Мы с ней не виделись двадцать лет… Даже чуть больше. Встретились в столице Родины. Как оказалось, социальные сети легко и быстро восстанавливают былые связи. Да ещё вот командировки рабочие совпали по времени, так что отчего же не посидеть пару часов, не поболтать ? Чтобы вспомнить былое…
- Почему, ну почему ты не нашёл времени и возможности передать мне мой портрет, - сокрушённо причитала Ольга, прихлёбывая из вычурного бокала изрядную пайку вкусного коньяка hennessy .
Про портрет я ей поведал походя, в болтовне, со смехом, не придавая той истории уже никакого значения. Между щебетанием о делах наших нынешних. Преимущественно о политике. Разве же знал, что это так её зацепит… Иногда молчание действительно золото. Silentium, прямо вот по завету поэта Тютчева из его прекрасного стихотворения.
Сидели мы в небольшом уютном ресторанчике, в центре Москвы. Оля после моего упоминания о существовании её парсуны пришла в весьма расстроенные чувства. Слёзы непроизвольно потекли по её щекам, а дрожание рук уравновешивали только частые глотки коньяка. Вместе со слезами из глаз молодой ещё женщины вытекала тоска по всему не сложившемуся в её жизни. Это просто читалось во всех еле заметных проявлениях женской натуры, висело в воздухе, чувствовалось мною кончиками нервов и всей необъятностью подсознательного...
Всё - таки для женщин личная жизнь что - то да значит. У Ольги как – то всё непросто было. С замужеством, минувшим уже несколько лет назад, да и вообще. Не сложилось, не связались узелки…
- Извини, Оля… Не продумал с портретом. Мы же, мужики толстокожие. Да и слишком уж обижен был на тебя в то время, двадцать лет назад.
- За что обижен то, что я тебе сделала ?
- Так отвергла же ты меня. Напрочь. Это как минимум.
- Кто тебе это сказал, откуда ты знаешь, почему ?
- Друг Олег поведал. Ну или бывший друг, давно уже мы с ним не виделись. Ему – то я не мог не верить, по крайней мере тогда. Да и ты вдруг пропала как – то. Внезапно. На письма мои не отвечала, на разговор по телефону на почту не пришла. Не пришла ведь !
- Не пришла, - ответила девушка, нервно терзая скатерть рукой, свободной от бокала.
- Ну вот и переболел я в то время. Скрывать не стану – терзался по - настоящему. Но что поделать, насильно мил не будешь. Подумал, что не судьба значит, а навязываться не умею. Да и новые горизонты жизни открылись, в Германию меня вскоре отправили служить.
- Бред какой – то. Ладно, расскажешь чуть позже. Почему ты сам то меня не навестил ?
- Да заезжал я к тебе в общагу по пути из Сибири в Германию, а девушки, соседки твои сказали, что ты уехала куда то. Мобильных телефонов, к сожалению, в те времена у нас не было. Записку же оставил. Прощальную. Надеюсь, тебе передали.
- Передали… Мог бы как – нибудь привезти мне портрет, оставить в комнате хотя бы, - нервно заметила Оля с язвительной усмешкой.
- Извини, подруга дней суровых, что я не верблюд с двумя горбами. Всё своё тащил с собой на поездах, в чемоданах, а картина с красоткой немалая в размерах вышла. Только тот портрет Высоцкого и забрал к новому месту службы. Который мы с тобой вместе в Москве покупали, помнишь ? Когда на Ваганьково кладбище ездили. Он небольшой, этот портрет… До сих пор сохранился.
- Помню, конечно. Хороший день тогда провели. Это для тебя действительно было дороже, тот маленький портрет ?
- Высоцкий для меня – это всё… Оля, мы взрослые люди, пол жизни уже прожили, многое поняли и приняли. Но те же влюблённости приходят и уходят, а чистый слог глубина высказанных смыслов – это навсегда, оно врезается в душу. Так что не ревнуй меня к Поэту, не обижайся.
Немного подумав, и, отхлебнув из бокала, я добавил:
- Да и честно говоря главное не в этом. На самом деле, вот опять же повторю… чистая правда, обижен был тогда на тебя…
- Как можно вообще обижаться на ребёнка ? Мне ведь девятнадцать лет всего только исполнилось в то время…
- Да и я тоже ребёнком был по сути, двадцать один год, малая разница между нами. Если ещё и учесть, что женщины взрослеют гораздо раньше нас, мужчин.
- Вот теперь расскажи мне, пожалуйста про мой портрет, только подробно, - попросила Оля, вытирая всё ещё невольно набегающие слёзы. Хороший, дорогой макияж статусной сотрудницы большой корпорации на её красивом лице никак не реагировал на прибывающую из глаз влагу, не менял окраску лица.
Настоящий, вкусный коньяк раскрепощает подсознание и даёт широкую тропу воспоминаниям о прошлом, разным трогающим душу ассоциациям. Вот и поведал я ей неторопливо о той истории.
Всё помнилось, навсегда это в память впечаталось, пригвоздилось внутри. По сути, двадцать лет назад случилась моя первая в жизни любовь. Такое разве забудешь ?
Незадолго до выпуска из военного училища тогда ещё близкий друг Олег
пригласил меня быть свидетелем на его свадьбе. При этом, улыбнувшись, с хитринкой в глазах, вручил он мне билет на поезд от Москвы до его городка на Смоленщине. Предупредил, что поеду, дескать, не один, а в одном купе со свидетельницей. Очень красивой, сказал, девушкой. Попросил её опекать и быть поаккуратнее с коллегой по процедуре бракосочетания. Воодушевил.
В то время на моём романтическом фронте стояло полнейшее затишье…
Поэтому интересное общение с прекрасной незнакомкой очень даже предвкушалось. Оно и состоялось, да так удачно, что мы под стук колёс чуть ли не до утра не могли наговориться в тесном пространстве вагона и к встрече с друзьями приехали совершенно невыспавшимися, опустошёнными.
Выспались потом, уже в доме друга. Вычистили пёрышки, а через день чинно отыграли свои роли на свадьбе. Так же мило провели время в обратной дороге до Москвы. Потом был целый день прогулок по столице, и я уже позволял себе лёгкие прикосновения к девушке и даже обнимания. Оля не возражала, чему я очень радовался.
Проводил её вечером до поезда в далёкую Сибирь, крепко, но нежно поцеловал на прощание и обещал, что скоро опять увидимся. Она с улыбкой и теплотой во взгляде рассталась со мной до конца месяца. Было во всём этом ритуале расставания что – то многообещающее, романтичное.
Оля уезжала в составе студенческой бригады проводником пассажирского поезда. На Юг страны. Я должен был добросовестно отгулять свой отпуск после выпуска из военного училища и в установленный день прибыть в Новосибирск, в штаб Сибирского военного округа. За назначением. В короткий период перед завершением моего отдыха и её возвращением мы договорились встретиться в Свердловске.
Целый месяц я томился душой, грезил и мечтал о том предстоящем свидании. Сам над собой смеялся, а вот поди же ты, превратился в этакого влюблённого Ромео. Гормон на гормоне внутри организма оттаптывался, а я дни считал до той лелеемой в мечтах минуты, когда в столицу Урала прибудет вожделенный поезд из Крыма. С завершающим летним рейсом и с теперь уже любимой девушкой.
Поезд, к сожалению, добрался слишком поздно, как раз под утро того дня, когда мне предстояло убыть в Новосибирск. Что – то железнодорожники переиграли в расписании, и я, приехав Свердловск на три дня раньше, ходил в нетерпении ожидания, проматывая приличные офицерские подъёмные. Так сложилось, что в тот раз нам с Олей отпущены были на встречу какие – то считаные часы.
Естественно, в ночь перед прибытием поезда я не спал и уже с вечера ошивался возле вокзала. Дождался объявления, выскочил на перрон. Оказалось, что перепутал поезда. Нужный мне прибыл часом раньше. Только ещё через полтора часа, поблуждав по тупиковым отстойникам, допросив всех встречных железнодорожников, я вычислил состав, в котором приехала Оля. Найдя её, просто улетел на седьмое небо от счастья нашего свидания, пусть даже такого короткого. Она тоже искренне радовалась состоявшейся встрече…
Какое – то время я проторчал в купе проводников, пока Оля с напарницей сдавали вагон. Потом мы все вместе поехали к девушкам в студенческое общежитие. Ставшее уже и для меня родным за годы учёбы в училище. Даже вахтёрша на посту не злобствовала. Примелькалась ей моя физиономия за предыдущие годы.
Перекусив чем Бог послал из поездных запасов, сразу же завалились спать чуть ли не вповалку, до того все утомились. Ну а там и до моей посадки в поезд до Новосибирска оставалось всего ничего. На романтический поход в ресторан только. Оля на прощание подарила мне свою фотографию. Пообещала непременно скучать.
Она сама по себе очень красивая, а на фото вышла просто на загляденье. Вот с этой то фотографии портрет потом и писался.
Эти несколько часов рядом с девушкой, в которую уже влюбился, я
наслаждался, а вот как занял своё место на верхней полке купейного вагона, так сразу же загрустил очень сильно. Да тут ещё в поездном радио запустили песню Леонтьева «Доктор время». Пронзительная такая композиция, для восприятия молодого парняги просто душераздирающая. Очень «вовремя» для влюблённого юноши, только что расставшегося с любимой девушкой. Кошки скребли на душе, слёзы непроизвольно лились из глаз. Уткнулся в подушку и кое – как заставил себя заснуть.
Утром от тоски меня спас только вагон ресторан. На следующий день было то же самое. Новосибирск подплывал как – то медленно. У нас с Олегом возле штаба округа встреча была условлена. По военному чётко, день в день, минута в минуту. Встретились. Он поначалу как – то странно, стеснительно мялся, но наконец выложил:
- Понимаешь, - говорит, - я человек семейный. Мы с тобой вроде договорились вместе проситься служить… Но у тебя красный диплом и право выбора. Если что, по – дружески, может как – то уступишь мне своё место службы ? Супруга моя не очень согласна жить в гарнизонах дальних….
Крайне неприятно было это слышать, неожиданно. Не сразу осознал происходящее. Как - то садняще эта просьба прошлась по ушам и душе. Надеялся, очень надеялся, что вместе с Олегом поедем служить, вдвоём друзьям ведь сподручнее. Вдруг – такое вот, внезапная смена приоритетов. Ради комфорта супруги он, такой молодой ещё, не успевший обрасти цинизмом бытия, уже был готов разменять дружбу на престижное место службы. Да впрочем, мне в общем то всё равно было куда ехать служить с одним то чемоданом. Хоть в тундру к волкам с медведями.
- Олег, бери моё место службы, а уж меня куда отправят. Мне всё равно.
- Спасибо тебе, друг !
Олега вызвали на собеседование к кадровику первым. Вышел каким – то слегка потерянным что – то, судя по виду.
- Ну чего, куда тебя, - осведомился я.
- Да в Бийск какой – то отправляют. Где это хоть ?
- Ладно, нормально. Хороший это город в Алтайском крае. Там рядом Родина Шукшина, я в книгах читал в детстве. В библиотеке пионера. Очень интересные места, красивые.
- Да у меня жена хотела в нормальный город. Сейчас ведь запилит всего вдоль и поперёк, что не вышло по её хотению.
Не удержался тогда, съязвил:
- Чего она так быстро старухой стала ? Как в той сказке про рыбака и рыбку. Ты смотри, заездит тебя при таком раскладе.
Олег предпочёл не услышать иронии в моём вопросе.
- Ну, может, поговоришь, выберешь себе Новосибирск и поменяемся ? Договоримся как – то с кадрами ?
В тот момент я отказывался узнавать своего друга, что – то ещё не до конца до меня доходило... Чувствовал себя каким – то покупателем на рынке перед торговцем овощами. Неприятно было, но…
Товарищ подполковник из отдела кадров по существовавшим тогда правилам предложил мне выбрать место службы как отличнику учёбы. Спросил его, могу ли я уступить свой выбор Олегу. Очень странно посмотрел на меня кадровик и ответил:
- Товарищ лейтенант, Вы не в лавке, и мы здесь не в бирюльки играем. На Вашего друга уже приказ готовится и предписание. Выбирайте быстрее, много вас ещё сегодня на очереди.
- Тогда разрешите в Бийск, товарищ подполковник. Вместе с другом.
- Разрешаю, там как раз новая часть формируется, есть вакансии. Будешь друга своего навещать. Всё, лейтенант, свободны.
Вышел из кабинета, выдохнул. Олег посмотрел на меня глазами, полными надежды и веры в чудо. Спросил:
- Ну что, куда тебя ?
- Вместе поедем. На Алтай.
Олег оторопел.
- Ты что, в Новосибирске не мог остаться ? Мог же, имел право.
- Мог, Олег, мог. Предлагали весь ассортимент на выбор.
- Ну а ты чего ?
- Куда я без тебя ? Вместе поедем.
- Поменяться же можно ?
- Предлагал, исключено. Нельзя. Даже разговаривать не стал.
Олег как – то сразу весь сник и потух, замолчал. Вот ведь как. Оказывается, кому –то очень легко поменять старую дружбу на удобства большого города… Забавно. Но всё равно годы, проведённые в училище на соседних койках, пока ещё перевешивали те несуразности непонимания. Мне ничего не хотелось объяснять Олегу, оправдываться. Как - то нехорошо было на душе от этих расспросов и разговоров. Так выходило, что я чуть ли не должен ему остался….
Недавнее общее прошлое не могло отпустить сразу, мгновенно. В любом случае с другом в одном городе сподручнее будет. Может, помутнение рассудка у него какое – то наступило, затмение разума. Баба его настропалила на такой блуд, что творился сейчас между нами. Как можно разменивать дружбу и мужские договорённости на какой – то всего лишь комфорт ? Это же просто почти предательство.
Затем, в Бийске, наступило тяжкое время невыносимой тоски по Оле и непрерывной переписки с ней. Два письма в неделю как минимум. Иногда – разговоры по телефону. Через почту, что тогда было делом обыденным. Чтобы отвести душу, я иногда ходил на вокзал, с грустью смотрел на поезда, убывавшие в западном направлении, и представлял – сколько времени потребуется, чтобы доехать до Свердловска, прикоснуться хотя бы к Оле и вернуться назад. Не складывалось… Много дней ушло бы только на одно прикосновение, а кто же меня отпустит со службы ? К Олегу по возможности заезжал в гости, иной раз он ко мне. Оба мы были страшно нагружены по службе. Та его странная просьба в штабе округа по поводу назначения как – то сама собой понемногу затуманилась за всеми делами текущими. Четыре года дружбы в училище всё перевесили.
Где – то в конце ноября я получил от Оли очередное письмо и подпрыгнул до потолка от радости. Она сообщила, что приедет встречать Новый год в Бийск. К Олегу и Ане, ну и меня, конечно же, будет очень рада видеть. Как солдат перед дембелем я стал зачёркивать дни в календаре в ожидании радостной встречи.
В аэропорт Барнаула приехал в вечер прилёта Оли заранее. Немыслимо тяжёлым путём, через таксистов, добыл букет роз, коньяк и шампанское. Времена были дикие, придурок Горбачёв усиленно разрушал страну. При этом он, как нелепый герой Сервантеса, боролся с ветряными мельницами «пьянства и алкоголизма». Просто так купить что – то приличное в магазинах было трудно, зато у таксистов наличествовал весь ассортимент зелья. В любое время дня и ночи. Правда, по тройной цене, да куда же деваться ?
Наша с Олей встреча вышла очень тёплой. Не забыть такого никогда. Взял такси до Бийска и опять пошли разговоры, разговоры. Потом общение в дружеской компании Олега и Ани. Ну и наедине нас, конечно, деликатно оставляли при возможности.
Предновогодние хлопоты шли вперемежку со службой. Совместная встреча Нового года стала настоящей феерией романтики. Какую – то ювелирную драгоценность я тогда Оле подарил. Главное, что ей она очень понравилась. Но всё прошло как – то скоротечно, как всегда и бывает в большие праздники...
Впрочем, хорошее и яркое в жизни всегда ненадолго. Уже второго января Оле, как оказалось, следовало сесть в самолёт до Свердловска. Потому что какой – то важный экзамен предстоял в институте. Билет она купила заранее, ещё в столице Урала.
Отвёз девушку в аэропорт не без приключений. Потому что зима, снегопады и м етели на Чуйском тракте не предполагают расслабленности. Такси наше забуксовало, пришлось чуть ли не грудью поймать на трассе какую – то древнюю «буханку» и на этой барбухайке потихоньку добираться. Уговорив водителя на хорошие чаевые. Хорошо, что мы заранее выехали. На подъезде к Барнаулу Оля, очень переживавшая за то, успеем ли, успокоилась и умиротворённо заснула у меня на коленях. Чуть ли не умирая от нежности и грусти скорого расставания, я трепетно гладил её волосы.
В аэропорту, проводив девушку, я заглянул в какой – то кооперативный буфет. Тогда ещё не придумали разных глупостей с глупыми запретами в общественных местах. Заказал коньяк, пару бутербродов. Не помогло, очень уж паскудно на душе было, тоскливо. Впору брать билет и мчаться вдогонку, в Свердловск. Но данная Родине Присяга отвергала этот вариант.
Потом снова осталось только одно для меня утешение – письма. Да, и ещё эта фотография. Наступило какое – то полнейшее сумасшествие одолевшей меня влюблённости.Бесконечно слушал "Наутилус", песню "Я хочу быть с тобой". Подпевал "...я резал эти пальцы за то, что они не могут могут прикоснуться к тебе".
Опустошённая высоким чувством душа требовала хоть какой – то, пусть даже самой малой отдушины…
Служил в моей роте рядовой Гриценко. Он по профессии гражданской был художником, причём очень неплохим. Естественно, сразу же оказался замечен и стал писарем. Вскоре после его назначения на должность вся наглядная агитация по стенам казармы воссияла, как Вифлиемская звезда. Начальство неизменно восторгалось этим благолепием.
Когда мне стало совсем уже невыносимо от любви, я поручил Гриценко нарисовать большой и красивый портрет Оли. С той, подаренной мне при прощании в Свердловске фотографии. Работал он около месяца, выхватывая себе время для творческого удовольствия преимущественно только перед отбоем, ночью или в случайные выходные дни.
Боец творил, стирал, опять рисовал. Мучился, морщился, курил, нервно шагал по кабинету, разглядывая портрет со всех сторон. Пытался рассуждать со мной о свете, тенях, отражениях, выражении глаз Оли… Чего я вообще понимал в изобразительном искусстве ? Говорил ему всегда одно и то же:
- Гриц, боец мой дорогой, сделай красиво. Чтобы тебе, как художнику понравилось.
Ротный писарь старался. Потому что нежданно вдохновение его настигло в армейской беспросветности, цель творческая появилась. Душа художника напропалую развернулась лицом к искусству, и он меньше всего хотел хоть в чём – то сфальшивить.
- Гриц, да заканчивай ты уже быстрее. Повесить хочется портрет на стену, - периодически подпинывал я его.
- Товарищ лейтенант, ну я не могу вот просто так взять и фотографию перерисовать. Мне надо через выражение лица на портрете всю светлую душу Вашей девушки на холсте выразить. Терпите.
Куда мне было деваться от этих метаний творческой натуры ? Хотел рядовой Гриценко сделать нечто и он это неторопливо делал !
Время от времени ко мне заходил командир роты, внимательно оглядывал портрет. Каждый раз завидовал:
- Да, комиссар, какую ты девку себе оторвал. Не упусти. Мне бы такую.
Кривил немного душой товарищ капитан Эдик, лукавил. Он, весь из себя пухлый и домашний, как откормленный без меры кот, был склонен к общению с другими женщинами. Большими, хозяйственными, домовитыми, вкусно пахнущими. Которые везде и всегда накормят, приголубят, да и утешат при надобности. Потому тщательно и выбирал среди своих знакомых в Бийске – на ком уже окончательно заякориться, кто вкуснее борщ сварит и сало домашнее засолит. Вряд ли бы мой командир согласился есть суп из концентратов в общежитии педагогического института, который девчонки готовили для себя в ведре на неделю вперёд и нас таковым регулярно потчевали.
- Не командир, тебе другую бабу надо, основательную, - двусмысленно я его всегда поддразнивал.
- Что есть то есть, - вздыхал командир, но творением Грица всё - таки откровенно любовался.
Вышло так, что в этот портрет я влюбился чуть ли не больше, чем в саму Олю. Едва ли не раздвоение личности со мной случилось в то время. Мог долго сидеть, смотреть на холст, о чём то размышлять про себя. Мечтать. Уходя ночевать, всегда гладил лик любимой девушки на холсте, прощался с ней. Мечтал о скорой встрече в ближайшем отпуске.
Однако, как ни крути, в жизни всё и всегда быстро меняется. Один удар молнии, лопнувшее на скорости колесо машины, сердечный приступ, случайная встреча. Потом эффект бабочки, быстрая смена сюжета, действующих лиц и декораций…
Оля внезапно перестала мне писать. Совсем. К тому же не пришла на телефонный разговор, который я ей заказал. Ничего было непонятно. Аня, когда я при случае у неё спрашивал о происходящем, отвечала что – то невнятное. При этом заметно было, что она явно что - то знает, но говорить об этом совсем не хочет.
Олег нежданно нагрянул ко мне в комнату в общежитие через пару дней после очередного допроса его супруги. Разумеется, с бутылкой водки. Поздним вечером. Из закуски у меня были в наличии только красная икра и сладкое печенье. Хлебобулочный продукт просто завалялся, а икру привёз отец. Он в родном городе директором рыбокомплекса работал, а в Бийск по делам приехал. Оборудование заказывать для своего завода. Вот и доставил с оказией гостинцев. Икру, салаты из кальмаров, печень трески. Очень порадовал наш неизбалованный деликатесами общажный люд.
Дело было вечером, делать было нечего. Только сидеть за дружеским столом и вести беседы. Буфет уже закрылся, даже хлеба не купить в окрестностях, а потому пришлось нам с Олегом так и закусывать, намазывая солёную икру на сладкое печенье.
Вот уже после пары рюмок выпитых, пустопорожних разговоров о службе, я не выдержал томления души и резко перевёл тему общения, прямо спросив своего «vis – a - vis»:
- Друг мой, вот что происходит ? Почему Оля так себя ведёт ? Сколько писем моих без ответа, ни одной весточки от неё больше месяца уже… Ты то уж точно не можешь не владеть обстановкой, расскажи. Для этого ведь пришёл. Замучил я твою жену расспросами, да ?
Олег вздохнул, взволнованно намахнул ещё одну рюмку, закашлялся… Потом, с трудом подбирая слова, ответил:
- Да, бросай ты её, так сложилось. Вернее, у вас не сложилось.
Гром среди ясного неба, будто бы неожиданно удар тяжёлой гирей получил по лбу между глаз…
- Что случилось – то, друг мой ?
- Ну вышло так, что там у неё в Свердловске вроде как роман произошёл какой - то. Причём с парнем из нашего училища опять же. На вечеринке дежурной какой – то в пединституте пересеклись, вот и закрутилось всё.
Настала моя очередь хряпнуть полстакана и заглотить огромную ложку икры. Даже без печенья. Дать словам Олега и водке дойти до мозга. Разложить там принятые речевые смыслы по полочкам. Ещё час назад я у себя в кабинете трепетно гладил Олин портрет, прощаясь с ней до утра, а теперь довелось вот такое услышать. Понимая, спинным мозгом чувствуя, что постигнутое через уши – это чистая правда. Такими вещами не шутят.
Олег пришёл в себя, обрёл уверенность и начал меня убеждать:
- Бросай ты её, Стёпа. Она там вертихвостит, девчонки Ане об этом пишут, чего тебе за неё цепляться.
- Так как же бросить то ? - с трудом выдавил я из себя усмешку, - уже, получается меня бросили, всё и так случилось.
- Ну, всё к лучшему, друг. Найдёшь себе другую, мало их что ли ?
- Встречаются… Не от всякой только душу щемит.
- Переживёшь, ты человек военной косточки.
- Ну, в петлю точно не полезу, - успокоил я друга, улыбнувшись опять, но только через большое усилие над собой, - наливай, Олежек, жахнем. За то, чтобы у тебя без всего этого и у вас с Аней всё хорошо сложилось в жизни.
Посидели, ещё поговорили. Не было никакого желания лить другу слёзы на плечо и раскрывать терзания души. Никогда в моей жизни не было пресловутого «shoulder to cry on». Привык как – то все драмы души переживать внутри себя.
Под остатки водки ещё поговорили о новостях гарнизонной жизни. Буднично. Про рухнувшую любовь больше и не вспоминали. В общем, Олег деликатно выполнил порученную кем – то миссию. Донёс до моих ушей «добрую» весточку. Ладно, что поделать… Завтра много задач по службе, надо было спать ложиться.
Тоска уже потом душила, ночью. Ночь – самое время для душевных терзаний. С трудом заснув, утром я проснулся совершенно обескураженным. Пришло время укладывать в голове новую картину мира и привыкать к ней. Учиться жить без Оли в центре моего личного мироздания, лишь недавно созданного собственным взбудораженным воображением.
Пострадал немного, но, как говорится – с глаз долой, из сердца вон. Ритм и напряжённость военной службы к страданиям не очень – то и располагают. Страдальцев, особенно любовных, в армии не слишком приветствуют. Портрет Оли так и оставил висеть на стене. Просто перестал к нему прикасаться.
То пережитое теперь уже намертво впечатано в память. Настолько сильны были внутренние волнения и чувства. Хоть и рассказал Оле под коньяк всё подробно про портрет, но избыточно переживать и заламывать себе руки по этому поводу двадцать лет спустя я не стал. Без эмоций. Постарался при случае сменить тему разговора:
- Оля, как ты сейчас вообще ? Про личную жизнь не спрашиваю, всё понимаю, по больному не тереблю. С работой как ?
- Рутина, Астраханцев. Работаю, езжу по командировкам. Жаль, что некому вроде такого, как ты, компанию мне составить. Надоело всё до смерти. Хочу домик у моря и большого, пушистого рыжего кота. Породистого. Ты – то счастлив сейчас ?
- Не без этого, грех жаловаться. Жена любимая, детей своих, троих разгильдяев обожаю... Да ты всё знаешь, я же писал тебе в сети.
- Ну да, ты за меня и себя отработал по детям… Хочу всё – таки породистого кота.
- Так ты и так вроде с котом живёшь, писала же мне. Даже фотографию прислала, вроде рыжий, морда у него прохиндеистая.
- Ну да, только мой приблудный и дворовый. Аристократа кошачьего хочу. Ещё мечтаю о своих мальчике и девочке. Слушай, Астраханцев, ты же вот тоже породистый, может мне поможешь в этом, а ? Вот представь себе, я вполне серьёзно сейчас тебе говорю.
Чуть не поперхнулся я маслиной от такого вопроса. Подвыпившая женщина способна иногда на такие выверты и причуды из глубин своей души, ёмкой, как пузо троянского коня, взрывоопасной, как тонны тротила.
- Оля, я в камышах вырос в Астрахани, на болоте. Какая порода, о чём ты ?
- О другом. Пнём не прикидывайся.
- Оля, может мне тебя с кем из своих одиноких друзей тебя познакомить ? Есть парочка на примете. Они хоть и разгильдяи редкостные, но на порывы вдохновения пока ещё способны.
- Да я не это имела в виду, ты дурачка не включай, Астраханцев. Вот просто прямо скажи мне здесь и сейчас - готов ли ты лично оплатить старые долги за мой утраченный портрет ? Своей породистостью.
Ловко, подумалось мне в тот момент. Страдал ведь когда – то я по – настоящему от юношеской влюблённости, морально изнасиловал талантливого бойца Грица с этим портретом, чувствовал себя брошенным и отвергнутым…. А теперь вот ещё и должником по прошествии стольких лет оказался. Только в рамках женской логики умещается такое несовместимое.
- Оля, - с улыбкой ответил я, - главного – то я тебе так и не сказал. Можешь тот долг забрать портретом. Он не утрачен и висит там, где я повесил его двадцать лет назад. Представляешь, в моём бывшем кабинете, вот где висел давным - давно, там и висит до сих пор.
- Это как ? – изумлению девушки не было предела.
- Да мы год назад по Чуйскому тракту решили компанией прокатиться, в Бийск заехали, его не промахнёшь в дороге. Ну вот как я мог не заглянуть в свою бывшую часть ? Правда, там теперь какая – то торговая база, но я то все ходы – выходы помню. Разумеется, зашёл в нашу бывшую казарму, в свой кабинет, - я остановил рассказ, прервал его на изрядный глоток коньяка, потому что сам вдруг разволновался.
Понятно, что никуда эта вечно занятая дама не поедет за каким – то портретом. Ей важны только вот эти воспоминания и ассоциации здесь и сейчас. Тоска по несбывшемуся в её жизни. Надежда на то, что всё ещё может произойти в будущем…
- Ну, ну и что ? - нетерпеливо, с дрожью в голосе спросила Оля.
- Висит твой портрет на месте. Хочешь, сама загляни туда при случае, если в тот город судьба тебя забросит. Ездишь ведь по командировкам.
- Ты расскажи – что, как, - Оля в нетерпении заёрзала в своём кресле.
- Да что рассказывать - то особо? Зашёл я в свою бывшую казарму, там сейчас офис, люкс, евроремонт, а в моём когда – то кабинете сидит начальник отдела маркетинга. Ну постучался, попросил его о пяти минутах ностальгии.
- Ну, ну и что ? – опять c дрожью в голосе поторопила меня девушка.
- Ну что… Постоял, повздыхал, понюхал воздух прошлого. В портрет твой на стене сразу глазами впился. Там он, на том самом месте, куда я его самочинно и вешал. Спрашиваю у того маркетолога – то жена Ваша, наверное такая красивая ?
- Нет, отвечает, от вояк осталось, когда они нам недвижимость передавали. Выкидывать жалко было, больно уж яркая девушка на портрете, мечта. После ремонта оставил вот, любуюсь.
- Ну и хорошо, - говорю, - пусть эта девушка принесёт Вам удачу. Видишь, Оля, твоя красота нетленна. Ей до сих пор любуются люди, восхищаются. Вдохновляются.
Оля опять беззвучно плакала. Потом, вытерев слёзы и вобрав в себя добрую дозу коньяка она с тоской в голосе произнесла:
- Какая же ты сволочь, Астраханцев.
Мне не привыкать выслушивать такие комплименты от женщин, но тут согласиться было сложно. Всё же возражать не стал. Ничего не ответил ей, ждал дальнейших рассуждений и пояснений. Почему же я такая сволочь ?
- Бросил меня, совсем маленькую, глупенькую, неразумную. Уехал в свою Германию жизни радоваться, про меня забыл.
Ладно, побуду сволочью, раз женщине так легче пережить тоску о несбывшемся. Если у неё пока что – то не складывается в личной жизни, должен же кто – то за это ответить и быть виноватой сволочью.
- Оля, мне же через Олега, друга, парламентёра в тот момент, можно сказать, было прямым текстом от тебя передано – забудь ты меня. Ты же не будешь утверждать, что он по своей инициативе всё это исполнял ? Ты же помнишь, как ровно месяц до того на наших посиделках он мечтал, о том что мы все вместе будем радоваться жизни и дружить и вдруг – такая вот весточка. Мол, не про тебя девочка, отклейся.
- Буду, буду я утверждать ! Гад он, этот Олег. Кто ему вообще дал право решать судьбы других и советы тебе давать ? Я точно ни на что его не уполномочивала и ни о чём не просила. Даже Ане в письмах ничего такого не писала. Просто вот так вот вышло, а он по слухам к тебе прибежал и растрезвонил. За меня всё решил.
- Так кто же его вдохновил на такой блуд ?
- Не знаю… Зачем, почему, кто просил ? Могу догадываться, но что теперь…
- Да, и то верно, чего ворошить. Оля, я принял его рассказ за чистую монету. Не хотел тебе мешать.
- Да что я тогда понимала, малолетка ? Ты где - то далеко, во глубине сибирских руд, а я вот вдруг мальчика красивого встретила из вашего училища. Голову закружило… Был бы ты тогда настойчивее, грубее что ли, целеустремлённее…
Мог бы, наверное, будь рядом, да и был бы. По крайней мере, в рыло тому кавалеру треснул бы без раздумий. Хотя бы для самоутверждения в собственных глазах. Если бы нас не разделяли две тысячи километров и жуткая, неувядающая рутина моей службы.
- Поэтому я сволочь, да ? Что не удержал тебя от соблазна через снежные просторы тайги ? Ты сама то понимаешь о чём толкуешь ? Ну могла хотя бы продолжать писать письма и крутить свой роман. При этом определяться… Ты же просто исчезла из моей жизни.
- Да ну тебя ! Будь снисходительнее к слабой женщине.
Коньяк закончился... Мы расстались возле её отеля.
- Астраханцев, я не хочу опять увидеть тебя только двадцать лет спустя, - прошептала Оля, - крепко обнимая меня на прощание и целуя как – то скромно, но с очевидной нежностью. Будто бы ожидая какого – то продолжения.
- Как выйдет, Оля, - ответил ей сдержанно, - знаю одно – самолёт у меня через три часа, а пробки московские, вечерние. Сама понимаешь.
- Да всё я понимаю. Будь счастлив, Астраханцев. Я тебе посылку пришлю. С нашими сибирскими кедровыми орешками.
Она нежно погладила меня по щеке и стремительно ушла в свой отель.
В такси по пути в аэропорт думал о несуразностях судьбы, её хитросплетениях, о бесконечности выборов, которые нам приходится делать чуть ли не ежедневно. О тех, кто иногда делает выбор за нас и почему – то нами манипулирует. С разной степенью подлости. В разных обстоятельствах.
Очень жаль мне было Ольгу. Одна ведь она, с котом приблудным обретается в огромной квартире и при должности с хорошей зарплатой. Да что с того ? Нет у неё детей, что самое скверное и уже, наверное, не будет. Вот это настоящая катастрофа. Представляю – хоть волком вой от тоски.
Одно утешало – сделал девушке приятное своим рассказом про портрет. Очень её это и удивило, и опечалило, но ведь так вдохновило одновременно. Просто читались на лице Ольги грусть, но искренняя радость тоже. Приятно же женщине знать о том, насколько она была когда - то по - настоящему любима… Да и про то, что кто – то до сих пор каждый день любуется её прекрасным, совершенным в красоте и гармонии лицом на портрете.
То, что мужчине кажется эпизодом и мелочью, в сложном, витиеватом внутреннем мире женщине приобретает иной раз планетарный масштаб. Верно кем – то подмечено – мужчины и женщины прибыли на Землю с разных планет...
Конечно, ни в какой Бийск Оля за портретом не поедет, ведь самое главное для себя она уже получила от поведанного мною.
Октябрь 2009 года.