Автобус, урча мотором, плавно остановился и открыл двери.
– Конечная остановка, автовокзал! – объявила кондуктор.
Федор Михайлович Чернов, пятидесяти с лишним лет от роду, небольшого роста и худощавого телосложения из автобуса выходил последним. Подхватил с пола свой нехитрый скарб – две небольшие хозяйственные сумки, и по своей деревенской простоте, склонил перед кондуктором голову.
– Спасибо тебе, хозяйка!
– Это за что же, спасибо-то?
– За то, что доставила нас в целости и сохранности, – улыбнулся Федор, обнажив желтые от никотина зубы.
– А-а-а! – отмахнулась от него рукой кондуктор. – Это ты не мне, а водителю «спасибо» говори, это он автобусом управлял, а не я.
– И ему тоже – спасибо огромное, – вновь улыбнулся Федор.
Кондуктор тоже улыбнулась в ответ, и с каким-то интересом взглянула на чудаковатого, как ей показалось, пассажира.
С последнего приезда Федора Михайловича к дочери прошло больше года, и город за это время заметно изменился. Вокруг здания автовокзала появились новые постройки, в основном это были торговые ряды. Территория автовокзала теперь была обнесена витиеватой металлической изгородью, с небольшими, словно деревенские калитки, проходами. При подъезде к автовокзалу был сооружен шлагбаум, который то и дело, при каждом въезде и выезде автотранспорта, открывал сидящий в небольшой будке охранник. Да и сам автовокзал преобразился. Большие во всю стену окна, из-за которых он был похожим на огромный аквариум, теперь были заложены кирпичом, с оставленными вверху небольшими, словно бойницы в крепостной стене, окошками. Вся стена автовокзала была украшена рекламными вывесками, с которых на Федора Михайловича сыпались различные лекарственные препараты, лился Алтайский мед, и смотрела лукавым взглядом, показывая ровные, отдающие сверкающей белизной зубы, державшая в руках тюбик с зубной пастой, симпатичная блондинка. Над пластиковыми дверьми у входа в здание автовокзала в стену были вмонтированы электронные часы, цифры которых показывали, что уже наступил полдень. День был теплым, и летнее июльское солнце радужно переливалось своими лучами в безоблачном голубом небе.
Федор Михайлович, радуясь погожему деньку, а еще больше от предстоящей встречи с дочерью, зятем и внуками, улыбнулся. У него было прекрасное настроение, которое даже не портило то, что ему после часовой поездки на автобусе очень сильно захотелось покурить. «Перекурю перед дорогой, а потом пойду к своим», – решил он, доставая из кармана пиджака пачку сигарет и зажигалку. Затем удобно присев на лавочку, на которой пассажиры ожидали автобус, с удовольствием задымил. Федор Михайлович почти уже докурил сигарету, и хотел было идти, как вдруг перед ним, словно из-под земли, выросли две фигуры в новенькой темного цвета полицейской форме. Полицейскими были молодой парень, лет примерно двадцати пяти с сержантскими лычками на погонах, и такая же молодая девушка с погонами младшего лейтенанта в лихо заломленной на затылке пилотке и длинными распущенными по плечам черными волосами. У парня на ремне висела кобура с пистолетом, резиновая дубинка, наручники, баллончик со слезоточивым газом и небольшая радиостанция. Девушка держала в руках папку.
– Гражданин, вы, почему курите в неположенном месте? – напустив на себя строгий вид, спросил полицейский, глядя при этом не на Федора Михайловича, а на тлеющий в его руке окурок.
– Как это – в неположенном месте? – удивился тот.
– Как, как? Обыкновенно, вот как! Около автовокзала курить нельзя!– невпопад ответил полицейский.
– Он что, этот ваш автовокзал, взрывоопасный, если около него курить нельзя?– ухмыльнулся Федор Михайлович.
– Нет, он не взрывоопасный. Просто вблизи автовокзала курить запрещено, – ответил полицейский.
– Есть указ президента, в соответствии с которым, запрещено курение в определенных местах; к таким местам относится и автовокзал, – начала доходчиво, с расстановкой каждого слова, громко и внятно объяснять девушка-полицейский.
Федор Михайлович смутился. Он погасил сигарету, хотел было бросить ее в урну, но урны поблизости не оказалось, и он стал держать потухший и скомканный окурок в руке, боясь в присутствии полицейских бросить его на землю.
– Документики ваши предъявите, пожалуйста, – вежливо, но в то же самое время тоном, не терпящим возражений, потребовал полицейский.
– У меня нет с собой никаких документов, – ответил Федор Михайлович.
– Как это – нет? – удивился полицейский.
– А зачем они мне? Таскать их с собой, пока не потерял где-нибудь? У меня дочь с семьей на Новой улице живет, вот я к ним и приехал.
Сказав это, Федор Михайлович поднялся с лавочки, отбросил незаметно окурок и подхватил в руки свои сумки.
– Пора мне, я тут и присел-то на минутку, перекурить, – проговорил он и засобирался идти, но полицейский преградил ему дорогу.
– А вас, гражданин, никто не отпускал. Пройдемте в здание автовокзала, в комнату полиции, – потребовал он.
– Это зачем же туда идти?
– Для установления вашей личности.
– А чего ее эту личность устанавливать-то?! Я вам и так скажу, кто я: Чернов, Федор Михайлович.
– Раз у вас при себе нет никаких документов, мы будем устанавливать вашу личность. Мы же не знаем, Чернов вы на самом деле или какой-нибудь Белов?!
– А зачем вам понадобилось меня знать?
– Мы будем на вас составлять протокол за курение в неположенном месте, – вступила в разговор девушка-полицейский, указывая при этом тонким длинным пальцем с накрашенным ногтем на свою папку.
– За что?! Что я такого совершил?! Я что, убил кого-нибудь, или ограбил?! Или что-то украл?! Я полдня в дороге был, с автобуса на автобус пересаживался, перекурить некогда было, только присел! – начал горячо объяснять полицейским Федор Михайлович. Сложившаяся ситуация ему начинала уже не нравиться, от прекрасного настроения не осталось и следа, вдобавок ко всему, он начинал нервничать.
– Вы, гражданин, успокойтесь, не надо кричать. Вы нарушили закон и за это должны быть наказаны, – вновь заговорила девушка-полицейский.
– Да кто ты такая, чтобы меня наказывать?! У меня дочь постарше тебя будет… нашлась тут! – Федор Михайлович зло смерил девушку взглядом. Он уже не мог сдерживать своих эмоций.
– А вы мне не тычьте, я с вами на «вы» разговариваю, – обиженно поджала губы девушка-полицейский.
– Гражданин, пройдемте, – вновь потребовал полицейский и крепко взял Федора Михайловича за локоть.
– Не трогай меня! – зло прикрикнул Федор, и силой высвободил свою руку.
– Неповиновение оказываете, гражданин? А вы знаете, что за это можете пятнадцать суток получить? – ухмыльнулся полицейский.
– Да ты меня не пугай, я – пуганый уже! – Федора несло все больше и больше. – Товарищи, посмотрите, что делается?! Я из деревни к дочери приехал, а меня ни за что, ни про что, хватают на улице и забирают! – закричал он, обращаясь к стоящим рядом с ними людям.
– Что вы себе позволяете?! Обнаглели совсем! Вместо того чтобы убийц или террористов ловить, честных людей хватаете! – сверкая на солнце из-под шляпки солнцезащитными очками, вступилась за Федора полная женщина.
«Да они этих террористов сами боятся!», «Что вы его хватаете, для плана что ли?», «Сталинщину устраиваете, сейчас вам не тридцать седьмой год!», – стали раздаваться недовольные голоса.
Видя недовольство и нападки со стороны людей, полицейский снял рацию и вызвал экипаж. Вскоре подъехал серый с синими полосами на борту уазик, из которого вышли еще двое полицейских, один из которых был огромного роста и с погонами прапорщика на широких плечах.
– Во, видали? Как быстро этот верзила приехал простого мужика забирать, а людей будут убивать, их не дождешься! – все не могла угомониться полная женщина, но полицейские на нее не обращали никакого внимания.
– Так, мужик, ну-ка быстро залез в машину! Будешь сопротивляться, имею право применить силу или спецсредства! – пригрозил «верзила» Федору Михайловичу, указывая при этом на висевшую у него на ремне, резиновую дубинку. Тот покорно влез в машину и спустя четверть часа его завели в дежурную часть полиции.
В дежурке было многолюдно и шумно. Сновали туда-сюда какие-то люди в форменной и гражданской одежде, брали у дежурного или наоборот отдавали ему какие-то документы. Постоянно звонили телефоны и дежурный, прежде чем ответить, требовал ото всех соблюдения тишины, но гвалт не прекращался. У стены стояла заплаканная женщина и что-то рассказывала сотруднику, а тот записывал в блокнот. В углу комнаты сидели на небольшом диванчике трое пьяных задержанных парней. Их одежды в некоторых местах были разорваны, грязные и испачканы кровью. Они громко матерились и обзывали полицейских. Один из них встал с диванчика и направился к дежурному, но стоящий рядом с ними и охраняющий их полицейский силой усадил его обратно на место.
– Вы заколебали уже! Я в туалет хочу! Сейчас тут нужду справлю! – начал кричать один из парней.
– Егоров, да заткни ты ему рот! Я из-за него постоянно по телефону ничего не слышу! – вспылил дежурный, обращаясь к полицейскому, зажимая при этом ладонью мембрану телефонной трубки.
Наконец-то очередь дошла до Федора Михайловича.
– Этого откуда привезли и за что? – спросил дежурный у стоящего рядом с Федором широкоплечего прапорщика.
– С автовокзала, неповиновение наряду оказывал, – ответил тот.
– Вы кто такой? – прикрикнул на Федора Михайловича дежурный. Он буравил его уставшим взглядом серых глаз. Его круглое полноватое лицо с ямочкой на подбородке то ли от того, что он нервничал, то ли от духоты было красным, на большом с залысинами лбу выступили капли пота.
– Я к дочери в гости приехал из деревни и около автовокзала покурил, – ответил Федор Михайлович.
– Судимы? – вновь задал вопрос дежурный.
– Никак нет, товарищ капитан, – по-военному ответил Федор, обратившись к дежурному по званию. За те пятнадцать минут, что его везли в машине, он уже успел немного успокоиться и взять себя в руки. А сейчас, попав в непривычную для себя сложную обстановку, был растерян. – Никак нет, – вновь повторил он.
– А тогда чего корячишься, раз «никак нет»? Тут без тебя работы хватает. Вон погляди, – капитан указал рукой на задержанных парней, которые продолжали материться, – гражданина ограбили и избили, его сейчас в больницу отвезли. Не подъехай вовремя патрульный экипаж, наверно, убили бы. А такие, как ты, нам только работать мешают! Отвлекают нас, заставляют экипажи с маршрутов снимать по пустякам! Понимаешь ли ты это или нет? – спросил капитан, перейдя на «ты».
– Дак, зачем же вы меня сюда привезли, как террориста какого-нибудь, и разбираетесь со мной, раз вам некогда? – неподдельно удивился Федор Михайлович.
– А мы вот сейчас проверим, террорист ты или не террорист? – проговорил сержант полиции, стоявший до этого молча. – Что у тебя там, в сумке-то, не бомба ли? – спросил он и бесцеремонно стал осматривать содержимое сумки, перекладывая в ней все с места на место.
– Королев! А ну, отставить! – прикрикнул на него капитан. – Да заткните вы им рты, чтобы они не орали! – закричал капитан, переведя свой взгляд на продолжавших шуметь и материться задержанных парней. Вдобавок ко всему, они поднялись с лавки и начали толкать полицейского. – Иди, Королев, лучше помоги Егорову этих балбесов угомонить, чем по чужим сумкам лазить!
В этот момент в дежурку зашел невысокого роста, коренастый, лет примерно тридцати пяти, полковник. И по тому, как все полицейские вытянулись перед ним по струнке, а дежурный направился к нему с докладом, Федор Михайлович понял, что это начальник полиции.
– Кто эти шумные господа? – спросил полковник, указывая кивком головы на пьяных парней.
– Это задержанные за ограбление и нанесение побоев, я вам докладывал по телефону. Ждем следователя, он сейчас в больницу выехал к потерпевшему, а потом будет разбираться с этими, – дежурный кивнул в сторону задержанных парней.
– Так посадите их пока в «обезьянник» что же они здесь расшумелись! – приказал полковник.
– Товарищ полковник, разрешите обратиться? – Федор Михайлович подошел к начальнику. – Разрешите с вами переговорить; меня ни за что забрали. Я из деревни к дочери приехал в гости, закурил около автовокзала, а меня забрали. Разберитесь, товарищ начальник.
– За что задержан гражданин? – спросил полковник у дежурного.
– Курил на автовокзале и оказал неповиновение наряду, – доложил тот.
– Да не так все было, товарищ полковник, – запротестовал Федор Михайлович. – Разрешите с вами поговорить?
– Ну, пойдемте, поговорим, – ответил полковник. – А что у него в сумках, проверяли? – спросил он, увидев в руках у Федора сумки.
– Никак нет, сейчас проверим, – бойко ответил дежурный и принялся проверять содержимое сумок.
– Нет там у меня никакой бомбы, это я гостинцы из деревни внукам везу, – ответил Федор Михайлович, раскрывая перед полицейскими сумки.
В кабинете начальника полиции было прохладно от работающего кондиционера. Кабинет был большим и светлым. Окна были зашторены жалюзями, вдоль окон у стены стояли мягкие стулья, напротив изготовленная из красного дерева мебельная стенка, в которой кроме книг и посуды, находились спортивные кубки и грамоты спортивного общества «Динамо».
Хозяин кабинета прошел за отполированный рабочий стол и уселся в мягкое с высокой спинкой кожаное кресло. За его спиной на стене на фоне российского триколора находился чеканной работы двуглавый орел, а над ним был вывешен большой портрет с изображением президента страны.
– Назовите фамилию, имя, отчество, год рождения и адрес вашей регистрации, – потребовал полковник, после того, как предложил Федору присесть на стул. Тот назвал.
Полковник быстро записал сказанное на лист бумаги и снял телефонную трубку.
– Дежурный! Проверьте по адресному: Чернов Федор Михайлович, со слов зарегистрирован в деревне Кукуево, Куракинского района, – распорядился он. – Ну, и за что же вас задержали, уважаемый Федор Михайлович? – вновь задал вопрос полковник, после того, как положил телефонную трубку.
– Да ни за что, – развел руками Федор.
– Как это «ни за что»? Ни за что у нас не задерживают, наверное, вы что-то совершили противоправное, поэтому вас и задержали? – полковник снял форменную фуражку и ладонью пригладил волосы. – Ну, так, за что же вас задержали? – вновь спросил он, внимательно рассматривая Федора карими глазами.
– Я, товарищ полковник…
– Не надо ко мне обращаться по званию, называйте меня Юрием Николаевичем.
– Хорошо, – кивнул головой Федор. – Так вот, Юрий Николаевич, я приехал к дочери в гости, вон гостинцы внукам везу, – указал он на оставленные у входа в кабинет сумки, – вышел из автобуса на автостанции и закурил. Ко мне подошли милиционеры…
– Полицейские, – поправил Юрий Николаевич Федора Михайловича.
– Вот я и говорю: подошли полицейские, парень с девкой, и забрали меня за то, что я закурил.
В это время зазвонил телефон, и Юрий Николаевич снял трубку.
– Так, так, все правильно, не соврал. А за что его доставили к нам? Хорошо, я понял, – полковник положил телефонную трубку. – Вас,Федор Михайлович, доставили сюда не за то, что вы закурили…
– А за что же? – удивился тот.
– А за то, что вы не выполнили требование работников полиции: не предъявили им свои документы и не отказались проследовать с ними в служебное помещение при автовокзале. Так было дело, Федор Михайлович?
– Дак, где же я документы им возьму, если я их с собой в дорогу не брал.
– Документы нужно всегда иметь при себе.
– Да я уже сколько раз приезжал без документов и ничего, а в этот раз парню этому вашему полицейскому и девке с накрашенными ногтями, наверно, заняться нечем было, к старику решили привязаться. Ее бы в колхоз отправить, коров доить, вот я бы поглядел тогда, как она там ногти бы себе красила,– с негодованием в голосе, проговорил Федор Михайлович.
– Вот и правильно, Федор Михайлович. Девку коров доить, а парень этот, как вы его назвали – наш, пусть этих коров стережет в стаде, – улыбнулся Юрий Николаевич. – А кто же преступников ловить будет? Кто вот таких, каких вы сегодня у нас в дежурной части видели, грабителей, ловить будет? Вот у вас вдруг коров ваших украдут, кто их искать станет? Нет, уважаемый Федор Михайлович, здесь я с вами не соглашусь. Каждый должен заниматься своим делом.
– Так вот пусть своим делом и занимаются – преступников ловят, и нечего к старикам привязываться зазря.
– И здесь вы опять не правы. Они выполняли свою работу, выполняли те инструкции, которые от них требует руководство, требует законодатель, требует, в конце концов, государство. А государство – это народ. Народ от них требует; вы, Федор Михайлович, от них требуете, как представитель народа. И они исполняют то, что от них требуется. Они исполнители – солдаты. Вот вы в армии служили?
– А как же, в Германии, в танковых войсках, – ответил Федор Михайлович.
– Вот видите? А попробовали бы вы, приказ командира не выполнить, что тогда с вами было бы? Вот и они выполняют приказы.
– Я понимаю, Юрий Николаевич.
– А если понимаете, зачем же так себя ведете? Ведь вы же не молоды уже, вон голова вся седая у вас. Нет бы молодежи пример положительный подали, а вы с ними ссориться начали, ругаться, курили опят же в неположенном месте. А дурной пример – заразителен! Не хорошо все это, уважаемый Федор Михайлович! Со стороны на себя взгляните, стыдно ведь так себя вести!
Федор Михайлович молчал. Ему действительно теперь было стыдно за свое поведение. Он опустил голову и устремил взгляд в пол. «А ведь полковник прав! Трижды прав! Как же это я, старый дурак, в это дерьмо вляпался?! Не нужно было спорить с полицейскими, а выполнять их требование. Вот влепят сейчас, дураку, пятнадцать суток, вот сраму-то будет!» – думал он.
– Что же с вами делать-то будем, Федор Михайлович? – спросил начальник полиции.
– Ну, что же, раз виноват, то наказывайте, – вздохнул Федор. – Опять же и вы, Юрий Николаевич, меня поймите. Я же не знал, что около автостанции курить нельзя. Хоть бы объявление, какое повесили. А то на стене автостанции про таблетки и про мед написано, а про то, что курить нельзя – ни слова! Это же тоже неправильно. Если бы я знал, что курить нельзя, я бы и не курил, но я же, не знал!
– Об этом указе, запрещающем курение в определенных местах, писали все газеты, о нем говорили по радио и телевизору.
– Я, Юрий Николаевич, день и ночь в поле работаю, хлеб выращиваю, если я буду телевизор смотреть, то вы здесь в городе, без хлеба останетесь! А газеты мы уже давно не выписываем, нам денег не хватает, мы и так концы с концами еле-еле сводим! Да и почту нашу того и гляди закроют, за пенсией будем в райцентр за тридцать километров ездить! Да вам, городским, этого не понять! – Федор Михайлович махнул рукой.
– Да, куда уж нам, – полковник усмехнулся. – А что уборочную-то вы уже начали?
– Пока еще нет, но вот со дня на день, начнем. Меня и отпустили-то на один денек, я завтра уже хотел назад возвращаться, я же - комбайнер! Хлебороб, я! А хлебушек-то уже в полях вовсю золотится, на уборку просится!
– Тяжело вам в деревне жить приходится, – проговорил Юрий Николаевич. – Пьете опять же много. И самое страшное то, что и женщины от мужчин в этом деле не отстают. Вот недавно родительских прав лишали, тоже деревенские жители. Нормальные с виду люди, сельскохозяйственный техникум в свое время окончили, он по образованию агроном, а она зоотехник. Дом есть, дети есть, что еще надо? Казалось бы, живи и радуйся, детей расти, нет же, ударились в пьянство, и работу потеряли, и хозяйство свое почти все пропили, а теперь и детей лишились! Неправильно все это, Федор Михайлович, неправильно!
– Да, сегодня в деревнях здорово пьют, – огорченно кивнул головой Федор Михайлович. – А что делать? Колхозов нет… вот у нас, сельский производственный кооператив создали, но в нем работы хватает не всем. В нашем поселке медпункта нет, клуба нет, библиотеки тоже нет, да что там говорить – бани и той нет! Детский сад закрыли, в школе всего-навсего четверо детишек учатся! И самое страшное, что последняя молодежь из села уезжает. Нету молодежи-то, а если молодежи нету, то и будущего тоже нету! Бабы совсем рожать перестали, в райцентре, в Куракино, даже роддом закрыли! Тут вы правильно сказали, что они только водку глушат наравне с мужиками. Как повзбесились нынче бабы! Распустился народец! Ох, и распустился! – покачал головой Федор Михайлович. – Вот вы, Юрий Николаевич, как власть, почему в этом вопросе порядок не наводите?
– А что мы поделать можем? Раньше хоть ЛТП были, а теперь только и можем, что словами увещевать! Вот лишили этих горе родителей родительских прав, и что? Вы думаете, они от этого пить меньше будут? Да ничего подобного, как пили, так и будут пить, пока не помрут от пьянства!
– Да, народ сегодня в деревне вымирает! И не только от пьянства. От жизни такой! Деревни все травою позаросли; трава прет в человеческий рост. Раньше, где скашивали, где скотина выедала и вытаптывала, а сейчас, хоть просеки прорубай, а иначе не пройдешь по деревне. Единственная просека в деревнях пролегла – это людская просека; нету людей в деревнях, словно косой покосило. В каждой деревне три, а то и две последние старухи свой век доживают! Да что там говорить, по всей России нынче великая и страшная человеческая просека пролегла! А раньше бывало, сколь народу в деревнях жило, в колхозе работали, хлебушек выращивали, а после уборочной, бывало, всей деревней праздновали, до песен доходило. А нынче не слыхать на деревне песен, – грустно вздохнул Федор Михайлович.
Постепенно, по мере разговора Федора Михайловича, у начальника полиции в памяти стали всплывать эпизоды из его жизни. Он, тогда еще не обремененный властью полковник полиции Морозов Юрий Николаевич, а просто Юрка Морозов, родился и вырос в деревне. Родители его были простыми сельскими тружениками. Мама Клавдия Васильевна работала учетчицей, а отец Николай Павлович, как и сидевший сейчас перед ним Федор Михайлович, был трактористом-комбайнером, выращивал и убирал хлеб. Юрка всегда любил эти деревенские посиделки с песнями. Тогда действительно народ пел песни, и песни эти под гармонь лились над протекавшей по деревне речкой до утренней зари. Они – деревенская ребятня – в это время тоже не спали, бегали друг за дружкой, играли в лапту, в салки и казаков-разбойников, ловили майских жуков. Эти теплые летние вечера и ночи запомнились Юрке самым прекрасным временем из его беззаботного детства. Отец и мама с работы приходили поздно, Юрку воспитывала в основном отцова мама Мария Владимировна. Юрка очень любил свою бабушку Машу, но все же, всегда с нетерпением ждал возвращения с работы родителей. Первой всегда приходила мама, и сразу же по приходу, начинала заниматься домашним хозяйством. Отец всегда приходил поздно. Из своего раннего детства Юрка помнил, как отец, придя с работы, останавливался у входа в калитку и, присев на корточки, разводил в разные стороны руки, таким образом, зазывая к себе сына. И Юрка несся к нему, как говорится, сломя голову, и отец подхватывал его своими сильными, темными от мазута и пропахшими соляркой руками, и подбрасывал вверх. Юрка смеялся от удовольствия и страха, и не было для него тогда в жизни радостнее и счастливее тех мгновений, когда он, словно птица, находился в свободном и плавном парении над землей, когда мог с высоты взглянуть на большого, сильного, смелого и самого главного в своей жизни человека – на своего отца. А когда начиналась уборочная пора, отец сутками пропадал в поле. Уже повзрослевшего Юрку, отец однажды взял с собой в поле, где Юрка наравне с другими комбайнерами целые сутки днем и ночью вместе с отцом вертел штурвал комбайна, убирая с полей урожай. Затем в короткие минуты отдыха и перерыва на обед отец разводил небольшой костер, брал с поля несколько колосков и обжаривал их на огне. Колоски начинали потрескивать и издавать душистый запах печеного хлеба. Затем отец растирал ладонями колоски, отбрасывал плевела, а жареные семечки протягивал Юрке.
– Попробуй, Юрка, вкус настоящего хлеба, – говорил он. – Ну, чем пахнет?
– Поджаристой корочкой, – не сомневаясь ни секунды, отвечал Юрка.
Отец улыбался.
– Нет, Юрка, вкус хлеба пахнет не поджаристой корочкой, а соляркой, выхлопными газами и пылью, которыми во время уборочной страды дышат комбайнеры. А еще, и это самое главное, он пахнет потом хлебороба. Всегда уважай труд хлебороба, потому, что выращивать хлеб – это самый тяжелый, самый нужный, а значит самый главный труд на земле! Запомни это, сын!
И Юрка запомнил. С той, теперь уже далекой поры, он стал считать людей выращивающих хлеб, самыми главными людьми на земле. И спустя время, отслужив в армии, он вернулся в родную деревню, вернулся к своей земле. Но страна уже была не та, совхозы и колхозы начали разваливаться, срочно создаваемые фермерские хозяйства ситуацию не спасали, и сельские труженики оказались за чертой бедности. Молодежь не захотела испытывать судьбу, и в поисках лучшей жизни, подалась из деревень в города. Отработав около года на заводе, Юрка, прочтя объявление о наборе молодых людей отслуживших в армии на работу в милицию, решил попробовать свои силы. Привитые с раннего детства такие качества, как уважение к окружающим его людям, целеустремленность и трудолюбие, способствовали Юркиному карьерному росту.
От воспоминаний Юрия Николаевича отвлек телефонный звонок. Выслушав очередной доклад и отдав необходимые распоряжения, он взглянул на разговорившегося Федора Михайловича, и задержал свой взгляд на его, жестикулирующих при разговоре, руках. Они были сильными, с прожилками на кистях от долгой и тяжелой работы и темными от машинного масла и солярки. Они были такими же, как и у его отца. Это были руки труженика, руки хлебороба. Полковник Морозов не был сентиментальным человеком, но в этот момент, когда он рассмотрел руки Федора Михайловича, на него вдруг нахлынуло, то далекое и детское чувство любви к отцу, вспомнился его наказ о том, что нужно всегда относиться с уважением к людям, выращивающим хлеб. Эти чувства разбудили в Юрии Николаевиче того, молодого, наивного, не опытного в жизни, но счастливого Юрку Морозова. Эти чувства разбудили какую-то необъяснимую сыновнюю любовь к сидевшему напротив него Федору Михайловичу, разбудили уснувшее в нем уважение к простому человеку, человеку – труженику. «Что-то я заматерел в последнее время, ороговел, стал превращаться в какую-то бездушную законно-исполнительскую машину. За указами, приказами и распоряжениями, людей перестал видеть», – с горечью подумал Юрий Николаевич и снял телефонную трубку.
– Дежурный, зайдите ко мне! – распорядился он.
Увидев это, Федор Михайлович замолчал и насторожился. Он решил, что наболтал много лишнего, и его сейчас отведут в камеру, где запрут вместе с уголовниками.
– На какой улице живут ваши родственники? – неожиданно спросил Юрий Николаевич.
– На Новой, товарищ полковник, – ответил Федор Михайлович, приготовившись к самому худшему.
– Вы им уже успели позвонить и сообщить, что вас задержали?
– Нет, я им не звонил и вас прошу им ничего не сообщать. Я считаю, что не нужно их расстраивать сообщением об этом. Жене моей только сообщите, что посадили меня, а то она все эти пятнадцать суток будет очень сильно волноваться, – попросил Федор Михайлович.
Услышав это, Юрий Николаевич улыбнулся.
– Вот и я считаю, что не нужно родственникам сообщать о том, что с вами приключилось, – сказал он.
Вскоре в кабинет вошел дежурный капитан.
– Товарищ капитан, вверяю вам Федора Михайловича, отвезете его на дежурной машине на Новую улицу, номер дома он вам назовет, – распорядился начальник.
Услышав это, Федор Михайлович вмиг оживился.
– Да не нужно этого… зачем вы… вам и так некогда… если вы меня отпускаете, то я и сам доберусь, – затараторил Федор. Он не ожидал такого поворота событий и впал в смущение.
– Все, Федор Михайлович, отставить разговоры, вас отвезут, – прервал его Юрий Николаевич. – И просьба у меня к вам: в дальнейшем будьте, пожалуйста, осмотрительнее в некоторых житейских вопросах, не попадайте больше в такие неприятные истории, они вас не красят. Все, ожидайте в коридоре, желаю вам удачи!
– Спасибо вам, товарищ пол…, спасибо вам, Юрий Николаевич, – Федор Михайлович благодарно склонил голову и, взяв свои сумки, вышел из кабинета.
Когда за ним закрылась дверь, дежурный с удивлением взглянул на начальника полиции.
– Юрий Николаевич, ну почему мы его должны отвозить? У нас и так сегодня машина на разрыв. Да кто он такой, этот Федор Михайлович, чтобы мы его на дежурке к родственникам отвозили? – недовольно спросил он.
– Кто он такой, спрашиваете? Он самый главный человек, он – хлебороб! – ответил полковник.
Капитан нерешительно покивал головой и, не поняв сказанное начальником, в растерянности вышел из кабинета. После его ухода, Юрий Николаевич достал мобильный телефон и набрал номер.
– Батя, привет, дорогой! Ну, какие у вас там новости, как мама? Извини, что долго не звонил, с этой моей работой свободного времени совсем не остается. Да ничего у нас не случилось, я просто так звоню, узнать, как вы там живете? Нормально? Ну и, слава Богу! У нас тоже все нормально. Я, бать, что думаю: а не приехать ли нам к вам в гости? Вы по внучке соскучились, а я только обещаю? Да нет, батя, на этот раз точно приедем, даю слово офицера! Давно мы с тобой в баньке не парились и с удочками на речке не сидели. Ну, как, посидим? Конечно до зорьки, что нам с тобой, привыкать что ли? Помнишь, как в детстве до зорьки рыбу удили? Вот и опять посидим. Только жаль, что все поля хлебные травой позаросли, а то бы мы с тобой, как раньше, развели бы костерок и колоски на нем пожарили, вспомнили бы через столько лет, каков он, этот, настоящий вкус хлеба!