Через три дня, прощаемся с гостеприимной Португалией - в путь. С утра положенные команды, каботажные пароходики, лоцман – мы отчалили. Бросаем прощальные взгляды на Лиссабон, его набережную и памятники, делаем фотографии на их фоне… по громкоговорящей связи звучит: «Команде обедать». Ну вот, хороший, плавный переход. С удовольствием, полные впечатлений, занимаем установленные места за столами; какая-то заминка со вторым, ну ничего мы пока первое не спеша съедим. Повара говорят, что лифт сломался. Тут же (команда вся здесь), электрики встали, пошли разбираться. За столами непринужденные беседы и вдруг: грохот звон посуды, крики суета, на пол летят кастрюли, тарелки, стаканы, где-то что-то более тяжелое, хлопают двери… Это напомнил о себе океан мощным ударом волн: первым вторым третьим, потом или волны стали поменьше, или мы успели вернуться в режим качки – грохотать и падать перестало, раздались смешки и шутки. Кто-то успел пустить слух, что в шахту лифта (он грузовой на кухне) человек упал. Подошёл к официантке спросить, не нужна ли какая помощь, но не успел: в ту же секунду к нам явился один из электриков, чинивших лифт, со свежей, яркой ссадиной на лбу, обводит нас изумлённым взором и говорит:
- Что делать? Он теперь там… в кресле лежит…
У меня в голове поток мыслей: куда бежать, что делать немедленно, что можно кого-то попросить, как помощь организовать… у официантки, конечно, своё течение мысли, но в одном мы с ней сошлись и через мгновение одновременно вырвался, чуть громче, чем надо, один и тот же вопрос:
- Кто!?
Электрик посмотрел на нас по раздельности круглыми, но более осмысленными глазами:
- Суп…
Так началась ещё неделя штормов и пытки запахами. Нас качало, болтало, подкидывало, трясло всеми шестью видами качки. Волны заливали палубу и перекатывались через нос корабля, с силой били в закаленное стекло иллюминатора.
Через какое-то время перестало укачивать и тошнить, появилась раздражительность и злость на то, что ничего нельзя делать, а только лежать. Народ потянулся в медпункт с запорами… Морские волки, ходящие в море больше чем по тридцать лет, говорили: такого никогда не было, шторм ну три дня, ну пять. Но чтоб без перерыва три недели – никогда.
Так испытывал нас океан. Или излечивал.
Когда шторма поутихли и появилось солнышко люди стали выходить на палубу подышать воздухом, погулять, посмотреть вокруг, устранить многочисленные повреждения и беспорядки учиненные водами и ветрами; возникло ощущение весны и субботника. Вдруг оказалось, что за это время из питерской зимы мы оказались в зиме тропической и можно ходить в футболках и шортах, что небо синее и солнце яркое. И вокруг нас то, что многие раньше никогда не видели: грандиозный Атлантический океан. Шторм утряс многие бытовые нестроения и то непонимание, и недоброжелательность, что царила в коллективе в начале – о них просто было забыто. Люди словно очнулись от морока. Все, наконец, осознали: мы в дороге, в начале длинного и долгого совместного пути. Многое успокоилось и наладилось.
И даже вонь перестала тревожить так сильно – заработали кондиционеры, открылись иллюминаторы, стал всё больше и больше времени проводить на свежем морском воздухе, всё постепенно вошло в нормальное, рабочее русло.
Мы в пути… Я в кругосветном плавании! Долгожданное приключение началось!
Впереди было никогда не виданные: сто восемьдесят девять дней и сорок пять тысяч миль пути, три океана, два континента, несколько иностранных портов и ещё очень много впечатлений от этой необычной командировки.