Вирус показал мне город таким, каким я хотел его видеть много, много лет: посвежевшим; почти без машин и уж точно без пробок; без толп праздношатающихся; просторным и прекрасным. Впервые за многие десятилетия я вспомнил и распробовал впечатление из юности – ощущение интимного общения с моим городом, которое испытывал, тайком – пока все спят – выходя из дома в летнюю белую ночь.
Он говорит со мной, и никто нам не мешает. Нет ни посредников, ни назойливых советчиков да комментаторов. Площади и бульвары, набережные и мосты полегчали и воспарили, хоть и невысоко, над обыденностью. Короста суеты, сиюминутности, бестолковости и невнимательности отошла хрустящими струпьями – их унесла смеющаяся Нева, свободная от
нескончаемой суеты больших и малых катеров, оставляющих за кормой огрызки, пятна мазута, морщины усталости и натужного веселья, переполняющего чашу скорби.
Я шёл по Дворцовой, и Александровский столп кивнул мне!
Я шёл мимо Эрмитажа, и Атланты улыбались мне вслед!
Спас на Крови распасмурил мозаику и изразцы, брызгал в глаза каплями цвета…
Только брошенные киоски на берегу Грибанала в ненависти скрипели жалюзями и обещали отомстить. Да и чёрт с ними…
Зато древние сирени Марсова поля станцевали специально для меня.
Жизнь, жизнь, жизнь – не отвратительный синильный лозунг «Питер никогда не спит», а именно Жизнь, которой достоин этот прекрасный город, и его истинные ценители! Пусть не всё возвращается на круги своя. Пусть после вируса останется хоть частичка этого удивительного счастья, которое сейчас дарит свободный и щедрый город.