Чужая территория

                Ты ненавидишь всё вокруг
                И злость до рвоты подступает.
                Запомни,
                С каждым так бывает,
                Кто в сердце злобу поселяет.
                Ведь злоба ширится, растёт
                И злоба ненависть рождает
                И ты уже не понимаешь,
                Куда идёшь?
                Зачем живёшь?


 


                Кажется, что лето в Израиле длится бесконечно и в этой удушливой бесконечности  запутано движение жизни и все стремления куда-то двинутся, и куда бы ни двинулся, кажется, что всё остаётся на месте, но это только, кажется. Все куда-то стремятся, преодолевая вязкую жару лета, как преодолевая какие-то странные, невидимые препятствия.
         
             Жара куда-то уплыла и появилась, словно ниоткуда прохлада. Прохлада веяла, и у Аси возникло ощущение, что вот так и именно так будет и в их отношениях. Она почему-то явственно представила себе их совместное сосуществование на одной территории, на территории, которая не принадлежит ей, Асе. Ей привиделся родительский дом, в котором они с сестрой жили. Прохлада не уходила.
  - Наверное, такими и были наши отношения ещё там, в родительском доме. А, какими они собственно были? – Ася пыталась вспомнить хоть что-то из их детских отношений, но ничего не появлялось в памяти. – А, может, и не было у нас никаких отношений? А, может мы просто сосуществовали в едином пространстве, которое построили родители? А, может, мы просто жили в видимости семьи? А, может, никакой семьи и не существовало? А, может, эти семейные отношения жили только потому, что их поддерживала в нас мама? А, может, мы жили так, только потому, что так хотела мама, и нам не хотелось её огорчать.

      Ася вновь подумала о себе и своём отношении к сестре. Она внезапно подумала о том, что у них нет ничего общего, кроме родителей. Она подумала о том, что они совершенно по-разному, строят свою личную жизнь и совершенно по-разному, воспринимают окружение, у них разные друзья, разный выбор во всём и даже, они внешне, совершенно разные, хотя многие, видя их вместе, говорят о том, что они сёстры. 
  - Что же такое в нас похожее? А, почему нет, ведь мы же сёстры. Да, людям со стороны всегда виднее. Люди со стороны, даже не зная наших отношений, говорят о наших отношениях на много больше, чем мы сами. – Ася улыбнулась. – Всё так и есть, ведь мы не замечаем того, о чём говорим, как поступаем. Мы действуем автоматически. – Ася задумалась.

  Прохлада появившаяся ниоткуда исчезла, и её место заняла жара. Теперь, после ощущения прохлады, жара давила на тело и раскаляла мозг. Ася вошла в дом. Дом раскалился за день и превратился в раскалённую печь. Ася легла на диван и уставилась в окно, за которым был всегда неизменный пейзаж. Этот пейзаж её не раздражал и не вызывал никаких ощущений. Перед окном на расстоянии двух метров была земляная стена, на которой возвышался дом.
  - Что ж… А, что собственно я теряю? Ничего! Я ведь знаю, на что иду. Я ведь знаю её лучше всех и знаю, что из этого может выйти… А, вдруг всё-таки я ошибаюсь… А, вдруг годы изменили сестру?

           Ася больше ни о чём не думала. Она приняла решение.



            Ганей Авив оказался оторванным от всего потока движения жизни в стране. Это был остров с новостройками высотных зданий окружённых песками, с магазинами, рассчитанными на русских, со школой, площадками для детей и стариков.
           В Ганей Авиве нет кафе со столиками на улице, в которые можно прийти и посидеть с друзьями или знакомыми за чашечкой кофе или чая. Нет того места, где можно встретиться на нейтральной территории. Каждый закупает продукты и сидит, поедая всё закупленное, или изготовленное у газовой плиты на своей личной территории пусть даже это территория временного съёмного жилья.
 
            Подростки собираются вечерами в сквере или просто усаживаются на бордюр тротуара, обсуждая текущий момент жизни и свои, подростковые, общие и личные проблемы. Многие жители Ганей Авив делят свою личную территорию со своими любимцами – домашними животными и в Ганей Авиве можно увидеть собак разных пород и беспородных, выгуливающих на поводке своих двуногих начальников. Они бегут впереди них, натягивая поводки и, оглядываясь, всё время, заглядывают им в глаза – НУ, и как тебе прогулка?!          Животные вносят в мир человека чувствительность, сопереживание, соучастие и учат людей примирению к сосуществованию на единой территории.         



         Связь с внешним миром для жителей этого островного города осуществляется автобусом и поездом, передвижение которыми ограничено дороговизной проезда и временем движения самых транспортных средств, как будь то кто-то ограничил въезд и выезд из этого островного города. Добираться до электрички, которая идёт в Тель Авив,  для поездки в любое место Израиля, или в обратном направлении в Иерусалим, из Ганей Авива не просто, даже не думая о том, что электричка идёт в Тель Авив только один раз в час. Но, зато, какая электричка! Комфорт! Кондиционер! Ковровое покрытие на полу! Светозащитные шторы от солнечных лучей! Четыре мягких, удобных для сидения кресел объединены одним столиком! Можешь кушать, пить, спать! Протяни руку – на стене пакет для мусора! Протяни руку – розетка и можно подзарядить любое электрическое устройство!



           Поездка от Ганей Авив до Тель Авива занимает всего десять минут. Только расслабился, пристроился к отдыху после такого изнурительного движения от дома до этой самой электрички, как слышна команда – Следующая станция «Агана» Тель Авив, пересадка на электропоезда в… во все направления Израиля. Диктор перечисляет города и платформы для пересадки.
          Стоимость проезда на электричке от Ганей Авива до Тель Авива в одну сторону 12 шекелей и 50 агород. Эта стоимость равна стоимости проезда городским автобусом на работу – и  обратно с работы домой. Дороговизна проезда из Ганей Авива компенсируется стоимостью съёмного жилья, которое слегка ниже, чем в остальных близь лежащих к Тель-Авиву городах.
    


            Электропоездом можно поехать в Иерусалим. Дорога занимает в два раза больше времени, чем маршрутным такси, но комфортабельность и красоты пейзажей за окном на протяжении всего пути не возможно заменить ни на какие скоростные поездки. Железнодорожный путь до Иерусалима извилист и проходит между Иерусалимских холмов. Этот путь огибает большую часть Иерусалима и заканчивает свой маршрут в противоположном, от центрального въезда в город месте, то есть, чтобы попасть на центральную автобусную станцию Иерусалима нужно проехать большой путь через Иерусалим на автобусе. Но, совершить такую поездку стоит, чтобы в полной мере ощутить красоту Израиля, комфортабельность и чистоту, как в вагонах электропоезда, так и на станциях его следования.         
         
    
    Весь остров под названием Ганей Авив расположен в стороне от этой самой точки связи его с внешним миром – электрички.  Под палящим солнцем самый короткий путь от ближайших домов по бездорожью занимает двадцать минут быстрого пешего хода. В период любых дождей доступ к электричке кратчайшим пешим путём не доступен из-за того, что кратчайший путь размыт, как колхозное поле. НО можно добраться до электрички асфальтной дорогой и тротуаром вдоль дороги, увеличив при этом время движения ещё минимум на пятнадцать-двадцать  минут. Доехать к станции электрички, можно и автобусом, повышая стоимость поездки общественного транспорта в общедоступный мир Израиля.


        С обеденного времени в пятницу и до позднего времени в субботу, время шабата и весь общественный транспорт   не функционирует. Магазины закрыты. Ганей Авив погружается в тишину, и никто не знает, что происходит там, за закрытыми дверями на каждой, чьей-то личной территории.
        Это всё напоминало Асе что-то…  Но, жизнь потекла так как она потекла и совместное сосуществование Аси и сестры в этом оторванном от всего мира городе началось.
  - Ада, давай изначально условимся обо всём.
  - Давай. А, что ты хочешь обусловить?
  - Оплату…
  - Хорошо. Ты будешь доплачивать мне только за то, что используешь… воду, электричество и газ…
  - А…
  - А, больше остального ничего, ведь даже если бы тебя и не было здесь, я бы всё равно всё оплачивала сама для себя.
  - Согласна. Как скажешь. Спасибо. Я рассчитываю пробыть у тебя три месяца, но всё дело может затянуться от обстоятельств  независящих от меня.
  - Ну что ж, значит так и будет.
  - Спасибо. – Ася посмотрела сестре в глаза и повернулась к окну. У Аси внезапно возникло ощущение тревоги, а успеет ли она убраться из квартиры сестры через три месяца? Ася вновь посмотрела сестре в глаза. Сестра отвела взгляд и протопала в спальню, словно уловив тревогу Аси поспешила скрыться с ответом на её тревожный взгляд.
 

    Ада вернулась из спальни и тут же уселась в кресло у компьютера. Включила компьютер и уставилась в мигающие цифры на мониторе, затем щёлкнула мышкой и на экране появились знаки – Приступить к игре.  Игра началась!!!
    Ася смотрит на сестру и выискивает подходящий момент сказать ей о том, что они не договорились на счёт совместного питания или раздельного питания.
    Положение тела сестры не изменилось. Всё время слышатся щелчки мышки и на мониторе взрываются, разлетаясь в разные стороны  шарики, разрисованные чудовища, скачут от радости и улыбаются.
   
          Проходит час, проходит второй.
     Ада не меняет положение в кресле, но поменяла шарики на карты. Теперь, она закрывает тараканов картами, и вылетают из угла монитора карты, распределяясь по местам, указанным им щелчком мышки компьютера.
              Проходит ещё час, другой.
    Ада периодически вертит головой в сторону газовой плиты, на которой вмонтированы электронные часы.
  Щелчок мышки! Завершение программы!
   

    Ада встала с кресла, потянулась и двинулась к холодильнику, открыла дверку и посмотрела во внутрь.
  - Ада, я хотела тебя спросить…
            Ада замерла у холодильника и настороженным взглядом посмотрела на Асю.
  - Ада, я хотела тебя спросить на счёт питания…
  - А, что на счёт питания?
  - Ну, мы можем питаться отдельно… можем сбрасываться на питание и питаться вместе…
  - А, ты как хочешь?
  - А, мне всё равно. Я трачу на питание не более 100 шекелей в неделю… мне хватает… Я не могу расходовать больше… У меня на питание лимит…
  - У меня тоже лимит! Я не могу расходовать больше чем 100 шекелей в неделю! У меня тоже лимит! Лимит! Я всё записываю! У меня всё под контролем! У меня учтена каждая копейка! Каждая копейка и я не выхожу за пределы лимита!

   

           Ася посмотрела на раскрасневшуюся от возбуждения сестру.
  - Хорошо, хорошо… Ну, так, что? Сбросимся по 400 шекелей на месяц, и руководи, ведь мне всё равно, что есть. Мне всегда и всего хватает…
  - Мне тоже всегда и всего хватает! Думаешь только ты такая?! Я тоже всё считаю и подсчитываю. Я тоже вынуждена экономить. Мне приходится за всё платить. А, ты знаешь, как всё дорого?! Знаешь, сколько денег это всё стоит?!

                Ася смотрит на сестру, на её напряжённое тело и ещё более напряжённое выражение лица. Ася молчит. Она опасается, что как это бывало раньше сейчас сестру понесёт, и она начнёт орать всё подряд, затем, уйдёт в укромное место и выйдет оттуда с благостным лицом, таким, словно ничего и не происходило.
  - Да. Я знаю, сколько стоит жильё и жизнь в Израиле. Знаю. Вот поэтому я и обратилась к тебе, чтобы я могла эти месяцы… Мне не нужны, твои деньги… У меня хватит и своих, но только исключительно на ограниченные расходы, то есть питание и проезд, так как я могла бы остаться жить в Иерусалиме, но мне нужен Интернет…   
  - Знаешь… Знаешь… - Ада посмотрела на Асю, так словно хотела что-то сказать, но колебалась. – Будем питаться вместе, я ведь тоже трачу 100 шекелей в неделю. Я же тебе говорила, что живу в этой новой съёмной квартире всего три месяца, пришлось её срочно снимать… квартира дорого стоит, так эти три месяца я к плите даже не подходила, а ты же знаешь, что я люблю готовить еду. Теперь будет чем заняться, а то от безделья я уже совсем того… скоро буду как гриб…
  - Как гриб, скажешь тоже, человек всегда может найти себе занятие, если он этого хочет. Значит складываемся? – Ася полезла в сумочку и тут же выложила из нее 200 шекелей. Если так тебе удобно то это до 15 числа, чтобы выровнять месяц, а потом будем каждое пятнадцатое число.
 - Хорошо. Так я пошла в магазин.

      

        Ада переоделась и скрылась за входной дверью. Нехорошее предчувствие завладело Асей, но она твёрдо знала, что не поддастся ни на какие выходки сестры, но тревожное чувство не уходило. Оно не уходило лишь потому, что Ася никогда так долго не жила с сестрой вместе, а ведь от сестры каждую минуту можно ожидать чего угодно. И всё то, о чём они говорили на предварительной встрече перед тем, как она дала согласие на то, что Ася может жить в её квартире, сейчас ни чем не напоминало тот длинный день, который они провели вместе после восьми летней разлуки. И, ни что, не напоминало о том дне и тех разговорах, которые они вели. Всё было другим, таким словно она, Ася имеет дело с двумя, а может и более, совершенно разными человечками.
 
         Ада вернулась из магазина с пакетами продуктов в руках.
  - Вот, купила на борщ. Там сейчас есть скидки на кильку в томате, в баночках. На 11 шекелей пять банок. Так, что постный борщ можно готовить. Картошку взяла по три шекеля за килограмм. Морковь, правда, дороговато, а вот капуста, совсем дорогая.
  - Так, а, сколько там нужно той капусты на борщ. Одной головки хватит на пять борщей…
  - Да. Я так и подумала. Пошла переоденусь и приготовлю. Может, завтра испеку хлеб в хлебопечке.
  - Ага.
   

      Асе всё равно, что будет готовить сестра. Она может обходиться лишь самым необходимым в совершенно урезанных дозах потребления продуктов питания и всего прочего, что нужно для жизни. Ася не заморачивается ни на каких бытовых условиях жизни.
  - Да. Я хотела тебе сказать, что я совсем не потребляю соль и сахар. Не пью молоко. – Ада посмотрела на Асю. – У меня строгий режим диеты. Вот, смотри, на холодильнике висит листок, что мне можно, что нельзя. Это от диетолога. Смотри…
  - Ага. А, мне всё равно. Я ем то, что может выдержать мой желудок, а он ведёт себя как-то странно, собирая все продукты в одном месте и не переваривая их. Я не могу кушать многие фрукты и овощи, проще сказать я могу кушать только некоторые продукты, овощи и фрукты.  Так что, делай так, как ты всё делаешь для себя, а я подстроюсь под любую еду.
             Ада удалилась переодеваться.
 
     Ася попивает пустой зелёный чай, в который никогда не кладёт сахар. Она вообще редко куда кладёт сахар. И делает это она не из экономии, а просто так сложилось, и она привыкла к этому, ещё живя в СССР.  Правда в СССР она никогда не пила зелёный чай, да и редко пила чай вообще, но вот кофе пила слишком много и никогда не пила с сахаром.
 
    
     Ада вошла в салон, который является одновременно и кухней и телевизионным залом и залом для игр на компьютере, оглядела всё вокруг хозяйским взглядом и двинулась к продуктам. Она долго копалась в холодильнике, что-то отбирая и перетасовывая пакеты, выкладывала какие-то продукты на стол и сортировала их. Закончила. Оглядела кухню и приступила к работе.

     Ася сидела, уткнувшись в телевизор, и не обращала никакого внимания на Аду. Ася знает всегда и везде своё место на чужой территории. Она не лезет ни в какие дела, которые не касаются её лично. Она  никогда не пытается направить ни чью мысль в противоположную или другую сторону. Она старается держать полный нейтралитет во всём, но всегда может утихомирить любую бурю в любом стакане воды, если только это в её интересах. Отсутствие её личного интереса в проходящей буре в чужом стакане воды не вызывает у Аси никаких эмоций. Она лишь наблюдает и знает точно, что буря утихнет сама по себе и нет никакой необходимости соваться в чужое дело.

       Ада готовит постный борщ. Пар от кастрюли и жар от газовой плиты наполняли салон, солнце раскалило опущенную железную оконную решётку. Горячий воздух наполнял салон во второе открытое окно салона. Салон превратился на какое-то время в парилку.
   

      Крошечный вентилятор слабо освежает воздух, дуя в сторону Аси, которая сидит на диване.  Тело Аси покрылось влагой.
      Удушающая израильская жара придавила с новой силой.
          Ада насыпала себе борщ из кастрюльки в ми-сочку и уселась на стул у стола.
   - У… Вкусно…
   - Ага. Пахнет. Сейчас и я приступлю к поглощению пищи. – Ася не смотрит на раскрасневшуюся Аду.
 


       Жизнь сестёр вошла в какой-то неустойчивый режим отношений, который так соответствовал  климату Израиля от жаркого до ещё более жаркого.
   
       Ада всё чаще говорит о своей прошлой работе в СССР, о том, как она мучилась на этой работе. Какие страшные там были условия работы, которые отнимали все силы и здоровье.
   
       Ада вспоминает жизнь с соседкой в коммунальной квартире, которая была для неё кошмаром. Она вспоминает те времена, в которые не было продуктов в магазинах и приходилось выстаивать очереди за всем и многие продукты получали по талонам. Вспоминает, как после тяжёлой работы она с подругой, отработав ночь, шли на колхозные поля и там собирали капусту, морковь и прочее.
      
       Ада вспоминает всё прошлое в каком-то беспросветном мраке. И в том беспросветном мраке не видно ни единого, светлого воспоминания, словно вся её жизнь была тяжёлой работой, словно она всю жизнь махала кайлом в чём-то, выдалбливая себе путь куда-то или поджидала, что от этого усердного махания кайлом, в конце концов, ей что-то отломится.
    
       Но, видимо ожидания не оправдывали себя.  То, что хотелось не приходило, так быстро, как того хотелось.  Ей приходилось вновь и вновь махать кайлом, хотя оно уже выскальзывало из рук, как она думала, из-за окровавленных мозолей в этой каторжной жизни.         
    
      
      Ася даже не порывается ей сказать, что она не валялась на диване страдая от обжорства и пресыщения, что она тоже трудилась, как все советские люди и не меньше, чем Ада. Асе, куда важнее текущий момент жизни, чем то, что было в прошлом. Ведь то, что было, это уже было и оно в прошлом. НО, Ася пытается вставить своё слово о работе и жизни в Израиле, чем совершенно, как, оказывается, выводит из себя Аду. Ада даже слышать не желает о том, что в Израиле 60 % бездомных. Что оплата жилья слишком дорогое удовольствие, что с работы могут вышвырнуть по любой причине и даже без таковой, что многое в стране не для всех, что существует много всякого и разного, что мешает жить человеческой жизнью в стране евреев. 
 
        Аду злит всё. Она не хочет знать ничего о том, что происходит в стране, в которой она живёт теперь. 

        Ганей Авив жил своей особой жизнью советских граждан, так как эти самые граждане жили ещё в стране СССР. Граждане России, пенсионного возраста жили на много лучше, чем граждане Украины и других бывших советских республик. Ко всем выплатам из ведомства национального страхования у граждан России ещё имелась и российская пенсия, которая и определяла повышенный статус гражданина. Они с гордо поднятой головой обходили магазины и супермаркеты, высматривая для себя особенно любимые продукты, так как всё крутилось возле еды – национального вида спорта Израиля. Везде слышалась русская речь и особый выговор россиян.


         Ада вернулась из магазина с пакетами в руках.
  - О! Сейчас такие скидки на всё! Перед праздником. Можно прикупить…
  - Так прикупи.
  - Надо подумать. – Ада положила пакеты на стол и стала заглядывать в запасники. – Так не знаю, что и надо. Может оливкового масла?
  - Так прикупи.
  - Там ещё есть кофе в пакетах, именно то, которое я пью.
  - Так прикупи.
  - Надо всё основательно посмотреть. Я не люблю иметь что-то лишнее. От этого лишнего только моль заводится. – Ада открыла дверку навесного шкафа. Из шкафа вылетела моль. – Ну вот! Я только сказала, а она тут как тут. А, ты что там, в Интернете нашарила?
  - О! Много чего и всё, что мне нужно. И знаешь, каждый раз я нахожу что-то новое, которое дополняет нужные мне сведения.
  - Да, быстро ты научилась.
  - Так, а что ж тут учиться? Я ведь могу только шарить в Интернете. У меня нет ни имени, ни пароля, чтобы я могла войти куда-то, и поговорить с народом или что-то спросить. Я могу читать только то, что мне дают уже готовое.
  - Я тут принесла виноград, яблоки и хурму.
  - О, это хорошо. – Ася на мгновенье оторвалась от экрана и посмотрела на фрукты. – Красивые. Да только мне не по зубам.
  - А, я люблю твёрдые фрукты, что б скрипели.
  - Да, если есть чем перетирать эту твёрдость, издавая скрип, а я ем только всё мягонькое… да и то не всё, а что желудок переварит.
           Ада любовно переложила фрукты в блюдо, стояще на столе.
         


       Напряжённые отношения сестёр чувствовались во всём и то, о чём они говорили и то, как они посматривали друг на друга, разводя взгляды в разные стороны. Любая внезапно начавшаяся беседа грозила закончиться скандалом, но Ася всегда на чеку.
            Асе легко  промолчать.
 
       Ада сидит в кресле за компьютером и щёлкает шарики на экране. У неё напряжённая поза. Ада что-то обдумывает.
           Ася смотрит телевизор.
  Ада внезапно разворачивается.
  - Ну, что, может, пора варить борщ?
           Ася смотрит на часы.
   - Да. Уже два часа дня…
            Ада разворачивается к компьютеру и продолжает щёлкать шарики на экране.
  - Ада, если тебе не хочется готовить борщ, то у меня с этим нет проблем, давай я приготовлю…


           Ася замолкает. Она с утра ещё ничего не ела. Она только пьёт свой зелёный чай. Ада уже выпила утренний кофе с сыром и съела салат из огурцов и помидор.
         Ада закрыла игру с шариками и открыла игру в карты.
            Ася молча смотрит телевизор.

    
         Ада приготовила борщ к четырём часам дня.
  - Ну, вот, теперь тебе хватит и на завтра. Я завтра утром ухожу.
  - Да. Хватит вполне. Жаль, что у тебя только трёхлитровая кастрюлька, а то можно варить постный борщ на два дня и он будет ещё вкуснее.
  - У меня нет большей кастрюльки. У меня все только маленькие и эта на три литра самая большая.
  - Так я и говорю, что жаль… ведь основной едок борща – это я, что ты там съедаешь, только две мисочки…
  - Мне хватает. Я вообще много не ем. Ты заметила? 
 
       Ася молчит, что кроме этих двух мисочек борща Ада съедает ещё много всякого разного свежих овощей и фруктов, сладкого, кислого, но не горького.         

       Сёстры молча съедают по мисочке борща. Ася садится в кресло к компьютеру, а Ада ложится на диван смотреть телевизор. Вскоре Ада засыпает. Телевизор работает. Ася передвинулась с креслом от компьютера поближе к телевизору и посмотрела на экран.
  - Не крутись!!! Ты сломаешь кресло!!! – Ада крикнула внезапно и слишком громко.
                Ася замерла в кресле.
   
   

      Между сёстрами сильнее натянулась невидимая нить. Ася сидит ровно и поджидает, пока сестра успокоится.
  - Знаешь, это очень удобное кресло. После того, как я на нём посижу, у меня не болит спина, словно оно специально сделано для тех, у кого проблемы со спиной…
  - Да. Я знаю. – Ада говорит уже спокойным, но каким-то металлическим голосом.
 
   
       Израильская жара никуда не уходит с территории. Август заканчивается, подбирается сентябрь – эти особо жаркие месяцы. Жители Ганей Авива спускаются с этажей, на которых находится их жилая площадь, и торопливо идут в магазины. В магазинах прохлада. Везде работают кондиционеры. Можно погулять пару часов по каньону, встретить знакомых и поболтать ни о чём.  Каждый проводит своё свободное время так, как ему хочется и как позволяет материальное положение.

         В маленькой квартирке, в которой имеется только один салон и одна спальня, два человека, две сестры тоже проводят своё время – каждая по-своему. Натянутость отношений не уходит. Она не особо заметна, но она так чувствительна им обоим.

        Ада вновь пытается говорить о чём-то из прошлого, но Ася молчит. Ася не хочет говорить о прошлом, в силу того, что оно уже прошлое, и оно ушло, каким бы оно ни было.

       Ася отмечает, что сестра всё время в подавленном, раздражённом состоянии. Ася списывает это на то, что она своим присутствием мешает сестре.
         
   

       Сёстры смотрят новостной блок российского канала. Скользнула какая-то информация. Ада щёлкнула кнопкой пульта управления на другой канал.
  - Ненавижу СССР… Ненавижу…
  - Почему, же тебе было плохо в СССР? Что уж так часто я слышу от граждан бывшего СССР такие не хорошие слова…
  - Всё было плохо…
  - Что конкретно? Ты училась, получила образование у тебя была работа… ты получила жильё… Заметь, что получила всё бесплатно!
  - Ненавижу работу! Я так тяжело работала в таких вредных условиях… 
  - Тебя никто не вынуждал работать в этих условиях, ты могла найти себе другую работу. Ты, уже заработала себе льготную пенсию на этом вредном производстве, и для чего было оставаться там работать, если это так вредно для здоровья? Для чего было так мучиться?!  Для чего было…
  - Всё было плохо в СССР… 
         Аду понесло в прошлое.
   

     Из того прошлого её понесло в их отношения. Ада со злостью бросала Асе какие-то слова. Из всего этого потока бессвязных слов прорывались слова о маме. Ада говорила о памятнике, который они поставили маме. Она слишком часто говорила о памятнике маме и о том, как она приходила проведывать маму в дом престарелых, а потом в больницу. Ада словно втыкала в Асю иглы-слова, которые всё время пыталась втыкать всё глубже и глубже, наслаждаясь своей бывшей деятельностью, выказывая своё пренебрежительное отношение к ней, к той, которая, по её мнению, ни каким боком не принимала участие в последних годах жизни мамы.
              Ася молчит.
          
      Ася не задаёт вопрос Аде – А, какое участие принимала она лично в жизни мамы в последние её самые тяжёлые годы? Где была она лично и почему не приехала в тот момент, когда мама заболела? Что выжидала она, сидя там, в России – эти личные её планы, которые она не изменит ни при каких обстоятельствах? Выжидала пока внуки займутся бабушкой и отправят её в дом престарелых? А, потом появилась в стране. Что ж ухаживать дома за мамой или  ездить в дом престарелых на пару часов проведать её там – что легче?! Что?!
      
       Ада не приехала из России, хотя уже давно была на пенсии. А, мама так её ждала, ждала именно её, Аду. Мама вообще не хотела ехать в Израиль. Мама хотела быть всегда рядом с Адой. А, теперь Ада тычет в Асю иголки, рассказывая о своих подвигах по посещению мамы в доме престарелых. Как тяжело ей было прогуливать маму в инвалидном кресле в дворике дома престарелых, как она варила какую-то еду для мамы и приносила эту еду ей, как тяжелы ей были эти поездки от дома, в котором она жила до дома престарелых. 
         
      Для Ады, всё, что она делала для мамы, было подвигом, таким же, как всё, что она делала в жизни – это был один подвиг, который почему-то, вдруг, как оказалось, не оценён никем и теперь она говорит об этом всё время, словно добивается оценки своей деятельности.      

   

      Ада распаляется всё сильней и сильней.  Ада не видит ни чьей жизни, ни рядом с собой, ни вообще. Изрыгая потоки словесного бреда о своих трудовых и общечеловеческих подвигах. О своей внезапно, краткосрочно почерневшей, много лет назад ноге, в которой что-то хлюпало. Об исчезновении жидкости в суставах и каких-то уколах прямо в кости тела. О том, что всё это связано с климатом города, в котором она жила, но который не собиралась покинуть раньше намеченного ею плана. Ада перескакивает с одного на другое, впутывая во всё Асю.   
  - Стоп. Хватит орать! Что ты бесишься? Что же тебя всегда всё бесит? Чего тебе не хватает? Чего тебе не хватает сегодня? У тебя устойчивое материальное положение, квартира. Ты подходишь к концу своей жизни, а всё никак не успокоишься. Всё никак не научишься наслаждаться жизнью. Всё тебе кто-то мешает. Да что ж ты кидаешься на меня… Да, что ж ты так ненавидишь всех и всё… Как можно жить с такой ненавистью в душе?!    


           Ада замерла.
  - Меня никто не любил в детстве… Тебя все любили… Ты там с бабушкой с дедушкой… А, я помню, как мы с бабушкой ходили к соседке и в печи пекли пасхи…
  - И что? Если ты ходила с бабушкой печь пасхи, значит, тебе нравилось. Тебя никто не вынуждал это делать. Насколько я, помню, нас в детстве никто ничего не вынуждал делать и если мы что-то делали, так это мы делали добровольно и с радостью.
  - Мне всегда доставалось всё худшее…
  - Почему ты так говоришь? Что тебе доставалось худшее?
  - Всё! И даже яблоки…
  - При чём здесь яблоки?
  - Вам всем всё лучшее, а мне, а мне… - Лицо Ады раскраснелось, раздулось, и казалось что оно вот, вот лопнет от напряжения.



         Ася смотрит на сестру с сожалением. Ей и в голову не приходило, что сестра думает, таким образом, о прошлом. Ася вспоминая прошлое, помнит только хорошее и светлое. Это хорошее и светлое занимает весь объём её памяти и в нём нет места для чего-то другого, и что она может сказать сестре на её память о её прошлом. Они обе жили в одном доме с одними родителями и рядом с ними были одни бабушка и дедушка.   
   
         Ася внезапно подумала о том, что всегда и все говорят, что всё исходит из детства. Перед Асей замелькали какие-то картинки из времени, проведённого вместе с сестрой в детстве.
       
         Ася не согласна с чьими-то выводами, что всё исходит из детства. Всё исходит от памяти восприятия жизни в детстве.      
 


        Прошёл первый месяц сосуществования сестёр в одном пространстве, но ничего не предвещало улучшения их отношений. Ада по-прежнему пребывает в раздражённом состоянии, если не сказать, что это состояние катастрофически усугубляется.
       
        Но, внезапно появился какой-то крошечный сдвиг к улучшению настроения Ады. Ада получила визу в Америку и теперь всё чаще рыщет в Интернете в поисках путешествий по такой далёкой, загадочной, манящей очень многих стране.
 
        Месяц прошёл без особых нападок на Асю. Мелочи не в счёт! Ася рада, что у Ады появилось какое-то занятие и она теперь занята в основном только им – поиском маршрутов по Нью Йорку, ценой отелей и тем, что там можно посмотреть за короткое время.
  - Ада, не забудь, обязательно посмотри Пятую Авеню. Это самое интересное место в Нью Йорке, там происходили многие события.
  - Есть ещё и другие места.
  - Это понятно, что есть, но пятая Авеню…
  - Хорошо, я обязательно посмотрю.
  - Не только посмотри, сними, что на камеру.
  - Сниму. Я вот посмотрела в Интернете, что там, смотри, - Ада указывает на экран компьютера. – смотри, там ещё такие места…
  Ася с дивана смотрит на экран компьютера.
  - Да уж… места… мне никогда не побывать в Америке… слишком большой перелёт… много часов… для этого нужно очень много сил, а где их взять?
 


         Сёстры увлечённо рассуждают на тему поездки в Америку. Ася рада поездке Ады в Америку возможно даже больше, чем сама Ада. Ася надеется, что смена движения жизни, пусть даже на короткое время, может внести в мышление Ады что-то новое, другое, чем всё время крутится у неё в голове. Может это другое каким-то способом заставит Аду посмотреть на свою, уже фактически прошедшую жизнь, с другой стороны, может Ада увидит что-то светлое и приятное в той, уже прошедшей жизни. И, может, это всё-таки изменит её.
             Ада улетела в Америку.
      
        Ася осталась одна на чужой территории. Она не испытала ни каких ощущений свободы от этого. В мозгах у Аси ограничители – чужая территория! Двадцать дней отсутствия Ады проскочили для Аси щелчками выключателя света.

      
       Ада вернулась. Она ввалилась в дом, раньше времени возвращения, о котором говорила ранее,  рванув дверь с такой силой, что разорвала дверную цепочку, на которую была закрыта входная дверь. Ада   рада возвращению на свою территорию.
         
        До глубокой ночи сёстры сидели и просматривали на компьютере диск с фотографиями, сделанными в той далёкой сказочной стране Америка.  Ада с восторгом рассказывала о красоте парков, достопримечательностях, музеях и конечно о пятой Авеню. Ася смотрела на пятую Авеню, прослеживая каждый дом, каждый перекрёсток, рассматривая людей, случайно попавших в объектив камеры. Именно почему-то пятая Авеню ассоциировалась у неё с той Америкой, которую она себе представляла.
      
       Приподнятость настроения Ады и её впечатления от  поездки в Америку, растворялись в продолжающейся жаре Израиля. Жара давит, хотя уже заканчивается октябрь и по всему природному календарю пора бы прийти прохладе, но прохладой даже не пахнет. Чистое небо. Жаркое солнце.
   
        Ася замечает, что в настроении Ады вновь появилась нервозность. Она стала всё чаще дёргать Асю по всяким пустякам. Ася, как мышка, замирает на диване у телевизора на сутки. Потом спать. Потом встать и тихо, тихо жить на чужой территории.
  - Ада надо сброситься опять деньгами на еду…
  - Да. У меня осталось 40 шекелей ко дню моего отъезда в Америку. Я всё записываю. Так что у нас на балансе есть эти 40 шекелей.
  - Я дам сразу 400 шекелей на месяц, так как не знаю, что будет потом…
  - А, я положу 200 и потом добавлю. – Ада как-то странно улыбнулась.
  - Как знаешь. Мне всё равно. Ты ведь ведёшь всю бухгалтерию.
  - Ну, так я пошла в магазин. – Ада  улыбалась.
  - А, что ты хочешь купить в магазине? – Ася просто так спросила, чтобы поддержать разговор.
  - Посмотрю, что там есть по скидке и хочу купить яйца, ты ведь все яйца поела.
   
           Ася замерла.
  - Я? Поела все яйца? Да, ты что! Я только и съела два яйца за всё время, что я у тебя. Два раза поджарила себе яичницу по одному яйцу. – Ася хотела сказать Аде, что это она каждый день жарила себе омлет из двух яиц, но промолчала. Она лишь посмотрела на Аду.
  - Ну… я хотела сказать, что тебе ведь полезло ку-шать яйца… вот я и решила купить…
       

     Ада ушла в магазин, а Ася примороженная осталась сидеть на диване. После всяческих нападок, уколов и укусов Ады, услышать такое об яйцах – Ну, это уже тянет на диагноз… Значить теперь можно ждать от сестры чего угодно.         
             
   
     Ада пришла из магазина в хорошем настроении.
  - Вот, купила огурцы солёные в баночках, кукурузу в баночках испеку хлеб, зелёные листья салата. Я всё время кушаю листья салата, так мне предписала доктор диетолог.
  - Да? А, я за три месяца ни разу не видела, чтобы ты покупала и ела листья салата.
  - Не видела? Так в холодильнике… - Ада даже глазом не моргнула. – У меня всегда в холодильнике зелёные листья салата. Я всё время их ем. Мне так доктор диетолог написал. И, ещё я купила фарш по скидке. Сделаю шарики с картошкой и овощами.
  - О! Вот это да! – Ася пытается во всю поддержать хорошее настроение Ады. – Шарики, это, да… А, огурцы солёные в баночках для чего?
                Ада насторожилась.
  - На салат. Я люблю в салате только солёные огурцы.
          
   
    Ася промолчала, что они тут за всё время ни разу никакой салат не делали.
 
  - Я тут всё время хотела купить грибы и сделать суп…
  - Так чего ж не купила?
  - Что-то они мне не глянулись…
  - Не свежие грибы?
  - Не то, чтобы не свежие грибы, а какие-то… ну, не глянулись они мне, а ты ведь знаешь, что к моим рукам не липнет, то я не беру.          
  - Ага. Знаю.
  - Да ещё я там крутилась в супермаркете возле мороженного…             
  - И чего не взяла?
  - Там сейчас хорошая скидка на него, но того, которое я люблю, нет. А, другое мороженное мне не хочется. Я подожду, а может, позднее схожу в другой магазин и куплю то мороженное, которое я люблю. – Ада как-то странно улыбнулась. – Куплю потом. Потом схожу в магазин.
  - А, мне всё равно. Я совсем не могу кушать мороженное. Мне почему-то именно от него всегда плохо… Оно как-то плохо воздействует на мою печень, и я это сразу чувствую… Так я его лишь капельку съедаю только из-за того, что очень иногда захочется. Я обычно его покупаю в «Макдональде». Знаешь, такой маленький стаканчик…
  - Знаю. Я его тоже люблю. А, я вообще, мороженное люблю и могу съесть всю коробку…               
  - А, знаешь, ты в следующий раз посмотри мне в магазине топинамбур. В Израиле это называют земляной грушей, иногда добавляют иерусалимская земляная груша. Я вычитала в Интернете, что топинамбур очень полезен. Его можно потреблять как в сыром виде, так и класть в супы. Я, кстати, никогда его не ела, хотя всё время слышала о нём и мне очень хочется попробовать, что это такое.
  - Их не продают в магазине.
  - А, где их продают?
  - Не знаю, но в магазинах Ганей Авива их нет.
  - Не может быть! Они должны быть в супермаркете.
  - Я знаю точно, там нет.
  - А, ты спроси у продавцов. Там ведь все говорят по-русски. Не может быть, что топинамбур не продают в супермаркете.   
  - Мне даже нечего смотреть там. Я знаю точно, что в супермаркете топинамбур не продают. – Ада начала злится.- Я знаю точно!
       

        Ася замолчала. Ей вовсе не хочется, чтобы Ада Начала распаляться из за какого-то топинамбура. Этот самый топинамбур, она, Ася сможет посмотреть в супермаркете сама. 
               Ада сложила весь фарш в морозилку и удалилась переодеваться. Вернулась в салон.
  - Я вот подумала, что остались яблоки. В холодильнике молоко уже скоро совсем пропадёт. Надо сделать блинчики.
  - О! Блинчики! Вот это, да… - Асе всё равно, что, лишь бы покой и тишина в доме.    

   

       Мясные шарики с картошкой и овощами – замечательная еда. Ася посматривает на кастрюльку.
  - Кастрюлька маловата.
  - Ну, уж какая есть. У меня нет других. Вот самая большая на три литра.
  - Я знаю, ты говорила. Я просто так сказала, что жаль, что для таких вкусных мясных шариков нет большой кастрюльки.

       Ада готовит мясные шарики с овощами. В салоне стоит запах, вызывающий зверский аппетит. Ася сидит на диване, смотрит телевизор и втягивает носом запахи.
  - Ух, какие запахи! Я даже их слышу.
         
      Ада поджимает губы и крутится у плиты.
 
  - Я когда готовлю, то насыщаюсь запахом, и мне не хочется ничего есть.
  - А, у меня всегда есть аппетит. Если бы не чёрт знает, откуда взявшиеся проблемы с желудком, то эту кастрюльку я бы приговорила всю и сразу. Я всегда любила покушать…
  - И никогда не поправлялась… 
  - О, лучше бы я была толстая, только бы не проблемы с желудком, а может и с пищеводом. Кто знает, от чего я мучаюсь. Может это и не желудок, а какая-то гидра вцепилась одним когтем в грудную клетку, другим в желудок и играет со мной то, сжимая всё вместе, то, отпуская, не давая мне вздохнуть. – Ася вздохнула, выпрямила спину и посмотрела на газовую плиту, на которой булькала и пахла из кастрюльки вкуснятина. 



           Ада выключила газ. Положила себе из кастрюльки в мисочку и села за стол.  Съела, как всегда только две мисочки.
  - А, почему ты не ешь больше? Такая вкуснятина!
  - Мне хватает. Я много не ем.
  - Ты очень похудела, за это время, что я у тебя.
  - Похудела? – Ада осмотрела себя. – Не замечаю. Я такая и была.
  - А, вот и нет. Посмотри по брюкам в поясе.
  - Ну, может быть. – Ада даже не улыбнулась.
 

        Ася молчит. Она уже понимает, что нет ни какой возможности поднять и подержать настроение Ады, которая всегда найдёт, за что зацепиться, чтобы её несло и трясло от её собственных мыслей.

   
       Жара в Израиле не унимается. Уже приблизилась так называемая зима. Зима в Израиле – это просто благословенные дожди на иссушенную землю за так называемое лето, которое длится слишком долго, аж восемь месяцев. За это время к концу так называемого лета всё раскаляется так, что любая капля воды закипает на тротуаре, мгновенно поднимаясь дымкой вверх над поверхностью.
          Из окон, высотных домов, народ посматривает вверх, на небо.
  - Ну, же, может, появятся тучки, и прольётся хоть какой-то дождик, осадить, прибить жару к земле.
            Тучек на небе не видать. Круглый, раскалённый шар солнца прокатывается над Израилем, словно в насмешку над ожиданием  народа передохнуть.         
   


       Ася собралась и, не смотря на жару, отправилась в магазин. Всё, что ей захочется, она покупает за свои деньги, а не из тех общих которые они с сестрой складываются на месяц на питание. А, обычно ей хочется «Бамбу», зелёный чай, подсолнечное масло из СССР, мясо креветки, которые она покупает три упаковки за двенадцать шекелей и ещё ко всему этому прочему, она всегда покупает себе воду «Тоник». Иногда, проходя по «Русскому магазину», она покупает какую-то маленькую чепуху, для настроения.   
   


         Супермаркет в Ганей Авиве громадный и прохладный, как все магазины. Полки и холодильники с продуктами расставлены очень широко, так, что можно ездить на мотороллере и швырять с полок продукты в тачку, прицепленную к нему, спокойно разминаясь со встречным транспортным средством. Пешком, по такому супермаркету, путешествовать одно удовольствие, если есть свободное время. Никто не мешает покупателям ходить и рассматривать товары с наклеенными на них ценниками, сравнивая в мозгах цены вчерашние и сегодняшние. Можно делать удивлённое лицо, изучая эти самые цены, и никто тебе ничего не скажет, и никто не будет разъяснять – по какой причине эти самые цены ползут всё выше и выше и выше…
         


        Можно положить товар с доступной ценой в свою корзинку, но, подойдя к кассе можно делать сколько угодно удивлённое лицо оттого, что оказывается та цена, которая приклеена к товару, не соответствует действительности, а в действительности, цена при расчёте на кассе будет выше. Можно сколько угодно, стоя у кассы удивляться, возмущаться – это никого не трогает.
         

      Покупатель один на один с ценой только при расчете у кассы, а всё, что написано якобы для покупателей, сам покупатель должен проверять, каждый раз подходя к кассе, переспрашивая кассира – Действительно ли на этот товар такая цена.
  - А, ну, проверьте! 
      Затем покупатель возвращается в торговый зал и вновь бродит, выискивая что-то, и вновь бежит к кассе.
      – Ну-ка, проверь цену!
   

       Советский народ развлекается. Советский народ не проведёшь на мякине. Ишь, ты, вздумали обмануть! Советский народ так часто обманывали, и он обманывался сам, что теперь  всегда на чеку!  И, это правильно! И часто, на всякие возмущения граждан, можно услышать по радио «Река» на русском языке, как напоминание всем  – В стране евреев живёте…

         Ася движется по супермаркету. Прохлада. Ася взяла «Бамбу», воду «Тоник», ещё какую-то чепуху, побродила по супермаркету и пошла к кассе.  В утренние часы супермаркет полупустой, очередей в кассы нет. Перед Асей в кассу стоят в очереди все-го три человека. Кассир внимательна к покупателю, спокойна. Приятной наружности женщина преклонного возраста перекладывает из тележки к кассиру товар. Никто никого не дёргает, все спокойно стоят и ждут своей очереди.
   

        Ася наблюдает за товаром, который один за другим берёт в руки кассир и отправляет в накопитель, предварительно щёлкнув на компьютере. Ася отмечает, что у женщины преклонного возраста не так уж и мало товара, но при этом всём в этом товаре пять баночек кошачьего корма, а ведь каждая баночка весит пол кило.
      
      Ася наблюдает, как женщина укладывает в пакеты продукты, примеряясь, как удобнее нести. Ася внезапно ощутила в себе приятное чувство. Она смотрела вслед аккуратной, худенькой старушке, которая из своего пособия от национального Страхования купила еду себе и своему другу-котику.
      
     Это приятное ощущение зацепилось где-то внутри Аси. Оно не уходило. Оно ширилось и множилось, растекаясь по всему телу.
       
      Ася перевела взгляд на товар, который теперь выложил к кассиру мужчина. На транспортной ленте среди прочих продуктов питания для человека, лежал трёх килограммовый пакет кошачьего корма. Ася посмотрела на мужчину и подумала о том, что человек, всегда и при любых обстоятельствах остаётся человеком, если эта человечность в нём присутствует. А, если нет…
      
       Подошла её очередь. Ася положила свой товар и стала следить за ценами, которые возникали на экране компьютера.
  - А, здесь на товаре, другая цена…
       
       Кассир посмотрела на приклеенную к товару цену. Ещё раз сверила с ценой на компьютере.
  - Да. Цена изменилась. Её забыли переклеить на товаре.
  - Ага. Забыли.
   
      
        Ася рассчиталась с кассиром и вышла из супермаркета. Но, ни какой завышенный на шекель товар не мог испортить ей настроение. Приятное ощущение оттого, что люди делят свой кусок хлеба с теми, кто с ними рядом, доминировал над всеми мелочами, которые не имеют никакого отношения к радости, которую может получить человек заботясь о ближнем.   
      
          Прогулка по магазинам занимает слишком мало времени. В Ганей Авиве некуда пойти, пройтись, расходуя энергию засидевшегося в душной квартире тела. Всё расположено под домом, в котором сейчас обитает Ася. Достаточно спуститься с этажей и… вот оно… всё рядом… Так и чем заняться человеку, проводящему свои дни на этажах?
       
          Спустился вниз, притащил в жилище харчи, поел и обратно в магазины. Ну, а если притащил слишком много, то есть два выхода из положения: либо сиди и доедай срочно, чтобы вновь бежать в магазин, либо растягивай еду, чтобы избежать дополнительных расходов на покупку продуктов. И, этот второй выход из ситуации экономичен для кошелька, но лишает возможности посещения магазинов, как развлечения при деле – Я покупаю!
      
       Ну, нечем заняться в Ганей Авиве, нечем! Здесь не побродишь, как в Тель Авиве по улочкам, разглядывая прохожих, витрины магазинов, не зайдёшь на базар «Кармель» хотя бы просто потолкаться среди народа и может купить какой-то фруктик и съесть его по ходу движения.
      
      Хотя, базар «Кармель» весьма однообразен, как все базары Израиля. Здесь невозможно купить что-то, выращенное в личном подсобном хозяйстве, заботливыми хозяйскими руками на своём личном приусадебном участке и сорванное утром с грядки или дерева и привезённое на базар. Все овощи и фрукты на всех базарах Израиля делятся только исключительно на сорта: с прошлой недели, вчерашние и сегодняшние, но все они из запасников холодильных камер, хозяином которых является одна единственная фирма. У этой фирмы нет конкурентов. И никто не допустит на рынок сельского хозяйства каких-то частных лиц, которые будут мешать вести экономику сельского хозяйства Израиля, впутываясь своим личным выращиванием овощей и фруктов. Или не приведи, ещё кому-то взбредёт в голову самостоятельно держать корову даже для личного потребления молока и продуктов из него, курей и иметь свежие яйца.
      

      Народ Израиля должен лишь производить и сдавать кому-то, куда-то в какие-то закрома всю свою произведённую продукцию, а питаться должен только тем, что ему поставят на рынок продуктов, те, кто принимают решения, чем и как должен питаться народ.
   
      В Израиле плановое ведение хозяйства, тем более выращивание сельскохозяйственной продукции. Ведь она вся выращивается на земле, у которой имеется владелец.  Частный собственник на землю и это не один человек, а группа…
 
         
      Внезапно взлетевшими ценами на фрукты и овощи, молоко и даже цветы, регулируется доход фирмы этого самого рынка сельского хозяйства.
    
         
     Народу разъясняют, что внезапно взлетевшие цены на фрукты или какой либо вид овощей это всего лишь временное явление, которое возникло из-за нехватки воды, жары и прочих тяжёлых природных условий в которых всегда находится Израиль. И никакого отношения к израильским новейшим технологиям выращивания сельскохозяйственных культур известным во всём мире это изменение цены не имеет.
   
         Ася шла домой и вспоминала цены на овощи и фрукты в супермаркете. Цены слишком высоки, для того, чтобы там покупать что-то, ведь товар-то всей сельхоз продукции из одного холодильника.
  Ценами Асю не прошибёшь – Дорого, не покупай!
 
         А, вот человеческие отношения для Аси важны и она не меряет их, эти самые отношения между людьми, деньгами, ведь это совсем другая шкала ценностей. 

         Ася повернула из супермаркета направо и пошла в овощной магазин. Посмотрела на товар с прошлой недели, вчерашний и сегодняшний. Разный товар – разные цены.
       
   На улице выставлен товар залежалый, в помещении магазина товар свежее. Весь товар рассортирован в разных местах. Всё привычно глазу за столько лет жизни в Израиле.
      
     Ася не входит вглубь магазина. Она выбирает себе что-то на улице. Товар вполне съедобен. Ну, подумаешь, от времени и от жары слегка привял.
             Так не в Канаде же живём. В Израиле.
 


        Ася подбавила себе в торбу немного фруктов и овощей и пошла в «Русский магазин». А, их здесь рядом, аж два. Один магазин побольше. Второй поменьше с соответствующим, торговой площади ассортиментом. В оба магазина приятно входить и заниматься покупками.
         
       Здесь никто ни на кого не кричит. Никто ничего в сумасшедшем ритме не хватает с полок. В «Русских магазинах» советский народ точно знает, что он хочет кушать. Асе нравится маленький «русский магазин» и, не смотря на свои мизерные покупки, она предпочитает покупать в нём.
      
       У Аси уже полная торба продуктов.
  - Ого! Вот тебе и сходила за «Бамбой»! Нагрузилась, аж хребет ломает. О! Если растянуть, то можно месяц из квартиры не выходить, а то и более того. 
        Ася взмокла от жары и тяжести и уже никого и ничего не видит вокруг себя. Она смотрит перед собой, чтобы не пропустить дверь в подъезд нужного ей дома.
      
      Ася притащилась в дом. Разложила всё купленное по местам и как будь-то, ничего и не принесла. Огляделась.
  - Ого! Столько притаскала, а ничего и не видать.
   
   
      Она заглянула в холодильник и увидела пакет молока в целлофановой упаковке. Он лежал на нижней полке такой несчастный, изогнувшийся от вздутия.
  - Ада, что там, на счёт блинчиков? Ты грозилась сделать блинчики, чтобы молоко не пропало совсем. Оно тут бедолага уже совсем…
         
    Ада даже не заглянула в холодильник.
 
  - Надо помыть сковородку…
  - Так в чём дело? Давай я помою.
  -  Ты не помоешь. Её надо вычистить. Ты этого не сделаешь.
  - Почему? Я почищу…
  - Нет. Я сделаю это сама. Только я знаю, как надо чистить сковородку.
  - Ладно. – Ася отошла от холодильника и уселась на диван.
      
      Ася сидела на диване и оглядывала всё вокруг – Обедом и не пахнет.  Её внимание привлекли упаковки китайской рисовой лапши на журнальном столике, которые она себе покупала в то время, когда Ада была в Америке.
  - Ада, как ты на счёт лапши? Может сварить?               
  - Я макаронные изделия не ем совсем.
  - Да? А, я ем.
   
        Ася поставила кастрюльку с водой на огонь газовой плиты. Села на стул у обеденного стола. Поднялась. Пошла к журнальному столику и взяла пакет лапши в целлофановой упаковке, положила его на обеденный стол и стала давить рукой лапшу в пакете. Ей не нравятся эти длинные хвосты лапши.

      
          Хруст ломающейся в целлофане лапши наполнил салон.
          Ада сидит в кресле у компьютера и щёлкает шарики, движущиеся по каким-то изогнутым дорожкам.
      
         Внезапно Ада разворачивается и кричит:
    - Что ты у меня украла!!!


          Ася замерла у стола и прекратила ломать лапшу. Потом  повернулась лицом к Аде.

         Ада посмотрела на стол и на руки Аси. Она смотрела какое-то время, словно не веря в то, что она видит.
  - Извини! Извини! Извини! Я подумала, что ты взяла из моей сумки мой пакет… А, этот пакет мне так нужен… Он мне так нужен…

       
        Ася смотрела на сестру и думала о том кошмаре, который бродит в её мозгах, ведь она сидела у компьютера и не видела, что делается за её спиной. Ася поверить не могла, что она такое слышит от Ады, ведь никогда в жизни, ни единственного раза не было, чтобы Ася открыла сумку сестры и там лазила. Даже когда она приезжала к сестре в гости, она никогда не лазила по её шкафам, полкам, по её вещам. Асю вообще не интересует ничего из того, что есть у кого-то.

           Ася сварила себе лапшу, которую она любит, но сегодня, сегодня она даже не почувствовала её вкус. Сегодня лапша была безвкусная…   
               
           Отношения сестёр замёрзли, как в морозильной камере замерзают продукты.

            Первые капли дождя ударили в оконное стекло. Дождь усиливался. Ася прильнула к стеклу и посмотрела на улицу. В домах напротив народ, прильнув к оконным стёклам, смотрел на радостное событие – дождь! Ася не заметила, что не совсем закрыла окно, и какие-то  капли дождя упали на микроволновую печь.
  - Слазь с дивана! – Ада грозно смотрела на Асю.
       
        Ася вскочила с дивана отошла в сторону. Теперь она увидела эти самые капли дождя на микроволновой печи.
         
       Ада отодвинула диван и очень долго и усердно тёрла, тёрла микроволновую печь, посудомоечную машину на которой она стояла, потом долго всё осматривала и наконец-то поставила диван на место.
         
       Ася продолжала в растерянности стоять и смотреть на всё происходящее. Потом села на диван и замерла. Она не могла ни о чём думать. Всё было очевидным и невероятным.   
      
       Отношения сестёр оставались на какой-то особой точке замерзания, не сползая ни в какую сторону. Они ещё иногда перебрасывались ничего не значащимися словами. За словами не стояло никаких отношений. За словами, общения чужих людей стоял холод.
 


           Жара в Израиле не спадает. Она не просто висит за окном, она проникает в дом, заполняя собой всё пространство и нагревая мебель, выложенные кафелем полы – всё нагревается, всё приходит к какой-то точке – вот, вот закипит. Но, пока ничего не закипает. Уровень огня под кипящим котлом, который греет атмосферу, всё-таки, пока ещё кто-то регулирует своей сильной рукой.
  Надолго ли?

    
          Жизнь в закрытом помещении, тем более на этажах, вынуждает перестраивать организм на текущий режим, в котором безделье занимает основной вид деятельности, а диван и телевизор с компьютером являются основными орудиями производства и потребления. Такие условия жизни выдержать после того, что человек занимался хотя бы чем-нибудь – не просто!
 
      Ася уже выспалась, отдохнула, собрала нужные ей сведения из Интернета и затосковала по своей, ещё недавно проходящей жизни в другом виде. В той жизни, проходившей ещё несколько месяцев назад, до того, как она перебралась к сестре, было другое окружение, другие события, всё было другим.      
   
      Ася внезапно подумала – Так и для чего я изменила течение своей жизни?! Для чего? Может, не надо было ничего менять? Может, надо было оставит всё, как было? Ведь для раздумья на совершение этого невероятного поступка было время – месяц! Ася вернулась мысленно в то время и поняла главное – ей не хватало информации из Интернета! Это было важно на этом этапе пути…
 
      
      Ася посмотрела на сестру – Да уж, теперь полно информации и у меня человеческие условия. Диван, туалет, газовая плита… и появилась плата за это всё: шаг влево, шаг вправо считается нарушением, которое карается строгим криком, окриком, запрещающим движением руки… А, собственно, что имеется ввиду под человеческими условиями жизни? Что? Комфортабельное существование болонки на диване с личной миской для еды, в которую никто не лезет, отдельная, личная территория? А, может, всё-таки комфорт – Это человеческое общение, связь между людьми? А, может, тот, кто рядом, своим присутствием может заменить все комфортные условия существования? Да, у каждого свои понимания комфортной жизни.

           Ася давно не слушала радио. Давно не интересовалась тем, что происходит в Израиле. Сегодня что-то толкнуло её включить радио в семь утра, как это ранее бывало ежедневно. Она стала вслушиваться в новости и замирала. Израиль точечным ударом уничтожил известного боевика Газы и в ответ на действия Израиля из Газы полетели ракеты. 
      
         Наконец-то проснулись после застоя в работе журналисты и принялись горячо обсуждать тему – Что будет делать правительство? Начнёт ли крупно-масштабную операцию? Войдёт ли армия Израиля в Газу?
         
       А, тут, уже появились первые жертвы с обеих сторон от этих обстрелов. Вот теперь, после решения правительства о призыве 30 тысяч резервистов во весь голос можно говорить о приближающихся боевых действиях. Прозвучала информация, что возможно призовут 75 тысяч резервистов.  Журналисты нагнетают обстановку. Ракеты, жертвы, сигналы, предупреждающие о выпущенной ракете «Цева адом» и железный купол, который защищает народ от ракет из Газы.
 
   
        Наряду с выпущенными ракетами из Израиля в Газу журналисты передают сведения экономистов,  во сколько обходится каждая ракета, и сколько их выпустили. Вновь подсчитываются жертвы, как человеческие, так и материальные.
       
        Правительство решает – Начать ли полно-масштабные военные действия?
      
        Правительство решает и делает вид, что прислушивается к общественному мнению ведущих стран мира.
          Ася слушает радио «Рэка» на русском языке.   
 


         Военные действия разгораются, но внезапно всё как-то тихо, тихо затихает…  Израиль подсчитывает убытки и… внезапно, теракт в Тель Авиве. Кто-то оставил пакет в автобусе, и пакет взорвался методом дистанционного управления взрывчатки. Двадцать восемь человек ранено, один из них тяжело.
    
        Ася отмечает, что освещение этого теракта журналистами проходит, без истерии, как это бы-вало ранее.   
    
         
     Ася слушает радио. Ася хочет знать и понимать всё, что происходит в стране, в которой она живёт. Она понимает, что не может ничего изменить в происходящем, но, ознакомлен – значит вооружён! 
      
     А, журналисты, уже обговаривают прошедшие военные действия, и начинается вновь предвыборная гонка. Журналисты докладывают народу о проведённых, неизвестно с кем, опросах общественного мнения о том, как распределятся голоса в партиях, и сколько голосов может набрать какая партия. Журналисты, рассуждают – Кто в какой партии, занимает какое место в списке. Кто куда переходит из партии в партию. Кто может рассчитывать на какое место в партии. Сколько денег тратят члены партии на свои предвыборные обещания. И сколько и кому, у какой партий долгов на миллионы шекелей и кто будет выплачивать эти самые долги.
      
      Но, миллионные долги партий не смущают желающих бороться за достойное место в списке партии.  Всем хочется попасть в Кнессет и борьба за места в списках партий разгорается…
      
      

       Аду раздражает любая информация по радио и из-за этого она не может слушать радио вообще. Ей даже не интересно знать из других передач радио, как живёт народ Израиля. Её не волнуют проблемы, с которыми может столкнуться любой гражданин страны и даже, какое будущее ждёт детей здесь в стране, которая сотрясается от внутренних войн. Эти внутренние войны постоянны между всеми членами такого разноязычного, мульти культурного сообщества Израиля и страна катится к полному религиозному диктату. 
      
        А, действительно, для чего всё это знать? Знать, значит думать, а думать, значит напрягать свои мозги. Так и для чего их напрягать, если всё равно никто, ничего не изменит.
      
        Да, уж, у каждого своя жизненная позиция – пока не добрались и не отняли, сиди тихо, не буди лихо! Что ж, это тоже позиция, а может быть всего на всего поза, как вид не восприятия.

 
        Не восприятие, опасная позиция, ведь может случиться так, что, проснувшись, однажды утром уже не будешь знать, в какой стране ты находишься, что происходит вокруг, куда бежать и что делать.

    
      Ада ушла в спальню, ей видимо надоело слушать радио, которое слушает Ася. Она встала из-за компьютера и демонстративно покинула салон. Закрыла дверь в спальню, но не прошло и минуты, как раздался её крик из спальни:
  - Выключи радио, раздражает!!!
      
         Ася мгновенно выполнила команду и притихла на диване. Она посидела несколько минут и тут к ней пришла мысль, что можно слушать радио через наушники, ведь они у неё есть. У неё много чего есть.
      
       Ася достала наушники и включила радио.
  - Да, можно решить любые вопросы и для этого вовсе не надо орать, и раздражаться, если конечно не раздражает всё на свете.
         
      Ася совсем затихла на диване. Ася, хотя и вспоминает свою недавнюю жизнь среди тех, с кем ей было жить приятно и в удовольствие, она понимает, что грядущие перемены, которые она подготавливает сама себе – неизбежны, ведь это её выбор.         
         
   
      Сегодня жизнь Аси проходит как на плоту, который находится  на поверхности озера. Озеро не штормит и не качает из стороны в сторону Асин плотик. Он просто, без всякого передвижения пребывает в одном положении на гладкой поверхности воды. Над озерцом сверкает солнце. Края озера обрамлены высоким камышом и кто знает, что может в любую минуту выскочить оттуда, поднимая со дна всякую муть и крутить и вертеть  её  в воде.
          
  - Я сегодня буду печь хлеб… - Ада посматривает на хлебопечку.
  - С оливками?! – Ася радостно улыбается. – О! Как
мне нравится этот хлеб, только этот!
  - А, разве тебе не понравился хлеб с сухофрукта-ми? Ты же говорила, что он лучше, чем кекс.
  - Да он лучше, чем кекс, но всё-таки, мне нравится хлеб с оливками. Такой вкус… Такой запах… - Ася потянула носом воздух, словно уже раздался запах свежеиспечённого хлеба. – О! Хлеб с оливками… Не забудь проверить оливки, мне в прошлый раз попались косточки. Ты говорила, что это опасно…
  - Проверю! – Ада отрезала продолжение разговора.
      
      Ада готовится печь хлеб в хлебопечке. Она дотошно вывешивает и высчитывает всякие граммы разных сортов муки, всыпая уже взвешенное в ёмкость хлебопечки. Затем добавляет остальное, и включает кнопку.
   

         Лопасти, расположенные внизу ёмкости хлебо-печки смешивают всё ингредиенты. Процесс идёт!

        Через положенное время, салон наполнился изумительным запахом оливок.
             Ася втягивает носом запах.
  - Ух… вот это запах…
         
      Ада довольна. Она с нежностью посматривает на хлебопечку.
  - Она у меня уже три года. Я купила её перед Песахом. Были большие скидки на электротовары. Она тогда стоила где-то 250-300 шекелей.
      

       Они обе поджидают, когда же можно вынуть хлеб, чтобы ещё больше насладиться запахом, а затем, выждав ещё несколько минут приступить к его поеданию.   
      
      Хлебопечка издаёт последние свои сигналы – Хлеб готов!
       
      Ада достаёт хлеб из хлебопечки, и по салону усиливая свой запах, хлеб ложится на стол.
      

      Ася, сидит на диване и поглядывает на стол, где Ада укладывает хлеб в полотенце на несколько минут и затем садится в кресло. Они поджидают, пока хлеб остынет, чтобы была возможность его резать. Ещё несколько минут и Ада встаёт с кресла и отрезает от хлеба кусочек.
  - О! И мне отрежь…
         
   Ада отрезает кусочек и бросает его от стола Асе, которая сидит на диване.
      
    Ася не ожидает такого и едва успевает подставить ладони.
         
    Ася подносит хлеб к носу и втягивает запах.
  - Спасибо. О! Как пахнет…
      
      Они едят каждый свой кусочек хлеба молча.
  - Я сейчас буду готовить хлеб, как ты его называешь, кекс. – Ада посматривает на стол. – Пожалуй, съем ещё кусочек.
  - О! И я…

   
     Сёстры наслаждаются вкусом оливкового хлеба молча. Потом Ада поднимается, идет готовить сладкий хлеб. Она долго подготавливает ингредиенты, долго взвешивает каждый и кладёт в ёмкость хлебопечки. Закончила. Включила хлебопечку. Вернулась в кресло. Посматривает на хлебопечку.
  - Что-то я не слышу, как она работает.
            Ася пожимает плечами.
  - Я вообще ничего не знаю, как она должна работать. А, что, что-то не так?
  - Не знаю. – Ада встаёт с кресла и идёт смотреть на хлебопечку. Она что-то там высматривает, открывает крышку хлебопечки, заглядывает вовнутрь. – Что-то с ней не то…

         Ася смотрит телевизор, отрывается и вопросительно смотрит на Аду.      
  - Печка не крутит тесто… - Голос Ады звучит, как из могильника.    
      
        Ася сжалась и смотрит на Аду. Ада смотрит на Асю и машет руками.
         
        Ася встаёт с дивана и медленно движется к Аде. Подошла.
  - Что-то случилось?
            
        Ада взорвалась!
  - Я тебя сюда не звала! Чего ты пришла?

           Аду понесло, как всегда…
           Ася смотрит на кричащую Аду.
           Ада уже разошлась совсем, кричит такое, что видимо и сама не понимает, что.
   

         Ася отключается от крика, но крик продолжается.
   - Заткнись! Хватит орать! Я никогда даже не прикоснулась к твоей хлебопечке. Вот так ты всегда орала на маму. Мама мне жаловалась на тебя. Теперь вот так орёшь на меня. Да, что ж ты такая злющая, кусачая, да сколько же в тебе злобы, ненависти… 
             Ада остановилась. Посмотрела на Асю.
  - Ну, что, рада довела меня?!

    

      Ася с грустью посмотрела на сестру и отвернулась, усевшись на стул у стола. Её мозг был пуст, затем появились, как будь-то, какие-то мысли и параллельно Ася увидела в том прошлом маму.
  - Я приехала к ней на два месяца, а уже через неделю хотела ехать обратно… Что я ей сделала? Я всё время помалкиваю… За что она ко мне так относится? Я для неё всё… всё, что у меня было… всё для неё…

    Ася видит перед собой расстроенное лицо мамы. Мама едва не плачет.
  - Я едва дождалась, как пройдут эти два месяца.
  Мама видимо вспоминает время той поездки. Мама успокаивается.
  - Я пошила себе там… у своей знакомой портнихи кофточки… Смотри…
  Мама идёт к шкафу и вынимает из шкафа плечики, на которые одеты кофточки.
  - Красивые, правда? Хочешь я одену и ты посмотришь?
      

       Мама умолкает. Она смотрит на Асю и складывает плечики с кофточками на спинку стула. У мамы грустное лицо. Мама видимо сожалеет, что рассказала об отношении Ады к ней.   
      
       Ася смотрит в лицо мамы. Она чувствует неловкость оттого, что не может ничего сказать ей в ответ, так как мама всё чаще говорит ей об отношениях Ады к ней. 
      
       Ася нырнула в прошлое время…
       
       И там, в том прошлом времени всё было не так, потому что они все, всё замалчивали.
      
       Ася бросила взгляд на Аду и подумала, а может, не надо было ничего замалчивать? А, может, надо было всякий раз её прищучивать?  Так отчего они обе молчали?!
   
   
           Ада убежала в спальню.
           Ася встала со стула и пошла к дивану. Уселась, уткнувшись в телевизор. Прошлое не уходило. Оно неотступно висело в воздухе и казалось, что оно никогда, никуда и не уходило.
       
          Прошлое плотно окутало отношения сестёр и придавило их своей тяжестью.   
         
          Ада вернулась в салон через пару минут и крикнула:
  - И чего ты маму сюда приплела?
      
        Ася посмотрела на Аду, но ничего не сказала. Что она может сказать сестре, которая находится в таком состоянии, что не понимает, что происходит вокруг. 
      
        Ада отвернулась и быстрым шагом отправилась вновь в спальню. Через какие-то минуты вновь вернулась в салон, побежала к хлебопечке и занялась делом. Она вытащила ёмкость из хлебопечки и поставила её в электрическую духовку.
      
      Через пару часов Ада вынула сладкий хлеб и уложила его в полотенце. Этот сладкий запах смешивался с запахом испечённого ранее оливкового хлеба.
      
        Хлеб пах, наполняя этим запахом салон.
        От отношений сестёр тоже тянул запах, запашок.

      
        Сёстры стараются не смотреть друг другу в лицо. Ада сидит в кресле у компьютера спиной к Асе. Ася смотрит в затылок сестре.
          Они думают о разном…
          Их желания не совпадают и с этим ничего нельзя поделать.
 
    

        Жара в Израиле как будь то идёт на спад, но жара в отношениях сестёр накаляется, раскаляя маленькую квартирку. Время тянется тяжело и мучительно для обеих.   Они обе, словно выжидают чего-то, словно либо кто-то придёт и разрядит накалённую атмосферу, либо произойдёт взрыв.
       
      
        Ада садится в кресло, включает компьютер и щёлкает мышкой. На экране появляется скайп. Идёт вызов кому-то. Ада одевает наушники. Голос Ады звучит мягко.
  - Привет…
      
      Ада говорит кому-то о сломанной хлебопечке, о том, что возможно, её можно починить, что может быть где-то можно достать к ней детали.
    
      Ада заканчивает один разговор и начинает другой с другим собеседником и вновь говорит о сломанной хлебопечке.
    
      Собеседники меняются, но тема остаётся прежней – хлебопечка.
 
      
        Ася замирает, стараясь не издавать никаких звуков, чтобы не мешать беседам Ады. Беседы закончены. Ада молча сидит у включённого компьютера. Нудится. Крутится в кресле. Посматривает на компьютер. Кладёт руки на колени. Посматривает на свою толстую тетрадь с записями, берёт её в руки, что-то там высматривает, кладёт на место. Защёлкала мышка. Полетели на экране компьютера шарики в разные стороны.

            Ада, внезапно, словно о чём-то вспомнила и переключилась на программу телевидения в Интернете. Просматривает программу с радостными восклицаниями, записывая что-то на листочек. Теперь Ада крутится в кресле, разворачиваясь то к компьютеру, то к экрану телевизора, издавая радостные возгласы.
           На обоих экранах идут соревнования по зимним видам спорта.  Соревнования длятся с раннего утра до позднего вечера, один вид спорта сменяет другой.
          Асе нечего делать.
   

        Ада отстранила сестру от получения какой-либо информации, отключая компьютер, чтобы даже им не воспользовалась Ася.
          Асе остаётся просто наблюдать картину жизни.      
 

          Молчание, глухое, плотное, как дымовая завеса друг от друга зависло в воздухе. Сёстры не произносят ни слова.
         
         Мысль Аси не напряжена, так как теперь, оказавшись на чужой территории, она отрезала себе все пути отхода, она не может вернуться назад в Иерусалим, она не думала, что так долго ей придётся находиться на чужой территории. Она должна была уехать из Израиля ещё два месяца назад, но в данной ситуации, отъезд не зависит только от её желания и она ничего с этим не может сделать.
 

            Ада вернулась из магазина, притащив огромные пакеты с продуктами. Она выкладывала на стол куски мяса, любовно раскладывая их в только ей известном порядке. Ада поглядывает на холодильник, на который положила пачку шоколадок. Повернулась, накрыла пачку шоколадок газетой, улыбнулась им, и что-то муркнула.
      

        Ада улыбалась, подмуркивая что-то себе под нос. Она весело хлопотала у плиты. В кастрюльках что-то кипело, издавая аппетитный запах. Варка окончена, и Ада принялась разливать холодец в мисочки. Холодец разлит и мисочки выстроились на столе в особом порядке. Ада выключила газ и вынула овощи из кастрюльки для охлаждения, уселась у компьютера и вновь полетели шарики на экране. Затем Ада приступила к нарезке овощей. Она нарезала всё долго и очень мелко. Потом осмотрела батарею из баночек солёных огурцов и кукурузы, купленных два месяца назад, когда они питались совместно, и так и не израсходованных ни одной банки. Открыла две банки.
             Ада стоит у стола, размешивая венигрет.



            Ася смотрит на радостное лицо Ады и к ней приходит мысль, что возможно, питаясь с ней совместно, Ада просто голодала, ведь она никогда, ничего такого, не готовила пока, они питались совместно. К Асе приходит мысль, что возможно на деньги, которые они сбрасывались просто не возможно ничего этого купить и приготовить такую еду, а возможно, что даже если этих денег и хватало бы на всё, Ада боялась, что Ася её объест, если она будет готовить какие-либо вкусности. Ася ещё не в состоянии понять и осознать действия сестры.
         

        Но, то, что закупленные на их совместные деньги банки огурцов, горошка, кукурузы не были использованы в то время, а сейчас сестра их открывает только для себя – вызывает в Асе определённые мысли. Асе стало грустно от таких мыслей, ведь они никогда такими не были, а может, были, но Ася не замечала, ведь когда она приезжала в гости к сестре, то всегда с продуктами и деньгами, на которые всё покупалось безо всяких ограничений. Память потащила Асю в прошлое. В том прошлом замелькали их лица и какие-то ситуации. Ася смотрит в затылок сестре, которая сидит у компьютера и хрустит огурцами венигрета, который забрасывает ложку за ложкой в рот.
         
        Голова Ады поворачивается всё время в сторону холодильника, на котором под газеткой лежит пачка шоколадок. Ада рада, ей теперь не надо отчитываться перед Асей в том, что она любит сладкое и вообще любит покушать и лишь не может удержаться, пока всё не съест.      
         
       Ася готовит себе блюдо собственного изобретения из китайской лапши. Это блюдо можно кушать как в горячем, так и в холодном виде. Асю не беспокоит ничего, кроме одного, что она вынуждена находиться на чужой территории ещё, так как она не вписалась в свой изначальный план отъезда.  Выходки сестры её беспокоят лишь, когда она думает о ней самой. Асе печально видеть сестру в таком состоянии, так как это наводит её на грустные размышления о течении жизни человеческой. Ася чувствует, как она проникает в запретные зоны человеческого мышления и там… там, видит то, каким чело-век предъявляет  себя окружающим. Одним, он предъявляет себя таким, другим он предъявляет себя совершенно другим. А, то, какой человек есть на самом деле – есть совокупность его слов и его поступков.

             Ада ушла в магазин. Она отсутствовала на удивление очень мало времени, но, вернувшись прямо с порога, даже не поставив свои пакеты на стол, грозно посмотрела на Асю и с этим же грозным видом произнесла:

    - Что б я тебя не видела в доме 25 числа!!!         
      
            Ася не пригнула голову от грозного вида Ады, она лишь смотрела в лицо сестры и словно пыталась что-то увидеть, но ничего не увидела и отвела взгляд.
     - Ты меня поняла?!!!
   
            Асе ничего не хотелось говорить сестре. Она никаким способом не хотела вызвать в ней новую волну нескончаемого потока бреда. Ася взяла трубку телефона.
  - Можешь заказать мне такси?
  - А, что случилось?
   - Ничего, просто у Ады сорвало крышу, и она находится в состоянии психоза.
   



         Едва Ася произнесла эти слова, как перед её лицом что-то закачалось. Ася подняла взгляд. Перед ней, вверх-вниз, качался толстый указательный палец Ады.

  - Я сокращаю тебе пребывание в моём доме ещё на неделю!!!            
          
        Ася посмотрела в отдающие холодом глаза сестры и произнесла в трубку:
   - Ну, вот, мне сократили пребывание в доме ещё на неделю, так и чего я должна ждать в любую минуту?
   - Хорошо. Вечером…
   - Да, спасибо.


          Время исчисляют по разному, но из этих разных исчисленных кусков времени и складывается наша жизнь. Время ожидания, время поджидания, время проведённое, но нет времени утраченного, ведь любое время, проведённое на этой земле, исчисляется временем человеческой жизни.
                Ася влипла в диван.
   
    
        Ада положила, принесённые продукты на стол и села к компьютеру. На экране полетели шарики – Вы выиграли!!! Продолжить игру? Щелчок мышки. Игра продолжается.

          Экран телевизора тёмный – Асе закрыт доступ к пользованию телевизором уже давно. Ася сидит на диване и смотрит перед собой на голову сестры и шарики на мониторе компьютера.
      
       Ада поднимается и начинает поиск чего-то. Она ищет это что-то долго очень долго. Нашла. Начала возиться с компьютером. Установила какое-то устройство. На экране появились значки. Стрелочка побежала по ним. Скайп. Звонок. Ада одевает наушники.
  - Привет. Я установила камеру скайпа, чтобы вы видели, что я здесь не с побитой головой и не в бинтах…
      
       Ася смотрит в затылок сестры. Она не может понять, к чему это было сказано Адой её детям. 
 
      

      Перед Асей мелькнула серебряная стрела, а за ней потянулся какой-то шлейф из памяти.
       
      Вот они вдвоём с сестрой в родительском доме, доедают остатки мёда в банке. Едят по очереди. Каждая берёт банку в руки и выгребает остатки десертной ложкой. Вот очередь Ады. Она берёт банку в руки, бегает за столом со стороны в сторону и выскребает остатки десертной ложкой и дразнится. Ада кривит рожи, размахивает банкой.
        - Не дам… не дам…
        - Дразнилка! Дразнилка!
          Асе 6 лет. Аде 9 лет. Ася сидит на диване и смотрит на сестру. Внезапно она запускает в сестру тяжёлую серебряную десертную ложку. С подбородка сестры полилась кровь.
      
       Ася вспомнила этот случай и подумала о том, что она всегда помнила об этом и, возможно именно это послужило ей уроком в жизни, который научил её многому. И возможно из этого случая исходило её всегда терпимое до сговора самой с собой слишком мягкое отношение к сестре.      
         Ада внезапно развернулась.
          
   - Мои дети богатые, а твои бедные!!! 
 
         Ася смотрит в лицо сестры. У Ады гордо вздёрнут вверх подбородок и раздуты губы. Ася подумала о том, что какое же есть богатство у её де-тей.  У них нет ни квартир, ни миллионов на счетах в банках. Так и что же Ада считает богатством? Пару тысяч долларов в банке под кроватью? Так и что же происходит у неё в мозгах? 
   
          Ася внезапно вспомнила, как когда-то сестра ей сказала, если тебе, когда ни будь в жизни, будет плохо, то приезжай ко мне, и я всегда найду для тебя кусок хлеба.   Ася улыбнулась.
  - Вот тебе и кусок хлеба за свой собственный счёт, а если бы это был действительно хлеб за её счёт? Интересно, сестра бы мне выдавала порции сухаря-ми старого хлеба?
       
   
      Ася подумала о том, что она никогда не жила за чужой счёт и здесь, в доме сестры она оплачивает свою жизнь.
         
     Ада словно подслушала её мысль.
 
  - Ты мне ещё должна за воду, электричество и газ…
  - Так в чём дело? – Ася полезла в сумочку за кошельком, достала его, раскрыла и вынула двести шекелей. – Вот, пожалуйста, возьми.
  - Я не могу взять двести шекелей. Ещё не пришли счета, и я не знаю, сколько ты мне должна. Когда придут счета тогда и рассчитаешься.
  - Когда придут счета, меня здесь не будет, так что возьми деньги.
  - Нет! – Ада демонстративно отвернулась к экрану компьютера.
  - Так если ты не хочешь брать деньги, то  проверь свои записи.

       Ада замерла в кресле. Шарики перестали скакать по экрану компьютера.
  - Какие записи?
  - Записи, которые ты ведёшь в своей тетради. Там записано, что я дала тебе только 200 шекелей на питание, а я дала 400. Это ты положила в общий котёл 200 шекелей и сказала, что потом добавишь. И там ещё записано, что ты покупала мне  «Бамбу» и кстати стоит стоимость этой самой «Бамбы». 
   
        Ада схватила свою тетрадь, повернулась к Асе. Зашелестели страницы. Лицо Ады становилось всё красней и красней.
  - Кто тебе разрешил рыться в моих счетах?!!!
  - Так ты сама мне всё время совала под нос эту тетрадь и рассказывала, что у тебя все расходы под контролем…
 
        Ада отвернулась к компьютеру, продолжая смотреть в тетрадь записей расходов.
  - Я покупала тебе «Бамбу»!
  - Нет. Я лично, давала тебе свои деньги на «Бамбу», но ты не принесла мне её и сказала, что там слишком много всяких её сортов и ты не купила потому, что не знала, какой именно вид я просила купить. Я купила себе «Бамбу» в другой день.
          Сёстры умолкают.
         

      Ася подумала о том, что возможно, у сестры стало плохо с памятью и что-то, что крутится у неё в голове, мешает этой самой памяти действовать. Но возможно, не только мешает, но и перековеркивает события, действия, слова, а возможно и сами мысли дробит, и перемешивает их в венигрет, который так она любит.      
      
    Ада положила тетрадь на место. Она вновь стала крутиться в кресле. Развернулась лицом к Асе.
   - Ты сказала, что я для тебя умерла.
    
      
      Ася молча смотрит на сестру. Она не видела сестру восемь лет. Что, кому и когда она могла сказать? Она вообще о сестре ни с кем не говорила.
       
      Ада внезапно вскочила с кресла, бросилась к холодильнику и стала вытаскивать из него все продукты Аси. Она выкладывала их на стол с радостным выражением лица.
  - Для чего ты это всё выкладываешь? Я уйду из дома только вечером, а до вечера, уж, пожалуйста, потерпи моё присутствие.

      

        Звонок телефона отвлёк Аду. Она схватила трубку и побежала в спальню. Она долго говорила с кем-то что-то так тихо, тихо, затем вышла в холл.
 
          Теперь, звонил телефон Аси.
   - Ты зачем выкинула подарки Ады?
   - Не поняла… какие подарки?
   - Подарки, которые она привезла тебе из Америки.
   - Я ничего, никуда не выкидала. Они как лежали, так и лежат на маленьком диванчике. – Ася посмотрела на то, что она, именно она назвала подарками. Ада привезла эти вещи себе, но они ей были малы. И, как она сказала, что её задавала жаба не купить эти вещи, так как они стоили всего пять долларов. Но если они, эти вещи, ей Асе нравятся, то она может взять их себе. Ася вспомнила, с какой радостью она благодарила сестру за подарки.  – Я ничего никуда не выкидывала! С чего вдруг такое пришло Аде в голову, ведь мы вместе находимся в комнате, и она видит эти вещи перед собой на маленьком диване.
   
   Ася отключила телефон, посмотрела на сестру.
      

      Ада стояла, поставив ноги на ширину плеч и ехидно улыбалась, глядя прямо в лицо Асе. Вся её ехидная улыбка говорила – Ну, и как я тебя сделала! Это, чтобы ты знала всегда, что поверят мне и только мне! Все верят мне! Я! Я! Я!
         
   Ехидная улыбка Ады сменилась улыбкой победителя. 
       
   Ася  подумала – Как можно говорить несуществующее? Реальность вот она! На диванчике! Но, ведь эту реальность видят только они вдвоём! Эту реальность не может видеть тот, кто находится в другом месте! А, значит, тот другой не может воспринимать действительность, тот другой, может воспринимать лишь слова, слова, слова!
 
      
      Восприятие слов на расстоянии, о чьих-то действиях и каких либо событиях уводит мышление за предел реальности. И, даже те, кто были очевидцами какого-то реального происшествия, могут говорить всё, что придумает их раскалённый мозг. И, кому тогда можно сказать – Верю на слово!!!
   
       Но, должен же быть в жизни кто-то, кому можно верить на слово!!!

       Всяческий бред рождается в мозгах. Этот бред крутится, крутится и от скорости своего кручения этот бред выталкивает из мозга всё, что ему, этому бреду мешает, а мешает ему всё иное, другое, что пытается вторгнуться и изменить направление мысли. Мозг очищается от всего, что мешает и остаётся только он, бред!      
 
        Ася молчит.  Единственная мысль, которая сейчас сверлит ей мозг – это мысль, что сестра вот так же выдумывала всякую гадость о ней и говорила эту гадость маме.   
  - Так вот, почему мама так относилась ко мне… отчуждённо… словно я и не дочь ей вовсе. Мама, если бы ты знала какие гадости, она выдумывает о других, но для меня это никогда не было поводом относиться к людям, так как говорит о них Ада. У меня своё личное мнение о каждом человеке.

        Ася смотрит в затылок сестре.
      
        Ада всё чаще посматривает в сторону холодильника, на котором под газеткой пачка шоколадок Ада поднимается с кресла и подходит к холодильнику, поднимает газету и… ничего нет. Ада округ-ленными глазами смотрит на Асю. 
      
       Ада внезапно переходит к полочке за холодильником и роется в пакетах. Нашла! Отрыла свою пачку шоколадок. Лицо Ады меняет выражение. Она берёт одну шоколадку и возвращается к компьютеру.
         
      Ася слышит шелест фольги и треск разламывающегося шоколада. Ася думает о том, что она даже не заметила, когда сестра перепрятала пачку шоколадок в другое место и, по всей видимости, забыла об этом сама. Нить поведения сестры укладывается в какую-то ленту, на которой одно действие следует за другим.
      
       Ася смотрит в затылок сестры и испытывает странные чувства, которые причиняют ей боль. Эту боль она испытывает физически, так как уже понимает, что происходит. Ася подумала, а знает ли об этом её семья?
      
      Знают ли её семья, чем всё это может обернуться, если вовремя не обратить на это внимание. А, может, они тоже пребывают в таком же состоянии и это для них норма. 
       
      Это уже не фантазии. Это даже не подлость – это уже что-то другое!
         
      Ася поднялась с дивана и посмотрела в окно, перевела взгляд на часы. Пора собираться. Скоро за ней приедет такси.
      
      Ася взяла в руки телефон, подняла его.
- Я записываю весь твой бред…
            
      Ада вскочила с кресла и схватила Асю за руку.
- Я знала, я знала, что ты можешь такое сделать…
    
     Ада пытается вырвать трубку телефона из рук Аси.
- Боишься, что все узнают правду, о том какая ты есть на самом деле? Так контролируй свои мысли, свои слова, свои дела!!! 
 


             За окном сереет. Зажглись уличные фонари. Территория, на которой временно сосуществовали сёстры, пребывает в напряжённом ожидании.
                Звонок телефона Аси раздался резко и неожиданно. Звонил водитель подъехавшего такси. Ася спускается вниз.
  - У тебя всё готово?
  - Да.
  - Пойдём, возьмём вещи.
            
       Они переносят вещи из квартиры в лифт.
  - Стой в лифте, а я сам всё перенесу, а то кто-то вызовет лифт, и вещи уедут…
         
       Водитель перенёс уже подготовленные вещи.
   - Это всё?
         
      Ася осматривает.
   - Да.
 
       
       Из квартиры раздаётся грохот. Им не видно, что вылетело из квартиры.
  - О! Что-то вылетело из квартиры… Пойду посмотрю… - Водитель ушёл посмотреть. Вернулся. - Там, какая-то коробка… пойди посмотри…
         
     Ася пошла смотреть. Вернулась к лифту.
  - А… Это СПА для ног…
  - Так я пойду, возьму…
  - Оставь… не надо…
  - Это твоё?
  - Да.
    
      
     Водитель пошёл и принёс коробку. Что-то вновь полетело из дверей квартиры на площадку. Водитель пошёл смотреть.
   - Здесь какие-то вещи! Иди, посмотри.
      
    Ася поставила сумку на порог лифта и пошла, глянуть, что же там за вещи.
      


       На площадке лежали «подарки» сестры из Америки.
   - Оставь. Ничего не бери. Поехали. – Ася с грустью посмотрела на выброшенные сестрой «подарки» из Америки.
 
       Все вещи уложены в такси. Заурчал мотор. Машина двинулась по пустынной улице Ганей Авива.
     - У тебя приятная сестра. Она поздоровалась со мной.
     - Да… приятная…
     - Так и чего ты от неё, уезжаешь?
     - Так… просто уезжаю…
     - Будешь теперь жить в Тель-Авиве?
     - Возможно…



           Ася не хочет ничего говорить ни о себе, ни о сестре с незнакомым человеком. Ася думает о том, что если бы мама была жива, то Ада никогда не посмела бы такое ни сделать, ни говорить. С ними мамы больше нет и теперь Аде незачем притворяться. Ада, такая как она есть.

         Какие-то минуты водитель и Ася молчат. Затем разговор переходит в русло человеческой жизни, а в том русле, как в апендиксе реки жизни, чего только нет…