Эдне под пятьдесят, но такие, как она, долго держат стиль. Высокая большеглазка, пепельная блондинка.
Хотя кто ее на самом деле знает, кем она была раньше -
может, вовсе рыжей...
мы здесь все собрались для сокрытия истины - закрашиваем седину.
Когда я вошла, Эдна рассказывала, как вытаскивает с того света подругу, перенесшую инсульт.
Недавно всей компанией устроили косметический налет,
Sturm und Drang - пришли втроем,
и едва ли не за час запущенные кудри причесали-покрасили,
брови поправили, сделали маски - массаж, маникюр-педикюр...
Подруга ожила, развеселилась и все мероприятие обозвала
коммунистическим субботником по очистке территории.
Сидеть нам долго, говорим о чем угодно - после откровений больничных рады сменить тему.
Непостижимым образом разговор перескакивает на университетские годы. Ворчим хором: студент пошел не тот, не так учатся, и не тому, между прочим, их учат...
Обе одновременно ужасаемся - да неужели мы стали такими старыми ведьмами, что собственную молодость позабыли?
Вот и нет!
Травим байки студенческих лет, вспоминаем, какие немыслимые истории с нами приключались, и как мы с честью (или как придется) из них, историй этих, выкарабкивались.
А собеседница моя, оказывается, училась в Хайфе, в Университете - тогда только построили высотную иголку - и с ней там тааакое приключилось!
Меня уговаривать не надо, у меня с Хайфской иголкой свои счеты.
Я там, было дело, чуть не потеряла лицо на международном форуме,
в присутствии Великого Карпа, который НашеВсе
в современной Теории Графов...
-- С иголкой, - усмехаюсь,- связаны самые острые переживания моей научной карьеры.
-- Что ты говоришь? - оживилась Эдна, - в моей жизни иголка вообще сыграла решающую роль!
-- Давай ты первая? - великодушно предлагаю я.
-- Нет, давай ты, - улыбается Эдна, - а я пока кофе попью.
В нашей парикмахерской, к слову сказать, кофе идет впрок -
веселит, бодрит, развязывает языки -
совсем как некоторые другие напитки в ирландском пабе.
Рассказываю, смеемся...
Приключение такое, что никто и не поймет, если не бывал в этой клятой иголке на каком-нибудь девятнадцатом этаже во время весеннего хамсина, который - гору Кармель мнет как фантик, море трубочкой заворачивает. И тощую иголку гнет к земле, как ковыль-траву. А тебе нужно пройти по длинной кишке аудитории от галерки - до самой кафедры, вдоль окна, в котором тошнотворно проворачивается панорама Залива, и кораблики на рейде встают на дыбы вопреки законам изометрии.
Оторвать взгляд от окна я не смогла и поняла, что сейчас придется ползти на четвереньках.
Я, конечно, нашла альтернативный маршрут на этом несложном графе.
Элементарно.
Критерий оптимизации - снижение уровня адреналина.
Выскочила через заднюю дверь, пролетела по пустому безоконному коридору и возникла у самой кафедры - рядом с ней был, как положено, вход для преподавателей. Возможно, с перепугу я сделала все слишком быстро и выбилась из темпа восприятия почтенной аудитории. Ученые мужи ахнули. Великий Карп выдрал клок из шевелюры и вылупил глаза с выражением типичной еврейской бабушки.
Я давно, задолго до встречи с Великим Карпом, заметила,
что еврейские дедушки со временем становятся похожи
либо на Праотца Авраама, либо на еврейских бабушек.
Великий Карп не был исключением.
Возможно,
если бы слегка побрить, причесать и приодеть Праотца Авраама,
исключений не было бы вобще.
В перерыв ко мне подошло сразу несколько специалистов в теории графов, один - так прямо с мировым именем. Всех интересовало только одно. Никакого отношения к теме доклада вопрос не имел... Как ты это сделала? - вопрошали мэтры и децимэтры любимой науки, - ты вдруг возникла из ниоткуда прямо на "биме".
Эдна оказалась благодарным слушателем. Хихикала и ахала в нужных местах, узнала аудиторию и, как выяснилось, тоже боялась сидеть у окна в иголке. Ее укачивало. Мы понимали друг друга...
Обсмеяли мою кратковременную, но - почти мировую славу. Я расправила нейлоновую парикмахерскую пелеринку, поудобней уперлась локтями в коленки, подбородком в ладошки - рассказывай, твоя очередь.
Библиотека в кампусе.
Огромная прозрачная лестница (по ней страшновато ходить, хочется зажмуриться и покрепче схватиться за перила).
Девушка в длинном сарафане (позже он будет обрезан единым взмахом ножниц - гневно, решительно, выше колен, - со всем своим узорным нарядным подолом).
Любимый сарафан - strapless, подол до земли - идет гибкой длинноногой девчонке, она впервые надела его в Университет. До сих пор неукоснительно следовала строгому дресс-коду, заданному мамой.
Локти, коленки, ямка у основания шеи - всегда прикрыты.
Будь скромной.
Ты идешь в Университет учиться, а не на улицу продавать себя,
как соседская Мазаль, Бг ей судья...
Губы у мамы поджаты, брови сведены. Никто и не спорит, но - лето в разгаре, сессия позади - и такая трудная! Все готовятся к пересдачам, а Эдна - отличница, претендент на стипендию Президента, выше нос, девочка! Всего-то вернуть книжки в библиотеку. Немыслимая гора этих книжек, черт бы их побрал. Не влезли ни в одну сумку. Папа подбросил к кампусу, к самой иголке.
Вот папа - совсем другой человек.
Никогда ничего не запрещает.
Еще маленькой сказал: доча, я тебе доверяю.
И Эдна все оценивает не только своими глазами,
а - как бы еще и папиными.
Не подвести.
Тех, кто верит, нельзя подводить.
Бабушка, мамина мама, из верующих. Была, до Войны. До Великой Войны, потому что просто войны у нас всегда. Мы - воюющий народ.
Бабушка росла в религиозной семье. Прадед - ее отец - был почтенный человек в местечке, сойфер - переписчик Торы. Женился на дочери фабриканта, в семье которого столовался по субботам.
Окажите честь, рабби, - говорили в общине, -
почтите наш дом своим присутствием в Шаббат.
Но с тех пор, как молодой кудрявый сойфер
приглянулся рыжей дочке фабриканта,
он чтил своим присутствием только ее дом.
Решительная "мейдэле" нацепила платье, сшитое варшавским портным, отвела тощего цадика под хупу, взяла в белоснежные ручки всю бухгалтерию немалого отцовского производства, наштамповала выводок рыжих дочек и всем дала образование. С тех самых пор, - говорит Эдна, - у нас по материнской линии решительные дамы, берущие в мужья тощих nerd'ов.
Рыжие, - добавляю мысленно, -
верна моя догадка.
Старшенькая, Хели, будущая бабушка Эдны, успела выйти замуж перед самой войной. Студентка консерватории, единственная девушка в классе композиции, сочинительница пиютов - религиозных гимнов, гордость папы и мамы, выбрала в мужья кантора. Их дом всегда звучал: когда молодой муж пел, Хели-Рохеле была ему камертоном, а иногда и сама подпевала. Соседи светились улыбками. Соседка и спасла Хельку, когда мир перестал существовать. Все отправились в рай, а Хелька осталась в аду, и только маленький птенчик в животе пел свою песенку, заставлял жить. Сын, похожий на своего певучего отца, - думала Рахель. Родилась дочка, больше похожая на чуть живого рыжего котенка, чем на человеческое дитя. И в другой стране, в другой жизни, выросла совсем не такой, как полагалось бы девочке из хорошей ашкеназской семьи, дочке кантора, внучке сойфера.
Моя мать - полицейский, - говорит Эдна, -
а бабка в Судный День включает во всем доме свет,
непрерывно пьет горячий чай,
показывает небу кулак
и ругается на трех языках...
-- Сводит счеты? - киваю я, -
моя бабушка тоже иногда предьявляла счет,
я помню, как это бывает.
-- Ну да, именно так, - вздыхает Эдна, -
поэтому я с детства знаю, что нельзя обманывать доверие,
из этого вырастает безумие.
Студентка-отличница, достойная отцовского доверия, поднимается с горой книг по прозрачной лестнице к библиотеке.
Какая ловкая и грациозная девушка, - думает Эдна,
- ведь отличница, а совсем не воображает...
Ну, почти совсем...
И в этот миг - мира в душе и полного согласия с гармонией мира внешнего, - ловкая отличница грациозно наступает на собственный подол. Тихий треск, скольжение легкой ткани. Прекрасный сарафан strapless подло сползает, обнажая белоснежную грудь и даже - немножко - загорелый живот.
Тяжелая стопка книг валится на ступеньки.
Твердые тома на английском бойко скачут вниз,
плоские блины Открытого Университета вяло расползаются под ногами.
Девушка сворачивается улиткой, видна только узкая спина, полускрытая рыжими кудрями, с бусинками позвонков и незагорелой поперечной полоской. Еще сидя, акробатическим движением натягивает сарафан. Пылают уши, лицо, плечи. Добела выгорают веснушки.
Дружный, в едином порыве, стон мальчишек-студентов: - зачем, было так красиво!
Тощий nerd с сияющей очкастой физиономией глядит Эдне в глаза, а кажется - прямо в душу, минуя промежуточные субстанции.
-- Эх, теперь я знаю, о чем мечтать! - количество моих желаний только что удвоилось... нет, утро... - парень замолкает, и девушка, стоя над грудой книг, на продувной прозрачной лесенке, вдруг видит его насквозь - с мечтами, которые вот сейчас расцветают и множатся, и в каждой из них видит - себя.
Они поженились через полгода. Он не отдал ей на растезание остатки бедного сарафана. Он вообще оказался фетишистом, памятным к мелочам, а она - решительной, безоглядной и резкой. Собственно, она всегда и была такой.
Она - экономист, аналитик, человек, склонный к прямым решениям и сжиганию старых мостов. Он - психолог (теперь уже довольно известный психолог), мягкий и смешливый.
-- И ты понимаешь,- говорит она возмущенно, - эта рыжая паршивка, наша старшая дочь,- крутит своим бохером так, что мне его жалко становится!
-- А ты сама?
-- Ну, я... мне можно, мы тридцать лет вместе... Хотя, ты знаешь, я крутила им, как хотела, с первого дня... Но у нас же все было иначе... Ах, да что тебе обьяснять, ты сама видишь, что они, нынешние, ничего в этой жизни не понимают!
===============================================
ПРИМЕЧАНИЯ
*** фотография из сайта Университета Хайфы. Их там еще много.
Чтобы уменьшить объем файла, пришлось картинку немножко обрезать
(никаких реминисценций! исключительно по требованию портала ПРОЗА!)
*** с т а р а я ведьма отличается от ведьмы м о л о д о й, в первую очередь,
километражом боевых вылетов. Это ни в коем случае не дает ей права
ворчать на молодежь. Но все прочие преимущества, конечно, за ней.
*** б и м а - ударение на И. Это - кафедра, сцена, площадка на возвышении.
Требуется время, чтобы преодолеть страх сцены.
Я преодолела страх сцены много лет назад,
но при сильном ветре, на 19-м этаже иглы, этого оказалось недостаточно.
*** м е й д э л е - девушка, отроковица.
Ласковое обращение еврейского папы к дочери.
Еврейские мамы знают, что шелковые кудри и большие ясные глаза -
обычные атрибуты м о л о д о й ведьмы,
И, будучи ведьмами старыми, с хорошим стажем боевых вылетов,
прекрасно управляются с дочками без этих телячьих нежностей.
*** ц а д и к - праведник.
В каждом поколении каждой еврейской семьи непременно заведется цадик -
задумчивый книжник, не умеющий считать деньги,
но умеющий тонко и точно отличать добро от зла.
Его берегут, им гордятся.
Нынешние м о л о д ы е ведьмы таких сторонятся,
но во времена, когда нынешние с т а р ы е ведьмы были молоды,
считалось за честь связать судьбу с цадиком.
Нищий цадик, женясь на дочери фабриканта, поднимал престиж ее семьи...
Мой прадед взял в жены дочь раввина.
Бедного местечкового раввина, отца огромной семьи.
Прадед, состоятельный человек, управляющий богатым поместьем,
редкий по тем временам еврей с университетским образованием,
из уважения к тестю-цадику подкармливал его учеников,
давал немалые деньги в Фонд Израиля,
и - втихаря - платил за "крышу" полицмейстеру.
Это спасло "хацер" - учеников-талмудистов моего прапрадеда - в период погромов
*** n e r d - ботан по-нашему. Зачастую подходит под спецификацию ц а д и к а
*** Локти, коленки, ямка у основания шеи - должны быть прикрыты одеждой,
таковы требования "цниют" - скромности.
Традиционный еврейский дресс-код.
Эта традиция, как и все остальные, имеет прямое прикладное значение:
наша маленькая страна делит с Австралией горестное первое место по ракам кожи.
Которые - представьте - не поражают соблюдающих "цниют".
*** блины Открытого Университета -
на самом деле отличные университетские учебники,
лучшие из всего, что можно найти в Израиле.
Отличаются тем, что их издают не толстенными кирпичами в жестком картоне
(о, незабвенные трехтомники Кнута, Фриша и Фихтенгольца!)
а - тонкими, в невесомых обложках лопухами формата фолио.
Учебный курс состоит, как правило, из целого набора таких книжек.
Поступить в Открытый Университет несложно.
Сложно удержаться: требования очень жесткие.
Студент, проваливший курс, подобен Васисуалию Лоханкину,
не достигшему высот физики Краевича.
*** б о х е р - ударение на О - юноша, молодой парень,
достойная пара для м е й д э л е.
Ироничное определение еврейской мамой собственного сына или дружка дочери.
Если сказанное с улыбкой н а ш б о х е р может звучать как поощрение,
т о т еще б о х е р - это уже критика.
*** Теория Графов - раздел математики.
Самый увлекательный (мнение субъективное, а значит искреннее и верное).
Отношение к аристократии не геральдическое, но коренное:
теория создана и развивается истинными аристократами духа,
все они - классические n e r d s, и многие - настоящие ц а д и к и.
Теория Графов лежит в основе всех методов коммуникации,
моделей построения генома человека,
И кучи всего разного, без чего наша жизнь была бы куда менее интересной.