Говорят, осень это наука умирать

Борисова Алла
Как много красивых и на первый взгляд мудрых изречений. Только осень — не наука и умирать никто не учит. А всё, что встречается в жизни просто жизнь и ничего другого. И ей тоже никто не учит — просто живут.

А может в раю была не яблоня? Слишком примитивна и восхитительна для рая вот эта, мимо которой я прохожу каждый день.

Гремит металлическая дверь, словно отсчитав, первые шаги на улицу.
— Здравствуй. Ты помнишь?
Зря я так. Конечно нет. А может и помнит. Это я забыла, когда она здесь появилась. Сколько лет растёт, сколько лет восхищает. Считаю родной и готова обниматься при встрече. Вот какая я замечательная: яблоньку дикую, скованную асфальтом, люблю. Ту, которая уже давно доросла до неба. И правда люблю, вот только странно так, — любя, абсолютно не заметила как она так выросла. За несколько десятков лет. А за сколько точно?

Иногда среди кутерьмы дней, захлёстывающих делами, хлопотами, весельем, я вдруг замечала и застывала любуясь. А замечала не в кутерьме улыбчивой, а тогда, когда что-то сбивалось и улыбаться не хотелось.

Случайно? Вряд ли.
Приходила в себя от невзгод, трудностей или бед и снова пролетала мимо и не замечала — не до того было. Подождёт, а у меня дел по горло.

А сейчас такая нежность к каждому упавшему яблоку, к листьям, осыпающимся, ветром подгоняемым или лежащим устало на земле.

От красоты и нежности замирает душа.
Там много теперь свободного места. И надо же, стала помещаться любовь к простому. К тому, что было всегда рядом.

Говорят, так приходишь к прекрасному. Мол, осилила тонкость чувств, гармонию с природой.
И ты киваешь мысленно: "Да, я такая". Врёшь себе, желая закрыть самое важное: понимание, что было бы что другое, — и сейчас пробежала бы мимо. Пролетела бы туда, где дел, людей, впечатлений по горло. А эта? Что эта?Не страшно — подождёт.

Никто не любит каяться, да и не нужно. Особенно тогда, когда уже понимаешь всё, да не изменишь.
Ни себя, ни жизнь.

Весной — яблочный снег из белоснежных лепестков, а сейчас, под эту самую науку умирать, я бегу жить. У меня появилось на это время. Очумев от диалогов с собой я теперь разговариваю со всем, что готово, как мне кажется, слушать.
— Так точно не помнишь?

Может и помнит, да не скажет.

А небо сегодня серое, и трава настолько яркая, зелёная, что надо быть тупее тупого, чтобы не понять — я просто не знаю будет ли ещё такая же в моей жизни или вот эта последняя.

Мне отчаянно хочется верить, что это не аномальная осень, не перевёрнутый вверх дном климат, а просто кто-то добрый и светлый даёт время насмотреться, налюбоваться. Ведь теперь уже ничто не отвлекает и тот, кто давно всё за меня понял, — щедрее и не бьёт наотмашь, давая всё, что я раньше пропустила из-за ерунды.

Хотя среди ерунды было много чудесного, но к концу года или жизни Сущее держит мгновенья на ветру и ничего не пророчит.
А мне и не надо.

Уже давно научилась видеть сердцем. Когда оно разбивается на сотни осколков — это не так плохо оказывается. В то, что от него остаётся легко проскальзывает всё простое и ясное. Что не будешь пытаться удержать, остановить — не твоё, не тобой данное.
И тебе хватает что всё это просто есть.

— Так может ты всё-таки помнишь? Я просто хочу узнать...
Но я прохожу мимо, не слыша ответа. Иду под серым сентябрьским небом и прекрасно понимаю, что от знания мне никогда не бывает вот так хорошо, как от рассыпавшихся красных яблок, перемешанных с листвой последней осени.

И мне вовсе не хочется знать прощаемся мы до весны или навсегда — ибо нет в этом уже никакой разницы.

— Ты помнишь?
— Больше чем ты, — жёлтый лист слетает с ветки, а я иду дальше в осень.