Из хроники жизни начальника особого лагеря гулага

Из хроники жизни начальника особого лагеря ГУЛАГа
                "Опыт художественного исследования"
                А. Солженицын "Архипелаг ГУЛАГ"

   Поезд остановился совсем неожиданно, когда ничто не предвещало эту остановку. Ни мерцающие в темноте огоньки жилых поселений, ни приближающиеся переходы с одних путей на другие, что свидетельствует о переходе на свободные пути станции, ни многого другого.
   В дверь купе постучали, хотя предварительно о приближение к станции предупредили еще пол часа назад и на отклик: «Войдите», дверь распахнулась и уставшее от недосыпания, или вернее и вовсе отсутствия сна, сопровождающее лицо доложило:
- Приехали товарищ майор! Проходите на выход, а о вещах не беспокойтесь, мы все сейчас вынесем не спеша, поезд дальше не едет. Здесь, тупик!
   Тогда майор подхватил на руки сына и прошел по проходу. Его жена, показывая рукой дорогу вслед за собой дочери последовала за ним.
   Железнодорожная насыпь на остановке была столь высокой, что даже не малого роста майора встречающие принимали на руки, затем и детей, и жену.
- Что за чертовщина! – ругнулся майор. – Как вы тут людей принимаете!?
- А мы контингент принимаем из вагонов по трапам, такие гости как вы у нас редкость -  поспешил ему ответить встречающий офицер, и тут же представился, - Заместитель по политчасти капитан Ванин!
- Майор Чернов, - ответил на приветствие майор.
  Капитан аккуратно светил огромным армейским фонариком под ноги приезжим, пока они наконец не сошли с насыпи и по узкой тропинке не направились к ожидавшей в конце ее машине.
   Проходя мимо состава, на котором он прибыл, майор оценивающе взглянул на него. Тот состоял сплошь из грузовых вагонов и платформ, заполненных лесом и другими строительными материалами и лишь пара платформ из них, была загружена техникой, что больше всего заинтересовало майора и он даже пытался разглядеть, что за техника.
   В общем, это был обычный грузовой состав, что сновали по всей стране, доставляя материалы на большие стройки, в которых применялась рабочая сила заключенных лагерей ГУЛАГа. Единственным свидетелями этого являлись два передних вагона после паровоза: первый-для сопровождающих, второй-для зеков, которых частенько вытаскивали из мест лишения свободы по «вновь открывшимся обстоятельствам» в их делах или бывших подельников.
    Когда вещи и семью майора устроили в машине, они тронулись в путь.
     Через десяток минут, вдоль дороги, показались столбы с колючей проволокой и вышками по углам. Майор вопросительно взглянул на капитана и тот пояснил:
- Это тоже наше хозяйство, но пока стройка объектов только начинается и людей здесь мало. После войны тут был лагерь для японских военнопленных, сейчас вот мы осваиваем. До основного лагеря, что во время войны был для немецких пленных, и поселка еще часов пять езды.
    Заметно посветлело и жена майора, вглядываясь в окна, тщетно пытаясь увидеть хотя бы одно деревце или кустарник, спустя некоторое время безнадежно сказала:
- Куда мы попали! Сергий, это пустыня!
- Полупустыня, Анна Витальевна, -поправил ее капитан, откуда-то прознавший ее имя отчество. – Но ничего, мы в рабочем поселке недавно разбили парк. Вот увидите, через десяток лет там будет настоящий оазис!
  - Десять лет!? – воскликнула жена майора. – О чем вы говорите?! Сережа, неужели мы будем здесь десять лет?
- Ну что ты, дорогая! – пытался отшутится майор. – Какие десять лет? Мы здесь разобьём еще один парк и проживем целых двадцать лет!
   Шутка его жене явно не понравилась, она сникла на сиденье и больше за дорогу не произнесла ни слова. И только шофер в зеркальце наблюдал, как она иногда с надеждой смотрела в окно, но убедившись, что там ровным счетом ничего не изменилась снова безнадежно опускала голову.
   Детям эта однообразная дорога очень быстро изрядно надоела, и они уснули, прижавшись к своей безутешной матери.
   Майор и капитан также по возможности дремали, пока мягко ползущая по дороге в пол колеса пыли машина не наскакивала вдруг на неизвестно откуда возникший валун или затвердевший грунт, утопавший в той же пыли.
   И когда наконец, после очередной такой встряски майор как обычно проснулся и приоткрыл глаза, то увидел вновь столбы с колючей проволокой.
   Он снова вопросительно взглянул на капитана, тот кивнул головой и подтвердил:
- Да, это лагерь. До поселка еще пол часа езды.
   Тут майор окончательно проснулся и уже не отрываясь вглядывался в будущий свой лагерь. Вскоре он увидел дорогу, ответвляющуюся от основной к воротам лагерям.
- Стоп машина! – скомандовал он.
Машина остановилась.
- Капитан, - спросил он. – Шофер знает, куда ему везти мою семью?
- Так точно. – ответил капитан.
- Так пусть везет, а мы пройдемся! – заявил капитан и вышел из машины.
Капитану ничего не оставалось, как выйти за ним.
- Товарищ майор, - взмолился высунувшийся из окна шофер. – Да тут пять минут до лагеря! Давайте я вас довезу. Делов-то!
- Отставить! Как тебя зовут рядовой? – просил майор.
- Рядовой Рябов, товарищ майор! – пытаясь в приоткрытое окно притянуть руку к своей голове проговорил парень.
- А по имени как? – спросил майор, оправляя свои ремни и портупею.
- Васька я, то есть, виноват, Василий я, товарищ майор! – ответил шофер.
- Вот что Васька, дуй-ка ты в поселок, устрой мою семью. Зайди в магазин и купи все, что скажет тебе Анна Сергеевна, а потом, хвост трубой ко мне в лагерь. И доложись сразу, как да что! Вопросы есть, вопросов нет! Марш!
- Есть! – весело ответил шофер и машина попылила дальше к поселку.
    К лагерю бравый майор шагал скоро и легко, полным шагом в два шага капитана, но с удовлетворением отметил, что тот ничуть не отстает, дышит ровно и не чета иным разжиревшим на службе «политсоветникам», так он называл вдоволь повидавший военных сотрудников по политчасти.
   На входе в лагерь часовой, здорового вида парень, как видно сразу - из деревенских, махнул приветствие капитану, но строго потребовал документы у майора. Он минут пять листал эти документы, которые майор без лишних вопросов отдал ему, тщательно листая почти каждую страницу и потом зачем-то поднимая голову вглядывался в лицо майора, совершенно не обращая внимание на капитана, который показывал ему знаками, чтобы он закончил проверку побыстрей.
   Наконец он прочитал все, что посчитал нужным, уверенно вернул документы и откозырнув сказал:
- Здравия желаю товарищ майор! Проходите!
- Молодец! – сам того не желая улыбнувшись ответил майор. – Службу знаешь!
   Тут уж часовой совсем расплылся в улыбке, словно перед ним был его дядька родной, но майор уже был далеко от него.
   Он еще при входе заметил большую, странную колонну людей, укрытых ветхими одеялами, но одетых просто, а иные обутых и вовсе на босу ногу.
   Быстрый майор скоро догнал колонну и обогнув ее спереди скомандовал:
- Колонна, стой!
    Люди недружно остановились, недобро смотрели на майора, а иные и вовсе ругались как могли за передними рядами.
   Сопровождавший колонну, старший по званию лейтенант, сообразив, что кто-то без него остановил колонну, быстрым шагом появился в голове колонны и взглянув на майора тотчас доложил:
- Товарищ майор! Заключенные первого, второго и третьего лаготделений второго лагпункта, направляются для принятия бани. Заместитель командира лагпункта лейтенант Осин!
- Понятно, лейтенант. Я ваш новый начальник лагеря, майор Чернов. А почему баня в будний день? И почему столько людей не на работе?
- Тут всякие, товарищ майор! Больные, отказники, инвалиды, хозработники. Уголовники, вот недавно к нам прибыли. Так они наотрез не хотят работать.
   Вот решили помыть их пораньше, чтобы в банный день было меньше толкучки.
- Ясно. – оценил его ответ майор. – Да тут у тебя целый батальон, лейтенант,
и как бы не тебе, а какому-нибудь полковнику командовать надо! Почему они у тебя как попало одеты, что это за маскарад с одеялами?
- Я думал, как быстрей, товарищ майор, - стал оправдываться лейтенант. – Как получил приказ, так сразу решил исполнить. А что с ними будет-то? Вот одеяла приказал взять, не замерзнут!
- Одеяла говоришь!? Да на босу ногу? – сказал ему майор. – Пока они с бани до бараков дойдут, сколько человек простыть могут?! А кто план выполнять будет?! Кто за тобой тут в сопровождение старший?
- Старшина Земков, товарищ майор, - ответил лейтенант.
- Ко мне!
Тотчас по команде, переданной голосами, прибежал немолодой уже старшина.
- Старшина Земков! – доложился он, что должны было подтвердить хотя бы его усы, каким всегда и представляют старшин в армии.
- Майор Чернов, вновь назначенный начальник лагеря, - представился майор и тут же приказал. – Вернуть всех людей в лагпункты. Одеть и обуть по форме и с одеялами доставить их в баню. А вы лейтенант останьтесь с нами.
- Есть, - махнул рукой старшина до лба и скомандовал что нужно колонне.
   И когда колонна, чертыхаясь и матерясь побрела в обратную сторону, майор повернулся к лейтенанту и сказал:
- Лейтенант, за недобросовестное отношение к своим обязанностям и небрежное отношение к здоровью трудового контингента лагеря объявляю трое суток ареста, на время свободное от несения службы. Идите и доложите своему командиру. Свободны!
- Есть! – также махнул рукой лейтенант и медленно побрел к своему лагпункту.
   Между тем майор и капитан продолжили путь к зданию управления лагеря.
- Почему уголовники в особом лагере? – спросил майор, который видимо не хотел терять ни секунды и порешать все вопросы прямо сейчас.
- Да шут его знает, товарищ майор! – ответил Ванин. – Когда нам сообщили, мы были в шоке. Тут и так перебор с народом. Мы всех законных острорежимных не можем обеспечить работой и часть их сидит здесь и задарма хлеб ест, морально разлагается и разлагает других! И эти блатные, как снег на голову свалились. Тут у нас с планом, ни шатко, ни валко. Вот видимо кто-то и решил, что дело в трудовых ресурсах и принял соответствующее решение. Мы как узнали, так во все колокола, в отказ, до самого министерства писали. Но дело было уже видимо согласовано между другими министерствами, вот мы и пожинаем плоды. Блатные наотрез отказываются работать. Упираются на то, что не их масти лагерь и прочее.
- Кто у них в королях ходит, знаете? – спросил майор.
- Как не знать, - сказал капитан. – В сопроводительной записке из их бывшего лагеря, все указаны поименно. Но к ним не подступиться. Ведут себя тихо, все вопросы решают через бузу.
- В каком лагпункте они основались? – не унимался Чернов.
- В третьем лаготделение, второго лагпункта, – ответил капитан.
- Завтра, сразу после утренней оперативки, начальника этого лагпункта и одного самого знатного блатного ко мне. Пусть этот начальник устроит так, чтобы никто не знал и не видел нашу встречу. Найдет место и повод увести уголовника с собой. Он сможет?
- Этот сможет, –  уверенно заверил капитан. – Капитан Носов лет двадцать в лагерях. И не такие фортеля выкидывал!
- И в пятницу на двенадцать ноль-ноль, то есть через два дня, у меня в кабинете расширенное совещание всех старших командиров лагеря, политработников, командира военной части и его замполита сопровождающих и охраняющих заключенных на рабочих местах, представителей народного хозяйства, местных органов власти и партии, милиции, медицины, образования, народных депутатов. И еще тех, кого сочтете нужным для пользы дела, но предварительно доложите о них мне.
- Есть! – ответил капитан.
   Когда подошли к штабу, то выяснилось, что дежурный сержант, как и все полагал, что новый начальник лагеря появится здесь не ранее, чем завтра, и мирно валялся на траве, покуривая папиросу рядом с миловидной заключенной, да бахвалился, какой он здесь самый главный.
  Он тут же был отправлен на гауптвахту, а его подруга милостиво амнистированная, но предупрежденная, где отныне ее место, счастливо упорхнула туда, справедливо полагая, что ей сегодня повезло.
                2.
   Утренняя оперативка в лагере вопреки ожиданию прошла очень коротко и на редкость плодотворно. Видимо сказался неслыханный опыт нового начальника, да и посиделки до полуночи с документами дали ему такие козыри, что присутствующие не только отделались замечаниями, но и парой строгих предупреждений.
- Ну круто берет! –  утирая платком пот со лба, поделился начальник одного лагпункта, с начальником 3-го лагпункта Носовым.
- Да уж, - согласился тот и вспомнил, как он ловко незаметно оставил на столе у нового начальника записку: «Лагпункт 3. Вещевой склад», а личное дело на заключенного Лопатина (он же Фазан, он же Долгов, он же Ленцман, он же Сергеев, он же Трофимов) по кличке Кардан, положил еще вчера на его рабочий стол.
   Чернов педантично проверив правильность заполнения протокола оперативки, с удовольствием допил стакан чая с лимоном и не спеша отправился на осмотр с виду пустого лагеря.
   Он знал, что в лагере остались почти две тысячи заключенных, но после его твердого заявления на оперативке, что он не допустит в лагере разгула безделья, прекрасного понимал, что начальники лагпунктов тщательно попрятали оставшихся или будут имитировать их занятость в лагере. Во всяком случае сегодня, что они будут делать завтра, над этим стоило подумать.
   Майор понимал, что за ним сейчас следят сотни глаз и поэтому с удовлетворенно выдохнул, когда увидел, что вход в вещевой склад третьего лагпункта скрыт от этих взглядов, откуда не посмотри. И все же не спеша обернувшись, он еще раз осмотрелся вокруг, а затем легонько толкнул дверь, которая, как и следовало ожидать оказалась открытой.
   В глубине склада, за дощатым столом сидели капитан Носов и зека Лопатин и из алюминиевых кружек пили чай, горячий пар которого витал над ними. При виде майора оба встали. Капитан откозырял, а Лопатин, как положено доложил:
- Заключенный № 17256, Лопатин.
- Сидите, сидите, - махнул рукой майор и благодарно кивнул головой капитану, который успел и ему налить чай в надраенный до блеска стакан.
- Ах ты, вот оно что, - заговорил первым Лопатин. – А я-то думал неужто меня капитан приодеть хочет, а он оказывается на свиданице меня привел. Перевоспитывать будете, гражданин начальник?
- Буду, буду, - ответил ему Чернов, не меняя выражения лица и как бы занятый горячим чаем.
  Он едва отхлебнул из стакана, оценивая отвар и сказал, не глядя на вора, именуемого в этих местах просто Карданом:
- Ну, что Степан Владимирович, работать будем?
- Да вы что, гражданин начальник! Сказать при мне такое?! – разошелся Кардан, которому явно польстил тот факт, что с таким вопросом новый начальник лагеря первым обратился именно к нему. И хлопая себе по бокам, пытаясь угадать куда он положил курево, прибавил: - Ведь как гласит народная мудрость? А она гласит верно: «От работы, кони дохнут»!
   Чернов, снова не меняя выражения лица, достал из кармана пачку папирос «Казбек» и так ловко подбросил ее перед Карданом, что она легла прямо тому под руку и раскрылась.
- Курите, - предложил он и не спеша сделал пару глотков из стакана, словно это занимало его больше.
- Спасибочки! Благодарим покорно! – съязвил Кардан, отыскавший наконец свое курево и не без помпезности выложил не столько перед собой, сколько перед Черновым, черно-зеленую пачку папирос «Герциговина Флор».
- И вы курите, - предложил он. – Позвольте вас угостить.
И он, вновь взглянув на лицо Чернова, убедился, что оно так и осталось беспристрастным, а такие вещи зека Кардан не любил.
- В вождизм играете, Кардан? – спросил спустя некоторое время Чернов.
- А что бы не играть? – быстро ответил, как видно заготовку Кардан. – А если обстоятельства, да и положение обязывает.
- Какие такие обстоятельства и положение? – снова спросил Чернов.
- А такие, - и тут Кардан перешел на шипящий голос. – По положению – воры мы. А место куда нас определили не нашего пошива, гражданин начальник! Отсюда и положение!
- Ах-ты, ах-ты! – качая головой сказал Чернов и потянулся за папиросой и Кардан последовал его примеру, упредив майора достал из-за пазухи уже неизвестно от чего горящую спичку. Они прикурили и томный запах «Казбека» причудливо смешиваясь с приятно-сладким «Флора» создал вокруг непривычный, но необычный и удушливый запах.
- А ведь, куда не погляди, ты прав Кардан, - отмахиваясь от непривычного запаха, сказал Чернов. – Но работать все-таки придется, как не крути. Этот лагерь, понимаете Степан Владимирович, не курортно-санаторного образца, о котором вы изволили мечтать, а особый, для трудового перевоспитания врагов народа.
- Так, а я за что? – усмехнулся Кардан. – Какие же мы враги народа? Воры мы! Урки, по-вашему. За то и сидим, что работать не хотим! И не будем!
- А вот у меня вы работать будете, - заявил вдруг ему Чернов и вновь склонился к стакану.
- А это как? – зло поломав папиросу откликнулся Кардан. – Я вам что, враг народа? Я заблудший элемент, так у вас в книгах написано! А вы меня врагами народа хотите замарать!
- А я не хочу, я это сделаю! - вдруг сурово сказал ему Чернов. – Ишь ты, грамотей нашелся! Ты у меня и будешь врагом народа. Не будет ваш уркаган работать, я из тебя первым врагом народа сделаю. За отказ работать на важнейшей стройке социализма по 58 пойдешь и эти дружки твои, вот из этого списка следом.
   И тут Чернов бросил в его сторону исписанный лист.
Кардан взглянул на лист и увидел там фамилию свою и подобных себе положенцев среди воровской котлы. Он немного пораздумал, потом отбросил от себя лист и заявил:
- Не стращай начальник! Лишних врагов себе хотите заработать. Так будет вам! Хоть какую статью шейте, все равно не будем работать! Кто заставит?!
- А ты как сам думаешь, Кардан? – спросил Чернов. – Неужели ты думаешь, я тут сам с тобой нянькаться буду? Как бы не так. А вот как я сделаю тебя и твоих братков врагами народов, так пошлю вас этапом в другой особый лагерь, что пострашней. Где вот такого доброго начальника как я нет, да и братьев твоих урков совсем нема, а все сплошные враги народа. Вот они там твои познания и послушают, только, сомневаюсь я, что им это понравится. Как бы тебе, на другой день первым на работу там не поспешать.
- А с чего это, - изогнулся как бы во внимание Кардан.
- А с того, людям этим, все равно кто ты есть. Это ты на зоне воровской был как бы авторитет, и мог, не работая харч и мзду иметь, да еще и править мужиками. А там такого нет. И они тебя за раз сломают.
- А ежели не сломают?! – уперся Кардан.
И тут, наконец, Чернов изменился в лице. Он зло рассмеялся и откинувшись на стуле назад заявил Кардану:
- Не сломают говоришь? Да они детей грудных об стену разбивали и беременным женщинам животы вспарывали! Хочешь дела их покажу? Это здесь они как пришибленные. И сидят тут двадцатку потому что вышку отменили! А ты тут сидишь, папироски мне тычишь и одну циферку на две поменять хочешь! Дело твое, пожалуйста. Пошел вон отсюда! Иди обрадуй дружков своих с кем вы скоро брататься будете! Я сказал, вон!
Кардан суетливо встал, прошел несколько шагов, но обернулся и сказал:
- Ты бы начальник, не торопился, а? Мы бы тут покумекали меж собой, глядишь чего и порешали.
- Некогда мне кумекать, - сказал, подымаясь со стула Чернов. – Мне порядок наводить надо. Вот с вас и начну. Ты, Кардан, пойми меня правильно. Мне не нужно, чтобы ты и дружки твои работали, вы все одно работать не будете. А других бузить не смейте. Понял меня?
- Как не понять, - развел руками Кардан. – Так я и говорю, покумекать надо бы. Я это…
- Иди-иди! – перебил его и махнул рукой Чернов. – Засиделись мы с тобой. Как бы твои дружки не подумали, что.
- И то верно- сказал Кардан и вскоре дверь склада закрылась за его спиной.
                3.
      В назначенное время состоялось совещание в кабинете Чернова, который оказался тесноватым для этого мероприятия, но все же все уместились и с некоторым интересом разглядывали друг друга, поскольку в таком составе встречались лишь пару раз в год, по большим праздникам, да и то густо разбавленные, как говорили тогда, передовой общественностью.
   Чернов появился минута в минуту и тотчас прошел к своему месту. При его появлении, военные тотчас встали, а остальные в недоумение покрутили головами, как бы спрашивая, а что же им делать, но Чернов тотчас начал совещание, и все поняли, что поступили правильно: кому надо было, тот встал, кому нет – сидел.
- Здравствуйте товарищи, - сказал Чернов. - Я не буду особо представляться, вы верно уже наслышаны обо мне и к сожалению, ничего к этому добавить не могу, поскольку люди нашей профессии порой и сами знают меньше о себе, чем кому это надо о них знать. Однако, спешу внести пояснения для тех, кого интересует, за какие же грехи меня сняли с должности заместителя министра республики и направили сюда? Поясняю, никаких у меня грехов нет, со мной лишь провели беседу и попросили возглавить этот лагерь в связи с необходимостью скорейшего строительства нашего комбината, который представляет собой важнейший объект для экономики страны
   Как вы, наверное, понимаете, у родины бывают такие просьбы, которым отказать нельзя, и я заверяю вас, что сделаю все для выполнения возложенной для меня задачи.
   Многие из вас, по должности и по званию выше и старше меня, но я вынужден был просить вас прийти на это совещание. Его цель, узнать и понять наши общие проблемы и принять соответствующие меры. Для меня в первую очередь важно, какие вопросы товарищи имеют к нам, руководству лагеря.
    Разумеется, полноправным хозяином и руководителем строительства комбината у нас является Виктор Васильевич и было бы правильно, чтобы такое совещание проходило у него, но не мог же я напрашиваться на такое, а время не ждет.
   Я знаю, что вы все очень занятые люди и прошу прощения, что отнимаю ваше драгоценное время и поэтому предлагаю выступать кратко и, по существу.
   Первым я предложил бы выступить Виктора Васильевича, чтобы не задерживать его, а потом мы уже сами решим, кому и как выступать. Прошу вас, Виктор Васильевич!
   Виктор Васильевич Верба, лет на десять был моложе Чернова, да и большинства сидящих здесь в кабинете. Он был из той плеяды молодых руководителей и организаторов производства, которыми успел посеять по стране еще до своей кончины «отец народа» и их называли тогда, да и позже «красными директорами». Много позже о нем будут вспоминать, как о неком феномене, который пофамильно знал большинство рабочих многотысячного коллектива комбината. Держал в голове многомиллионные цифры необходимых финансов и материалов, а в решение кадровых вопросов, минуя все управленческие кадры мог назначить на любой участок работы, любого цеха, не важно особенного или второстепенного, мастером именно того человека, который решал там все проблемы.
   Здесь же, Виктор Васильевич встал, благодарно кивнул головой и почти не раздумывая начал говорить:
- Спасибо, Сергей Иванович, у меня как раз проблемы со временем, так что буду краток и удалюсь, если позволите.
   Руководство строительства комбината не снимало и не снимает себя ответственности за то, что не все идет в срок и по плану. Были времена и похуже.  Все дело, как вы понимаете, в кадрах. Когда-то во время войны здесь начальником сразу двух шахт был человек без всякого образования. Не было специалистов. Но он и его товарищи справились с возложенными на них задачами. И поэтому, сегодня, когда государство, послало к нам так необходимых специалистов, выделило финансы и материалы, то мне кажется мы меньше всего должны оправдываться, а прислушиваться друг другу и сделать все, чтобы это было на пользу делу.
 Кратко по лагерю. Понятно, враги народа, они и есть враги. И они делают все, чтобы вставить палки в нашу экономику, а нам их вручили для строительства такого важного элемента. Впрочем, как мы сами могли убедиться, уголовники нечем не лучше, если даже не наоборот. За что вы их будете кормить, я не понимаю.
   Война, вправила мозги всем и среди заключенных появились люди, которые понимают, что, только работая они могут добиться скорого освобождения. Но в последнее время, националистическое подполье ведет борьбу с ними. Честно работающих заключенных избивают, их убивают. Они нагнали такого страха, что люди отказываются идти в бригадиры. До нас дошли слухи, что были случаи избиений надзорсостава, уж куда дальше!?
   Здесь я предлагаю, заключенных тяготеющих к честному труду, по возможности выводить на свободное поселение вне лагеря, дать людям почувствовать себя свободными от угроз и просто поверить, что впереди их ждет освобождение.
   Второе, положение с вольнонаемными. Раньше у нас не было таких проблем как сейчас. С ними хорошо контактировали как политические заключенные, так и военнопленные. С образованием здесь особого лагеря, скажем так для военных преступников, эти преступники, а также те же националисты, наладили связь с внешним миром, в основном с высланными сюда чеченцами и по их указке последние избивают, насилуют членов семьи и убивают тех вольнонаемных, которые представляют ценность как хорошие специалисты и руководители важных участков работ. Я неоднократно указывал и требовал сотрудников милиции прекратить это безобразие, но ничего не делается.
   Третье, нужно на корню вывести такой порок, как незаконное применение оружия. Все прекрасно знают, какие последствия мы имеем. После последнего случая, когда был убит заключенный, который пытался перелезть через колючую проволоку, лагерь фактически не работал пять дней! Солдата, который по пьянке ударил лопатой заключенного, а затем просто два раза выстрелил в воздух вы осудили на пять лет, а этого оправдали, потому что якобы он сначала выстрелил в воздух, а потом в беглеца! Но даже мне доложили, что он вначале убил его, а потом выстрелил в воздух! Да и зачем было стрелять? Куда бы он убежал? Здесь сотни километров полупустыни. Вспомните, побег пяти заключенных в августе прошлого года. Двое из них сами вернулись назад, двое других зарезали третьего, напились его крови, но их все равно нашли обессиленных и едва живых.
   Враги не дремлют. Они ищут любой законный, по их мнению, повод для саботажа. Мы помним, как это было: когда пришел вагон замерзшей картошки; когда мы получили недостаточное количество зимней спецодежды и так далее. Считаю, что мы должны прекратить эти безобразия и не давать самим повод, для приостановки работ.
   Четвертое, кто бы не были заключенные, враги народа или уголовники, для нас они прежде всего рабочая сила. И обвинять многих из них за плохую работу было бы тоже не верно. В основном все они представляют малоквалифицированных рабочих. Это все равно что начали приходить с войны мужчины, которые со школьной скамьи ушли на фронт, а вернулись только с одним умением – убивать людей. У нас положение не лучше. Думаю, нам с руководством лагеря нужно совместно решить проблему обучения людей по специальностям. Уверен, людей такое обучение заинтересует, если мы будем утверждать им, что это образование пригодится на воле.
   И последнее, проблемы техники безопасности на производстве. Все мы знаем о сотнях случаях членовредительства на производстве. По шахтам можно целый урожай собирать специально отрубленных заключенными пальцев и прочих изощрений, чтобы только не работать. Это одна сторона проблемы. Однако есть и другая. Мы и вы, посылаем заключенных на различные рода работы, совершенно не инструктируя и не контролируя их, а в результате получаем реальные несчастные случаи на производстве. Вот к примеру, на прошлой неделе на разгрузке леса произошел его сход с вагонов, четыре человека тяжело травмировало, а один погиб. Кто бы они не были, враги не враги, никто не давал нам право убивать людей. Вопросы обучению людей техники безопасности, тоже наша общая задача.
   У меня все товарищи. Что касается политических вопросов, то у нас есть здесь представитель по линии партии, да и из других органов власти здесь их достаточно. Благодарю за внимание!
   И Верба тотчас удалился, Чернов лишь отметил для себя, как с большим вниманием и уважением его здесь выслушали.
   Когда за Виктором Васильевичем закрылась дверь он обратился к командиру воинской части:
- Валерий Николаевич, - сказал он. – Хотелось бы выслушать вас по поводу того, что сказал товарищ Верба. Что нам еще ожидать от ваших доблестных солдат?
Майор Светлаков Валерий Николаевич поднялся, немного призадумался, а затем сказал:
- Конечно товарищи, мы можем вам доложить, что случаи незаконного применения оружия снизились, но поскольку, речь идет, не о прошлом, а о будущем, то должен с сожалением констатировать, что нельзя и в будущем не ожидать таких фактов.
   Вот я, простите за отступление, успел поработать в лагере для военнопленных и что показательно, там практически не было незаконного применения оружия. Это объяснялось следующими фактором. Нам, то есть всему составу части было доведено до сведения, что любые факты, не то чтобы незаконного применения оружия, но и просто избиения или иных форм унижения военнопленных должны быть искоренены, поскольку они рано или поздно будут возвращены домой и будут так сказать носителями нашей политической платформы. То есть, как мы будем с ними обращаться, такими они и представят нас у себя на родине.
   Я до сих пор вспоминаю тот первый случай, когда мы очень жестоко наказали солдата, который отобрал у военнопленного портсигар, а на возмущенные требования других пленных вернуть его хозяину, бросил портсигар перед собой на землю, разбил прикладом и пнул в сторону хозяина.
   Не скажу, что этим мы искоренили все негативные случаи. Были конечно и прямые и особенно скрытые факты насилия над пленными, но они тщательно расследовались и, следовательно, виновные были наказаны. Но незаконного применения оружия не было.
   Что касается положения в этом лагере, то здесь ситуация иная.
У моих солдат как, наверное, у каждого из вас есть погибшие в семье. И вот представьте себе этих молодых ребят, которые потеряли своих близких на войне, и они знают и понимают кого охраняют. Просто они не знают, кто и за что осужден и поэтому, я уверен, они бы действовали более избирательно. А враг, он и есть враг. Большинство случаев применения оружия это просто провокация с их стороны. Ну, например, бросили в тебя камень из колонны. Элементарно, но результат есть.
    Не нужно думать, что мы не ищем методы предотвращения таких случаев. Дело дошло до того, что один из моих офицеров предложил не выдавать сопровождающим патроны, несмотря на то, что это является грубым нарушением устава.
   Я обещаю, что мы еще раз обсудим у себя этот вопрос и примем соответствующие меры.
   И тут он взглянул на Чернова, давая понять, что закончил. Чернов поблагодарил его и попросил сесть.
   «Толковый человек», - решил он про себя и тут же обратился к начальнику местной милиции, предварительно заглянув в бумагу с фамилиями приглашенных, чтобы не ошибиться.
- Лейтенант Искаков, что вы нам можете нам пояснить по поводу избиения вольнонаемных и почему не принимаются меры?
   Лейтенант поднялся. Видно было, что немного взволнован, но погладив на своей груди орден Красной Звезды и какую-то медаль, что очевидно прибавило ему храбрости заговорил:
- Товарищ майор, тут начальник Верба правильно говорил, что это безобразие. И про чечены, может быть правильно. Но мы ведь милиция тоже должны быть правильно. Мы не можем поступать честно, мы должны поступать по закону!
   Тут многие засмеялись и даже Чернов невольно улыбнулся, но лейтенант хотя и смутился, но собрался духом и продолжил:
- Зачем смеялись? Я правильно говорил! Вы думаете я по русский плохо понимаю? Это не так. Вот мы честно думаем, что это чеченцы, но это ведь не факт. Кто его за руку ловил? Где факты?
- А может это не чеченцы? – перебил его Чернов. – А что, есть свидетели, что это были чеченцы? Они что были одеты, как чеченцы, или говорили по чеченский?
- Нет, нет, товарищ майор! Все наоборот! – ответил лейтенант. – Одеты они были просто во всем черном и во время преступления никто ни слова не сказал. Это специально, чтобы их не узнали! Ведь обычно как? Бандиты куражатся, слова всякие говорят, а эти нет, все молча. И избивали, и насиловали. А почему убивали, может кто из убитых их узнавал.
   Мы даже знаем, кто их возглавляет. Есть такой среди них Ахмет Царнаев, молодой такой, наглый. По нашим сведениям, еще перед самой высылкой сюда, органы имели на него сведения, что он связан с абвером. Он ушел на войну, потом вдруг через два года вернулся, говорил, что по ранению, но документы никто не видел. Его уже разрабатывали, но тут всех выслали и его тоже и все тут. А ты, Искаков следи! А он хитрый, наглый, его абвер учил! Мы только полагаем, кто у него в банде. Вот тут у меня список, тоже все молодые, наглые.
   Тут лейтенант согнул несколько раз лист бумаги и передал ее через сидящих за столом Чернову.
 - Ну ведь это, уже что-то, - сказал Чернов взглянув на бумагу. – И что вы думаете дальше делать?
- Надо по закону, по-честному нельзя, -  повторил лейтенант и снова раздался смех, но уже не обращая на это внимания, он договорил. – Будем следить, будем смотреть, все равно правда будет наша.
- Когда это правда будет? – еще раз взглянув на бумагу спросил Чернов. – Когда уже комбинат построим, а товарищ Искаков?
- А почему Искаков? Искаков правильно говорит. Как сказал начальник, стройка? Действуют по указке из лагеря. А значит это не банда. Они что, воруют у кого-то, магазины грабят? Это, товарищ майор, вражеская организация! И почему только Искаков должен их ловить? Почему милиция?
- Ладно-ладно, - махнул рукой Чернов. – А список-то ваш правильный? Честный, как вы говорите?
- Искаков тоже зря хлеб не кушает. Ночами не спит, смотрит с кем этот Ахмет, пусть очень тихо, но только с ними общается. Итого их четверо, и свидетели говорят - четыре их было, только глаза их не видели, голос не слышали.
- Хорошо, разберемся, - сказал Чернов и спрятал бумагу в карман, хотя вокруг лежало несколько папок, да и сейф был, рукой подать.
   Поговорили еще о многом. Получалось, что недостатков много, но нельзя сказать, что неразрешимые.
  Совещание уже заканчивалось: медикам майор пообещал помочь с лекарствами; снабженцам решить их проблемы; от начальника гаража потребовал список нужных запчастей и тут он неожиданно вспомнил и спросил:
- Кто у нас парторг второго лагпункта?
- Я, лейтенант Яковлев, - ответил, вставая молодой офицер.
- Так, вот это всем касается. Я, товарищи по партии, в ваши дела вмешиваться не собираюсь. Просмотрел я протоколы ваших собраний и увидел, что кое-какая работа конечно вами ведется. Молодцы, без критики не живете. Но иногда и перегибаете. Вот вы лейтенант, за что капитану Федорову выговор объявили?
- Федоров? Федорову? – глядя на потолок пытался вспомнить лейтенант и вспомнил. – У него фотокарточка на партийном билете была отклеена, товарищ майор.
- Он вам объяснил, почему, - продолжал допытываться у него Чернов.
- Да, - ответил несколько глухим голосом лейтенант. – Он написал в объяснительной, что фото отклеилось при форсировании Одера.
- А вы лейтенант, форсировали реку Одер, а может какую другую? – спросил на повышенном тоне майор.
- Нет, - ответил сникшем голосом лейтенант.
- И что, приклеил капитан Федоров фотографию? – продолжал допрос майор.
- Никак нет, - ответил едва слышным голосом лейтенант.
- А знаете почему? - не унимался Чернов. – А я знаю! Вы, человека обидели!
Приказываю, завтра встретиться с капитаном Федоровым, принести ему извинения. И лично, слышите, лично, приклейте ему это фото в партбилет! Все свободны!
   Все собравшиеся вышли. С майором остался только капитан Ванин.
   Чернов немного остыл после последних слов и обратился к нему:
- Капитан, сейчас поедите домой, найдете кого-нибудь из старейшин среди чеченцев и скажите ему, чтобы он завтра в девять утра собрал других стариков, человек 5-6. Скажите, что я с ними буду разговаривать. О чем, не говорите. Я буду ехать домой, заеду к вам, подскажите куда мне к ним идти. Утром оперативку проведете сами, без меня. И запишите на пятницу капитан. А это значит через три дня. В 15.00 собрать в клубе всех отказников от работы. Больных, умалишенных, уголовников и прочее. Всю эту публику. Будем с ними разговаривать.
- Значит, - сказал капитан Ванин. – В пятницу будет тяжелый день. Не завидую вам товарищ майор. Там такая публика, трудно будет с ними говорить.
- Трудная, говоришь, - на секунду задумался майор и достал из кармана бумагу, которую ему вручил лейтенант Искаков, и помахав ею перед капитаном сказал. – А вот с этим будет, пожалуй, трудней.
                4.
   Чеченцы проживали в небольших постройках - каменных мазанках, вперемежку с переселенцами немцами и некоторыми добровольцами вольнонаемными, которые наслышанные о больших заработках, постепенно заселяли эти края. Позже, эту часть быстро строящегося поселка все стали называть Шанхаем, не потому что уехавших затем на родину чеченцев заменили китайцы, а такие вот неплановые постройки по всей стране привыкли так называть, наверное, потому что в этих постройках жило больше людей, чем в самих поселках.
   Отличить чеченские дворы от немецких можно было по двум признакам.
На потолках немецких домов, которые, как и чеченские были плоскими, без крыши, виднелись окна-треугольники, у чеченцев их не было. И немцы держали в своих сараях свиней, а чеченцы баранов и коров, так что, кто где живет можно было различить по специфическому животному запаху.
   Машину Чернов оставил прямо на дороге разделяющую будущий Шанхай и поселок. Проходы между домами были столь узкими, что машина не везде могла проехать.
   Вчера вечером он заехал к Ванину и тот на клочке бумаги доходчиво объяснил, как можно будет пройти к дому старшему из старейшин Сулейману. Он также похвастался, что выпытал у того сколько будет стариков и кто, особенно подчеркнув, что среди шести из них будет Царнаев Мурат, дядя того самого Царнаева, о котором говорил лейтенант Искаков.
   Потом Ванин и вовсе перешел на шепот и доложил, что Чернова, для надежности, будут сопровождать два лейтенанта, которых он с утра отправит к условленному месту и тут же протянул майору небольшой сверток подчеркнув, что это «для уверенности».
   Чернов развернул сверток и увидел там старый, но судя по смазке очень ходовой наган и гранату.
Он вздохнул, завернул это хозяйство обратно в тряпку и покачав головой, сказал:
- Ванин, Ванин, ты уже столько времени здесь находишься, а не знаешь, что в своем доме чеченцы даже кровника не трогают. Отставить двух лейтенантов!
- Да вы, что товарищ майор! – торопливо заговорил Ванин. – Если с вами что случится с меня же голову снимут!
- Успокойся капитан, - улыбнулся ему в ответ Чернов. – Это не тот случай. Все с твоей головой будет в порядке.
   И вот Чернов, не спеша и не оглядываясь, вскоре подошел к указанному дому возле которого его ожидал молодой человек.
- Проходи, начальник, - сказал тот и распахнул калитку.
   Они прошли в дом и по полутемному коридору вошли в комнату, на полу которой у невысокого, но широкого столика сидела шесть аксакалов.
   Чернов, не суетясь, спокойно обошел весь стол, поприветствовав каждого старика мусульманским приветствием и только после этого присел, особой посадкой, положенной за таким столом.
   Было видно, старики не спускали с него глаз, даже те, что всем своим видом показывали, что ничего необычного не видят в пришельце.
   Чернов, зная местные обычаи и горцев, с благодарностью принял протянутую ему пиалу наполовину наполненный чаем с молоком, несколько раз отпил из нее и даже зажевал это действие лентой пастилы.
   Между делом он успел расспросить о здоровье каждого, поинтересовался, чем заняты дети и внуки и особенно расспросил, чем они отапливают свои дома, откуда возят саксаул, хватает ли кизяка, есть ли возможность разжиться углем.
   В ответ старики тоже не молчали, спросили увеличится или уменьшиться лагерь, раз сюда приехал такой большой начальник как Чернов (и это они знали!) и ожидается ли новая амнистия.
   Наконец, когда майору подали уже третью пиалу с чаем, он принял ее и сказал:
- А пришел я к вам, уважаемые аксакалы, вот по какому делу. Все вы, наверное, слышали, что в поселке нет-нет, но и происходят акты хулиганства, а то и вовсе преступления, насилие и убийства. Ничего вроде бы в этом необычного нет. Но в ряде случаев, которые касаются избиения и других преступлений против вольнонаемных граждан, крупных руководителей и просто хороших инженеров, следы ведут к вашим людям. Я не собираюсь с вами разбираться, так это или не так. У нас есть уверенность, что это так. Все вы, наверное, помните, что прежде чем вас сюда выслать с вашими людьми разговаривал Лаврентий Берия. И тогда ваши люди честно сказали, что они ничего не могут сделать. Сегодня к вам пришел я, чтобы тоже спросить. Сможете ли вы остановить эти преступления?
   Аксакалы молча выслушали его и потом украдкой поглядывали друг на друга. Все понимали, что нужно что-то сказать. Наконец, один из них решился и не глядя на Чернова проговорил:
- Что сказать, что сказать? Почему вы с этой уголовщиной пришли к нам?
Мало вам, что вы из нашего народа сделали врагов и лишили нас родины, так и теперь не оставляете нас в покое! Вы не можете найти преступников и решили все свалить на нас. Разве это правильно? Это дело милиции! Почему вам это надо? Вы и тут хотите совсем нас уничтожить!
   Чернов задумчиво взглянул на того, кто говорил и спросил:
- Простите, аксакал, как вас зовут?
- Мурат я – откликнулся старик и по его лицу было видно, что он уже пожалел, что ответил майору и что тот узнал его имя.
«Царнаев! Клюнул-таки, не выдержал!»- промелькнуло в голове Чернова, но сохраняя в голосе уверенность сказал:
- Никто вас уничтожать не собирался и не будет. Если бы это нужно было, вас никто не потащил бы сюда, за столько километров. Вспомните, тогда война была и каждый вагон был на счету, а вместо того, чтобы использовать их для фронта, вас пришлось сюда возить! Так, что скажите, аксакалы?
- А мы уже сказали вам, - снова заговорил старик Царнаев. – Никто из наших людей такими делами не занимается. Мы молимся Аллаху, чтобы все люди здесь жили в мире и согласии. Верно я говорю?
- Да-да, верно говоришь, - поддержали его старики.
- Ну что же, - сказал тогда Чернов. – Я вам сказал, вы услышали. Смотрите, чтобы не получилось, как в сорок четвертом. Путь мир пребывает в ваших домах!
   Он встал и не спеша вышел из дома. Сулейман сам проводил его до калитки.
- Как ты думаешь, аксакал, - спросил его Чернов. – Все аксакалы так думают?
- Не знаю, - неожиданно ответил ему старик.
Чернов резко повернулся к нему и снова спросил:
- Не знаешь, так что значит, кто-то знает?
И тут старик развел руками.
- Понятно, - как бы подвел итог Чернов. – Спасибо за чай и угощение.
И он зашагал по тропинке откуда пришел и отметил про себя, что старик не ответил на его вопрос обычным ответом мусульман: «На все воля Аллаха».
«Значит, он знает, по чьей воле это делается, - подумал он. – Поживем-увидим!».
                5.
   Собрание с отказниками от работы было решено провести в так называемом в летнем клубе, сколоченного кое-как из отходов и остатков лесоматериала, что было единственным строением в лагере построенным по инициативе заключенных.
   Еще день назад, на утреннем совещание, присутствующие обратились к Чернову, чтобы на собрание присутствовали в первую очередь так называемые явные саботажники, а уж потом, если будет необходимость с теми, кто ссылается на болезни, не подтвержденные медиками, из-отсутствия специалистов, рентген аппарата или лекарств. А также большую группу заключенных, которым работодатель еще не смог предоставить фронт работ и не только по их вине, а потому что эти работы хотя и были запланированы, но лишь в обозреваемом будущем. Именно эта группа заключенных вместе с прибывшими недавно не известно зачем уголовниками являлись головной болью руководства лагеря.
    Чернов легко согласился с этим, поскольку это намного уменьшило количество личных дел заключенных, с которыми ему нужно было ознакомиться, ведь личные дела уголовников он посчитал просматривать излишним, за исключением лиц, вошедших в список особого внимания сопровождавший их приезд.
   Впрочем, это было его основным занятием со дня прибытия в лагерь. Он просматривал дела с немыслимой быстротой, откладывая некоторые из в сторону видимо для дальнейшего более глубокого их изучения, из других он делал какие-то выписки и пометки. Но что удивительно, за это время, он успел сместить, переместить, добавить или убавить людей в самые различные рабочие места. Какими доводами он при этом руководствовался, не поддавалось разгадке. Многие просто решили, что бывший начальник лагеря передал ему свою агентуру, но тогда оставалась загадкой, почему тот сам не производил эти изменения.
   На собрание Чернов немного опоздал, позвонили из Москвы и позже он согласовывал новые указания оттуда со столицей республики. И там и там остались довольными майором, поскольку в его лексиконе совсем отсутствовали словами: «потом», «подумаю», «если».
   Когда он появился в так называемом клубе, расшумевшиеся было собравшиеся притихли и каждый из них, за многие годы, имевшие опыт оценивать новое лицо почти с первого взгляда несколько разочаровались, поскольку новый начальник едва бросил взгляд перед собой, не присаживаясь, кратко приветствовал всех и раскрыв перед собой наполовину исписанный блокнот начал встречу.
- Итак, граждане заключенные, - сказал он. – Я собрал вас вот по какому поводу. Как известно у нас в стране диктатура пролетариата, то есть рабочих и крестьян, а это значит главным в нашей стране является труд и трудовой человек. Именно этим трудом мы построили нашу страну, этим трудом победили фашизм, этим трудом возрождаем страну.
  Ни для кого не секрет, что заключенные лагерей внесли большую лепту в победу над Германией не только отправившись на фронт, но и самоотверженно работая на многих важнейших объектах нашей страны.
   Казалось бы, кому как не вам продолжить эти хорошие традиции, а тут оказывается все наоборот!
   Как новый начальник этого лагеря, ответственно заявляю, что я не потерплю здесь и признаков безделья, не то что прямого саботажа, который наблюдаю.
   Отныне, здесь закон будет один: кто не работает, тот не ест. Выбирайте!
   Тут Чернов наконец обошел стоявший на сцене стол и сел за него.
   Немного приглядевшись к собравшимся, он продолжил:
- Ну что, пожалуй, начнем. Я так понимаю, что здесь процентов девяносто уголовной братвы из Болотного лагеря. Наше вам! Почему не работаем, кто ответит?
   Ответа долго ждать не пришлось, как и полагал майор, каждый хотел отличиться своей бравадой.
- А с чего это нам работать, гражданин начальник? – вскочил с места худощавый и немного рябоватый заключенный, размахивая выцветшей татуированной рукой. – Не по закону все это! Вон они, - тут он указал руками куда-то позади себя, где очевидно находились не уголовники. – По закону в этот лагерь пришли. У них про то в приговоре писано, мол в лагерь – особый. А мы по что здесь? Скажешь нет, начальник?
   Тут Чернов невольно усмехнулся, он вспомнил лейтенанта Искакова и его «по закону» и «по-честному», но спрятал улыбку и спокойно ответил говорившему:
- Ты Дмитрий Федорович, прав конечно. Не по закону это.
  Тут толпа заметно взволновалась, да и сам говоривший, озираясь вокруг недоуменно пожимал плечами. Откуда начальник, мог знать его по имени, да еще и по отчеству? Получалось так, будто они сговорились. И Чернов зная, какой эффект произведет такое начало, дал время этому пропитать толпу и говорил дальше:
- Вот я тоже не доволен тем, что с должности заместителя министра меня отправили к вам бездельникам начальником. Так что же. Давайте мы оба жалобы наверх будем писать. Как вы думаете, что нам ответят? А они ответят: «А пошли-ка вы Сергей Иванович и Дмитрий Федорович, знаете куда? В особый лагерь!». Так что у нас выхода нет, надо как-то сообща решить нашу проблему.
    Чернов поднялся и вновь прошел к самому краю сцены.
- Что я могу предложить вам, граждане уголовники. – продолжил говорить он. – Первое, я хочу отделить вас в отдельный лагпункт. Назначить отдельного начальника и надзорсостав. Вот он, лейтенант Серов (и майор указал рукой на него), начинал службу в родных ваших лагерях, человек опытный и ваших делах сведущий.  Я с ним разговаривал, оказывается он в детстве у соседей в саду яблоки тырил. Как ни крути, сплошь ваш человек! (тут послышались сдержанные смешки) Что называется, от сердца его отрываю.
Второе, я уже веду переговоры с хозорганом, о предоставление вам отдельного участка работ и не просто работ, а наиболее оплачиваемых, так что не только на курево хватало, но и на сахар и масло.
Третье, в случае нормализации ситуации, обещаю первоочередное послабление режима, отмены на существующий остальной контингент ограничений на переписку, получение посылок и прочее.
   И кроме того, я часто бываю на хозяйственных объектах, так что любой из вас может подойти ко мне и решить любые свои проблемы.
   Ну что, лады? Как вам такой вариант?
Тихий гул прошелся по рядам заключенных, а кое-где и споры. Но тут, в одном из рядов на скамью вскочил невысокого роста зека и присвистнув, размахивая руками, пытаясь обратить на себя внимание, проорал:
- Слухайте! Слухайте!
 Тишина, пусть не сразу, но восстановилась и все обернулись в его сторону.
- Вы кого слушаете мужики? Да он не наш, он красный! Этот тот, кто мягко стелит да жестко спросит! Да они, не то что народ, а друг друга пожирают. Вспомните их имена, не то, что наши позывные. Ягода, Ежов, Берия! Все они были за социалистическую законность, а что вышло?! Этот вас завтра на работу загонит, а завтра будет спрашивать ни как с людей! Мы здесь не люди для них, мы – цифра! (и тут он ткнул пальцем на номер на куртке, который был у всех заключенных особых лагерей). Нас на эту манку не купишь! Не пойдем работать и баста!
   Так, закончив свою тираду, которую он по подсказке братвы бездумно разучивал два дня, тяжело задыхаясь, откашливаясь, отвернулся от толпы в сторону Чернова.
   И тут неожиданно для всех, майор быстрыми шагами спустился со сцены и зашагал в сторону этого заключенного.
   Все стихли, ожидая развязки этого конфликта.
   Заключенный, поменявшийся в лице из красного в белое полотно, затрясся в коленях, но он даже не успел сойти со скамьи.
   Чернов остановился напротив него и несмотря на их расположение они оказались лицом в лицо.
- Слазь! – скомандовал майор, и заключенный не то чтобы сошел со скамьи, а скорее рухнул на ноги перед ним, и теперь вынужденно задрав голову смотрел в глаза начальнику, указывая этим свою смелость.
   Издалека, они выглядели очень забавно и поэтому дав вволю насладиться этой картиной, Чернов неожиданно спросил:
- Послушай, приятель, ты чего тут гнул за красного, и социалистическую законность? А ты часом не троцкист, больно на него смахиваешь?
Зека, как-то беспомощно оглянулся вокруг, как бы выспрашивая эту помощь. Но на такой вариант поворота событий его дружки не рассчитывали и тогда понял, что все на нем, как можно смелей выкрикнул:
- Чаво? Ты что мне шьешь, начальник!? Не знаю я никакого твоего Троцкиста!
У меня другие подельники были! Почитай в моем деле, если хочешь.
   Он снова оглянулся на молчаливую братву, а затем вернувшись взглядом к начальнику, который вдруг с сомнением покачал головой, воскликнул:
- Ну, гадом буду, я знать не знаю этого твоего Троцкиста!
Тут Чернов не выдержал и громко рассмеялся, а за ним не менее громче рассмеялись вокруг.
  И снова Чернов не спешил, а дал вволю посмеяться всем.
  Потом вдруг, перестал смеяться, схватил зека за лацкан куртки и с безразличным выражением лица притянул его к себе.
   Смех тотчас оборвался и все заключенные уже с сожалением смотрели на беспомощного своего товарища, которого подписали на эту тяжбу.
   Чернов, бросил короткий взгляд на заключенных, как будто хотел убедиться, что все видят и слышат его и вернувшись глазами к зеку, резко спросил:
- Фамилия как, имя и отчество?
Тот от неожиданности, едва проглотил подступивший к горлу ком неизвестно чего и хрипло ответил:
- Погорельцев я, Семен Устинович, осужден по статье…
- Хватит! – перебил его Чернов.
Он выпустил из своей руки куртку, но тут же схватил пальцами номер на ней и одним рывком вырвал его и поднес к лицу Погорельцова.
- А что, Семен Устинович, так будет лучше, как ты думаешь?
От растерянности, несчастный, снова закрутил головой вокруг.
Чернов прекрасно знал, кого ищут глаза зека Погорельцева. Еще, когда вошел в клуб, он отыскал взглядом Карадана и в сидящих рядом с ним, безошибочно узнал людей из списка от другого лагеря.
   И сейчас на мгновенье глаза Чернова и Кардана встретились и последний сразу перевел взгляд на Погорельцова, подмигнул ему и слегка одобрительно качнул головой.
   Обрадованный чему-то, для других, Погорельцев радостно выпалил в лицо Чернова:
-Так-то конечно, так-то по-божески! Конечно лучше будет!
- А вы как думаете? – обратился к толпе майор, подняв высоко над головой номер и бросив себе потом под ноги. – Так будут правильно?
- Правильно! Конечно! Давно бы так! – зашумели вокруг заключенные, поглядывая на одобрительные кивки головами Кардана и его дружков.
- Тогда заключенным из Болотного лагеря, приказываю, снять номера!
И пока заключенные дружно снимали номера, которые некоторые брезгливо бросали на землю, а другие бережно разгладив рукой складывали их в карманы, видимо на память. Но все без исключения дотошно отрывали остатки ниток на месте бывших номеров и разглаживали эти места рукой, как бы проверяя, все ли в порядке с тем, что было под номерами.
За этим занятием Чернов успел спокойно покурить папиросу.
   Когда все успокоились, Чернов бросил папироску и сказал:
- Ну так. Не будем друг друга задерживать. Лейтенант Серов!
- Я! – откликнулся лейтенант.
- Забирай этих молодцов к себе! Я к вечеру к вам еще загляну, обговорим, какие будут вопросы.
- Есть! –весело ответил Серов и скомандовал. – Бывшие зека Болотного лагеря на выход! Построение у клуба!
Когда последние зека из Болотного исчезли за дверями, майор снова поднялся на сцену и сказал оставшимся:
- А с вами у меня разговор у меня будет короткий. Я слышал, вы за незаконное применение оружия жалуетесь? Радуетесь тому, что те, против кого вы его незаконно применяли на вас пожаловаться не может? Забыли, что вы здесь, потому что вышку отменили?
   Ладно, это пустой разговор, но вам я сахара не обещаю. И скажу только одно. Китай-наш, пол Европы наша, везде идет борьба с мировым империализмом. Наша страна, воодушевленная победой, возрождается с каждым днем. Скоро, это я вам, как знающий человек говорю, скоро таких лагерей не будет, и вы будете свободны. И будете трудиться вместе со всеми, если не на процветание страны, так на себя. Я предлагаю вам работать. Для того, чтобы выйти на свободу не истощенными от голода и болезней, а нормальными трудоспособными людьми. Нет? Так, на это у меня и суда нет.
Выбирайте: или труд, или карцер на хлебе и воде.
   Чернов замолчал, прошел и сел за стол где, перебрав несколько папок, он раскрыл одну из них и спросил:
- Так, у меня есть, из простого любопытства вопросы к некоторым из вас.
Вот здесь, сестры по вере в архангела Гавриила, кто будет? Ну-ка, встали и подошли к сцене.
   Из самого дальнего угла, встали пять женщин и несколько странной, но быстрой походкой подошли к сцене.
- Так, милые сестры во Христе, - листая личные дела заключенных женщин. – Почему не работаете?
Сестры не стали переглядываться и за всех сразу ответила, очень красивая девушка, которой Чернов невольно залюбовался:
- Нам не можно!
- Почему это «не можно»? – спросил Чернов, не отрывая глаз от красавицы.
- Так, не можно, потому что в вере мы. – ответила красавица.
- Черт знает, что, - возмутился Чернов и крикнул. – Чьи женщины? Кто командир?
- Я, товарищ майор. – и с передней скамьи поднялся пожилой капитан. – Капитан Ярмоленко.
- Что скажите? – спросил майор.
- Ну что скажу, - развел руками капитан. – Богомольные они, так с виду ничего, а с другой стороны, как пришибленные. Я с ними, как только не разговаривал, какие только работы не предлагал, а они все «не можно» и только!
- Как «не можно»?! – снова возмутился майор и обратился к красавице. – А как же вы питались, когда у себя в секте были? Духом святым что ли?
- Нет. – ответила девушка. – Когда мы в церкви были то работать можно было, а вот как на других, то это для нас не можно.
- Да-а, дела, - сказал Чернов и снова стал листать личные дела женщин и вдруг воскликнул. – Постой-постой! Вот так, «не можно»! Да их ведь осудили за сотрудничество с фашистами, они на них работали. Вот в приговоре так и написано! И вину они признали! А это как понимать, а девушка?
   Девушка смущенно склонила голову и ничего не ответила. Тут из-за ее спины вперед вышла женщина, весьма пожилая и жалкая на вид, но бодро противно звенящим голосом заявила Чернову:
-  Так-то фашисты были, мил человек. Сам знаешь, какие они зверства чинили!
- Ах ты старая карга! – вскипел Чернов. – Вот и зачинщица нашлась! Значит говоришь, на фашистов можно было работать, а тут «не можно», понимаешь ли?! Ярмоленко! Всю эту фашистскую банду под особый контроль! Не будут с завтрашнего дня работать, вот эту ведьму в карцер. Как выйдет оттуда и не будут работать, через день снова в карцер! Коль отойдет куда ей нужно, то ей там зачтется. И пусть благодарит нас, а не фашистов, что мы из нее святую сделали. Убрать!
- Есть! – коротко ответил Ярмоленко и увел женщин.
Чернов возмущенно покрутил головой и снова принялся смотреть в дела и наконец выбрал одно из них и спросил:
-  Номер 9637, Головко, кто будет?!
- Я, ответил ему заключенный, - вставая с недалекой скамьи справа.
- Почему не работаете? – не поднимая на него взгляда спросил майор.
- Так, я не могу работать, - заявил заключенный.
- Это почему, тоже «не можно»? У тебя по-женски что-то?
Головко побагровел и едва сдерживая себя ответил, поднимая руку:
- Инвалид я, как я с одной рукой?
- Так-так, - сказал Чернов, листая его дело. – А вот тут написано, что с советской властью ты воевал и дела творил, будто у тебя десять рук было. Куда остальные девять рук дел?
   Головко ничего не ответил, он опустил руку и в гневе сжал один единственный свой кулак.
Полистав еще немного его дело, майор обратился к главному врачу лагеря:
- Осип Моисеевич, сколько у нас таких, как Головко?
- Пять, - ответил врач.
- Встаньте четверо, все как Головко! – приказал Чернов и сам продолжил листать дела этих четверых, которые успел ему подвинуть Осип Моисеевич.
Четверо встали и ждали пока майор не закончил листать их дела и не обратился к начальнику четвертого лагпункта:
- Капитан Суслов, мне кажется твой контингент работает на строительстве ТЭЦ.
- Так точно! – ответил Суслов.
- Вот я просмотрел их дела, - и Чернов провел пальцем по стоявшим пяти заключенным. – Все они каторжане согласно Указа от сорок третьего года, а прохлаждаются в лагере. Пропишешь их к себе. И завтра же на работу под твой контроль. Выдать им на пятерых одни носилки и пусть таскают бетон. Бетон, а не вату! Лично под твой контроль, ясно?!
- Так точно! – ответил капитан Суслов.
Чернов взглянул на часы, наступало время и для других намеченных дел, но он все-таки выбрал еще одно из личных дел со стола, заглянул в него и спросил:
- Заключенная 12765, Бойко Анжела Казимировна.
- Туточки я! – ответил голос, и женщина встала.
- Почему не работаете? – спросил майор.
- А беременная я! – игриво заявила женщина.
- Вот как, - сделал вид что удивлен майор. – А это откуда у нас такое чудо? От духа святого что ли?
- А изнасиловали меня, - так же кривляясь сказала женщина.
- И кто у нас такой герой, что на вашу честь и на нашу трудовую силу покусился? – спросил Чернов.
- Не-е, начальник! – пропела заключенная. – Зачем я буду сдавать человека, который мне приятное сделал? Может быть я только об этом мечтала.
   В зале начали посмеиваться и вдохновленная такой поддержкой, заключенная стала ожидать новых вопросов от начальника, чтобы продолжить это веселье.
   Но Чернов встал, прихватил с собой личное дело Бойко, приказал:
- Так, кто начальник лагпункта этой изнасилованной? Отправьте ее под конвоем, ко мне в управление!
    На этом все! Если у кого будут вопросы, пишите и складывайте в ящик для жалоб. Я уже потребовал, чтобы там сменили замок и ключ был только у меня. Все свободны!
    Когда все покинули помещение Чернов и капитан Ванин направились к зданию Управления.
- Ну теперь ждите звонка с Москвы и как минимум министерской проверки. Ох и накопают же они у нас! – сказал по дороге Ванин.
- Что ты имеешь в виду, капитан? – спросил Чернов.
- Да вы что, товарищ майор, сегодня же доброхоты донесут об этом аж до самой Москвы! Вы же посягнули на святое! На условия содержания заключенных в особом лагере, утвержденным самим…ого-го-го! Я имею в виду фокус с номерами. Да никто не даст вам включить в репертуар этот номер!
Тут Ванин ткнул пальцем над головой.
Чернов остановился, взглянул на капитана и сказал, покачивая головой:
- Ванин, Ванин! Да неужто я похож на человека, который по собственной воле всунул бы голову в петлю?! Да я вчера три часа бился по телефону как клоун на манеже, чтобы Управление утвердило этот номер! Ты с кем работаешь, Ванин? Да мы еще с тобой такое тут представление устроим, так что, если и приедет кто с Москвы, так только для того, чтобы перенять опыт!
Ванин развел руками:
- Ну нет слов Сергей Иванович! – проговорил он. – А я-то думал, вы это все с ходу надумали.
- С ходу, капитан, можно и до беззакония дойти, - сказал Чернов. – А мы себе этого не можем позволить. Да и доброхоты, как ты сказал, не дремлют.
    В Управление он с ходу приказал дежурному:
 - Капитана Суслова ко мне!
   На капитана Суслова, Чернов обратил внимание в первый же день, когда решил узнать, кто же командует лагпунктом, в котором находится основная масса каторжников. В личном деле капитана, кроме краткой биографии и сведений по продвижению по службе, ничего кроме формальных записей не было. Ни предупреждений, ни замечаний, ни даже благодарностей. Еще больше Чернова удивило то, что в протоколах партийной организации, начисто отсутствовали какие-либо упоминания о лагпункте Суслова, словно его и вовсе не существовало, хотя в них сплошь и рядом мусолились негативные явления служебного и бытового характера офицеров и надзорсостава других лагпунктов, будь то уставные нарушения, случаи пьянства и рукоприкладства, супружеские измены и прочие недостатки в работе лагеря. Да и на утренних совещаниях Суслов старался ничем не выделяться. Держался спокойно и уверенно. И Чернову пока было трудно объяснить, кто он – службист или карьерист, но держать в узде лагпункт с таким контингентом, было по силе не каждому.
   Много позже, один из заключенных этого лагпункта, расскажет Чернову: якобы когда-то, Суслов, (который, к слову, потерял на войне двух своих братьев), только назначенный командовать этим лагпунктом, самолично застрелил двух заключенных в циничной форме отказавшихся работать и оформил это дело так, что как будто их у него в лагпункте и не было, чем и объясняется его авторитет среди надзорсостава и покорность заключенных.
   Пока Чернов и капитан Ванин обсуждали в кабинете начальника результаты собрания в кабинет вошел конвоир и доложил:
- Товарищ майор, заключенная Бойко, по вашему приказанию доставлена. Разрешите, ввести?
- Введите, - разрешил майор и когда конвоир вновь открыл дверь и ввел заключенную, приказал ему. – Вы свободны.
   Заключенная, оставшись одна, через минуту другую поняла, что начальству не до нее и решилась спросить:
- Так я быть может, присяду?
- Стой, где стоишь, - ответил ей майор.
Через несколько минут в кабинет вошел капитан Суслов и доложился о прибытии.
- Проходите, проходите, капитан, - обратился к нему Чернов. – Присаживайтесь. Вот мы тут, с замполитом как раз обсуждаем вопрос, чем бы еще помочь вашему лагпункту.
- Да, мы вроде ни на что не жаловались, товарищ майор и помощи не просили. Я уж и не помню, когда мы в отстающих были. – присаживаясь заметил капитан и добавил. – Особенно сегодня вы так нам помогли с людьми!
- Ну, это только начало, - улыбнулся ему Чернов. – Вот у меня к вам вопрос имеется, товарищ капитан, основной контингент вашего лагпункта копает котлован, они как по норме работают или на глазок?
- По норме на глазок, - ни на секунду ни задумываясь ответил Суслов. – Не сомневайтесь, товарищ майор, наши глаза они норму правильно видят.
- Добро-добро! – откликнулся Чернов. – А вот как нам быть, если у меня есть человек, который бы хотел один эту норму выполнять, сможем мы это дело проконтролировать?
- Если надо, сможем, - уверенно ответил капитан. – А кто этот доброволец, если не секрет?
- Да вот она, девица красная, - и Чернов указал на Бойко. – Вы уж, будьте добры, капитан, выделите ей кайло и лопату завтра же, и пусть она норму выполняет. Ну и разумеется, человека над ней, обязательно. Не будет норму делать, в карцер ее. Но я думаю, этого не случится, уж так девица в передовики рвется. Я уже ее перевод на вас оформил, забирайте ее.
- Есть! – вставая ответил капитан. – Разрешите идти?
Но уйти сразу ему не пришлось.
Отчаянный крик остановил его.
Это кричала Бойко, которая поняла весь ужас происходящего. Она бросилась на коленях к столу где сидели офицеры и вопила:
- Товарищ майор, миленький, пощадите меня! Я же родить должна! Как же так? Вы простите меня дуру проклятую! Я же не хотела вас обидеть, я же не думала! Я обиду вашу хоть чем отработаю, век на вас молиться буду!
Чернов оттолкнул ее рукою и спокойно сказал:
- Прекратите и встаньте Бойко. А какой обиде вы говорите? Есть приговор и я поступаю согласно ему. А вы его помните?
Майор раскрыл личное дело заключенной и начал читать из ее приговора:
- «За период оккупации Бойко А.К. активно сотрудничала с немецкими оккупантами и выдавала им советских активистов и семьи еврейской национальности, которые были арестованы, а позже были уничтожены без суда и следствия, а именно:
семью Займан и их шесть детей
семью Фукс и их шесть детей
семью Надаль и их семь детей»
   Чернов прервался, поднял свои глаза на Бойко и сказал:
- Ну как, читать дальше? При чем тут я? Иди! Если сдохнешь, я прикажу похоронить тебя, где мы своих собак хороним. Там твое место.
Заключенная беспомощно оглянулась вокруг, бледный Ванин отвернул от нее взгляд, только спокойный, как всегда Суслов приказал:
- Вперед, шагом марш!
   Через несколько дней, среди вороха отчетов на стол Чернова легла и бумага следующего содержания:
«В ночь с 15-го на 16 –е сентября за бараком 2 лаготделения 4 лагпункта, была обнаружена повешенной заключенная № 12765, Бойко Анжела Казимировна. Проведенным расследованием установлено, что это является самоубийством заключенной. Копия акта расследования прилагается».
                6.
   Заключенный № 8554 Силин Владимир Степанович, был на днях переведен на вещевой склад лагеря, в котором управляющим был вольнонаемный Северцев Михаил Фомич, бывший фронтовик, инвалид, на физическую работу совсем не годный. На эту «умственную» работу он определился не без помощи своей жены Тамары Михайловны, главного бухгалтера лагеря. Силин, тоже был фронтовиком и поэтому познакомившись поближе они сразу сдружились и Северцеву даже было приятно, что общается с таким героем войны, награжденным среди прочих высоких наград даже орденом Александра Невского. Правда, все это, было как бы в прошлом.
   После войны, выйдя в отставку, Силин работал на ответственном посту, по восстановлению одного крупного завода и не согласный с некоторыми решениями сверху, послал в партийные органы анонимное письмо, в котором он обвинил одного из руководителей партии в излишней требовательности при мизерном оказании помощи.
   Лишь позже, он осознал, что анонимность этого, в сущности безобидного и правдивого письма, было его неправильным решением. Научившиеся за годы войны разыскивать и не таких анонимщиков, а значит и «клеветников на советскую власть», доблестные органы очень скоро нашли автора письма, передали дело на расследование и так гражданин Силин В.С. стал заключенным на мизерный тогда срок в 10 лет.
   Дальше Силин совершил еще большую глупость. Он написал жалобу в высшие органы власти, где указал, что он достойный гражданин своей страны, герой войны и его письмо должно было послужить только на благо родине. И как следствие, повитав в высоких кабинетах письмо стало достоянием слуха того самого лица, о котором Силин упоминал в письме, после чего новое следствие и суд лишь только увеличили его срок заключения на двухзначный с лишением всех званий и наград.
   Так он стал заключенным № 8554 особого лагеря, в котором в основном отбывали срок те, кто с оружием в руках воевал против него и его боевых друзей.
   И теперь Силин стал заложником своей собственной судьбы, ведь его враги, так и остались его врагами и в любой момент могли убить его, о чем собственно только и помышляли.
   И поэтому, каким чудесным образом он оказался на вещевом складе он не понимал, ведь это практически избавляло его от столкновений с врагами, особенно с националистами всех мастей.
   В то утро его, как всегда приветливо встретил Северцев и напоив чаем, указал на приготовленный комплект рабочей формы и сказал:
- Вот это, Степанович, велели принести начальнику второго лагпункта после утреннего совещания. Ты, поглядывай в окошко, как увидишь, что народ расходится с Управления, так значит и понесешь.
   Силин так и поступил. Переждав немного, когда народ с совещания уже разошелся, он пошел к указанному лагпункту.
   После появления нового начальника лагеря, не только на территории лагеря, но и в помещениях стало заметно меньше народа. Может их не стало меньше, но их присутствие в глаза не бросалось.
   И поэтому испросив у дежурного, где находится кабинет начальника лагпункта, он прошел в указанном направлении, почти никого, не встретив на пути, негромко постучал в дверь и услышав «Войдите», вошел.
   Едва привыкнув, после уличного света к комнатному, Силин пригляделся к погонам сидящего за столом и когда убедился, что на них одна большая звездочка и перед ним начальник лагеря, доложился:
 - Гражданин начальник, заключенный № 8554 принес форму по вашему указанию.
  - Хорошо, - отозвался начальник. – Положите форму на стол и присаживайтесь.
   Он указал на место сбоку за своим столом и захлопнув папку, которую только что просматривал снова обратился к Силину:
- Как поживаете Владимир Степанович, заключенный № 8554? Жалобы есть?
- Никак нет, гражданин начальник, жалоб нет, - ответил Силин.
- Со здоровьем как? – продолжил майор.
- Вы знаете, было не очень, но на днях меня перевели на другую работу, и я думаю, теперь все будет хорошо. – сказал Силин.
- Я тоже, надеюсь. - сказал майор, поднимаясь с места. -  Я внимательно просмотрел ваше дело, чудовищное, прямо скажу. Вы просто сами себя закопали сюда! Но что сделано, то сделано. Сегодня вашего оппонента уже нет на этом свете, что думаете делать Владимир Степанович?
- Думаю снова написать ходатайство на пересмотр. – ответил Силин.
   Майор прошелся по кабинету, молча постоял за спиной заключенного и подумав немного поделился с ним своими мыслями:
- Вот что я вам скажу, Владимир Степанович. Ходатайство, это конечно хорошо, но у меня почему-то нет уверенности в его полезности. Не забывайте, что на местах еще сидят те, кто осудил вас и вряд ли они решатся отменять свои решения. Вы уже, наверное, знаете, в настоящее время идет тихая амнистия, тех заключенных, которые осуждены на большие срок за незначительные преступления, не повлекшие за собой урона для советской власти. Речь идет об использовании амнистии лицам, у которых срок не более 5 лет. Нам дано право пересматривать дела двухзначных заключенных, при возможности и положительных показателях поведения и работы заключенного сокращать им срока до пяти лет, что означает автоматическое их освобождение. Разумеется, это не касается тех, кто изменил присяги и являлся пособником врагу. Они, конечно, пронюхали об этой амнистии и пытаются всячески препятствовать ей. И поэтому я принял решение, для того чтобы сохранить жизнь от этих ублюдков вас и вам подобных заключенных перевести подальше от них. Ну, а дальше, к сожалению, все ложится на вас самих. Совсем изолировать от них у меня нет никакой законной возможности. И поэтому просьба, берегите себя. не поддавайтесь никаким провокациям. А в остальном, можете надеется на меня. Я уже включил ваше дело на пересмотр. Это делается не так быстро, но заверяю вас, надежней, чем всякие там ходатайства.
   Пора домой, Владимир Степанович, надеюсь вы верите мне?
И он протянул руку Силину.
Взволнованный Силин встал, протянул свою руку и почувствовал, как крепко пожал ее майор. Его глаза говорили о том, что он хочет что-то сказать Чернову, но тот опередил его и сказал сам:
- Не надо ничего говорить, Владимир Степанович. Идите. Не будем вызывать подозрение, вашим долгим прибытием здесь. Берегите себя, я надеюсь на вас.
   Он увидел, как увлажнились глаза заключенного и поэтому тотчас отпустив руку прошел к окну, как бы давая понять, что разговор окончен и стоял там до тех пор, пока не услышал, как закрылась дверь за ушедшим заключенным № 8554.
                7.
   Эта утренняя оперативка началась с неприятностей. Прямо во время нее дежурный соединил Чернова по телефону с Виктором Васильевичем Верба, который попросил это сделать срочно.
- Сергей Иванович, здравствуйте, - услышал Чернов в трубке его голос. – Простите, что отвлекаю вас, но ситуация обязывает. Необходимо с сегодняшнего дня до неизвестно пока какого времени снять всех заключенных с объекта по сбору подъемной машины новой шахты.
- А что случилось Виктор Васильевич? – поинтересовался Чернов. – Ведь это передовой и ответственный объект. Вы обещали, что комплектующие вот-вот поступят и мы сдадим объект даже досрочно.
- Да, старая история, знаете ли. – ответил Верба. – Я вам об этом на вашем собрание говорил. Сегодня ночью бандиты ворвались в дом ведущего инженера Займана, зверски избили его и применили насилие по отношение к его жене и дочери. Эти нелюди даже не пытаются прикрыть свои действия грабежом. Когда остановится это безобразие?! Я сегодня же напишу жалобу в министерство внутренних дел, пусть они разбираются! До свидания.
   И он положил трубку. Совещание продолжалась, но Чернов уже не мог как следует настроиться и передал все бразды его проведения Ванину, предварительно предупредив, чтобы людей с объекта по монтажу подъемной машины сняли с работы, но так, чтобы в любой момент они могли приступить к работам. Он мерно прохаживался вокруг стола, лишь изредка делая замечания по ходу ведения совещания, а сам все думал, что же можно сделать в этой истории с инженером Займаном, о котором был наслышан, только положительно. Прекрасный специалист, очень интеллигентен и доброжелателен. И это ночное происшествие выглядело как акт вызова всем тем, кто стремился выйти на плановые сроки строительства комбината.
  Как только закончилось совещание, Чернов тотчас позвонил Верба и когда он узнал, что совещание у него тоже закончилось, попросил соединить с ним.
- Слушаю вас Сергей Иванович, - услышал майор.
- Виктор Васильевич, у меня к вам просьба. Пожалуйста, не пишите пока жалобу в министерство. Самое большее, что они сделают, так это снимут лейтенанта Искакова и назначат нового начальника милиции, который, может быть, чем бы не был лучше Искакова, но все равно потребуется время, чтобы он вошел в курс наших дел.
   А лейтенант Искаков, я считаю, неплохой работник. Давайте мы пока подумаем, чем можем помочь ему, а там видно будет. Я это к тому, что он тогда отметил, что нити этих преступлений ведут в лагерь, а значит есть и наша вина. Конечно, было бы проще все свалить на лейтенанта, но это как-то будет неправильно.
   Если вы не против, разрешите нам обдумать наши совместные действия.
- Хорошо, - ответил Верба. – Но это, Сергей Иванович, последний для меня случай. Больше терпеть я не намерен!
   И он положил трубку.
Зная, через своих сотрудников, что Верба очень выдержанный человек, Чернов понял, что данное событие выбило его из этой позиции.
«Ладно, - подумал он. – Посмотрим, кто кого».
После обеда он вызвал машину и выехал в сторону поселка. Подъехав к нему, приказал свернуть к самостройкам и оставив машину как в прошлый раз пошел по известной тропинке к дому Сулеймана, под безудержный лай собак.
   Он знал, чувствовал и видел, как через узкие щели заборов, занавесок окон и не плотно закрытых дверей за ним наблюдают десятки глаз и поэтому не был удивлен, когда увидел у калитки дома Сулеймана двух молодых людей, казалось бы, беспечно прогуливающихся здесь, но судя по мокрым спинам на рубахах, всего лишь на минутку обогнавшие его по пути.
   Как бы немного удивленные появлением Чернова они остановились перед ним и вопросительно взглянули на него.
- Позовите Сулеймана, - сказал им Чернов таким тоном, что, если бы эти люди не исполнили просьбу, он сам бы вошел в дом.
   Молодые люди переглянулись и немного спустя один из них отправился в дом, а еще спустя пару минут вернулся с Сулейманом на улицу.
   Чернов не подал ему руки и не сказал обычных слов приветствия, которые выразил при прошлой встречи, а только знаком руки пригласил пройтись с ним.
    Сулейман понял, о чем будет идти речь, он спокойно последовал рядом с Черновым и когда тот спросил его, знает ли Сулейман, что произошло ночью, поднял глаза свои навстречу взгляда Чернова и ответил:
- Знаю.
- Вы уже говорили с людьми? - спросил тогда его Чернов.
- Нет, - ответил ему Сулейман, не убирая с лица своего прямого взгляда. – Мы только собирались на днях сделать это.
- А ты, Сулейман, - говорил об этом с кем-нибудь? – снова спросил Чернов.
- Нет. – все также отвечал аксакал и все также смотрел на Чернова.
- А кто из твоих аксакалов, из тех что были с нами в прошлый раз, мог рассказать о том, о чем мы говорили с вами? – продолжал спрашивать Чернов.
Глаза Сулеймана моргнули, но он все-таки ответил твердо:
- Не знаю.
Чернов немного промолчал, но увидел, как молодые люди пытаются приблизиться к ним, торопливо спросил:
- Царнаев Мурат, мог рассказать об этом своим близким?
   Тут Сулейман впервые опустил свой взгляд и тихо, словно не хотел, чтобы его услышали приближающиеся к ним молодые люди, сказал:
- Не знаю.
- Так, все понятно, - сказал Чернов. – А ты все-таки честный человек, Сулейман и зря я тебе руку не протянул, прости. Но я в прошлый раз пришел, потому что верил вам, а сейчас понял, почему вы до сих пор не говорили с людьми. Потому что знали, что вас не послушают, так? Ладно, можешь не отвечать. Ведь кто-то успел рассказать об этом и то, что произошло сегодня и есть их ответ. Ну, хорошо, и я отвечу им, если они по-людски не понимают! Прощай!
   И он ушел от них, чувствуя, взгляды за спиной.
                8.
  Чернов заехал в лагерь и на вещевом складе приказал Северцеву загрузить ему в мешки восемь спецовок для вольнонаемных и чемоданчик для инструментов, а затем, когда снова выехали из лагеря сказал Василию, чтобы ехал на песчаный карьер, на котором работали вновь организованное им лаготделение из заключенных-уголовников.
   В карьере, остановив первого попавшего заключенного он спросил, где можно найти Кардана, прекрасно зная, что тот и его дружки конечно же не работают и коротают время, где-нибудь за чаепитием, игрой в карты или нарды. Заключенный сам вызвался позвать Кардана, очевидно задумав прикрыть его и вскоре появился с ним и тотчас исчез.
   Кардан, привыкший ко всяким пассиям в своей жизни, казалось совсем не удивился, что его вызвали.
- Здравствуйте, гражданин начальник, - приветствовал он Чернова и добавил. – Надеюсь вы по хорошему поводу к нам прибыли?
- Ага, - ответил ему Чернов. – Ордена приехал развешивать на вас, да вот никак не решил для себя какого ты достоин.
- Да ладно, - отмахнулся Карадан. – Я же понимаю, вы просто так к нам бы не приехали. Так, как? Вы или дело мыкать, или за дело помыкать?
- По делу, по делу я Кардан, - сказал ему майор. – Да не по твоему чину.
- А что так? – удивился Карадан. – Я что не в доверие или как?
- Да нет, как раз в доверие, раз к тебе я обратился. Только ты вор, а мне люди другой масти нужны. – ответил Чернов. - Найди-ка ты мне Кардан двух беспредельщиков, которые у таких же как они в почете и приведи их ко мне вон к той бытовке, я там ждать буду.
  И Чернов показал рукой на небольшой вагончик невдалеке от них.
- Прямо сейчас? – поинтересовался Кардан.
- Нет, я еще неделю могу подождать! - сказал возмущенно Чернов, и тронув рукой за плечо шофера приказал. – Поехали к вагончику!
   Подъехав к вагончику, он приказал уйти всех, убедился в том, что вокруг нет лишних глаз и ушей и даже приготовился прилечь на самодельную лавку прилечь отдохнуть, как появился Кардан с двумя зека.
   Они, как положено, приветствовали начальника лагеря и присели по его указке за таким же сбитым, самодельным столом. 
- Я могу идти? – спросил Кардан.
- Да нет, ты тоже присаживайся, - сказал майор, и приглядевшись к вошедшим сказал. – Так-так, я так примерно и думал. Гражданин Дроздов и Фалин, как мне кажется?
- Точно так, – усмехнулся тот зека, что покрупней. – Ну и память у вас, гражданин начальник.
- За память, это ты правильно Фалин говоришь, - ответил Чернов. – Но я не только фамилии помню. Ну, что ж, я вижу ты Кардан нужных людей мне привел. Теперь посмотрим, на что они способны.
- А что дело есть? – тут же откликнулся тот что Дроздов, что был хоть поменьше, но умишком поживее и шустрей. – Надеюсь, если не лес валить в этой пустыне, так не яму рыть по персональному наряду.
- Да уж, заставишь вас яму рыть, - сказал Чернов. – Ладно, как говорится, не будем кота за хвост тянуть. Вы слышали, что сегодня ночью в поселке произошло?
- А я так тебе скажу начальник, - вступил вдруг в разговор Кардан. – У нас такие случаи почему-то наперед чем в поселке узнают.
- Что ты имеешь в виду, - оживился Чернов.
- А то и имею, гражданин начальник, - ответил Кардан. – Что, как кого из вольных начальников забьют, так кое-кому это здесь в радость.
- Однако, ты правильно мыслишь Кардан, о том и разговор будет. – заключил Чернов.
- А я не понял, - пробурчал тут Фалин. – Вы что тут сказками говорите?
- Спокойно, - откликнулся тут Дроздов. – Кажется я начинаю понимать. Ты что начальник хочешь сказать, что хвост этого беспредела в лагере и хочешь, чтобы мы нашли его и прижали как следует?
- Этот «хвост», как ты говоришь Дроздов, даже я не смогу найти, - сказал Чернов. - Эти твари слишком обученные, чтобы их просто так найти. А вот тех, кто на воле по их указке эти дела творит мы знаем, да доказать пока ничего не можем. У них тоже свой главарь не в нашей школе учился.
   Я знаю, у вас с вольными свои подвязки и как видите я им не мешаю, лишь бы все в пределах было, но надо бы и вам показать, что вы за вольных постоять можете.
- Это как, начальник, я что-то не пойму? – спросил Дроздов, правильно полагая, что умные вопросы стоит задавать все-таки ему.
- А так, - ответил Чернов и показывая бумажку в своей руке продолжил. – Вот здесь адреса в поселке этих подонков и мне нужен беспредел, чтобы наказать их. Вы сейчас вдвоем переодеваетесь в форму вольных, берете чемоданчик в руки и как бы электрики ходите по поселку, находите и запоминаете эти адреса. А вечером приводите ко мне еще шестерых ваших людей, а ночью вас отвезут к поселку где вы по этим адресам творите беспредел, а утром вас привезут в лагерь.
- Гы-гы-гы, - заржал Фалин и сквозь смех сказал. – А если мы того, начальник, к утру не вернемся?
- Зря веселишься, Фалин, - ответил Чернов. – А куда вы денетесь? Найду и всех постреляю, как при попытке к бегству с оказанием сопротивления и вся-то забота. Что, не веришь?
- Верим-верим, - поспешил ответить за своего товарища Дроздов. – И что нам за это гражданин начальник будет?
- А что ты хочешь? – ответил ему резко Чернов. – Почетные грамоты ко дню Октября? Ничего не будет. Вот тебе и ему сделаю скидки на посылки и письма. Словом, так, беспределу вас учить не нужно, но, чтобы без жмуриков. Детей, особо девочек не трогать!  Для всех вы на разгрузке вагона. И поэтому, не дай бог какая молва об этом по лагерю от вас пойдет! Я не за себя. Если, что всплывет, вас назавтра же всех порежут эти хвосты из лагеря. А они умеют это получше вас. Так что, трофеи не брать. Разве что золотишко и деньги, на это и упирайтесь. Ну что, лады?
- Эх-ма! – сказал на это Дроздов. – Ладно начальник поимеем это дело за наших вольных.
   Чернов встал, достал из мешка две формы и бросил на стол, затем нагнулся, поднял из-под ног чемоданчик и поставил туда же.
- Переодевайтесь! – приказал он. – Машина ждет вас. Поедите без охраны, чтобы не вызывать подозрений. Вечером, вы и ваши люди останетесь в этом вагончике, я дам указания об этом охране. Я сам приеду потом за вами покормлю и прочее перед работой. Все! Давайте, время не ждет.
- А я? – сказал тут Кардан, поднявшись со своего места. – А мне за это что будет, гражданин начальник?
- Ах да, как же я за тебя-то забыл! – тут же подыгрывая ему ответил Чернов. – Мне кажется, ты уже слишком много знаешь. Пристрелю-ка я тебя пока не поздно за этим вагончиком!
- Ну спасибочки! – пробурчал Кардан, и как бы поспешил выйти из вагона.
   Ночью к вагончику подъехала машина за рулем которой сидел немногословный капитан Суслов.
   Выслушав вместе с восемью зека последний инструктаж Чернова, он дождался, когда они загрузятся в будку машины и когда за ними закрыл дверь, спокойно достал из кобуры пистолет и отдал майору, на вопросительный взгляд которого сказал:
- Их много, если что, не нужно чтобы у них было оружие.
И уехал.
   Машина вернулась к утру. Суслов открыл дверь и зека попрыгали из нее и видно было, что они не то чтобы особо озабоченные, но и не в настроении.
- Как прошло? – обратился Чернов к Дроздову. – Что-то мне твои парни не нравятся.
- Да, понимаешь начальник, тут немного перебор получился с этим, как его Царнаевым, - ответил ему Дроздов и обернувшись к толпе, окликнул - Эй, ты придурок, иди сюда.
   К ним нехотя подошел среднего роста крепыш, видимо не особого страдавшего от лагерного рациона. Он молча встал перед Черновым и Дроздовым и не никак не проявлял себя.
- И что он сделал? Убил его? - спросил Чернов, разглядывая заключенного.
- Да нет, - сказал Дроздов. - Он это… как вам сказать? В общем с этим Царнаевым, как с женщиной поступил.
До Чернова лишь через некоторое время дошло, о чем ему сказал Дроздов, он обернулся к крепышу и с удивлением спросил:
- Ты зачем это сделал? Ты что ненормальный?!
Крепышу видимо было самому не хорошо, но он поднял голову и без всякого сомнения в голосе сказал:
- Чего это я ненормальный?! Он мне сам угрожал! Чем он мне угрожал, козел, то я ему и сделал.
Наступила неловкая тишина и только заключенные в стороне с сочувствием поглядывали на своего товарища.
- Ну ладно, что сделано, то сделано. Все свободны, - сказал наконец Чернов и повернувшись к крепышу добавил. - И ты иди, чего стоишь? Пусть эта сволочь бабой век свой доживает.
   Все медленно побрели к баракам.
   Капитан Суслов молча принял из рук майора пистолет и ушел вслед за заключенными.
                9.
  Заключенному № 8639 приказали в указанное время зайти в кабинет особого отдела лагеря и когда он туда вошел, то увидел там не только главного особиста, но и начальника лагеря.
- Заключённый № 8639 Кузнецов Иван Григорьевич, осужденный по статье 58, - начал свой доклад заключенный, но увидел отмашку особиста и смолк.
- Кузнецов, ты у нас сейчас на строительстве кузницы работаешь и обитаешь в 3 лагоотделении 3 лагпункта? - спросил особист и получив утвердительный ответ сказал начальнику. - Да, это точно он. Я могу идти?
- Свободны, - кивнув головой согласился майор и указал заключенному на место перед своим столом.
Особист вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
   Чернов взял папироску со стола, прикурил ее, поднялся и раскрыв форточку на окне то ли дышал свежем воздухом из-за слишком протопленной комнаты, то ли выпускал дым на улицу.
   В комнате стояла непонятная тишина, в которой зека № 8639 ничего хорошего для себя не видел, поскольку это был кабинет, к примеру, не для политпросвещения, а для совершенно других целей, куда вовсе не желательно попадать. И сейчас № 8639 старательно пытался припомнить, что же он такого сказал или услышал, что это могло заинтересовать не то чтобы особиста, но даже самого начальника лагеря. Впрочем, огромную часть приглашенных сюда приводила лишь одна причина - их прошлое, когда нужно было кому-то и где-то, будь то на Кавказе или на Прибалтике и прочее, уточнить, добавить показания по их прошлой жизни или, что было еще верней, по прошлой жизни их подельников, которых до сих пор разыскивали и находили по всей стране.
- За что отбываете наказание? - неожиданно услышал вопрос Кузнецов.
- Я, это, в плену был, - немного растерявшись ответил заключенный.
   Майор выбросил папироску в форточку и не закрывая ее обернулся к нему.
- У нас, наверное, миллион человек были в плену, - сказал он Кузнецову. - Если бы они все сидели в лагерях, то поля некому было бы пахать и страну поднимать. Ты мне тут сказки не рассказывай! Это ты на дознание следователю мог такие байки говорить! За что сидишь?!
- Так, выходит, что я вроде бы добровольно сдался в плен. Но только ведь я не один тогда сдался, - ответил Кузнецов.
- Это ты правильно говоришь, - сказал майор, зашагав по комнате. - Все добровольно сдались. Только вот другие теперь по домам сидят и бабы им в бане спины трут, а ты вот здесь. Значит врешь! Зачем врешь? Говори! За что сидишь?
Кузнецов помолчал немного, а затем заговорил:
- Когда в плен попал, на допросе я ответил на некоторые вопросы. Ну, в какой дивизии служил, о командном составе, численности. Так, как попало, чтобы не били. А они мне потом еще и бумажку вручили, я-то ее потом сразу выбросил. Оказывается, в ней было написано, что я сдался добровольно и это, ну как будто я оказал им какие-то услуги, то есть дал показания. А я-то не знал, говорю же бумажку эту выбросил. А они, фрицы, сволочи, у них все это на учете оказывается и потом меня все этим провоцировали, вот, мол, ты уже советской власти изменил, давай с нами. А я ни в какую, три раза пытался бежать, чего только со мной фашист не делал! Когда освободили, я сразу в солдаты, хотя едва ходить мог! Уже в мае, в Чехословакии, в аккурат после одного боя пришли за мной особисты. Так и так, мол, закончилась твоя служба рядовой Кузнецов, потому как нашлись доказательства, что ты предатель и на допросе показали запись на моей карточке военнопленного, что я когда-то помог фашистам. Махонькая такая запись, почти не видная. Вот и вся моя вина, начальник!
- А так не вина? - спросил Чернов.
- Да конечно! Чего я там фашисту мог показать?! Кругом такое творилось, мы и не знали, где наши, где фашисты! Я им наплел такое, ну чтобы не били, а вот ведь, как обернулось!
   Чернов походил вокруг сидящего Кузнецова и остановившись наконец напротив сказал:
- Значит, говоришь нет вины? А ведь товарищи твои, которые сегодня по домам сидят, наверное, все-таки, молчали, как думаешь?
   Кузнецов вскинул голову, пытаясь, что-то сказать в свое оправдание, но затем вдруг сник, убрал отвернул свое лицо и тихо ответил:
- Да, выходит молчали.
- Так, значит - виновен? - спросил Чернов.
Кузнецов махнул рукой и сказал:
- А я и не отрицал свою вину. Не верите? Вы мое дело посмотрите, там написано: «Вину свою признал полностью»!
- А передо мной, что кобенился?
Кузнецов вновь махнул рукой и проговорил:
- Я этой виной, начальник, вот так нахлебался. Иной раз посмотришь тут с кем сидишь, так думаешь, срамно-то как! Лучше бы я погиб в бою, или как по-другому…
- Ладно, поговорили. А теперь давай по делу, - сказал Чернов и присел на свое место за столом. - Силина Владимира Степановича знаешь? Как он тебе видится?
Кузнецов, знал, что обычно на таких встречах, если задают такие вопросы, то как правило, просят компромат на человека, а то и «постучать» на него.
- Вы, начальник, меня нагибали, чтобы я навалил вам на этого человека? Так вы это зря, - заявил он. - Кузнецов не такой человек. А что касается за Степановича, то тем более. Степаныч - человек. Может, кто и захочет мараться в этом деле, а я ни за что!
- А кто тебе сказал, что я прошу стучать на Силина? - сказал Чернов. - Вот ты мне скажи, могут ли некоторые из окружающих, спровоцировать и убить его?
Кузнецов вскинул испытывающий взгляд на Чернова, но наткнувшись на беспристрастный ответный, проговорил:
- Что значит могут? Так уже было! Особенно эти националисты спят и видят, как бы его убить! Хорошо вот, что его недавно на склады перевели. А так на работе, сами знаете, случайно камень могли на него уронить, или бревно сбросить.
- Вот и я за то, - сказал Чернов. - Вот что Кузнецов. Я говорю с тобой, потому что верю тебе и считаю, что нет особой вины твоей перед родиной. И думаю, как ты, что Силин Владимир Степанович, достойный человек и нам нужно сберечь его. Хочу поручить его безопасность в твои руки. Ты вижу, парень не слабый, присмотри за ним в бараке. С этого дня ты за него в ответе. Не спускай с него глаз ни днем, ни ночью! Чтобы для других твоя забота не была вопросом, я завтра тебя тоже переведу на склады, и вы как бы подружитесь. Можешь там на складах отсыпаться хоть целыми днями, но ночью глаз с него не спускай. Считай, что это твое боевое задание. А я скоро постараюсь вывести его под амнистию. Сохранишь Силина до нее, считай, следующая твоя очередь, ты понял меня, Кузнецов?
- Гражданин начальник, - тут Кузнецов привстал со своего места. - Да я, я все сделаю, как вы сказали! Спасибо вам за доверие, гражданин начальник!
Чернов еще раз взглянул на заключенного.
- Ладно, кончен разговор! Можешь идти!
Кузнецов по-солдатски развернулся, но тут же расслабился и спокойной походкой покинул кабинет.
   Чернов тоже в кабинете не задержался.
   Он еще раз пролистал личное дело Кузнецова, засунул его, как обещал в задвижной ящик стола и вышел.
    У Управления стояла его машина, которая еще с утра уехала на дозаправку, поскольку сегодня нужно было осмотреть сразу несколько строящихся объектов.
    Предупредив дежурного, майор, не заходя в Управление уехал.
                10.
   На строительстве завода, где работала основная часть заключенных сразу трех лагпунктов у Чернова возникли разногласия с работодателями в плане сроков сдачи и обеспечения. Чтобы они могли как-то убедить его, он отдал им свою машину, чтобы те привезли документацию и расчеты.
   В ожидании, он не спеша расхаживался взад-вперед с удовольствием разминая ноги. Однако, когда время ожидания затянулось, как вдруг из стоявшей рядом, казалось бы, бездействующей будки, как потом выяснилось, для производства самодельных электродов, вышел пожилой мужчина со стаканом чая и сказал майору, указывая на скамейку:
- Присаживайтесь, гражданин начальник, вот попейте свежего чая.
- Спасибо, - ответил Чернов, принимая стакан чая, который был очень кстати для него и присел на скамейку.
    Мужчина тотчас ушел, не обременяя его своим присутствием и появился только тогда, когда майор допил чай и не спеша раскурил папиросу.
Он забрал со скамейки стакан и вдруг обратился к майору:
- Разрешите обратиться, гражданин начальник?
- Говорите, - согласился Чернов.
- Я вот услышал, что вы якобы сказали, что лагерей скоро не будет и всех освободят. Это правда? - спросил заключенный.
- Да, все идет к этому, - ответил майор.
- И что же, этих, которые с оружием против нас, тоже? - спросил зека.
Чернов оценивающе взглянул на него и через пару затяжек папирос сказал:
- Думаю, что да. И вас и их.
-  И вы думаете, это будет правильно? А если они снова за оружие?
Майор снова взглянул на заключенного, вглядываясь в его глаза и только затем неторопливо, словно аккуратно печатая на машинке слова ответил ему:
- Заключенный № 817, Баринов Валерий Фомич, член партии с 1901 года,
я вас прекрасно понимаю. Думаю, что лучше было, если бы их еще тогда постреляли, да вот вышку отменили.  За оружие они не возьмутся, никто их в пришлые места не вернет. Работать на нашу власть будут, потому что власть эту можно не любить, но кушать хочется всегда, а это не здесь им, что работать, что волынку тянуть, а накормят. Вот попомните меня, вас в партии вряд ли восстановят, а их детишки как тараканы вползут туда!
- Вы шутите, гражданин начальник? - спросил заключенный.
- Начальники не шутят, - ответил Чернов пристав с места помахивая к подъехавшей машине, потерявшей его с виду, и уже усаживаясь в нее добавил, - Начальники знают.