Мужчина с женщиной идут коридором пустого каменного дома в предместьях Алуксне. Глазея по сторонам, женщина тщательно снимает на телефон каждую комнату, потолки, окна, ступеньки, светильники.
- Два этажа, просторный подвал, горячая вода, собственное отопление… - перечисляет агент по недвижимости Ларсыньш. – Каминная комната. Столовая. Три спальни. Начало двадцатого века, отделка и кровля современные, аутентичны только стены, перекрытия и полы. Настоящий северный модерн, не какой-нибудь фахверк.
Разговор идёт на английском. Ларсыньш упорно притворяется, что не знает русского, хотя до границы – вон она, рукой подать. Судя по его возрасту, он ещё застал времена, когда приграничные латыши говорили на русском языке лучше, чем на родном. Надо отдать должное, переучился быстро. Английское произношение у него чище, чем у Варвары.
С профессионально-равнодушной улыбкой агент сопровождает грузную покупательницу на второй этаж. На лице Варвары Дмитриевны сохраняется критическая гримаса (на случай торга), но пока новое жилище её устраивает. Ей нравится уединённый дом из бурого камня с ризолитом и остатками лепнины в виде дубовых венков на фасадной части. В залах светло, за окнами океан зелени, спокойная сельская местность, где велосипедов больше чем автомашин. У её мужа Ингвара достаточно денег, чтобы агент засунул свои национальные замашки в задницу и лелеял надежду на хорошие комиссионные. Когда ещё кто-то отважится купить вековой особняк за тридцать четыре тысячи евро в северо-восточной Алуксненской глухомани?
Пара останавливается на площадке второго этажа. Варвара сипло дышит, немного страдая от излишнего веса - упитанная дама с пышными формами, в дорожном костюме из лазурно-голубого твида и туфлях без каблука. Светлые колготки на бочкообразных икрах при движении меняют зыбкий узор как в бегущем калейдоскопе. У неё тёмно-каштановые густые волосы, крупная грудь, миловидный профиль. Варваре Ярцильской сорок один год, её супруг Ингвар держит совместный консалтинговый бизнес в Риге. Варвара любит подчёркивать, что они не сверхбогачи, всего лишь состоятельные люди. Рот у Ярцильской красивый, влажный, с чувственными медово-пряничными губами.
С площадки открывается вид на коридор с несколькими дверьми, а вверх идёт ещё одна лестница, крутая и гораздо менее удобная чем та, по которой они взошли.
- Лестница на чердак, - поясняет агент. – Он пуст, обработан от огня и грызунов, содержится в сухости и порядке.
- Надеюсь, он хорошо утеплён? – прислонившись к перилам, Варвара промокает лоб платком.
- В доме сделана полная предпродажная подготовка, госпожа Ярцильская, - как бы ненароком напоминает Ларсыньш. – Наследники хозяйки вложили в это здание достаточно много сил и ресурсов.
- Давайте всё-таки проверим, - Варвара вздыхает, у неё нет ни малейшего желания вздыматься ещё на двенадцать или пятнадцать крутых ступеней. – Вечером я буду звонить мужу и должна отчитаться, что осмотрела покупку сверху донизу. Ингвар страшно дотошен в мелочах.
Крыша дома имеет традиционные для Прибалтики крутые скаты, стены в чердачном помещении почти отвесны, потолок высокий, конусообразный. Чердак освещён двумя слуховыми окнами и вполне годится на роль мансардного этажа. По ту сторону окон колышутся верхушки вязов – особняк отделён от городка несколькими рядами деревьев и окружён двумя акрами запущенного сада.
Агент взбирается первым и почти готов подать руку запыхавшейся даме, но сдерживается. Рыцарские жесты и прикосновения к женщинам в Европе могут приравнять к сексуальным домогательствам. Грузная Варвара восходит на чердак сама, доски дрожат под её женственной тяжестью. Про себя она решает, что лезет на эту верхотуру первый и последний раз. Служебными помещениями должны заниматься экономки и управляющие.
Единственным предметом интерьера на чердаке является странная деревянная конструкция, отдалённо похожая на беговую дорожку или на огромный деревянный самокат, только без колёс. Сперва Варваре кажется, что это упавший откуда-то сверху фрагмент стропил. Она машинально задирает голову - крыша абсолютно цела. Агент Ларсыньш притворяется невозмутимым.
- Что это за штука? Зачем она здесь? – Варвара спрашивает уже почти как полноправная владелица дома.
Странная конструкция достигает груди взрослому человеку, она выполнена из букового бруса в виде большой буквы Т, с мощным основанием из двух горизонтальных брусьев, лежащих на полу. Отполированное старое дерево слегка рассохлось, но по-прежнему крепко, лишь приобрело от времени тусклый, какой-то усталый жёлто-коричневый цвет.
Ларсыньш прячет неопределённую усмешку.
- Почти фамильная реликвия. Плох тот европейский дом, который не имеет мистической истории. Конечно, этому особняку далеко до замка с привидениями, однако он тоже имеет древнюю достопримечательность. До Первой мировой войны усадьбой владел остзейский помещик Хендрик фон Шляббе. Вероятно, большой оригинал и выдумщик.
Озадаченная покупательница обходит массивную брусковую конструкцию и замечает в верхней перекладине буквы «Т» три овальных отверстия, расположенных в ряд примерно в футе друг от друга. Среднее отверстие - размером с десертную тарелку, крайние поменьше – со стакан. Находясь в Европе, Варваре нравится мерить всё на футы, ярды и мили, хотя здесь тоже действует метрическая система. Она замечает, что углы брусьев укреплены металлическими ромбами, а в торец верхней поперечины ввинчены тяжёлые кованые петли. Варвара трогает петли рукой – они шершавые и тёплые. Отопление в доме включили два дня назад, чтобы прогреть стены.
- Вы хотите сказать, что больше ста лет назад ваш оригинальный помещик Шляббе зачем-то втащил на чердак этот тренажёр… или гигантский мольберт… или станок? и с тех пор он так и стоит?
Ярцильская с сомнением оглядывается на люк. Вряд ли неповоротливая деревянная махина в него пройдёт, скорее, её втаскивали наверх по частям.
- Совершенно верно, эта забавная штука такая же старая, как дом, - риэлтор сухо усмехается. – Можно лишь предполагать, что фон Шляббе был несколько … м-м-м… экстравагантен. Видите ли, госпожа Ярцильская, это не подставка и не станок. Это кандальные ясли.
Варвара наконец понимает, чему так двусмысленно веселится агент Ларсыньш, и слегка теряется. Разумеется, она не девственная гимназистка, муж тому свидетель. Как у всякой современной женщины, в арсенале у Варвары есть несколько комплектов кожаного эротичного снаряжения от «Hustier» и «Anias», чёрные чулки и боди. Есть плётка, ботфорты на шпильках и пара болевых приёмов, не позволяющих мужу по ночам скучать в постели.
Но одно дело – носить чёрные чулки, и совсем другое - увидеть на чердаке своего будущего дома старинные пыточные колодки! К такому повороту Ярцильская была не готова.
Точно, они напомнили ей «позорный столб», виденный в одном из дрезденских музеев. В эту перекладину на букве «Т» застёгиваются запястья и шея согнутого пленника. Обойдя ясли кругом, Варвара видит у пола ещё один горизонтальный брус с отверстиями для расставленных ног.
Её одолевают оторопь и брезгливое любопытство. Ярцильская представляет, как человека насильно ставят в позу нападающего боксёра, с низко опущенной головой, заключают ему руки, ноги и голову в деревянный монолит. Мучиться с откляченным задом и прикованной шеей наверняка больно и унизительно. Изнанки отверстий в колодках отделаны кольцами бычьей кожи. Когда-то кожа была мягкой и эластичной, теперь она сморщилась, вытерлась и задубела.
Варвара зачем-то пересчитывает металлические квадратные заклёпки на колодках – их восемнадцать – и чувствует на спине неприятный холодок. Сколько пленников и пленниц вытирали эту кожу своими запястьями и лодыжками?
- Отвратительная вещь! – она сердито смотрит на Ларсыньша. – Чёрт побери, почему эта старинная дрянь до сих пор стоит здесь?
Риэлтор наставительно поднимает палец:
- Ярцильская, вы что-то путаете. Я всего лишь жилищный агент! Я продаю вам стены, крышу, несущие конструкции, сантехнику и коммуникации, - описав дугу, палец Ларсыньша нацеливается на колодки. - Данное оборудование не является составной частью дома. Это реликвия, украшение, мебель, хозяйский каприз… назовите как хотите, но оно не входит в сферу моей компетенции.
- Вы правы, извините, - вынуждена согласиться Варвара Дмитриевна. – Но, похоже, вам доставляет удовольствие шокировать покупателей… вряд ли кто-то ли ожидает застать под крышей дома милый мазохистский вертеп. Почему за столько лет никто из хозяев не убрал, не сжёг в камине эту гадость?
- Ну, что ж вы сразу – гадость? – невзрачное лицо белокурого Ларсыньша становится насмешливым. Он позволяет себе сострить. – Может, прежние жильцы сперва тоже бывали недовольны, но … потом вдруг находили в этой игрушке свою изюминку? Зимние ночи на севере Латвии, знаете ли, слишком длинны и однообразны.
Варвара Ярцильская улавливает, что над нею потешаются.
- Не вижу причин для смеха, господин Ларсыньш! Вы хотите продать мне дом, где чердак пропитан кровью невинных жертв немецкого помещика?
«Или его спермой», - мысленно добавляет она.
Агент моментально отбрасывает ужимки, становится серьёзным. Вертит между пальцев зубочистку.
- Думаю, объяснение куда прозаичнее. Здешним чердаком никто никогда особо не занимался, кроме людей, производивших уборку и техническое обслуживание перекрытий. На протяжении долгих лет в доме проживала госпожа Олдбергсе, у которой был полиартрит и два ирландских сеттера. Из-за больных суставов пожилая леди крайне редко поднималась на второй этаж, а уж на содержимое чердака ей и подавно было плевать. Не течёт – и ладно.
- А те, кто жил тут до неё?
- Боже, Ярцильская, почём я знаю? Мне платят за сделки с недвижимостью, а не за копание в частной жизни жильцов! В то время меня ещё на свете не было.
Конечно, Ларсыньш прав. Теребя в кармане мобильный телефон, Варвара Дмитриевна бросает хмурые взгляды то на агента, то на сатанинское устройство. Даже жаль, что риэлтор здесь ни при чём, иначе она смело сбила бы цену особняка на тысячу-полторы.
- Я правильно поняла? Сто лет назад развесёлый остзейский землевладелец устраивал на чердаке разнузданные вакханалии с деревянными кандалами? С кем он тут развлекался? Наказывал провинившихся крестьянок? Или у него была энергичная любовница, не отягощённая сексуальными комплексами?
- О личности фон Шляббе мало что известно, - Ларсыньш небрежно облокачивается о станок. – Хендрик происходил из небогатой семьи, занимался лошадьми и держал льнопрядильню. В 1918 году, вскоре после основания Латвийской республики, здесь начали бесчинствовать красные большевики и Шляббе сбежал в Либаву, где его следы затерялись. Особняк переходил из рук в руки, документы были утеряны, лишь спустя много лет в Алуксне объявился кто-то из потомков фон Шляббе и заявил свои права на имущество. Заявил – и тут же продал дедовскую недвижимость. С пятидесятых годов здесь жила эстонская семья, затем особняк пустовал, затем его откупила госпожа Олдбергсе.
- И всё-таки я не понимаю, - Варвара Дмитриевна выглядывает в треугольное слуховое окно. Вид мирного лесного пейзажа действует на неё успокаивающе. – Обычно для извращений и пыток садисты использовали подвалы. Там глухо, тихо и скрытно. Зачем вашему фону Шляббе понадобилось оборудовать кандалами именно чердак?
- Могу только выдвинуть гипотезу, - неохотно отзывается риэлтор. – Подчёркиваю: сугубо личную гипотезу, а не факт!
- Да-да, я вся внимание.
- Полагаю, фон Шляббе был немолод, берёг здоровье и ценил комфорт. Сейчас в подвале расположены бойлерная и прачечная, там чисто и сухо, проведено электричество. Но в начале двадцатого века подвал особняка наверняка выглядел гораздо мрачнее. Сырость, плесень, темнота… возможно, крысы. В смысле эстетики и гигиены чердак однозначно был выигрышнее подземелья.
- Как думаете, жертвы сильно кричали в этих колодках? Что с ними делали? Пороли кнутом? Выжигали глаза, вырывали язык?
Ларсыньш пожимает плечами, суёт зубочистку в карман. Интересно, где витают его мысли? Варваре почему-то кажется, что он тайком представляет её распятой в этих самых кандалах – полуобнажённой, беспомощной и скверно ругающейся сквозь зубы. Потрясающий сюжет для фильма ужасов. Они здесь только вдвоём, особняк затерян в лесу. Сейчас агент сбросит джентльменскую маску, туго скрутит Варваре руки и втолкнёт её головой в кандальный брус, чтобы жестоко надругаться… как в «Нимфоманке» Триера.
Плен, колодки, пытки, похоть… Варвара Дмитриевна уже две недели спит без мужа и невольно ощущает острый приступ возбуждения под твидовой юбкой. В паху медленно намокает шов светлых лайкровых колготок, пышная женщина непроизвольно переступает ногами. По бёдрам «ползут паучки» - так Варвара тайно зовёт признаки нарастающего полового желания. Мелкие щекочущие лапки врассыпную мечутся по внутренней поверхности женских ляжек под туго обтягивающим капроном, постепенно охватывают пах, до отказа наполняют трусики, как беспокойные пассажиры наполняют купе, роятся под животом… в подмышках и по тыльным сторонам кистей точечными уколами расплывается теплота, будто в каждой клеточке зажглась миниатюрная лампочка.
Приток пьянящей крови струится по гениталиям, бюст Ярцильской набухает в недрах лифчика. Орбиты вокруг сосков резко твердеют, собираются в морщинки и становятся похожими на гвоздичные бутоны. К ним тоже со всех сторон устремляются паучки. Они обмахивают интимные места Варвары ласковыми кисточками, щиплют за корни волосков, впрыскивают под кожу жаркий рубиновый коктейль…
«О, только не это! Спасите, у меня сейчас лопнут трусики!»
Досчитав про себя до пяти, Варвара сглатывает. Разумеется, ничего предосудительного Ларсыньш не сделает. Это приличная Латвия, а не бандитский пригород Улан-Удэ. Возможно, он вообще гей, в Прибалтике их нереально много.
Не подозревая об ощущениях красивой русской покупательницы, агент Ларсыньш просматривает какие-то записи на сайте своего агентства, затем словно спохватывается.
- Леди Барбара, совсем необязательно, чтобы в этих яслях кого-то держали помимо воли и тем более убивали. У фон Шляббе была жена, возможно, даже не одна. Возможно, у него была и наложница - как вы говорите, не отягчённая моралью. Скорее всего, ясли использовались для любовных игр по взаимному согласию. В начале двадцатого века к услугам людей не было секс-шопов и порнографических каналов, тем не менее практики садомазохизма пользовались широкой популярностью.
«Паучки» окончательно отступили. Варвара хлопает ладонью по прочному деревянному брусу, железные петли глухо звякают. На ногтях у неё дорогой и сочный маникюр цвета «солнечный гранат».
- Всё равно это чёрт знает что, господин Ларсыньш! Держать в доме пыточное распятие! А если в это устройство влезут маленькие дети?
Вместо ответа агент приподнимает верхнюю половину бруса с отверстиями и небрежно роняет её обратно. Деревянные челюсти с клацаньем смыкаются, вернувшись в исходное положение, в воздухе кружится лёгкая застарелая пыль. Варвара успевает заметить, что внутри половинки бруса пронизаны направляющими шпунтами. Полозья не дают колодкам смещаться относительно друг друга.
- Взгляните, леди. В колодку было встроено запорное устройство, пружина, которая защёлкивалась сама, а отпиралась специальным ключом, находящимся у повелителя... или повелительницы? По истечении стольких лет механизм пришёл в негодность, защёлка обратилась в прах, а без замочного устройства вся эта грозная конструкция не опаснее табуретки. Следовательно, никто не рискует оказаться в западне.
В доказательство агент вкладывает руку в крайнее кожаное гнездо и трижды громко брякает колодкой. Варвара видит, что верхняя часть бруса ничем не фиксируется, она свободно открывается и закрывается, скользя по дугообразным полозьям на старом гремящем шарнире.
- А внизу что, господин Ларсыньш?
У подножия буквы «Т» лежит нечто вроде кожаного валика, тоже старого и потрескавшегося. Его назначение непонятно. Зато агент Ларсыньш явно изучил необычный чердачный инвентарь до прихода клиентки. Ловким движением он приподнимает валик, укреплённый на подвижной распорке наподобие циркуля, и вставляет круглую ножку в гнездо на нижнем брусе. Деревянный «самокат» начинает походить на «велосипед» с рулём, валиком-седлом и сильно скошенной рамой.
- Станок предусматривал два положения жертвы, - поясняет агент. - При желании пленника можно было перевернуть и приковать вверх лицом.
- Господи! – потрясённо бормочет женщина.
Она представляет, как между двумя колодками корчится выгнутое навзничь, обнажённое, безголовое тело (мужское? женское?). Валик на подпорке упирается жертве в поясницу, заставляя лежать с выпяченным животом и промежностью. И к этой промежности, бёдрам, животу, к этому распластанному белому телу подносят… (что? раскалённые угли? бич? остро наточенный нож?) Варвара морщит нос, будто уже чует запах боли, секса и горелой плоти. Лучше об этом не думать.
- Так или иначе, едва мой муж пришлёт сюда бригаду рабочих, первым их заданием будет изрубить вашу старинную мерзость на дрова! - Варвара поворачивается к люку и спускается. Бёдра, обтянутые лазурным твидом, широко и нахально колышутся в узком проёме. Тыльная часть женщины просторна как озеро Байкал, в которое ручейком впадают трусики. Впадают - и сходят на нет, пропадая среди бушующих волн женской жировой ткани.
- Воля ваша, - нейтрально говорит агент Ларсыньш. – Когда вы оформите купчую, вы вправе делать со своей собственностью что угодно. Сжечь всю мебель в камине, выкрасить ризолит в розовый цвет или нарисовать портрет Ленина на фасаде... если магистрат не будет против.
Надо понимать, латыш грубовато шутит. Варвара Дмитриевна угрюмо молчит, она чуть-чуть зла на этот балаган, на жуткую колодочную машину на чердаке, на некстати набежавших «паучков», отсыревшие трусы и ехидного Ларсыньша. Но к середине лестницы её вдруг осеняет озорная идея.
«Хм… а ведь средневековый антураж, пожалуй, подбодрит моего бедняжку Ингвара! Как сейчас говорят молодые… да-да, надо показать ему немножко «жести». Он будет рад».
Это второй по счёту брак Варвары, а у Ингвара – третий. Её верный муж занят по горло, пока Варвара хлопочет о покупке спокойного гнёздышка. Толком они не виделись целых две недели, европейские рынки снова лихорадит, фирма переживает кризис. Супруга колесит по провинции в поисках тихого живописного домика, Ингвар Ярцильский безвылазно пропадает в разъездах, мельком высылает ей инструкции по электронной почте и пополняет деньгами семейный банковский счёт. По вечерам Варвара с мужем болтает по видеосвязи, обсуждает ситуацию на консалтинговой бирже, обменивается месседжами и воздушными поцелуями, но засыпает с ним в разных постелях и в разных городах.
Пряничные губы Варвары трогает едва заметная улыбка. Пройдоха Ларсыньш в чём-то прав: пустить дьявольский механизм на растопку камина всегда успеется. Не пошалить ли немножко, если они с Ингваром решатся купить дом немецкого оригинала-колбасника? Что скажет её пятидесятипятилетний любящий муж, получив от жены в ближайшие дни игривое фото с чердака, рядом с кандальными яслями фона Шляббе?
Агент Ларсыньш предупредительно откашливается сзади.
- Ни в коем случае не тороплю вас, госпожа Барбара, но руководство обязательно спросит меня: оставлять ли этот дом висеть на сайте продаж, или мы считаем лот реализованным?
Варвара Ярцильская чуть замедляет шаг, предвкушая, как снимет видео для вечно занятого Ингвара, чтобы послать ему весточку с намёком. Сюрприз! Она встанет на чердаке перед камерой в одном из самых соблазнительных нарядов, и может, для смеха даже засунет в колодку фона Шляббе руку, ногу или голову. Смотри, Ингви, какая вещичка приготовлена для тебя в новом доме! Здесь тишина, безлюдье, захолустье, и никто не услышит твоих мольб о помощи, когда горячая Барби возьмётся за твои яйца всерьёз. Приезжай скорее и попробуй-ка потом сбежать от любящей жены!
«О, моя Барби! – наверняка восхитится Ингвар. – Умоляю, наберись терпения! Мы непременно опробуем это вместе!»
Агент Ларсыньш, небось, воображает, будто Варвара - разжиревшая русская гусыня, случайно оторвавшая в мужья прибалтийского бизнесмена, в активе у которой нет ничего, кроме чувственных губ и колоссальных сисек? Что она только и умеет транжирить чужие деньги да вилять обтянутым крупом? Как бы не так. У Варвары высшее образование, куча законченных курсов, она отличная хозяйка и безжалостная стерва в постели.
Пусть этот риэлторский прыщ воображает что хочет, зато Ингвар боготворит свою Варвару-Барби. На рабочем месте в офисе Ингвар – делец, акула и игрок, но в супружеском ложе безропотно уступает лидирующую роль жене. Немолодой, лысоватый Ингвар впадает в экстаз, когда Варвара надевает ему на голову свои колготки, хлещет по лицу трусиками и связывает ему локти и мошонку розовым скотчем в цветочек. Пожалуй, на чердачную съёмку Варвара специально наденет те чёрные кружевные трусы, латексные чулки и …
Впрочем, стоп, не так быстро. Ярцильские ещё ничего не купили, а весь её блестящий гардероб пока находится в сотне миль отсюда, на старой городской квартире.
- Вечером ещё раз обсужу это по телефону с мужем, - Варвара покровительственно смотрит на невзрачного риэлтора. – Но, полагаю, скорее «да», чем «нет». Готовьтесь ехать к нотариусу.
***
В ближайшие дни Варваре становится не до чердака с историческими колодками и не до латексных чулок. На семейном совете (опять по конференц-связи) похудевший и задёрганный Ингвар почти не глядя одобряет выбранный женой дом и просит форсировать события.
- Надо успевать брать жильё по кризисно упавшей стоимости! Мои знакомые рижские риэлторы обмолвились, что ожидают резкого всплеска цен на недвижимость.
- Ингви, здесь ты будешь управлять офисом из дома, я больше не отпущу тебя в ужасную душную Ригу! – восторженно щебечет Варвара. – Ты бы знал, какой здесь воздух, и романтичное озеро с утками, и, кажется, я даже видела оленьи следы!
- Проклятая финансовая неустойчивость! – бормочет Ингвар. – Надеюсь, скоро всё наладится...
- Милый, мы так давно не кормили моих паучков! – надув пряничные губы, Варвара без стеснения поглаживает себя между расставленных сверкающих колен. Отводит телефон подальше, чтобы муж видел в вэб-камере её нескромную руку и обтянутую колготками мякоть ляжек. – Наши паучки изголодались без тебя, бессердечный мальчишка!
Увы, Ингвар не слышит намёков жены – он спешит.
- Дорогая, я полагаюсь на тебя, бери, не раздумывай! Прости, у меня срочная встреча. Отключаюсь.
Слово сказано. На Варвару Дмитриевну Ярцильскую обрушивается тысяча хлопот и миллион срочных дел. Нотариальная доверенность от супруга, отдельный счёт в банке, государственная пошлина, внесение задатка и прочие формальности. В числе прочего выясняется, что латышские власти не продают земельные участки в приграничной зоне русским подданным, но поскольку её законный муж имеет латвийско-польское гражданство, эту бюрократическую закорючку можно обойти.
Сбиваясь с ног, Варвара заказывает в интернете фургоны, грузчиков, уборщиц, ищет добропорядочную наёмную экономку (желательно белоруску, они ведут себя попроще и берут подешевле), подбирает в каталогах шторы, гардины, портьеры, ковровое покрытие…
В местную гостиницу, своё временное пристанище, Варвара приползает выжатой как лимон и едва находит силы принять душ. Ей уже не до виртуальных заигрываний с мужем. Когда она подмывается в ванне или утром впихивает себя в любимые нейлоновые колготки, щекотливые «паучки» слегка оживляются, но вечерами мадам Ярцильская мгновенно засыпает, даже не успев помастурбировать на сон грядущий.
О таинственном чердаке с иезуитской колодкой Варвара вспоминает лишь через неделю, когда въезжает в наспех обставленный особняк и с чувством выполненного долга остаётся здесь на ночь. Приняв ванну, она лежит на безбрежной супружеской постели и наслаждается покоем. Она почти полюбила этот дом, где пахнет клеем, отделочными материалами и мастикой. В её предприимчивой голове теснятся грандиозные проекты обустройства сауны, рабочего кабинета Ингвара, спален, садовой площадки. Экономку пока подыскать не удалось, по объявлению Варваре звонили только две пожилых матроны, но она забраковала обеих.
Одиночество в лесном особняке нисколько не угнетает Ярцильскую, она здравомыслящая и физически крепкая женщина. Икры и позвоночник гудят от усталости. Процесс запущен, все кнопки нажаты, вещи перевезены, осталось дождаться бумаг, подтверждающих право собственности.
Женщина с мокрыми каштановыми волосами нежится на покрывале, сонно листая в телефоне последние новости и составляя план действий на завтра. После душа на щедро сложенной Варваре Дмитриевне надеты облегающая чёрная туника с золотым орнаментом и тугие эластичные леггинсы персикового цвета. Льняные трусики с лайкрой впиваются в тело под леггинсами, словно жадные и цепкие ладони.
Мадам Ярцильская перекусила тминным сыром и силькюпудиньшем, побаловала себя бокалом мускатного и пребывает на седьмом небе. Ценой её усилий первый этаж уже начал принимать обжитой вид, но на втором - просто свалка, не говоря уж о … Чёрт возьми, она совсем забыла о чердаке!
- Кстати, душечка! – Варвара вдруг встряхивается. – Скоро позвонит Ингви, и кто-то обещал сделать для него весёлое супружеское селфи на ночь. Не прогуляться ли вам на чердачок, кудзэ Ярцильская? Поднимайся живее, толстая бездельница!
За хлопотами и переездом мадам Ярцильская ещё не разобрала всех вещей, и разыскивать в укладках латексные боди, интимные чулки и пояса слишком долго. Но в общем-то она и в персиковых леггинсах ничего? Спустив ноги на пол, Варвара бегло осматривает себя в зеркале, поправляет проступающие сквозь эластик трусики. Женские льняные «танго» сидят на ягодицах до того глубоко и тесно, что кажутся прорисованными острой указкой в огромной глыбе сливочного масла. Зад у Варвары крупный и яркий как астероид, груди без лифчика толкаются в пройме туники, словно маневровые тепловозы, съехавшиеся на одной стрелке. О, видел бы супруг, какими глазами поедали её грузчики, заносившие в особняк мебель!
С палкой для селфи и мобильным телефоном Варвара поднимается на второй этаж. Здесь ещё нет штор, в коридоре свален столовый гарнитур, рядом брошены рулоны портьер, тюки тряпья… боже, страшно подумать, сколько барахла наживают супруги за каких-то восемь лет совместной жизни! Когда Варвара познакомилась с Ингваром, ему было сорок шесть, а ей тридцать два. Она работала в занудном туристическом бюро в Питере, скандально разводилась с первым мужем Феликсом и была стройнее на несколько килограммов.
Под подолом туники у женщины сладко скрипят льняные трусики и липкие леггинсы, ступени крутой чердачной лестницы тоже еле слышно поскрипывают под весом новой хозяйки. Варвара ещё не придумала, в какой цветовой гамме оформит лестничную зону, надо посоветоваться с дизайнерами. Может, взять за основу бежевый и зеленоватый?
Включив верхний свет, Ярцильская отворяет люк и с одышкой выбирается на чердак. Здесь ничего не изменилось. Днём с чердака открывается шикарный вид на лиственную рощу, но теперь за треугольными окнами и двойным остеклением лежит чернильная августовская ночь. Отсутствие штор заставляет Варвару чувствовать себя несколько неуютно, хотя она знает, что заглянуть на чердак с улицы нельзя: слишком высоко. Разве что кто-то взберётся на один из вязов, растущих в саду?
Ха-ха-ха, какая ерунда! Это вам не подмосковный Ногинск, родина её первого мужа, набитый маргиналами, обшарпанными такси и хрущёвскими коробками. Это унылая и законопослушная Прибалтика, Алуксненский новад, а единственные живые существа в округе – ночные птицы и барсуки.
Кандальные ясли фона Шляббе безмолвно покоятся на прежнем месте: громоздкая буква «Т» с отверстиями, обитыми кожей, откидной валик и ножная колодка, пришитая к бревенчатому основанию. Древнее пыточное устройство почему-то нисколько не пугает Варвару Дмитриевну. Не внушает ей мистического трепета, как в прошлый раз. Колодки легендарного фона Шляббе представляют собой всего лишь набор буковых брусьев, тронутых по бокам временем и сухой гнилью. Перемычки, петли, скобы, медные болты и восемнадцать квадратных заклёпок.
Варвара тщательно протирает неуклюжее устройство принесённой ароматизированной салфеткой. Из исследовательского любопытства пытается сдвинуть махину с места, однако ясли намертво прибиты скобами к полу. Неизвестные мастера не пожалели крепёжной фурнитуры, покойный фон Шляббе явно любил немецкую основательность.
- Пожалуй, Хендрик правильно сделал, что не установил свою игрушку в подвале, - вслух говорит Варвара. – Буковый брус сгнил бы от сырости ещё до революции.
Женщина приподнимает верхнюю половину шейно-ручной колодки с той стороны, где её не крепит шарнир. Брус скользит по полозьям и гостеприимно распахивается, словно крокодилья пасть. В нижней части балки Варвара видит потайной паз, в нём лежит горстка ржавчины. Вот оно, бывшее запорное устройство! Похоже, в этом пазу защёлкивался зазубренный медный шпунт, торчащий из верхнего фрагмента колодки. Теперь замка не стало, шпунт свободно ходит туда-сюда.
А здесь, сбоку, просверлена крохотная дырочка. Сюда помещик фон Шляббе вставлял ключ или тонкую спицу, чтобы отжать язычок – только тогда пленница получала свободу. Или не получала, просто на пол из открытой колодки выпадывало её мёртвое, замученное, изнасилованное тело…
Грузная, свежая после душа Варвара хмыкает. Ну и ерунда лезет в голову, при чём тут убийства? Надо читать поменьше триллеров. Ларсыньш верно сказал: в начале двадцатого века богатые люди тоже знали толк в постельных шалостях с дамским полом и выкручивались как умели. Заказывали столярам кандальные ясли, кузнецам – ошейники и цепи, кожевенникам – плётки и бичи, портным – сексуальное шёлковое бельё. И вперёд, к новым ощущениям!
Кого мучил тут любвеобильный коннозаводчик фон Шляббе? Супругу, горничную, прачку, сожительницу или всех по очереди? А, может, всё наоборот? Может, Хендрик Шляббе сам был отпетым мазохистом, как её лысый очаровашка Ингвар? Варваре этого никогда не узнать.
Откинув в сторону селфи-палку, Ярцильская ловит себя в объектив и делает фото на фоне старинных колодок. Фото получается смазанным. У Варвары плохое зрение, она нажала спуск раньше, чем аппарат скорректировал экспозицию. Удалив снимок, она фотографирует себя возле колодок ещё раз – грудь соблазнительно выкачена вперёд, язык облизывает пряничные губы, ресницы полуприкрыты.
- Привет, мой неуловимый, непослушный муженёк! – она репетирует шутливую речь. - Надеюсь, ты простишь своей киске Барби мокрую причёску и старый маникюр? Сегодня уже поздно превращаться в роковую львицу. Зато смотри, мой негодник, какой славный девайс я откопала для тебя на чердаке нашего домика! Подлинный музейный раритет! Говорят, здесь жил маньяк-помещик из остзейских немцев…
Сделав десяток фото с разных ракурсов, Варвара убеждается, что все снимки выходят халтурными и безжизненными. Композиции не хватает выразительности. Обойдя кандальные ясли, женщина проверяет исправность горизонтальной колодки, предназначенной для ног. Половинки нижнего бруса тоже ездят на шпунтах, но в сомкнутом состоянии застёгиваются не на замок, а на обычный накидной крюк. Разумно: ни к чему вешать на ноги замок, арестантке всё равно не дотянуться до крючка, если руки и голова у неё закованы в верхний брус.
Варвара решается на эксперимент. Она раздвигает половинки ножной колодки и осторожно вставляет в неё свои крепкие бочкообразные икры, обтянутые персиковым эластиком. Смыкает деревянные разъёмы, застёгивает крючок, выпрямляется. С улыбкой фотографирует себя, свои персиковые расставленные ляжки, облитые эластиком без малейшей складки, отбрасывает руку с палкой назад, приподнимает тунику и в упор снимает свои ягодицы, круглые и гладкие как пушечные жерла. Лайкрово-льняные трусики впиваются в её плоть, проступают сквозь упругие леггинсы, отбрасывая выпуклую тень, похожую на тонкий надрез в арбузе.
Варвара проводит ногтем по соблазнительной линии трусиков, показывает в объектив большой палец, снимает крупным планом плотно обхваченные колодкой лодыжки, шевелит босыми пальцами. И поднимает глаза к верхней колодке – на уровне груди.
- Замок здесь сломан и пропал на веки вечные, Ингви, - декламирует она. – Но тебя, мой гномик, это не спасёт! Когда мы вложим между брусьями твою шейку и ручки, я смотаю обе половинки колодки скотчем - розовым, в цветочек! Помнишь такой? Ты не сможешь вырваться, и вот тогда мы подурачимся всласть! Барби накажет тебя, негодный гнусный мальчишка!
Хотя ручная колодка проверена уже сто раз, в последний момент Варвару почему-то начинает точить боязливый червячок. Для перестраховки она хлопает верхним фрагментом бруса, чтобы убедиться, что механизм не защёлкивается.
На торце устройства хрипло дребезжит петля-шарнир, хлопки разносятся по чердаку словно пистолетные выстрелы. Ничего страшного не происходит. Колодочный засов обратился в кучку ржавчины, Варвара видит это сама. Дьявольская конструкция, как сказал агент Ларсыньш, не опаснее табуретки.
Сейчас она вставит в кожаные ступицы голову и руки, прижмёт себя верхней половиной балки и запишет интимно-юмористическое видео для мужа - с колодкой на шее. Где ты, Ингвар? Наверно, уже спишь без памяти в своём кресле? Приди, возьми меня, трахни если сможешь, мой скучный офисный зануда!
Поддёрнув рукава туники, Варвара берёт селфи-палку в левую руку и приподнимает край рассохшегося полированного бруса. Шарнир расположен слева, поэтому левая рука помещается в самое дальнее отверстие. Отверстие немножко велико, но это лучше, чем если бы оно было тесным! Женское запястье удобно ложится в кожаную выемку.
Варвара оправляет тунику на могучей груди, сгибается пополам и укладывает подбородок в среднее гнездо ветхой кандальной системы. Влажные волосы скользят ей на лицо, щекочут уши и ресницы. Придерживая колодку плечами, леди Ярцильская свободной правой рукой приводит волосы в порядок, оголяет затылок, будто подставляет шею под топор палача. Двигает шеей взад-вперёд, пытаясь притереться к кожаному воротнику. Расслабляет плечи – верхняя балка тут же опускается ещё на несколько сантиметров. Левое запястье почти полностью заковано, там остался лишь небольшой зазор.
- Сейчас будет сделана вирусная запись! – громко говорит Варвара своему отражению в чёрном окне. – Только сегодня – покорная рабыня Ярцильская даёт интервью из древних кандалов!
Слегка придерживая брус головой, она быстро вставляет правое запястье в оставшуюся дырку и отпускает буковую балку в свободное падение. Колодка с тихим стуком съезжает по полозьям, плотно садится на нижнюю часть наручников. Ясли слегка содрогаются, звякнув заклёпками и шарнирами. Прямоугольные челюсти в кожаной обшивке заключают руки и шею Ярцильской в сплошной массив и замирают.
Ощутив себя в плену, согнутая, зафиксированная Варвара Дмитриевна вдруг на миг теряет самообладание и резко вскидывает голову, исступлённо давит загривком на верхний брус. Дерево старое, сухое, тем не менее плаха весит добрых двадцать фунтов.
Пухлые колени Ярцильской по-заячьи дрожат, но колодка уже послушно ползёт кверху, отмыкая сперва правое запястье, затем освобождая шею... Псевдо-пленница с облегчением облизывает пряничные губы, они почему-то тоже трясутся, в ушах шумит, как от морского прибоя в Юрмале.
- Чего взбултыхнулась, глупая ragana? – Варвара возится, нервно посмеивается, устраивая поудобнее затёкшие в кандалах щиколотки. - Деревяшки испугалась? Отбой тревоги. Замок не-ис-пра-вен, точнее, его вообще нет! Мотор, снимаем пятиминутный ролик и спать!
Снова опустив колодку в замкнутое положение, самодеятельная актриса наводит на себя телефон, укреплённый в селфи-палке – на экране побледневшее миловидное лицо, обрамлённое каштановыми локонами, в деревянном полированном воротнике. Неловко помахав камере прикованной правой кистью, Варвара расцветает самой сексуальной улыбкой, на какую способна.
- Здравствуй, несносный, занудный Ингви! – похабно подмигивает из-под хаоса волос, вытягивает к экрану чувственные губы. – Прости, что твоя Барби сегодня в домашнем и без нового маникюра, у неё масса забот. Мой наездник соскучился по своей лошадке? Иго-го! Угадай, где я нахожусь? Ха-ха, в нашем доме! В нашей крепости! Угадай, а что это? Это великолепная штучка, которую нам любезно оставил прежний жилец фон Шляббе. Кандальные ясли из настоящего бука, начало двадцатого века, представляешь?
Варвара водит телефоном над собой, насколько позволяет прикованная левая рука, пытаясь захватить в фокус свой соблазнительный астероидный зад, застёгнутые в брус лодыжки и всю пыточную установку целиком.
- Я только что приняла ванну, мечтаю о тебе и стою в унизительной асане, готовая к любым надругательствам! Вздуй меня, Ингви! ах, если бы ты мог потрогать мои лайкровые трусики, твоя похотливая ручонка сразу утонула бы по самый локоть. Я мокра как амстердамская шлюха и возбуждена как Мессалина после соития с ослом… Беги ко мне, лодырь, пока тебя не опередил фон Шляббе и не цапнул твою жену за вкусную персиковую задницу!
Выпалив на камеру интимную речь, Варвара прощально чмокает губами воздух (волосы снова обрушились ей на лицо) и выключает режим записи. Поясница ноет от напряжения.
- Кажется, я дико устала, - вспотевшая леди Ярцильская пытается выпрямить шею, скинуть с себя колодку. – Не так-то легко служить порнозвездой для своего единственного… эй? Что за…
Запертая колодка не поддаётся. Застывшая в поклоне Варвара безрезультатно дёргает головой ещё раз и ещё…
Пасть кандального монстра не открывается ни на миллиметр. Массивные половины букового бруса по-прежнему крепко сжимают женщине шею и запястья. Варвара сучит коленями, панически дёргает локтями, ощущая, как прилипли к ягодицам её пружинистые трусики (и вправду мокрые). Нижняя доска давит ей под подбородок, мешает поворачивать голову.
- Какого хрена? – хрипит женщина. – Я же минуту назад проверила её семь или восемь раз! И агент Ларсыньш хлопал ею так, что пыль столбом!
И тут во всём доме тухнет свет. В наступившей темноте Варвара от неожиданности выпускает из прикованной руки селфи-палку с телефоном на конце. Телефон со стеклянным стуком падает на пол, но этот звук перекрывает истошный женский визг.
- О не-е-ет!
***
Утеплённые стены чердака съедают отголоски крика, поместье погружается гробовое молчание. Над каменным домом, укрытым в заброшенном парке, холодно перемигиваются звёзды. Откуда-то доносится слабое шуршание или стук. Днём этого звука не было. Что там? Ветка старого вяза колотится по черепице? Варваре казалось, вязы стоят чуть дальше к саду, их ветви не должны задевать кровлю.
В кромешном мраке женщина бессильно скребёт ногтями «солнечный гранат» колодочные поверхности, толкает неподвижный брус плечами, выламывает спину. С лица Варвары потоком бежит пот. Тяжёлые груди без лифчика качаются под туникой, словно гондола воздушного шара. Разбухшие, встопорщенные соски трутся кончиками о шёлковую изнанку, от этих прикосновений по эрогенным зонам женщины молниями ударяют судороги, от подмышек к бюсту ползут хорошо знакомые «паучки». По тыльным сторонам кистей точечными уколами расплывается теплота, будто в каждой клеточке зажглась миниатюрная лампочка.
От возбуждения Ярцильская долбится в брус затылком, однако древняя колодка фона Шляббе недвижима как каменная кладка.
«Свят-свят-свят, сказала бы моя гатчинская бабушка! Господи, что случилось?»
Покойная бабушка была набожна и суеверна, но прагматичная Варвара никогда не верила в нечистую силу. Извиваясь в кандальных яслях, «порнозвезда» Ярцильская призывает себя не поддаваться нелепой панике. Вероятно, свет выключился из-за перегрузки сети, а колодки заели из-за перекошенного шпунта. Досадно, что всё это произошло одновременно.
Когда глаза пленницы чуть привыкают к темноте, сквозь свешенные волосы Варвара видит на полу отсвет телефонного экрана: мобильник упал, но не разбился, его спасла рамка селфи-палки, это уже плюс. У них с Ингваром и без того хватает денежных трат.
Но кто спасёт её?
«Что произошло с колодкой? Ведь замок не работал! Как может работать железка, которая давным-давно сгнила?»
Варвара облизывает медово-пряничный рот, на языке остаётся привкус пота, вина и пыли. Ей, тучной и сочной женщине, трудно подолгу стоять в наклон, переломившись в пояснице на девяносто градусов. Когда ей нужно подобрать с полу оброненную вещь, она предпочитает присесть на корточки.
Сейчас присесть на корточки невозможно: если Варвара подогнёт колени, верхняя колодка её попросту задушит. Натужно ворочаясь в западне, Варвара по-лошадиному всхрапывает и пытается переступить ногами, но буковый разъём на лодыжках собственноручно застёгнут ею на крюк. Круглые икры ноют в жёстких обручах, босые ступни мёрзнут на голом дощаном настиле.
Растерянная невольница вновь предпринимает усилие: упирается шеей и запястьями в сомкнутый над нею брус. Ведь он поднимался так легко, почти расхлябанно! От мускульной напруги около ключицы Варвары вздувается жилка, груди качаются гигантскими маятниками, соски трещат от возбуждения, натёртые туникой до жгучей красноты.
Стаи «паучков» полчищами осаждают околососковые плацдармы, спускаются по складкам живота, проникают под бархатистую резинку трусиков «танго». Мелкие щекочущие лапки врассыпную мечутся по внутренней поверхности женских ляжек под туго обтягивающими леггинсами, раздражают пах как беспокойные пассажиры, бегущие в свои купе… а балка с кожаными ступицами продолжает лежать незыблемо! Покусывая губы и сжимая кулаки, Варвара роняет голову вниз, чтобы отдохнула шея.
- Шевелись, проклятая деревяшка! Сучка! Дрянь! Дерьмо! Не зря она мне сразу не понравилась!
Телефон на полу гаснет, уходит в спящий режим. На чердак заглядывает лишь рассеянный зыбкий свет из слуховых окон, выморочно поблёскивают два кольца на пальцах Варвары Дмитриевны и жемчужные серёжки в мочках ушей. Когда арестантка крутит задом, исполинские ляжки с хрустом трутся друг об друга и по персиковому эластану проскакивают синие статические искры.
Кисти рук лежат в ступицах колодки чуть свободно, Варвара может сдвигать их на сантиметр туда-сюда, но полностью вытащить руки нельзя – косточки больших пальцев заклинивают в створе. Плотник, работавший на фона Шляббе, знал, какой диаметр отверстий выточить под руки взрослой женщины. С кого он снимал мерку?
Пленница на чердаке пустого дома запоздало понимает, что на постороннюю помощь рассчитывать бесполезно. Она не может дотянуться до мобильника на полу, чтобы вызвать экстренную оперативную службу 112, Ингвар тоже где-то за тридевять земель, сегодня он умчался из Риги в Даугавпилс. Утром к Варваре придёт бригада подсобных рабочих - разгребать завалы на втором этаже, - однако они явятся не раньше десяти, а времени ещё и полуночи не пробило.
«А в полночь порнозвезда Золушка превратится в тыкву».
Несмотря на то, что на чердаке довольно тепло, Варвару пробирает озноб от негодования, злобы и невольно терзающих её сексуальных рефлексов. В лицо будто дышит могильным холодом. Женщина подозрительно втягивает носом воздух: ей чудится, что запах чердака неуловимо изменился. Кроме дерева, извести и горячего женского тела, к нему примешивается свечной чад, печная копоть, смрад человеческих испражнений и кислой овчины... как пахло тут сто лет назад?
Неподвижно закованная Варвара фыркает, отгоняя наваждение.
«Не исключено, что любовницы фона Шляббе обделывались прямо в колодках, если он их подолгу не выпускал… Лезет от стресса в мозги всякий вздор! Скоро выяснится, что это не кандальные ясли, а машина времени?»
Очертания треугольных окон расплываются, жидкий звёздный свет делает тьму на чердаке ещё непрогляднее. Расшатывающая колодки Варвара снова слышит странный звук – он доносится откуда-то сзади и сверху. Замерев полуподвешенной в сатанинской упряжке, пышная узница настораживает слух, но в ушах у неё шумит грохот собственного, слегка ожиревшего и нездорового сердца.
Таинственный звук повторяется ещё дважды, или ей показалось? Дьявол её побери, агент Ларсыньш уверял, что в доме нет грызунов!
Женщина, согнутая в буковых наручниках, налегает на колодку всей массой, рот у неё полон слюны, она полощет прикушенный язык и булькает в скованном колодкой горле. Распятые ноги становятся ватными от усталости и несменяемой позы. Нет, это не царапанье ветки. Это… шаги?
- Кто там?
Варвара Дмитриевна (в девичестве Турова) росла на питерской Гражданке и никогда ничего не боялась. Зажигала в мини-юбках по панковским сейшенам, тусовалась с неформалами, прыгала с электричек, по ночам лазила пить вино на Пискарёвском кладбище. Но сейчас ей, распластанной в массивном пыточном станке, очень не по себе. Крадущиеся звуки в темноте, зловещий древний дом, скованные руки и ноги... Соски стонут от притока хмельной крови и желания, между ляжек хозяйничают «паучки» и где-то под рёбрами ёкает противная дрожь, бьющая рикошетом в желудок.
- По колодкам фона Шляббе просто нужно хорошенько треснуть! Они заели. Нужно треснуть со всей мочи! – говорит Варвара, чтобы не молчать.
Легко сказать – «треснуть», когда руки заключены в деревянные ободья на ширине плеч, пот заливает глаза, а ноги стоят нараскорячку! Локтем или коленом поперечный брус не достать. Если бы у Варвары было немножко пространства для размаха!… увы, её горло с мешочком двойного подбородка плотно забито в кандальный монолит и место для манёвра крайне ограничено.
Напрягая занемевшую поясницу, Ярцильская собирается с духом, считает до трёх и выполняет рывок, как штангистка, берущая на помосте рекордный вес. Одновременно вскидывает руки, помогая себе. Толчок!
Древняя кожаная подушка в колодке размякла от женского пота, тем не менее кромка отверстия подло впивается Варваре в шею, прищемив спинно-мозговой нерв. Кандалы встречают ничтожное сопротивление жертвы с чёрствым тевтонским равнодушием. Клацнув челюстями, Варвара вскрикивает от стреляющей боли, слюна веером летит на пол в темноту.
Несколько лет назад у неё обнаружился прогрессирующий шейный остеохондроз, ей порекомендовали лечебную гимнастику и массаж. Рекомендации врачей Варвара благополучно отложила в дальний ящик и запоздало вспоминает о них лишь когда злоупотребляет ночным бдением в компьютере.
Будто убедившись, что попытки пленницы тщетны, шаркающие звуки возобновляются. Наверное, всё-таки ветер метёт веткой черепицу.
- Кто здесь? – снова спрашивает в темноте невольница в персиковых леггинсах. – Бес бы побрал этот дом вместе с вашим чердачным арсеналом!
Молчание. Призрачный свет в треугольнике слухового окна, чёрные тени, запах старого полированного дерева. Собрав в комок всю волю, Варвара делает ещё один рывок головой и плечами. Ну же?!...
Бумс! Теперь боль в шее гораздо ощутимее. Пленной женщине чудится в позвонках мерзкий хруст, словно камушек упал под мельничный жёрнов. Спазм отдаётся в висках, нудно ломит переносицу. Варвара рычит и почти плачет от бешенства, хватает руками невидимый чердачный воздух, гранатовые ногти впиваются ей в ладони.
- Да что за напасть? Тут и позвонки раздробить недолго.
Сколько она сможет простоять? Варвара весит сто шесть килограммов (сто шесть килограммов породистой питерской самки!), у неё слишком тяжёлые грудь и живот, и её пояснично-крестцовый отдел рано или поздно откажет от надсады. Пленница с отвращением чувствует, что персиковые леггинсы на лобке промокли насквозь. Лайкрово-льняные «танго» врезались в вагину, будто кто-то умышленно тащит Варвару к потолку за нижнее бельё.
Узкая полоска ткани до отказа сдавила пленнице промежность, рассекла гениталии и задний проход, две упругих сокровенных женских дольки внутри трусиков слиплись как растаявший соевый батончик, и «плачут», выпуская на волю тягучие липкие слёзы. «Паучки» неустанно роятся на внутренней части бёдер, причиняя Варваре жуткую чесотку и мучительное половое наслаждение.
- Началось, я потекла! – женщина с каштановыми волосами во тьме ёрзает, стонет, отдувает со щёк спутанные завитки. – Я сойду с ума! Боже, хоть бы пальчиком себя!... ноготочком!... достать, почесаться хоть капельку!...
Варвара чувствует, как от её скрюченного пышного тела, от её трусиков и облегающих брюк поднимается дурманящий бесстыжий запах. Запах боливийских джунглей, осклизлых лиан, затопленных водосточных желобов и тающего лимонного мороженого. Она всегда млеет от аромата своей интимной секреции. Когда покорный Ингви, замотанный в розовый скотч, в постели удовлетворяет Варвару ртом, в какой-то момент она не выдерживает, вздёргивает раба-мужа за уши, привлекает к себе и слизывает с его морщинистых губ свой неповторимый бесстыжий вкус топкого озёрного берега, спелого лимона и острой водосточной пены.
Скребущие шаги (или шелест ветки?) оживают снова. Теперь Варваре мерещится, будто кто-то поднимается к ней на чердак снизу. Кто-то немолодой, осторожный, нащупывает в темноте ступеньки и постепенно приближается к люку.
«Полагаю, фон Шляббе был немолод, берёг здоровье и ценил комфорт, - всплывают в памяти слова агента Ларсыньша. - В смысле эстетики и гигиены чердак однозначно был выигрышнее подземелья».
- Чепуха какая-то! – громко заявляет Варвара в чердачный мрак. – Плевала я на вас! Ну иди, мой сладкий! Трахни меня, если сможешь!
Она ещё раз напрягает мышцы – и о чудо! – верхняя колодка вдруг подаётся, расстёгивается сама собой, освобождая затёкшие руки, и как по команде на чердаке вспыхивает электрический свет. Чёрные тени и зыбкие лучи исчезают, стук прекращается, чердак снова пуст и чист, лишь на полу валяется мобильный телефон.
- Грёбаная конструкция! – у Варвары уже нет сил ругаться.
Вырвав из бруса руки и онемевшую шею, женщина замечает, что один из шпунтов блестит свежей стружкой – похоже, он действительно перекосился в пазу и стал главным источником её несчастий. Но у измученной пленницы нет настроения размышлять и проводить экспертизу.
Варвара уже не помнит, как, ломая ногти, раздвигает колодку на своих бочкообразных аппетитных икрах, как в спешке хватает с пола телефон и почти на четвереньках кубарем ссыпается по лестнице.
Немедленно прочь отсюда, от мерзкого чердака, от застенка остзейского помещика, от мрачных мифов и легенд! Второй этаж Варвара пролетает без остановки, она полна решимости запрыгнуть во дворе в свою «ауди» и уехать в гостиницу в Алуксне.
Завтра же дать отбой риэлтору Ларсыньшу, отозвать сделку, истребовать задаток обратно и бежать в Ригу к мужу! Навсегда забыть о доме в стиле северный модерн с дубовыми венками на стенах.
С топотом слетев на первый этаж, растирая на ходу шею и запястья, Варвара вдруг теряет свой пыл и замедляет шаг. В ней снова оживает Ярцильская-прагматик.
На просторной кухне мирно урчит холодильник, по углам громоздятся недоразобранные вещи, смятое покрывало на постели манит закутаться в него и уснуть. Варвара брезгливо трогает свои влажные сексуальные леггинсы, её льняные «танго» и подмышки распространяют по комнате шлейф интимного пота, испуга, стиснутых, задохнувшихся гениталий. Она поднимает сумочку, зачем-то перебирает ключи, упаковки с тампонами, помаду, кредитки.
«Куда я пойду в таком отвратительном состоянии? Куда меня пустят? Ночевать в салоне машины, корчиться на заднем сиденье – перспектива не радужная, с моей-то больной спиной. Это ничем не лучше колодок, я не малолетняя шлюха – мечта дальнобойщиков».
В мочевом пузыре поднимается бунт. Несколько секунд Варвара Ярцильская мнётся, пританцовывает, сжимает гладкие ляжки. Ей жизненно важно посетить туалет, выпить чего-нибудь крепкого, ещё раз принять ванну, сменить прокладку и нижнее бельё...
Отбросив сумку и подперев коридорную дверь стулом, женщина в персиковых леггинсах плетётся в ванную. Запершись на крючок, наполняет водой акриловую чашу, выливает добрых полфлакона пены и ныряет в мягкое благоухающее одеяло. Блаженство!
Вода окрашивается в сиреневый цвет экстрактом из морских водорослей, никелированные краны успокоительно блестят, свет ведёт себя смирно и больше не отключается. Откуда-то к Варваре приходит уверенность, что первый этаж особняка фона Шляббе безопасен. И даже второй этаж вполне пригоден для жизни. Главное – не подниматься на чердак, особенно по ночам!
- Это была всего лишь перегрузка в сети и заевший старый болт в колодках! – шёпотом говорит Варвара Ярцильская, потирая промежность губкой. – Судя по времени, я провела там каких-то двадцать минут. Завтра придут Екабс со своей лом-бригадой. Сразу же отправлю их чердак, пусть выкорчёвывают и сносят игрушку старого фон Шляббе!
Свет в ванной на секунду недовольно мигает, но Варвара не замечает этого: зажмурив веки, она с головой окунается в воздушную пену, лаская свои натёртые трусиками прелести. «Паучки» прекрасно чувствуют себя под водой, они стремительно носятся по ягодицам и соскам, заставляя снова испытать волшебные ощущения.
Неприятная мыслишка бродит на задах подсознания, но Варвара старается её не слышать. В глубине души новая хозяйка догадывается, что инцидент с запертой колодкой возник отнюдь не из-за сбитого букового шпунта.
Старые кандальные ясли фона Шляббе с ней просто п о и г р а л и.
***
Ночь проходит спокойно. В десять часов приезжают по-латышски пунктуальные рабочие под бригадирством сухощавого мастера Екабса. Варвара Ярцильская весела, энергична, дерзкие глаза подведены, пряничные губы ярко накрашены. В её гардеробе предостаточно удобных и соблазнительных нарядов - сегодня Варвара выбрала белую тунику с японским узором и нежно-сиреневые лосины. Опытная кокетка, она видит, какими алчными взглядами работяги провожают её блестящий астероидный зад, плывущий по коридору.
От скрытных мужских взглядов по бюсту Варвары тоже ползают тонконогие мохнатые «паучки». Она чувствует себя в своей стихии. Не могут же жить в Европе сплошные геи! Латышки, которых она встречала, в основном довольно симпатичны, но плоскогруды, светловолосы, голенасты. Эстонки тоже, хотя тёмненьких среди них больше. А Варвара – обильная и миловидная русачка с выдающимися формами и слегка порочным ртом. Такие красавицы здесь редкость. Трусики сидят на её ягодицах до того глубоко и тесно, что кажутся прорисованными острой указкой в огромной глыбе сливочного масла.
Варвара неплохо знает английский и немецкий, но с испанским и латвийским языками у неё хуже. С Ингваром они обычно общаются на русском, муж в шутку зовёт себя «подкаблучником оккупантки». Тщательно подбирая слова и помогая жестикуляцией, Варвара кратко переговаривает с Екабсом. «Пожалуйста, мастер, разберите на чердаке старый хлам? Я страшно занята, поднимитесь без меня? «Оно» стоит на виду, уродливая конструкция непонятного назначения. Вы найдёте это сразу, двух таких нет».
Невозмутимый латыш пожимает плечами, подзывает двух парней с инструментом и уходит на чердак. В течение получаса оттуда доносится вой электропилы и перестук топоров, лязг железа и визг вырываемых из дерева старинных скоб.
«Вот и нет любимой игрушки старого извращенца!» – думает Варвара, руководя внизу сборкой и расстановкой кухонной мебели. Ей кажется, что над каменным особняком перестала нависать некая тёмная аура. Задорно, как бы невзначай, Варвара дразнит рабочих необъятной грудью и атласным задом, хлопочет, порхает, раздаёт указания и сама смеётся над своим ломаным латышским.
- В камин! – приказывает она, едва тройка Екабса спускается с чердака с обломками полированных буковых брусьев, перемычек и стяжек. – Вы поможете мне разжечь камин?
- Нет проблем. Но это надо сжигать целых полдня, - флегматичный Екабс выражается с нею лаконичными фразами, как с инопланетянкой, чтобы Варвара лучше его понимала. – Очень твёрдое морёное дерево. Наверху осталось ещё столько же обрезков.
Дров из распиленных яслей фона Шляббе получается действительно целый воз. Куски брусьев занимают весь угол столовой. Со вторым рейсом Екабс приносит кипу медных пластин с дребезжащими заклёпками - восемнадцать изуродованных заклёпок, вынутых из своих столетних гнёзд, смотрятся жалко и беззащитно, словно жмурятся от солнечного света.
- Очень превосходный металл, - мастер Екабс уважительно встряхивает медными ромбами. – Почти музейная ценность. Возможно, выковано в вашем Пскове.
- Заберите это себе, Екабс! – разрешает Варвара Дмитриевна. – Вы можете сделать из него полезные вещи. Мастер, я понимаю, вы лишь наёмный работник и всё такое… но поражаюсь вашей выдержке. Вас нисколько не удивила эта штука на чердаке?
- Нисколько, - без улыбки отвечает мастер-латыш. – В этом доме я прежде не бывал, но о сумасшедшем помещике Шляббе в наших местах ходили всякие слухи. И не всегда хорошие.
- Он был сумасшедший? – отрепетированным жестом Варвара прижимает руки к груди – одна из её стандартных уловок, которыми она когда-то очаровала милашку Ингвара.
Екабс лишь кивает на груду обломков и присаживается у камина, чтобы развести огонь.
- Нормальный человек не держит на чердаке специальное устройство для пыток. Моя прабабушка говорила – герр Хендрик насильно приглашал к себе молодых работниц с льнозавода. Приказывал ловить цыганок и нищенок. Весил девушек за руки, бил кнутом, травил собаками. Запрягал голыми в повозку вместо лошадей. Любил насильственные половые отношения. Измывался над женой и дочерьми. Это был ужасный человек, но я мало что знаю.
Варвара наобум задаёт ещё несколько вопросов, но понимает, что выжала максимум информации из неразговорчивого бригадира. Прибалты вообще избегают откровенничать с малознакомыми людьми и не жалуют сплетни, это одна из характерных черт.
«Впрочем, уже ясно, что фон Шляббе был маркиз де Сад местного разлива, окутанный народными легендами! – Ярцильская усмехается про себя. – Ну, что поделать?... У господина помещика были деньги и власть, он развлекался с красивыми девчонками как умел, даже если не все из них были согласны. И сейчас ничего не изменилось. Нас имеют, мы имеем… Видел бы ты, мастер, что я вытворяю с негодником мужем, когда свяжу ему за спину руки розовым скотчем в цветочек! А что со мной вытворял первый муженёк Феликс? О-о-о, я в своём роде та ещё мастерица, почище коннозаводчика Шляббе!»
Буковые дрова вспыхивают в камине, полированные плахи горят с ровным гудением. Глядя на огонь, Варвара чувствует нечто вроде сожаления. Ночные страхи давно прошли, а у неё под тесными лосинами опять царапаются неугомонные мохнатые «паучки». Трусики увлажнились от утренней беготни, пышные груди стоят торчком, клитор в своём сладком укрытии раздулся до того, что иногда мешает ходить. Даже жаль, что они с Ингваром не испытают чудную игрушку.
- На вашем месте я бы позвал преподобного отца из костела, - вдруг отстранённо роняет Екабс. Он не старше сорокалетней Варвары, но выглядит мудрым и надёжным. Отблески камина пляшут на его ранних морщинах.
- Преподобного отца? – теряется Варвара. – Зачем мне священник?
- Отслужить в доме мессу, - серьёзно поясняет латыш. – Как это называется у русских?... «Бережёного Бог бережёт».
***
День стоит тёплый, но камин в гостиной Ярцильской полыхает без устали. С маниакальным упорством Варвара подбрасывает обрезки брусьев в разверстую пасть, сжигая все свидетельства о злодеяниях остзейского помещика. Рабочие быстро и толково устанавливают диваны и шкафы, свинчивают хрупкий стеклянный столик, развешивают полки и картины. Варвара довольна собой, она отличная хозяйка. Скорей бы уже приехал Ингвар! Сексуальные липкие лосины и надоедливые «паучки» между ляжек до того её извели, что она готова изнасиловать первого попавшегося мужика, даже хмурого мастера Екабса.
«Три недели без любви, в моём-то цветущем возрасте!… так и умереть недолго! – Варвара Дмитриевна скорбно глядит на рабочих, несущих стремянку. Пожилой, сутулый грузчик Юрцис кажется ей привлекательным, как аргентинский мачо. – Я этих «паучков» скоро тапочком глушить начну! Чешутся и чешутся, паршивцы. Как быть? Опять бежать в ванную, включать «ручное управление оргазмом»?
К обеду выходит на связь блудный муж Ингвар. Варвара Дмитриевна рапортует ему о достижениях в обустройстве жилья. У Ингвара тоже хорошая весть: завтра он приедет обнять жену и посмотреть на новый дом. Есть и плохая весть: финансовый кризис никуда не делся, зато недвижимость действительно подорожала на два процента, риэлторы не соврали. Вывод: жена у Ингвара умница, вовремя совершила покупку и заслуживает всяческой благодарности.
- Ну ещё бы! – защипнув лосины, Варвара незаметно отлепляет трусики от взопревшей попы. Эти шёлковые трусики кружевные и скользкие как поджаренный в масле блинчик, и всё время норовят заползти в те женские уголки, где нижнему белью быть не положено. Наверное, их «паучки» туда затаскивают? – Зарабатывать деньги в Латвии твоя толстая Барби пока не научилась, но тратить – запросто!
- Кстати, моя возлюбленная Барби! – сдержанный на людях Ингвар вдруг заговорщически снижает голос до шёпота. – Твоё вчерашнее видео – это блеск! Бомба! Боже, я глазам не поверил - настоящий кандальный станок! Где ты отыскала такую редкость?
- Я… э-э-э… - Варвара внезапно запинается, не зная, что ответить. Она была на сто процентов уверена, что не отправляла мужу свой бравый эротический ролик, который закончился столь плачевно: кратковременным пленом, истерикой, мокрыми трусами и сбитыми до ссадин запястьями. – В общем, длинная история, милый. Как явишься – сразу всё объясню! Хватит болтаться в своей дождливой Риге, которую ты видишь чаще, чем законную жену!
- Приеду, милая! Обязательно приеду! – таинственно вещает Ингвар с похотливой ухмылкой. – Но в этих кандалах, Барби, ты смотрелась шикарно! Прямо порнозвезда. Я пересмотрел твой клип шестнадцать раз подряд! Эти персиковые лосины, эти скованные руки с огненными ногтями – и задница, похожая на восходящее солнце!... Пресвятая дева, я с трудом уснул, а наутро как школьник выжимал простыни от поллюций!
- Хорошо-хорошо, Ингви! – Варвара скороговоркой сворачивает беседу. – Извини, мне нужно бежать. Кажется, неуклюжие парни Екабса что-то сломали!
Женщина в сиреневых лосинах выключает мобильник, нагибается и бросает в камин последние буковые щепки. Прощай, чердачное наследство фона Шляббе! Нам будет тебя жутко не хватать.
В телефоне звенит поступившее СМС-сообщение. Видимо, Ингвар хочет добавить пару комплиментов озорнице-жене. Варвара открывает конвертик, но это не Ингвар. Обратного адреса абонента вообще нет, строка отправителя пуста. А текст сообщения состоит из одной-единственной фразы на немецком языке, написанной с чудовищными ошибками.
*Du hast falsch gemacht. Du mochtest gestern*
(Ты поступила плохо. Тебе же вчера понравилось)
***
Варвара Дмитриевна не может найти рационального объяснения странному мессенджу без обратного адреса, поэтому просто нажимает иконку «удалить СМС». Вероятно, какой-то технический сбой в сети или проделки тролля. Вы ещё скажите, что ей пришло сообщение от покойного фона Шляббе! Ха-ха-ха! Призраки вековой давности не выходят в цифровую телефонную сеть! Они способны только греметь цепями и шастать по живописным австрийским замкам. У привидений нет точки доступа в интернет.
«Зато они умеют выключать свет и защёлкивать на женщинах неисправные буковые колодки?... Ох, Варвара Дмитриевна, бросай читать триллеры и становись умнее!»
Когда Варвара разогревает в микроволновке купленный в супермаркете обед, ей звонит агент Ларсыньш – у него какой-то незначительный вопрос по регистрации сделки. Переговорив с риэлтором на английском, Варвара вдруг неожиданно спрашивает:
- Господин Ларсыньш! Простите моё бабье любопытство, но … от чего умерла прежняя хозяйка особняка, мадам Олдбергсе?
- Что-о? – Ларсыньш, как всегда, раздражён. – Дорогая Барбара, по-моему я уже предупреждал! Мне платят только за чистые сделки с недвижимостью, и мне нет ровно никакой заботы до частной жизни жильцов! Всего доброго, я прощаюсь!…
- Она умерла на чердаке? – перебивает Варвара.
По зависшей паузе она понимает, что попала в «яблочко» или где-то близко. Агент Ларсыньш на том конце смолкает, злобно дышит, шелестит документами. На заднем фоне слышатся автомобильные гудки и уличный шум – Варвара в особняке уже почти отвыкла от городской суеты.
- Это не моя компетенция, - цедит сквозь зубы Ларсыньш. – Ладно! Если вам угодно - госпожу Олдбергсе нашли на чердачной лестнице. Её осиротевшие ирландские сеттеры выли на всю округу, и покойницу обнаружили довольно быстро. Но коронер установил, что криминалом здесь не пахнет. Немолодая леди с больными ногами за каким-то чёртом полезла на высоту, где и скончалась от сердечного приступа – вот и всё.
«Я тоже немолода, - думает Варвара, оборачиваясь к зеркалу. – Сорок один год – далеко не гимназистка. Похоже, Хендрик фон Шляббе был не особенно разборчив».
- Спасибо, Ларсыньш, - ласково говорит она в трубку. - Моё бабье любопытство исчерпано. Для информации - я уже сожгла фамильный кандальный станок Хендрика в камине. Он горел очень жарко. А скоро Екабс заколотит чердак гвоздями.
- Вы меня, конечно, извините, госпожа Ярцильская, - желчно огрызается риэлтор. – Но если вы ещё раз пристанете ко мне с расспросами, которые не относятся к существу сделки, я перепоручу вас другому агенту. До свидания.
- Чао, сладкий, – Варвара хихикает, хотя ей вовсе не смешно.
***
- Твой ботаник Ингвар катается по Риге и спит со своей референткой! – лицо Феликса искажает злорадная гримаса. – Он совсем не трахает тебя, ему же хуже! Мы наставим ему рожки и всыплем тебе «белорусских драников». Встань и прими надлежащий вид, Барби!
Спящая Варвара знает, что это сон, и охотно включается в игру. В десять вечера она заперла все двери особняка, проверила ставни, выпила вина. Улеглась под одеяло нагишом - и вот, пожалуйста, ей приснился бывший муж! Поэтому женщина беспрекословно садится на постели и начинает надевать брошенное ей эротическое бельё. У них с Феликсом когда-то была классная кровать с высокими спинками – их кухня половых фантазий. С Ингваром Варвара играет стерву-садистку, но первому мужу покорно позволяла творить над собой всякие эксперименты.
Классический секс Феликс похабно называл «запиханкой», анальный секс – «попо-корном», а ещё был оральный – «в рот - дог» или «будем-в-рот с колбасой», поверхностно-активный – «гусарское безе»… и уйма других способов. За десять лет совместной жизни у них набрался бы огромный словарь интимно-кулинарных терминов.
- Молись, Варюха с Гражданки! – с непонятной злобой говорит Феликс. – Варвара Ярцильская, урождённая Турова… Думаешь, сбежала от меня к иностранцу – и жизнь удалась?
- Плевала я на тебя, Фелюша! – Варвара раскидывает на пальцах шелестящие гламурно-шоколадные колготки и любуется игрой света на волокнах капрона. – Ты приснился, чтобы меня повалять – вот и займись этим, лодырь, я не против!
Колготки полная Варвара очень любит. Иногда она носит компрессионные, иногда фантазийные или офисные, но непременно солидной фирмы и высокого качества, с прочным швом и мягкой ластовицей. Надеть колготки – это священнодействие. Даже тщательно выбритая и обработанная скрабом нога всё равно оставляет ощущение шероховатости. Но когда Варвара вдевает ногу в собранную капроновую оправу, расправляет носок и пяточку, и плавно ведёт невесомое прозрачное полотно от щиколотки к колену, у неё создаётся ощущение, будто гладкая морская волна набегает на выпуклый, сухой (и не очень ровный) песчаный берег.
Разливающийся шоколад капрона оставляет за собой идеально ровную поверхность, смазывает и скрадывает мелкие дефекты кожи, топит в глубине линии голубоватых сосудов, папилломы и веснушки. Крепкие колготки сковывают дамскую ногу звенящей тугой нежностью, которая сама напрашивается приласкать её, стиснуть, лизнуть, укусить, беспощадно помучить...
- Ты растолстела со своим очкастым латышом! – брутальный Феликс щерится, наблюдая, как колготки преображают полные ноги бывшей жены. – Он совсем позабыл дорогу в твою койку, зато я откормлю тебя на славу.
- Сделай одолжение, бывший! – приподняв зад, Варвара спокойно дотягивает поясок колготок до пупка, её упитанный «пузик», облачённый в капрон, переливается, словно половинка луны. – Хотя, знаешь ли, уйдя от тебя я переметнулась в лагерь секс-активисток и мне понравилось повелевать мужчинами. Милашка Ингвар умеет доставить госпоже Ярцильской неземное удовольствие.
- Утрись своим Ингваром! – обрывает бывший муж. – Сейчас тобой повелеваю я!
Поверх шоколадных какао-колготок женщина затягивает чресла в узкие кожаные трусики, напоминающие собачий ошейник. При вилянии задницей эта кожаная лямка прекрасно стимулирует лоно, распаляет «дамские огневые точки» и заставляет паучков суетиться вдвое быстрее. Варвара упихивает в тигровый бюстгальтер груди-гондолы, крепко фиксирует их шнуровкой. Сплющенные соски тычутся в лайковую подкладку, словно тупорылые рыбки, посаженные в слишком тесный аквариум.
«Белорусскими драниками» на языке Феликса именуется жёсткая порка. Он перегибает податливую бывшую супругу пополам через изголовье постели, крепко привязывает за руки к боковым царгам, а за лодыжки к опорам. Рот Варвары прочно забивается кляпом: Феликса всегда возбуждало мычание связанной жены. И представление начинается.
В сегодняшнем сне мычащую, скрученную Варвару порют ремнём, таскают за спутанные каштановые волосы, давят, месят, треплют и грызут между ляжек. Ощутив мощную поддержку, «паучки» радостно идут в атаку, под тесными кожаными трусиками скулящей пленницы вдруг распахивается космос, наполненный атомной энергией, чёрными пустотами и обломками раскалённых метеоритов.
С хищным людоедским воем Феликс раз за разом обрушивается на женщину, сечёт плетью «сто шесть килограммов породистой питерской самки», хлещет женские пятки, междуножье и гладкую рыхлую спину в спайках мазохистского лифчика. Истязаемая рабыня вторит воплям бывшего мужа не менее пронзительно, она рвёт постель гранатовыми ногтями, она стонет в кляп, истекает интимной росой от насилия, боли и счастья. Варвару заводят стянутые верёвками руки, жалкая рабская позиция, кружевная ночнушка во рту и неотвратимый свист ремня позади. Она привязана в стойке неопытного начинающего боксёра - с низко нагнутой головой и раскинутыми руками. Её китовые ягодицы в блестящей шоколадной слюде багровеют от хлёстких ударов, жирные груди взбивают матрас, меж растянутых бёдер всё кипит и булькает.
Спустя вечность положение Варвары меняется: теперь она безвольно переброшена через изголовье вверх лицом и снова привязана за растянутые икры и запястья. Струна кожаных трусиков пилит её до самой печени, спинка постели угловато врезается в талию, но её амортизирует и гасит жировая подушка - больно, но вытерпеть можно. Над нею маячит оскаленное лицо Феликса с закаченными белками глаз.
- Что ты думаешь насчёт «запиханки» и «венгерского рулета», жирная вонючая порнозвезда? Сколько раз ты испытала оргазм, пока писала мужу видео из колодок и фоткала свою сливочную жопу, похожую на восходящее солнце?
Мадам Ярцильская отлично знает, что женщину нельзя изнасиловать, не разорвав на ней колготок и трусиков, но это же сон! здесь исполняются любые желания и не работают обычные человеческие законы. Взмыленный палач Феликс не снимает с жертвы ни единой ниточки, не ослабляет ни единого шнурка. Капрон, застёжки, «молнии» и кожа её виртуальному любовнику не помеха.
Не прекращая пороть жену-рабыню, Феликс входит в неё сквозь колготки – жёстко и глубоко! - и Варвара тут же кончает во сне, взрывается с симфоническим крещендо, как сброшенный с крыши рояль. В её зверином вопле смешаны визг лопнувших струн, грохот расколотой штульрамы, предсмертный крик басового демпфера, и дробно летящие пули-колки из рассевшегося в полёте вильбербанка.
***
…В себя Варвара приходит от пустынной сухости во рту и обжигающей сырости между ног. У неё страшно затекли спина, руки и ноги, тело до того разбито, будто над нею всю ночь глумилась целая орава маньяков – потчевала несчастную Ярцильскую кнутом и «запиханками», «попо-корном» и «гусарским безе».
Вместо подвесного потолка спальни лежащая женщина видит над собой крестообразные жёлтые стропила, и весь мир перевёрнут вверх тормашками. Варвара тупо дёргается, кривится от боли, затем понимает, что вовсе не привязана к постели, а стоит на чердаке прикованной навзничь к кандальным яслям Хендрика фон Шляббе. Под её поясницу подложен валик на распорках, живот неестественно выпячен вперёд. Локти вздёрнуты, бёдра разведены как в гинекологическом кресле. Две её упругих сокровенных женских дольки внутри колготок слиплись как растаявший соевый батончик, и «плачут», выпуская на волю тягучие липкие слёзы.
- Этого не может быть! – Варвара силится поднять колодку подбородком, но безрезультатно. – Я всё ещё сплю. Мы с Екабсом вчера лично спалили эти проклятые кандалы до последней щепки!
Однозначно, это сон! В камине, наверное, ещё не остыли буковые угли, но агрегат фона Шляббе стоит на чердаке и снова целёхонек! Брус в виде буквы «Т» усеян восемнадцатью квадратными заклёпками и укреплён металлическими ромбами. Кисти распятой пышной женщины воткнуты в кожаные ступицы, шея прижата шарнирной балкой, бочкообразные икры расставлены и пристёгнуты крюками за лодыжки. Извиваясь, Варвара ощущает, что затянута в тот самый интимный наряд из сна – гламурно-шоколадные колготки, сапоги, бюстгальтер. В пах врезаются трусики-ошейник.
Неужели она как сомнамбула распотрошила свои чемоданы, оделась шлюхой и добровольно поднялась на чердак?
«Интересно, во что была одета фрау Олдбергсе, отправляясь в своё последнее путешествие под крышу? Она во сне тоже нарядила свои полиартритные ноги в капрон и стянула влагалище кожаной лямкой вместо трусиков?»
Варвара криво усмехается. Ерунда, уже неважно. Но чёрт подери, откуда на чердаке материализовались разрубленные и сожжённые колодки? Они что, возродились из пепла как птица Феникс? Не об этом ли намекал Ларсыньш, когда уверял, будто кандальные ясли Шляббе - почти фамильная реликвия? Как и в прошлый раз, ей мерещится, что запах чердака неуловимо изменился. Кроме запаха дерева, извести и горячего женского тела, к нему примешивается свечной чад, печная копоть, смрад человеческих испражнений и кислой овчины... как пахло тут сто лет назад?
«Плох тот европейский дом, который не имеет своей мистической истории, - сказал агент в тот день. - Конечно, этому особняку далеко до замка с привидениями, однако он тоже имеет свою древнюю достопримечательность».
Как известно, рукописи не горят. Может быть, не горят и фамильные реликвии психопатов-коннозаводчиков?
Каким-то сверхъестественным чутьём Варвара запоздало понимает, что на протяжении века прежние жильцы уже уничтожали буковые колодки бессчётное количество раз. Их рубили, жгли, вывозили в овраг. Но проклятие старого развратника Шляббе слишком глубоко въелось в эти стены. Кандальные ясли возникали на чердаке снова и снова, и тогда жильцы старались их попросту не замечать.
Обычно ясли никому не причиняли вреда. Они спокойно дремали на своём посту, пока в доме не появлялась женщина, на которую положит глаз дух Хендрика фон Шляббе...
Впрочем, сейчас Варваре Ярцильской абсолютно плевать на мистические ребусы. Она хочет проснуться, хочет свободы, хочет расправить позвоночник, подмыться, напиться, поесть. Пленница в яслях крутит растрёпанной каштановой причёской, перебирает воздух пальцами, страстно мечтает почесаться в паху, содрать с себя ужимающее бельё и капрон… увы, кисти рук намертво пригвождены колодкой по обе стороны от опухшего лица. Пряничные губы ноют и мозжат. Наверное, она кусала их во время пыток лже-Феликса? А может, она ещё много чего делала своим красивым чувственным ртом? Кто был этот человек во сне?
Запрокинув голову назад, разложенная женщина различает краешек треугольного окна, за ним голубеет раннее утро. На втором этаже под Варварой раздаются шаги. Но это не шаркающие шажочки, чей звук похож на ветку, скребущую по черепице особняка, а поступь реального, живого человека в дизайнерских туфлях сорок второго размера.
- Барби! Ба-арби! – весело аукает Ингвар по комнатам. – Ну? Где моя сочная милая клёцка? Где моя сексуальная госпожа? Ты увидела меня в окно и убежала за плёткой и сапогами? Я сдаюсь! Твой верный раб жаждет тебя обнять, вылезай! Хватит прятаться, шкодница!
Это приехал Ингве! Её муж! Муж! Господи!
- Ингве, я здесь! – Варвара не может кричать, у неё першит в горле, шея сдавлена буковой скважиной, голосовые связки сорваны. Язык распух как банная мочалка. – Ингве! Я прикована на чердаке, вытащи меня!
Услышал! Слава Богу, услышал! Шаги Ингвара всё ближе, он поднимается по чердачной лестнице, пытается откинуть люк. Но люк почему-то заперт.
- Барби? – недоумевает Ингвар. – Что с тобой? Зачем ты закрылась на крыше? Ты готовила мне сюрприз? Мне спуститься и подождать?
- Не-е-ет! – хрипит пленница, перекрикивая грохот собственного сердца. – Ингве! Умоляю, возьми топор, сломай входной люк!
- Он не открывается, - растерянно признаётся вдали Ингвар. – Такое впечатление, что его замуровали аргонной сваркой... Барби, я пробую, но никак. Я всего лишь совладелец консалтинговой компании, а не чемпион по вскрытию люков.
- Зови мастера Екабса, зови преподобного отца, экзорциста, спасателей – кого угодно! Я…
Закончить Варвара не успевает. В воздухе перед нею вдруг возникает смятая тряпка, похожая на её лайкрово-льняные трусики. Через мгновение трусики внедряются в её рот, наполняя глотку и нос душным запахом боливийских джунглей, осклизлых лиан, затопленных водосточных желобов и тающего лимонного мороженого. Варваре всегда нравился вкус своей женской секреции, но не сейчас! Сейчас этот кляп её погубит!
- Уы-уы-уы-ыы! – верещит потная арестантка в шоколадных колготках. – Фу-фу-фыф!
- Барби? Барби? – Ингвар беспомощно стучится кулачком в толстые доски. – Что ты сказала? Кого мне позвать?
Варвара уже не в состоянии вымолвить ни слова. Она мычит в сырой бельевой ком, морщится, икает, яростно корчится в колодках. Её снова одолевают прожорливые возбуждающие «паучки». Тысячи невидимых лапок и кисточек струятся по женским гениталиям, заставляя бюст Ярцильской набухать в недрах кожаного лифчика. Орбиты вокруг сосков твердеют, съёживаются, становятся похожи на тугие гвоздичные бутоны. «Паучки» щекочут интимные места Варвары, щиплют её за корни волосков, впрыскивают под кожу жаркий рубиновый коктейль… Чудовищное половое возбуждение отнимает у женщины остатки воли к сопротивлению.
- Уы-выу-уы… М-м-м…
«Мамочки, таких супер-оргазмов у меня за всю жизнь не бывало! Похоже, сейчас во мне разобьётся ещё один рояль!... Ах!... Вот оно, подступает…»
Полуобнажённая пленница в амуниции проститутки видит, как на потолке сами собой вырисовываются корявые немецкие буквы с орфографическими ошибками. Буквы довольно крупные, Варвара различает их даже без очков. Они складываются в слова:
*Ich bin auf dich eifers chtig schmutzige Hure*
(Я тебя ревную грязная шлюха)
«Я вытерплю! – угасающим сознанием думает она. – Вытерплю! Только ты, Ингве, давай там поскорее…»