Старики сидели на лавочке каждый вечер. Как-то само собой к ним пришло понимание осознанной безысходности, от которой нет возможности откупиться, переместится в пространстве, спрятаться за чью-то спину… От этого понимания они стали спокойные и рассудительные. До приезда в Израиль у них была одна почва под ногами. Они жили в одном рабочем посёлке и ходили в одну школу. Служба в советской армии разнесла их в разные стороны. После службы в армии они не вернулись в свой захудалый посёлок и жизнь, каждый из них, шагал своими шагами.
Их шаги были разными, но лавочка в Израиле уравняла всё. Они просто сидели на лавочке и говорили о политике, о повышении цен, о детях, которые уже не имеют сил, но вынуждены работать из-за этой чёртовой ссуды взятой в банке на покупку квартиры, о внуках, которым столько нужно…
Старики не ругались, не злились, они просто констатировали факты.
- Фима, а ты помнишь, как мы воровали хлеб у Пантелеевны?
- Помню? Да я, как только кусок хлеба… как только вижу хлеб, так и вспоминаю…
- Какие же мы были всегда голодные…
- Да… Это был…
- Это был 1935 год…
- Да… и холод и голод…
Вот так, основной темой их бесед была старуха Пантелеевна с украденным у неё хлебом. Все остальные темы были просто довеском к этой основной. Но, сегодня, старики не сговариваясь мчались к лавочке, сегодня им хотелось говорить только об иранской ядерной угрозе, так как они прослушали передачу по радиостанции «Река» и им обоим хотелось высказать своё мнение по этому вопросу.
Старики спешили к лавочке навстречу друг другу с разных сторон. Они спешили и ещё издали они поднимали свои палки и махали ними в воздухе, приветствуя друг друга.
- Сеня!
- Фима!
Они прискакали к лавочке. Оба запыхались и поняли, что такие забеги уже не для них. Они сидели на лавочке отфыркиваясь, и выпуская воздух из себя вместе с духом.
- Сеня, ну, сколько можно этому Ирану угрожать уничтожить нас?
- Фима, ты слушал передачу по «Реке»?
- Да…
- Так ты не понял. Ещё не известно, когда будет эта атомная бомба… Её ещё нет у Ирана…
- Как нет? А, уже столько лет Израиль раздаёт противогазы и говорит об этой атомной угрозе…
- Фима, ты не внимательно слушал передачу…
- Я? Не внимательно? Да я каждое слово запоминал. Только и говорят о бомбоубежищах, защищённых комнатах. Это что? Снова война?
- Это не война, Фима, это лишь угроза…
- Так сколько можно жить под этими угрозами? У меня уже нервы не выдерживают слушать все эти угрозы… то ракеты… то хизбалла… то атомная бо-мба… то террористы… Вот помнишь, у нас в СССР, пока не начал немец бомбить никто не верил, что будет война.
- А ты не слушай радио.
- Как не слушай? Я только его и слушаю.
Фима весь внезапно, как-то притих.
- Ну и чего ты расходился? Чего разволновался?
Фима сопит, фыркает, молчит.
- Мы не застанем…
- Сеня, я волнуюсь за детей. Внуки собрались уезжать…
- Ты не говорил мне об этом.
- Молчи, Сеня, я проболтался. Мои велели мне молчать. Сеня, никак у внуков здесь жизнь не складывается…
Сеня покраснел, словно его застукали на «горячем».
- Фима, ты тоже молчи, мои внуки тоже уезжают…
Старики смотрят друг на друга. Молчат.
- Детям уже к шестому десятку, а эту ссуду ещё платить и платить. Я на зятя уже смотреть не могу, одни глаза остались, весь высох…
Старики никогда не открывали друг другу свою личную жизнь. Им было стыдно признаться друг другу в том, что их тревожит, что они уже давно не пьют молоко и мёд видят только на прилавках магазинов, так как эта чёртова ссуда за купленную квартиру выгребает всё до копейки из карманов и в таких условиях нет возможности помогать внукам, ведь им нужно не какие-то 20 шекелей на мороженное, им нужна помощь…
Старики сидят молча. Они оба сейчас наблюдают как на другой лавочке, сидит мамаша с малышом и пытается накормить его питой, набитой неизвестно чем. Малыш капризничает. Малыш просит«Бамбу». Мамаша что-то говорит ему и пытается всунуть в рот ещё кусочек питы.
- А, знаешь, Сеня, у меня ведь был большой свой дом… и в доме… и возле дома… и хозяйство я держал… подторговывал… всего нам хватало… Я так люблю возиться в саду… в хозяйстве…
- Да, Фима, так и я не был нищим… А, как на пенсию вышел, так и перебрался жить на дачу. Знаешь, ведь у меня была дача, как дворец… сам построил.
Фима посмотрел на Сеню.
- Сам? Своими руками?
- Да. Всё сам. Строил её десять лет… кирпичик к кирпичику. А, пока строил, у меня на этом участке вырос сад… какой сад! Все фруктовые деревья я привозил из питомника. В этом питомнике у меня работал приятель, так он мне лучшие сорта давал. Какие груши! Таких груш не было раньше. Селекция.
Старики замолчали. Они мечтательно смотрели перед собой, словно видели там, впереди себя свои дома и сады и живность. Старики начали вздыхать. Каждый о своём.
- Да, Сеня, нет здесь такой жизни, как была там…
- Так и там сейчас нет той жизни, что была тогда.
- Так кто знает, что там сейчас? Я ведь никому правды не говорю, как мы тут живём. Может и они тоже не говорят правду о своей жизни. Вот мы с тобой, сколько лет, как встретились случайно, едва узнали друг друга, а ведь правды о своей жизни мы не говорим даже друг другу.
- Да, Фима, это точно. Всё скрываем друг от друга. А, чего мы боимся? Боимся, что о нас подумают плохо? Боимся, что другие узнают, что мы нищие и отвернуться от нас? Так они и сами такие, как мы.
- Боимся. Всё время чего-то боимся. Чего? Что нам с тобой бояться? Мы своё уже отжили, слава Богу, что не болеем, а то больному в Израиле совсем плохо. Ни своего жилья, ни денег.
- А, где больному хорошо? Больному везде плохо.
Старики как-то подтянулись, выпрямили спины.
- А, что, Сеня, мы с тобой ещё молодцы!
Долго сидеть с подтянутыми спинами они не могли и их плечи снова повисли и соответственно поникшим плечам к ним вернулись и размышления, так как их положение было одинаково. На обеих семьях висели ссуды, взятые в банке за купленные квартиры.
- Я, вот, Фима, подсчитал, что мы выплатим этим банкирам за все двадцать восемь лет ссуды в четыре раза больше, чем стоит квартира…
- Сеня, я это подсчитал ещё, когда собирались её, эту чёртову квартиру покупать. Да, только ведь подумал, что и деньги на съём квартиры мы бы выбросили такие же да ещё старость бы дети мыкали в чужих халупах. Я не болею, вот и подумал, что, сколько мне надо на еду, а дети останутся в своём доме. А оно видишь, как, оказалось, тяжело платить, ведь внуки подрастают и им надо уже больше, чем просто еда. Школа ведь тоже стоит денег. Одни эти учебники… каждый год… Одежда.
Старики вновь потухли, придавленные обстоятельствами жизни.
- Сеня, но, в общем… живём…
- Живём, Фима, живём. А, куда твои внуки уезжают? Если не секрет?
- Оно то и не секрет, но они даже мне не говорят… боятся, что я проболтаюсь… Как видишь, они правильно делают… проболтался… А, твои?
- Мои тоже мне не говорят ничего. Всё сами. Втихаря.
- Пусть едут куда угодно, лишь бы им было хорошо. А, мы тут уж как ни будь дотянем…
- Мы то дотянем, а вот дети… им будет трудно тянуть…
Внезапно старики оживились. С разных сторон к ним спешили старушки. Старушки бодрым шагом подошли к лавочке.
- Мальчики, пора ужинать…
Две пары стариков разошлись в разные стороны.
Вот уже неделю Сеня приходит каждый день на лавочку и поджидает Фиму. Фима куда-то пропал. Сеня волнуется. Вся эта их скрытность довела до того, что ни один из них не знал ни адреса, ни телефона второго.
Сеня сидит вторую неделю в полном одиночестве на лавочке, и разные мысли бродят в его стариковской голове. Сеня ругает себя за страх… Страх чего? Чего же он боялся, когда впервые они с Фимой случайно встретились и узнали друг друга? Почему они никогда не бывали в гостях друг у друга? Почему не интересовались жизнью друг друга, может, тогда бы что-то изменилось в их жизни? Чего они оба боялись? Почему скрытничали?
И, мысль, страшная мысль пришла старику в го-лову, что они боялись вторжения кого-то чужого в их жизни. Они оба жили тяжело и боялись, что кто-то войдёт к ним и надо будет ему помогать, решать его вопросы, а тут своих проблем полно!
Старик обхватил голову руками.
- А, говорят, что бедность расточительна добром. Так, где это добро, если у нищего ничего нет, кроме выплат за своё существование. Фима, прости меня – это жадность! А, ведь ты ничего не просил, ты сам боялся, что кто-то придёт к тебе будет что-то просить… Фима… мой школьный товарищ…
Сеня сидел не шелохнувшись, под гнётом собственных мыслей. Старушка подошла к нему и остановилась.
- Сеня. Не ждите больше Фиму. Фимы больше нет. Зятя уволили с работы и Фима так разволновался, что теперь мы не сможем выплачивать ссуду в банк за купленную квартиру, что… его сердце не выдержало…
Старик смотрел в лицо старушке, и теперь она казалась ему совсем старой, какой-то древней старухой. Он поднялся, обнял старуху.
- Прошу Вас, если Вам что-то надо… Мы поможем. Так нельзя жить, как мы живём. В погоне за этими чёртовыми деньгами мы забыли, мы забыли, мы всё забыли. А, ведь это могло случиться со мной и мои остались бы без помощи…
Старик взял старуху под руку и повёл в свой дом. Старик был твёрд в своём намерении сказать своей семье, что кроме этих чёртовых денег, есть ещё человеческие отношения между людьми и нет денег которыми можно оплатить дружбу.