось, на цыпочках ждёт дельца,
спешащего по пятам гробовщика.
Мать, охваченная страхом
прожить одинокой до восьмидесяти,
отрешённо смотрела в окно,
будто с поезда, проехавшего остановку,
где она должна была сойти.
© Вадим Розов, 2004
Я УВИДЕЛ ЧЕЛОВЕКА… По Стивену Крейн (1871 - 1900)
Я увидел человека, бегущего вслед за горизонтом;
Свой бег по окружности ускоряли и ему подобные.
Это стало меня раздражать.
Я обратился к человеку.
«Нелепая затея, — сказал я.—
Тебе никогда не удастся... »
«Ты лжёшь!» — прокричал он
И продолжал бежать.
© Вадим Розов, 2004
СТРАННИК. Из Стивена Крейн
Странник,
Избрав путь истинный,
В изумлении остановился:
Дорога густо заросла сорняком.
«Ха, — сказал он.—
Как видно, здесь уже давно
Не ходят».
Затем он разглядел,
Что каждый плевел — это нож.
«Ладно, — пробормотал он наконец.—
Уверен, есть другие дороги».
© Вадим Розов, 2004
ПУТЕШЕСТВИЕ ВОЛХВОВ. По Томасу Элиот (1888 - 1965)
Простуда нам грозила,
Как раз такое время года,
Неподходящее для путешествий,
Особенно столь долгих: дорог-то никаких,
Колючая погода, зима в разгаре.
Верблюды с незаживающими ранами на коже
С копыт кровоточащих валились в мокрый снег.
Не раз нам вспоминались летние дворцы в горах,
Веранды и нежные девицы, подносящие шербет.
А караванщики ворчали и ругались,
И убегали, требуя вина и женщин,
И гасли по ночам костры, и не было укрытий.
А в городах больших и малых нас встречали
Недружелюбно и враждебно,
Деревни грязные и цены высоченные на всё.
Не очень-то легко нам приходилось.
Предпочитать мы стали переходы по ночам,
И спали мы урывками,
А в уши нам шептали голоса,
Что всё затеянное безрассудно.
Вот на рассвете мы спустились за снеговую линию
В долину, тёплую и влажную, с пахучей зеленью,
С рекой и водяною мельницей, перемоловшей темноту,
С тремя деревьями под низким небом,
Со старою лошадкой белой, бегущей по лужку.
Потом мы подошли к таверне, увитой виноградною лозою,
За открытой дверью шесть рук играли в кости на серебрушку,
А ноги отшвыривали прочь пустые бурдюки из-под вина.
Здесь ничего мы не узнали, так что продолжили свой путь,
А к вечеру, правда, не сразу, отыскали
То место; и оно (можно сказать) явилось искупленьем.
Всё это было так давно, я помню,
Но я бы снова повторил всё это, да пора угомониться.
Всё на своих местах.
Куда же привели наши пути —
К Рождению иль к Смерти? Конечно же, к Рождению.
Мы в том свидетели и нет сомнений. Я видел и рождение и смерть
И думал, что они отличны друг от друга; Рожденье это
Было трудным — болезненной агонией, как Смерть, как наша смерть.
Мы по своим домам и царствам разбрелись,
Но больше мы не чувствуем себя как дома, живя по старому завету
Среди отныне чуждых нам людей, хватающихся за своих божков.
Я был бы рад еще одной подобной смерти.
© Вадим Розов, 2004
АКУЛЫ. По Денисе Левертов (1923 - 1997)
Наверно, они появились в последний день творения.
Их тёмные плавники выглядят как бесхитростное
честное предостережение. Море делается зловещим,
неужели они везде!
Более того, они выскакивают из воды.
Разве это прежнее море, разве мы
больше не будем резвиться в нём?
Мне нравилось оно прозрачным
и не слишком тёплым; сравнительно спокойным,
чтоб можно было легко носиться по волнам.
Впервые меня занесло в такую даль.
Солнце было на закате, когда они пришли;
было ещё не так темно, чтобы медный блеск,
скользящий по морю, сменился лунным светом,
но достаточно светло, чтобы видеть
пронзительное движение их тёмных плавников.
© Вадим Розов, 2004
СУПЕРМАРКЕТ. Из Аллена Гинзберг (1926 - 1997)
Я думал о тебе, Уолт Уитмен, прошлой ночью, когда с головной болью бродил по переулкам под деревьями, смущенно поглядывая на полную луну.
Изнурённый голодом и поисками образов, я вошёл в освещённый неоновым светом фруктовый супермаркет и вспомнил о твоих перечнях!*
Какие персики и какие призраки! Целые семьи занимаются ночью покупками! Проходы заполнены мужьями! Жёны среди авокадо, дети среди помидоров! — а ты, Гарсиа Лорка, что ты делал внизу среди арбузов?
Я видел тебя, Уолт Уитмен, бездетного, одинокого старого копушу, ворошившего мясные продукты в холодильнике и наблюдавшего за мальчиками-бакалейщиками.
Я слышал, как ты расспрашивал каждого: Кто разделывал свиные отбивные? Сколько стоят бананы? Не ты ли мой Ангел?
Я не спеша похаживал между сверкающими стеллажами с консервами, следя за тобой и представляя, как следит за мной магазинный детектив.
Мы пробегали по открытым рядам, воображая, что пробуем артишоки, приобретаем замороженные деликатесы и, конечно же, не подходили к кассиру.
Куда мы направимся, Уолт Уитмен? Через час закрываются двери. В какую сторону сегодня ночью заострится твоя борода?
(Я прикасаюсь к твоей книге, вспоминаю нашу одиссею по супермаркету и чувствую себя нелепо).
Мы так и будем бродить всю ночь по пустынным улицам? Деревья всё темнеют и темнеют, свет исчезает в домах, мы оба будем томиться одиночеством.
Думая о потерянной Америке любви, прошествуем ли мы гуляючи мимо голубых автомобилей на дорогах и направимся прямо домой, в наш тихий коттедж?
Ах, дорогой отец, седобородый одинокий учитель мужества, какую Америку ты открыл, когда Харон перестал грести и ты, сойдя на туманный берег, стал смотреть, как ладья исчезает из вида, плывя по чёрным водам Леты?
* Длинные перечисления предметов и явлений, характерные для поэзии Уитмена.
© Вадим Розов, 2004
СВЕТ. По Уэсу Уитфилд (совр. поэт из г. Мариетты)
Из тёмных комнат жизни виден свет,
Струящийся сквозь треснутые стены,
Которые мы сами возвели,
Чтоб спрятаться от мнимых наваждений.
А там — холмы, деревья и ручьи
Себя раздаривают тем, кто знает,
Что темнота скрывается внутри;
Снаружи — свет, и он пробьёт все стены.
© Вадим Розов, 2004
НАДЕЖДА. По Уэсу Уитфилд (Wes Whitfield)
Дорога к дому — лес и ночь,
Где время злой разбой чинит
Над теми, кто туда попал,
Как я, заблудший в свой черёд.
Случайной смерти не боюсь:
От случая гарантий нет.
Я в неизвестность тьмы шагнул,
Но с верой, что домой приду!
© Вадим Розов, 2004
УЩЕЛЬЕ ЖИЗНИ. По Уэсу Уитфилд.
Звалось ущелье это «Тенью смерти».
Не знаю — в ад иль рай, я продирался
Сквозь заросли, колючие как стрелы.
Ночная нечисть так и липла к ранам.
Я жажду утолял лишь в дождь случайный.
Алкал, завидуя звериной хватке.
И мёрз, мечтая о тепле берлоги...
Когда рассвет забрезжил в том ущелье,
Я понял вдруг, что растерял в дороге
Весь Божий дар быть молодым и сильным.
© Вадим Розов, 2004
ДА, Я – НИКТО. По Эмили Дикинсон (1830 -1886)
Да, я — никто. А кто же ты?
Ужель и ты — никто?
Так, значит, пара мы с тобой.
Молчи, молчи — изгои мы, ты знаешь.
Как это глупо — кем-то быть,
Всё лето квакать, что ты — кто-то,
Мол, пусть по имени тебя
Чтит... восхищённое болото.
© Вадим Розов, 2004