Он рос молчаливым, худым и тянулся вверх быстрее, чем его сверстники. Он плохо контактировал со сверстниками, кроме тех, которые любили много читать и говорили всегда о прочитанном.
Он слушал рассказы о прочитанных произведениях. Он никогда никому не делал замечаний, если кто-то путался в сюжете или плохо пересказывал прочитанное произведение.
Он усмехался про себя. Он уже в тайне писал, свои стихи и никому их не предъявлял для обозрения. Он боялся насмешек. Он боялся того, что стихи никому не понравятся. Он думал о своих стихах, как о чем-то великом и грандиозном. Он видел себя поэтом. Он упивался своим предназначением, о котором ещё никто не знает. И пусть не знает никто, но об этом знает он и однажды, и однажды, он выдаст на гора, свои произведения и пробьёт его час, час великого, признанного всеми поэта. И о нём заговорят все! И однажды утром он проснётся знаменитым.
Он рос, а вместе с ним росли и его мечты, которые никак не осуществлялись. Он работал води-телем. Он гонял «Фуры», гружённые разным товаром из города в город. Ему нравилась постоянная смена пейзажа, которая давала пищу для произведений в стихах. Он сидел в высокой кабине водителя «Фуры» и мечтал.
В короткие ночи отдыха, между перегонами машины с товаром, из города в город, он лежал в кабине машины и писал. Он писал о том, как меняется природа. Он писал о совершенно чёрном лесу, который шумит где-то там, а здесь, рядом с ним всё выглядит иначе. Здесь рядом с ним, всё это выглядит какой-то сказочной пещерой, в которую может войти только ветер и он. Он пишет о каком-то чуде, происходящем в природе. Он пишет о том, что видит, сквозь молодой зелёный листок.
Он не хочет применять уже известные стихотворные рифмы. Он ищет свой стиль. Он хочет сделать переворот в поэзии, но пока что переворачивается его мозг для того, чтобы придумать это самое новое. Он не думает, а надо ли это новое в поэзии? Он думает о новом стиле, как это происходит в музыке, архитектуре… так почему же не может произойти и в поэзии…
Он изобретатель. Он новатор. Он добьётся своего.
Мечты в голове будущего поэта не складывались с реальностью жизни. Жизнь требовала к себе внимания, но этого самого внимания к жизни не было, так как всё внимание он отдавал своему делу, делу новаторства в поэзии. Он продолжал писать, а его жизнь всё хирела и хирела с каждым днём.
Из судеб разных поэтов, он знал, что жизнь поэта трудна и в большинстве своём обречена на одиночество, если поэт не встретил свою Музу. Он не мог встретить свою Музу, его Музой была природа и все случайно встретившиеся женщины на его пути не могли ему заменить вдохновение, получаемое от природы.
Женщины в его жизни менялись, как сезоны в году. Сезон кончался, и он прощался с очередной дамой сердца, так как уже приходила зима. Мороз холодил душу и тело. От мороза застывала кровь, и согреться можно было только горячительными напитками не менее градусов, чем этот самый мороз. Этот напиток вновь гнал кровь по организму, и разгорячённый поэт требовал к себе женское внимание. Это внимание приходило, смотрело на шофёра и удивлялось его запросам. Это внимание не знало, что перед ним поэт, поэт новатор.
А, поэт, выбрасывая перед собой свои длинные ноги, вышагивал. Он вышагивал перед очередным женским вниманием и… молчал. Он хранил в себе тайну. Это была его тайна. От этой тайны в голове, поэт был закутан во мрак. Он напускал на себя важность. Посматривал на всех с высоты своего роста. Иногда поэт раскидывал свои длинные руки и похлопывал кого-то по плечу в знак поощрения написанных тем, стихов. В тайне, поэт знал, что его стихи лучше, да что там лучше их даже сравнивать нельзя.
Поэт жил не как все. Поэт жил своей тайной поэтической жизнью и реальным существованием. Поэт поджидал свой час.
Время изначально шло само по себе. Поэт важничал и никуда не торопился. Потом Время внезапно полетело, и поэт подумал, что он может и не успеть. И, влетевшая мысль о том, что он может и не успеть, толкала его в разные стороны. Он начал шарахаться из крайности в крайность. Он начал поиск того, кому он может доверить свои творения. Он уже не думал о реформаторстве в поэзии. Он думал о том, что бы нашёлся кто-то, кто понимает его стихи.
Он пошёл в цех собратьев по перу. Старики стояли плотной стеной и не пропускали никого. Они признаны! Они у кормила поэзии. Молодые подпирали сзади и шумели на стариков – Пора на покой! Пришло новое время, время молодых!
Поэт внезапно понял, что он прозевал своё время. Он не с теми, стариками. Но он и не с молодыми. У молодых уже другое мышление, свой стиль, своя рифма.
Поэт загрустил. Он начал писать о грусти уходящего времени и том, что так много пропустил и не сделал во время. Он уже старик, а ещё не напечатал нигде ни строчки и никто не знает о его таланте, о его гениальности, которая возможно…
Поэт начал сомневаться. А, может, всё это чушь, и нет ни какого реформаторства в поэзии? Поэт хлопнул себя по голове
– Но, ведь другие, смотри, пишут и пишут… А, может я только думал, что я поэт? Но, я не мог думать о себе просто так! Что-то же у меня получалось.
Поэт открыл чемодан. Листки, собранные за пол века, уже прогоркли насквозь и из чемодана пахнуло каким-то старьём. Поэт стоял и смотрел на свои собственные произведения и думал.
– О! Сколько я бы мог напечатать, если бы…
Поэт смотрел на громадный, неподъёмный чемодан.
- О! Сколько бы было книг! Книги! Книги!
Поэт жалобно заскулил. Он скулил всё громче и громче, но его скулёж не мог слышать никто, ведь даже всё женское внимание переместилось от него в другую сторону.
Поэт стоит перед открытым чемоданом.
- Надо идти к старикам… Они, старые волки и знают, как надо пробивать… пробиваться…
Поэт отправился к старикам. Он крутился возле них длительное время. Он изучал повадки и привычки всех. Поэт искал брешь в плотном строе стариков. Старики не держались за руки. Старики стояли плечо к плечу, плотно.
Поэт посмотрел на этот плотный строй и подумал.
- Эти не пропустят… У этих руль не вырвешь…
Мысли поэта ушли куда-то, и возникли мысли шофёра.
- А, может им подрезать тормоза? Без тормозов… они такого наворотят… Ух!
Поэт победил шофёра, и он замелькал у старых волков литературы перед глазами. Он мелькал и маячил всеми способами. Он знал, что это его последний шанс.
Поэт уже не думал о себе, как о поэте. Поэт уже не думал о славе и триумфе. Он думал о том, чтобы ему хотя бы мелькнуть мгновением в общем хаосе имён.
Он так старался. Он так прогибался. Он так выгибался.
Его имя мелькнуло.
Его имя промелькнуло в общем хаосе имён.
Поэт ликовал.
Он потащил свой громадный чемодан со стиха-ми, собранными за пол века, на мусор. Он тащил этот чемодан и радовался тому, что его имя промелькнуло, что о нём услышали.
Поэт не мог поднять весь чемодан и выбросить его в мусор. Он стоял перед открытым чемоданом и брал пачками исписанные листы и бросал их в открытую пасть железного бака.
Человек испытывал истинное наслаждение, избавляясь от всего, что мешало ему жить, любить, дружить.
Человек вернулся в свою комнату. Он снимал комнату в коммунальной квартире. У него были ещё два соседа. Один моложе него, а второй совсем молодой парень.
Человек стоял у своего письменного стола и смотрел на пустое место, на то место, где стоял чемодан с его произведениями. Он смотрел на пустое место, и в нём шла борьба поэта и человека.
Поэт победил.
Поэт смотрел на пустое место, где раньше стоял чемодан с его произведениями и думал.
- А, правильно ли я поступил, что выбросил свои творения? А, ведь там были и довольно хорошие стихи. Хорошие. Кто производит оценку произведений?
Поэт внезапно закричал:
- Кукушки!!! Петухи!!! Да если они не будут хвалить друг друга, то кто их будет хвалить?
Поэт хлопнул себя рукой по лбу.
- Поэзия! Да кому она нужна, эта поэзия? Она нужна только тем, кто пишет сам.
Поэт призадумался.
- Кто, настоящий поэт?! И ему, настоящему поэту не нужны эти старики-литераторы, он проходит мимо них, он проходит мимо наград. Он жил и живёт в народе.
Поэт затих.
Он стоял какое-то время в раздумье.
- Но… Ему… всё-таки помогали…
Поэт раскис.
- А, кто помогает тем, кто начинает, кто уже что-то пишет?
Поэт встрепенулся.
- Да кому она нужна сегодня эта поэзия?! Кому?!
Поэту внезапно пришли на ум строки из поэзии Пушкина, из того, знаменитого «Памятника», который он воздвиг себе не рукотворно.
… И буду, жив, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит…
Поэт застонал.
- Пушкин прав во всём… Пока есть хоть кто-то, кто пишет стихи, поэзия будет жить.
Поэт подумал о сути поэзии.
… И чувства добрые я лирой пробуждал…
… И в свой жестокий век
Восславил я свободу
И милость к падшим призывал…
За стеной справа, из комнаты в которой жил совсем молодой сосед раздались звуки музыки. Музыка гремела и ухала, грохотала совершенно не понятными звуками. Все звуки не сливались в одно какое-то произведение. Каждый звук звучал сам по себе.
Поэт вслушивался, пытаясь найти хоть что-то объединяющее все эти разрознённые звуки и не находил ничего общего.
- И это музыка?!
Поэт не понимал в музыке ничего. Он был совершенно далёк от стилей и направлений в современной музыке, да и не только в современной.
Поэт прижал ладони к ушам.
- Кому может прийти в голову создать что-то подобное и назвать это музыкой?! А, эти, которые это всё слушают, что они в этом понимают?! Ничего! Они считают себя крутыми, когда делают вид, что в этом что-то понимают.
Поэт рассмеялся.
- Понимать поэзию и делать вид, что понимаешь… Пишут диссертации на темы произведений зарубежных авторов, а даже не знают язык оригинала этих произведений… Так, что они там пишут? Они даже не могут прочесть произведения в оригинале. Все делают умный вид. Получают звания, должности и каждый видит себя великим…
Поэт замер.
Он посмотрел на пустое место, где ранее стоял чемодан с его произведениями.
- Кукушки!!! Петухи!!! Ха!!! Хвалите, друг друга… Кто вас всех ещё будет хвалить? А, кто вообще о вас что-то знает?! Вы все только то и делаете, что превозносите друг друга, ведь, вроде как самому себя хвалить не прилично… Ха!!! Да вы просто навязываете своё мнение всем… ведь у нас нет возможности услышать другое мнение, кроме вашего. Вот!!! Вот, оно как…
Поэт зашагал по комнате. Он выбрасывал свои длинные ноги вперед и очень быстро натыкался на предметы. Поэт оглядел комнату и грустно опустил голову. Он подумал о том, как он живёт, в каких условиях он живёт. А, они… эти… которые признают только сами себя… литераторы…
Поэт взмахнул рукой и гордо поднял голову.
- Вот бы сделали выставку-продажу произведений без имён автора и пусть бы народ сам… сам определил кто есть кто… Без имён автора!
Поэт стоял по стойке смирно, так словно он получал премию, самую высокую премию по литературе.
Поэт посмотрел на то место, где стоял громадный чемодан с его стихами.
- А, может, я зря всё выбросил?! Никто не читал всех моих стихов! А, как они могут прочесть? Как?
Сосед с левой стороны комнаты, включил телевизор на полную громкость, пытаясь заглушить звуки, так называемой музыки, которая разрывалась у соседа справа.
Громкие голоса, доносившиеся из телевизора, говорили о литературе в Израиле. Замелькали имена, знакомые поэту.
Поэт напрягся.
Он вспомнил, как он им подхалимничал. Как он их нахваливал. Как он восхищался их произведениями и говорил, что это великие творения. Поэт вспомнил, как он унижался перед ними. Как он заглядывал им в глаза и это всё, ради того, чтобы его имя мелькнуло, лишь мелькнуло, в общем хаосе имён.
Поэт подумал.
- А, кто будет их помнить, когда они уйдут? Кто? Что такого гениального они написали? А, поди ж ты, сколько разговоров сегодня о значимости их произведений. А, как они кичатся и примазываются к знакомству с кем-то. Как они хвалятся этими знакомствами. Как они рассказывают о встречах с ними… с кем?
Человек победил поэта.
- Я буду критиком! Всё это слушать невозможно!
Человек сел за стол. Открыл дверцу тумбочки с правой стороны стола и достал листок белой бумаги. Он положил листок перед собой. Взял в руки ручку. Человек посмотрел в окно.
Под его окном, на тротуаре стояли парень и девушка. Они отчаянно о чём-то ругались. Поэт попытался прислушаться, но ничего не мог услышать из-за громкой музыки и телепередачи у своих соседей по коммунальной квартире.
Человек перевёл взгляд на дорогу.
Полицейский выписывал какую-то бумагу кому-то, кто перешёл улицу не по правилам. К ним присоединилась старуха, которая мимо них тащила телегу с базара. Они стоят втроём и о чём-то кричат друг другу в лицо.
Мимо проезжавший автобус, закрыл своими объёмами весь пейзаж.