Световые деньки стали заметно короче. Погода уже целую неделю капризничая, демонстрирует свой своенравный характер. Тяжёлые тучи с самого утра бродят по небосводу, нагоняя тоску и непрестанно, как сквозь мелкое сито, просеивают маленькие въедливые капли дождя.
Михей, выходя из уже покосившегося, когда-то многоголосого хлева, поправил капюшон изрядно промокшего брезентового плаща. Он хоть и спасал от дождя, но от сырой промозглости спасти был не в состоянии. Остановившись посреди двора, Михей повертел в разные стороны головой, надеясь найти хотя бы один обнадёживающий просвет в облаках, но так и не нашёл его в безрадостно-унылом облачном осеннем покрывале.
Поёживаясь, и передёрнув плечами, Михей, подойдя к покосившемуся забору, прикрыл висевшую на старых петлях и честном слове калитку. Окинув ещё раз унылым взглядом двор, прислушался к слабым звукам возни из хлева.
- Какой уж там хлев! Хлевом этот сарай был, когда ещё была жива и здорова Марфочка, любимая жёнушка и пожизненная спутница. В хлеву стояла её любимица Бурёнка с телком, а во дворе часто была слышна перебранка петуха с гусаком, честно охраняющих стаи своих подопечных. А теперь? Три куры, петух да гусак. Хозяйство!.. Разве это хозяйство?
Мысли всё возвращали Михея к прежним, как теперь уже ясно, безвозвратно ушедшим временам. Направив взгляд вдоль улицы, видя несколько покосившихся домов с наглухо заколоченными окнами и запущенными, заросшими сорной травой дворами, Михей сокрушённо покачал головой.
Вдали, в конце когда-то шумной улицы, оставался ещё один обитаемый двор. В нём так же коротали свой век старик и старуха, Петруха с Аннушкой.
- Давненько уже не встречались, целых три дня. Как они там? Мирятся или ворчат друг на друга по ненужным поводам? Всё никак не поделят важность и старшинство между собой. Кому оно надо–то? Старшинство!.. Да я бы с радостью и навсегда уступил его Марфочке, только бы была жива! Пора уж соседей и навестить. Даст Бог, завтра распогодится, тогда и схожу, а то по такой-то грязи и ноги тяжело переставлять.
Михей ещё раз окинул взглядом двор, махнул рукой, как будто согласившись с непогодой, и собрался вытереть ноги перед входом в дом. Опустив глаза вниз на сапоги, он непроизвольно глубоко вздохнул и принялся очищать нехитрую обувку от налипшей большими комьями грязи.
Войдя в дом, Михей перекрестился на иконку в красном углу. Разувшись у порога, кряхтя и вздыхая, старик снимал с себя промокший плащ и верхнюю одежду, развешивая её на гвоздики у входа для просушки. Полумрак не мешал ему в этом, свет зажигать и не хотелось. Лампадка, горевшая в углу перед иконкой, освещала мерцающим светом полкомнаты вместе со столом, стоящим боком к окну, и широкую лавку, притулившуюся к стене. Света Михею хватало, да и мысли требовали уединения, покоя и ухода от забот, а яркий свет невольно пытался вернуть его к не такой уж и радостной действительности.
Устало опустившись на лавку у стола, старик почувствовал, что его немного качнуло.
- О, да тебя тоже покачивает от старости?- обратился он вслух не к себе, а к лавке, на которой сидел, хлопнув по ней ладошками.
- Вот, старость! Уже стал разговаривать с деревяшкой! – добавил он тоже вслух.
Михей частенько стал разговаривать сам с собой в последнее время. Жены не стало, не с кем стало хотя бы просто переброситься парой слов. Раньше он и возражал, и вспыхивал иногда, а теперь готов был бы выслушивать даже укоры и ворчание в его сторону Марфочки, любимой жёнушки.
- Некому возражать, ушла Марфочка. Вот оно как!..
Пригорюнившись, Михей сидел за столом с опущенной головой, перебирая нехитрые мысли.
- Не думал и не гадал, что одиночество так тягуче-тяжело. Иногда аж грудину сжимает. Тоска давит. Оно вроде и понимаешь, мысли, какими бы они ни были, отвлекают. А всё равно давит. Вот и теперь уж очень неспокойно на сердце. Может на непогоду?
За окнами уже ничего нельзя различить, всё вокруг накрыла сплошная темень. Михей всё сидел за столом, подперев седую головушку руками, и неспешно тормошил, выстраивая в какой–никакой порядок бродящие по закоулкам памяти грустные мысли.
Очнувшись, как от дрёмы, Михей вспомнил, что сегодня даже не обедал. А надо бы! Желудок бурчит, напоминая о себе.
Тяжеловато поднявшись из-за стола, старик стал выставлять на стол незамысловатые блюда. Заранее сваренная в чугунке картошка в мундире, куриное яйцо вкрутую, последние овощи с огорода, горбушку хлеба, баночку с солью. Нехитрый обед с ужином вместе.
- Завтра с утра приедет лавка на колёсах, закуплю продукты на неделю. Да, ведь надо бы не забыть и про угощения для Аннушки с Петрухой, раз уж собрался в гости. Попьём чайку, посидим, поговорим, а то и онемеешь, один-то. Непременно вспомним Марфочку. Дружили ведь! И хорошо дружили!
Распределив всё на столе и собираясь приняться за трапезу, Михей подумал:
- Не зря мне сегодня перед глазами всё время видится лик Марфочки, вроде бы как впервые. Я давно уж запамятовал, когда увидел её в первый-то раз. Столько лет уж прошло! А сегодня всё же годовщина нашей с ней свадьбы!
Михей принялся очищать картофелину. В голове промелькнула крамольная мысль. Там у меня в заначке есть ещё немного капель животворного, то бишь водочки. Надо бы помянуть Марфочку, да вспомнить добрым словом этот знаменательный для нас обоих день много-много лет назад. Так ведь она же мне всю жизнь выговаривала, что одному употреблять, хоть сама категорически не принимала, даже грешно!
Остановившись на этой мысли, и даже не стараясь найти ей объяснение, Михей, не притрагиваясь к съестному, пригорюнившись, снова склонил голову чуть ли не к столу. Не хотелось бы сегодня огорчать Марфочку. Она и так, горемычная, достаточно намучилась в этой несусветной земной круговерти.
В голове Михея мысли ускорили бег по потаённым, и даже порядком подзабытым, уголкам памяти. В комнате господствовала тишина. И вдруг эту тишину нарушил звук заблудившейся мухи. Она и впрямь будто бы заблудилась во времени и пространстве. Уже все её сородичи заснули в укромных уголках. А эта дерзновенно жужжала, выписывая над столом всевозможные сальто-мортале.
Поверить в это почти невозможно, но неожиданно ожившая муха обрадовала Михея. Увидев в ней что-то живое и движущееся, он возрадовался тому, что в этом пространстве он всё же не один! Есть ещё одно живое существо, готовое разделить хотя бы на один вечер его душераздирающее одиночество.
Достав из шкафчика припрятанную бутылку и наполнив гранёную рюмку её содержимым, Михей всё своё красноречие направил к мухе, смело хозяйничающей на его столе.
- Слава Богу, я не один сегодня в этих четырёх углах! Будет хотя бы с кем поговорить. Ты, животина, меня уж прости, будешь моей собеседницей. Я и тебе плесну капельку. Вот моя Марфочка и не обидится, что я потребляю один. Уж больно хочется отметить мне этот памятный на всю жизнь день. С жёнушкой, конечно. Она ведь всегда со мною рядышком!
Муха притихла, оседлав крошку хлеба напротив тарелки Михея, и, как бы вникая в слова, обращённые к ней:
- Давай я и вправду капну тебе капельку, ну и приголубим по одной за светлые деньки, прожитые рядышком с любимой Марфочкой.
Михей капнул из рюмки рядом с хлебной крошкой. Сделав круг по комнате, и прожужжав рядом с ухом Михея, муха опустилась на стол между каплей и хлебной крошкой.
- Ну, дорогая подруга, дальнейший выбор за тобой. В этом деле либо пан, либо трезвенник! А я осушу стопочку до дна, за такую длинную жизнь вдвоём с Марфочкой. Рядышком, с пониманием!
Опрокинув стопочку и закусив присоленной картофелиной, Михей мысленно стал пробираться сквозь воспоминания. Интересно, что дурные воспоминания исчезли вообще, как будто бы плохое и вообще никогда не встречалось в этой жизни. Тем радостнее становилась мысленная встреча в воспоминаниях с молодой ещё Марфочкой.
- Э-э-э, подруга! Да ты вообще не представляешь и не можешь представить Марфочку в семнадцать-то лет,- продолжил разговор с мухой Михей.
- Красавица!.. А коса? Да все подружки считали за благо поправить эту косу или просто прикоснуться к ней ненароком.
Общаясь с неподвижно сидящей на столе мухой, Михей наполнил рюмочку.
- Марфочка, моя ненаглядная! Оправдываться точно нехорошо. Да я и не буду! Хозяюшка ты моя! Прости уж меня, прости! Душой кривить теперь уж точно ни к чему. Люба ты мне была! Всегда!..
- А ты, собеседница, сиди и слушай, что старшие говорят, да и мотай себе на ус! Сидишь и даже не представляешь, что такое жизнь? Жизнь - это ого-го!.. Не приведи Господи, до конца узнать, что такое жизнь! Пережили и войну, да и не одну, считай! Вот тогда-то и было тяжело да тяжко! Марфочка спасала своим терпением, добротой да умением, как в сказке, готовить из топора.
Опрокинув вторую рюмочку, Михей в очередной раз застыл, подперев голову руками и забыв о собеседнице.
Через какое-то время, освободившись от блуждания по мало связным воспоминаниям, Михей отрешённо стал наблюдать за мухой, теребящей хлебную крошку.
- Закусывай, закусывай! А то хмель одолеет, будешь потом мне мешать отдыхать, выписывая кренделя, жужжать над ухом. А я, пожалуй, пропущу последнюю плепорцию. По поговорке. За нас с Марфочкой.
Вылив в рюмку остаток и переставив пустую тару на край стола, Михей узрел собеседницу, рассевшуюся на краю рюмки.
- Ну, хоть ты и подруга, хоть и слушать умеешь, но не наглей. У тебя ещё полно этого добра, вот лети и пей свою порцию!
Взяв рюмку в руку, старик вынудил муху снова приземлиться на крошку хлеба.
- Вот это верно! Правильно! Давай, перед тем как выпить, я ещё расскажу тебе о любимой Марфочке. Ты бы тоже, зная её больше, относилась бы к ней с уважением, даже с почтением. Добрая она была, моя говорунья! А какая хозяюшка-то! Завтра, с друзьями, обязательно за это выпьем. За Марфочку, за хозяюшку. Она бы тебя попотчевала уж получше, чем я. Не обижайтесь, ни ты, ни Марфочка. Уж как могу!..
В воздухе повисла очередная пауза. Каждый занимался своим. Михей, не опуская рюмку на стол, бродил по закоулкам памяти, а муха всё разбиралась с крошкой хлеба.
- За нас, Марфочка! За нас, родная! - Встав из-за стола в рост , громко и торжественно произнёс Михей, осушив при этом рюмочку.
Доедая свой нехитрый провиант, Михей не переставал общаться с копошащейся на столе мухой:
- Я могу тебе всю ночь рассказывать про нашу, с Марфочкой, счастливую, как ни крути, жизнь. Ты только слушай!
Марфочка,- это Марфочка-а!..
Михей произносил это уже чуть заплетающимся языком.
- Ты, насекомое, всё равно, верти не верти, не поймёшь, что значит остаться одному.
Михей, махнув в очередной раз рукой, стал примащиваться на лавке.
- Вот мы и поговорили, вот и скрасили одиночество. Заодно и отобедали. А про мою ненаглядную, Марфочку, мы с тобой ещё поговорим. Завтра. Я расскажу тебе много ещё чего интересного из нашей жизни. Ты подруга, только не пропадай. Мне так одиноко!..
Последние слова Михей произносил уже, прикладывая голову на ватник, лежащий на лавке вместо подушки.
- Не улетай! Поговорим! – пробормотал Михей, засыпая.