Посмертные записки дубненского политклуба

ПРЕДИСЛОВИЕ

Сейчас, когда в стране опять неспокойно, интересно вспомнить, что было примерно одно поколение назад.

В моём архиве хранятся записи заседаний дубненского политклуба «Демократическая перестройка» и хроника первых альтернативных выборов 1989 года.

Среди записей есть и протоколы заседаний, и нечто вроде рукописного бюллетеня-вестника клуба «Голос из-под мышки» (настоящий вестник, точнее, несколько его машинописных номеров, появился позднее), и зарисовки характеров и сопутствующих нашей тогдашней деятельности событий.

Когда номеров «Голоса из-под мышки» накопилось уже приличное количество, я показал их одному из инициаторов клуба, преподавателю научного коммунизма, члену московской «Демократической перестройки» Сергею Маркову. Товарищ Сергей перечитал их очень внимательно, попросил взять домой и перечитать, а возвращая взял с меня слово не показывать эти записи до поры до времени никому, кроме самых близких, самых преданных идеалам перестройки людей. Я дал слово и до поры до времени его держал. С тех пор прошло больше тридцати лет, и я считаю себя вправе сделать написанное достоянием широкой общественности.

Некоторые записи приведены в исходном виде, но многие сокращены, дополнены и прокомментированы.

Хроника избирательной кампании 1989 года самого начала велась как нечто цельное и поэтому в процессе подготовки этого текста почти не менялась, за исключением мелких правок стилистического характера и удаления деталей, утративших в настоящее время общественный интерес.

Я также счёл полезным дополнить текст отрывочными записями последующих лет, а также включил фантасмагорию «Договор» из журнала Е. Д. Федюнькина «Инсайт».

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

И. С. Селезнёв — генеральный конструктор закрытого КБ «Радуга».

Игошин — помощник генерального конструктора КБ «Радуга».

Александр Новосельцев — инженер КБ «Радуга», председатель Совета трудового коллектива, депутат горсовета XX созыва.

Селегей — инженер КБ «Радуга», пропагандист.

Ольга Тарасова — главврач больницы водников на Большой Волге, депутат городского Совета XX созыва.

А. Д. Фоменко — директор музыкальной школы № 1, председатель депутатской комиссии по культуре, активный сторонник перестройки здания церкви Похвалы Пресвятой Богородицы под концертно-выставочный зал.

Л. Ф. Ставинская — педагог музыкальной школы № 1.

Н. К. Кутьина — секретарь исполкома городского совета народных депутатов.

В. П. Кашатова — секретарь дубненского ГК КПСС.

Гогин — председатель партийной комиссии горкома партии.

Протасов — членкор АН СССР по закрытой тематики (Загорск).

Персианов — директор одной из загорских школ, член горкома, «загорский Ельцин».

Владимир Пальчик — старший научный сотрудник ЛВТА ОИЯИ, активист движения «зелёных».

Владимир Люков — научный сотрудник ЛЯП ОИЯИ, член Общества «Мемориал».

Сергей Ракитянский — научный сотрудник ЛНФ ОИЯИ.

Евгений Федюнькин — системный программист, поэт и политический журналист; сотрудник ОНМО ОИЯИ.

Юрий Алексахин — научный сотрудник ОНМО ОИЯИ, активист общества «Мемориал».

Александр Маканькин — инженер ЛВТА ОИЯИ.

С. И. Федотов — старший научный сотрудник ЛТФ ОИЯИ, секретарь парткома ОИЯИ.

Сергей Афанасьев — освобождённый заместитель секретаря парткома ОИЯИ.

А. А. Тяпкин — профессор, начальник отдела ЛЯП ОИЯИ.

Геннадий Мазный — старший научный сотрудник ЛВТА ОИЯИ, впоследствии депутат горсовета XXI созыва и председатель комиссии по социальной защите.

Алексей Владимиров — старший научный сотрудник ЛТФ ОИЯИ.

В. К. Игнатович — старший научный сотрудник ЛНФ ОИЯИ.

Владимир Кузнецов — научный сотрудник ЛЯП ОИЯИ, один из основателей политклуба и его лидер.

Сергей Марков — аспирант философского факультета МГУ, преподаватель научного коммунизма, инициатор политклуба и один из его основателей.

Геннадий Мышинский — младший научный сотрудник ЛЯП ОИЯИ, коллега и единомышленник Владимира Кузнецова.

Александр Беляев — инженер-программист ЛВТА ОИЯИ, депутат горсовета XX и XXI созывов.

Аркадий Любимцев — сотрудник Опытного производства ОИЯИ, активист движения «зелёных».

Пётр Кулинич — научный сотрудник ЛЯП ОИЯИ.

Владлен Шигаев — старший научный сотрудник ЛВТА ОИЯИ.

Вера Говорова — руководитель детского кружка.

Александр Ковылин — член политклуба.

Алексей Смирнов — поэт.

ОРГАНИЗАЦИИ

«Тензор» — завод ядерной электроники, кузница советско-партийных кадров города.

«Атолл» — закрытое предприятие.

ОИЯИ — Объединённый институт ядерных исследований, международный научный центр.

СМУ-5 — строительно-монтажное управление города.



ЧАСТЬ I. ДИСКУССИОННЫЙ КЛУБ
ПРОТОКОЛЫ ДУБНЕНСКИХ МУДРЕЦОВ

НАЧАЛО

Первые собрания того, что потом стало дубненским клубом «Демократическая перестройка», проходили весной 1988 года в общежитии ОИЯИ на Моховой-6, а в июне были перенесены в ДК «Мир». Согласно преданию от Володи Кузнецова, всё началось с того памятного момента, когда он жарил картошку в общежитии на Моховой-6 и ожидал коллегу Мышинского, а тот всё не приходил, и Володя пошёл него искать. Он обнаружил его на втором этаже — Гена Мышинский спал, свернувшись калачиком. И когда они сели за стол, в комнату вошли Лёша Смирнов — тогда он работал на удивительной должности воспитателя этого общежития и Сергей Марков — лицо новое и приходящее. Пришли ли эти товарищи сразу с бутылкой, или их за нею послали — предание об этом умалчивает, но ясно, что у Маркова, как у преподавателя научного коммунизма, денег на бутылку, конечно, не было.

Вот, собственно, это и были отцы-основатели.

О первом собрании в ДК «Мир» я также услышал от Кузнецова (сам я в это время пил минеральную воду из горы Железной на Северном Кавказе и о том, что в Дубне существует дискуссионный политический клуб, ничего ещё не знал. Володя — рассказчик милостью Божьей, и я как будто увидел всё своими глазами. Обсуждались призывы ЦК КПСС к предстоящей XIX партконференции (от которой в памяти народной осталась фраза «Борис, ты неправ»).

Это был настоящий праздник плюрализма. Каждый говорил что хотел, каждый слышал только себя.  Когда люди выговорились и начали слышать друг друга, в правый холл ДК «Мир» ворвался коротко одетый спортивного вида человек в майке и трусах; в правой руке он держал теннисную ракетку. Все сразу замолчали и уставились на него: что он имеет сказать и по какому праву? Оказалось, он играет теннисном корте рядом с ДК и ловит долетающие до него из распахнутого окна обрывки фраз, и теперь, воспользовавшись перерывом, он прибежал сюда сказать всё, что он думает по поводу жалкого интеллигентского сборища, которое он видит перед собой: пока вы тут рассуждаете, ребята по другую сторону баррикад уже формируют боевые отряды «Памяти», и если так будет продолжаться, то скоро всем нам, мыслящим людям, настанет хана!

Тут человека с ракеткой снизу свистнули, и он убежал, а собрание, возбуждённое его речью, снова забурлило... И когда страсти снова улеглись, и дискуссанты снова стали слышать друг друга, этот неуёмный человек нанёс визит ещё раз, и стало ясно, что есть какая-то адская связь между перерывами в игре и ходом обсуждения призывов ЦК КПСС к XIX партконференции. Человек с ракеткой собирался было кинуть в топку дискуссии очередную бутылку с зажигательной смесью, но увидев, что со времени первого его визита ничего в принципе не изменилось, интеллигенты не обрастают мускулами и в отряды «антипамяти» не вступают, утратил интерес к этому сборищу и ни разу потом на заседаниях политклуба не показывался.

Это было время надежд, тот сравнительно недолгий период, когда занятие политикой было делом романтическим — более романтическим, чем туристские походы и костровые песни. В нашем клубе, если брать от его истоков были изначально два физика-экспериментатора, затем пришёл физик-теоретик, был поэт, один философ, работники культуры — и ни одного бизнесмена, типичная картина начального периода революционного движения.

ПРЕСТУПЛЕНИЕ СЕРГЕЯ МАРКОВА

Будущий политклуб постепенно обретал структуру. Был учреждён библиотекарь, чуть позже казнячей (чтобы оплачивать поступающую из Москвы литерутуру) и,конечно, протоколист заседаний. Библиотекарем стал Лёша Смирнов, казначейство взял на себя Рустам Гизатуллин, а вести протоколы взялся я.

Забегая вперёд: может быть, главное преступление Маркова против Советской власти — это подрывная литература, которую он привозил из Москвы; после того, как клуб перестал существовать, у Рустама, как казначея клуба, остались запутанные финансовые отношения с Марковым, которые он так и не смог  распутать и погасил за счёт коммерческой структуры, в которой он тогда работал, отнеся соответствующие расходы по статье «благотворительность» (что налогом не облагалось).

В начале августа Марков сказал, что хватит обсуждать положение в стране, пора приступать к делу — и для начала предложил написать письма в прогрессивные газеты и журналы с протестом против введённых лимитов на подписку. Тёплым августовским вечером, пока я на Левом берегу собирал подписи под нашими протестами, рабочие из жилищно-коммунального хозяйства украли у меня велосипед...

«ГОЛОС ИЗ-ПОД МЫШКИ» №1.

24 августа 1988 года, среда.

Холл первого этажа ДК «Мир».

Володя Кузнецов для затравки сжато и выпукло,  в свойственной ему манере, выдал последние новости — о Медицинском Инженерном Центре (сокращённо МИЦ), который в скором времени появится в Дубне, чем привёл слушателей в состояние лёгкой эйфории.

Далее товарищ Сергей рассказал о митинге «Демократического союза» на Пушкинской площади, а точнее — о его разгоне силами отрядов милиции особого назначения (сокращённо ОМОН), созданными специально для работы с неформалами.

Обсуждались вопросы:

1. О помощи горкому в соцопросе граждан города.

2. X xxxxxxxxxx xxxxxxxx (изъято цензурой).

3. О работе в школах.

4. О выступлениях против Указа о демонстрациях.

5. О мерах по решению продовольственной программы города.

Приняты решения:

1. Направить в центральные издания письма с протестом против лимитов на подписку.

2. Принять участие в социологическом анкетировании горожан.

3. Определить предварительную дату проведения дискуссии в общежитии «Тензора» — 30 августа сего года.

Сделаны новые шаги по организации и бюрократизации клуба: в его структуре помимо библиотекаря появились протоколист заседаний и оргсекретарь.

Под занавес Володя Кузнецов в форме басни поведал историю создания и распада Дальневосточного дискуссионного клуба, а вместо морали упомянул о разработанном им пакете взаимоувязанных предложений по перестройке важной отрасли нашей экономики — академических институтов.

— Я готов, — сказал он, обнажая бицепсы, — обсуждать на самом высоком уровне, но только в широком кругу специалистов!

Его выслушали с большим уважением, если не считать Гены Мышинского, который сидел рядом и как друг улыбался в сторону.

СТАЛИНИЗМ И ФАШИЗМ

9 сентября состоялась дискуссия в общежитии на Московской-2, более известном как Хилтон или Гриль (а также Шахматная гостиница). Тема дискуссии — «Сталинизм и фашизм: сходства и отличия». Гладильная на девятом этаже, переоборудованная под Красный уголок воспитателем общежития Иосифом Ильичом (все стулья — ярко-красного цвета), была переполнена.

Пока отсутствовал главный забойщик дискуссий — Марков (он в это время, как студент перед экзаменом лихорадочно штудировал «Утопию у власти» и главные признаки тоталитарного государства), Володя Кузнецов сделал маленькое вступление, сообщив, что один наш товарищ (все тот же товарищ Сергей) был на Пушкинской площади, когда там отряды милиции особого назначения в бронежилетах (только что созданный для работы с неформалами и прочими бунтовщиками ОМОН) разгоняли митинг ДС, и знает правду.

Марков с самого начала предупредил, что сходство двух общественно-политических систем, упомянутых в объявлении, бросается в глаза, и для Запада их генетическое родство очевидно, но у человека, воспитанного на идеалах и преданности идеям социализма, одно написание этих двух слов в строчку вызывает шок: железный кордон, внутренние паспорта, прописка, однопартийная система, сращение партийных и государственных органов, враги нации или народа, отъезд за границу равносилен измене Родины, и так далее.

Можете ли вы дать определение фашизму? — последовал вопрос оппонента средних лет. Марков неожиданно замялся. Не думаю, что ему нечего было ответить, скорее всего он знал, кто задал ему этот вопрос, и замялся изза того, что у него кончался срок аспирантуры, а место ассистента на кафедре научного коммунизма для него всё ещё оставалось под вопросом. Воспользовавшись паузой, предоставленной ему Марковым, его оппонент обратил внимание на то, что фашизм итальянский сильно отличается от немецкого фашизма, и вообще это очень ответственная тема и ещё полгода назад такая дискуссия вряд ли была возможна.

Члены клуба поняли молчание Сергея — пора тоже что-то класть на алтарь победы — последовало предложение сузить понятие фашизма и сравнивать сталинизм напрямую с гитлеризмом...

Более тонкое замечание сдела молодой человек из противоположного угла гладильной: сходство может быть существенным и случайным, глубинным и поверхностным, следствием программы, заложенной в организм, или результатом приспособлением к окружающей среде — так кит похож на рыбу, но рыбой не является, то есть, давайте поговорим о генотипе и фенотипе. Володя тут же ухватился за эту мысль и стал доказывать, что сходство именно генетическое, но, будучи физиком по природе, образованию и образу жизни, он быстро пересёк границу между живым и неживым и вторгся на территорию физики, где у него не было проблем с аналогиями: он вспомнил о ФАЗОВЫХ ПЕРЕХОДАХ.

И тут пошло-поехало: аналогию подхватили, стали развивать, и на периферии дискуссии уже иронизировали по поводу фазовых переходов первого и второго рода: Февральская революция — первого рода, а Октябрьская — второго, то есть, переворот.

Марков переключил себя в состояние социолога и с интересом наблюдал за происходящим.

ПУТИ РАЗВИТИЯ СТРАНЫ

«Перспективы развития страны после XIX партконференции» — так называлась лекция известного в Дубне кандидата философских наук В. П. Лебедева. К лекциямВалерий Петрович никогда специально не готовился и потому предпочитал называть их беседами; одна из таких бесед состоялась в Доме учёных пять лет назад: «Русь между Востоком и Западом».

Сделав краткий обзор социально-политических учений, начиная с Томаса Мора и Кампанеллы и заканчивая Лениным и большевиками, Валерий Петрович поставил всем «неуд» и, перемахнув ещё через 70 лет, шагнул в современность.

Оставив без внимания идеи коммунизма и социальной справедливости, лектор сосредоточился на проблеме управления страной. Вкратце: идея совмещения партийной и государственной власти в одном лице осталась нерасшифрованной и непонятой; разделение властей сейчас — вещь нереальная, потому что в массе народной эта категория, как и понятие о правовом государстве, пока ещё чистая абстракция, не наполненная содержанием. Центральная мысль: наш путь к демократии лежит через длительный период просвящённой монархии. То есть, нам надо вернуться на сто с лишним лет назад, во времена Александра Второго Освободителя, и пройти заново этот путь.

Такой тип государственности, далекий от идеалов большинства тех, кто пришёл на лекцию, произвёл удручающее впечатление. Разочарование однако быстро сменилось деловым интересом: кто будет монархом? Кого возвести на рон? Её величество КПСС, некое коллективное руководство или конкретное физическое лицо?

Лебедев сравнил ситуацию в стране с пробкой на эскалаторе, когда двигаться вперед можно только, делая шаг вперед одновременно всем вместе — а для этого требуется человек с мегафоном, подающий команды «стой!» и «шаг вперед!». Отвечая на вопрос о том, что это за странная фигура с мегафоном, Валерий Петрович расшифровал, что речь фактически идет о сильном авторитарном режиме, который был при Ленине.

Кто он, Ленин сегодня? Лектор назвал фамилию деятеля пражской весны (чехи, сидевшие в зале, закивали головами), в пятидесятые годы этот человек учился в Московском университете, и в его книге воспоминаний есть такой эпизод: после XX съезда партии и «закрытого» доклада Хрущева студент юридического факультета Миша Горбачёв будто бы, в подражание молодому Герцену, вьшел на Ленинские горы и дал там клятву, что, когда вырастет, покончит со сталинизмом в стране. И, заметил лектор, оглядываясь на последние два года, приходишь к выводу, что пока он эту свою юношескую клятву выполняет, заключил лектор.

*  А вот с кем Миша Горбачев вышел на Ленинские горы? Герцен-то вышел не один, с Огарёвым! Эта деталь выпала из лекции-беседы, а, может быть, я сам её сразу пропустил мимо ушей, потому что фамилия Лукьянов мне тогда ещё ничего не говорила. *

Лебедева спросили, что будет дальше. Он засмеялся:

— Хотел бы я знать, что будет дальше со мной!

КЛУБ ЗАЯВЛЯЕТ О СЕБЕ

23 сентября состоялась ОТКРЫТАЯ (так было отмечено в объявлении) сессия горсовета, посвящённая экологии и природопользованию. Это было любопытное заседание, во всяком случае, для большинства из нас, кто на подобных мероприятиях ни разу не был. Милиционер на сессии, как предупреждал Пальчик, был, но вход не загораживал; он потом в буфете стоял за мной в очереди.

— Вам тоже кофе? — спросила его буфетчица.

— Да, и две ром-бабы с собой, если можно.

— Можно, но ром отдельно, — сказала буфетчица, заставив милиционера покраснеть.

Первым выступил заместитель председателя исполкома т. Лебедев; пройдясь по всем болевым, как он сказал, точкам: выбросы в атмосферу, загрязнение воды, заболачивание почвы и разрушение правого берега Волги — Александр Иванович сделал вывод: экологическая обстановка в городе НОРМАЛЬНАЯ.

Председатель депутатской комиссии по охране окружающей среды В. А. Карнаухов иронически заметил, что вывод довольно неожиданный, после чего обратил внимание на недостаточную гласность в вопросах строительства и предложил объявить мораторий на вторжение в лесопарковую зону города — где отдыхают, между прочим, НАШИ ИЗБИРАТЕЛИ. Все, конечно, поняли, что он имеет ввиду здание СМУ-5, которое строители возвели на краю соснового бора ЛВЭ,потеснив к тому же детскую площадку.

Боевито выступил главный инженер СМУ-5: осудить, пресечь и давать нам настоящие технические проекты, а не пародии на них.

Выступавший за ним директор СПТУ т. Берёзкин сказал, что ему понравилось выступление строителей, но давайте же, товарищи, отличать наконец муху от котлеты — конюшня это, конечно, хорошо, но свинарник всё-таки нужнее, семь лет строить — это что?!

О том, как борются на Дубненском машиностроительном заводе с загрязнением окружающей среды, рассказал главный инженер завода Н. С. Удальцов. Несмотря на то, что эта борьба обходится заводу в 700 тысяч ежегодно, руководство завода намеревается её усилить: выбросы в атмосферу сократить в 4 раза по пыли и в 3 раза по газам, а в отношении Южной канавы, воды которой несут с собой всю таблицу Менделеева, уже намечены проекты третьей очереди очистных сооружений и первой очереди ливневой канализации — к концу следующего года.

Депутат Миллионщикова с Левого берега в дополнение к его выступлению напомнила о навозной жиже, которая стекает от подсобного хозяйства ДМЗ впадает в Южную канаву, а оттуда в Волгу...

Свалка, автотранспорт, котельные, органика из Яхромской поймы, очистные сооружения, отстутствие ливневых канализаций, деятельность ДМЗ, заболачивание почвы, отсутствие единого лесного хозяйства и острый недостаток гласности в вопросе о плановой застройке города — вот, очень кратко, общая картина экологии города. 

С предложением делать замеры в четырёх сферах с последующей публикацией в экологическом вестнике от лица клуба выступил Володя Кузнецов; мы хотим знать, что мы пьём, едим и чем дышим. Нина Николаевна Новикова, начальник городской СЭС, нашла это предложение дельным. Но... предложила ограничиться теми замерами, которые уже делает СЭС. Что касается остальных...

— Я видел их лица. — сказал Володя про депутатов. — Они СПАЛИ.

Что ж, их тоже можно понять, они ведь тоже люди — целый день даже просто так просидеть на одном месте и то тяжело!

После обеда долго голосовали за поправки к резолюции, предложенной комиссией по охране природы. В семь вечера председательствующий объявил, что сессия завершила свою работу, и народ хлынул на улицу. Народные избранники наряду со своими избирателями демократично штурмовали автобусы...

А как же многостраничный труд Кузнецова-Пальчика? Судьба его оказалась незавидной: кто-то видел, как, не зная что с ним делать, его опустили в корзину для бумаг.

На очередном заседании клуба Кузнецов рассказал, как оценил нашу инициативу его научный руководитель В. А. Карнаухов:

— Ну как, Виктор Александрович? — спрашиваю его.

— Что «как»? Вы не сказали ничего нового.

Я обиделся.

— Если я не сказал ничего нового, то почему же вы сами этого раньше не сказали?

— Лучше бы вы сказали о новом корпусе СМУ-5.

— Виктор Александрович, мы же не можем стрелять по всем мишеням одновременно!

На следующий день прибегает ко мне:

— И всё же, что вы собираетесь предпринять в отношении строителей?

Я говорю:

— Как что? Устроим пикет.

Он смотрит на меня влюблёнными глазами:

— А как?

— Устроим прямо у них в корпусе штаб по борьбе за передачу здания детскому клубу «Ласточки», — говорю.

— Ну, знаете, — говорит, — у вас и шуточки!

НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ВИЗИТ

Я обедал в «Огоньке», когда там появился Марков; он нёс с раздачи полную тарелку рассольника, держа её в левой руке, а в правой как гранату зажав громадный кусок ржаного хлеба.

— Можно не встать, — сказал Марков.

— Солидно, — заметил я.

Он неожиданно смутился.

— Для пособия по бедности и это чересчур роскошно. Когда я своим студентам сказал, сколько я зарабатываю, они не поверили...

Пока я раздумывал, как сгладить свою бестактность, Марков неожиданно спросил:

— Как ты думаешь, стоит пригласить ДС?

— ДС? — с восхищением переспросил я. — Конечно!

В этот момент он вырос в моих глазах в национального героя, в этакое человечище, рядом с которым не то что в Европе поставить некого, а и прораб перестройки Афанасьев выглядел лилипутом...

Дээсовцев собирались встретить на станции, опознать их предстояло по следующим признакам: один с виду махровый еврей, другой на костылях.

— Как, уже?

Марков непроизвольно хмыкнул.

— Нет, это с детства...

Встречу дважды переносили, а когда я пришёл в воскресенье и узнал от Лёши Смирнова, что встречу на этот раз вообще отменили, я решил поставить на политклубе крест.

— Погоди, — сказал Лёша тревожно, схватив меня за рукав. — Ты всего не знаешь...

Оказалось, что на этот раз нам ПРИШЛОСЬ отменить встречу: на приглашение «ДС» нервно отреагировали в горкоме партии. Нашим там также поведением. Поэтому встречу из тактических соображений следует отложить. В Лёшиной речи я услышал несвойственные ему обороты...

— Представляешь, про меня уже там говорят, что некий Смирнов НАПРЯМУЮ связан с «ДС»! — возбуждённо сказал Лёша; меня, как и его, почему-то поразило слово «напрямую»...

Лёша стоял как тот капитан из фильма «Живые и мёртвые», который в первые дни войны на все вопросы отвечал срывающимся голосом: «Сборный пункт за рекой!»

Какой-то широкоплечий человек с покатым лбом и впечатляющим разлётом бровей ходил вокруг нас, бросая в нашу сторону взгляды; на очередном витке он сошёл с орбиты и направился прямо к нам.

— Здесь будет встреча с неформалами? — тихо спросил широкоплечий.

— С какими неформалами? — враждебно спросил Лёша.

— С Дээс.

— А кто вам сказал? Мы ничего не знаем!

Из-за ДК появились Володя Кузнецов и Гена Мышинский. Мышинский беспричинно улыбался.

— Это наш, — внёс ясность Володя. — Вам уже сказали?

Он вкратце изложил ситуацию. Услышанное удручало. В горкоме Марковым недовольны, в МИРЭА его обвинили в антисоветской и, что ещё хуже, антипартийной деятельности и собираются отозвать рекомендацию в партию, а это значит работы на кафедре ему после аспирантуры не видать.

— Так что Марков отпал. Теперь ему придётся отречься от клуба и каяться, но, боюсь, что уже и это не поможет, коалиция в МИРЭА против него уже сложилась, — озабоченно сказал Володя.

Я заметил, что мы похожи на ящерицу, которой прищемили  хвост. Лёше этот образ понравился:

— Мы будем отбрасывать хвост, а сами наращивать новый!

— Да, но нам, похоже, наступили на голову, — задумчиво возразил Володя.

Из-за угла здания показался изящный худощавый человек с чёрными усиками щёточкой, одетый в демисезонное пальто бежевого цвета и с зелёной шляпой на голове.

— Идут брать, — пошутил Володя.

— Тикайте, товарищи! — пошутил Гена.

— Это наш, — внёс ясность я.

Впору было петь «Варшавянку»... И только когда из-за ДК появилась товарищ Вера, символ революции, мы воспрянули духом. Кузнецов предложил продолжить обсуждение в буфете, за чашкой кофе, а Санчо Панса Мышинский заметил, что при таких обстоятельствах нам бы больше подошло пиво.

Легализоваться или разбежаться? Вот что было вопросом № 1.

— Разбежаться не хотелось бы, — задумчиво сказал Володя. — Хорошую игрушку мы придумали...

Но вот кофе был выпит, а джем сьеден, и мы пришли к выводу, что есть и другие варианты, и вообще, для нас сегодня приготовлена комната в Мышкином доме, специально для встречи с «ДС», и мы и пошли в Мышкин дом, чтобы продолжить обсуждение, хотя понимали, что будем говорить в микрофон.

Первым было отвергнуто предложение примкнуть к «Мемориалу» — у этих людей свои задачи, не решённые предыдущим поколением. Отвергли и предложение «сдаться властям» — зачем так прямо в логово, если ещё неизвестно, сможет горком что-нибудь серьёзное против нас предпринять? Не драматизируем ли мы ситуацию?

— Муравейник потревожен, и муравьи лихорадочно ищут палку, — задумчиво произнёс Володя. — Когда они её найдут, они начнут её грызть.

Конечно, он имел ввиду горком, у которого за лето под боком вырос политклуб, но мне показалось, что этот образ подходит и для нас.

К третьему, очевидному предложению: работать дальше, как будто ничего не случилось, и добиваться признания конкретными делами — пришли тем не менее не сразу.

— Нам надо не давать им покоя, предлагая себя для конкретных дел. Как в шахматах, методом «бешеной ладьи», угрожая королю патовой ситуацией. Они боятся экстремизма. По-видимому, наша страна такова, что мы можем нормально двигаться только через конкретные дела.

Они боятся экстремизма... А чего боимся мы? Можно ли считать дээсовцев экстремистами на том лишь основании, что они предлагают себя в качестве жертв — «мы ляжем на проволоку, а вы пойдёте по нашим телам»? Неужели и гандизм, кампания гражданского неповиновения — это тоже экстремизм, его изощрённая форма?

В итоге решили считать, что ничего не случилось, и продолжать начатое, а если сдаваться, то только Советской власти.

— Можно продолжить лекции в общежитиях, — напомнил я.

— На какую тему?

— На ту же, или на другую.

— Например, «КГБ: миф или реальность?» — задумчиво сказал Володя...


Политический режим, при котором мы жили, оказался демократичнее, чем мы думали: в декабре Маркова приняли кандидатом в члены КПСС, хотя и промурыжили в два-три раза дольше, чем остальных, и почти все вопросы были о политклубе, как рассказывал Марков.

— На детекторе лжи испытывали? «Вы действительно разделяете коммунистические убеждения и согласны с уставом партии?»

Марков хмыкнул:

— В сущности неплохие ребята. Но с ними ещё работать и работать.

Год спустя от одного из членов горкома партии я узнал, что его только спросили, состоит ли он в политклубе, и всё, и он ответил, что нет.

ДОРОЖНАЯ КАРТА ВЛАДИМИРА КУЗНЕЦОВА

Из дневника:

28 сентября. Вечером зашёл в «Огонёк», ужинал с ТГ. Пришла Вера Говорова, потом появился Серёжа Ракитянский. ТГ ушёл. Мы посидели немного и отправились в ДК.

— Когда ты пригласил этого человека в клуб, я ужаснулась, — сказала Вера.

— А что такого?

— Как только он туда войдёт, я тут же выйду. Я знаю его по занятиям виндсерфингом. Он постоянно вносит в собрания истерический и скандальный характер. Качает права и хочет настоять на своём. Как женщина!

— Для него не так важно, какую позицию занять, главное — противоположную, понимаешь? Он спорит из спортивного интереса.

— Как раз женщины так и поступают, — заметила Вера. — Он как женщина.

— Да, женщины любят настоять на своём, — согласился Серёжа Ракитянский. — Это я по своей жене знаю.

— Из вредности характера, — в свою очередь согласилась Вера и тут же спохватилась: — Надеюсь, вы не будете меня иметь в виду?

— Нет, что ты. О присутствующих вообще не говорят. Но сами женщины называют это принципами.

— Да, — сказал Серёжа, — например: «Не могу поступиться принципами»!

И мы по очереди рассмеялись.

«Голос из-по мышки» № ...

Большой сбор, объявленный накануне, собрал от силы 15 человек. Первой высказалась Лена Ракитянская, она же фактически (вместо Пальчика) вела заседание.

— Можно мне выступить и от твоего имени тоже? — спросила она мужа.

— Можно, — согласился муж. — Хотя я ещё не знаю, о чём ты будешь говорить.

Предложение супругов Ракитянских состояло в том, что пора бы дать клубу имя — так разговаривать в официальных кругах, потому что прежде чем слушать, тебя первым делом спрашивают: а вы от какой организации, товарищ? Ах, от себя лично... Ваше личное мнение... А у нас — общественное!

Кто-то предложил назвать наш клуб «Дубна» — и тут же сконфузился; мой «Фурункул» также не прошёл, и ещё у меня в запасе был «Буревестник», но я уже дискредитировал себя «Фурункулом».

— «Потерянное поколение»!

— «Реваншисты», — понимающе кивнул Кузнецов.

— Мы с Леной посоветовались, и решили, что хорошее название будет — «Гражданская позиция», — сказал Серёжа Ракитянский.

Кто-то поправил: «Гражданская ОПпозиция» — и предложение Ракитянских также не прошло. В конце концов решили, что «вопрос должен отлежаться».

И вернулись к конкретным делам, которыми мы должны завоевать известность и уважение в городе...

Гена Мышинский, досееле мирно дремавший в кресле, встрепенулся:

— Кстати, джентльмены, имею честь сообщить, что комитет комсомола согласен оплачивать нам литературу на сумму 50 рублей ежемесячно. Будем брать?

— А какие обязательства это на нас накладывает?

— Решительно никаких.

— Это пока, а потом?

— Джентльмены, давайте решим, — настаивал Гена, — один очень конкретный вопрос: брать или не брать?

— Брать обязательно! Пока это не накладывают на нас никаких обязательств.

— А когда наложат?

— Тогда перестать брать!

На этом и порешили.

Казалось, все выговорились, темы исчерпаны, и пора расходиться. И тут в наступившей тишине прозвучал Володя Кузнецов:

— Я долго ждал... Теперь я буду говорить.

Мы были ошеломлены пакетом смелых предложений, которые он выстроил как в геометрии Евклида, дедуктивно, так что каждое последующее предложение логически вытекало из предыдущего. Во-первых, сказал он, конкретные дела нужны нам не сами по себе, а для завоевания известности и доверия в городе, а наша главная задача — это подготовка к выборам, которые состоятся весной, ибо от того, какие люди попадут на Съезд, зависит то, как мы будем жить, в том числе и в нашем городе, а чтобы влиять на результаты выборов, чтобы формировать общественное мнение, нам нужен печатный орган — бюллетень клуба; люди должны знать, кого они выбирают; а для того, чтобы выпускать бюллетень легально, нам надо зарегистрироваться в горисполкоме, что, в свою очередь, требует разработки программы и устава, которые потребуются при регистрации политклуба.

Обрушив всё это на нас, Володя с видом человека выполнившего свой долг откинулся в кресле. Как сказал бы Антон Павлович Чехов, все были приятно ошеломлены. Разработку устава клуба взял на себя Серёжа Ракитянский. А кто взялся за программу? Не помню. Скорее всего, тоже Ракитянский.

«ГОЛОС ИЗ-ПОД МЫШКИ» № 16

Правый холл ДК «Мир». Основные темы: надвигающаяся сессия горсовета, вопрос о Ратминской церкви и кампания развёрнутая городскими властями против депутата Беляева — конкретные дела искать не пришлось, они нас сами нашли.

И снова заседание вела Лена Ракитянская. По рукам ходили воззвания, декларации, прожекты и прочие бумаги.

Володя Пальчик проинформировал об учредительном съезде Всесоюзного экологического союза, на который мы можем послать своего делегата с правом совещательного голоса, если уплатим сравнительно скромный вступительный взнос в 25 рублей.

— Народ, я предлагаю скинуться по рублю, — раскрыл скобки Пальчик, и народ привычно полез за кошельками.

Из гостей на заседании присутствовал представитель московского клуба «Орбита»; его попросили рассказать вкратце, чем они занимаются. Оказалось, что они, как и мы, много дискутируют, а ещё они  участвуют в кампании за реабилитацию Троцкого и восстановление его в партии.

— Вот выйдет закон о проститутках, и никакой реабилитации не будет, — заметил Миша Брусин, дубненский бард, заглянувший к нам на огонёк.

Его спросили, почему.

— Помните, как Владимир Ильич называл Троцкого?

И хотя Миша малость ошибся, проститутками Владимир Ильич назвал Зиновьева и Каменева, и то один раз, а Троцкого, ласково, Иудушкой, Мишину шутку одобрили, и даже московский гость вежливо улыбнулся.

«ГОЛОС ИЗ-ПОД МЫШКИ» № 17

Правый холл ДК «Мир». Снова наполовину обновлённый состав. Обсуждается очередная программа клуба. Стас Стеценко просит слова (как «посторонний человек»):

— У вас отсутствует главное — программа действий. Вы выступаете за правовое государство? Так и сделайте эту идею центральной.

В качестве отступления: Толя Чвыров выходит в коридор покурить; пытается зажечь спичку — одну, другую, третью — и не может; смотрит на коробок, читает название фабрики. Спрашивает Пальчика:

— Володя, а когда вы осуществите свою программу, спички этой фабрики будут зажигаться?

...К концу заседания явился Марков; непринуждённо развалился в кресле и с удовольствием сообщил, что он только что с лекции, рассказывал студентам о рабочем классе и кооперативном крестьянстве, сеял разумное, доброе вечное. И сходу предложил выйти на Октябрьскую демонстрацию отдельной колонной, со своими транспарантами: «Не человек для социализма, а социализм для человека», «Вся власть Советам!», «От гласности — к свободе слова», «Церковь — верующим». Но, добавил, лозунги надо утверждать в горкоме — а в горком, как оказалось, никто идти не хотел. «А напрасно, — сказал Марков, — напрасно; там очень хорошо».

Кто-то вспомнил о библиотеке и 50 рублях, и взгляды устремились к Мышинскому.

— А что вы на меня смотрите? — возразил он. — Вы на Лёшу смотрите!

И тут, как в театре, входит Лёша Смирнов и, кусая бороду, сообщает, что в горкоме его уже считают, как ему рассказывали, чуть ли не главным зачинщиком кампании за передачу Ратминской церкви верующим и вообще бунтовщиком и смутьяном, а это ему, как работнику идеологического фронта (всё-таки воспитатель общежития), совсем не в плюс. И в горком комсомола он больше не пойдёт, ему противно смотреть на эти рожи.

— Джентльмены, кому не противно? — спрашивает Мышинский.

Вопрос повисает в воздухе. 

***

О программе: она так и не была принята. Первый вариант, насколько я помню, был вялым и бесцветным текстом, в котором присутствовало даже никому не нужное слово «интернационализм», а за какие-то две-три недели, переработанная дважды, программа изменилась до неузнаваемости и представляла в итоге нечто среднее между «Демократическим наказом» московской «Демперестройки» и программой партии нового типа «Демократический союз».

 Марков настаивал на том, чтобы в программу вошло слово «социализм», и даже предупредил, что будет драться за это до конца, но все его попытки разбились о либеральные настроения большинства — от социализма уже устали и не воспринимали его ни в каком виде — ни в казарменном, ни в государственном, ни в христианском; не воспринималия даже социализм с человеческим лицом.

— Социализм — это историческая мечта большинства всего человечества, — выложил свой последний аргумент Марков.

— За счёт китайцев, — вставил Беляев, человек в политклубе новый.

— А почему вы так пренебрежительно относитесь к китайцам? — вскинулся Марков.

— Я к ним нормально отношусь. Просто у нас разные представления о социализме. Может быть, они думают, что то, что у них сейчас есть, это и есть социализм.

С названием клуба Маркову повезло больше — он предложил простое и назысловатое «Демократическая перестройка», и на этот раз его предложение прошло. Издалека наш клуб теперь походил на филиал московской (социал-демократической) «Демперестройки». Слово «дискуссионный» в названии клуба было отброшено за ненадобностью.

ЧАСТЬ II. КОНФРОНТАЦИЯ

ДЕПУТАТ БЕЛЯЕВ

Конкретные дела искать не пришлось — одно из них примерно в середине ноября явилось к нам в клуб в образе депутата городского Совета Александра Беляева, собиравшего подписи под петицией «Церковь — верующим!» О Ратминской церкви и её истории будет чуть позже, а пока о том, кто такой Беляев. Лучше всего это сделать на примере. Я расскажу, как я с ним познакомился. Это случилось за несколько лет до описываемых событий, когда новый корпус нашей Лаборатории был уже сдан, но не полностью, и функционировал как пусковой минимум; и строители продолжали работать, а лифты в здании после пяти вечера отключались.

Я спускался по лестнице и услышал доносящийся из шахты лифта взволнованный человеческий голос. Прислушался.

— Мила, ты, что ли?

— Да я! — с досадой ответила МилаСеннер.

— Электрика вызвать?

— Да вызвали уже!

На первом этаже электрик (кряжистый человек низенького роста, которого звали Толик, хотя ему было уже за пятьдесят), выслушивал парня в очках, похожего на взъерошенного воробья.

— Там человек застрял! Женщина! — взволнованно сказал парень.

— Ты мне не груби, — сказал Толик.

— Я не грублю, — смиренно ответил парень.

— Объявление, что лифт работает с восьми до пяти, для кого повешено?

Так что когда Володя Кореньков (сейчас — Владимир Васильевич) сказал: «Ты что, Беляева не знаешь?» — я мог с чистой совестью ответить: «Да знаю...»

Два года спустя нашей Лаборатории доверили выдвинуть своего кандидата в депутаты в городской Совет, и по предложению Стаса Слепнёва мы выдвинули Беляева, а в то время это означало избрание — избирательная машина в СССР была хорошо отлажена и работала как швейцарские часы, исправно выдавая гарантированные 99,9 %. Так сама История (выражаясь высоким штилем) выдернула Беляева из компьютерного кресла и швырнула в вихрь последующих событий.

20 июля в его рабочей тетради (были тогда в продаже общие тетрадь большого формата, в коленкоровом переплёте, по цене рубль с мелочью) появилась первая запись — наказы избирателей, а уже 12 августа на заседании комиссии по культуре по инициативе молодого депутата, который так и рвался в бой, при здании церкви был создан депутатский пост*. Судьба выдернула его из компьютерного кресла и швырнула в вихрь последующих событий.

ИСТОРИЯ РАТМИНСКОЙ ЦЕРКВИ

А теперь о самой церкви. Недаром говорят, что свято место пусто не бывает. Первое упоминание о церкви в Ратмино относится к первой половине XVII века. В писцовой книге 1628 года, фискальном документе того времени, читаем: « За Ильёй Осиповым сыном Грязным... село Городища на реке на Волге усть реки Дубны, а в нём церковь во имя Николы Чюдотворца древяна клецки...» 

Два столетия спустя новая владелица имения в устье Дубны реки княгиня Вяземская, урождённая Татищева (внучка первого русского историка), распоряжается на месте сгоревшей деревянной церкви выстроить новую; теперь в церкви два придела: святого Николая и святого пророка Илии. До революции 1917 года здание претерпело реконструкцию, и церковь получила современное название Похвалы Пресвятой Богородице.

С приходом Советской власти для церкви в Ратмино наступают плохие времена. Приход закрывают. Колокола топят в Волге. Бесследно исчезает священник...

Здание церкви передают под хозяйственные нужды; какое-то время в нём размещается СПТУ-95, а после того как училище переводят в Левобережье, в храме окончательно воцаряется разруха и «мерзость запустения».

В генплане 1970 года здание подлежало сносу, но «что-то пошло не так,» и в 1972-м его переводят на баланс ОИЯИ, а кроме того, по инициативе институтской общественности, наделяют статусом памятника культуры XIX века.

Мысли о восстановлении этого памятника, приведения его в божеский вид (другого слова не подберёшь) начинают воплощаться в жизнь во второй половине 1980-х годов, после того как принимается решение о реставрации.

Работы начинаются... и тихо глохнут. Вот тут-то и появляется депутат Беляев.

«ЦЕРКОВЬ — ВЕРУЮЩИМ!»

Его заметка в институтской газете «Строители нуждаются в помощи» приводит административно-хозяйственную машину в движение (в те времена газетное слово кое-что значило). Беляев и сам помогал чем мог: возил на своём мотоцикле «Урал» горячую картошку для строителй на обед, доставил им в старый деревянный дом, где они жили, телевизор, что-то ещё...

Весной, как только сошёл снег, начались субботники. Разгребали мусор, скопившийся десятилетиями внутри здания, ходили с носилками — и члены партии, и беспартийные, и учёные мужи, и, простите за выражение, простые работяги. Какое-то воодушевление было тогда, почти как в фильме Мамина «День Нептуна»...

По мере того как внешняя реставрация близилась к завершению (в июне на куполах укрепили кресты), всё чаще возникал вопрос: а что дальше? Кому передать церковь? Ответ на этот вопрос тогда не казался таким очевидным как сейчас. Даже с учётом того, что это был год, когда в стране победившего социализма праздновали 1000-летие христианства на Руси — событие при Советской власти архинеординарное, (в храмах даже открыто продавали Библию, такого ещё не бывало).

Когда Беляев перестал быть над схваткой и занял определённую позицию? Об этом мог бы сказать только он сам, но он и сам помнит неотчётливо. Помнит только, что последним импульсом стала заметка в областной газете «Ленинское знамя», в которой говорилось об обращении группы верующих Дубны в городской Совет. И он тут же, чуть ли не на ступенях храма, переходит от анкетирования (к которому прибегал неоднократно, и в числе предлагаемых вариантов обязательно упоминал возвращение восстановленного здания «в лоно православной церкви») к составлению петиции «Церковь — верующим!»

10 октября (после правки Светланы Шешуновой) петиция была готова. Первым Беляев подписался сам, почётное право второй подписи предоставил своей коллежанке Наталье Симоновой (помните «Город детства Натальи Симоновой»?). Из воспоминаний Беляева: «...Поставила не раздумывая: «Чтобы бабушки могли свободно ходить в церковь». Потом изрекла: «Посодют нас!» Я возразил было: «Так ничего: всё-таки вместе сидеть будем». А она в ответ: «А ты не радуйся — сидеть-то будем вместе, но в разных камерах!» Вот такие тогда были настроения... Сейчас даже странно об этом вспоминать.

Реакция на сбор подписей последовала незамедлительно. 13 октября в библиотеке на Большой Волге собирается депутатская комиссия по культуре. Присутствующая на заседании библиотекарь Светлана Куликова неожиданно и довольно горячо выступает в поддержку инициативы Александра Беляева... Члены комиссии шокированы. Один из них употребляет сильное выражение «нож в спину»; Беляев и Куликова до сих пор спорят, чей нож он имел ввиду.

В ДНИ ПОРАЖЕНИЙ И ПОБЕД

Вот тогда Беляев и пришёл за поддержкой в политклуб. Как минимум — за подписями под петицией. (Большинство из нас подписали петицию сразу, а я какое-то время раздумывал, пока ясно не осознал, что если уж это здание строилось под определённые цели, то пусть этим целям и служит).

Так депутат Беляев стал членом политклуба и вошёл в его тело как заноза... впрочем, вы понимаете. Уж очень он выделялся на общем фоне. Мы дискутировали, он действовал. Разве что Пальчик в своей экологической деятельности ему соответствовал... ну, и, конечно, Любимцев, который тоже не ради дискуссий в клуб пришёл. Прямо по Марксу: философы прошлого старались объяснить мир, а мы хотим его изменить. Что тут скажешь? Мы сами хотели конкретных дел, и мы их получили.

Тем временем скандал вокруг депутатской деятельности  Беляева докатился до его родной Лаборатории (выражаясь языком того времени, «телегу на производство всё-таки накатали»), и 9 декабря в Лаборатории состоялось расширенное (как было объявлено)  собрание партийного бюро и профкома Лаборатории.

Председательствовал Петя Сычёв, последний секретарь партбюро ЛВТА (правильнее было бы сказать, в данном контексте, Пётр Павлович).

Заслушали отчёт депутата Беляева. Заслушали выступление и его главного  обвинителя, председателя комиссии по культуре А. Д. Фоменко, директора 1-й музыкальной школы — его привёл на собрание (так сказать, «мягкой силой») работник горкома т. Афанасьев, тоже человек из ЛВТА.

Ох и досталось же Александру Денисовичу! Как будто не Беляева собрались обсуждать, а его Фоменко... Держался он, впрочем, хорошо, стойко, как кот, который прячет коггти. На выдвинутых обвинениях уже не настаивал и даже объявил себя другом Александра Васильевича...

Собрание вынесло резолюцию: одобрить депутатскую деятельность Беляева (как говорится, «руки прочь»). Аркадий Любимцев, сотрудник ЛВЭ, напутствовал:

— Берегите своего депутата. Я таких депутатов ещё не встречал.

А уж он-то, с его опытом борьбы с городскими властями, знал о чём говорил.

ПЕРВАЯ «ЦЕРКОВНАЯ»

Наученные горьким опытом столкновений с общественностью города по вопросам о конюшне, о кладбище, об общежитии для малосемейных, о Пентагоне-2 и о здании СМУ-5, городские власти вынесли вопрос о передаче Ратминской церкви под культурно-исторический центр на сессию горсовета.

Решение было принято, верующим в их просьбе вернуть храм Пресвятой Богородицы в лоно православной церкви было отказано, но из-за допущенных при голосовании нарушений (не было кворума, на что обратил внимание депутат Олег Тарасов), пришлось депутатам собираться по этому вопросу ещё раз, под самый Новый год.

ОБСУЖДЕНИЕ ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫХ ИТОГОВ

После фильма «Храм» планировали собраться клубом, но пришло ещё человек двадцать, в том числе директор музыкальной школы, председатель комиссии по культуре А. Д. Фоменко и представитель горкома партии т. Афанасьев.

Председательствовал Пальчик. Он открыл заседание словами:

— Мне, правда, нечего сказать. Я могу дать информацию.

И он дал: о ходе «церковной» сессии, прошедшей четыре дня назад, и о её результатах, о методах исполкома и горкома партии и о потоках дезинформации, исходящей от них.

Любопытная зарисовка, сделанная по ходу сессии: депутаты проголосовали за то, чтобы посторонние покинули зал заседания. Правда, за это проголосовали только сорок депутатов, но «оскорблённые и униженные» тем не менее встали и направились к выходу, и тут к микрофону в зале подошла журналист Людмила Зорина, сотрудник институтской газеты «Дубна», и обратилась к Сергею Ивановичу с вопросом, прозвучавшим как просьба: можно ли остаться прессе? И тот махнул рукой: ладно, пусть все остаются; только пусть отсядут, чтобы не мешать.

По этому поводу Володя Люков в свойственной ему добродушной манере заметил:

— Зачем было голосовать? Надо было сразу спросить Сергея Ивановича...

Вслед за Пальчиком впечатлениями о сессии поделились сотрудник НИИЯФ МГУ Наталья Калинина, завуч 2-й музыкальной школы и главврач большеволжской больницы водников депутат Ольга Тарасова. Главное: было стыдно. За безобразное отношение к Беляеву, за ложь и самодурство властей.

В очередной раз сел в лужу преседатель исполкома т. Серков, но сел с таким чувством собственного достоинства, словно погружался в собственный бассейн. Например, он назвал действия Беляева как противозаконные и даже пообещал пожаловаться прокурору, так что даже прокурор вынужден был ответить, что в действиях депутата Беляева не видит нарушений закона, а в действиях Серкова как председателя исполкома они есть.

Дезинформация, идущая от горисполкома, обильна и многовариантна. Это и пресловутые 48 верующих, о которых постоянно твердят, хотя это активисты общины, так называемая «церковная десятка», а верующих в одной только институтской части города больше тысячи. Это и пресловутый пионерлагерь, который якобы будет в двух шагах от церкви, хотя давно известно, что никакого пионерлагеря в Ратмино уже не планируется. Это и утверждение А. Д. Фоменко (который на собрании в ЛВТА уверял, что он Александру Васильевичу друг) о том, что Беляев собирал подписи под петицией у преподавателей 2-й музыкальной школы обманным путём.

Отличилась член горкома Кашатова: письмо членов политклуба с подписями назвала анонимкой, а зачитанное ею же письмо без подписи — заслуживающим внимательного отношения.

В ход пошла тяжёлая артиллерия — начальник СМУ-5 депутат Тюленев. Я удивляюсь, сказал он, как Беляев всё успевает? Я, например, с утра до вечера на работе, не упеваю выполнять свои депутатские обязанности, а он и подписи собирает, и в епархию ездит... Как он время на всё находит, что у него за работа такая?

В решающий момент, чувствуя что горисполком уже не так един и колеблется, первый секретарь напомнил членам партии, что они как коммунисты быть против передачи церкви верующим. 

Вот и всё, если вкратце, о так называемой первой церковной сессии. Первый удар принял на себя А. Д. Фоменко.  Он выступал много, пока кто-то не подвёл черту под его выступлением:

— Товарищи, мы можем слушать Александра Денисовича хоть до утра. Если хотите, давайте слушать. Но только без меня. Я слушал его уже два раза и уверяю вас, что это пустая трата времени. Вы не услышите ни новой информации, ни свежих мыслей.

Было заметно, что даже находясь во враждебной для него среде Александр Денисович чувствует себя непобедимым. Один из сильных аргументов с его стороны: все уйдут в монастырь, а кто работать будет? Обвинения во лжи он отвергал чуть ли не искренне.

— Если вам не нравится, вы можете обжаловать, — заявил он.

— Да, это правильно, — поддержал Федюнькин. — И хорошо бы через суд. Я предлагаю возбудить против главы горисполкома гражданский иск.

На помощь Фоменко с противоположного конца зала поспешил т. Афанасьев: какими мотивами руководствовались преподаватели 2-й музыкальной школы, подписывая петицию?

Ему указали на недопустимость вопросов в таком тоне. Но завуч музыкальной школы № 2 ответила, и совершенно искренне, что поначалу превалировал экономический интерес, но после того как им объяснили, что деньги не обязательно пойдут на строительство музыкальной школы, они решали вопрос по совести, и подписались 17 человек, то есть, больше половины коллектива.

Федюнькин задал встречный вопрос Афанасьеву: а какими мотивами руководствовался первый секретарь горкома партии товарищ Копылов, когда перед голосованием по вопросу о церкви напомнил коммунистам, как им следует голосовать. Тот сделал вид, что не понял, и стал говорить, что вопрос о церкви вовсе не идеологический, а исключительно экономический... 

В результате более чем двухчасовых оживлённых дебатов было принято и подписано большинством участников этого собрания обращение к депутатам с поддержкой подписавших петицию. Оценка действий городских властей, ведущих к конфронтации, которую предложил Петя Кулинич в обращение не вошла, как не вошло и предложение провести городской референдум по вопросу передачи церкви верующим. Владлен Шигаев сделал ценное замечание: как бы ни решился вопрос о церкви на ближайшей сессии, упускать из виду его нельзя, потому что будущей осенью грядут новые выборы, и новые депутаты могут решить этот вопрос иначе.

«БЕЗ ПОДАВЛЯЮЩЕГО БОЛЬШИНСТВА»

Сначала не смогли набрать нужное число голосов. Надо было «дожать», и для этого решили проголосовать вторично. Тут кстати вспомнили, что Ленин в критические моменты истории прибегал к поимённому голосованию. И снова полголоса не хватило! Уж как уговаривали молодую женщину с «Тензора» проголосовать «за» — она стояла на своём: она должна посоветоваться со своими избирателями — и воздержалась.

Не добившись победы, исполком объявил, что оставляет своё прежнее решение в силе. Бумаги ушли наверх, в Совет по делам религий при Совмине СССР. Первый номер институтской газеты «Дубна» в наступившем 1989 году вышел со статьёй Людмилы Зориной о результатах сессии, под впечатляющим заголовком: «Без подавляющего большинства».

ЧАСТЬ III. ДИСКУССИОННЫЙ КЛУБ (ОКОНЧАНИЕ)

СОЦИАЛИЗМ: ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА

Дискуссия на эту тему состоялась в один из ноябрьских вечеров в филиале НИИЯФ  МГУ на Ленинградской. Встречу комсомольского актива, слушателей вечернего университете марксизма-ленинизма (которые на поверку оказались пассивистами) с активистами политклуба задумали и организовали подполковник В. Грозов и закабинетом политпросвещения горкома партии Т. Савинкова.

Забойщиком дискуссии был, конечно, Володя Кузнецов. Он выкроил пару часов, оторвавшись от диссертации, но мыслями ещё оставаясь в ней, и начал, как это принято у диссертантов,  издалека — настолько издалека,  что Грозов, слушавший его со всё возрастающим удивлением, счёл нужным напомнить:

— Может быть, ближе к теме?

А начал Володя с Салтыкова-Щедрина, Томик великого сатирика лежал перед ним, раскрытый на заложенной странице. В самом по себе бюрократизме как таковом ничего страшного нет и плохого тоже (развивал свою мысль Володя), это не более, чем инструмент управления, сатира начинается там, где инструмент управления выходит из-под контроля и теряет свою эффективность — так, за первые 10 лет Советской власти количество бумаг, циркулирующих между волостями и центром возросло в 10 раз! (данные Серго Орджоникидзе).

Не выдержав, его перебил Ракитянский. Мне кажется, бюрократизм — это ложная мишень, которую нам подсовывают, чтобы отвести удар от настоящей цели, решительно заявил он, и тут я почувствовал, что мы оба толкаем один и тот же шар — к тому месту, откуда его одним ударом можно закатить в лузу.

Как родилась эта административно-командная система? Из воспоминаний Лариной, младшей жены Бухарина: «Я родилась в семье профессиональных революционеров, которые после победы революции стали руководить страной» — вот из этой среды она и родилась советская номенклатура; профессиональные революционеры исчезли в тридцатые годы, но они успели стать центром кристаллизации, вокруг которого образовалась новая стуктура власти.

Комсомольцы слушали молча. Но были ещё два человека, они-то и схлестнулись между собой, решительно и бескомпромиссно: Инга Милановна Тарасова, преподаватель университета марксизма-ленинизма, и системный программист, физик-теоретик по образованию Евгений Дмитриевич Федюнькин.

Федюнькина, признаюсь, пригласил я; мне давно хотелось, чтобы он услышал наши смелые речи и перестал думать о политклубе  как о порождении (сейчас сказали бы «проекте») горкома партии.

Евгений поднялся во весь свой великолепный рост, сразу оказавшись в центре внимания, и напомнил слушателям о записке Ленина, адресованной Дзержинскому, в которой потребовал расстрелять захваченных крестьян-заложников. Инга Милановна попыталась вступиться за Владимира Ильича:

— Ленин был борец...

— Гитлер тоже был борец, — сказал Володя Кузнецов. — Его главная и единственная книга так и называлась: «Моя  борьба».

Но его не услышали — Инга Милановна говорила громче.

— Позвольте, — загрохотал Федюнькин, — я ещё не закончил!

— Так что же мы построили? — предложил подвести итог после полуторачасовой дискусии Грозов.

Кузнецов склонялся к «Железной пяте» Джека Лондона, Ракитянский (он родом из Средней Азии) — к феодализму, я заметил, что ни то, ни другое определение не охватывает полностью предмет, Кулинич указывал на отсутствие обратной связи, а Пальчик, находившийся под впечатлением прочитанных накануне «Семи Пражских дней», удручённо молчал.

— Что же можно предложить? — задал новый вопрос Грозов.

Володя стал говорить об артелях — форме свободного труда в России, наиболее подходящей для нас сейчас, потому что индивидуализм вряд ли сможет закрепиться на нашей почве. Кулинич снова говорил об обратной связи...

Грозов поблагодарил политклуб и извинился за неактивность комсомольцев, а также за их малочисленность.

— Это доказывает, что неформальная дисциплина сильнее формальной, — мудро заметил Кузнецов.

— Мы встретимся на Старый Новый год, чтобы продолжить, — заверил Грозов, — и тогда, обещаю, нам тоже будет что сказать.

— В следующий раз придут другие люди, и придётся начинать сначала, — возразил Кузнецов (в этот вечер он, как всегда, был на высоте).

— Кто это? — удивился Федюнькин, кивнув на Грозова. — Первый раз вижу толкового человека в форме.

Я сам видел его впервые.

— Ну как, ты изменил мнение о политклубе?

— Теперь я понимаю, — усмехнулся Евгений, заворачивая туловище в лёгкое демисезонное пальто. — Пока вы просто говорите, горком вас терпит— ребята ничего, кроме этого, не умеют. А вот когда дело дойдёт до действий...

И он многозначительно замолчал.

***

Несколько месяцев спустя Инга Милановна Тарасова и Т. М. Савенкова в интервью еженедельнику «Дубна: наука, содружество, прогресс» упомянули об этой дискуссии.

Савенкова обратила внимание на глубокую теоретическую подготовку членов клуба (в сочетании с известным мальчишеством: некоторые упорно называли Ленина Ульяновым).

А Инга Милановна с огорчением заметила, что осталась после этой встречи глубоко разочарована нашими крайне поверхностными, как она сказала, знаниями, отрицательным отношением к Октябрю и перепевами опровергнутых самой жизнью социал-демократических идей.

Несвоевременные «Вехи»

Возвращаясь к дискуссионному клубу: 2 января состоялось обсуждение «Вех», инициированное Виктором Первушиным. Но для политического самообразования времени уже не оставалось: в стране начиналась избирательная кампания — первые альтернативные выборы на 1-й Съездо народных депутатов СССР. Впрочем, на осмысление «Вех» времени не нашлось и тогда, 70 лет назад.

ЕЩЁ РАЗ О «ДС»

А на встрече с «Демократическим союзом» я всё-таки побывал, ноэто случилось уже в апреле следующего года — можно сказать, в другую эпоху (эпохи тогда менялись если не каждые полгода, то каждый год точно).

Встречу организовал студенческий клуб «Диалог» философского факультета МГУ, и на их территории (о том, что такая встреча состоится, нам сообщил Марков).

Итак, 3 апреля 1989 года.

Философский факультет, ауд. № 9

У двери в аудиторию вижу: стоит молодой человек, отсеивает подходящих. Ага, вход по приглашениям.

Подхожу с решительным видом и гордо заявляю:

— Я из Дубны! Разрешите поприсутствовать?

Слово «Дубна» производит впечатление, но человек, вижу, ещё колеблется. Надо, как выражается Михал Сергеич, «прибавить». Спрашиваю сурово:

— Вы Маркова знаете?

— У нас только философский факультет!

— А он как раз с философского факультета!

— Проходите, — сдаётся молодой человек, и я захожу в зал.

Мне вручают опросный лист. Я чувствую себя как дома... Смотрю по сторонам — никого из наших нет, даже Мышинского и Кузнецова, хотя Марков им тоже говорил.

Проходит 15 минут. Аудитория продолжает наполняться; свободных мест уже нет (есть пустые, но они зарезервированы), и люди пристраиваются вдоль стены.

Проходит ещё пять минут.

Ещё пять. Из радиорубки слышится голос: «Соседняя аудитория радиофицирована».

Половина шестого.

Без двадцати пяти. Сбор продолжается

Дали свет.

Без двадцати — старт!

Первым выступает некто Лукашов:

— Дамы и господа! Товарищи...

От такого начала «товарищей» перекосило... После выступления его засыпают вопросами:

— Почему «Дамы и господа»?

— Господин Лукашов! Какой строй вы хотите установить?

— Что необходимо для обороны страны?

— Кто должен разрешать национальные конфликты?

— Что вы думаете об Афганистане?

— Должна ли наша страна отказаться от экспорта оружия?

— Октябрь — ошибка? А наёмный труд, безработица, частная собственность?

За спиной у меня, тихое: «Позорище...»

— Тоталитаризм и либеральный тоталитаризм — в чём разница?

— Нужно ли вам государство?

— Милостивый государь...

После Лукашова выступает Новодворская. Наклоняется к микрофону и вкрадчиво произносит:

— Товарищи... — И, выдержав паузу: — Как видите, плюрализм мнений у нас начинается буквально с первых же слов...

Её ключевая мысль: чтобы избавиться от тоталитаризма, нам нужен новый «Нюрнбергский процесс». Того же мнения придерживается и общество «Мемориал», но в отличие от них «ДС» датирует начало тоталитарного режима не декабрём 1929 года и не 21 января 1924-го, а 25 октября 1917-го. Ясно, что власти ни на какой «Нюрнберг» не пойдут, даже если на скамье подсудимых окажутся только деятели тридцатых годов, поэтому едиственное средство для достижения этой цели — всеобщая политическая стачка; правительство либо падёт, либо пойдёт на уступки...

Новодворская читает записку: «Когда стачка? Надо же подготовиться!»

— Стачка нескоро. Подготовиться успеете.

— Какова численность ДС?

— 500 человек.

— Много ли сторонников, сочувствующих?

— Сочувствующих немного. Но сочувствующих тем, кто нас преследует, ещё меньше. Многие московские клубы — «Община», «Демократическая перестройка» и даже респектабельная «Московская трибуна» (куда входит Заславская, и не только она) осуждают действия милиции при разгоне митингов «ДС».

— Насилие не в правовой системе — тогда где?

Третьим выступает розовощёкий юноша из «младомарксистов» (как представила его Валерия Ильинична).

— Друзья! — обращается он к седовласым профессорам и остепенённым доцентам, сидящим в первых рядах; те слушают его поначалу хоть и снисходительно, но с интересом, пока не замечают, что «студент плавает», и его отпускают без дополнительных вопросов, с пустой зачёткой: придёте ещё раз, когда получше подготовитесь.

Итак, три составных части «ДС»: социал-демократическая, либеральная и марксистская — представлены, и ведущий открывает прения.

Один за другим выступают профессора философского факультета, отрубая одну за другой головы этому трёхглавому чудищу. Сильное впечатление (в основном своей страстностью) производит на меня человек в летах, к которому присутствующие обращаются «Давид Львович»:

— Они говорят, что свобода — это всегда свобода выбора против! Они учат нас, что такое свобода! Мы знаем, что такое свобода! Я понял это при освобождении немецкого концлагеря — французский генерал рыдал, узнав, что его жена и дочь были сожжены в печи за несколько дней до освобождения... Его рыдания до сих пор звучат в моей памяти!

После шести выступлений я покинул встречу: стало ясно, что диалог не получился и уже не получится. Но это не в упрёк организаторам — они, конечно, молодцы.

ЧАСТЬ III. ХРОНИКА ИЗБИРАТЕЛЬНОЙ КАМПАНИИ

НАШ КАНДИДАТ

На старт... Внимание... Марш!

В последних числах декабря в Лаборатории ядерных реакций ОИЯИ выдвинули кандидатуру Фёдора Бурлацкого. Но уже в первых числах января стало известно, что Фёдора Михайловича выдвинул Красный Крест (кажется) или какая-то другая общественная организация, и он передал, что глубоко сожалеет, но не может воспользоваться оказанной ему честью.

После этого в Дубне наступило затишье. Партийные органы бездействовали; войдя в почётную сотню от КПСС, генеральный конструктор »Радуги» товарищ Селезнёв фактически досрочно был избран на Съезд народных депутатов СССР, в Загорске, в избирательный округ которого входила и Дубна, выдвинули директора некоего предприятия профессора Силина, а в Талдоме, согласно правилу «как правило, двоих», доярку Ломовцеву.

Такова была расстановка политических сил на начало нового политического года. Сразу же после приезда в Дубну Фёдора Бурлацкого, подтвердившего свой отказ (он баллотировался, кажется, общества Красного Креста), и в ЛТФ (12 января, четверг) выдвинули ректора МГУ академика Логунова. Хотели уже на следующий день провести конференцию ОИЯИ, но партком рекомендовал сначала провести собрания по лабораториям и подразделениям (праймериз, как сказали бы сейчас).

Что-то неясное, неопределённое носилось в воздухе... Общественная атмосфера в институте была как перед грозой, когда духота и неясное томление должно вот-вот смениться очистительным ливнем; в кофейнях и чайных всё чаще упоминали Александра Беляева. Всё разрешилось в понедельник, когда партийной организации ОНМО попытались навязать кандидатуру Логунова. Вечером собрание сотрудников ОНМО подавляющим большинством отвергло Логунова и выдвинуло Беляева. В своём выступлении Беляев впервые публично изложил свои взгляды, мечты и надежды, лёгшие затем в основу его политической платформы.

Политклуб активно включился в борьбу на стороне нового кандидата, в инициативную группу вошли и демократы-шестидесятники, а по другую сторону добра и света стояла группа поддержки А. А. Логунова — её возглавлял директор ЛТФ В. Г. Кадьшевский. Везде, где противники встречались на равных, побеждала кандидатура Беляева. Она же победила (с впечатляющим перевесом) и на конференции ОИЯИ, которая состоялась 19 января (в четверг).

Напряжение нарастает

На глазах рождается движение демократических сил города! Рано радуетесь, предупреждал Аркадий Любимцев, просто схлестнулись две институтских мафии, и одна победила другую. Партком ОИЯИ, поколебавшись, дал инициативной группе право именоваться инициативной группой при парткоме ОИЯИ. Но почти тут же его и отобрал — в партком прибежал возмущённый директор музыкальной школы № 1 товарищ Фоменко, старинный друг семьи Беляевых и его политический противник со времён церковной кампании.

В условиях страшного дефицита времени началась подготовка к собранию жителей города — горисполком согласился провести его в воскресенье. Одновременно зондировались все предприятия города, где ещё можно организовать выдвижение Беляева, чтобы наш кандидат выглядел более весомо на окружном собрании. Оказалось, что недостаток закона о выборах можно обратить во благо, если организовать собрания в малых трудовых коллективах, вместо того, чтобы, преодолевая жёсткое сопротивление администрации и партийных органов, в больших (что и было сделано в понедельник).

Работать было непривычно и трудно — окружающая среда наполнялась неясными слухами, которые дезориентировали и повышали нервозность, однако инициативная группа решила использовать все шансы для победы и выковать необходимый опыт в политической борьбе.

С «Тензора» дважды доходил слух, что там собрание уже состоялось, и дважды — его опровержение, то же самое творилось с «Атоллом», но этим слухам верили меньше.

Тревожили слухи о том, что Логунова собираются выдвинуть в Волжском строительно-командном военном училище, так сказать, от солдатских и казачьих депутатов. Мне напомнили, что сейчас не до смеха: «А что ты смеёшься? Кадышевский выпускник суворовского училища!» Вот бы никогда не подумал...

Инициативная группа пытается обрабатывать поступающую противоречивую слухометрическую информацию и анализирует самые невероятные варианты ходов противника. Что, если, например, военные займут большую часть мест в ДК «Мир»?

Печатаются бланки протоколов, репетируются речи, уточняется сценарий предстоящего собрания, кандидатуры председателя и секретарей, готовятся регистраторы и счетчики.

Придут ли завтра необходимые 500 человек?

По городу, везде, где только можно и, разумеется, где нельзя, развешиваются объявления о собрании, поступают тревожные сигналы, которые никто не читает, и в последнем рывке организуется обьявление по городскому радио, которое никто не слушает.

Напряжение нарастает.

Поддержка города

Как оказалось, в горкоме тоже волновались: как провалить Беляева, какую тактику избрать? Заполнить зал коммунистами, обязав их по партийной линии? А не сыграем ли мы тем самым на руку Беляеву? Коммунисты придут, обеспечат ему кворум, а кто поручится за то, что они проголосуют против? Таковы были интеллектуальные поиски в горкоме КПСС.

Половина одиннадцатого утра, начало регистрации, тоненький ручеек избирателей, и вдруг тяжелый топот ног, в фойе идут военные, ужасная мысль сверкает в голове Пальчика — самые худшие подозрения оправдываются... Пальчик растерянно смотрит на Кутьину, нина константиновна шокирована не меньше Пальчика, ей приходит в голову, что это хитроумный Пальчик заблаговременно провел агитацию среди солдат...

— Военных пока не регистрировать, — твёрдо говорит Кутьина.

— Военных не регистрировать! — с облегчением кричит Пальчик.

Военные поднимаются на второй этаж — оказавается, это курсанты, пришедшие заниматься бальными танцами.

— Пожалуйста, Нина Константиновна, зарегистрируйтесь, — благодушно предлагает Пальчик.

— Спасибо, Володя, может ещё не понадобится, — ласково отвечает Кутьина.

Около одиннадцати часов людской поток резко возрастает, и когда товарищ Серков начинает вступительную речь, в фойе регистрируется 800-ый избиратель,,.

После двух с половиной часов 765-ю голосами против шести (при шестнадцати воздержавшихся) собрание выдвигает Беляева кандидатом в народные депутаты СССР. Половина тех, кто голосовал против, это члены горкома партии. Узок круг этих функционеров, страшно далеки они от народа.

Загорский десант

Результат собрания по месту жительства придал горкому жизни — в Москву — пошёл импульс, высшая нервная система обкома пришла в состояние возбуждения, и в ответ на раздражение последовала незамедлительная реакция сверху.

В понедельник вечером в Дубну прибыл партийный секретарь предприятия, где работает директором Н. А. Силин; попытка заручиться поддержкой на ’’Тензоре» не удалась — там выдвинули Беляева, а Силина отвергли, попытка закрепиться в военном училище также не увенчалась успехом.

Во вторник после обеда появились неясные слухи, что в СМУ-5 собираются выдвигать Силина. Вскоре это подтвердилось.  Организатором собрания был сам начальник СМУ-5 Тюленев — член бюро горкома партии член исполкома — в ход, таким образом, пошли тяжёлые фигуры.

К пяти часам к дому народного суда направилась представительная делегация; по дороге интеллигенты обменивались мнениями, оттачивали аргументы, но самого главного аргумента так и не учли: начальник СМУ-5 товарищ Тюленев попросил поднять руку тех, кто не их организации, а потом попросил поднять руку тех, кто за то, чтобы посторонние покинули зал; получив необходимое большинство, Анатолий Петрович предложил делегации покинуть Красный уголок, и сторонники Беляева покинули, так и не получив удовлетворения. Володя Люков припозднился, и была надежда, что его не заметят, но его остановили на подступах к креслу:

— А вы от какой организации, товарищ?

Товарищ Люков с достоинством ответил, что он от Союза Советских Социалистических Республик и в доказательство достал из широких штанин серпасто-молоткастыи паспорт. Анатолий Петрович, полуобернувшись, спокойно заметил, что собрание просит гражданина Союза Советских Социалистических Республик удалиться, потому что его не приглашали.

— А как же демократия? Конституция? Гласность? — спросил Владимир Владимирович. Не сработало, хотя, к чести присутствовавших, кто-то сказал: не приглашали, так сейчас пригласим.

Собрание единогласно (при двух воздержавшихся) выдвинуло Н. А. Силина; партийный секретарь с безупречно оформленными документами в пожарном порядке выехал назад, чтобы успеть передать протокол в окружную комиссию; к тому времени товарища Силина выдвинули еще в двадцать загорских организациях. Административно-командная система в очередной раз доказала свою эффективность.

Опасения и надежды

На следующий день после того как была образована инициативная группа и списки ушли в партком ОИЯИ, телефоны членов группы стали соединяться с большой задержкой; видимо, не хватало автоматических устройств, и парни, сняв пиджаки и ослабив галстуки, переключали вручную, как это делали в начале века барышни.

В пятницу (27 января) Беляев встретился с членом бюро горкома партии товарищем Дзюбой. Как сказали бы сейчас Дзюба «забил стрелку» на нейтральной территории — в одной из комнат исполкома (надо полагать, лучше всего для подобных встреч технически оснащённой).

По настоянию Дзюбы встреча была проведена с глазу на глаз, так сказать, тет-а-тет. Несколько встревоженная, инициативная группа мозговым штурмом попыталась отгадать, зачем партийному секретарю «Тензора» понадобилась эта встреча. Что это, разведка? Пробный шар? Или просто «дзюбы заговаривать»?

Как более молодой, Дзюба сходу предложил Беляеву перейти на «ты» и тут же задал несколько вопросов. Беляев предупредил, что не считает возможным делать из содержания беседы тайну. Один вопрос был такой: не чувствуете ли вы себя игрушкой в руках инициативной группы?

Последствия беседы проявились быстро. В понедельник в Загорске и Запрудне поползли слухи, что Беляев экстремист, он член общества «Память», у него под рукой команда чернорубашечников, которые силой заставляют людей голосовать за него. Знакомый почерк, ничего нового эти парни не придумали — каких-то два-три месяца назад, в разгар кампании за передачу церкви верующим по городу вдруг поползли слухи, что Беляев экстремист, что он тайно верит в бога, что группа Беляева силой заставляет людей подписываться под петицией «Церковь — верующим»... Всё это не снижало нашего оптимизма, даже веселило, а Пальчик, узнав что все 14 протоколов отправленных в окружную комиссию приняты, впал в эйфорию.

Отрезвление наступило лишь 1 февраля, после заседания окружной комиссии, определившей дату окружного предвыборного собрания и нормы представительства.  Председатель комиссии т. Ежова в неожиданно жёстком стиле провела заседание, и призыв не проводить окружное собрание и зарегистрировать всех кандидатов был проигнорирован. Я недооценил эту женщину, признал Пальчик.

Пока инициативная группа пребывала в состоянии растерянности, пытаясь отслеживать выборы делегатов в более чем 50 организациях, горком, напротив, действовал энергично и оперативно; по городу шныряли обкомовские «татры», а на «Радуге» депутату Новосельцеву пришлось выдержать прямо-таки бой с администрацией, и надо отдать ему должное — победа оказалась на его стороне.

Наступило изматывающее ожидание. Из политклубовцёв крепость духа сохранял только Серёжа Ракитянский: у меня такое чувство, говорил он тихо, прижимая кулак к груди, что мы победим. У остальных такого чувства не было...

Поражение в Загорске

10 февраля колонна автобусов, сопровождаемая двумя милицейскими патрульными машинами, выехала в Загорск. Через два часа делегатов высадили перед Дворцом культуры имени  Гагарина, на его ступеньках нас встречал невыспавшийся кандидат в кандидаты, которого раньше нас привезли в Загорск для уточнения процедурных вопросов.

Собрание состоялось в просторном зале на 800 мест, на сцене стояли корзины с цветами, в глубине сцены — сдвинутые в ряд столы для президиума и сбоку трибуна, со стены на участников собрания смотрел хитро улыбающийся Владимир Ильич.

В ходе первой же стычки удалось добиться открытого микрофона в зале, но первая победа оказалась и единственной; во всех остальных случаях председатель собрания товарищ Протасов обращался к залу, и голосование автоматически давало ему необходимое и убедительное большинство (примерно 480 человек), которое блокировало и предложение оставить в списке всех, и тайное голосование, и перерыв перед голосованием, хотя отказ от перерыва нарушал уже принятый регламент.

Беляев выступил неожиданно бледно, особенно на фоне последующего выступления Ломовцевой, которое прошло просто на «ура», но после того как начались ответы на вопросы, а затем выступления, появилась надежда, что настроение зала переломится, что публика раскачается, и всё начнёт раскручиваться в обратную сторону. Пока же настроения оставались враждебными, на галерке (для гостей), за нашими спинами слышалось: «Дубна? Да одна дрянь там!» — «А-а, эти евреи Беляев и Сахаров...»

Сказывалось это и в том, что Силина, который выступил еше гораздо хуже Беляева, говорил иногда просто неразборчиво, которого просто не слушали, проводили такими же сильными аплодисментами, как и Ломовцеву, которая выступила по форме отлично; видно это было и по редким хлопкам после Персианова, и по настороженному молчанию после Беляева.

Надежда зародилась во время обеденного перерыва, когда мы стояли в очереди за чаем, бутербродами и диковинными выпеченными из теста дикими зверями, сработанными в масштабе 1:10, лица доброжелательно светились, все хотели в сущности одного и того же, и это временное единство порождало иллюзию, что утолив голод делегаты не начнут заниматься людоедством.

После обеда объявили результаты голосования за Беляева; Ракитянский помрачнел: «С таким народом мы ещё лет двадцать при сталинизме будем жить...»

166 голосов было подано за Беляева, 219 — за Сахарова, 245 получил Персианов, и по 460 голосов (примерно) — Силин и Ломовцева. Номенклатура, сидевшая почему-то по краям зала, аплодировала не жалея ладоней.

Пока мы ждали, когда рассосётся очередь в гардероб,к нам подошёл какой-то человек и, словно оправдываясь, сказал: «Да тут фактически от крупных предприятий Загорска никого и нет».

К поверженному Пальчику словно на крыльях, слегка вальсируя даже, подлетел сияющий Серков; подхватил его под локоть и увлёк в сторонку, чтобы показать какой-то документ, который подписал ему Беляев.

Мимо величаво прошла Кутьина; немного усталая, но удовлетворённая, Нина Константиновна повернула голову и бросила в сторону Пальчика слегка брезгливый взгляд, словно прощаясь с надоевшим любовником.

Краски стали возвращаться к лицу секретаря горкома партии товарищу Кашатовой...

Получив в гардеробе пальто и куртки, толпа направилась к автобусам; последним вошёл Володя Пальчик, изрядно ощипанный, но непобежденный.

Так что же демократы города, инициативная группа, политклуб? Они ещё в запале, они ещё считают, что борьба не закончена, что всё ещё впереди, они говорят об опротестовании и об осенних выборах, о том, что Серков не понял, какую трудную жизнь себе создал, оставив Беляева в городе. Хорошие ребята... Они напоминают петуха, которому отрубили голову, а он несётся по двору, хлопая крыльями, и думает, что ещё в отличной спортивной форме.

* * *

Узнав, чем закончилось окружное собрание, Кузнецов мрачно сказал:

— Всё, теперь будем жрать песок с гвоздями.

Они с Мышинским шли из бани, такие довольные, а теперь настроение на целый день было испорчено. Мышинский — этому человеку трудно испортить настроение — добавил, что Советская власть всё ещё крепка, и надо сохранить себя до следующей перестройки.

И они вернулись в науку.  И правильно сделали. Ибо, как сказал один из участников Атомного проекта Ю. Л. Соколов, физический эксперимент — едва ли не самая увлекательная вещь на свете.

ВЫЧЁРКИВАЙТЕ ВСЕХ!

СИЛИН В «ОКТЯБРЕ»

Известие о том, что товарищ Силин прибывает в Дубну, в политклубе встретили с тем чувством, которое испытывал Эдмон Дантес из романа «Граф Монте-Кристо’’.

В первую очередь Николай Александрович посетил с дружеским визитом СМУ-5 — организацию, которая его выдвинула в Дубне. На сей раз в Красный уголок пустили всех, и демократы города явились туда ограниченным, но чрезвычайно компактным контингентом — и все время молчали, если не считать левого радикала Федюнькина, который задал профессору Силину в корректной форме вопрос, как он относится к смертной казни вообще и в связи с витебским делом в частности; профессор Силин оказался не так образован, как Федюнькин, и склевал предложенную наживку — ответил, что он, конечно, за сохранение смертной казни как раз для таких случаев (а в данном случае, прежде чем нашли истинного убийцу, привели в исполнение 8 ошибочно вынесенных смертных приговоров). Я так и думал, многозначительно усмехнулся Федюнькин и свои комментарии отложил на будущее.

27 февраля профессор Силин был отдан на растерзание демократам в Доме культуры «Мир», при большом стечении народа.

Закончив свою как всегда невнятную речь, Николай Александрович приступил к ответам на вопросы — перед ним уже лежала обьемистая пачка записок. А когда они исчерпались, и включили микрофон в зале, Силин засыпался на первом же вопросе о правовом государстве, о котором он говорит в первом пункте своей программы: как совместить это с 6-ой статьей Конституции и как он относится к многопартийности — где он видит в правовом государстве место для партийной власти? Николаю Александровичу стало не по себе, он сдавленным голосом ответил, что задавать члену партии вопрос о многопартийности неэтично — этот­полемический прием, как ни нелепо он сейчас звучит, был тогда в ходу и даже казался вершиной полемического искусства.

Федюнькин снова задал вопрос о смертной казни и, торжествуя, прокомментирвал неосторожный, хотя и очень искренний ответ Николая Александровича. Затем Николаю Александровичу пришлось выслушать открытое письмо члена парткома ОИЯИ Пятова, в котором тот аккуратно, но твёрдо проводил мысль о том, что Силин — это номенклатура.

Невинный на первый взгляд вопрос задал Алексахин:

— Что вы лично ждёте от перестройки?

Профессор Силин ответил, что лично для себя он ничего от перестройки не ждет, после чего Алексахин снова поднялся и добавил, что по его мнению народным депутатом СССР может быть только тот, кто лично заинтересован в перестройке; Николай Александрович, помолчав, сказал, что глубоко оскорблён этим вопросом.

Как рассказывал потом Люков, они с Федюнькин курили в туалете и и с удовольствие рассуждали о том, какой же всё-таки дуб этот Силин, не понимает элементарных вещей — и вдруг дверца одной из кабинок открывается, выходит Силин и, отбросив чины и знаки отличия, обращается к Федюнькину, как мужик к мужику, с вопросом: слушай, парень, что ты ко мне привязался со своей смертной казнью?

Иная ситуация сложилась на Левом берегу, во Дворце культуры «Октябрь» — там было почти как на заседании Совета ветеранов, где выступление Силина слушали как песню (хотя и заунывную, добавил бы я).

Члены инициативной группы приуныли, а Пальчик слил. Неожиданно выручил, сам того не желая, агитатор Селегей из КБ «Радуга» — он поинтересовался, как Николай Александрович собирается использовать в деле перестройки диктатуру пролетариата.

— Ну, диктатуру пролетариата ещё никто не отменял, — солидно ответил Силин, и демократы повеселели.

Ещё одну услугу им оказал председатель партийной комиссии при горкоме КПСС товарищ Гогин, сорвавший со стенда в фойе открытое письмо Пятова, в котором тот обращался к Силину с призывом снять свою кандидатуру. Федюнькин, бережно укреплявший это письмо рядом с агитацией за Силина, немедленно обратил внимание широкой общественности на этот волюнтаристский акт, заметив мимоходом, что нарушен закон о выборах в пункте свободы антиагитации, это, также, дало ему материал для серии вопросов, которыми он терроризировал членов горкома, а также для новой листовки из его известной серии «Демократия в действии», — Федюнькин становился жупелом леворадикальных сил.

КАНДИДАТ ОТ ПАРТИИ

2 марта в ДК «Мир» состоялась встреча с кандидатом от КПСС генеральным конструктором КБ «Радуга» товарищем Селезнёвым, так как избрание Игоря Сергеевича не зависит от избирателей округа, народу в большом зале ДК собралось не чрезмерно, однако члены бывшей инициативной группы пришли, чтобы не терять спортивной формы. и приехала, также, мощная группа поддержки с левого берега.

Программа товарища Селезнёва и сама его речь произвели отрадное впечатление, видно было, что это не Силин, но на вопросы Игорь Сергеевич отвечал неровно, нервно, и по эмоциональной реакции часто неадекватно, ему все время казалось, что в зале сидят экстремисты, и перед каждым вопросом внутренне напрягался, рассматривая его как потенциальную провокацию, в любой момент готовый поставить зарвавшихся молодчиков на место, все это мешало Игорю Сергеевичу адекватно оценивать обстановку.

Закон о выборах он назвал невиданным в мире, рассматривая его как достижение нашей державы, которая идет своим, оригинальным путем, а задавшего вопрос о квотах для общественных организаций упрекал в том, что он не ви­дит огромного шага вперёд, что не успели ему дать хоть какую-то свободу, как он уже говорит, что ему её мало.

Очень не понравился Игорю Сергеевичу и вопрос о том, перед кем он будет отчитываться о своей депутатской деятельности; депутаты от территориальных округов будут отчитываться перед избирателями своего округа, а он перед кем? Игорь Сергеевич раздраженно ответил, что у него на самом деле ответственность ещё выше, что он отвечает перед всеми избирателями всех территориальных округов СССР.

Вывел Игоря Сергеевича из  себя вполне невинный вопрос Саши Маканькина; Саша подошел к микрофону, стовшему в зале, наклонился, сделал наивное лицо и обратился к Селезневу с вопросом, как он думает, почему в зале так мало коммунистов? А зале и в самом деле, не то что коммунистов, но и вообще народу было раз, два и обчёлся.

И генерального прорвало... Не успел Маканькин сесть, как на него и на всех прочих полетели громы и молнии — так, видимо, генеральный конструктор у себя на производстве распекает подчиненных, Игорь Сергеевич принялся чистить каких-то экстремистов, какого-то молодого человека в бълой рубахе, которому нравится задавать одни и те же вопросы (я обернулся и увидел Петю Кулинича — он единственный был в рубахе), все время упоминал про какую-то группку людей и бездельников, которые ничего не делают на работе, и заключил тем, что он везде ездил и везде собирал полные залы, а почему здесь так мало — об этом надо спросить коммунистов ОИЯИ.

Таково или примерно таково было содержание его речи; пересказать это на самом деле невозможно, потому что это был сплошной поток эмоций — мощный и скоротечный.

Маканькин вобрал голову в плечи. Кулинич недоуменно пожал плечами. Досталось из кривого ружьишка и секретарю партийного комитета в ОИЯИ товарищу Федотову, и всему парткому ОИЯИ в целом.

Понимая ответственность момента, на трибуну по-юношески взбежал профессор Тяпкин. Он извинился перед Игорем Сергеевичем, заверив, что коммунисты ОИЯИ просто замотались на работе, что пустой зал ДК — это не демонстрация и не эпатаж, тем более, что коммунисты ОИЯИ уже поддержали выдвижение Игоря сергеевича на пленуме горкома партии.

Это выла очень своевременная пилюля, невооруженным глазом было видно, что Игорь Сергеевич уже раскаивается в своем порыве; это надо же, не удержал равновесие после такого элементарного приема — подножки, а профессор Тяпкин тем временем, закончив психотерапевтическую процедуру, со всей страстностью своей натуры обрушился на новый закон о митингах и демонстрациях и предложил будущему депутату наказ! бороться против этого откровенно антидемократического закона.

Саша Ковылин, сидевший рядом со мной, спросил, кто это удивительный человек.

— Тяпкин, — шёпотом сообщил я. — Профессор Тяпкин.

— А кто он? — с почтением поинтересовался Саша.

— Пик Тяпкина знаешь?

— Нет. Он альпинист? Первым покорил его?

Я неопределенно кивнул. Алексей Алексеевич действительно альпинист, хотя не уверен, что он первым покорил пик Тяпкина.

— А где этот пик?

— На Чёрной речке.

— Где? — переспросил Ковылин, думая что ослышался.

— На Чёрной речке, за коттеджами.

Ковылин рухнул на руки и конвульсивно задвигал спиной — к счастью, товариш Селезнёв в это время смотрел на Тяпкина, который продолжал держать речь.

Алексей Алексеевич выручил институтских коммунистов: в заключительном слове Игоря Сергеевича чувствовалось лёгкое раскаяние; он даже признал, что тоже погорячился.

УЛОВКА АННЫ ЯКОВЛЕВНЫ

Активная гражданская позиция благородного одинокого идальго Федюнькина, рыцаря печального образа, навлекла на него и на всех нас вельможный гнев, однако  боец перестройки и не думал сдаваться, один за другим выходили его очерки под общим заголовком «Демократия в действии»; вдохновлённые его примером, очинили свои перья и другие политлитераторы, и вскоре доска обьявлений о научных семинарах превратился в стенд оперативной политической информации.

9 марта в Дубну приехала Ломовцева. Встреча состоялась в ДК «Октябрь» на Левом берегу. Перед отъездом Федюнькин разыскал Володю Пальчика — он обнаружил его в груде листингов, среди которых Володя пытался вернуться назад к распознаванию событий при столкновениях частиц высоких энергий.

— Пальчик, ты едешь? — прямо спросил Федюнькин.

— Не знаю, ещё не решил, меня расстроила предыдущая встреча в «Октябре», — признался Володя.

— У тебя нет выхода, потому что я еду, — усмехнулся Федюнькин и закурил.

Вместо Пальчика с Федюнькиным поехал я, поехал и Алексахин; мы намеренно держали Федюнькина всё время в центре, высматривая в толпе помощника генерального конструктора «Радуги» товарища Игошина, который в прошлый раз» на встрече с Селезнёвым в ДК «Мир», подсел к Федюнькину и намекнул, что если он не снизит свою политическую активность, ему могут и клюв начистить. Федюнькин держался очень независимо и даже боево, всем своим видом демонстрируя, что никакого Игошина не боится..

Выступление Ломовцев стало для нас полной неожиданностью, даже форма её выступления поразительно отличалась от той, на предвыборном собрании. Анна Яковлевна выступала крайне неуверенно, запинаясь и спотыкаясь, на пониженных тонах (куда только девался боевой дух, бойкость, которыми она покорила всех тогда в загорске!) Анна Яковлевна закончила свое выступление и приступила к ответам на вопросы.

Увы... И тут она отвечала неуверенно, хотя иногда ответы получались удачные, умных вопросов ей почти не задавали, но она неожиданно поплыла и на конкретных вопросах по селу, которые ей задал рабочий с «Радуги» (на этой встрече, по просьбе ведущего задававшие вопросы должны были сообщить не только фамилию и место работы, но и должность).

Первое обьяснение, которое пришло в голову, — Анну Яковлевну сильно зарядили перед окружным собранием, чтобы она выглядела убедительно как кандидат в народные депутаты СССР, а потом, после регистрации бросили на произвол судьбы, но потом появилось и другое правдоподобное обьяснение, ей, несомненно, рассказали как здесь встретили и что сделали с профессором Силиным, возможно, даже, в определенных целях, сгустили краски, порассказав какие отважные экстремисты живут в Дубне и ходят на встречи с кандидатами, какие неудобные вопросы они задают, и Анна Яковлевна, обладающая, несомненно, природной смекалкой и богатым житейским опытом, прибегла к древней женской хитрости — прикинулась еще слабее, чем есть на самом деле — а лежачих, как известно, не бьют!

Но когда её спросили, какая её любимая книга, Анна Яковлевна снова проявила твердость:

— Я люблю читать «Как закалялась сталь».

Мы вышли на воздух; космос источал холод, город — тепло.

— Она не враг, — сказал Алексахин, садясь в машину. — Силин враг.

Когда Анна Яковлевна в той же манере начала своё выступление и в институтской части города неделю спустя, профессор Тяпкин не выдержал и приободрил её от лица русской профессуры, а членов инициативной группы Талдома призвал активнее вести агитационную борьбу.

ИНСТИТУТ СОГЛАСИЯ

Когда активность избирателей была уже почти на нуле, родилась идею митинга. Основные задачи были определены с самого начала: проинформировать о ходе избирательной кампании, призвать голосовать против кандидатов, оставшихся в округе в одиночку или вдвоём, и обратиться к собравшимся с предложением образовать общественный совет «Выборы-69» — ведь независимо от исхода нынешнего голосования, предстоят осенние выборы в республиканские и местные советы, и их упустить нельзя.

Не знаю точно, кто первый высказал мысль о Совете, но, думаю, что не ошибусь, если припишу её Алексею Владимирову из ЛТФ, самому последовательному и стойкому борцу против окружных собраний.

Прошение о митинге было составлено, подано в горисполком — и, к удивлению многих, удовлетворено. Примерно в те же дни состоялась внеочередная сессия горсовета, принявшая отставку лредседателся горисполкома Серкова, — тот катапультировался на «Тензор», помощником директора по режиму.

Тогда же было намечено и совместное заседание политклуба и горкома по вопросу о подготовке митинга.

Члены горкома и партийно-хозяйственный актив города явились в страшно большом количестве, причем, пришли прямо к началу, а члены политклуба по старой доброй традиции еще долго подходили, и в начале соотношение было 15:5 не в нашу пользу.

Воспользовавшись весьма представительным составом, Федюнькин обратился к 2-му секретарю ГК КПСС товарищу Саушкину с вопросом, как он расценивает поступок члена горкома товарища Гогина, сорвавшего на встрече с Силиным в ДК «Октябрь» антиагитацию, которая законом не запрещена, видимо, этот вопрос уже был проработан, потому что Алексей Иванович тут же сообщил, что товарищ Гогин сорвал антиагитацию не как член горкома партии, а как человек.

Вопрос про аппаратные игры, в которые активно играл горком перед окружным собранием, также получил хороший ответ: аппаратные игры законом запрещены.

В целом заседание прошло удивительно мирно и даже конструктивно  — представители столь различных организации пристально изучали друг друга, старательно разрушая образ врага.

После заседания ко мне подошёл Федюнькин и, нависая надо мной (я думал, уж не клюнет ли он меня в череп), грозно спросил:

— Ты почему мне устроил обструкцию?

— Господь с тобой, — говорю, — какую обструкцию? Я и слова-то такого не знаю!

— Брось притворяться! Всё ты знаешь. Ты почему мне слова не давал?

— Как не давал? Ты же два раза выступал! И под конец я тебе дал слово.

— Ага, дал! — хрипло засмеялся Федюнькин. — После того, как я его сам взял!.

— А ты разве ещё просил слово? Я не заметил...

— Я несколько раз руку подымал! Ты хоть делай вид, что не замечешь. Потренируйся дома перед зеркалом, — сказал Федюнькин и удалился на лестничную клетку курить.

ЕДИНОБОРЕЦ ЛУКИН

На встрече с кандидатом по 2-му национальному округу, газорезчиком и Коломны  В. П. Лукиным (председателем СТК завода и членом бюро обкома партии) в ДК «Октябрь» народу очень мало, как и на встрече с Селезнёвым. Одни пришли по служебному долгу, других привёл общественный долг, а у третьих текла крыша, и они пришли в надежде, что будущий депутат запомнит их лица и не оставит в беде.

— С кем вы собираетесь бороться? — спросили Лукина.

— Этот вопрос буквально преследует меня, — сокрушённо признался Владимир Петрович.

Оияевские ястребы на сей раз сидели тихо, Лукина атаковали инженеры с «Радуги». Агитатор Селегей задал Лукину какой-то вопрос и многозначительно добавил: «Я полагаю, вы знаете разницу между социалистическим и коммунистическим трудом?» Из ответа Лукина явствовало, что он, мо­жет быть, и рад бы знать эту разницу, но не знает. Реакция Селегея оказалась ошеломляющей, как пишут в шпионских романах, пистолетный выстрел произвел бы меньшее впечатление: «Ах, вот как)» — воскликнул Селегей (он стоял перед микрофоном в болотных сапогах). — «Я вижу, вы не знаете разницы между социалистическим и коммунистическим трудом! Вы один в округе, мне будет крайне трудно за вас агитировать!»

Бывшая инициативная группа с изумлением следила за этой сценой.

МИТИНГ

Людмила Фёдоровна Ставинская предположила:

— Допустим, на митинг придет 1000 человек...

— Да что вы! Хорошо ещё, если 500 соберётся!

Хотя и эта цифра вызывала сомнения.

Но в воскресенье 19 марта на площадке перед ДК «Мир» собрались более 1200 человек, как потом посчитали по головам на фотографии, сделанной «рыбьим глазом» с балкона ДК. Круги концентрически сходились к входу в ДК, где стояли учредители митинга, и в их числе возвышались над остальными три «Гималая»: Пальчик, Владимиров и Ракитянский.

Несмотря на холодный ветер и лужи под ногами, почти половина пришедших выдержали два с половиной часа, но никаких резолюций так и не приняли — горисполком настоял, что митинг принимать резолюции неправомочен. Расходились под песню Иващенко и Васильева о выборах в царской России:

...Местный писарь прослыл скандалистом:

Тут сомнение вышло меж нас,

Не уступка ли социалистам

Этот мудрый царёвый указ?

Но уверенность в души вселяя,

Предводитель ответ дал простой:

Демократия лишь укрепляет

Наш родной крепостнический строй...


ТЕЛЕГРАММА ГОРБАЧЁВУ

В понедельник заседание политклуба проходило уже без горкома партии, в лучших своих традициях — мы хаотически блуждали между Сциллой обмена впечатлениями о митинге и Харибдой статуса нового общественного обьединения «Выборы-89».

Игнатович, новый в нашей среде человек, неожиданно предлодил отправить телеграмму Горбачеву с просьбой о безотлагательной встрече.

— Так, а с кем? — тут же деловито подхватил Кузнецов.

— С группой граждан, — убедительно ответил Владимир Казимирович.

— А на предмет чего? с какой целью?

И тут Игнатович с жаром начал говорить, что нужно убедить Горбачева дать команду редакторам центральных газет призывать кандидатов, оставшихся в одиночку в своих округах, снять свои кандидатуры и потребовать себе конкурентов.

— А что? — задумчиво произнёс Володя Кузнецов. — Как там у Гейзенберга? Идея достаточно безумна, чтобы оказаться верной.

— Если мы действительно всерьёз обсуждаем эту идею — во что я, честно говоря, до сих пор не могу поверить, — сказал Лёша Владимиров, — то надо в телеграмме хотя бы пояснить цель этой встречи.

— Ни в коем случае! — с жаром возразил Владимир Казимирович. — Тогда все пропало!

И в результате последующей бурной дискуссии, которую навязал Игнатович, мы так и не успели обсудить в деталях наши действия в последнюю неделю перед выборами.

Но, оказалось, что от нас уже ничего не зависит. Если до митинга в городе появлялись лишь единичные листовки, то после в городе началась настоящая листовочная война.

РЕПОРТАЖ ИЗ МИЛИЦИИ

Меня задержали при расклеивании листовок с агитацией голосовать против кандидатов в депутаты и отвезли на газике в ближайший участок, только не избирательный, а милицейский. Решительный молодой человек с тремя звездочками ознакомился с изъятой у меня пачкой, прочитал подпись «Инициативная группа по созданию общественного объединения Выборы-89» и поинтересовался:

— Вы тоже входите в инициативную группу?

Я ответил, что формально не вхожу, но полностью одобряю и поддерживаю, старший лейтенант удовлетворенно кивнул и поинтересовался, кто мне это дал, я сказал, что на этот вопрос отвечать не буду. тогда решительным молодой человек (предварительно записав мои данные) протянул мне бланк с заголовком объяснение и предложил его заполнить. Я уже взял было ручку, но тут сказалась моя нелюбовь ко всякого рода официальным объяснениям. Я отложил ручку в сторону и спросил, а что, собственно, я должен объяснять.

— Объясните, как вы развешивали листовки.

— Но же я не нарушал закон. Не вижу предмета объяснения.

— Вы развешивали их в неустановленных местах, — заметил старший лейтенант, что было правдой: я собирался повесить листовку на двери гастронома «Восход» (более известного как «Пупок»).

— Я вешал там, где вешается агитация за, — снова возразил я.

— Мы могли бы вас оштрафовать на 10 рублей, — усилил он.

— Давайте, — согласился я.

— Пишите. — Напишите, кто вам это дал

Но я уже решил на этот вопрос не отвечать и просто отодвинул бланк в сторону. Старший лейтенант несколько секунд смотрел на меня, принимая решение, затем встал, бросил патрульному, который меня задержал:

— Посиди с ним, — и скрылся за дверью,

Пока он отсутствовал, консультируясь с начальством, мы разговорились с патрульным.

— Как будете голосовать? — поинтересовался я. — По национальному округу ясно, там один кандидат, а по Загорскому?

Милиционер неловко помолчал, потом, словно открывая что-то сокровенное, сказал:

— Наверное, за Силина,

Я стал горячо убеждать его проголосовать хотя бы за Ломовцеву, потому что Силин — это...

— Осколок застоя? — усмехнулся милиционер.

— Понимаете, Силина не переделать, это человек с уже сложившимися взглядами, а у Ломовцевой есть ещё шанс...

(На самом деле я хитрил: усиливая позиции Ломовцевой, можно было добиться того, чтобы голоса разложились пополам, и ни одному из кандидатов не хватит необходимых пятидесяти процентов).

В комнату влетел старший лейтенант.

— Так, — заявил он решительно, — сейчас оформим протокол изъятия. Не хотите объяснять мне, будете объяснять в другом месте.

И принялся что-то быстро писать. Я обратил внимание на его депутатский значок.

— Вы депутат горсовета?

— Уже второй год, — не без гордости ответил он, не отрываясь от дела.

— А как ваша фамилия?

— А что? — насторожился он.

— А я всех депутатов городского совета по фамилиям знаю.

— Цаплин. Юрий Александрович, — ответил он, подумал и отложил ручку. — А откуда вы знаете?

— Да вот поимённое голосование было на сессии горсовета о передаче церкви верующим.

— Хотите нас осенью на местных выборах прокатить? — развеселился Цаплин.

— Ну что вы, — говорю, — это мелко! Просто надо знать к кому имеет смысл обращаться за помощью, а к кому не имеет смысла. К вам, например, не имеет смысла.

— Конечно, не имеет! — охотно согласился он, заканчивая протокол.

Привели понятых; первым вошёл парень,

— Вот, ознакомься, — протянул ему Цаплин листовку,

— Ну, и в чём криминал? — спросил парень, прочитав. — Я могу отказаться?

— Да это же на машине печаталось, — пояснил Цаплин, — воровалось, стало быть, машинное время. Не мне вам объяснять, сколько стоит час машинного времени, — добавил он внушительно, обращаясь уже ко мне,

— Не вам, — согласился я,

— Напишите, — наудачу сказал он, пододвинув бланк.

— Тогда другое дело, — с облегчением сказал парень.

Ввели второго, но тот едва держался на ногах, и работники милиции побежали на улицу ловить ему замену.

Старший лейтенант прочитал протокол вслух и предложил всем расписаться. У меня мелькнула мысль, что неплохо бы прочитать протокол самому, но у молодого Цаплина (он потомственный милиционер) оказался дурной почерк, и я подписал не читая, положившись на его честность.

— Ну, вот и всё, — с чувством выполненного долга сказал Цаплин.

Я попрощался с милиционерами, которые меня задержали, и зашагал прочь.

НА НАШЕЙ УЛИЦЕ ПРАЗДНИК

Листовки выпускались везде, где только можно, они висели на дверях магазинов, подьездов, на телефонных будках и автобусных остановках, милиционеры, со всей ответственностью отнесшиеся к возложенной на них миссии, срывали листовки, где только могли, но это помогало мало.

Результаты стали известны уже на следующий день, рано утром, Пальчик, по свидетельству его жены, ждал этой минуты как свидания с любимой девушкой. За сутки до этого, сидя у Пальчика, мы прикидывали, кто сколько даст процентов избирателей, которые проголосуют против всех; я дал 30, и меня подняли на смех, и я поспешно уточнил, что это по оптимистическим оценкам, Пальчик давал 20, Шигаев и того меньше, хотя и это было неплохо, если голоса разделятся пополам, а Марков, задрал бороду кверху, глубокомысленно изрёк:

— Я так думаю, процентов 60.

Его засмеяли, и он поправился:

— 50.

Его снова засмеяли, и он снова поправился:

— Нет, пожалуй, 55.

Успех превзошёл все ожидания: ранним утром 27 марта стало известно, что в Дубне 55 процентов из­избирателей, пришедших на выборы, проголосовали против всех, а по округу эта цифра составила 23 процента. Силин набрал 36 процентов, Ломовцева — 32, никто не получил абсолютного большинства, и согласно закону о выборах в округе были объявлены повторные выборы.

Вечером того же дня состоялось праздничное заседание политклуба. Федюнькин, немного мизантроп, заявил, что у него есть хорошее название для этого заседания — очень точное, но очень мрачное. И выжидающе замолчал. Его, конечно, спросили, какое. Он сказал, что не хочет портить нам праздничное настроение, но если клиенты настаивают...

— Настаиваем.

— Съезд победителей, — сказал Федюнькин и глухо рассмеялся.

ПОЧТИ КАК В АМЕРИКЕ

«ВЫБОРЫ-89»

После того как были объявлены повторные выборы, вопрос о создании общественного совета содействия выборам оказался предрешён. Совет возглавил зав отделом по оргработе и кадрам Валерий Прох. Окружная избирательная комиссия в полном составе подала в отставку, но её не приняли — из центризбиркома последовало высочайшее помилование.

Началась новая кампания, как небо от земли отличавшаяся от предыдущей.

И СНОВА ОПАСЕНИЯ И НАДЕЖДЫ

После выборов ожидалась расправа, наказание должны были понести две организации: ОИЯИ и «Атолл», рассадники беспорядков. Геннадий Алексеевич Осоков, наводивший мосты между парткомом ОИЯИ и политклубом, оставил записку с подписью «Гена».  Считалось, что «строгач» у секретаря партийной организации ОИЯИ Федотова уже в кармане, и гадали, что же ещё будет в нагрузку. Федюнькин в ожидании политических репрессий сжёг свой архив последних двух месяцев — такая журналистика погибла!

Из Загорска, накаляя страсти, поступила информация, что редактор местной газеты «Вперёд» Витушкин, якобы излишне прогресивный, снят с работы и сидит под домашним арестом в ожидании мер партийного взыскания.

А тут ещё статья Нины Андреевой в «Не могу поступится принципами» и поддержка её со стороны Лигачёва...

29-го состоялся срочный пленум горкома партии... и вдруг — ничего! Как будто ничего и не было. Словно пришла добрая фея и сняла заклятье. Что же произошло? Оказывается, за день до этого Горбачёв сказал примерно следующее: да, не прошли около 30-ти первых секретарей обкомов, но это ничего, это, так, сказать, в порядке вещей, на то она и демократия, продолжайте, товарищи, спокойно работать, никто вас не снимет, всё это, так сказать, нормально и демократично. И страхи вновь сменились надеждами. 

ТЕНИ МИНУВШЕГО

— Рано радуетесь, — пробурчал Пальчик. Он знал за собой этот грех и считал, что и другие им грешат.  Обжёгшись на молоке, он дул теперь на воду: — В Талдоме, по слухам, опять Ломовцеву выдвинули.

— Значит, в Загорске опять выдвинут Силина, — сказал Игорь Александров.

— А мы опять Беляева и Персианова!

— А они опять — жах! — окружное собрание!

— А мы — жах! — и опять антиагитацию! И опять повторные выборы! И так до осени!

Пальчик схватился за голову…

РАСТУТ ЛЮДИ

Заседание окружной комиссии на этот раз проходило в Дубне. Дубна в едином порыве, от последнего неформала до первого секретаря горкома партии, выступила против окружного собрания, и под этим дружным напором окружная комиссия (при одном воздержавшимся) приняла решение зарегистрировать всех кандидатов, общим чисом 21 человек.

Пальчик с головой ушёл в работу Совета содействия выборам.  В родной лаборатории с интересом следили за его успехами; Володя Гоман сказал: Пальчик либо вырастет в крупного политического деятеля, либо сядет.

— Как вы думаете, — спросил начальник сектора, в котором работал Пальчик, — вот то, чем занимается Володя, это серьёзно?

— Володя теперь большой человек!

— Вы думаете? — усомнился Иосиф Моисеевич. — А знаете, он тоже так говорит. Я думал, он шутит.

АПРЕЛЬСКИЕ ТЕЗИСЫ ЕВГЕНИЯ ФЕДЮНЬКИНА

Хотя политклуб в ходе избирательной борьбы обрастал новыми активистами, сам по себе он на это время как будто растворился в инициативных группах.

Обеспокоенный расколом в демократическом движении, политический журналист Федюнькин вывесил на доске объявлений о научных семинарах свои апрельские тезисы, в которых с горечью констатировал распад левой оппозиции, упрекал политнеформалов в местечковом эгоизме и призывал снова сплотиться. Его призыв не был услышан, и опечаленный Евгений Дмитриевич удалился в буфет ЛВТА, где и сидел, предаваясь невесёлым размышлениям за чашкой двойного кофе о несовершенстве человеческого рода.

ГДЕ ПЫШНЕЕ ПИРОГИ

— И знаешь, кого они выдвинули?

— Кого? — спросил Рустам.

— Ну, угадай.

— Чередилова? — засмеялся Рустам.

— Скажешь тоже! Подумай. Ты же экономист. Сдаёшься?

— Не знаю. Сдаюсь.

— Пияшеву! — торжествуя, объявил я.

— Пи-яшеву-у?! — Рустам приподнял брови и расплылся в улыбке, как ребёнок, которого угостили конфеткой...

Да, было время... Когда в воздухе, как выразился товарищ Сергей, не склонный, вообще говоря, к возвышенному слогу, вместо бабочек порхали надежды.

РАЗМНОЖЕНИЕ КАНДИДАТОВ

...Самовыдвиженец из ЛЯРа закончил выступление фразой: «Дайте мне шанс!» Ему не дали... Видя, как мало рук поднято за него, я с ужасом обнаружил, что моя рука тоже тянется вверх.

— Ты голосовал за Мишу Иванова?! — изумился Пальчик и наградил уничтожающим взглядом, чуть не сровняв меня с местностью.

Я снова собрал себя в объём и объяснился:

— Понимаешь, он всё равно бы не прошёл, а мне его стало жалко.

— Тебе его стало жалко? А нас тебе не жалко? — печально спросил Пальчик.

БОВИН В ДК «МИР»

Первым в Дубну приехал политический обозреватель Бовин. Он шёл в депутаты по нашему округу и имел неплохие шансы на победу. Повторная избирательная компания ещё не была объявлена, и его визит был представлен как встреча с известным политическим обозревателем, ведущим программ «Международная панорама» и «Сегодня в мире». 

Бовина спросили, за что он получил медаль от Брежнева.

— Ну, понимаете, время было такое, — сказал Бовин, глядя, как усатый ёжик, в зал. — Все мы с вами поднимали руки…

Тут к свободному микрофону в зале выбегает физик Бунатян из ЛНФ и кричит, размахивая огромным указательным пальцем:

— Я с вами не поднимал! Это вы поднимали!

Александр Евгеньевич ошеломлён — он пропустил удар. Чувствуется, что он хочет отнестись к этому происшествию с юмором, но ещё не может:

— М-м-м… Вот видите, вы не поднимали… А мы поднимали…

Бунатян из зала:

— Это вы поднимали!

Весёлое оживление в зале…

ОКРУЖНОЕ СОБРАНИЕ ОТМЕНЕНО

13 апреля завершилось выдвижение кандидатов (их оказалось 26), а 14 апреля окружная комиссия приняла решение не проводить окружное собрание. Раздавались, правда, отдельные голоса со стороны загорчан, что, мол, они не могут так просто принять столь важное решение, что им, мол, надо посоветоваться с трудовыми коллективами. Как же вы собираетесь это сделать? — поинтересовались у них. Соберём треугольники... При одном воздержавшимся решение было принято. Пальчик кейфовал...

ПО ГОРОДУ ПОЛЗУТ СЛУХИ...

По Дубне поползли слухи, что Лариса Пияшева экстремист, что у неё муж еврей, и что они всей семьёй собираются в Израиль. Как и следовало ожидать, слухи исходили из горкома партии, но родились не там, на этот раз мы ошибались; как сообщил потом Сергей Королёв, ноги росли из трусов кагебиста, который жил в Москве в том же районе, что и Пияшева.   

ЖЕЛЕЗНАЯ ЛЕДИ В ЧЁРНЫХ БОТИНКАХ

 25 апреля, встреча кандидатов в депутаты сизбирателями ДК «Октябрь». Только что объявили перерыв — есть предел человеческому терпению, всё-таки 21 кандидат, и каждого надо выслушать. Люди начинают расходиться, многие устремляются в буфет, и тут к микрофону подбегает знакомое лицо — т. Ежова, председатель окружной избирательной комиссии.

— Товарищи! Нас пытаются увести в сторону от наших кандидатов! Это провокация! Я, как председатель окружной комиссии, заявляю решительный протест! Это внутрипартийное дело!

Товарищи застывают на полушаге.

Речь Ежовой длится минуты три, публика слушает в полнейшем недоумении; в последний раз столь взволнованные интонации я слышал ребёнком, когда диктор по радио объявил, что первый житель планеты Земля, гражданин Советского Союза Юрий Алексеевич Гагарин поднялся в космос, совершил полный оборот вокруг Земли и благополучно приземлился в районе Семипалатинска, а людям более старшего поколения, возможно, вспомнился голос Левитана, читающего очередную сводку Совинформбюро.

Надо отдать должное — это настоящий оратор, ей бы на площадях выступать.

— Поясните! Что вы хотитет сказать?

Ежова поясняет: по залу ходит гражданин Федюнькин и предлагает листовки с призывом созвать внеочередной съезд КПСС по случаю событий в Тбилиси. Народ устремляется к сцене: «Где листовки?» Приходится объяснять, что листовок у нас нет, они у Федюнькина — видите того высокого джентльмена с гордо поднятой головой?

Евгений Дмитриевич до этого ходил и распространял листовки штучно, разъясняя каждому, для чего этого нужно, а тут у него их расхватали сразу и без всяких объяснений.

— Вы сделали прекрасную рекламу! — похвалил Ежову Петя Кулинич.

— Правда? Я сделала рекламу? — неожиданно грудным голосом переспросила та и обаятельно заулыбалась — настолько обаятельно, насколько для неё это было возможно.

После перерыва объявился партизан Марков.

— Что-нибудь интересное было?

Я рассказал ему про рекламу. Он довольно хмыкнул.

— Железная женшина, — сказал я.

— Ты посмотри на её ботинки.

— Туфли.

— Нет, именно ботинки. Посмотри, посмотри.

— Неудобно.

— Что тут неудобного, это же политика. Они у неё ЧЁРНЫЕ!

В этот день Федюнькину повезло ещё раз: после перерыва председатель партийной комиссии Гогин сорвал его листовку с антиагитацией, и Евгений  обратил это в свою пользу.

АГИТАЦИЯ В ЗАГОРСКЕ

4 мая. Мы едем в Загорск. По обочинам дороги уже мелькают первые домики города; я смотрю на Пальчика — у него такой вид, словно он въезжает в Загорск не на автобусе, а на белом коне.

Вместо того чтобы слушать кандидатов в депутаты, которых мы уже и так знаем как облупленных, мы с Ракитянским седлаем велосипеды и едем расклеивать листовки.

Центр города  весь в листовках за Савина, по дорогам разъезжает пустой икарус-гармошка, из которого раздаются призывы голосовать за директора грузовой автоколонны; я бы добавил: «Савин — это Силин сегодня!»

Парень на автобусной остановке спрашивает у Ракитянского листовку; Сергей вручает ему сразу две: за Беляева и за Пияшеву. У Беляева покороче, и парень начинает с неё:

— Земля крестьянам — это ясно... Закон о политических партиях — это и дураку понятно...

Я добавляю, что Беляев борется за передачу церкви верующим в Дубне.

— В Дубне? — оживляется парень. — Я был в Дубне!

В этот момент подходит его автобус, и он, уже оттуда, кричит:

— Так за кого голосовать? За него, что ли?

— За него, конечно! — кричу я в ответ.

А в это время в ДК имени Гагарина происходило вот что. Председатель загорского горисполкома, решив подстраховаться, загодя направил запрос прокурору города на предмет юридической экспертизы предвыборных программ, тот вынес своё заключение, и неблагонадёжным кандидатам зачитали прокурорское предписание: Беляеву, Каракозову и Пияшевой отказаться от пропаганды многопартийности и частной собственности, а Бовину вычеркнуть из программы фразу «Отобрать власть у партийного и государственного аппарата» и исключить слово «революция».

Александр Евгеньевич обрадовался:

— А можно получить ксерокс этого замечательного документа?

БЕЛЯЕВ СНИМАЕТ СВОЮ КАНДИДАТУРУ

Вера сторонников Беляева в своего кандидата была иррациональной, мистической, она основывалась на этических принципах, не принимая в расчёт логику событий и расстановку сил. Он был ихизбранник в самом высоком смысле этого слова.

И когда 8 мая Беляев объявил, что снимает свою кандидатуру, их разочарование их было тяжелейшим; пламенный агитатор Мазный, автор баллады об окружном собрании, вызвавшей наибольшее беспокойство милиции), с горечью писал в настенной печати: «Неужели бойкотировать выборы?!»

Разругавшись с инициативной группой, Александр Беляев оплатил из собственного кармана отпечатанное в нашей типографии обращение к избирателям, в котором известил, что снимает свою кандидатуру в пользу Пияшевой.

Члены его инициативной при встрече с ним старались на него не смотреть.

— Сейчас я уже немного отошёл, а сначала мне хотелось его просто убить, — признался Щеулин.

Не менее сильной была и реакция в Загорске, где члены иницативной группы П. А. Флоренского агитировали и за Беляева тоже. Больше всего им не понравилось, что Беляев снял кандидатуру в пользу Пияшевой. Одному из них я ему дал свою листовку «Великолепное очко».

— «У Пияшевой особое обаяние», — прочитал он вслух... Помрачнел и предупредил: — Ну, смотрите. Если они придут нас грабить, мы с вас три шкуры спустим.

ПО ГОРОДАМ И ВЕСЯМ

Мы едем на двух машинах агитировать за Ларису Пияшеву в Талдомском районе; одну ведёт Семёнов (муж доверенного лица Пияшевой), другую предоставил в наше распоряжение Геннадий Алексеевич Ососков (а сам не поехал, сославшись на обстоятельства).

С нами и сама Лариса, и её муж Борис Пинскер, и публицист Анатолий Стреляный, автор очерка «Архангельский мужик»; его самого принимают за героя его очерка, того самого архангельского мужика, который задаётся вопросом, «где рвётся связь между мной и Горбачёвым». Стреляный не возражает. Вид у него действительно «стреляный».

День выбран удачно — 9 мая. День Победы!

Добрались почти до самой границы округа, деревни Спас-Угол — малой родины Салтыкова-Щедрина. Стреляный выходит из машины, оглядывается.

— Да-а, теперь я понимаю, почему Салтыков стал сатириком...

Покупает несколько бутылок водки и раздаёт по случаю праздника потенциальным избирателям. Подношение принимают с благодарностью, обещая выпить за наше здоровье.

— А водка сколько будет стоить? Какая цена будет на водку? — допытывается пьяница.

— Шесть рублей.

— Много!

Лариса, подумав, уточняет:

— Пять восемьдесят три. Ждите!

— «Пияшевская особая», — добавляет Семёнов.

— «Рыночная»! — смеётся Лариса.

АГИТАЦИЯ В ЗАГОРСКОМ РАЙОНЕ

Отправляемся на автобусе в Загорский район, конкретнее — в посёлок городского типа с незатейливым названием Новостройка, там Ларисе предстоит встреча с избирателями округа.

С нами в автобусе трясётся (дорога неровная) Сергей Королёв, зам первого секретаря по идеологии, едет на разведку. Сергей человек общительный,  с кем угодно найдёт общий язык. В компании с такими хорошо. Если бы меня спросили, каких он придерживается политических взглядов, я бы сказал — да никаких! Он неплохой парень, который попал на хорошее место; въехал однажды не в свою колею, а теперь уже не выбраться. Один инструктор горкома партии рассказывал, как Серёжа принимает решения. Идёт Первый по коридору.

— Сергей Иванович! — окликает его наш герой. — К вам вопрос...

Сергей Иванович останавливается, внимательно его выслушивает и выносит вердикт:

— Ты у нас за идеологию отвечаешь? Вот и отвечай!

Мы подпрыгиваем вмсете с автобусом на неровностях дороги, колёса словно без рессор; Королёв сетует на отстуствие социальных гарантий. Оказывается, партийные работники — самые незащищённые в этом плане люди: щёлкнут — и полетел, и никто за тебя не заступится, никто тебе уже не товарищ.

Аркадий Любимцев сочувствует:

— Вам бы отраслевой профсоюз партийных работников создать...

...Пока Лариса выступает перед избирателями, убеждая, что нет никакого социализма и капитализма, а есть плановая и рыночная экономика, я «иду в народ». Ребята, идущие мне навстречу, больше напоминают отряд особого назначения, чем потенциальных избирателей, но не время праздновать труса, и я завожу свою шарманку:

— Здравствуйте. Приглашаем вас на выборы, познакомьтесь с нашим кандидатом. Лариса Пияшева, экономист...

Они обступают меня со всех сторон:

— Ты агитатор? Ну-ка, расскажи нам про всех. Давай с Бовина...

Крутые же парни живут и работают в посёлке Новостройка!

...Женщин ищет место, куда бы ей повестить листовку. К ней подходят милиционеры.

— Вы вешате или снимаете? Потому что снимать нельзя!

— Вешаю, — отвечает женщина, продолжая раздумывать.

— А почему в неустановленном месте?

— Тогда снимите то, что здесь уже висит!

— Нет, снимать нельзя, — говорит один из милиционеров, они садятся в свой газик и едут дальше.

(Потом, когда всё закончится, Сергей Королёв передаст в архив политклуба листовку, на обратной стороне которой написано: «Развешивала Ксения Любимова»).

ЧЕЛОВЕК БЕЗ ЛИЦА

В последнюю неделю по Дубне ездил рейсовый автобус с плакатом на передней панели: «Бовин? Нет! Пияшева — да!» Лариса вышла на третье место, а в Дубне даже на первое, на 1% обойдя Бовина.

Во второй тур Лариса не вышла, там уже сражались между собой выскочивший ниоткуда Александр Крутов ( «Прожектор перестройки») и Александр Бовин; победил Крутов, собравший 47 % по Загорскому избирательному округу в целом. Бовин признал своё поражение и вскоре уехал послом в Израиль.

И на этом избирательная кампания закончилась. Доморощенные политики вдруг с удивлением обнаружили, что всё кончилось, и весна уже на исходе и стремительно надвигается лето, и — груда облаков на небе, и ласковая вода на Волге, и лёгкая болтанка плюшевых волн, и самое большое, главное облако как снежная гора опустилось на улицу Калининградскую...

ПОСЛЕСЛОВИЕ К ВЫБОРАМ

НУ ЧТО, ДОВЫБИРАЛИСЬ?

Такой вопрос задал мне Петя Сычёв, секретарь партийной организации ЛВТА, с которым мы встретились по пути — я шёл в девятую школу выставлять оценки за год, а он — в партком ОИЯИ. Петя только что вернулся из Венгрии, и его телесная оболочка была уже здесь, в Дубне, а в мечтах и мыслях он ещё оставался там, на берегах Дуная, и на наши российские дела смотрел как бог Саваоф взирает с облаков на землю.

— А ты видишь только конечный результат? А сам процесс?

— Процесс — тьфу, важен результат! — засмеялся Саваоф Петя.

Я стал перечислять положительные моменты перевыборной кампании, мой визави слушал и скептически улыбался, но когда я назвал ещё один большой плюс — доведение до граждан экономической программы Пияшевой, его просто перекосило. На плошади Жолио-Кюри пути наши разошлись. Я не стал больше его переубеждать, ведь его имя происходит от греческого «камень, скала».

Новый курс ГК КПСС

А польза всё-таки была. Как сообщил Беляев, в Совете по делам религий при совмине СССР принято решение о регистрации релиозной общины Русской православной церкви в Дубне, и Мособлисполкому предписывается в двухмесячный срок обеспечить указанную общину молитвенным зданием.

И тут Сергей Иванович снова оказал давление — на этот раз в прямо противоположном направлении: на очередной сессии горсовета он предложил передать Ратминскую церковь верующим.

Вот что крест животворящий делает!

Начальник СМУ-5 т. Тюленев, оправившись от удара, выступил за городской референдум по этому вопросу, но поддержан не был: за предложение первого секретаря депутаты на этой сессии проголосовали почти единогласно. Что ни говорите, а налицо новый курс ГК КПСС.

БЮЛЛЕТЕНЬ ПОЛИТКЛУБА «ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ ПЕРЕСТРОЙКА» № 4

12 июня на очередном заседании клуба «Демократическая перестройка» состоялся обмен мнениями по следующим вопросам:

1. Политическая оценка Съезда.

2. Прогноз послесъездовского развития событий в стране.

3. Действия политклуба в складывающейся ситуации.

Е. ФЕДЮНЬКИН: Партия в очередной раз заявила: «Государство — это Мы». Я констатирую, что КПСС сейчас — антисоветская партия. Аппарат, который, по сути дела, всегда и был партией, — против передачи власти Советам. Эйфория по поводу Горбачева кончилась. Стало ясно, что он хотел частичной либерализации режима, чтобы сохранить Систему, но события начали выходить из-под контроля, и это многих наверху напугало.

На местных выборах аппаратчики потеряют власть — это ясно. Поэтому они постараются сделать все, чтобы этого не допустить. У них есть два пути. Первый путь — сделать так, чтобы Советы не получили реальной власти. Второй путь — обострять обстановку, чтобы ввести в стране чрезвычайное положение и тем самым не допустить весенних выборов. Оба пути возможны, но похоже, что власти склонны идти по второму пути.

Что мы можем делать? Следить за развитием событий, обсуждать, вовлекать в обсуждения людей. Искать компромиссы с властями. Да, искать компромиссы с реально мыслящими людьми, чтобы нейтрализовать экстремистов, стоящих у власти.

Ш. САЙФУЛЛИН: Аппарат победил, но Съезд шел в два-три раза дольше по сравнению с запланированным — это вселяет на­дежды. Были выступления демократических депутатов...

Мне кажется, будет всё-таки какой-то компромисс у Михал Сергеевича с ними. А нам надо устанавливать контакты с Московским Народным Фронтом, «Московской трибуной». Расширять связи.

П. КУЛИНИЧ: Прошедший Съезд — триумф аппаратчиков. Но дело не только в них. Состав Съезда неслучаен, он соответствует настроениям в стране. Ошибка радикалов в том, что они не представляют себе ситуацию на периферии, а там думают так же, как большинство участников Съезда. Нельзя навязывать свою волю большинству, как это сделали большевики в 17 году.

Фигура Горбачева неоднозначна, но выводы, на мой взгляд делать рано; он еще своего слова не сказал. У него еще есть воля к демократизации страны. Он ловкий аппаратчик, но интересы его не в аппаратной сфере.

Съезд для народа — это событие. Я думаю, будет постепенный дрейф в левую сторону. Но это только если с экономикой будет более или менее в порядке. Если произойдет экономический катаклизм, дальнейшие события непредсказуемы.

Радикалы на Съезде не смогли предложить целостную концепцию, нам надо учесть их ошибки и выработать какие-то установки, ориентиры, чтобы, когда к нам придут люди, нам было что им сказать.

Е. ФЕДЮНЬКИН: Я хочу заметить, что события ускоряются. Трансляция Съезда на всю страну открыла всем глаза на существующие в обществе противодействующие политические силы. Раньше эта «кухня» была известна лишь в Москве и Ленинграде. Трансляция Съезда приведет к быстрой политизации периферии.

С. ЖВАНСКИЙ: Народ понял кто есть кто, увидел физиономию Горбачева. Температура общества после Съезда повысилась. Те­перь всё зависит от ситуации на рынке с потребительскими то­варами. Если будет совсем плохо, возможно введение чрезвычайного положения, хотя опыт Польши показывает, что это мало что дает, это не более чем отсрочка. Нам надо как-то определиться. Нельзя допустить «бунт, бессмысленный и беспощадный», хотя конкретно у нас в Дубне это и маловероятно. Наша организация не должна замыкаться на себя. Мы должны проводить верную, с нашей точки зрения, ориентацию масс.

С. РАКИТЯНСКИЙ: Прошедший Съезд — утраченные иллюзии. Но бесследно он не прошёл. Политическая активность в стране возросла. Группы сейчас начнут расти. Радикалы на Съезде поступили очень правильно, выступая со своими заявлениями: их слышала вся страна.

На дальнейшее развитие событий будут оказывать влияние два фактора; местные выборы и Прибалтика (мы про нее почему-то забываем). Я не думаю, что понадобится вводить чрезвычай­ное положение, чтобы отменить выборы. Просто будет создан закон, позволяющий проводить в Советы своих. А чрезвычайное положение возможно только в связи с экономической ситуацией.

Наша задача — дать людям почувствовать, что существуют оппозиционные силы, хотя и небольшие еще, и несравнимые пока с аппаратом власти.

В. ИГНАТОВИЧ: Съезд произвел положительное впечатление. В дальнейшем возможен рост экстремизма, не очень быстрый, и тут все зависит от искусства власти. Демо­кратическое движение после Съезда, возможно, начнет сворачиваться. Дальше все будет зависеть от урожая.

А. КАМИНСКИЙ: Аппарат ещё раз доказал, что он может делать всё, что захочет: не захочет отчитываться — не будет... Сейчас «Московская» группа составляет около 400 человек. В самое ближайшее время к ним могут примкнуть аграрники, которые пока держатся в стороне от политики: если станет очевидно, что предложения аграрников принимаются только на словах. Это ещё плюс 400 человек. Такова расстановка сил.

Нам надо провести митинг по итогам выборов и Съезда.

Р. ГИЗАТУЛЛИН: Экономическая ситуация ухудшается значительно быстрее, чем кажется. В один момент может отказать транспорт, или, что ещё хуже, связь. Замелькавшие аварии — первый звоночек. Если учитывать, что на БАМе рельсы иногда клали прямо на лед, можно представить себе, сколько это ещё протянет.

Экономической реформы нет. Более того, идут возвратные процессы. Готовящееся постановление о кооперативах — об отчислениях от фонда заработной платы — удавка, которая прикончит кооперативы, работающие по заказам госпредприятий.

Нам надо объединяться с другими клубами. И тут возникает вопрос: на какой платформе? Наиболее приемлемой из известных является платформа «Московской группы».

В заключение было заслушано предложение В. Игнатовича о превращении Дубны в социально-политический оазис с целью проведения экспериментов по демократизации страны. Предполагалось, что городом будет править РАБОЧИЙ СОВЕТ из 8 человек, в состав которого, в частности, войдут С.И. Копылов, А.В. Беляев, С.В. Королёв и А.Г. Володько. Предложение было выслушано с большим вниманием, но расценено как утопическое.

НА «МОСКОВСКОЙ ТРИБУНЕ»

Съезд закончен. «Что дальше?» — так была сформулирована тема дискуссии на июньском заседании «Московской трибуны».

- Каковы итоги Съезда?

- В чем ошибки так называемой московской группы?

- Каково соотношение сил?

- Как будут дальше развиваться события?

- Что следует предпринимать?

Вот основные вопросы, вокруг которых шла дискуссия.

ВИКТОР ШЕЙНИС: Китай и Польша — вот та вилка, внутри которой будет ид­ти дальнейшее развитие. Демократическое меньшинство на Съезде было разбито но разбитые армии хорошо учатся, если хотят и умеют. Наша задача — аппелировать к стране и вести парламентскую работу.

Расстановка политических сил, которые были представлены на Съезде (исключая «болото», которое своего политического лица не имеет):

1. Демократическое меньшинство.

2. Группа «оголтелых». Они наиболее явно заявили о себе на апрельском пленуме. Сколько их? Вопрос чрезвычай­но интересный. Но установить это очень трудно, пото­му что эта группа ни разу не оставалась в изоляции: как правило, «болото» голосовало вместе с ней.

3. Прибалтика. Хотя эта группа невелика, но именно по­тому, что за ней стоят определенные политические структуры, с ней вынуждены были считаться и изме­нить, по сути дела, принятое уже решение (когда эти люди взяли свои «дипломаты» и пошли нестройными ря­дами к выходу).

4. Горбачев и его окружение.

5. Ещё одна, потенциально могучая, но пока не проявившая себя сила — аграрники. В принципе, по многим вопросам это вероятный союзник демократической груп­пы.

Вяч.ИВАНОВ: На словах «частная собственность» всё ещё лежит та- nv, Когда экономисты начинают говорить о необходимости вос­становления капиталистических отношений, они начинают гово­рить очень сбивчиво. Лучше называть вещи своими именами. Что можно реально предложить в области экономики? Если конечные цели сформулировать убедительно, — например, вхождение в Об­щий рынок, — то и промежуточные шаги будут выглядеть более приемлемыми. Если нужна реставрация капитализма, то как кон­кретно это сделать? И не ждать каких-то кровавых событий.

И.С. КОН: Быстрая перестройка общества — иллюзия. И так идём не­возможно быстро по теоретическим оценкам. Мышление-то осталось старое. Даже стереотипы остались старые, поменялись лишь знаки: всё тот же максимализм. Раньше считали, что мы вырастили нового человека, который беспрецедентно хорош, теперь он оказался бепрецедентно плох. Опять у нас получится то, что ни у кого ещё не получалось. И т.д. Ошибка наших уважаемых депутатов в том, что они не освоились ещё со своей новой ролью и выступали с трибуны Съезда как публицисты, а им надо становиться политиками, надо выбирать слова. Например, не надо было поднимать вопрос о мавзолее.

Смертельно опасен сюжет с Афганистаном, не нам разыгрывать эту карту...

Л. БАТКИН: Мы накануне больших потрясений, блоковских «невиданных мятежей»... Собственно, они уже начались. И я думаю, что у нас нет времени. Поэтому высокая степень откровенности становится сугубо практичной с политической точки зрения. И то, что я не считал нужным говорить вслух ещё несколько месяцев назад, я сейчас считаю нужным говорить вслух.

Речь идёт о частной собственности в нашей стране: мелкой и, может быть, средней. Нужно определить, что мы понимаем под мелкой частной собственностью и средней частной собственностью, в каких объёмах мы допускаем НАЁМНЫЙ ТРУД, максимальные размеры предприятий, максимальные размеры личного дохода и так далее.

<...>

Политическая оценка Съезда крайне сложна. При всей впечатляющей силе прямого эфира, значение Съезда не может перекрыть значение апрельского пленума ЦК. В нескольких словах: внутрипартийная борьба и тайное размежевание подошло к последней черте, когда тайное становится явным. Началась от­крытая атака на горбачевскую группировку: атака внешняя, идущая от областных «генерал-губернаторов», но, на самом де­ле, имеющая свой источник в Политбюро. И мы все это понима­ем. Как ответил на это Горбачев? Он добился немедленной пуб­ликации выступлений на пленуме, и мы впервые увидели этих людей ГОЛЕНЬКИМИ...

<...>

Не будем впадать в эйфорию. Всё-таки Съезд был важным, полезным, огромным, исторически значимым СПЕКТАКЛЕМ. Истин­ные действующие лица сидели справа, если смотреть со стороны зала. Это была небольшая группа старых и мрачных мужчин, и у них остается ВСЯ ВЛАСТЬ, так как все структуры власти (пар­тийные и им подчиненные) остаются без малейших изменений. И все разговоры о перестройке, и все наши надежды сводятся к тому, чтобы эти структуры, в конечном, счете, ИСЧЕЗЛИ. Не пе­рестроились, а исчезли. Задача эта предельно тяжкая, доста­точно длительная. Всякие кризисы и потрясения с неибежностью окажутся кровавыми и демократии на пользу не пойдут.

Правит партия. В своих документах она провозглашает не­которое разделение властных функций между партией и государ­ством. То есть, некое двоевластие? Эта вещь как стабильная структура немыслима. ВСЯ власть должна быть ОТОБРАНА у партии и передана Советам. Это означает, что если мы перей­дем к парламентской демократии (а никакой другой и быть не может), то партия может осуществлять свою пресловутую руко­водящую роль двояким способом: при помощи пропаганды и выс­тавляя списки кандидатов от КПСС на выборах, пытаясь победить. В Польше у ПОРП это не получилось, Венгерская партия заранее знает, что это не получите я и готова к расколу, Наша партия ни коим образом к этому не готова, но это и есть дальняя цель, к которой надо прийти. Вот только как к ней прийти?

Мне всегда интересовало, что думает Горбачев, когда ему не спится, Мне всегда казалось важным, что этот человек, ко­торый был членом брежневского политбюро с 80-го года, проделал колоссальную эволюцию за эти годы. Я продолжаю расcчитывать на эту способность Президента к эволюционированию. И я, в принципе, могу даже согласиться с его idea fix насчет то­го, что нужно двигаться вперед мелкими шажками, семенящей политической походкой — никаких резких прыжков и телодвижений. Со всем этим можно было бы согласиться и людям, стоящим гораздо левее Михаила Сергеевича (который даже более очевид­но, чем раньше, продолжал играть на Съезде роль центра, пре­имущественно правого центра, с оглядкой, видимо, на апрель­ский пленум). Но все зависит от оценки ситуации. Есть ли время для медленного маневрирования? И какое время? И какие маневры следует признать неотложными уже сегодня? И вот тут у меня есть серьезные претензии к СЕГОДНЯШНЕМУ курсу Горбачева (я не знаю, каким он будет завтра).

<...>

Доклад Горбачёва был подчеркнуто ПУСТОЙ. В нём содержа­лась лишь одна конструктивная мысль: об отстрочке выборов в местные Советы. Меня эта отсрочка озадачила... Так или иначе, это большая ошибка,— так же, как и то, что Съезд не принял Закон о земле.



Заканчивая, Л. Баткин отметил провинциальность реакции Съезда на события в Китае, поведение нашей прессы назвал по­зорным и нанёс публичное оскорбление журналисту Оганову, который не опубликовал ещё ни одной честной статьи в обновлённой «Советской культуре».

* * *

Кое-что, однако, меня на заседании «Московской трибуны» покоробило. Не на этом, а на одном из последующих. Некто Дейч назвал русских беженцев, прибывших в Москву из горячих точек Советского Союза, идеальным материалом для черносотенных погромов. Тут же предложили возродить действовавший в первые годы Советской власти закон об антисемитизме. В зале доброжелательно кивали...

Запомнилось ещё выступление пожилой интеллигентной дамы, которая говорила, что унас есть мозг, но нет рук; во время выступления ей стало плохо, и её под руки довели до её места в зале, где она пришла в себя, и я вдруг понял, какую роль отводят нам эти люди. 

ПОСЛЕСЛОВИЕ К ПОЛИТКЛУБУ

НАШИ В ГОРСОВЕТЕ

Осенью начался новый политический марафон. Выборы в местные и республиканский Советы проходили на фоне мощных митингов в Москве, где народ «дожимал» 6-ю статью Конституции.

Обстоятельства по-прежнему благоприятствовали Беляеву. На этот раз ему не хватило совсем немного. Он лидировал в первом туре, но во втором голоса оставшихся за чертой кандидатов распределились не в его пользу, и в Верховный Совет РСФСР попала заведующая Талдомским детским домом.

На местном уровне дела обстояли лучше. Готовы ли мы идти в горсовет? Такой вопрос поставил Володя Кузнецов в декабре, когда подошло время выставлять кандидатуры. Последующие события показали, что готовы. Люков, из числа независимых кандидатов, просмотрев 120 округов воскликнул: «Куда ни глянь, рука Москвы и Пальчик политклуба!»

После выборов политклуб вошёл самой своей деятельной частью в горсовет и работал уже там, пока осенью 1993 года... Впрочем, не будем забегать вперёд. Сначала — о трудовых буднях наших депутатов.

УРОКИ ВЛАСТИ

В субботу, 29 сентября, президиум начинался вяло. Долго не было кворума. Говорили о второстепенном, оттягивая «вкусненькое» на потом. Между тем в городе нарастала предкризисная обстановка.. Апатия граждан смешивалась с тревогой: «Что есть-то будем?» Лил дождь. Было неясно, чего же у нас больше — стихийного бедствия, последствий тоталитаризма, происков прошлых или банкротства новых властей. Так бы и сидели, занимаясь лимитированными изданиями и регистрационными взносами, если бы не...

Вдруг возвысил голос наш старый знакомый Сергей Иванович Копылов, 1-й секретарь горкома КПСС (не член президиума). То ли так оно было задумана хитроумными аппаратчиками (что именно Копылов и врежет как следует), то ли нет, но выступлением Сергея Ивановича новый преэидиум был посрамлён. «Вот что, ребята, — сказал (несколько другими, «ответственными» словами) Первый, — надо вводить в городе чрезвычайное положение по картошке». Члены президиума, демократы и центристы,— как в мультфильмах — хлопнули глазками: «Вот она, власть-то, — подумалось бедолагам. — Вот как её делать-то надо!»

Дальше — круче. «Реквизировать автобусы, грузовики, тягачи, – давал прикурить Первый, закрывать, цеха, заводы; людей – на поля (демократы глаэками блым-блым); спасать всё бесплатно, не допустить голод!»

Президиум как бы протрезвел. Кворум нашёлся. Исполкому — все полномочия. «Алексей Иваныч, — заискивающе обратились демократы к предисполкома Саушкину, — не хотите ли, законодательно поможем?» — «Ладно уж, вводите ЧП, далее я сам всё знаю», — великодушно заявил товарищ Саушкин.

После таких дел президиум закрутился как маховик, до самой ночи. Наш предсовета, Валерий Эдуардыч (тоже ведь старый аппаратный волк), не сплоховал, тряхнул стариной: властно заставлял совсем уж обессилевший преэидиум рассматривать вопрос за вопросом, не давая спуску этим хлипким демократам, да и центристам тоже.

В перерыв, который ждали, как иудеи манны, все вместе высыпали в коридор и закурили драгоценную сигарету. «Надо бы здесь учредить буфет», — озабоченно обратился я к коллегам. «Привилегированный?» — хитро подмигнул мне т. Саушкин. «А почему бы и нет», — расхрабрился я, стараясь не уступить профессионалу.

Но заряда, данного президиуму Первым, всё же не хватило. Когда в программе «Время» перешли от событий. важных (встреча Генерального с деятелями культуры) ко второстепенным (события в Персидском заливе), президиум сник вторично. Однако, этим дело не кончилось. 3нал, знал предсовета Валерий Эдуардыч, где у демократов чувствительное место! «А что, товарищи, — обратился он к президиуму, — мы не можем обойти вниманием вопрос о приближающемся празднике 7 ноября...»

«Что?! Демонстрация? Только по заявке в соответствии с Законом о митингах и демонстрациях», — немедленно проснулись демократы. «Так горком давно уже подаёт заявки на, демонстрации», — вёско сообщил задирам Алексей Иваныч. «А в чем же тогда дело?» — удивились те. «Ну как же, праздник ведь, — сказал Валерий Эдуардыч, — пять дней люди гулять будут, надо позаботиться…» — «Что за праздник? Чего праздновать-то: ни курева, ни картошки?!» — бдительно разволновался. я. «Да, но не забудем: ведь это День рождения Советской власти, нашего государства!» — проникновенно и звучно произнёс Сергей Королёв (ГК КПСС, идеология). Поднялся шум. Каждый кричал своё.

«Да это же день конца Советской власти! День конца демократии!» — кипятился я. «Надо к зиме готовиться, окна конопатить, а не праздновать! Опять трибуны? Опять призывы?!» Я никак не мог успокоиться. Так и подмывало бухнуть: «Если вы устроите демонстрацию, то наши устроят вам контр-демонстрацию! Удержался, не бухнул. А тут-то Валерий Эдуардыч ловко свернул перебранку: «Пусть комиссия по культуре разработает план мероприятий, потом мы его рассмотрим».

И будто вилку выдернуло из розетки. Все стихли, поняв, что президиум имеет шанс завершиться.

...Перед зданием Совета на площади Мира было темно; сверху капало, снизу хлюпало. Перестройка продолжалась.

А. Беляев
«ВД», 1990, октябрь

* * *

А потом был август 1991 года. Члены ГКЧП, выступившие по телевизору с обращением к стране, выглядели как опереточные злодеи. Они не продержались и недели. Чрезвычайное положение было объявлено в понедельник, а в пятницу уже всё было кончено. Запомнился усталый президент, неуверенно спускающийся с трапа самолёта. Трудно быть богом…

ПОСЛЕСЛОВИЕ К ПЕРЕСТРОЙКЕ

ХОЛОДНОЕ ЛЕТО ДЕВЯНОСТО ТРЕТЬЕГО

Члены ГКЧП применить силу так и не решились. А демократы два года спустя — решились. Лето выдалось холодным, наступивший сентябрь также не оставлял надежд на запоздалое тепло. В конце месяца неожиданно выпал снег. Люди, ехавшие на работу на велосипедах, с трудом пробивались через снеговые заносы. И продолжали следить за текущими событиями. А они принимали драматический характер.

Ельцин распустил Верховный Совет. В ответ Верховный Совет объявил о прекращении полномочий действующего президента. Контролируемые Ельциным СМИ именовали осаждённых в Белом доме депутатов не иначе как мятежниками.

Мнения бывших политклубовцев разделились. Беляев и Любимцев собирали подписи в поддержку президента, Федюнькин расценил Указ Ельцина как государственный переворот, а Алексахин откликнулся на расстрел Белого дома из танков статьёй «Иного они не дождутся», которую редактор «Площади Мира» Ольга Мелкумова поместила на первую полосу своей газеты.

В декабре состоялись выборы в новый законодательный орган страны — Государственную Думу. Дубна проголосовала за партийный список Жириновского...

МЫ С ВАМИ ГДЕ-ТО ВСТРЕЧАЛИСЬ?

Весной 1995-го, за полгода до выборов во 2-ю Государственную Думу в газете «Из рук в руки» я прочитал: «Серьёзным политическим лидером вы сможете стать и выразителем сокровенных чаяний своих соотечественников, если подарите им красивую, вдохновляющую национальную мечту и полноценную программу её осуществления. Помогу её разработать».

От этих строк, написанных шершавым языком плаката, веяло чем-то хорошо знакомым и давно забытым... «Товарищ Сергей? — подумал я. — Да нет, не может быть!»



ЛИТЕРАТУРНЫЕ СТРАНИЦЫ ЖУРНАЛА «ИНСАЙТ»

ДОГОВОР

Телефонный звонок резко прозвучал в ночной тишине. Вожак городского политклуба «Демократическая перестройка» Владимир Пальчик нащупал в темноте трубку и сонно произнёс:

— Алё...

Игривый женский голос на другом конце провода поинтересовался:

— Товарищ Пальчик?

— Да.

— Сейчас с вами будет говорить Краснодар.

— Какой ещё Краснодар? — пробурчал Пальчик, протирая глаза.

В дверь позвонили. Пальчик сполз с кушетки, сунул ноги в тапочки и пошлёпал к двери. Из замочной скважины торчала автоматическая ручка «Паркер». Уставившись на ручку, Владимир машинально открыл дверь.

Перед ним стоял господин в опереточном костюме: высокий цилиндр, фрак, перчатки.

— Э-э?.. — произнёс Пальчик.

— Здравствуйте, меня зовут Валентин Карпович Краснодар. Сейчас я буду с вами говорить.

— Во втором часу ночи? — спохватился Володя. — О чём?

С лестничной площадки донёсся грохот, и два мужика в телогрейках, сдержанно матерясь, втащили в квартиру гроб. Сзади шёл активист политклуба коллега Расторгуев, приговаривая:

— Ради Бога, осторожнее!

«Шуточки!» — похолодел Пальчик. Его оттёрли в сторону. Господин в цилиндре вошёл в квартиру вслед за гробом, обмахиваясь китайским веером с драконами. Евгению пришло в голову, что проклятые аппаратчики наконец-таки перешли к активным действиям. «Но зачем же так сразу с гробом? — неприятно удивился он. — И при чём тут Расторгуев?»

— У нас состоится небольшое совместное заседание, — доверительно пояснил господин с веером.

Из гроба пошёл дым.

— Что же вы? — укоризненно покачал головой господин. — Откройте крышку!

Ничего не соображая, Пальчик подошёл к гробу и спихнул крышку. Дым рассеялся, и Володя увидел, что в гробу сидит лидер радикального крыла политклуба господин Федюнькин, курит «Яву» и что-то набирает на клавиатуре персонального компьютера. На дисплее появлялись имена: Люцифер, Астарот, Аббалон, Асмодей, Инкуб... и вдруг — Пальчик!

— Приехали!.. — констатировал Федюнькин, стряхнул пепел на палас и обратился к Пальчику: — Слушай, Володь... Сделай, в общем, кофе!

Успокоившись, что место в гробу занято, Пальчик принял заказ и отправился на кухню. «Что бы все это значило? — думал он, помешивая ложечкой в кофейной турке. — Ведь неспроста они сюда явились! И почему меня не предупредили?».

Володя прислушался. В квартире что- то свистело и верещало... «Наверное, я сплю», — заключил Владимир. Развеселившись, он вернулся в комнату и стал наблюдать за происходящим.

Посреди комнаты откуда-то появился стол, накрытый красным сукном. На столе стоял железный бюст активиста политклуба Петра Кулинича. Валентин Карпович уже облачился в домашний халат, но цилиндр и перчатки не снял. «Ну, народ!» — возмутился Пальчик.

Валентин Карпович властно посмотрел на будильник. Было ровно два. Из будильника вдруг поплыл бой курантов и грянул Гимн Советского Союза.

Свет погас. Окно с треском распахнулось, и в комнату вошла полная луна.

— Эй, народ, кто дверь не закрыл? — закричал Пальчик.

Но тут в окно стали влетать верхом на мётлах члены горкома КПСС. Завершая процессию, в комнату влетел первый секретарь Копылов. Вспыхнул свет. «Значит, они уже не маскируются! — догадался Володя, ощутив неприятный холодок внутри. — Но какова дисциплина, а? Тютелька в тютельку явились! А наши обалдуи будут ещё полчаса собираться!»

— Мётлы складывать на балконе! — распорядился Валентин Карпович. Что-то затарахтело, как вертолёт, и в окно влетела ступа. Из ступы, изящно изогнув ножку, вышла обнажённая дама с обольстительными формами.

Пальчик от удивления разинул рот: он узнал грозу видеосалонов Валентину Петровну. «Так вот она какая в натуре!» — подумал Пальчик. А члены горкома как ни в чём не бывало раскланивались с Валентиной Петровной и целовали ручку.

— Валентина Петровна, прошу в президиум, — потеплевшим голосом сказал Валентин Карпович.

— Володечка, куда ступу ставить? — спросила Валентина Петровна, поправляя сбившуюся причёску.

— В ванную, — ошалело ответил Пальчик.

В окне, подтягиваясь на руках, показался инициатор политклуба, преподаватель научного коммунизма Сергей Марков.

— И ты, Брут!.. — расстроился Пальчик.

— Что ты, Володя, я — по водосточной трубе...

— Ну что ж, товарищи, все в сборе, предлагаю открыть очередное заседание политклуба, — сказал первый секретарь горкома партии Копылов.

— А разве вы... — начал было Пальчик и осёкся.

В ответ раздался громовой хохот.

— Да, да, — подтвердил Валентин Карпович. — Мы члены политклуба! Согласно уставу! Вот наши взносы.

И на сукно полетели мятые рубли и трёшники. Пользуясь суматохой, Сергей Королёв (идеология) шулерским жестом сунул под горку ассигнаций долларовую купюру.

— Это провокация! — ахнул Пальчик. — В уставе ничего не сказано про валюту!

— А мы сейчас проголосуем, — возразил Королёв. — Всё, что не запрещено, — разрешено!

«Их большинство!» — похолодел Пальчик и беспомощно посмотрел на Маркова. Тот в смущении отвёл взгляд.

— А как же иначе, — сурово произнёс Валентин Карпович, снял наконец цилиндр и нахлобучил на бюст Кулинича. Голову товарища Краснодара украшали ветвистые рога.

— Как я и предупреждал! — вбегая, воскликнул Алексахин.

— Конечно, если вы будете по часу собираться! — прошипел Пальчик, лихорадочно перебирая в уме пункты устава.

Вслед за Алексахиным в комнату заглянул Любимцев, сразу всё понял и ехидно произнёс:

— Ага... Ну вы тут заседайте, а я пока за Бунатяном сбегаю. Он их живо перекрестит!

— Вы что же думаете, мы не перестроились? — возразил Королёв и с видом победителя распахнул кожанку.

На его груди сверкал крест с алмазами.

— Ага... — озадаченно произнёс Пальчик.

— Ближе к делу, товарищи! — Краснодар постучал ложкой по графину с водой. — Мы собрались, чтобы подписать договор о разделении сфер влияния между фракциями нашего политклуба. Наша фракция будет действовать на территории города Дубны, а ваша, Владимир Владимирович, будет предоставлена территория деревень Юркино и Козлаки.

И Валентин Карпович достал из-под мышки золотой «Паркер» и протянул его Пальчику.

С кончика пера сорвалась красная капля.

«Это кровь!» — догадался Володя — и ужаснулся.

— Решайтесь, Владимир Владимирович! — лукаво ухмыльнулся Краснодар. — Иначе мы поставим вопрос о вашем членстве в политклубе.

«Скотина Расторгуев! — выругался Пальчик. — Добился отмены права вето для ветеранов клуба!»

И тут в туалете запел петух. Дико завопили и заметались члены горкома партии. Стены комнаты раздвинулись. Воспалённому взору Пальчика открылась бездна...

Вверх полетели пузыри, разноцветные клочья.

Полная луна озарила панораму Дубны. Засвистел ветер, и, медленно кружась, Володя Пальчик сентябрьским листом начал опускаться на площадь Мира...

Пальчик дико закричал, вскочил с постели и безумным взором окинул комнату. Она была пуста. Все вещи были на своих местах, а брюки с пузырями мирно покоились на спинке стула.

Володя отпер сейф, достал устав и принялся лихорадочно его перелистывать. Ничего ТАКОГО в уставе не было.

Чувствуя лёгкое головокружение,  Володя сел на пол и через минуту обнаружил себя сидящим перед раскрытым холодильником с бутылкой водки в руке.

На столе лежал китайский веер с драконами и пригласительный билет на заседание обкома КПСС.

Захар Глебов

* * *

Идея этой фантасмагории родилась после одного из заседаний, на котором затронули вопрос, кто может называть себя членом политклуба. Кто-то предложил ввести членские взносы, на что младополитклубовец Игорь Шеченко возразил, что целесообразнее были бы целевые пожертвования. И добавил, что тем, кто составляет ядро политклуба, хорошо бы дать право вето.

Какая богатая идея, подумал я и поделился ею с Федюнькиным. Ему она тоже понравилась; мы тут же представили, как бы это выглядело в лицах.

— Так, — твёрдо сказал Федюнькин, — должен быть гроб.

Я содрогнулся и запротестовал.

— Очевидно ты не разбираешься в жанрах, — сказал Маэстро. — Это будет святочный рассказ.

Спорить с Федюнькиным — всё равно что ветер уговаривать дуть в другую сторону, и я не стал.

— Так, — продолжал Федюнькин. — Кто залезет в гроб? Очевидно, придётся мне...

Мы набросали пару сценок, и Федюнькин ушёл, объявив что допишет сам. Увидев через несколько дней, что он написал, я содрогнулся вторично — это могло обернуться гуманитарной катастрофой... Что-то мне всё-таки удалось смягчить, ну а с Краснодаром — это он здорово придумал, в начальном варианте у нас этого персонажа не было.

— Я предлагаю подписаться какой-нибудь хорошей русской фамилией, — сказал Федюнькин ( в предыдущих двух номерах нашими авторами были иностранцы Ян Сикорски и Томас Калинаускас).

— Например, Глебов, — сказал Федюнькин и с надеждой посмотрел на меня. Я живо вспомнил актёра Глебова, сыгравшего Григория Мелехова в экранизации романа «Тихий Дон», вспомнил, что Федюнькин тоже из казаков, и, конечно же, согласился, но с условием:

— Захар Глебов.

Евгений просиял...

Третий номер «Инсайта» вышел как раз перед Новым годом; Женя выпустил потом ещё два и даже зарегистрировал журнал как средство массовой информации, но после этого увлёкся депутатской деятельностью и политикой на местном уровне, о чём мне приходилось только сожалеть. В этом году Евгению исполнилось бы восемьдесят лет...