«50-я армия на Суходольском и Тульском направлениях удерживала ранее занимаемые рубежи обороны, на Балаховском и Дедиловском направлениях вела сдерживающие бои с наступающими частями противника.
413 сд с 32 тбр вели бой с противником на рубеже ст. Присады - зап. окр. района Болоховка – Уланковка – Пятницкое...» (из оперативной сводки Генштаба РККА на утро 20.11.1941).
18 ноября 1941 года,
район деревни Новая Вьевка,
Тульская область
Со зловещим рыканьем грохочут залпы немецких дивизионных 105 миллиметровых гаубиц, расчленяя вдребезги шипящими огненными траекториями тишь бескрайнего лазоревого неба.
Тягуче храпают разрывы, накрывая беззащитную, не представляющую опасности деревню. Оспинами-воронками вздымается мерзлый грунт. Реет визжащая свора безжалостных раскаленных осколков.
Вдоль деревенской улицы волнуется ненасытное пламя, заползая как залихватский альпинист на стены и крыши деревянных изб, построек, бань. С жалобными вздохами обрушиваются кровли, уподобляясь просительно вздернутым вверх в небо умоляющим ладоням. Тщетна надежда прекратить сие людское безумие. Клубами поднимаются обжигающие тучи пепла и искр. Звучно лопаются хрупкие стекла в переплетах.
Несколько снарядов вонзаются в стены и крышу временного пристанища, в котором находятся санитар Максим и шестеро раненых. С душераздирающим грохотом обрушиваются стены с кровлей. Жадные языки пламени багряным чудищем алчно скользят из расколотой двери и разбитых окон былого приюта. Спустя некоторое время они заползают на проломленную крышу.
Военфельдшер Александр стремглав вскакивает, пытаясь помочь пострадавшим. Санинструктор Сергей крепко хватает его правую ногу. Он истерически воет сквозь грохот разрывов:
– Куда… вы! Поз…дно! Сгинете! Не пущу…
– Пусти гадина! Парни гиб-нут! Выт… ащить! – плачет Александр, сознавая неизбежное. Он падает, горько рыдает и отталкивает от себя ногами Сергея.
Тем временем с юго-востока подул слабый ветер. Набирая с каждой секундой силу, он толкает тонкие ледяные иголочки снега на бойцов. И доносит омерзительный запах гари, пепла с пожарища, в котором исчезли заживо погребенные. У Александра с Сергеем начинает першить, саднить в пересохшем горле; от дыма слезятся глаза, подступает мучительный кашель.
В непосредственной близости сочно-резко бухает оглушительный взрыв…
***
Сверкающими бликами переливается в спутанной гриве лошадей зимнее погожее солнце. Ослепительными брызгами блестят комья снега, которые дробно выбиваются копытами из грязно-белой нитки колеи. С утреца установился небольшой морозец, градусов этак десять ниже нуля.
Дивизионный военфельдшер (1) Александр невольно прикрывает глаза от яркого света. Словно сияющий клинок отражается от пушистой обочины. Александр поражен силой, выносливостью пулеметчиков, коих он обгоняет на телеге, запряженной двумя понурыми гнедыми лошаденками. Четверка бойцов под командой бывалого дюжего сержанта старательно тащит разобранный на три части «Максим» (тело, станок и 8-ми килограммовый щит). Бородатый детина с золотистыми усами прет станок на своих могучих плечах. А вес станка ох как внушителен, цельных 35 кило.
За ним следом - приземистый молодой боец, безусый, в длинной не росту шинели. Он цепко несет тело пулемета весом поменьше, но тоже крайне ощутимо, – 20 кило с гаком. А если в кожух залита вода для охлаждения ствола, то еще лучше лафа – набегает все 24 кило. А под тяжестью щита сопит смуглый, узкоглазый красноармеец, который нервно сжимает губы. Замыкает шествие широкоплечий красноармеец с густыми черными бровями с раскрасневшимся лицом. Он тискает в здоровенных ладонях коробки с холщовыми патронными лентами: вес каждой превышает более 7 кило. За покатой спиной в вещмешке угловато выпирают еще пара коробок.
На телеге рядом с Александром покачивается на охапке сена в забытье тяжелораненый дивизионный запевала с дивным баритоном Никита: сквозное осколочное ранение верхнего отдела грудной клетки слева. Никиту подпирают личные вещмешки и пара вещмешков с продовольствием; в ногах - ящик с медикаментами. Рулит повозкой с санитарной сумкой через правое плечо и с карабином Мосина по-кавалерийски – через левое, с поднятым воротником шинели приземистый санитар Максим, тридцати двух лет, уроженец Херсона, житель Казахстана (1а). Узкий поблекший шрам, рассекающий скуластое лицо посередке правой щеки, придает суровый вид санитару.
Но стоит Максиму только улыбнуться! Его облик мгновенно преображается в лучшую сторону. Пред тобой - добрый, отзывчивый боец. Он всегда готов поделиться махоркой, краюхой хлеба с товарищами, оказать посильную помощь. Чего не скажешь о высоком санинструкторе Сергее, двадцатилетнем парнишке-челябинце со склочным характером. Сергей управляет впереди ползущей повозкой, на которой стонут и забористо ругаются пятеро бедняг-красноармейцев. Их тела покромсали пули и осколки.
Александр невольно представил себя на месте комдива... около 10 часов при артналете разрыв одного…всего одного снаряда накрыл капитана Чхарташвили (2). Был жизнерадостный смуглый красавец-грузин с орлиным носом, и враз исчез: остались лишь только фрагменты прежнего мускулистого тела.
Максим, смачно потягивая самокрутку, обращается к Александру:
- Тавщ лейтенант! А как вас к нам занесло, в дивизион?
Максим повернулся вполоборота. Его взгляд скользит по фигуре командира. Худощавое телосложение подчеркивает серая шинель, на воротнике которой с трудом просматриваются ромбовидные петлицы защитного зеленого цвета с двумя «кубарями». На овальном лице с зоркими глазами задорно выпирает курносый нос. Из-под ушанки, сдвинутой на бок, выбиваются черные волосы. Уже минуло полгода как Александр перешагнул возраст Лермонтова. То бишь ему стукнуло 27 лет. Стройный стан командира перепоясывает ремень с потертой кобурой, которую оттягивает надежный «наган».
Недавний выпусник Томского Государственного стоматологического института (диплом получен 30 июня) предается мыслям о былом, задумчиво кусая замерзшую былинку:
- ...Эх, Максим! Да просто все. С учебой моей связано. Вспомнить…10 лет как 10 дней стремглав промелькнули с веселой учебы. Стены нашего Тобольского медтеха сменилась долгими странствиями по тундре Ямала. Встречи с добродушными приветливыми ненцами. Как думаешь: сколько пользы душе и сердцу в широкой и привольной тундре!? И не счесть. Чистый воздух, а просторы? Какие просторы привольные! Уж я тогда вдоволь нахлебался чая с морошкой и голубикой. Пока чашку не перевернешь, гостеприимный хозяин чума будет подливать и подливать. Наелся строганины из свежемороженого сига, не считая хариуса, пеляди и оленины. Олень - целое явление у ненцев. И средство передвижения, и друг, и мясо. А из шкуры ладят одежду и обувь, чум и постель. Оленья кровь...Бу... сам не пил, но много раз наблюдал. Оленевод снимает шкуру с убитого оленя, вскрывает внутренности, мясо исходит паром. И стар, и млад ножами отрезают кусочки сырого мяса. Лакомятся! Макают в кровь мясо и пьют ее, кровушку.
- Ни фига себе - живодеры, тавщ лейтенант! Ах ты...!
- Максим! Хорош! С одной стороны - да, а с другой...В оленьей крови - куча витаминов, в первую очередь - железа. Жажду утоляет, мощный прилив энергии. И...до старости сохраняет мужскую силу! Все хорошо в тундре. Почти.. Длинные полярные ночи на меня тоску наводят. Зато, Максим, как я любовался зимними радугами и Северным сиянием. Чудо природы - целое буйство красок. Цвет перетекает из изумрудного в розовый, меняется на фиолетовый, красный, желтый! У каждого вызовет восторг, даже трепет. Прямь завораживает. Так и не описать всю красоту, величие.
– Здорово! После войны махну с семьей! Расписали то как, тавщ лейтенант. А вы к нам, айда. Есть где разгуляться и в наших степях, а еще и горы. Прямь под боком. Взять хоть горный массив Бурабай. Поохотимся на кабанчика, косуль, лосей, – задорно улыбается Максим, цокая языком.
– Съезжу, Максим, не сомневайся... Из тундры тогда домой привез целую коллекцию поясов (без подарка и не отпустят из чума). Дома висят на крючках, в коридоре. А как богата тундра на обширные болота, речушки, озерца, стада северных оленей и необъятное ягодно-грибное изобилие. Красочные поля морошки, голубики, брусники, белых грибов так и стелются пышными коврами. Повезло мне быть фельдшером кочующей больницы «Красного Чума» (3). Немало повидал чудесных мест. Более прозаична трудовая нива в окружной амбулатории Обдорска (4). Этот город – центр Ямальского округа. Весьма памятен сентябрь 1936 года. Как-никак призыв на армейскую службу. По состоянию здоровья врачи оставляют в запасе. А на следующий год исполнилась заветная мечта: после курсов поступил в институт. С детства хотел стать зубным врачом. Ремесло нужное людям всегда. Подработать можно и родных подлечить.
22 июня – зловещий день. Через неделю – скромное обмывание диплома. По чарке на брата. И вот нагрянула напасть. Уже 3 июля военком прислал повестку, в которой указано взять: документы, одежду и обувь, запас харчей на пару дней и прочее. По разнарядке санитарного управления Хабаровского военного округа уготовано посетить город Свободный – будущее место службы.
4 июля бросаю последний взгляд на нашу избушку под номером № 36 по улице Ленина. И пора-пора отправится с родными к зданию военкомата нашего Остяко-Вогульска (5). Здесь долго прощаюсь с трехлетним сынишкой Володей и женушкой Ксюшей. Громкая команда старшого: «По машинам!». Только усилием воли... Сердце аж жмет! Обнимаю жену и сына... Оторвался, на глазах – обильные слезы. Трясусь в тесной полуторке часов шесть. Наконец-то наша длинная колонна прибывает на вокзал Пыть-Яха. Станция у нас такая. На языке остяков толкуется как речной путь. Предстоит долгая дорога в вагонах – «теплушках». Целый-целый месяц пути.
Как и ты назначен в 982-й артполк нашей 413-й дивизии. Командование обучает бойцов. Вырабатывает «чувство локтя», которое пригодится на войне. Чтоб друг за друга стояли, держались. Настоящее боевое братство...
Максим! Сам знаешь, что костяк нашей дивизии комсомольцы – парни... смелые, сильные. Можно сказать, лучшие воины военно-строительного корпуса. Строители-бойцы на несколько месяцев погрузились с головой в учебу. Материальная часть оружия, стрельбы, тактические занятия. Венец всего – присяга! Да, что тебе, Максим, рассказываю. Сам проходил оную науку.
За 2 дня до отправки на фронт, а это посчитай - 13 октября, до меня доходит приказ начальника санитарной службы дивизии. Я неожиданно назначен начальником батальонного пункта медпомощи при 3-м артдивизионе нашего полка.
Понеслись на фронт. Потеха в «теплушках» при кипучем беге эшелона: под противный скрежет, чугунный визг разогнавшихся колес лихорадочно покачивает стены-опору, заунывно мотает нары-постель, звонко брякают торчащие в проходе котелки-ежи, выбивается вещмешок-подушка из-под головы. Неумолкаемый, надоедливый стук-перестук. Стальная бесконечная нитка железной дороги неуловимо влечет эшелоны дивизии навстречу грядущим боям. Время в пути незаметно тает в беседах с военфельдшерами. Веселый Гриша Шишкин, серьезный Борис Счастливцев и другие парни поддержат настроение, настрой на боевой дух.
Как помнишь, 2 ноября прибыли на Западный фронт. В 50-ю армию. Узрели тульскую станцию Узловую. Суетливая беготня-выгрузка из «теплушек». Внезапный артобстрел. И пошли-поехали нескончаемые бои с немцами близь Сталиногорска (6).
По словам комдива, нас изрядно потрепали подразделения 24-го танкового корпуса (7).
Да, Максим! Ради мирного синего неба, обильно окропляется потеками красного белоснежный снежок...
– Тавщ лейтенант, у меня тож женка Фенечка с дочей Марьюшкой в селе томятся. А война... Любая война требует кровицы. Во все времена так было, - невозмутимо попыхивает самокруткой и дергает поводья Максим. Такой итог подводит под мой рассказ.
«Мда… Слегка отвел душу! Ксюше написать надо бы, – с нечаянно нахлынувшим чувством тоски думает Александр, – что-то весточки от них давно нет. Как она там с Володькой без меня? Разлука уже четыре месяца тянется!».
Сколько ни всматривается военфельдшер – безрезультатно. Никак не может углядеть старших командиров. Лишь под командой старшин и сержантов бредут унылые бойцы, текут редкие полуторки и повозки – крохи-остатки былых подразделений потрепанной дивизии.
Перейдя мост через речку Упа, Александр замечает знакомого старшину из 2-го дивизиона Браткова (8) с пышными усами, бойкого здоровяка-саратовца в длиннополой шинели комсостава. Хмуря брови на обветренном, широкоскулом лице, с кошачьими зелеными глазами, близко посаженными к горбатому носу, тот яростно костерит бойцов. Левое колесо 122-мм гаубицы «М-30» крепко засело в рытвине на обочине. Прилагая усилия, усталые бойцы в грязных шинелях пытаются вытащить застрявшее колесо. Кто-то из артиллеристов держится за щит орудия, кто-то – за колеса, толкая-раскачивая гаубицу.
На крутой спине с прямым крупом коренника восседает ездовой, понукая восьмерку изнуренных лошадей. Лохматые лошаденки жалобно ржут. Они мотают мокрыми мордами, на которые легкой пеленой осел иней. Время от времени лошадёнки спотыкаются на снегу, лихорадочно кося глазами. Впереди, метрах в пяти ждут-не дождутся боевую подружку-гаубицу две подводы со снарядными ящиками.
Шальной ветер своими вихрями вносит посильную лепту в какофонию звуков, льющихся со всех сторон: хрустит сминаемый снег под множеством ног и многотонной тяжестью гаубицы, ритмично гукают удары копыт лошадей и урчат моторы одиночно мельтешащих «полуторок», доносится отчаянное ржание и неистощимая людская ругань, колючие насмешки и язвительные советы мелькающих мимо красноармейцев. Нет, чтоб остановится – помочь артиллеристам.
Братков охрипнув, сбивает шапку-ушанку на мокрый затылок. Голой ладонью он стирает обильный пот с высокого лба. Дергает в ярости правый кончик усов. И тут-то острый взгляд Браткова натыкается на знакомое лицо. Ба…опа… так это же военфельдшер 3-го дивизиона. Какая везуха!
Братков споро огибает гаубицу. Прет напролом по грязному снегу к военфельдшеру. Лихо летит широкая ладонь старшины к шапке:
– Тавщ лейтенант, здравия желаю! Разрешите обратиться?
Александр устало изрекает:
– В чем дело, тавщ старшина?
– Тавщ лейтенант! Возьмите командование взводом на себя… Я уже настрадался с этими охламонами! Политрук Беляков и комбат Черников (9) погибли. Ни взводных, ни комдива... Кого убили, кого с собаками ищи-свищи – разбежались… Может в окружение или в плен к немчуре попали… – понижая звучный голос с хрипотцой, со слезой начал проникновенно умолять Братков.
– Не понял, старшина… Да ты що: сду-рел! Я же военфельдшер! Какой из меня командир взвода?! – в полной растерянности отнекивается Александр.
– Но вы же служите в соседнем дивизионе!
– Епересете! Да я зубной врач! Ты ополоумел, старшина!??!
Братков не отстает, продолжая натиск:
– Так... все равно командир!!! Не как я.
– Да какой командир! Я – военфельдшер! Зубы лечу! Ты мне зубы не заговаривай! Только вот перевязки недавно делали, – бойцов лечу, раненых, лекарств с гулькин нос осталось!!!
– Сергей! Погоди чуток! – командует Александр переднему вознице.
Несмотря на свои ранения, четверо из пяти красноармейцев на телеге приподняли головы, взирая на оживленную перепалку врача со старшиной. Лишь младший лейтенант Клейберг – командир топографического взвода полка, потеряв много крови, лежит без сознания. Пуля вгрызлась ему в грудь, прошлась по ребрам, вспорола бок и скрылась прочь. Артиллеристы, оставшись без неусыпного ока старшины, прекратили раскачивать гаубицу.
Братков гнет свое, в волнении тиская шапку крепкой правой ладонью:
– Тавщ лейтенант! Поймите меня! Я гаубицу сохранил, бойцов сохранил, снарядов почитай полный комплект. Токма стрелять не научен. Я сам фуражем, обмундированием, амуницией занимаюсь. Теми же лошадями. В стрельбе ни хрена не понимаю. Помогите, тавщ лейтенант!
После долгих пререканий Александр наконец хмуро соглашается:
– Черт с тобой! Уломал! Только вот мост прикроем до отхода наших! Дальше снова будешь командовать, старшина! Усек? Сергей, Максим трогайте! Меня вон на окраине той деревушки ждите. Ясно!?
– Есть, тавщ лейтенант! Ну, пошли родные! – подвода Сергея с раненными тронулась вперед, за ней следом - Максим.
Обрадованный старшина громко орет:
– Бойцы! Стано-вись!
Бледные лица бойцов угрюмо взирают на Александра. Они нервозно подтягивают сползающие ремни карабинов Мосина, ежатся на набирающем силу ветре, молчаливо переглядываются, переминаются валенками с самодельными калошами из противогазных сумок.
Чуток помедлив, старшина командует:
– Расчет! Равняйсь! Отста-вить! Равняйсь! Смирно! Равнение на середину!
Александр взирает на неровную куцую шеренгу артиллеристов: восемь красноармейцев, включая старшину и двух ездовых. Молодые в основном лица, лишь двое лет за тридцать, в большинстве щуплого телосложения, чуть ли не мальчишки. Среди этой младой поросли выгодно выделяется старшина и два рослых бойца, постарше возрастом. Александр начинает с воодушевлением:
- Вольно, тавщы бойцы! Слушай мой приказ! Будем прикрывать отход наших частей! Задача не дать переправиться немчуре на этот берег. Уничтожим мост. Да, враг силен и крепок. Но… запомните бойцы. Немцы хотят не только захватить нашу Родину, нашу землю, но и полностью истребить наш народ, наших жен, сестер, стариков, детей. И мы покажем фрицам, что не лыком шиты, не лаптем щи хлебаем! Постоим за родных! Где командир орудия?
Мрачный ответ Браткова полон горечи:
– Сегодня утром убит. Сержант Каюшкин (10). Пуля прям в голову. На месте и похоронили парня. Прикопали землицей.
Александр входит в курс дела:
– Старшина, кто заряжающий? Так. А у кого глаза самые зоркие? Как звать? Сашка – тезка! Заряжающий? Бери у старшины бинокль, забирайся на этот холм и зырь обстановку. Как немцев увидишь: танки, пехоту, машины, короче пулей к нам! Понял меня? Дуй на пост!
Он поворачивается к старшине, указывая место огневой позиции правой рукой:
– Тавщ старшина! Сейчас вместе орудие вытащим! Вы тоже участвуете!
Старшина очень дружелюбно зыркает исподлобья на Александра. Неохотно гаркает:
– Слушаюсь, тавщ лейтенант!
– Орудие поставим здесь! Самой матушкой-природой место для нас приготовлено! Все подступы к мосту как раз пробиваются. Будем бить прямой наводкой.
Дружная восьмерка под руководством лейтенанта вытаскивает орудие. И перекатывает на выбранную командиром позицию под жизнерадостные шутки-прибаутки и задорную улыбку Александра:
– Ухнем, парни! Знайте, что яма могильная – конечный пункт для фрицев на нашей земле! Разом взялись за колеса, с миру по нитке – Гитлеру веревка! Есть ли среди вас гармонист? Нет!? Досадно. А как легка дорожка, если есть гармошка! Шути и смейся – на Победу надейся!
Александр окидывает пристальным взглядом усталых, но повеселевших бойцов. Его внимание перемещается на старшину:
– Старшина! Отличные у тебя бойцы! Сейчас снять чехол, раздвинуть станины, ящики со снарядами к орудию переместить. Подготовить орудие к бою! Упряжки лошадей схоронить в овражке!
Он повторно окликает Браткова:
– Старшина, а есть под рукой ПС-39 или БАУ-39?
– У взводного были, тавщ лейтенант.
Александр напрягает память, вспоминая положения правил стрельбы (ПС-39) и статьи Боевого устава артиллерии (БАУ-39). Присев на колени, он неумело рисует карандашом схему ориентиров на полевой сумке старшины. Подзывает звонко:
– Наводчик ко мне!
Худой артиллерист с большой головой и крупным носом-картошкой, поскальзываясь на наледи, подбегает и вглядывается голубыми глазами:
– Тавщ лейтенант, рядовой Ветров… (11)
– Смотри сюда внимательно, Ветров. Вот ориентиры для стрельбы по врагу…
Недолго ждут бойцы! Минут через семь, заряжающий Саша стремительно пускается в бег с холма. Он кричит, отчаянно размахивая биноклем:
– Тарщ лейтенант! Немцы! Немецкие танки прут! Штук пять!
Шелестят гусеницы по заснеженной дороге под нависающим синим морозным небом на фоне редкого березняка. Темно-серые силуэты танков "Т-III" с черно-белыми крестами с тихим гулом дребезжащих моторов колонной подтягиваются к мосту. Вестники страшных горя и бед неуловимо прут по нашей земле. На лобовой броне маячат буквы «G» (12), на башнях – тактические номера части. За ними виднеется колонна грузовиков, впереди которой тарахтит по паре бронетранспортеров и мотоциклов с колясками. Из грузовиков дружно по команде офицеров ссыпается обильным горохом бодрая пехота.
«Так… Если высота "Трехи" где-то 2,5 метра. Тогда рост фрицев под метр восемьдесят. Черт побери! Как на подбор. Молодые, здоровенные лбы. Вымахали!» – недовольно морщится Александр, разглядывая врага в окуляры.
В первые минуты от вскипевшего в крови адреналина Александр храбро маячит в полный рост с левой стороны от орудия. Рядом притулился старшина Бортков. Следует приказ:
– Бойцы! Каски... Каски надеть всем! Гляньте-ка! Сколь перед нами гнилых зубов! Щас будем избавляться от этой заразы!
Бортков хрипло надрывается:
– Тавщ лейтенант! Пригнитесь, нашу позицию открываете! Тавщ лейтенант! Что ж вы делаете!?
Александр опомнившись, опускается на правое колено. Пристально вглядывается в бинокль. Громко кричит через паузу:
– Цель танк, ориентир 2, вправо 00-02!
Номера расчета готовятся к бою. В боевом азарте бойцы испытывают прилив бодрости. Живительная ругань в адрес врага сбрасывает нахлынувшее напряжение.
Наводчик, рядовой Ведров наводит орудие на цель с помощью прицельных приспособлений. Замковой красноармеец, крепко сбитый, с впалыми щеками производит вертикальную наводку орудия.
Второй снарядный, низкорослый парнишка с длинными ресницами, поочередно извлекает из ящика снаряд и гильзу с порохом. Он устанавливает на снаряде взрыватель, трубку на расстояние взрыва, заряд. С усилием ухнув передает снаряд, а затем и заряд первому снарядному. Тот сперва вкладывает снаряд в казенник, за которым следом юркой змейкой устремляется заряд.
– Снаряд фугасный, взрыватель фугасный, заряд полный!
– Угломер…, отражатель…, прицел..., один выстрел!
– Приготовиться!
– Огонь!
Заряжающий Саша вставляет с помощью прибойника в казенник орудия снаряд и заряд. Он рапортует, сплевывая клейкую слюну:
– Выстрел!
И сразу резко дергает за шнур. Оглушающе звучит звук выстрела, ввинчиваясь в уши бойцов потоком хлынувшей боли; происходит откат орудия и возвращение в исходное положение.
«Так и оглохнуть недолго!» – проносится тенью сквозь смятенное сознание заглохнувшая мысля у Александра.
Есть! Александр наблюдает за поражением первого танка в окуляры бинокля. Вздымается черный шлейф дыма над "стальным жуком", круто развернувшимся и врезавшимся в одинокий тополь у дороги. Танк глохнет, охваченный пламенем и клубами дыма. Через открытые люки башни и моторного отделения выскальзывают черные фигурки экипажа. Двое танкистов тащат под руки одного из своих. Еще один танкист опирается на плечо другого, у которого подволакивается правая нога. Буквально секунд через десять на месте танка вспучивается огненный шар с грохотом взрыва. Гордость немецкого танкопрома превратилась в груду искореженного металла. Видать пламя добралось до боеукладки.
–Ура! Ура...! Есть! Попали! – бойцы дружно радуются первой удаче.
Александр возбужденно подбадривает красноармейцев:
– Сейчас зададим перца фрицам!
Семь потов сходит с артиллеристов от изнурительного труда. 122-мм гаубица ведет беглый огонь по немцам со скорострельностью около 4 выстрелов за минуту. Бойцы-артиллеристы (за исключением наводчика) перетаскивают 20-килограммовые снаряды и 8-ми килограммовые гильзы с порохом. Они буквально надрывают свои жилы. За 15 минут стрельбы каждый перебрасывает минимум полторы тонны веса.
Обильно растекающийся едкий пот источают поры кожных покровов бойцов. Гимнастерки под шинелью мерзко липнут к груди, теплые струйки сбегают из-под шапок с пламенеющих висков, застилает воспаленные глаза смешанной завесой слез, пота и пороховой гари, спирает дыхание тошнотворным запахом дыма.
Расчет, мерцая маслено-грязными лицами, шевелится в дымовой хмари. Они уже заряжают в лежачем положении, наваливаясь на станины. Хоть какая-то возможность снизить попадание осколков. Щит слишком маловат. А немцы не дремлют, что есть мочи дают сдачи.
Застыли на мгновения на маховиках длинные руки наводчика Ветрова, припавшего одним глазом к резиновому наглазнику прицела. Ветер нежно треплет его взлохмаченные потные волосы. Потоки ветра опускаются книзу и ласково касаются упавшей шапки с каской. С каждым выстрелом растет-множится ворох вылетающих из казенника сверкающих гильз, встречая своих уже остывших собратьев.
Но… только первый снаряд стал удачным. Остальные ложатся рядом с прочими танками. Не наносят урона, только – острастку. Артиллеристы практически истратили весь боезапас. 8 снарядов. Всего 8 осталось.
Танки, построившись в танковый клин, регулярно останавливаются. Стальные коробки выпускают вверх темно-сизые струи выхлопных газов и производят по огрызавшемуся расчету выстрелы. И дальше громоздкие махины неутомимо прут к мосту. Изредка сверкают вспышками танковые пулеметы «МГ-34». Пока… пока снаряды перелетают через позицию артиллеристов. Только тяжко сотрясается заснеженная земля, вбирая в свою утробу скопище осколков.
«Не стоит верить в чудеса. Накроют нас, как пить дать. Вопрос времени только!» – горько размышляет Александр.
Все ближе и ближе чернеют воронки от вражеских разрывов, истончая колеблющийся дым. Все бойцы расчета на огневой позиции при очередном разрыве вздрагивают спинами.
Александр командует остервенело:
– Расчет! Разбить мост! Огонь парни! Огонь!!!
Только с четвертого выстрела разрушен мост. На некоторое время река с тонким льдом стала непреодолимым препятствием для фрицев.
– Старшина, уходим! Ноги в руки! Быстро упряжку подогнать! Отходим! – оглушено орет Александр, чернея опаленным пороховой гарью лицом.
Он бросается к расчету вместе со старшиной, больно ударившись слету о край щита. Тонкая нитка крови торопливо стекает из поцарапанной левой щеки на грязный воротник шинели. Изо всех сил бойцы наваливаются плечами на грязные колеса, на чумазый шит, упираются ногами, выплевывают яростные ругательства, ожесточенно мотают орудие и передвигают станины. В спешке дергаются руки, скользят валенки по измочаленному грунту; выступают налитые кровью и безумием боя глаза, пересыхающие от жажды губы. Потные лица горят яростным пылом. Быстро-быстро запрягают упирающихся лошадей, которых пригнали ездовые.
На максимальной скорости, какую смогли выбить из лошадей, артиллеристы устремляются к деревне Новая Вьевка. Стремительным бегом покрывают пару километров. На въезде в деревню у второй слева приземистой избы с красивыми резными ставнями испускает витиеватый дым печная труба. У окон избы на одной из подвод восседает санинструктор Сергей. Он с наслаждением пыхтит самокруткой.
При виде закопченных артиллеристов Сергей живо слезает с телеги, бросая «бычок» в небольшой сугроб.
– Стой, бойцы! Тпру! – командует Александр.
Взмыленные лошади, кидая хлопья пены, резко останавливаются. Их воля покорна рукам возничих.
– Тавщ лейтенант! Нам вас подождать? – вопрошает с нетерпением старшина Братков.
Александр на подрагивающих в коленях ногах мотает головой, присовокупляя:
– Двигайтесь дальше! Мы вас догоним. Молодцы. Моя личная благодарность. Стойко держались в бою.
– Служим трудовому народу! – не слажено, но усердно бойцы вторят вслед за старшиной, воодушевленные подбитым танком…
Со странно щемящим чувством Александр провожает беглым взглядом артиллеристов. За истекшие пару часов, он горячо прикипел к ним сердцем.
«Хорош отвлекаться. Вспомним о подопечных-раненых».
– Сергей! А где Максим и раненые?
– Тавщ лейтенант! Дак, в избе! Мы бойцов перенесли, Володька похлебку сладил. И сами поели, и наших калек покормили! Вам котелок оставили! Я вот лошадей и наш скарб стерегу. Лошадям сена задал, воды тож.
– Сергей, похвально! Хорошо здесь. Только стоит нам поторопиться! Не ровен час, немцы нагрянут! Наши здесь есть?
- Не, не видел! Все нас миновали. Может на том конце деревни!?
- Скоро тронемся в путь. Будь наготове!
– Так точно, тавщ лейтенант! А как постреляли из пушки: попали?
Александр махает рукой, направляя свои стопы в избу:
– Позже расскажу!
После сумрачных сенцев он попадает в светлую горницу, переступая через высокий порог. За столом на скамье беззаботно восседает санитар Максим. С наслаждением он потягивает из кружки то ли кипяток, то ли чай, догрызая ржаной сухарь. За его спиной на гвозде болтается карабин Мосина. Рядом с печкой, расположенной справа от входной двери и изливающей приятное живое тепло, дремлют на шинелях раненые бойцы.
– Рад вас видеть живым и здоровым, тавщ лейтенант! – вскакивает Максим с просветлевшим лицом. Он взволнованно продолжает:
– Я и чай, и похлебку сварганил. Раненых ребят покормил, сладким горячим чаем с водкой напоил. И повязки поправил. Чугунок в печке нашел. И дровишки березовые, сухие в сарайке приметил. А хозяев нема. Судя по всему, недавно оставили свой кров. Щас поставлю на стол ваш котелок с ложкой. Из чугунка на шестке налью похлебку. Ваш-то котелок притомился, хозяина дожидаючи. Ешьте на здоровье. И чайку налью душистого. На той полочке нашел в мешочке листы смородины-малины.
– Большое спасибо, Максим!
Александр раздевается, вешая ушанку на гвоздь с большой шляпкой. Сырая грязная шинель падает на куцую лавку у стены, туда же валятся заскорузлые рукавицы. Оставшись в гимнастерке и в ватных штанах с темно-бурыми разводами грязи, в валенках он направляется сперва к раненым. Ремень с «наганом» берет с собой, бросая рядом на скамью.
– Тавщ лейтенант! Лучше бы на печку и шинельку, и валенки, и остальное положить-подсушить! – напоминает Максим, хрумкая остаток сухаря.
– Вы умойтесь, тавщ лейтенант. В углу на табурете таз с водой и на крючке рушник. Из колодца воды несколько ведер натаскал.
Осмотрев раненых, Александр скорбно смотрит на тяжелораненного Никиту. «Угораздило ж тебя, Никитос, словить осколок. Сейчас бы тебя и других парней в медсанбат».
После вкусной похлебки и ароматного травяного чая Александр заклевал носом, привалившись спиной к бревенчатой стене. Тело и душа требуют отдыха после трудного, опасного дня. Как хорошо бы погрузиться в вязкие объятия сна.
«Нельзя, нельзя давать слабину! Немцы на подходе».
Александр дергается, отгоняя навалившийся сон. Слышен рокот отдаленной канонады. «На сорокапятки смахивает, да и стрекот «Максимов» различим. Неужели впереди немцы? На нас надвигаются? В кольцо взяли?». Он быстро вскакивает и снимает с печки подсохшую шинель. Владимира и след простыл.
«И как я его уход не расслышал? Сморило! Блин!». Только раненные стонут во сне, разметавшись на полу горницы. Поправив кой-кому из них сбившиеся шинели, Александр споро топает на улицу.
На телеге спиной к дверям дружно дымят Сергей и Максим. Меж собой переговариваются:
– …в уставе, Серега, сам знаешь, что прописано? Ненавидеть врага, хранить военную тайну, быть бдительным и беспощадным к предателям Родины. Ты, давай оставь такие речи! Не по нраву мне. И лейтенанту тож будет! Паникерам не место у нас. Одолеем фрица, не скоро, но одолеем. Верь! Покрошим как капусту!
Сергей скептически хмыкает:
– Ага! Оно и видно! Сегодня фрицы нас накрыли, в хвост и гриву. Со всех сторон напирают. Костерят… Патронов, снарядов не жалеют по…
Заслышав скрип снега, Сергей поспешно оглянулся назад:
– Тавщ лейтенант! Вы проснулись? А мы хотели уже вас разбудить. Слыхали, как наши стреляют?
– Да уж. Быстро собираемся. Поедем туда, где стреляют. Больше податься наверняка некуда. Максим! Буди раненых. Сейчас мы с Сергеем подойдем.
Глядя вслед скользнувшему за порог Максиму, Александр резко притянул за грудки Сергея. Свирепый взгляд Александра так и сверлит санинструктора:
– Ты что делаешь, паскуда? Под трибунал захотел!? Что за предательские слова!?
– Тавщ лейтенант! Не со зла! Бес попутал… – умоляюще-растерянно начал оправдываться Сергей.
На противоположном конце деревни раздаются разрывы снарядов, приглушенные расстоянием. Быстро перемещаясь, огненный вал добирается до выясняющих отношения красноармейцев.
Александр и Сергей вмиг падают. Они отползают от телеги на уличную дорогу, осыпаемые комьями мерзлой земли от близких разрывов. Вжимаются, скрючиваются, прикрывают дрожащими ладонями свои головы.
«Сейчас бы проникнуть, втиснутся в любую трещину, щель, углубление... превратиться в нечто крохотное, вроде зуба...избежать жалящих осколков» - мелькает у Александра в гудящей голове.
Страх, безудержный, животный, мерзкий, острым наконечником бормашины, ввинчивается в мозги, затмевает сознание. Хаосом бьются-кувыркаются мрачные мысли о хрупкости человеческой жизни перед морем огня. Случай или наводчик орудия, бог или корректировщик огня? Кто хранит бойцов пока живыми?
Испуганные лошади обрывают привязь и в панике бросаются прочь. Не завидна их дальнейшая участь...
– Тавщ лейтенант! Очнитесь! Немцы близко. Тикать надо!
Александр с трудом… с непомерным трудом распахивает глаза. Тягучей тяжестью налились онемевшие веки. Как будто чужие, не свои. Он медленно поворачивает голову, стиснутую обручами боли, на надтреснутый голос. Голос Сергея, руки которого слабо тормошат его плечи.
– Что со мной, Сергей? – каким-то странным не свойственным ему голосом произносят запекшиеся окровавленные губы.
– Снаряд накрыл нас, тавщ лейтенант! Меня слегка контузило, а вас в голову полоснуло. Мягкие ткани задеты. Я перевязку сделал. Жить будете! – успокаивает Сергей.
– Только вот… – неуверенно продолжает он.
– Что вот? – захрипел Александр, сплевывая слюну вперемешку с кровью.
– Немцы приближаются, тавщ лейтенант! Мотоциклисты…
– Сергей, живо стреляй по ним. Где мой наган? – металлом сквозит команда с последующим вопросом.
Сергей покосился в сторону остатков штакетника и шелестит сдавленным голосом:
– Про наган не ведаю. А карабин в телеге остался.
При приближении врага, Сергей помогает встать Александру. Он закидывает правую руку военфельдшера к себе на плечо. Под ушанкой Александра проступает край окровавленного бинта, опоясывающего гордо вскинутую голову.
Лихо закладывая виражи, на приличной скорости к бойцам подруливают три мотоцикла. Вся зловещая тройка заляпана обледенелой коркой грязи. Передний мотоцикл с закрепленным пулеметом «MG-34» и белыми тактическими номерами батальона на лобовой части коляски проезжает мимо бойцов. Тормозит спустя метров где-то через десять. Пулеметчик несколько минут поливает короткими очередями дымящееся развалины уличных строений в наиболее подозрительных на его взгляд местах. Остальные два мотоцикла останавливаются рядом.
Высокорослые, упитанные бугаи-мотоциклисты, ростом намного выше красноармейцев, улыбаются, перекидываются краткими репликами, разглядывают бойцов. Немцы кутаются в шинели, разминают и согревают ноги, изредка постукивая сапогами. Двое направляют карабины на красноармейцев.
Один из немцев с пистолетом-пулеметом через плечо и кобурой пистолета на поясном ремне поверх шинели, медленно вылезает из коляски второго мотоцикла. Он медленно закуривает, укрываясь от порыва ветра. По всей видимости, командир.
С удовольствием затянувшись, рослый гладковыбритый унтер-офицер с франтоватыми усиками «а-ля Гитлер» кидает цепкий взгляд на застывших красноармейцев. Затем командир резко бросает какую-то команду. К нему подскакивает водитель его мотоцикла с очками-консервами на каске, вытянувшись в струнку. После рыкающего приказа, водитель быстро снимает с плеча штатный карабин Маузера. Наложив ладонь правой руки на рукоятку, он заученным движением досылает затвор вперед и поворачивает его направо. Далее следует поворот флажка предохранителя влево.
С карабином в руках водитель медленно направляется к бойцам. В самодовольной улыбке растягиваются безупречно очерченные губы на молодом гладком лице с волевым подбородком.
Сергей поднимает обе руки наверх, подпирая своим туловищем раненого Александра. Следующие фразы Сергея демонстрируют сносное знание школьного немецкого. Он спешно произносит, переходя на громкий крик:
– Nicht schiessen, bitte! Wir sind Аrzte! Wir geben uns gefangen!
(Не стреляйте, пожалуйста! Мы врачи! Мы сдаемся в плен!)
Сергей с надрывом повторяет как заклинание несколько раз.
Водитель удивленно озирается на командира, от которого благодушно доносится:
– Spielen Sie mit Ihnen, Friedrich! (Поиграйте с ними, Фридрих!)
Водитель послушно прицеливается и плавно нажимает указательным пальцем на хвост спускового крючка. После выстрела оттягивает затвор за рукоятку и вновь подает вперед. И так четыре выстрела: по паре патронов на каждого красноармейца.
Пули вжикают мимо Александра и Сергея. Сергей съежился от страха. А Александр не подает вида. Как-бы стрельба никакого касательства к нему не имеет, хотя… поджилки трясутся, ходят ходуном ноги и нервно дергается шея.
«Я спокоен... я выдержу...справлюсь...буду жить ради родных...».
После каждого выстрела унтер-офицер и мотоциклисты хохочут, скалят белоснежные зубы, обмениваются остротами. А из потаенных уголков души Александра тонкими нитями реет ненависть к врагу, перекатываются желваки на щеках. Потемневшие глаза застилает звериной яростью.
Левая кисть Александра сжимается в кулак в бессильной злобе. Из влажных карих глаз текут несколько невольных мужских слез…
***
Послесловие
Плен! Жуткое слово – плен! Не на несколько дней, месяцев! А на долгие три с половиной года. Больше тысячи дней, страшных своей обыденностью. Обыденностью смерти людей. Смерть может оборвать в любой момент тонкую ниточку жизни ... уникальной, бесценной, неповторимой.
Гибель советских военнопленных в немецких лагерях наступает из-за адских условий труда, голода и холода, жестоких наказаний и расстрелов, эпидемий и медицинских экспериментов.
Александр выживает по двум причинам: профессия и место заключения. Стоматолог в лагерях заключённых для производства различных работ на благо экономики Третьего рейха.
В неволе ему доводится быть зубным врачом в госпитале военнопленных Орловского концлагеря, при лазарете военнопленных Гомельского дулага № 121, в рабочей компании № 268 шталага IВ (населенные пункты Лихтенхаген в Восточной Пруссии и Зиверсхаген в Мекленбург-Передней Померании).
Александр кратко знакомится-наслаждается пейзажами Тульской и Новгородской областей, Белоруссии, Польши, Померании и Восточной Пруссии в «увлекательных» переездах и «познавательных» прогулках.
В переполненных вагонах взаперти без воды и еды. Изнурительные этапы с марш-бросками по 50 километров в день. Питание на марше не предусмотрено. Пленные довольствуются подножным кормом: колоски пшеницы, ягоды, желуди, грибы, листва, кора и трава. Все, что может сойти за пищу и подобрано в пути по милости конвоя. А кто не может идти (раненые и больные), тех безжалостно ликвидирует охрана.
Александр получает наглядное представление о наших доблестных союзниках- американцах, освободивших военнопленных 03 мая 1945 года. Союзники чуть лучше немцев кормят заключенных и активно агитируют остаться в Американской зоне оккупации Германии для службы в армии США. Усиленно пугают расстрелом и сотрудниками НКВД при возвращении домой. Однако, Александр все-таки вернулся на Родину.
С мая по сентябрь 1945 года Александр проходит специальную проверку в проверочно-фильтрационном лагере № 266 НКВД СССР в польском городе Жагань, с сентября по ноябрь – в городе Норильске в 4-м батальоне 10-го запасного стрелкового полка 1-й Горьковской Западной стрелковой дивизии. Его показания о командовании расчетом, последующем уничтожении немецкого танка, моста через реку подтверждает старшина Братков, ставший к тому времени адъютантом командира 982-го артиллерийского полка.
23 ноября 1945 года Александр уволен в запас в звании старшего лейтенанта с дистрофией 2-й степени. Его буквально вытаскивает с того света тетка Анна Кремлева, проживающая в городе Томске. Она усиленно ухаживает за племянником, подкармливает его и без того скудными продуктами и добываемыми с трудом при помощи знакомых лекарствами.
С декабря 1945 восемнадцать лет (до наступления гибели в 1973 году) Александр трудится врачом-стоматологом в больницах и поликлиниках Ханты-Мансийского Автономного округа, Тюменской и Свердловской областях. Он навсегда оставляет о себе славу отличного специалиста и доброжелательного коллеги.
Примечания к тексту:
1) дивизионный военфельдшер - военфельдшер соответствует званию лейтенанта, должность у Александра - начальник батальонного пункта медицинской помощи при 3-м артиллерийском дивизионе 982-го артиллерийского полка 413-й стрелковой дивизии 50-й Армии;
1а) Резниченко Максим Поликарпович (1909-18.11.1941): уроженец г. Херсона, призван в июле 1941 года Красноармейским РВК Кокчетавской области Казахской ССР, рядовой 982-го артиллерийского полка;
2) Чхарташвили Маркиз Георгиевич (1905-18.11.1941): уроженец с. Бахаура Ланчхутского района Грузинской ССР, капитан, командир артдивизиона 982-го артиллерийского полка;
3) Красный Чум - кочевое образовательное учреждение для обучения малочисленных коренных народов в тундре Ямало-Ненецкого АО;
4) Обдорск - в настоящее время город Салехард;
5) Остяко-Вогульск - в настоящее время город Ханты-Мансийск;
6) Сталиногорск - в настоящее время город Новомосковск в Тульской области;
7) 24-й танковый корпус, находившийся под командованием Лео Фрайхерр Гейр фон Швеппенбурга, включал в себя 3-ю, 4-ю и 17-ю танковые дивизии вермахта, а также пехотный полк «Великая Германия». Все они относятся к группе полковника Генриха Эбербаха (1895-1992);
8) Братков Василий Алексеевич (1918- после 1985): уроженец с. Дурникино Романовского района, призван в РККА 15.09.1938 года Балашовским РВК Саратовской области, старшина артдивизиона 982-го артиллерийского полка, награжден медалью "За боевые заслуги" (1942), орденами "Красной Звезды" (1945) и "Отечественной войны II степени" (1985);
9) Беляков Александр Павлович (1918?-09.11.1941): звание - политрук, должность - военный комиссар батареи артдивизиона 982-го артиллерийского полка;
Черников Георгий Михайлович (1908-18.11.1941): уроженец ст. Кужорская Майкопского района Адыгейской АО Краснодарского края, 09.11.1934 призван Московским ГВК г. Москвы, лейтенант, командир батареи артдивизиона 982-го артиллерийского полка, награжден орденом "Красного Знамени" (1941);
10) Каюшкин Иван Корнеевич (1917-18.11.1941): уроженец г. Ташкента, призван РВК г. Куйбышева, сержант, командир орудия артдивизиона 982-го артиллерийского полка;
11) Ветров Михаил Александрович (1923-14.01.1942): призван Ногинским РВК Московской области, рядовой, номер расчета артдивизиона 982-го артиллерийского полка;
12) Буква "G" на танках обозначает принадлежность ко 2-й танковой группе генерал-полковника Гейнца Вильгельма Гудериана (1888-1954).