Соционическая симфония.
Она приедет в девять.
Она самая прекрасная девушка на свете.
Вот, прямо, без преувеличения вам говорю.
Холодильник забит продуктами и алкоголем. Есть джин, есть аппероль, есть красное сухое, есть даже легкое вишневое пиво, как она любит. На ужин сделаю легкий салат из помидоров и куриной грудки, чтоб не было тяжести в желудке.
Постельное белье, свежее, новое, однотонное, темно-бордового цвета, как она любит.
Трубка от кальяна томится в морозилке, а из новых табаков – апельсин, мята и персик. На всякий случай есть пачка сигарет, тонких, длинных, с кнопкой в фильтре. Я не знаю, какие она курит, но стараюсь угодить.
Уже выбрал и взял в аренду два фильма в онлайн кинотеатре, один Нолана, второй Гая Ричи. Она такие любит, разные по природе, но зрелищные и дающие простор для размышлений. Возможно, посмотрим оба.
Плейлист для секса. Вот Черт! Наспех набросал в папку композиции без слов или на незнакомых языках, все вперемешку, эпические запилы, классно подходящие для кульминации, этнические мотивы, дарк фолк, эмбиэнт, скандинавские ритмичные ударные мелодии – это все для порки и температурных игр, немного испанских гитарных партий, для того, чтоб настроиться на романтику во время и после ужина. Надеюсь, это подойдет ей больше, чем Live to win и Eye of the Tiger, которые заиграли в прошлый раз и испортили картину.
Два вида свечей, маленькие ароматические, для настроения, все те же легкие мята и апельсин. И длинные мягкие, воском от них почти не больно капать на кожу. Лёд Есть в виде кубиков, сердечек и черепков. Я предпочел бы употребить его с виски, но она не любит виски. Она любит лёд на своей бархатной коже.
Плети. На самом деле всего лишь два мягких флоггера по пятьдесят хвостов. Ими совсем не больно, ощущается просто как массаж, но ей этого мало. Ремень, не слишком широкий, и гладкий, чтоб не оставить сильных следов. Я стараюсь не думать, а том, что делаю ей больно. Она любит такое, и я стараюсь угодить даже здесь.
Ремни на наручах укорочены, чтоб не болтались, ошейник новый, кольцо у него не должно оторваться при первом чихе.
Приготовления завершены.
Нарезая салат вспоминаю недавний разговор, про соционику, этико-интуитивных и интуитивно-этических людей, интровертов, экстравертов, Наполеонов и Есениных. Пытаюсь примерить на себя все сказанное, и оно ложится идеально. И то, и другое, и третье, все подходит мне и все меня характеризует.
Теперь если она не отвечает долго в мессенджере – я тоже не пишу, чтоб не заподозрила во мне Достоевского.
Рассказываю меньше веселых историй, чтоб не прослыть Есениным.
Я даже готов смириться с тем, что она записала меня в интроверты, лишь бы не оказаться каким-нибудь Гексли.
Сам о себе я всегда думаю, как о «двойственности во всем», И если бы соционика была настоящей наукой, и меня обследовал бы настоящий доктор – он бы увидел, что я именно такой, в исключельном балансе. Я это я, и этим должно быть сказано все. Возможно, где-то на стыке всех этих характеристик стоит создать еще одну, и обозвать моим именем?
Я потому и не люблю ярлыки и ярко выраженные роли.
Звонок в дверь вырывает меня из раздумий. Откладываю нож и иду открывать, босыми ногами выхожу в подъезд, легонько толкаю дверь прихожей… и забываю обо всем.
Я уже говорил, что она самая прекрасная девушка на свете? Такое не стыдно и повторить.
В легком плаще, надетом поверх невесомого кремового ассиметричного платья, под которым угадывается отсутствие белья. Блеск в ярких изумрудных глазах, мягкие полные губы, приоткрытые улыбкой-ухмылкой, идеально уложенное каре тёмно-каштановых волос.
Меня окутывает ее аромат, дерзкий, свежий и чуть сладковатый.
Мне хочется обнимать ее, гладить и целовать, и говорить; бесконечно говорить, болтать о пустяках, обсуждать новости, книги, новые музыкальные релизы, блоги, статьи, передачи на радио, да все на свете.
Но ей нужно другое. Мы ужинаем, камерно и сдержанно беседуя о событиях дня. Потом смотрим кино под кальян и вино. Изредка я касаюсь её, и даже целую, стараясь не думать о том, что придется делать потом.
У меня в голове все еще крутятся Есенин, Достоевский и Гексли. Есенина хочется цитировать, Достоевский навевает тоску и желтизна древних иссохшихся страниц прямо таки чувствуется на пальцах (хотя я лет двадцать уже не читал бумажных книг). А кто такой Гексли, я вообще не знаю.
Когда заканчивается кино, она идет в душ и возвращается оттуда почти голая, в одной только портупее. Я одеваю ей ошейник и наручи, разогреваю ее флоггерами, потом ремнем, потом в ход идет лёд, за ним воск от свечей, который в завершении нашей сценки я сбиваю флоггерами. Цикл завершен. Все это время я действую механически, с отточенной техникой, четким сценарием, не произнося не слова. Она извивается, стонет, легко поддается любым манипуляциям, но главная здесь она. А я всего лишь обслуга.
Все это время от начала до конца я пытаюсь понять, а кто я такой, и где мое удовольствие. Я точно помню, что раньше любил всю эту механику, антураж, скандинавские боевые барабаны, на ритм которых отлично ложится работа с плетьми. Сейчас же мне стыдно, я боюсь сделать ей больно и корю себя каждый раз, когда удар ложится резко, или если капля воска попадает в уже перегретое место.
Любил раньше. Заменял этим отсутствие настоящих чистых чувств. А теперь не вижу в этом необходимости.
Далее следует черед секса, и за механикой процесса я снова размышляю, сколько это должно продолжаться, чтоб ей хватило, чтобы не передержать, или не закончить слишком рано.
Мне нравится её отдача. Под конец меня захлестывают её эмоции, и мы улетаем вместе. Ради этого момента стоит ждать, готовиться, писать сценарии и закупать реквизит.
Я ведь помню, что раньше любил и беззаботный секс, который в прошлой жизни приходилось завоевывать подвигами и жертвоприношениями, а теперь, когда его с избытком – понимаю, что всю жизнь жаждал и искал другого. И нашел наконец.
В конечном итоге больше всего мне хочется лечь рядом, завернуться с ней в теплое одеяло, и поглаживая ее плечи болтать обо всем, а потом уснуть. А утром готовить ей завтрак, и будить поцелуями. И пусть это продолжается как можно дольше.
Кажется, это и есть любовь.
И ради нее я могу стать кем угодно, Хоть Есениным, хоть де Садом.
20201009