Это были пятидесятые годы. Мы жили в районе, который был и не деревней, но и не городом. Жили в обычном деревенском доме с печным отоплением, где под утро в ведре зимой замерзала вода.
Мамочка наша была любителем чистоты. Чистой «блистало» всё: постельное бельё, занавески на окнах, сшитые из бинтов и соединенные между собой по длине ручным кружевом маминой работы, и всё остальное. Быстрей всего среди всеобщей тотальной чистоты запачкивались мы с младшим братом.
И вот приближалось воскресенье (единственный в то время выходной), когда мама с папой вели нас в баню. Вели-то меня, а брата несли на ручках или везли зимой в санках, поскольку он был маленьким. Поэтому я ему завидовала, правда не помню белой или чёрной завистью — скорей всего чёрной.
Я помню эту дорогу на «банные страдания» и мои размышления о том, для чего тащиться в такую даль, ведь мы совсем чистенькие. Я готова была не мыться хоть год, лишь бы не идти в эту противную банищу. Мне, ребёнку, эти походы казались совсем лишними и очень утомительными. Ну подумайте сами! Дорога, стояние в очереди (мне казалось, что стоим сто часов), потом эти каменные лавки с оцинкованными тазами, пар, голые тёти с орущими детьми. Не подумайте, я не орала.
Но самое «страшное» было не это. Весь «ужас» начинался тогда, когда мама приступала к мытью моей головы. Представьте шайку (таз) с горячей водой, мамины руки, намыленные густо хозяйственным мылом и меня, упирающуюся в эту лавку руками. Мама наклоняла мою голову над тазом и начинала намыливать мне лицо, уши и, что самое противное, нос снаружи и внутри. Считалось, что от хозяйственного мыло погибает всякая зараза. Наверное, этой заразе было не легче, чем мне. Я мычала с закрытым ртом, чтоб не наглотаться мыла.
Убедившись, что я намыта до блеска, уставшая мамочка выпускала меня из своих объятий и принималась за брата, который всё это время преспокойно сидел в тазике рядом и играл игрушками в водичке. Я, освободившись от плена Мойдодыра, вдыхала полной грудью. Ура, теперь я на свободе до следующего воскресенья.
Намытые с запасом на неделю, мы возвращались домой уже поздно. Пили чай с мамиными пирогами, приготовленными загодя, и ложились спать. Мамочка, наверное, думала, что слава Богу намыла детей, а я же о том, что хорошо, что эта «экзекуция» уже позади. Да, спать ложились мы и папа, а мамочка готовила нам в печи еду на предстоящий день и ложилась спать где-то под утро. Удавалось ли ей поспать? Сомневаюсь.
А утро новой недели не заставляло себя ждать и начиналось с многократного и протяжно-громкого фабричного гудка, который будил всю округу.
P.S. Как потом вспоминала мамочка, что на мытьё ей самой уже не хватало сил, и она мылась очень быстро, чтоб мы не ждали. Ситуация улучшилась, когда папа стал брать брата с собой в мужское отделение. Уже прошло почти «сто лет», а я до сих пор помню эту шайку и хозяйственное мыло. Как говорят «воспоминания замучили» — шучу.