Blur – Sing.
«Sing» - длиннющая и немного монотонная песня-мантра, построенная 5-6 фортепьянных аккордах и обрамленных однообразно жужжащими психоделическими гитарами.
- И что же в этом хорошего? – усмехнется мне гипотетический читатель.
- Подожди, не спеши с выводами! – отвечу я ему. – Необходимо дослушать песню хотя бы до второй минуты, когда этот, ели ползущий, меланхоличный паровоз доберётся наконец до своей конечной станции - взрывного куплета, состоящего всего из одной, очень простой фразы «Sing to me!».
И вот это самый припев, прошивает слушателя, то есть меня, навылет. Прошивает своей абсолютной космической тоской и в то же время сокрушительным и жизнеутверждающим настроем. Как будто смотришь на огромную заснеженную гору, осознавая, что никогда в жизни не окажешься на её вершине, но в то же время восхищаясь величием и великолепием такого творения природы.
Песню «Sing» я приметил для себя уже давно, ещё в самом в начале 2000-х годов, когда обзавелся мр3-сборником со всей дискографией Blur. На том диске, среди подавляющего большинства энергичных и веселых песен, «Sing» горделиво выделялась какой-то независимостью и холодной отстраненностью. А спустя время, в 2016 году мне удалось посмотреть свежую запись рок -фестиваля Glastonbury. На нем, раскручивая эпохальное воссоединение, играли свой сет Blur. Концерт я посмотрел на одном дыхании, и был изумлен, когда ближе к середине шоу они начали исполнять такую редкость, как «Sing». Я внимательно наблюдал за музыкантами в этот момент. Как только заиграла вступительная кода клавишных, все четверо разом преобразились, словно бы и не было тех дурашливых, веселых парней, что носились по сцене несколько минут назад.
Вот опустившийся у края сцены на колени Грэм Коксон, задумчиво извлекающий из гитары какие-то космические звуки. Вот, склонившийся над клавишами Деймон Албарн, совершенно позабывший, что только что, одним движением руки заставлял подпрыгивать толпы фанатов. Красавчик Алекс с неизменной сигаретой во рту, в неизменной позе – одной ногой на сценическом мониторе, уставившийся поверх толпы на первые, зажигающиеся звезды. И наконец, выбивающий однообразный маршевый ритм Дэйв Раунти, словно загипнотизированный чем-то и не смеющий отвести взгляда от некой точки посреди рабочего барабана. Было видно, что для всех музыкантов это особенная песня. Песня триумфального единения и в то же время глубочайшего одиночества. Песня размышлений и поиска чего-то большего.