Глава 10
Наступило время послезимья. Весна была не за горами. Уже во всем чувствовалось ее приближение: и ночи стали теплее и короче, и днем в полдень солнышко припекало. Всю осень и зиму Дэй оттачивала свои навыки, училась у гури, и сама кое-чему их научила. Она практически не выезжала из Гур-килья. Только в Шалех на базар за провизией, да иногда подменяла девушек из охраны.
Теперь она знала почти всех гури из цитадели в лицо. Это было одно из правил. Гури никак не отмечали свою принадлежность к Ордену, не было ни особых татуировок, ни паролей. Пожалуй только по одежде, неброской без украшений, обычно темных оттенков, да по особому обращению «сакхи» друг к другу, можно было опознать гури. Защитную броню не выставляли напоказ, скрывали под одеждой, но очень часто гури пренебрегали этим. Как бы хороши не были доспехи, все равно они ограничивали движения. Гури в схватке были не столько сильными, сколько ловкими и быстрыми. Шлем надевали во время службы. Но городская стража обычно убирала волосы в хвост без головных уборов – самое приметное отличие гури от других воинов.
За время, проведенное в цитадели, Дэй физически окрепла. А эмоционально очерствела еще больше. Не было времени и повода для проявления чувствительности. Ежедневные тренировки, работа и учеба выматывали так, что она почти перестала о чем-либо задумываться, кроме насущных проблем. «Мы тут выживаем, а не развлекаемся», - сказала Шэра. «От твоей выучки зависит твоя жизнь. Отдых будет после, когда твое тело будет быстрей твоего сознания. Быть свободной – дорого стоит». И это было действительно так. Дэй это понимала, но прошлую жизнь с ее привычками, приобретенными знаниями и навыками, отбросить совсем было невозможно. Она совсем редко вспоминала свое земное прошлое, в основном воспоминания касались ее боевой подготовки. Но после того, как Дэй отработала все правила боя в разных вариантах до автоматизма, Шэра сказала: «А теперь забудь все правила. Бейся так, как можешь только ты, без всяких правил. Ты можешь убить любого противника, если будешь непредсказуема для него, если не будешь раздумывать, какой прием применить лучше. Помни, слабого бьют как получится, сильного – только насмерть. В бою ты сама выбираешь правила. И еще, женщина побеждает хладнокровием, горячность – это уже проигрыш».
К началу весны Дэй уже ощущала себя почти совершенной боевой машиной. Достаточно бегло и почти без акцента говорила на таламасском языке, порой вставляя в него земные словечки за неимением в нем подходящих на ее взгляд слов. И на лошади уже сидела как заправский наездник. Она никогда ни на что не жаловалась, как бы ей трудно не приходилось. И эта упорность в достижении цели, сдержанная доброжелательность привлекала к ней девушек, особенно новеньких и тех, что помоложе. Вряд ли это можно было назвать дружбой, закадычных подруг среди гури не было, Шэра старалась удерживать всех в некоторой отстраненности и одновременно в искреннем дружелюбии друг к другу. «Гури – серые воины Матери Дэй-ра, тени Вайи и Ашри». Вайя и Ашри - спутники планеты, в культе Дэй-ра они были детьми богини. Разве могут быть между ними пустые разногласия? И потом, Дэй никто во враги не записывал, на ее жизнь не покушались. Она как будто вписалась в местную жизнь, но сама пока еще не чувствовала себя ее полноценной частью. Человек привыкает ко всему, если принимает это как должное. Гури принимали выбранный путь как долг. И полагали, что сознавать долг и не исполнять его – это трусость, которая у них считалась наибольшим грехом. «Отдавая – делай это легко, теряя – делай это легко, прощаясь – делай это легко, побеждая – делай это легко, умирая – делай и это легко» - еще одна из заповедей Мэгхи. Перемены - лишь вопрос времени. «Проигрывает тот, кто старается избежать перемен». Приобрести все невозможно, потерять все – проще простого. И гури это знали и понимали, как никто другой.
Среди гури, которые редко покидали цитадель, была одна еще не очень старая женщина, пожалуй единственная без особой воинской подготовки. Чингари-дивани слыла блаженной и пророчицей. Правда в ее гаданиях и предсказаниях трудно было уловить смысл. В этом она была похожа на дельфийского оракула, нужно было еще перевести на обычный язык то, что той привиделось. Обычно в свободное время Чингари извлекала из своей неизменной сумы потрепанную кожаную карту со странными знаками и рисунками и горстку разноцветных камешков, округлых или плоских, скорее всего собранных на берегах Шала. История дивани отличалась от большинства историй других гури. Бэла рассказала, что ее нашли на дороге, ведущей из Шалеха в цитадель. Была зима, женщина была босой, легко одетой, к груди прижимала уже мертвого младенца. Она была без сознания, очень сильно замерзла. Ребенка похоронили, а ее саму с большим трудом вернули к жизни. Повредилась ли она умом из-за потери ребенка, или пока шла по дороге, или это были последствия воспаления мозга от переохлаждения, достоверно сказать невозможно. Временами она была почти нормальной, но иногда впадала в состояние наподобие транса. За себя постоять Чингари могла разве что острыми ногтями, меча никогда не держала в руках, но кинжалом на кухне орудовала ловко, когда разделывала кур. В крепости ее не обижали, относились с пониманием, но и сочувствия почти не проявляли.
- Нам всем тут надо сочувствовать, - сказала Бэла, и тут же поправилась. – Но мы не должны жаловаться, все слезы и сопли – это прошлое. Раскисают только слабые духом.
Дэй кивнула, соглашаясь, раскисать с такой жизнью – непозволительная роскошь.
- Мы все хотя бы раз обращались к Чингари, ну, вроде как из любопытства, - продолжала Бэла. – Она не отказывает никому...
- И что, сбылось ее гадание? – спросила Дэй.
- В большинстве случаев трудно сказать, такое наплетет, что голову сломаешь, а не догадаешься, что она имела в виду. Но кое-кому это помогло. Вон, Тили предсказала бояться огненного зверя, а потом случился пожар в Шалехе, и как раз Тили была на обходе. Волосы обгорели, да на руках шрамы остались, а могло быть хуже.
- А тебе, что напророчила? – полюбопытствовала Дэй.
- Мне? Да я уж забыла. Когда это было!
- А все-таки? – не поверила Дэй.
- Ну, Чингари ничего путного не придумает, все только плохое. Даже, когда вроде бы и хорошее что, а все равно плохо закончится, - Бэла усмехнулась. - А мне нагадала море и невзгоды. То ли отдельно море и отдельно невзгоды, то ли море невзгод, то ли невзгоды на море. Где у нас тут море? А что до невзгод, так они на каждом шагу. Хочешь, так попроси ее, она и тебе чего-нибудь скажет. Она любит, когда ее просят погадать.
Бэла помолчала и добавила к своему рассказу.
- Я думаю, она и до Ордена была гадалкой, за это и пострадала. Возможно, ее побили камнями. Она вся была в синяках, когда ее нашли, и ребенок тоже. Хотя, судя по золотым сережкам и ожерелью с браслетами, могла сбежать из гарема.
Был бат отдыха после обеда, Чингари-дивани сидела на своем привычном месте под раскидистой старой чинарой. Сидела, поджав под себя ноги и сложив руки на груди. Темные тусклые волосы с седыми прядями, как ширма закрывали ее лицо. Она не собирала их в хвост, как другие гури, лишь заплетала в тонкую косицу, когда работала. Но сейчас был час отдыха, и она оставила волосы распущенными. Дэй, снедаемая любопытством и какой-то призрачной надеждой, решилась попытать если и не счастья, то хотя бы узнать, чего ожидать в будущем. Что нас заставляет обращаться к пророку? Надежда, и только надежда, хоть краешком глаза заглянуть в туманное далеко. И вовсе не для решительных действий в настоящем, просто узнать, чтобы поверить, если впереди ожидается что-то хорошее, или плюнуть на пророчество, если оно не предвещает ничего путного. Почему-то очень хотелось услышать от гадалки про будущую встречу с тем сардаром, которого Дэй повстречала в Шалехе. Не то чтобы она имела на него какие-то виды, но отчего-то часто его вспоминала. Особенно, когда приходилось бывать в Шалехе, но все без толку, за все время, проведенное в Гур-килья, она его ни разу не видела.
- Чингари-сакхи, - обратилась она к гадалке, – не могли бы вы рассказать, что меня ожидает?
Дивани вскинула голову, заправила волосы за уши и уставилась на Дэй. Ее глаза всегда казались темными, почти черными, Дэй удивилась, что сейчас вблизи они зеленоватые, совсем светлые, как будто выцветшие. Как скошенная трава теряет свою свежую зелень, становясь сеном. На ее треугольном очень худом лице было вечно застывшее горе, как будто все, что с ней произошло, случилось только вчера. И она не казалось старой, морщинки были только вокруг глаз.
- Что ты хочешь знать, лара? Ты давно тут? Я как будто видела тебя раньше с Бэлой и Саликой. Девушки приходят и уходят, их лица как тени передо мной. Туман поднимется с Шала и спутает все видения.
Не зная, что ответить на это сумбурную речь, Дэй промолчала. Тем временем Чингари, не дождавшись ответа, вынула из своей холщевой сумы кусок кожи, свернутый рулончиком, и маленький мешочек с красными тесемками. Кожа оказалась картой или игровым полем, на котором были изображены знаки, очень похожие на руны. В таламасском языке буквы были, как правило, округлыми. Эти же знаки состояли сплошь из черточек и острых углов. Были тут и вовсе непонятные знаки, напоминавшие огам. Дэй присела напротив, старалась запомнить и понять смысл знаков. Помня мамины изыскания, она кое-что понимала в рунах и огаме. Но эти знаки были для нее все равно что египетские иероглифы, вроде и понятно, что нарисовано, но смысла не уловить.
Чингари вытряхнула на ладонь из мешочка камешки числом семь, Дэй успела их сосчитать. Сложив ладони лодочкой, гадалка встряхивала камешки и тянула какую-то песню или заклинание на неизвестном языке. Песня разом оборвалась, и Дэй, не глядя на Чингари, почувствовала, как та словно пронзила ее взглядом. Всего мгновенье, но Дэй как будто бросило в жар, кровь прилила к щекам, а потом как будто бросило в озноб. Гадалка раскрыла ладони над куском кожи, камешки упали, раскатившись в разные стороны. Чингари некоторое время всматривалась в создавшийся из камней узор, потом забормотала, прикрыв глаза. Дэй напряженно вслушивалась в ее монотонную речь.
- Взор твой, тара, холодный, как лед, как вода в Юустиль в середине хемы. Но внутри тебя искра, как мирч в молоке, которая вырвавшись, разольется огнем по качу. Закалит железо, и зар будет в твоих руках и на челе. Прэмика Дэи, виджа впереди тебя, за тобой шэр и мегха.
Чингари замолчала, посмотрела на Дэй более-менее осмысленно. Та сидела, наморщив лоб, пытаясь вникнуть в услышанное.
- Дальше не вижу, - произнесла дивани, собирая камешки и сворачивая кожу. – Боги на твоей стороне, тара.
- Почему ты называешь меня «тара»?
Дэй тут же усмотрела в этом намек на свое инопланетное происхождение. Но ведь это никому неизвестно. Тара – звезда, что имела в виду гадалка? Может все просто, «звезда» в смысле светлая, необычная, чем-то выделяющаяся. Так хотелось найти в словах пророчества что-то вполне объяснимое, знакомое, истолковать их на свое усмотрение. Но, пожалуй, Бэла была права, предсказание Чингари было весьма туманным.
- Не знаю, лара, камни так легли и прошептали мне – «тара».
- Камни..., спасибо, Чингари-сакхи.
Больше от нее ничего нельзя было добиться. Дэй поднялась, направилась в конюшню, бат отдыха закончился, нужно было работать. Но еще долго она пыталась понять, ворочая вилами сено, что же ей нарекла дивани. «Тара, тара..., прэмика деи...», - не выходило у нее из головы.
А через два дина Бадами, рослая гури с раскосыми глазами газели, позвала Дэй в кач. Пришла пора выбирать ей огура. Дэй разволновалась, а вдруг не получиться, вдруг единороги подчиняются только местным женщинам. Она оседлала свою лошадь, аркан, сплетенный из шелковых нитей и волоса из хвостов огуров, приторочила к седлу. Было небольшое разочарование, так как никакой специальной подготовки, вроде обряда, к поимке огура не было. Но в том, что само событие происходило вечером и частично ночью, ощущалось нечто мистическое таинственное.
Шэнгри-Ли уже склонялся к закату, но сумерки еще не наступили, когда они в составе пяти гури выехали из цитадели. У развилки дорог на Шалех и Зар свернули в кач. Бадами пустила своего огура рысью, остальные девушки тоже перешли на быстрый шаг. Лошадь Дэй едва поспевала за ними. На просторе огуры были стремительны. И всегда оставляли даже самую быструю лошадь в хвосте. Но сейчас Бадами щадила лошадку Дэй и придерживала своего огура. Поднявшись на небольшой холм, всадницы остановились. Отсюда кач хорошо просматривался на север и восток. Светило уже коснулось нижним краем горизонта, по степи потянулся туман едва заметной дымкой. В ложбинах он скапливался, и издали они напоминали озера с колышущейся водой.
- Иди туда, меч оставь, только кинжал возьми и аркан, - Бадами указала Дэй на ложбину в северо-восточном направлении примерно в паре миль от холма. – Там голубчики собрались, к гону готовятся. Двухлетки еще слабоваты, отстанут, но сначала потянутся за жеребцами постарше. Сядешь у края ложбины, это положишь перед собой.
- Что это? – кивнула Дэй на брошенный ей в ноги узел.
Но Бадами как будто не слышала, продолжала.
- Да аркан держи наготове. Который подойдет, станет есть, тот и твой. Твое дело поймать и удержать. Садиться верхом не надо, это опасно. Позже, когда чуток пообвыкнет, тогда и будешь объезжать. Но это уже в килье. В свертке тыква в бияре, сама бы ела. Они это любят, запах привлекает, но подойдет только тот, который любопытнее и смелее. Тот, которой почует тебя как единственную.
Это звучало вполне мистически. «Почует единственную. Как будто невесту выбирает. Интересно, почувствую ли я своего единорога?». Сначала Дэй шла твердым шагом и достаточно быстро, но по мере приближения к табуну, ее решимость несколько уменьшилась. Не огуров боялась, боялась, что у нее не получится. Шэнри-Ли скрылся за горизонтом почти наполовину, наступали сумерки, но видимость еще сохранилась хорошей, несмотря на сгустившийся туман. Табун жеребцов примерно в десятка три голов собрался у восточного края ложбины, не паслись, разминались, то взбрыкивали задними ногами, то, задрав голову, призывно гудели. Звуки, которые они издавали, мало походили на лошадиное ржание, скорее на приглушенный звук трубы, в котором порой прорывался визг на высокой ноте. Дэй примостилась на южном краю ложбины, развязала узел. Куски тыквы, упаренные в пиве, издавали чудесный аромат, пьянящий фруктово-солодовый. У Дэй самой потекли слюнки. Угощение и для человека было подходящим. Набралась терпения. Сколько ждать? Бадами сказала, пока не появится Ашри на небе. Потом ждать не имеет смысла. Придется караулить в другую ночь. Дэй же хотелось, чтобы это произошло сегодня. Такое нервное ожидание, знала кого ждать, но не знала, как произойдет встреча.
Огуры начали сбиваться в что-то наподобие спирали. Их движение пока еще было замедленным. Но вот один из потоков достиг ее края, они двигались ниже по ложбине по кругу. На втором круге, когда огуры перешли на быстрый шаг, несколько особей, привлеченные запахом, сместились в сторону Дэй. Шаг их замедлился, они неуверенно топтались, сбивая основной поток. В массе они все были одинаковыми, серыми со светлыми гривами и хвостами. Двухлеток можно было опознать по более короткому рогу, больше похожему на нарост на морде. И вдруг один словно выплыл из тумана перед ней. Гудение и топот множества копыт помешали Дэй услышать приближение огура. И хотя она столько раз видела этих животных, и даже ухаживала за ними, все равно этот показался ей совершенством. И рог был длиннее, чем у двухлетка. В сумраке казалось будто он прибыл из сказки.
- Иди ко мне, красавец, - тихо позвала его Дэй.
Он фыркнул, помотал головой, и вдруг пошел к ней, осторожно переступая, недоверчиво косясь темными блестящими глазами. Дэй удивилась, сумерки уже перешли в ночь, но она почему-то видела все очень отчетливо. Огур уже облизывал угощение, в то время как остальные особи снова устремились в свой круговорот. Рука Дэй сама потянулась к влажному носу огура, он был совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Бадами предупредила ее, не в коем случае не трогать животное, пока оно ест, может укусить или покалечить. Огур потянулся к ней, Дэй не успела отпрянуть, а он обнюхал ее пальцы, прошелся по ним шершавым горячим языком, слизывая с них тыквенный сок. Дэй нервно сглотнула, второй рукой нащупала аркан. Огур позволил набросить на свою шею петлю, даже не попытался убежать. И только, когда Дэй встала и потянула аркан за собой, почувствовала сопротивление единорога. Он уперся передними ногами, помотал головой, не желая поддаваться.
- Ну, пойдем, дорогой, пойдем, мне не хочется делать тебе больно, - уговаривала его Дэй, как будто он понимал человеческую речь. – Твой же выбор, решайся!
Она разговаривала с ним, он как будто слушал, шевеля ушами и поглядывая на нее настороженно, но с любопытством. Протянув слегка упирающегося огура с полсотни шагов, Дэй свистнула, остановилась. Она помнила, что заарканенное животное нужно постараться увести подальше от табуна. Гури подоспели вовремя. Дэй удерживала огура, а тот воротил голову в сторону табуна. Единороги уже начали покидать ложбину. Как и большинство копытных, они редко стремились помочь жертве, наоборот сами уносились прочь от опасности. Но иногда огуры могли набросится на врага. Их рог и копыта обращали в бегство практически любого хищника, но не человека. Обычно же во время гона, табун не брал во внимание на отставших.
- Красавец! – похвалила Бадами приобретение Дэй. – Смотри-ка, трехлеток! Ого, тебе повезло, его уже можно объезжать. Поноровистей будет, чем двухлеток, однако.
Та привязывала аркан к луке своего седла.
- Красавец, почти ручной! Как думаешь, не сильно будет упираться? – Дэй чувствовала пьянящее возбуждение.
- Ручной? Он еще себя покажет, погоди, намаешься. Покладистый – это пока он не понял, куда и зачем его ведут, - засмеялась Бадами. – Куда он денется, за нашим-то табунцом весело побежит.
И в самом деле, Дэй только изредка чувствовала натяжение аркана, огур бежал не сопротивляясь, то ли опьяненный угощением, то ли не понимая происходящее. А она уже чувствовала влюбленность в свою добычу. Голубоватый Ашри светил сбоку, придавая всему вокруг нереальный вид. Дэй сильнее всех ощущала эту нереальность, для нее и окружающий пейзаж, и единороги были самой настоящей нереальностью. Впору было сойти с ума, как будто не с ней все это было.
Только через мас Дэй почувствовала, что у нее появился настоящий друг – Тэнгир – небесный дух. Обучая огура, она и сама привязалась к нему.
Глава 11
Жизнь в Гур-килья шла своим чередом. У Дэй появились новые обязанности. Вместе с другими новенькими девушками она несла патрульную службу в Шалехе. Сама обязанность была не такой уж сложной, трудно было запомнить расположение городских улиц. Но через пару месяцев и это стало привычным. Патруль менялся через хаф, выходных не было. Следующий хаф гури проводили в крепости, выполняя обычную работу.
Дэй для патрулирования выезжала пока на другом огуре. Ее Тэнгир еще не годился для такой работы. Возвращаясь со службы в крепость, Дэй видела, что он скучал без нее. И все свободное время проводила со своим огуром. Привычными стали дальние вылазки в степь. Тэнгир оказался не только выносливым, но и понятливым животным. И хотя Бадами ее предупредила, что огура необходимо обучить общепринятым командам, иначе он станет пригодным только для нее одной. «Это плохо, вдруг тебя убьют. Тогда на него ни одна гури не сядет», - пояснила Бадами. Дэй это было понятно. И все же где-то внутри сидела ревность, не хотелось, чтобы кто-то еще мог оседлать ее Тэнгира. Ей было радостно, когда он являлся на ее свист или голос, когда он повиновался только движению ее коленей. «Меня никогда не убьют, - сказала она Бадами. – У меня девять жизней!» Гури открыла рот, не зная, что сказать в ответ, Шэра усмехнулась и махнула рукой: «Пусть. Не мешай».
Выезжая в кач, Дэй все чаще старалась найти то место, где упал ее глайдер. Она сама не знала, зачем ей это было нужно. Иногда ее посещали странные мысли, что вовсе она ни какая не разведчица с земного звездолета, что все это ей приснилось. Бывают же сны со странным сюжетом. Как будто в них ты уже целую жизнь прожила, все в ней кажется знакомым, и люди, и вещи. И даже смерть твоя закономерна: та жизнь закончилась, а тут началась совсем другая. Но было и то, что противоречило этим рассуждениям. Она не помнила своего детства здесь. Кто она была тут? Такая амнезия выглядела странной. Уверенности не было. У нее не было травмы головы, она ни чем не отравилась, наркотики и алкоголь не принимала. И все же может быть что-то с ней произошло вполне понятное, а вовсе не падение глайдера. Найти бы хоть что-то от прошлого бытия.
В этих поездках она начала составлять карту кача, чтобы совсем не запутаться в своих поисках. Мекгури не поняла, зачем она изучала кач, но составление карты одобрила. И теперь Дэй могла в свободное от службы время заниматься поисками.
И вроде бы она находила похожие места, ей казалось, что точно здесь все и произошло. Но никаких следов ни глайдера, ни могилы Кида, ни тайника под камнем с ее скафандром не было. Не могло же все исчезнуть бесследно, прошло не так много времени. Пусть могилу Кида замыло дождями, но глайдер не мог провалиться сквозь землю. И скафандр был из прочного материала, такой и за двести лет не распадется. Ничего! И Дэй практически прекратила поиски, тем более, что поездки эти были небезопасными.
Она добралась до майхана Рахима-бэлчи. В кочевье был молодой хозяин – муж Шафтали, не Хардик, а только его родственник. Ей были рады. Узнав все новости в каче, Дэй не стала долго у них задерживаться. Проехала вдоль знакомого ручья еще раз и убедилась, что ничего похожего на глайдер в каче нет. Осталось какое-то смутное соображение, объяснявшее исчезновение глайдера, могилы и ее вещей. Как будто кто-то специально ее хотел запутать, и поэтому все уничтожил. Кто? И каким таким способом можно было уничтожить глайдер? А вот этот вопрос остался открытым, никакие соображения, объясняющие эту загадку, в голову не приходили. Но кто-то же их буквально заставил упасть, сделав глайдер неуправляемым.
Летом появилось еще одно занятие. Дэй и до этого задумывалась, откуда идет пополнение в Орден. За время ее пребывание в цитадели в Ордене появилось не так уж много новеньких. А всех гури было около трехсот человек, по самым скромным подсчетам. Спросила у Бэлы, а та отмахнулась как обычно: «Сама увидишь!». Все оказалось гораздо прозаичнее, чем Дэй предполагала. Основное пополнение было за счет выкупленных девушек-рабынь.
Обычно летом отряд гури отправлялся к ближайшему арану, где базировались работорговцы. Особой договоренности не было, но торговцы рабами охотно продавали рабынь для ордена. Какая им была разница, от кого получать деньги за товар. Тем более, что гури не выбирали, платили за тех, которые сами пожелали быть в Ордене. Красавицы как правило редко желали быть гури, таких чаще всего покупали в гаремы богатые люди. В неволе можно было жить, и даже вполне неплохо, если суметь приспособиться. Красивые девушки часто на это надеялись. Сами выбирали орден те, кто участь рабыни считали безнадежной. «Хуже скотины, заездят и прибьют», - пояснила ей как-то Салика, бывшая рабыня, ценившая свободу превыше всего.
Среди рабынь в основном были девушки и молодые женщины. Были и совсем девочки, но таких для гури продавали неохотно. Слишком высока цена была за малолетних. Старых и больных не было, кому они были нужны? Но иногда торговцы привозили девочек специально для гури. В основном тех, которых никто другой уже не купит, некрасивых, слабых, с норовом. Для гури и такие годились, желания несчастных никто не спрашивал. В Ордене считалось, что при хорошем питании, обучении и посильной работе, из них выйдет толк. Оказавшись в Ордене, обжившись там, они уже не стремились его покинуть. Впоследствии ни одна такая девочка не пожалела о своей судьбе. Быть гури было почетно, и потом гури пользовались гораздо большей свободой, чем любые другие женщины, даже знатные. Большей свободой обладали, наверное, только нати – так называемые танцовщицы, и то в том смысле, что сами могли иметь рабынь, которыми полностью распоряжались, порой заставляя своими капризами и самих хозяев подчиняться. Но для того, чтобы стать нати нужно было родиться исключительной красавицей, с гибким станом и жестким характером, зачастую еще и мерзким. Жизнь в гареме была полна интриг, а хозяева, как правило, этого не любили и пресекали соперничество рабынь разными способами, жестокими в том числе. Порка была самым обычным делом в гареме, особо неуживчивых могли перепродать или отправить на тяжелую работу. Вольная жизнь нати длилась недолго, красота имеет свойство увядать, и всегда найдутся те, кто уже в очереди на теплое место. Существование Ордена гури для многих свободолюбивых женщин было избавлением от рабства.
Сборы в аран были основательными. Золото для торга поделили между всеми гури, которые отправлялись в путь. Так было безопаснее. Собрался отряд в два десятка воительниц. Ехали только умелые в бою и из новеньких хорошо обученные. Дело было нешуточным, в дороге всякое могло случиться. Могли напасть недоброжелатели, разбойники. Точной даты поездки гури не устанавливали, тоже для безопасности. Снарядили две повозки для выкупленных женщин. Взяли с собой запас еды и одежды.
Дорога в аран прошла почти без приключений. Дэй решила ехать на Тэнгире, надо же было его приучать к делу. Огур держался спокойно, словно понимал, что не стоит подводить хозяйку. И Дэй ощущала свою значимость в этом общем деле. Долгие переезды с короткими ночевками в степи стали уже привычными. Пустые разговоры на остановках были оставлены, в который раз уточняли действие каждой гури при торге и на непредвиденный случай. Как объяснила Бэла, поездки в аран бывали всякими, чаще все проходило без особых происшествий, но случалось, что приходилось отбиваться от желающих воспользоваться золотом гури или отбить бывших рабынь. Торговаться должны были только Тия и Хирни, остальные гури не могли вмешиваться, только при крайней необходимости. Тия как сатхин Шэры несколько раз была на рынке рабов и знала что к чему. А Хирни была в таком возрасте и в таком теле, что у любого вызвала бы уважение. Она тоже уже бывала на рынке, как и другие девушки. Только Дэй и Кели были новичками.
Издали аран походил на небольшую деревню. Обычно такие торговые лагеря устраивали там, где была вода. Это мог быть ручей, или выход подземных вод в виде родника. Аран-Чхури и в самом деле соответствовал своему названию, с гряды, на которую поднялись гури, он был похож на двузубую вилку, меж зубьев которой лежало узкое озеро, образованное родниками. Деревьев почти не было, только несколько раскидистых акаций меж шатров, да низенькие тамариски у водоема. Все постройки были глинобитными, с деревянными стойками, крышами, крытыми тростником. Но основная часть торговцев обитала в шатрах. Аран-Чхури был деревней-базаром, и все население состояло из торгашей и их живого товара. Продавали не только рабов, здесь можно было купить и лошадь, барана или козу, разную съедобную снедь, долго не портящуюся. Например, зерно, засушенные фрукты и овощи, вяленое мясо и сыр, и многое другое. Были здесь и ковры, и ткани, и чеканная посуда, и конское снаряжение. И все же основным товаром здесь были рабы. Аран-Чхури был основан купцами и поэтому торговать здесь могли те, кто входил в это цеховое «братство». Кочевники могли здесь лишь перепродать свой товар, не более, они только поставляли сюда лошадей, скот и рабов, но сами никогда ими не торговали.
Дэй уже по Шалеху поняла, что рабство привычно в этом мире. Почти никто не пытался его искоренить. Даже то, что гури выкупали девушек у работорговцев, нельзя было считать попыткой что-то исправить. В какой-то степени работорговля помогали Ордену пополнять свои ряды. И странно было то, что единолично каждая гури была рьяной противницей рабства, а в своей массе они как бы его поддерживали тем, что сами выкупали рабынь, уплачивая требуемую сумму, давали обогащаться презираемым ими работорговцам.
В обычном труде простых кочевников и земледельцев рабы почти не использовались. Рабы были недешевы, трудиться добросовестно у них желания не было, да и кормить их нужно было, часто самим хозяевам едва хватало еды. Рабов покупали зажиточные горожане для работы по дому, присмотру за детьми, в гаремы. Умеющие играть на музыкальных инструментах и танцевать могли служить при караван-сараях для развлечения гостей. Борделей в чистом виде не было. Айл-баяр, так называемый дом радости, был одновременно и местом, где можно весело провести время с друзьями за чашей вина, послушать пение и музыку, а при желании можно было повеселиться иначе, с женщиной, девочкой, и даже мальчиком. И это тоже не минуло этот мир. Вход в айл-баяр был только для мужчин с деньгами.
Рабов для работы использовали крупные земледельцы Садара. Мягкий климат позволял собирать обильные урожаи зерна и фруктов. Там проще было содержать рабов, чем вытрясать оброк из мелких арендаторов. Зажиточные арендаторы и сами могли содержать рабов. Поток рабов в приморское государство был практически постоянным.
Здесь же в степи рынки рабов были немногочисленными, редко на продажу одновременно выставлялось более двух сотен рабов. Чаще всего сюда свозились женщины-рабыни. Мужчин как правило везли дальше на юго-запад к морю, где они могли пригодиться как работники, солдаты, рабы на галерах.
Дэй еще не очень хорошо разбиралась в политическом и государственном устройстве этого мира, но все время по инерции сопоставляла его со знакомым ей земным миром на ранних стадиях развития. Было некоторое сходство, но полных аналогов не было. И понять так сразу местные устои было сложно.
На краю арана гури разделились на две группы, часть осталась возле повозок, другая поехала к шатрам работорговцев. Дэй и Кели оказались в этой группе. Остановка у первого на пути шатра к покупке не привела, но зато новость о прибытии гури моментально распространилась среди торговцев. Других покупателей тоже хватало, но только гури могли купить за один раз большую группу рабынь.
В Шалехе Дэй напрямую не сталкивалась с рабынями, знала только, что бывшие рабыни, став гури, слыли наиболее жестокими воинами. Теперь стало понятным почему. Содержание рабынь было не столько жалким, сколько унизительным. Они было почти раздеты, покупатели осматривали их как скот, тщательно проверяя, нет ли болезней или телесных недостатков, заглядывали в рот, заставляли выполнять разные движения. Гури обычно старались приехать в такое время, когда торговля шла на спад, когда оставшиеся рабыни уже успели намучиться от жары, от унижения, и желание как-нибудь вырваться отсюда у них становилось непреодолимым. Не у всех конечно, были и такие, которые содержась в самых жутких условиях и не имея ни каких проблесков на будущее, все равно не стремились становиться гури.
Остановившись у одного строения, под полотняным навесом которого сидела группа полураздетых женщин, Тия подозвала хозяина. Пока они договаривались об условиях продажи, о цене, гури рассматривали рабынь. Те как будто немного оживились. В глазах некоторых Дэй увидела что-то вроде надежды.
- Встаньте, болы, слушайте хутун, - вдруг рявкнул торговец.
Хирни приосанилась и выехала вперед, ее огур склонил голову, словно предлагая женщинам сделать то же самое. Однако рабыни выстроились в неровную шеренгу и молча взирали на гури.
- Слушайте, женщины, и внимайте сказанному, - голос Хирни был глубоким, спокойным, располагающим. – Каждая из вас может стать свободной, если пожелает. Выйдите вперед те, кто хочет стать гури, служить Ордену и быть свободной. Оставьте цепь рабства и примите меч, ибо та, которая умеет сражаться, больше не даст покуситься на свою свободу.
Хирни, разумеется, немного лукавила, сама не подозревая об этом. Полностью свободными гури все же не были. Но зависимость гури от Ордена были сущей мелочью по сравнению с положением рабыни.
Несколько женщин сразу вышли вперед. Среди них были о совсем молодые, и постарше. Хозяин не препятствовал, и еще несколько рабынь вышли из строя. Никто из гури не стал их осматривать, они показали свое желание быть гури, и этого было достаточно. Тия расплатилась с торговцем, а гури сопроводили рабынь к повозке. И так продолжалось несколько раз, пока в общей сложности не набралось около трех десятков рабынь. Хирни посчитала, что такого количества вполне достаточно на этот раз. Да и золота, что было у гури почти кончилось. Они уже готовились к отъезду, как услышали душераздирающий вопль. К ним бежала девочка лет двенадцати в одних шальварах, маленькие грудки трепыхались от ее сумасшедшего бега.
- Купите меня, купите, - кричала она, уже задыхаясь.
За ней бежали двое мужчин с палками. Девочка споткнулась, упав лицом в дорожную пыль. Дэй сама не поняла, как ее колени тронули бока Тэнгира, и в один миг она оказалась над беглянкой.
- Не надо, не надо. Спасите, - отчаянно бормотала девочка, подняв к ней грязное лицо.
Дэй видела ее зеленоватые глаза, полные боли и тоски, и меч вылетел из ножен сам собой. Подоспевшая Хирни загородила Дэй от преследователей.
- Ты с ума сошла! – выкрикнула она. – Убери меч, подними девочку, я сама разберусь! Выполняй!
Словно холодной водой облили эти слова. Дэй сунула меч обратно в ножны, соскочила с огура. Девочка так и лежала в пыли, даже не шевелилась, закрыла голову обеими руками. Дэй просто встала над ней, удерживая Тэнгира за узду, мрачно слушая Хирни. Та пыталась успокоить прислужников, объясняла, что они вовсе не хотели отбить у них девочку, наоборот они хотели ее задержать. Но они согласны ее купить, зачем их хозяину такие хлопоты. Прислужники переглядывались, потом согласились проводить Хирни к хозяину.
- Подними девочку и ступай за мной,- буркнула Хирни, оглянувшись.
Дэй одним рывком поставила беглянку на ноги. Она была все в пыли, русые волосы были коротко острижены, слева над ухом виднелся красноватый заживающий шрам. На запястьях следы от веревок.
- Не бойся, - сказала ей Дэй тихо, – мы постараемся помочь тебе, только и ты помоги нам. Не шуми, помолчи, пока Хирни все обсудит.
Девочка молча кивнула. Шатер хозяина девочки оказался довольно далеко.
- Быстро же ты бегаешь, - уважительно бросила Дэй.
Девочка ничего он ответила, только сверкнула на нее настороженно зелеными глазами. Пока Хирни объяснялась с хозяином, Дэй сковырнула кинжалом с ножен один из камней. Шпинель цвета розового лепестка размером с фасолину поблескивала на ладони шелковистыми гранями. Лал был самым красивым камнем на ее драгоценных ножнах. Дэй тронула Хирни за плечо, та обернулась.
- Можно мне вмешаться, чувствую, что вы не договоритесь. Что он просит?
- Загнул цену как за нати, - сплюнула Хирни. – Прибьет девчонку, если мы не купим, или продаст в такое ярмо, что даже страшно представить. Ладно, попробуй ты, может, что и выйдет.
Дэй вышла вперед, сделала вольный книксен и еще движение правой рукой к губам и ко лбу, вытащив его откуда-то из своей памяти. И заговорила вкрадчиво, но четко, смотря торговцу прямо в глаза.
- Таджир-мани, мне печально, как велико ваше волнение от проступка неблагодарной рабыни. Но у меня есть средство, которое уберет вашу тревогу, а заодно избавит вас от такой проблемы, как эта строптивая девчонка, - Дэй замысловато изложила свою просьбу.
- Что ты можешь мне предложить, гури-хатун, за мою тревогу? – торгаш ухмыльнулся недобро, поскреб в тощей бороденке, однако в выражении его глаз читалось одобрение от такого изысканного обращения к своей особе.
Дэй взяла лал двумя пальцами, подняла над головой, чтобы самоцвет заиграл гранями на солнце. Торговец хищно устремился взглядом вслед за камнем. Лал приковал взгляды всех присутствующих. Хирни удивленно уставилась на Дэй.
- Видишь: роза раскрылась в любовном томлении? Утоли, о влюбленный, желанья свои! – Дэй поиграла гранями лала и продолжила вдохновенно. – Или тебе вместо розы – колючка сухая сойдет? Тебе поцелуй зари, а мне твоя тревога, таджир. Согласен?
Она ткнула пальцем в девочку. Торговец смотрел на нее ошеломленно.
- Как считаете, правоверные, достойная ли цена за эту жалкую рабыню? – она не остановилась в своем порыве вдохновения, стараясь закрепить неожиданно приобретенное превосходство.
- О, хатун, высока цена, такой лал больших денег стоит! Девчонка пустяк! – провозгласил, стоящий поодаль, представительный купец в дорогой одежде. – Если этот таджир не согласен, я продам вам за лал каких угодно рабынь.
Все, собравшиеся вокруг, одобрительно закивали. Торговец занервничал, упускать камень ему явно не хотелось.
- Добавь товару, - предложила Дэй хозяину девочки, поклонилась купцу, – или мне нужно отсечь от самоцвета кусочек в уплату за твою рабыню?
- Нет-нет, хатун, возьми еще двух или трех, я согласен!
Глаза работорговца горели не хуже приглянувшегося ему камня. Дэй кивнула
Хирни, и та быстро решила эту проблему, выбрав из представленных им малолетних рабынь еще трех. Девчушки испуганно таращились, но беглянка слегка осмелела и тихонько трогая Хирни за локоть, подсказала, кого выбрать.
Дэй вручила торговцу камень, они хлопнули по рукам и сделка состоялась. Обратно Дэй и Хирни шли пешком, купленные рабыни тащились сзади. Всю дорогу до стоянки гури Хирни распекала Дэй.
- Да, ладно, все же обошлось! – в сердцах огрызалась Дэй.
- Обошлось…, никогда на рынке не вынимай меч без надобности! Их больше, не перебьют, конечно, но заставят выплатить такой штраф, что купленных рабынь обратно придется отдавать, только гораздо дешевле. И в другой раз ни один купец не будет с нами иметь дел! Да еще разнесут по всем аранам.
Дэй кивала, соглашаясь, но внутри было необыкновенное удовлетворение. Мысленно она благодарила щедрого сардара, что продал ей свой меч за бесценок, теперь-то она окончательно поняла, как дорог был его меч, а особенно ножны. Она смутно помнила его лицо, только глаза серые насмешливые. И некое сожаление вновь шевельнулось в ее душе.
Все гури уже были в сборе, рабыни в одной из повозок потеснились, давая места для прибывших девочек. Тия укоризненно посмотрела на Дэй, зато Кели восторженно прошептала ей на ухо свое одобрение. Из-за поступка Дэй все гури были немного взбудоражены, кто знает, не будет ли подвоха со стороны удаляющегося арана. Но все было спокойно. Они старались отъехать как можно дальше от лагеря работорговцев, и только спустя несколько часов сделали остановку. Нужно было дать огурам и лошадям отдохнуть, а самим поесть. Стоянку решили выбрать не у воды. Бурдюки были полны, хватило бы и животным и женщинам. Источники воды в степи привлекают многих, в их же положении лучше не рисковать.
Женщин из повозки выпустили только по нужде, так как выбираться всем сразу было тоже рискованно – забраться обратно быстро не получится. Поэтому ели и пили почти на ходу. Дэй подошла узнать, как там чувствует себя спасенная ею девочка. Она была все такая же взъерошенная, грязь по лицу размазала, но глаза смотрели весело.
- Как тебя зовут, воробышек? – спросила ее Дэй.
- Теперь ее зовут Лала, как ту драгоценность, что вы, хатун, отдали за нее, - проговорила женщина, что сидела с краю.
- Но у нее же должно быть имя, данное ей прежде? Или оно ей не нравится?
- Прежнее имя мне дал хозяин, моя мать была рабыней. Можно я буду Лалой, хатун? – робко произнесла девочка.
- Будь, раз тебе нравится, а меня зовут Дэй.
- Дэй – разбрасывающаяся драгоценностями, Дэй- освободительница малолетних рабынь! Дэй, уста которой завораживают торгашей! Не обижайся, - Хирни хлопнула Дэй по плечу. – Сама объяснишь мекгури, как тебя угораздило ввязаться в торг, когда тебе было сказано не вмешиваться.
Много позже Дэй трезвым взглядом оценила эту поездку и свое поведение на рынке. Вдруг все показалось каким-то театральным. И сам торг, и спасение девочки. Как будто вся сцена была взята из плохого романа о жизни рабов. И вроде бы она сама сделала доброе дело, вытащила из рабства девчонок. И камня было не жаль, и испорченных ножен тоже. А на душе стало скверно. Не потому, что Шэра не одобрила ее вмешательство, и многие гури ее поддержали. Что-то неопределенное и неприятное засело у Дэй в голове. И она старалась избегать общества Лалы и ее подруг, хотя это и было трудно. Все события, произошедшие с ней за это время, казались как-то связанными. Хотя на первый взгляд и были разрозненными. Сложно было оценить на вкус ту кашу, в которой сама же и варилась. «Если бы выбраться из этой кастрюльки, да оглядеть бы все независимым взглядом, возможно, все выглядело бы по-другому».
Глава 12
После поездки в Аран-Чхури забот в Гур-килья прибавилось. Новеньких разместили, одели согласно обычаям Ордена, объяснили обязанности гури и начали обучать военному ремеслу. Все гури, хорошо освоившие воинское ремесло и свободные от службы в рати, становились наставницами. Дэй занималась в основном со взрослыми женщинами, так как они могли в скором времени нести службу, даже если и не становились полноценными воинами. Такое допускалось, во время службы гури постоянно тренировались и оттачивали свои умения. Чаще всего таких гури брали в охрану Шалеха. Считалось, что угроза для жизни там наименьшая. Борьба с ворьем, убийцами и нарушителями спокойствия города была не столь опасной, как служба в рати. Гибли чаще всего как раз ратницы.
Теперь Дэй стало понятно, почему гури при выходе из ордена должны были уплатить приличную сумму. Все расходы по экипировке Орден брал на себя. Она уже успела убедиться, что оружие, доспехи и лошадь стоили недешево. Правда и все заработанное гури оставалось в ведении Ордена. Но никто из гури по этому поводу не роптал, желающих покинуть Орден по своей воле просто не было. Исключением были те единичные случаи, когда гури выходили замуж. И были ли они на самом деле.
Свободного времени у Дэй практически не было. Гури готовились нести службу не только в «серой» страже, но и в рати. Малая рать – наемная конница у вождя таламасов - курхана Хэгэна. Наемницы размещались в главном становище таламасов - Таламе. Таламасский хэг-э-нур простирался к северу от Шалеха до восточных границ алафов, и тянулся на восток до самой Юустиль. Обширные просторы степей и лесостепей включали в себя родовые наделы племени. Не все таламасы кочевали по степи, те, кто обосновался в Таламе, уже были торговцами, ремесленниками или воинами, состоявшими на службе у вождя в мирное время. Во время войны почти все взрослые мужчины мобилизовались в армию. Но сам курхан Хэгэн держал при себе еще отряд гури в качестве хорошо вооруженной легкой кавалерии. И гури были в этом незаменимы. Конные ратницы были вооружены легче, чем таламасские батуры, но тяжелее, чем тарканы. Они были очень маневренны хоть в мирное время, хоть во время военных действий. Не каждый вождь мог нанять гури, только тот, у кого доставало средств оплачивать эту услугу. Зато мог спать спокойно, гури были первоклассными «сторожевыми псами». В обязанности «малой рати» входила охрана Таламы от внешних нападений, а также сторожевые разъезды по восточным рубежам хэг-э-нура, где чаще всего происходили нападения тарканов. С алафами стычки бывали намного реже. Иногда гури были прикрытием для вылазок на враждебные таламасам поселения. Как правило это были лесные окраины по северным границам хэг-э-нура. Тогда-то и набиралась дополнительная рать. Но бывало, что курхан Таламы устраивал поход против тарканских племен. Это было крайне редко и сопряжено с большими трудностями и расходами, которые не окупались. Что было взять с таркана? Немудреный скарб кочевника, скот, лошадей. Единственной ценной наградой был возврат награбленного, да еще пленные женщины и дети, за которых можно было выручить немалую сумму. Чаще таламасы занимали оборону, Талама же слыла почти неприступной крепостью.
Служба в Таламе была ответственней, чем в Шалехе, армейские порядки во всем согласно уставу. Но гури были привычны и к этому. Многие гури в свое время были степнячками, и все «прелести» жизни в каче им были знакомы. Дэй сравнивала положение гури и обычных женщин-кочевниц, несмотря на возможность быть убитой, жизнь гури была устроена лучше. Главное соблюдать условия договора с курханом, не нарушать Нэм и поддерживать себя все время в форме. Гури не голодали, курхан обязан был их хорошо кормить. Вся тяжелая работа, которая в кочевье обычно ложилась на плечи женщин, была не для гури. Никто не покушался на их честь, если и завязывались какие-то отношения, то только с согласия самих гури. Это бывало редко, таламасские мужчины могли иметь несколько жен, но связи на стороне не одобрялись ни курханом, ни обществом. И тем не менее жизнь гури не была легкой, битвы были жестокими, а жизненные условия были далекими от комфортных. Впрочем, Дэй не видела у кого такие условия были вообще. Даже жизнь самого курхана она не назвала бы комфортной. Конечно, это с ее точки зрения.
Единственной выгодой наемницы была плата, и то не для себя лично, а на благо Ордена, который защищал гури, он же и наказывал в случае их провинностей. Статус гури в обиходе тоже много значил, сами гури никогда задирами не были, но в обиду себя не давали. Уважение населения к ним было на уровне – «с гури лучше не связываться». В договоре с нанимателем всегда оговаривались наказания обидчикам гури. Обидчики же редко доживали до суда курхана. Гури были особой кастой в обычной жизни местного населения.
Попасть в малую рать было не так просто, как в «серую стражу». Здесь уже нужно было быть воином. Умение сражаться в рати требовалось в первую очередь. То есть не только показывать свои личные достоинства, но главное быть с ратью единым целым. Железная дисциплина была залогом побед гури. Гури действовали слаженно, каждая понимала, что от ее действий зависит успех в бою и жизнь соратниц. Поступив на службу, гури четко выполняли свои обязанности, пока наниматель исправно платил, гури верно служили. При задержках выплаты, бралась во внимание причина этого. Уважительная причина и обещание последующей выплаты принимались безоговорочно. Поэтому гури охотно нанимали. Сами гури нанимались только к трем правителям, которые меж собой практически не воевали: в Шалех, в Таламу, в Зар. Это делалось для того, чтобы гури не сражались против гури. Не воевали гури и против алафских наемников, так как служили вместе с ними в Заре. Отборная конница алафских всадников была основной защитой Зара наряду с ратью гури.
Суровая жизнь приводила к тому, что сочетание воинской доблести, готовности к убийству и грабежу были самым обычным делом у гури, как и у любых других наемников. Если наниматель разрешал грабить поверженного врага, наемницы не стеснялись. Как правило забирали только оружие и доспехи врага, если они имели хоть какую-то ценность, а также лошадей. Они оплачивали это своей жизнью. Гури были непобедимы в том смысле, что сражались до последней, сами в плен никогда не сдавались, стояли насмерть и пленных не брали. Лично не брали, но батурам курхана пленять поверженных врагов вменялось в обязанность. Доход курхана от работорговли был значительным. На взгляд Дэй вообще получался замкнутый круг: рать нанимали на золото, вырученное от продажи пленных, а сама рать в основном состояла из беглых или выкупленных рабынь. Но таламасам и гури это не казалось чем-то противоречащим. И Дэй приходилось держать свои соображения при себе.
Для привлечения гури на свою сторону достаточно было заключить с ними договор. И легкая конница всегда готовая к бою, была в распоряжении нанимателя. Главу рати – тангури - выбирали на общем сходе гури, исходя из ее собственных заслуг и достоинств. Иногда наниматель спрашивал мнение мекгури. Курхан Хэгэн предпочитал, чтобы тангури не менялись, оставались в своей должности как можно дольше, если это было возможно. И это было понятно, тангури, имеющая опыт, была надежнее. Обычная смена была связана с гибелью тангури. Глава рати всегда билась на передовой, как личный пример, поэтому в смерти была на равных с простыми гури. А вот с правителем Зара, говорили, договор другой, там тангури сменялись ежегодно. И рать там была гораздо больше. В иное время зарский арл нанимал две сотни, а то и более. Здесь же в Таламе в рати было всего около сотни наемниц. Курхан Хэгэн заключил с Орденом договор на очень большой срок – пожизненно в том смысле, что Орден был обязан держать сотню наемниц в Таламе постоянно. Но каждую ратгури при надобности можно было заменить другой. Опасность со стороны тарканов всегда существовала, обороняться требовалось постоянно. Поэтому гури исправно служили курхану.
Правитель Зара был несравнимо богаче курхана Хэгэна, однако заключал договор о найме гури ежегодно. Вернее он его каждый год обновлял. Угроза войны была всегда, поэтому гури без службы не оставались. В таких условиях Орден казался незыблемым. Наемниц использовали во всех битвах. Они были лучше подготовлены к войне, мобилизация населения проводилась тогда, когда противник превосходил численностью, и сравнительно небольшой отряд наемниц был просто не в состоянии отбросить врага. Знали, гури не сдадутся, полягут на поле боя, но непобежденный враг двинется дальше, грабя и убивая на своем пути.
Талама была странным кочевьем. Скорее это был средней руки деревянный городок в устье Тала – притока Шала, бравшему начало где-то в лесных дебрях севера. Дерево сюда доставить было проще, чем возить камень. Бревна из северных лесов плотами сгоняли к Таламе по Талу, неширокой, но быстрой полноводной летом реке. А вот Шал до Таламы имел множество перекатов и мелей, сплавляться по нему было небезопасно, разве что поздней весной, когда вода поднималась из-за таявших снегов Зармунда. Поэтому камень, привозимый из Сарама и Зармунда стоил дорого и здесь применялся редко. Для каменных построек и укреплений использовали местный песчаник из степных курганов. Сооружения из него, хоть и скрепленные раствором, были не слишком долговечными, но пожар выдерживали.
Городок был основательно укреплен стеной из огромных плит песчаника. Большим минусом стены была ее неровность с внешней стороны. Оглядев городскую стену еще при подъезде к Таламе, Дэй сделала неутешительный вывод, что при должном умении перебраться за стену было сравнительно просто даже без веревки. Разумеется, если стена не охранялась по верху. Бдительность стражи, а также факельная освещенность по периметру осложняла такой маневр. Сам город возвышался над искусственно возведенном земляном валу, у основания которого пролегал глубокий ров, заполненный водой Тала. Получалось, что город находится как бы на острове. Чтобы попасть в него нужно было переехать подъемный мост. В случае опасности мост поднимали, и город становился практически неприступным. Бойницы башен нависали над рвом и вся водная гладь могла быть под обстрелом обороняющихся. Но всегда была опасность пожара, когда неприятель применял огненные стрелы или горящую смолу. Перелетевшие за стену, они были основной угрозой осажденным. Деревянные постройки за каменной стеной могли пылать многодневным неукротимым пожаром.
Хоромы хана представляли собой укрепленную частоколом и башнями деревянную крепость уже внутри города. Для Дэй стало привычным, что резиденции правителей всегда отгораживались от остальной части городов.
Город, кроме работорговли, жил за счет ремесленников и налогов на каждый лус и отдельное кочевье. Обычно его собирали ханы – главы лусов со всех своих родичей. Зато во время масштабной войны они всегда могли найти убежище в Таламе. Город так же как и отдельные кочевья постоянно был под угрозой захвата и разорения. Если удавалось отстоять Таламу, лусы могли возродиться вновь.
Талама, как стратегическое укрепление, всегда была важна для Шалеха и Зара. Она была на пути всех, кто двигался с востока из-за Большой реки. Не устоит город, сложно придется всем, кто к югу и западу. Хотя алафы, надеясь на свои силы, редко приходили на помощь. С Шалехом были иные отношения: двусторонний договор о взаимной помощи при угрозе войны. Зарский арлат чаще всего выбирал политику невмешательства. С набегами кочевников из-за реки они и сами могли справиться. Но иногда Зар оказывал поддержку.
В такую обстановку на этот раз попала Дэй. Здесь все было не так, как в Шалехе. Улочки широкие с деревянными мостовыми, вдоль них жилье, часто в два этажа, нижний этаж служил мастерской или лавкой, и различные хозяйственные постройки: склады, конюшни, казармы. За пределами крепостных стен постоянных построек не было, временные шатры и майханы возводились приезжающими кочевниками во главе с ханами. Со стороны Тала город набегам практически не подвергался, кочевники редко использовали реки для нападения. Зато жители из лесных поселений всегда приходили из-за реки.
С высоких башен местность вокруг города хорошо просматривалась. За Талом простиралась лесостепь, обширные долины, чередовались с рощами, купами кустарников. С востока и юга лежала бескрайная степь, поросшая высокой жесткой травой, только куртинки низкорослых зарослей отмечали многочисленные ложбины. Сейчас в конце лета лесостепь была яркой из-за золотистых нарядов тополей и акаций. Степь же становилась монотонно бурой, только кое-где мелькали серебристые метелки диких злаков. И где-то там в нескольких днях пути далеко на востоке была Большая Река – Юустиль. Она делила обозримый мир на две части: Кач и Тарка. Хотя и там была степь, но другая, постепенно уходящая в предгорья восточных неведомых хребтов. Что там конкретно ни жители Шалеха, ни жители Кача не знали. По словам Шэры там жили люди Восходящего Шенгри-Ли. Сама она там никогда не была, но знала об этом от своего отца.
Дэй, стоя на верхней площадке башни и разглядывая окрестности, в который раз обдумывала свой выбор. Не то, чтобы были серьезные сомнения, была какая-то непривычная для нее нервозность. Этой осенью курхан набирал гури дополнительно к имеющейся в его распоряжении рати. О причине никто не распространялся, но все догадывались, что увеличение рати нужно не только для обороны, но, возможно, и для нападения. Но вот кого на этот раз курхан выбрал на роль жертвы, было не очень понятно. Подходящих девушек в гур-килье набралось более полусотни. Желающих было достаточно, но Шэра сама отобрала четыре десятка. И Дэй тоже оказалась среди выбранных. И правильно, хватит ей сидеть в килье. Пора серьезным делом заняться.
В Таламе же, перед тем как дать клятву курхану, тангури Зафа обошла новый набор, внимательно оглядела всех девушек. Они стояли в одну шеренгу в полном боевом снаряжении, держа своих огуров за узду. Доспехи были выданы еще в гур-килье, каждая подобрала себе нужного размера. Для «серой стражи» доспехи не были необходимостью, но ратгури должны были быть экипированы соответственно уставу. На войну шли, не развлекаться. Хотя доспехи были сравнительно простыми, защита все же существенная: пластинчатая кольчуга, латные наручи и поножи, латные перчатки, конический шлем с наносником и кольчужной бармицей.
Зафа тоже в доспехах с привычным серым плащом, но с красной каймой как знак отличия тангури, была сухощавой женщиной средних лет, с лицом словно из дерева вырезанным, смуглым обветренным. Осмотрев строй, кивнула удовлетворенно. Потом ткнула латной перчаткой в сторону Дэй: «Ты! Будешь моей второй сатхин!». Дэй оставалось только крикнуть: «Есть!». Оно и понятно, что с полутора сотенной ратью одной сатхин не справиться. Назначение не обсуждалось, Дэй подумала, что без вмешательства Шэры вряд ли обошлось. Не сказать, что это ее обрадовало. Кто такая сатхин, ей было уже известно. Это старшая ратгури, которая за все в ответе перед тангури. Из привилегий синяя кайма на плаще, койка в казарме получше, да уважение от подчиненных. После, если в бою отличится, может, и курхан как-нибудь отметит. Но то, что есть первая сатхин, уже облегчало жизнь, значит было у кого поучиться.
Прием в рать был гораздо торжественнее, чем прием в Орден гури. Перед хоромами курхана на площади выстроилась вся уже нанятая рать в полном снаряжении. Они стояли полусотнями слева и справа от разместившихся по центру вновь нанятых гури. Клялись курхану в верности все вместе и каждая по отдельности. Потом тангури лично отрезала у всех новых девушек волосы, заранее поднятые в высокие хвосты. Обряд скорее прагматичный. Длинные волосы мешали в бою, а связанные в хвост плохо помещались под шлемом. Поэтому все ратгури отличались от простых гури и от остальных женщин короткими волосами. Остриженные волосы были брошены в костер, сооруженный тут же на площади. Затем курхан приложился своим мечом к правому плечу каждой остриженной гури, преклонившей перед ним колено. На Дэй набросили серый плащ с синей каймой – знак отличия сатхин тангури. Теперь они в рати. И каждый, взглянув на них поймет, что перед ним ратгури.
С назначением сатхин у Дэй забот существенно прибавилось. Она не жаловалась, не ей было менять порядок этого мира. По началу пришлось туго, пока освоилась с правилами в рати, пока изучила всех девушек, а потом пошло все как обычно: ранний подъем, развод караулов, ночные рейды и многое другое. Чуть больше маса они этим и занимались. Но где-то в начале осени разведчицы принесли недобрые вести. В Юустиль сильно упала вода и среди поселений тарканов на правом берегу началось какое-то оживление. Берег со стороны таламасского кача был низким, и что творилось на более высоком берегу виделось плохо. Посылать лазутчиков за реку было рискованно. Курхан собрал военачальников своих и наемных. Совещались долго, и все же решили пока наблюдать и готовиться к нападению тарканов. О походе на лесные поселения теперь не было и речи. Самим бы удержаться! Дэй не была на этом совещании, но когда тангури доложила ей и Мадхе, первой сатхин, о приказе курхана, рискнула высказаться. Ей казалось, что не нужно выжидать, надо дать отпор сейчас, когда собирающиеся силы противника малы, отбросить их дальше в степь, а еще лучше уничтожить тех, кто начал готовиться к войне, задавить в зародыше. Все равно ведь они готовились совершить набег, какая сейчас разница на кого.
- Нет, - отрезала Зафа, - мы на низком берегу, наша переправа будет видна из любой точки. Потопят, пока мы будем еще на воде.
- Это так, - согласно кивнула Мадха, - потери будут большие.
- Вам видней, - Дэй не стала спорить.
Она была совершенно не согласна такими отговорками. Можно было продумать контрнаступление, но кто она такая, чтобы перечить тангури и курхану. Вечером, оставшись одна, она развернула свою карту – кусок плотной ткани, пропитанный специальным составом, чтобы на нем можно было писать свинцовым карандашом. Это был подлинник, копия хранилась у Шэры. Созданная ею самой карта была несовершенна, но более понятна Дэй, чем другая возможно даже более подробная. С картографией в этом мире были проблемы. Ни одной нормальной карты, по которой можно было точно ориентироваться, ей не удалось обнаружить. Были разрозненные карты-схемы Кача и прилегающих к нему территорий, но сложенные вместе они представляли собой шкуру сайя, испорченную картечью. И все же на любой карте было видно, что Юустиль река не маленькая. Она была широка, местами разбивалась на несколько рукавов, в половодье глубокая и бурная, к концу лета вода спадала и через реку можно было переправиться верхом. Опять же не везде, только если от Таламы двигаться прямо на восток. В этом месте река разбивалась на несколько проток, становилась шире, но течение замедлялось и протоки были не столь глубоки. Где-то лошадям было под брюхо, а где-то вода едва закрывала бабки. Более глубокие места лошадь могла переплыть не напрягаясь. И дно у реки здесь было не таким каменистым. Дольше к северу река круто поворачивала на северо-восток, стягивая в одно широкое русло все протоки. Переправиться в таких местах можно было только на плоту, лодке или на другом каком судне. И берега тут были неудобные для спуска к воде. К югу была похожая картина – река мало где была доступна для верховой переправы. Конец лета в Каче был всегда на гране войны. А в отдельные годы, когда сухое лето заметно снижало уровень воды в реке, война была неизбежна. Дэй долго прикидывала, куда можно было подтянуть основные силы, где разместить резерв, так, чтобы его не было видно противнику. «Зря, зря, пока будем готовиться к обороне, они всю свою конницу сюда пригонят. Хлынут разом через реку, пойди останови!» - в полголоса возмущалась Дэй. Вот тогда потери будут большие, а умирать не хотелось. «Сколько жизней у меня осталось? Похоже еще семь, - она хмыкнула невесело, - это если изначально было девять, а если всего было три. Эх, Дейдре, и куда же тебя занесло?»
Ей снился бой какой-то киношный игровой. Римские легионеры стояли ровными когортами. Варвары разместились перед ними сплошной лохматой массой, топорщившейся копьями. Ее голые колени сжимали бока белой лошади, кожаный ремешок щекастого шлема давил на подбородок. Все остальное было как обычно: и доспехи, и оружие. Если не считать золотой насечки на броне, красного гребня на шлеме, да красного плаща легата. Но вот протяжный вой рога призвал к наступлению. Легионы ожили, Дэй тронула своего коня и … снова вой рога. Она подскочила, потрясла головой, к черту сон. Подъем!
Весь этот день и следующие в городе шла усиленная подготовка к обороне. Почти всех ратгури решено было бросить к реке, там намечался решающий бой. Город же должны были удерживать сами таламасы. Зафа была недовольна такой расстановкой сил. Ясно было, что вся рать там и поляжет, но спорить с курханом было не с руки. Любой бой ратгури был заранее оплачен. Рать готовилась к бою основательно, проверяли оружие, подгоняли доспехи, и настраивали себя грубоватыми шутками. «А что, ларк;, вдруг победим!» - возглас Малики ратгури встретили молча с кривыми ухмылками: «Как же!». Дэй не выдержала, пошла к Зафе и постаралась ее убедить в некоторых изменениях их обороны.
- Уговори курхана, пусть нам добавит лучников. И из наших лучниц отдельный отряд хорошо бы сформировать. Пока тарканы переправляются, скольких можно уничтожить. Да, и хорошо бы пару камнеметов подогнать, для тех, кто вздумает на плотах или лодках переправляться. Понтоны они вроде не строят, я сама ездила, проверила. Отрядила десяток постоянно нести на берегу караул, чтобы любого переправившегося из-за реки лазутчика можно было уничтожить.
Зафа слушала, ус не крутила за неимением, а вот нижнюю губу кусала. Дэй уже не знала, какие еще доводы можно привести. Конечно, Зафа – дока по части войны, у Дэй опыт хоть и теоретический, но не в одну тысячу лет. Эту часть земной истории она изучила неплохо благодаря своей маме. Богатейшая библиотека и видеотека были в ее распоряжении. Не то, чтобы она была увлечена историческими войнами, но очень часто они с мамой их обсуждали. Дэй слушала, соглашалась, спорила и возмущалась тем, что все великие полководцы всегда были мужчинами. А мама смеялась над ее аргументами. Кто знал, что эти знания когда-нибудь пригодятся! Эта часть земных знаний уж точно не имела смысла в дальних космических полетах. Никто из них не собирался воевать с инопланетянами, предполагалось, что любой контакт должен быть мирным. При враждебном отношении аборигенов к десанту, последние должны были покинуть планету. Чужой обитаемый мир имел полное право развиваться самостоятельно без вмешательства космических пришельцев. А теперь чужой мир развивал способности Дэй для войны, которую на Земле старались избежать всеми средствами. Война на планете с ее именем была самым обычным делом. Знала бы мама в какую передрягу попала ее дочь. И Дэй с жаром продолжила, убежденная в своей правоте.
- Надо усложнить им переправу. Они уже в курсе, что мы начеку. Лучше бы, конечно…
- Хорошо, я поговорю с курханом. Думаю, что это и в его интересах. Пойдешь со мной, изложишь ему свои соображения.
Курхан Хэгэн долго смотрел на развернутую перед ним карту. Дэй молча ждала его решения. Разглядывала его высокую и сутулую фигуру, облаченную в зеленый цветастый дэли. Его шевелюра, стриженная «под горшок» и обильно тронутая сединой, была взъерошена на лобастой голове. Он теребил свою аккуратную бородку, губы под усами были плотно сжаты. Породистый нос движением крыльев выдавал работу мыслей курхана. Ей два раза пришлось объяснять план действий, которые она считала более правильными, чем бездеятельное выжидание, когда противник полностью переправится на их берег и доберется до Таламы. Наконец, курхан кивнул, соглашаясь. Она облегченно вздохнула. Теперь все было не так безнадежно, они были готовы встретить неприятеля во все оружии.
И они встретили их через два дня на рассвете. Тарканы готовились, на берегу всю ночь не гасли костры. А утром, когда еще туман курился над водной гладью, началось. Они потекли с высокого берега темной лавиной прямо в воду зигзагами от острова к острову. Но и гури с отрядом батуров были начеку, врасплох их было застать уже невозможно. Бряцанье оружия и незнакомый говор были слышны уже с середины реки. И глухой бы услышал.
- Готовсь, пли!
И град стрел взвился от низкого берега к реке. Частые вопли и ругань подтверждали попадание в цель. Но все равно это не сдержало противника, они упорно продвигались к берегу. Сами пока не стреляли, гнали лошадей на таламасскую сторону. «Эх, бластером бы их, или хотя бы пулеметной очередью, и меч бы не пришлось вытаскивать!» – с тоской подумала Дэй.
- Массой попытаются взять, - буркнула Зафа. - Камнеметы готовь!
Камнеметы оказались неплохим подспорьем у обороняющихся. Каменное ядро, упав в воду, поднимало волну и вызывало панику у лошадей, которые взвивались на дыбы или прыскали в разные стороны, мешая не только своему седоку, но и другим наездникам. Успевшие выскочить на берег тарканы вскидывали луки. Дэй переглянулась с тангури и первой сатхин. Зафа кивнула.
- К бою, сакхи! – рявкнула Мадха.
Гури из укрытий с двух сторон ринулись к берегу. Завязался бой на мечах. Обычная сеча, страшная в своей реальности. Ни каких правил, главное – убить врага, и не дать зацепить себя. Холодный азарт, рутинная рубка, как будто безостановочно колешь дрова: верх, вниз, влево, вправо… Огур проворней обычной лошади, хоть и массивней. И это было преимуществом гури. Наскок огура и удар наездницы как правило были сокрушительными. Но и тарканы были как будто двужильными: и ранеными продолжали рубиться. Помощь таламасского отряда пришла вовремя, силы стали явно не на стороне противника. Расчетливое ожесточение и волю, сжатую в кулак – больше ничего не чувствовала Дэй. В какой-то момент уже поняв, что этот набег просто вылазка, своего рода разминка перед основной баталией.
Бой подходил к концу, и поэтому рубились яростно. Тарканы в ближнем бою уступали и гури, и батурам, но их было много. Пыль и пот ели глаза, а вытирать их было некогда. Стеганная куртка под кольчугой промокла, и пот уже стекал меж лопаток едва ли не ручьем. «Не отступать, не останавливаться!» - не голос, а рык рвался из глотки Дэй. Она с шестью ратгури и несколькими таламасами держали остатки противника на валу перед рекой. Еще несколько таких же групп добивали отступающих к реке тарканов. Раненые гури, среди них тангури Зафа, остались в безопасности за пригорком.
Последний таркан пал под ударами ратгури. Все кончено! А казалось не будет этому конца, некогда было думать, мысль не успевала за рукой. Но всему приходит конец. Вдруг все остановилось, как будто замерло, как будто она оглохла. Отчего захотелось взвыть, нет, не вопль торжества победы, и не стон о потерянных жизнях, не важно чьих, врагов или своих. Хотелось вытряхнуть из себя ярость, еще пульсирующую в висках. «Мне снился сон, я был мечом, людей судьей и палачом…». Последних просто добивали, уже упавших, уже не способных отразить удары. Да, в мозгу кипело: «Если не мы их, то они нас…». За что? За золото, на которое купят новый доспех, новый меч, нового коня. Другие встанут на место убитых. Страх, что был в самом начале битвы, давно прошел. И ужас от содеянного не пришел. В голове было пусто, а в сердце не было места для чувств. Оно просто гнало кровь, чтобы рука держала меч, чтобы течь из раны. Было такое странное опустошенное спокойствие, почти как облегчение после выполненной трудной задачи. Дэй знала, что радость возможно придет потом позже, может, и вовсе не придет. Она вытерла лезвие меча о край плаща, сунула его в ножны. И только после этого осмотрела поле. «… И долго пропитанной кровью земле не нужно будет дождей…», - отчего-то всплыло в мозгу. Потом сняла перчатки, размазала грязь по лицу, и развернула огура к оставшимся ратницам. «Кажется, две трети целы, если с ранеными считать», - прикинула она машинально. И это было вовсе неплохо, таламасов осталось меньше половины. Они подбирали своих раненых, вязали пленных, которых было совсем немного. Гури пленных не оставляют. Для таламасов же пленные – это рабы, а рабы – это деньги. Ратгури тоже тащили своих раненых в сторону, и таких было немного. Гури бились насмерть. А те, которые были ранены, ни одного врага живым не оставили. Среди раненых была и Зафа.
Дэй подъехала к своим, одного взгляда было достаточно, чтобы понять, кто уже не жилец. Зафа, раненная копьем в живот, еще была жива, но в глазах уже сквозила смерть. Рану не было видно, к ней приложили ее свернутый плащ. Но судя по залитым кровью доспехам и кровавым пузырям на губах тангури, можно было догадаться, насколько рана серьезна. Зафа и сама это понимала. Ратгури молча стояли над ней. Дэй сжала губы, спешилась, опустилась перед тангури на колени. Рука Зафы была холодной, когда пальцы Дэй сжали ее ладонь. Надо было что-то сказать. Она смотрела на свою начальницу, не находя слов. Не было у нее слов для мертвых, но тангури еще здесь с ними. Дэй поискала глазами Мадху, ратницы поняли и покачали головами. Знать, некому принимать командование, кроме нее, Дэй. Тяжесть словно камень опустилась на плечи. Вот, значит, как судьба распорядилась.
- Мы победили…, - Дэй с трудом выдавила из себя слова.
Зафа чуть шевельнула веками. Какие слова нужны для умирающей? Успокаивать? Какой смысл, она и сама знает, что это конец для нее. Нет, не конец, она умирает не в одиночестве среди пустой степи. Рядом верные гури – боевые подруги. Память…
- Не все наши полегли, большая часть рати цела. Раненых немного, многие выживут, – Дэй отчитывалась перед тангури, как и положено было после боя. – Тех, кто уйдет, будем помнить. Мы будем помнить, эта степь будет помнить, и это небо тоже.
Зафа с усилием подняла веки, глаза из последних сил пытались посмотреть туда в вышину, где за пепельной дымкой сиял Шэнгри-Ли, губы искривились в подобие улыбки. Дэй чувствовала, как пальцы Зафы дрогнули в предсмертной судороге.
Строки выплыли сами из подсознания, какой-то вольный перевод неизвестно кого, как клочки воспоминаний о прежней жизни за пределами этого мира. Дэй так и стояла на коленях перед распростертой умершей Зафой. Не только для нее, для всех сказала негромко, но отчетливо:
Смерть видит враг на острие клинка –
Сталь притупилась, от крови горька.
Пусть знают на веки все наши враги,
От гури с мечом как от смерти беги!
Не всяк, кто клянется, надежен в речах,
Но гури надежна ударом меча.
И всяк, кто коварен, получит сполна,
Ведь гури клинку безгранично верна!
По жизни идем не теряя лица,
И в смерти мечу мы верны до конца.
Прозвучало как эпитафия. Может, даже слегка пафосно, но в рифму слова шли как по маслу, а простые спотыкались о зубы, как за углы. Дэй поднялась, взметнулись вверх кинжал и меч, три удара стали о сталь. И все ратгури вместе с ней проводили убитых подруг в последний путь звоном оружия.
Похоронили всех погибших воинов здесь же за валом. Две общих могилы, одна для гури, другая для таламасских батуров. Два холмика и два камня. Так и будут стоять в Каче, напоминая потомках о битве. Дальше Дэй на поле боя оставаться не стала, смотреть, как таламасы собирали с убитых врагов оружие, было ни к чему, они и сами справятся. Со своих погибших тоже сняли доспехи и оружие, только тангури похоронили в шлеме. Понятно, что оружие не дешево, даже поврежденные доспехи и мечи можно было продать в переплавку, если сами не могли выправить. Стрелы и наконечники копий вновь могли обрести свои древки. Этот ее первый настоящий бой врежется в память надолго. Какая тут слава, и какое величие? Грязь и кровь, кровь и грязь.
Дэй крикнула своим, чтобы собирались, командование ратью теперь лежало на ней. Добраться до временного лагеря, перевязать раны, поесть и выпить. Выставить караульных и спать, если придет сон. А если не придет, выпить еще. А на завтра поспешить в Таламу к курхану с докладом и недоброй вестью, что война еще впереди. Но теперь, если она легат, тьфу ты, тангури, войну поведет по-другому. Если получится.