Нонпарель-петитом. Александр Терный

Нонпарель-петитом. Книга 1. Александр Терный
 (сериал «Девиация»)
1. Недозрелая вишенка. 1968г.
 Каждую весну выходила Настя Лядова в цветущий вишневый сад. Это традицию привил ей дед, побывавший в японском плену. Он почти ничего не рассказывал об Японии, боялся, что расстреляют. Но он упорно сидел в цветущем саду. Старика давно не стало. Девочка Настенька выросла, вышла замуж и имела трех детей.
Пришла новая весна. Настя, как обычно, корила себя,  но все бросила, уселась  на скамеечку, не столько любуясь подвенечным нарядом деревьев, сколько отдыхая и глобально ругая мужа.
Дунул ветерок. Лепестки обильно посыпались на землю. Сад почти оголился.
— Вот и я, — вздохнула Настя, — даже румянцем не налилась. — Она резко поднялась и пошла в дом. Ее ждала уборка. Настя закрыла газетками мебель и принялась белить  потолки. Казалось, что  работе конца не будет. Когда в горнице стало чисто, она осмотрелась вокруг, и задумчиво сказала: — Как-то не по-городскому у нас. — В глаза ей бросился  забытый свекровью могильный венок. Женщина разорвала его, сложила в букетик и поставила в вазу на столе. – Какая красота. Теперь, у нас, как в столице. Обои осенью поклею,  все равно летом обгорят. И не с могил эти цветы,  новые. Люди на три кило суеверные. Ведь никто не поймет, откуда у меня такой роскошный букет. Вот, кто в бога не верует, тот и живет лучше других. Опять же, я же видела, городские на кладбищах ягоды рвали. Говорят, что они ароматнее лесных. На могилках-то света больше.
Ей надо было умыться.  Вся в мелу перепачкалась. Теплой воды она пожалела. Греть ее приходилось на керогазе, а  керосин дорогой. –От холодной водицы морщин не бывает, и думается лучше. Я бы, конечно, и шоколад кушала, но водица дешевле.
Настя  помыла руки, используя кусочек хозяйственного мыльца. Оправив латаную юбку, выдернула из пояса газеты, которые оберегали от мела. Она крикнула детей. Их у нее было трое. Они явились на зов, выстроились по росту. Толя уже окончил пять классов, Паша — три, Саньке исполнилось лишь четыре годика. — Купались сегодня? — спросила их мать. – Значит,  сытное лето пришло. Вишня отцвела. В комнате я прибрала, уходите спать на сеновал. Разрешаю вам взять с собой три подушки, нет – две; старое одеяло и фуфайку, да погрязнее которая. Идите, что уставились, — отпустила она детей.
До темноты  Настя хотела съездить на святой Заветин источник под Херсаново, тут же засуетилась, надела платье с оборочкой,  белые кеды, намазалась кремом «Любимый»- фабрики Свобода, подрумянилась губной помадой, подчернила брови огрызком карандаша, схватила трех литровый бидончик и пошла  к околице, ловить попутную машину. Машины ходили, как по расписанию. – Клипсы с розовыми розочками забыла одеть, — с сожалением подумала она. – Люблю, когда люди завидуют мне. А что, поищи еще такую счастливую женщину. И счастье мое не от ворожбы, как у других, а само собой пришло. Если бы не муж, то все гоже. Да и дети косолапые какие-то. В кого и угодили-то?
Ей повезло, по херсановской дороге мчался молоковоз, оставляя за собой серое облако. Настя затормозила машину. Хотя этого и требовалось. Любой шофк\ер всегда тормозил, брал попутчиков.
Толстый слой пыли сел на напомаженное лицо женщины. Шофер со смеху покатился. -Хватит ржать. Я в Херсаново, — сурово проговорила женщина. Она хотела сесть в кузов, но водитель покрыл ее матом. Ей пришлось сесть в кабину. - Одно матерное слово и получишь пощечину, — предупредила она мужчину. – Я тебе серьезная замужняя женщина – непьющая.
-Анастасия Семеновна, с вами с хохоту покатишься и намочишь в штаны. С какой кстати мне пить-то с вами? Еще по шапке от Степана не получил.
-Веди машину грамотно. Я мать троих детей. По сторонам не любуйся. Нет там никого. На обратной дороге заберешь меня.
 Родничок, Заветин источник, бил на склоне уникальной долины, покрытой заливными лугами. Женщина высадилась на повороте, подвязала  голову  косыночкой, так положено,  и спустилась вниз, к маленькой часовенке. Холодные струи воды били  из-под  фундамента строения,  в дубовые  желоба.  Вокруг, словно в хороводе, плыли березы, излучавшие небесный свет. Когда-то сама Богоматерь появлялась здесь, освятив место. Верующие люди, не без основания, говорят, что и сейчас она заходит в долину.
Настя  помолилась, омыла лицо, наполнила бидончик и поспешила на летнее пастбище. Там ее ждал шофер. Через 20 минут она была дома. Ей еще предстояло выгнать чертей.  Она налила водицы в кастрюльку, стала обрызгивать  углы, пятясь к выходу. — Во имя отца, сына и святого духа благословляю и освещаю сей дом. Аминь, аминь, аминь, — монотонно бубнила женщина. Ее ребятишки подошли к распахнутому окну.
-Первыми нас выгнала, а потом их, — сказал Толька, старший  сын.
-Кого? — насторожился маленький Саня.
-Чертей! Теперь и они помчатся за нами, на сеновал, — засмеялся Толик, довольный, что удалось напугать братьев.
-Не пойду на чердак, — захныкал Саня, — я самый вкусный. Черти меня первым слопают.
-Они тело не жрут, только душу, - успокоил его Пашка, средний брат.
-Да. Это хорошо, - ответил Саня. – Мать говорит, что я бездушный. Нет души – ходи черти голодными.
Толик подтолкнул малышню. На сеновале мать не могла  контролировать его. А он любил ночью шляться в клуб. Жизнь в деревне была прекрасно-развеселой. И драки, и футбол, и гонки, и девчата, карты, река. В селе даже танцы были, под пластинки.
Сеновал у Лядовых был роскошным, из цельных бревен, с крышей.
Степан Иванович Лядов, глава семейства, работал лесничим и мог позволить себе такое. Прошлогодние остатки сена сохранились лишь на чердаке постройки, где предстояло квартироваться детям. Толик принес лестницу. Ее пролеты были слишком большими. Санька с трудом забрался наверх. Постель наверх затаскивал Павел. Старший брат лишь командовал. — Я ухожу, — сказал в итоге Толик. – Приду ночью, когда вас сожрут.
Младшие дети угрюмо переглянулись. Они не любили большака. Но с Толькой было не страшно. Они боялись темноты, мертвяков, чертей, изгнанных из избы. Но больше всего захарьенские дети боялись ведьм. Те могли и килу наслать, и приворожить, и даже обратить человека в козла. Любой ребенок мог пересказать, кто в деревне бегал козлом, кто удавился из-за колдовских любовных чар, а кто и в больницу угодил. Младшие братья во все это верили. Толик  отличался от них во всем. Санька и Пашка были лобастыми крепышами, а старший — худ, высок, походил на мать. Еще больше отличий было в их характерах.
Малыши остались одни. Пашка выровнял сено, для тепла сделал из него два бортика по бокам и застелил ложе одеялом.
— Если черт придет, то укусим его, — решил он.
— Ты тоже кусай с другой стороны, — согласился Саня. –А то я буду кусать, а ты нет. Обидно. Интересно, а мертвецы тоже едят лишь душу?
-Да нет никаких мертвецов. Ими детей пугают.
-Ага, а Ленка Фомина говорила, что они ночью из могил вылезают, все в костях. Глаза горят у них.
-Врет. Я ни разу не видел. А чего не видишь, того нет.
-Я вот конфет не вижу, но они есть. А когда не видишь, то еще страшнее бывает. Дедка, что на конце деревни живет на той недели чуть не съели. На него кто-то лохматый в полночь прыгнул. Он прямо в трусах к соседям убежал. И теперь живет у них. Боится домой идти.
-Слышал я про это. То же новость. Кошка чужая на него прыгнула. Вот в школу пойдешь, то все узнаешь.
-Узнаю, как отбиваться от мертвецов? Такие знания всегда пригодятся. Срочнее хочу в школу.
 Они  укрылись вторым, очень худосочным одеялом с головкой и засопели. Бабушка подарила детям теплые, шитые из лоскутков одеялу. Но мать не разрешила пачкать новые вещи на сеновале. Ночью еще стояли заморозки. Павел решил, что замерзнет, выбрался из укрытия, бросил на ноги фуфайку. Стало теплее. Только есть хотелось. А сего так вкусно пахло.
– Нет, здесь на самом деле лучше, только бы свет нам отец провел, — сказал Пашка. – Тогда и почитать можно будет. А то мать всегда свет тушит. И дома чище без нас будет. Мама же не должна в избе за нами убираться. Она и так без спины приходит в работы.
-А как это, без спины? – спросил младший брат.
-Это когда все болит, — пояснил средний брат. – Вот, когда я тебя бью, это наподобие.
-Все понятно. Но ведь папа маму давно не бил. Отчего же ей без спины ходить. А дома она редко убирается. Все мы.
-А она женщина достойная. Ее не за что бить, в отличие от нас. Давай спать.
-А есть недостойные?
-Сколько угодно.
-А как их узнать? У них на лбу что-то есть?
-У них характер другой. Они ведут себя плохо. Знаешь, Толя говорил, что некоторые женщины курят. И даже девчонки.
-Ужас. Самокрутки? Пожар могут устроить. Папироску-то прятать надо. А вокруг одно сено. А ты курил?
-С какой это радости я курить буду? Я под пыткой курить не беде. Не хочу желтые зубы.
-И я. Курить – это последнее в жизни дело. Если не считать обжорства. Говорят, что с горя люди курят.
 Настя про детей больше не вспомнила. Она ждала мужа. Степан приходил поздно. Соседка, Нина Фомина, шепнула ей, что он схлестнулся с председателем сельсовета, милой рыжей москвичкой. Настю тешило, что муж связался ни с деревенской дурой, а с женщиной представительной, умной. Опять же, если будет надо что-то в сельсовете, то мужа можно будет сказать об этом. Все польза.
Настя украдкой вытащила листок с бумажкой. Нинка за рубль купила для нее заговор против соперницы. Настя, конечно, не верила ни в какие заговоры. Но листочек уже десятый раз доставала. Достанет, и спрячет. Грех ведь.
-Надумаю отвадить ее, то пойду напрямую к ведьме. В Херсаново их полно. Сама я не умею ворожить, не стоит и связываться с этим.
У Насти был обветренный  нос, лицо кирпичного цвета. Ее волосы давно поредели. В постели она всегда упорствовала, о поцелуях, ласке не могло быть и речи. В последнее время Степан вдруг перестал домогаться ее. Насте надо было объясниться с ним. Она намазалась простоквашей, чтобы кожа приобрела персиковую бархатистость; накрутила волосы на тряпочки и стала походить на селедку после обморока. – Поговорю, обязательно поговорю, — бормотала она. Ввалился пьяный муж. Сельчане считали Степу трезвенником. А это было не так. Насте приходилось бегать за ним на станцию и тащить его оттуда, а весил  он за центнер. Он нигде и не валялся. Жена попалась ему расторопная и заботливая. Настя, как никто другой, знала о его великой силе. Он тушку быка один легко забрасывал на машину. Анастасия приосанилась, помогла мужу дойти до стола, стала вырывать тряпочки из волос. Степан отшатнулся от нее, до того ужасна она была в гневе и простокваше. Он был единственным ее мужчиной. Их сосватали отцы, служившие в одной части. Каким пригожим казался ей юный Степан. Пшеничные волосы, темные усики, улыбка широкая. Лишь через годы поняли они, что ошиблись. Она была несчастна. Он – негалантен и нелюбим. Но семья была у них крепкая, если бы не заявилась в село эта москвичка. Черти ее что ли прислали. Они такие, эти черти, что угодно зашлют.
-Что будет, что будет? – прошептала Настя. – И что делать-то, где прочитать про это? Главное, не волноваться. Все устроить по-умному. За любовь мужнину надо биться в обнимку с красотой. Старая становлюсь. Ольга Сергеевна не плохая. Но они из другого мира. Ей никогда не сблизиться с деревенскими людьми. Уж на что Елена Ивановна была женщиной грамотной, начитанной, культурной, так ведь свели ее с ума. И эту сведем. Не выделяйся. Лягушка хотела стать быком, и лопнула. Прочту заговор, что я от этого потеряю. Надо у баб поспрашивать, какая ведьма самая сильная. Пусть подороже будет, но к самой дорогой и пойду. А то за рубль ничего не получится. Даже святые любят иконы побольше и подороже, что же про ведьм-то говорить. Трешницу точно надо готовить. Я за нее целый день работаю. А им 20 минут и три рубля. Обнаглели эти ведьмы. И не пожалуется на них никто. В других деревнях их давно повыгоняли. А у нас под носом живут. И нет никому никакого дела. Рубля хватит.
 Толик вернулся на чердак к полуночи. Он продрог и сунул руки под теплое одеяло. Пашка  подумал, что это ледяной мертвяк, и укусил его. Санька кинулся на помощь. Силы были неравными. Толька вышвырнул Пашку на улицу. Малыш встал на ноги, не зная, что лучше — идти домой или замерзнуть под кустом. Свет в деревне отключали в одиннадцать ночи. Он решил идти в дом. Мать могла забыть закрыть дверь. Ему пришлось пробираться на ощупь. Родители спали за столом. Так бывало, когда они ругались. Сын предпочел вернуться к братьям, лечь, накидав на спину сена. Он позавидовал Саньке, спавшему в теплой середине. – Мать какая-то странная сегодня. Ругается на нас без энтузиазма, хоть с пионерским флагом перед ней ходи. Прости меня, господи, что октябренком стал.
 2. Разлучница.
 Солнышко в деревне заменяло будильник. Люди вставали, едва светало. Сон за столом не дал Насте отдыха. Надо было проводить умницу-корову в стадо. Женщина вышла на карду. – Как же ходят-то к этим ведьмам? Ни разу не ходила, – переживала она. – Я бы Степана от пьянства заколдовала.
Корова Нарядка уже ждала хозяйку. Сын Пашка приделал оторванную ночью дверцу чердака, сидел на лестнице.
— Подушки в дом занесите, — крикнула ему мать. – А то отсыреют. Редиску польете, огурцы посадите под пленочку. На совхозной теплице надерете прошлогодней. И что так рано поднялся? Другие встанут, и за работу. Что за толк рано вставать, если все равно бездельничаешь.
От крика проснулся  Сашка, подполз к брату. Мальчишки вдвоем стали дожидаться, когда мать уйдет на работу. Она служила на почте, но летом всех обязывали ходить на питомник, помогать совхозу. Едва косынка матери исчезла из поля видимости, братья скинули подушки на землю и прыгнули на них.
— Целы, — осмотрел Паша наволочки. — Ночью Толька меня без парашюта с чердака скинул.
-Я чуть не описался от страха, — сказал Саня. – Он был такой холодный. Думал, что мертвяк. Я его кусаю, а он меня в лоб. Хорошо кулак маленький.
-От мертвяков вонь бы была, - проворчал Павел.
-А ты тоже сам кусал его. Что же не нюхал?
 
Дети переглянусь, и помчались домой. Отца там уже не было, ушел на работу, опередив матушку. На плите стояла картошка. Ее варили и свиньям, и себе. Кошка призывно замурлыкала. Мальчишки налили ей молока. Они натаскали картошки из чугунка, полили ее постным маслом, посыпали зеленым лучком. Слюнки у малышей так и потекли. Картошку они очень любили. Зимой ее ели с солеными помидорами и грибами, простоквашей. С зеленью она была еще вкуснее. Павел взял отцовскую ложку.
— Папина, — испугался младший брат.
-Вымоем. Дам и тебе ей поесть, — пообещал Павел. — Быстрее вырастим, набьем тогда Тольке морду. Видел, сколько Федька Фомин рыбы наловил?
-У него крючки фабричные, а не из проволоки, как у нас. Я гнездо куриное нашел.
-Вечером заберем яйца и сварим. Ел курятину?
-Не помню. Вкусно?
-Вкуснее жареной картошки. Фомины петушком осенью режут и дают мне лапку.
-А почему петушков?
-Они не несут яиц. А какой прок от курей без ячиц.
-Надо кошке булочки покрошить, — решил младший брат. – Булочка слаще. Но от папы же есть прок. Знаю. Папа работает, а петухи нет.
-Мать не разрешает кошку булками кормить, говорит, чтобы мышей ловила.
-А мы немножко. Она же голодная. Ты видел мышь? Может и мышей выдумали, чтобы кошек не кормить.
-Ага, выдумали, я целое гнездо нашел.
-И куда дел?
-Кошку притащил. Она их куда-то и дела. Спрятала в брюхо.
-Жалко мышек. Они маленькие.
Павел наложил кошке картошки. Та благодарно замурлыкала.
-Ты с луком ешь, так вкуснее, - посоветовал ей Санька.
Братья не торопились на огород, хотя там уже выросла ранняя редиска. Животы у них были бездонными. Щавель на грядках детишки подкосили, лучше саранчи. Знала бы мать, чем занимаются дети, убила бы. Павел любил читать. Он достал книгу. Саня не сводил с него глаз, иногда тыкая в страницы.
— Это жирафа, лошадь с длинной шеей, — пояснял ему брат.
-А как она в конюшню заходит? -  удивился Санька.
-Никак. В Африке у конюшен нет крыш. Там жарко. Все понятно?
-А ворота-то есть. Она, наверное, голову низко наклоняет.
-Она дикая. Бегает на улице.
-Не верю я, что жирафа дикая. Она так мило улыбается. А дикие животные кур воруют и едят, - буркнул Санька. Ждал затрещину, но все обошлось. 
* * *
На питомнике Настя Лядова работала со своей подругой, Ниной Фоминой. Надев рукавицы, они рвали прокисшие за зиму веревки, стягивающие кусты малины. - Что нового на этом ненаглядном свете? — спросила Настя, видя, что соседке не терпится что-то ей рассказать.
Женщины выходили замуж в один день. Им предрекали разные судьбы. Счастливую — Насте, несчастную — Нине. Получилось наоборот. Муж Нины был азербайджанцем. Он так полюбил северянку, что не вернулся домой, взял ее фамилию, чтобы грозные земляки  не нашли его и силой не увезли на Кавказ. Теперь Фоминым завидовало все село. Их дом был чашей, наполненной покоем и взаимоуважением. Дом Насти тоже был хорош, но похуже. Не умел Степан воровать. Лес ведь в руках был. Татары возили в село ворованные бревна, и продавали их. Все дома выстроили из этих бревен. 
— Настя, заговор-то прочла? Зря что ли его купила? Он, твой ненаглядный Степан Иванович, продолжает встречаться с Ольгой, — выдохнула Нина. — Садится на околице в ее машину, пригибается. Она ввозит его в гараж, а там дверь в дом. Сходи в партком. Прав тот, кто первым пожалуется. Она коммунист. Ей по партийной линии запретят встречаться с женатым человеком. Не послушается, исключат из партии и выгонят с работы. При социализме живем. Не поможет наш партком, найдем партком повыше.
-Не буду людей смешить. Партии, и без моих проблем, есть чем заняться. Ты же знаешь повестку. Азотные удобрения надо из складов вывезти – вот главное. В том году в овраг свалили. Я себе три мешка принесла. Такой лук уродился. Не лежал, правда, быстро гнил. На базар его снесла. Люди в очередь ко мне выстраивались.
-Потеряешь мужа. Деньги на химическую завивку жалеешь. У нее помада двухрублевая. Не то, что твоя, сорокакопеечная. Попей пивка с яйцами. Потолстеешь, — посоветовала подруга.
-Пивка. Ем одну картошку. Лишний кусок не детям, а ему. Расскажу свекрови. Пусть побранит Степу. Ведьма старая. Иконки и цветы бумажные по рублю продает. Хоть бы когда двадцать копеек дала на хлеб. Иконками торгует, а лба не крестит. В милицию-то ее не заберут. Людей за проданную банку молока гоняют. Ой, и бежала я три дня назад. За мной жирный милиционер. Ну, думаете, нагонит, не отобьешься. Где ему меня нагнать. Я даже оборачивалась. А свекровь венки, как кренделя вертит,  никому дела нет. Здесь со стаканчиком малины встанешь, ведь руки за спину загнут. Спекуляция говорят. А мы крестьяне. Мы должны с огорода кормиться. Правильно, Сталин не платил в деревнях зарплату. А сейчас и то вам, и се вам. Вот вам премия, вот вам курорты, медали. А почтальонам только две работы положено.
-Не ври ты. Милиция в Обшаровке настоящая, защищает народ. Вот в Москву ездить опасно. У Кимри целую корзину сморчков отобрали. А она всего 20 ящиков туда возила.
-Как и доперла, с ее-то излишним жиром. Не о том мы все говорим. Давай малину развязывать.  А я за Кимрю почту разношу, за так. Она говорит, что в больницу в Москву  ездит. Обман во всем. Говорит, что печень болит, спать не может.
Женщины работали ожесточенно. Можно было подумать, что поругались. Они торопились выполнить норму. Настю от основной работы на почте никто не освобождал. Ей еще надо было разнести газеты. Нина же работала секретарем у директора. У той и работы-то никакой не было. Только на телефонные звонки отвечать, да письма подшивать в папку.
 Свекровь Насти, баба Клуша, вернулась домой с рынка, усталая. Она продала лишь две иконки и пятьнадцать букетиков. Благо Клуша никогда не покупала билет на электричку, так что всегда была с прибылью. Сноху она не любила, но открыто это не демонстрировала. Когда она увидела, что к ней идут гости, сноха Настя и вездесущая Нина Фомина, то припрятала на полку карамельки, подумала и сунула туда же полбатона.
-Обойдутся, — решила она. – Чай с конфетами пусть дома пьют. А то внучатам дать будет нечего.
-Ей, есть, кто дома? – закричала сноха из сеней.
-Есть, — буркнула старуха, не выказав  сногсшибательной радости от прихода гостей.
Женщины перекрестились на маленький прокопченный иконостас. Смиренно сели на длинную лавочку.
-Мама,  хочу пожаловаться, — сказала сноха. — Стыдно-то как. Степан ходит коротать вечера к Ольге Сергеевне. Что еще сказать? Вроде все понятно. У меня же трещина на пальце. Так и ноет сейчас.
-А мне никто про рыжую не говорит. Хотя ждала похожего. Степан ворчал, что не спишь с ним. Его отец был таким же. Но я глаза на все закрывала. Ваню и на меня, и на других баб хватало. А после войны с мужиками трудно было. Судьба у нас с тобой общая. Терпи.
-Тяжело мне. Только и отдыхала, когда беременела. Ольге — знать в радость его любовь. Где видано, чтобы русская женщина пила чай с чужим мужем. Хоть бы травяной чай на него тратила. Ведь настоящий берет, «Краснодарский», в магазине. Это конец репутации. На что надеется? Степан не бросит детей.  «Цейлонский» брать надо, а она экономит.
-Не разведется, а спать с другой женщиной будет, — сказала Клуша. — Оттаскай ее прилюдно за волосы. Подойди на людях в магазине. И вцепись ей в космы, чтобы шпильки повылезали из макушки.
-Что это даст? Людей смешить. Занесу ей почту и обосную претензии. Поддержите меня, сходите со мной. Я же не смелая, — вздохнула женщина.
-Устала я, — взглянула Клуша на Нину, тихо стоявшую за спиной снохи.  – Ладно, только потише идете, чтобы не бежала за вами. И в драку-то не лезьте. Накатает заявление в милицию. Кто вы, а кто она. Трое – это уже разбойное нападение.
-Не будет она писать заявление в милицию, — вмешалась Нина. — Ей шум не нужен. Работа у нее хорошая. И мы не последние люди на деревне. Нина вот приворот любовный принесла. Не хочу я его читать. Привороженные мужики долго не живут. Вы же здесь всю жизнь прожили, может подскажите к кому из знахарок мне сходить.
-Мало их, настоящих-то, осталось. А они ворожбой не занимаются. Грех это великий. Я подумаю. Потом сама подскажу. А пока сходим. Колдовство ведь великий грех, не то, что выдирание волос.
Огород отнял у Павла время. Он посадил огурцы, насыпал двадцать грядок земли под лук. Потом мальчишка запихал книжку под рубашку и побежал к Клуше, почитать. Он увидел, что мать, Нина Фомина и бабушка разносят почту по деревне — сбавил скорость и пошел за ними, воровать газеты. Специальных ящиков у людей не было. Газеты втыкали в дверные ручки, под деревянную палочку, заменяющую замки. Письма под дверь пихали.
 Наступили сумерки. Темно-золотистые облака были зловещими. В доме Ольги Сергеевны уже горел свет. Рыжая не жалела деньги на освещение. Настя, Клуша и Нина встали у крылечка. Женщины не решались на дальнейшие шаги. Все-таки к председателю сельсовета пришли.
-Что, так и будем стоять? – спросила Нина. – Давайте зайдем, скажем, что свет горит у нее зря, еще вечер. О ее деньгах позаботимся.
Клуша дернула входную дверь. Она оказалась закрытой. Женщины пошли на задний двор. Пашка подбежал к крыльцу  и лезвием ножа сбросил затворный крючок. Времени у него почти не было. Минуты три. Он без церемоний промчался в зал. Мальчишка был готов к тому, что увидел. Знал, что визжащие по весне кошки, клубящиеся ужи, порхающие бабочки заботятся о продлении рода. Пашка видел случку коров, отучал петуха крыть соседских кур. Такова участь детей деревни. Отец быстро обернулся, соскочил с кровати и надел рубашку. Брюки он еще и не снял. Ольга накинула розовый капроновый халат. Степан обнял сына, не в силах прийти в себя. Через пару минут ворвались женщины.
-Ты что тут делаешь? — спросила Настя не мужа, а сына.
-Пришел с папой за книжкой с картинками, — потупил взор юный преступник. Ключевым словом в его ответе была книга. Мать ненавидела книги. И это могло переключить направление ее агрессии.
-А что же закрылись-то? — спросила Фомина. — Мы тоже книжки любим. Ими печку хорошо растапливать. Или Ольга Сергеевна лишь чужим мужьям книги дает?
-Всем даю, — потупила томный взгляд хозяйка. – Особенно умным людям.
-Даже так! — подняла брови Нина. – Вроде то же не дураки.
-Это Павлик крючком баловался, — улыбнулась хозяйка. — Чай будите? Кипяток готов, — не моргнув глазом, соврала Ольга.
-Степа, почему не сказал, что пойдешь сюда? От людей узнала, — проигнорировала Настя предложение. — Ребенку спать пора. Павлик, сынок, за книгами ходи в библиотеку. Там с выбором помогут. А-то будешь читать все подряд. С ума сойдешь. Врач лениградский говорил.
-А ты мне много докладываешь? — огрызнулся муж. Это вам без приглашения по чужим людям ходит не следует, гости дорогие.
-Я по вечерам по мужикам не хожу, дома сижу, всем не даю. И докладывать мне не о чем. Мы увидели, что свет в доме попусту горит. Вот и зашли. Я почтальон, ежедневно захожу в каждый деревенский дом. Работа у меня такая. А Нина и мама помогали мне разносить корреспонденцию. Я на питомнике целый день работала, устала. Сельсоветские не очень-то совхозу помогают. Нет исполкома на них.
Степан схватил сына под мышку и выскочил вон, так и дотащил его до дома.
-А чай? — спросил  Павлик, оказавшись на полу.
-Впору шампанское пить. Вот влип, — схватился отец за голову. — Беги назад. Возьми мою майку. Мать сбесится, не увидев ее. И трусы,
-А ты шампанское пил? Оно стреляет пеной. Я видел, — засопел сын.
-На вкус, как квас.
-Если сахара положить, то квас вкусный. Свекольный квас — и без сахара сладкий. — Ему явно не хотелось бежать на соседнюю улицу.
-Выручай, — попросил его отец. – Иначе всем будет не до танцев с кренделями.
-С маковыми?
 Оставшись одни, женщины не знали, о чем говорить. Ольга чай не предлагала.
-Сергеевна, ты больше не приглашай Степана за книгами, особенно в сумерки. Люди злы. Степа мужик видный. Ты одинока, — попросила Клуша. – Слухи-то уже ходят.
-И речи не ведите. Степан старше меня. У него семья, — ответила Ольга и отошла к окну. – Нет и малейшего повода для слухов. У меня ведь тоже такая работа, общаться с людьми. Мне за это деньги платят. Так любого мужика ко мне приписать можно. Не верьте глупостям.
Гостьи постояли и недружно попрощались.
 -Видели халат? — спросила Нина на улице. — В таком наряде, подруга, и ты была бы не хуже. На груди там подкладка. Точно знаю. Груди крупнее выглядятю
-Беги, покупай. Что на ней увидите, то и хватаете. А мусор в угол сметен, — чуть не плача пропищала Настя. — А какая у нее духота. В книгах пыль. Я по радио слушала выступление ленинградского профессора. В книжной пыли живет чахотка. Все ученые болели чахоткой. Нина, у тебя есть крысиный яд?
-Да ты что? – отшатнулась соседка. – Я не дам.
-У курей крыса жирная бегала, — удивилась Настя.
-Думала Ольгу травить, — сказала Нина.
-В аду из-за нее не горела.
-Нет, нет, травить ее никак нельзя, — заявила Клуша. – Помолимся господу нашему, Иисусу Христу, Богоматери, Святому Николаю Угоднику, Святой Февронье и Петру – покровителям семьи. Все образумится. А эту пышнозадую красавицу надо замуж выдать. Одинокая женщина – враг народа. – Гооврит, что муж не хочет из лениграда в деревню переезжать. Он у нее доктур наук. Не знаю каких.
-За когоее выдать-то? – возмущенно спросила Настя. – Алкаши одни. Подумать надо. Умная вы женщина, мама. Может военные приедут.
 Добежав до дома Ольги Сергеевны, Павел постучался. Ему не ответили, и он вошел. Женщина все еще стояла у окна.
— Кто там? — спросила она.
-Я, Паша. Отец одежду забыл.
-Кого?
-Ее. Одежду.
-А! — поняла Ольга. —  Сейчас заверну.
-Вы хотите, чтобы у вас был ребенок? — неожиданно выпалил мальчик.
Ольга Сергеевна не сразу и нашлась, что ответить, завернула майку с трусами, нашла книгу, знала, что Павлик любит читать.
— Хочу, — наконец-то ответила она, — но не от Степана. Он не бросит вас, чтобы воспитывать малыша. Прости меня. Ваш отец — это мое лекарство. Думала, оставлю за спиной городское лицемерие, и стану счастлива. Наткнулась на деревенское равнодушие и хамство. Это еще хуже. Как жалею, что квартиру в Москве сдала. Было бы куда, то вернулась бы назад. Я чужая здесь. И к мужу в Питер не хочется.
-Давайте я буду вашим лекарством. Мама плачет. Он ей нужен. Кто косить будет? А мы с Сашкой никому не нужны, только хороводы водим. Едим очень много, в дом ничего не носим.
-Хорошо, малыш, забегай. Любишь читать? Я тебе помогу с выбором книг. Отец ко мне больше не придет.
-От чтения хвост вырастает, — вполне серьезно ответил мальчик.
-Неужели Степан сказал?
-Ему все равно. Мать. Вы отца любите или у вас половая собачья связь?
-Всего понемногу, — ответила Ольга, которой давно хотелось рассмеяться.
 
Паша собачью половую связь не любил. Собаки однажды покусали его. Он любил коней. Они бегали по лугу, хвосты кверху, встанут, трутся шеями. Отец был таким же сильным, как и кони. Мышцы у него перекатывались. Паша гордился, что походил на него. Когда вырастит,  он тоже будет любить, как конь, замирать и дрожать всем телом. Над этим мальчишка размышлял уже давно, как стал осознавать половое различие между мужчиной и женщиной.
Баба Клуша попрощалась со снохой и Ниной, побрела домой. Подруги пошли дальше. Настя нашла в себе силы не выть. – Не буду его ругать, — сказала она соседке. — Пусть мучится от осознания вины. А если не осознает, сожгу ей дом. Пусть уезжает. Не хочу жить в позоре. Чем я ее хуже.
-Ты даже лучше. Тебя одень, будешь, как балерина, — решила Нина поддержать подругу.
-Чего-то это ты меня обижаешь. Балерин я видела в газете. Они без панталон ходят. Я не такая.
-Нет, партком в ее случае не поможет. Она же не признает свих грехов. Мы же и виноваты будем.
-Я тоже об этом. Значит, с утра и пойду в Херсаново. Решусь на грех.
-Зайдешь во второй с краю дом. Все расскажешь подробно. Хозяйка сама решит, чем тебе помочь. И не бойся ничего.
-А с крестом как быть?
-Дома оставишь. А под пятку медную монетку положишь. А потом помолись перед иконой. И все будет хорошо, если не пожадничаешь. 
Павел едва успел передать майку, как вернулась мать. Настя бросила почтовую сумку на пол. Пашка прокрался к сумке, вытащил газеты, затаился, чтобы не отловили у порога.
-Где сынок? — спросила Настя мужа.
-Не трогай его, — ответил Степа.
-И ты не трогай. Степа, я гордая и чистая, как русская березка. Не бросай нас. Я боюсь. Не справиться мне с ними. Давай все обговорим.
-Не собираюсь я бросать семью. И не нужна она мне. Забежал на минутку. И как узрела? Если захочу на сторону сбегать, то на станции найду куда. Ты и не узнаешь никогда.
-Чего тебе не хватает? Чем она лучше меня?
-Всего хватает. Старею видно.
-Тебе 32 годика.
-Ты сухая. Лежишь, как бревно.
-Не могу я больше ничего, — заплакала Настя. — Не так воспитана. Женщина- это святой сосуд для ребенка. Значит, правду говорят. Ты мне не верен.
-Я хочу спать. Не приставай. Мужику  баба нужна, а не крынка святая.
-Сосуд.
В Херсаново Настя вышла затемно. Машины еще не ходили. Да, и не хотела она, чтобы ее увидели. Пришла в соседнее село на самом рассвете. Она не очень хорошо знала херсановских баб. Поэтому послушалась совета Нины Фоминой, постучала в окна второй избы. А потом решительно вошла. Дверь была открыта. Буд-то ждали ее.
-Проходи, Анастасия Семеновна, давно, давно я ждала тебя. Пора, пора спасти семейное счастье, — голос был очень скрипучим.
-Вы знаете меня?
-Я все знаю, не даром, что шушера. Не думай, что это слово обозначает всякий сброд. В колдовском ранге шушера весома, хоть и относится к низшему рангу. Шушера знает все слухи, все помыслы, все заговоры. А особо она знает колдовские проделки. Кто кого околдовал, заговорил. Много, много колдовства за тобой. Не одна девка влюблена в Степана. Зло они таили, таили, да и выплеснули наружу. Наговорю я тебе на воду святую. Будешь мужу подливать по ложечки в утренний час на заре, три утра кряду. И не полюбит он тебя по этому заговору. Не хочу его губить. Это дело смертельно опасное, но в семье он станет жить.
-Сколько это стоить будет?
-Сейчас три рубля, а увидишь, что все идет ладно, еще десять принесешь. И яичек, творожку, что в доме есть, того и принешь.
Шушера приподнялась из угла, принесла полулитровую баночку с водой, поставила ее на середину стола и затушила в нее тлеющую лучину.
-Садись, почти мужским голосом, — приказала ведьма. Рассказы рассказывать я тебе не буду. Лишнее это. Просто прочту заклятие. И все.
Насте становилось все страшнее и страшнее. Она беспрекословно послушалась шушеру. Время потекло по-иному. Оно стало словно тягучая смесь.
-Пришла на мёртвый порог, стою у мёртвых ног. Покойный лежит, душа его спит, сердце не болит. Не имеет он ни к кому дум и страданий, любовных переживаний, ни ярой любви, ни ярой злости. Пусты его мёртвые кости. Пусто его сердце. Не горюет и не скучает, не ждёт и не провожает, от любви сердечной не вздыхает. Так бы и Перунову рабу Степану, не горевать, не скучать, не ждать и не провожать, от несчастной любви не вздыхать, не рыдать. Сколь спокойна душа и сердце Степана, так и мне, Насте, отныне и до века не горевать, слёз не проливать, от любви к нему не вздыхать.

Шушера встала принесла икону Святой Анастасии узорешительницы, начертала на обратной стороне перевернутый крест, перевернула саму икону и поставила ее на маленький иконостас.
Шушера взяла три рубля, дала Насте банку с водой и выпроводила ее. Такого Настя не ожидала. Земля будто несла ее. Она чувствовала дыхание природы. Хорошо, хорошо ей было. Уверовала она в невидимую силу колдовства.
3. Действо заговора.
 Утром Павлуша читал, думал, что мать на работе в совхозе. Сашка рядышком лепил медведей из прошлогодних репьев. У него красиво получалось. Братья переглянулись и решили поесть, направились в дом, но в ужасе остановились. Мать стряпала на кухне.
— Проходите, поешьте, — очень ласково предложила она. Дети полазили по чугунам, но картошки не нашли. Добрая мать их пугала больше, чем злая. — Я вас пшенной кашкой побалую, — сказала Анастасия Семеновна, и бросила масла в тарелку. Малыши ровненько разделили кусочек, ели очень осторожно. Не часто их баловали маслом. — В совхоз ходить больше не буду, хватит с меня почты. Займусь вашим воспитанием. Что-то забросили огород, — вдруг осерчала Настя.
-Я в туалет, — пискнул Пашка и побежал за ворованными газетами на сеновал. Он вернулся быстро, сунул кражу в сумку. Все сделал вовремя. Мать уже собиралась разносить почту.
Отец привез из леса охапки целебных ранних трав. Никто ни с кем не разговаривал. Сашка стал помогать ему, сортировать и вязать растения в пучки. Мать сердито загремела посудой. Степан  редко ел дома. Напряжение нарастало. В комнату залетела навозная муха. Мать кинулась гонять ее, разбила банку с молоком. Хорошо еще, что не порезалась. Но все равно расплакалась.
-Не пойму, действует колдовство или нет, — тихо прошептала она. – Обедать приехал. Наверняка, действует. – Она прикрылась занавеской и влила мужу в чай ложечку наговоренной водицы.
 Павлушка не хотел слушать ругань родителей, ускользнул на улицу, и забрался на сеновал. К нему залезла его одноклассница, Лена Фомина, дочка Нины. В руках у нее были первоцветы. Она стала плести веночек, напевая:
— Ля-ля-ля. Как ты попал к Рыжей? – вдруг спросила девочка.
-Ее звать Ольга Сергеевна. Тебя мать твоя подослала? Как пихну отсюда, — разозлился Павел. – Трусы в полете спарашютируют.
-Видела, как шел за ними. Я не выдам тебя, что проскользнул в дом позже, но выложишь мне все, что там было.
-Девочкам нельзя знать это.
-Я больше твоего знаю.
-Не больше. Взрослые все прячут от нас. И зачем?
-А ты не знаешь? От детей все прячут. Конфеты,  новые платья. — Ленка легла на одеяло. Паша посопел и одернул ее подол. — Как тебе мои ножки? — спросила она. – Давай поучимся целоваться.
-Через тебя страницу в книге не заложил, — сказал он и лег рядом, прицелившись губами в ее нос. Целоваться он был не против. Ни разу ведь не делал этого.
Степан хотел оправдаться перед сыном, велел Саньке довязывать пучки с травой, а сам пошел на сеновал. Он чуть с лестницы не упал, увидев чем, занимаются дети. Он схватил Пашку за шиворот, притащил в дом. Настя уже ушла. Ничего не говоря, Степан выпорол среднего сына. Сашка плакал, жалея брата. У Пашки вертелись на языке колкие слова, но он помалкивал, пороли-то его не по- настоящему. Отец бросил ремень и сел есть.
-Понял за что? — спросил он.
-Понял. Можно я схожу к клубу? Кинопередвижка приехала. Место займу.
-Что ты понял? За что же?
-За то, за что тебя уже не порют.
-Подрасти тебе еще надо. Глупо целоваться в таком возрасте, — постарался объясниться отец.
-Ладно, папа, я все понял. Я пойду.
***
 К сельскому клубу тянулись люди. Туда из Обшаровки приехали специалисты Дома Быта и киномеханик. Настя тоже прибежала в клуб, делать завивку. Мужу она ничего не сказала, хотела неформального сюрприза. Она целых полчаса потратила на парикмахера, получилась кудрявой, как барашек с ридикюлем. Ее лицо стало узеньким. Она была горда собой и даже купила  ситцевый халат, с черной каймой по бортам, розовыми пуговицами, напоминающими свиные пятачки. Настя переоделась у Фоминых, подкрасила брови и предстала перед мужем во всей красе. Тот поморщил нос. Поздно супруга спохватилась, как ни вертелась, ни дождалась ласкового слова, не дождалась. Она скинула халат, повязалась платком до бровей и стала накрывать на стол. Оказалось, что и готовить умеет. Сашка исходил слюнями за спиной отца. Тот увидел это и посадил сына на колени. Они улыбнулись друг другу, с удовольствием поели куриных котлет, щей с салом, румяной гречки с зеленым луком, дранников со сметаной. Так обильно их еще никогда в жизни не кормили. Настя налила Степану вишневой настойки. Он отказался, икнул, встал из-за стола и буркнул: — Завтра картошку вари, а то чего-то не хватает. Не привык я к городской еде.
-Картошка — недоволен. Нет картошки — недоволен. Чайком тебя буду поить, как Рыжая, — упрекнула мужа Настя.
-А меня? — спросил Саня. – Я тоже по чаю мастак. Особенно с вафлями. Только я шоколадные не люблю.
-А ты, марш спать. Завтра проверю, что на огороде сделали, — дала волю голосу Настя.
-Я с папой веники вязал, — сказал сын. – Паша не разрешает мне ведра таскать. У меня еще позвоночник не окреп.
-Жрать полными ложками - окреп позвоночник, а маленькое ведерко принесли, так не окреп, — уже спокойнее сказала мать, видя, что Степан довольно гладит живот и видно даже дремлет.
Настя огрела сына грязной тряпкой. Тот кубарем вылетел на улицу. Он все же слышал, как отец ударил кулаком по столу. Тарелки подпрыгнули кверху, гремя ложками. Ничто не разбилось.
Вскоре Настя тоже вышла на улицу, перекрестилась. – Ну, и слава богу, — сказала она. – Вздремни, вздремни часок. Самый жар сейчас на улице. А я тебе рубашку простирну. И высохнет. А не высохнет, так прохладнее будет.
Насте хотелось бежать к Нинке, рассказать про чудеса, но вовремя одумалась. Решила, что никто в мире не должен знать о ее походе в Херсаново, деревню ведьм  и шушер.
 ***
К вечеру деревня собралась у клуба. Киномеханик развесил на стене здания простыню, заменяющую экран, прошелся по рядам, собрал с людей по 20 копеек, выгнал ребятишек.
-Кино про голых баб, - сказал он. –  Зарубежное.
Павел расположился на штабеле кирпичей, укрытых ветками клена. Его не заметили. Фильм на самом деле был для взрослых. Как его и выпустили в прокат. На экране появились женщины, с голыми грудями, вымазанными охрой. Они пили вино из золоченых черепов. Разнесся сладострастный вздох мужиков и ругань баб.
-Ты чего показываешь, - громче всех кричала Маня-монашка.
-Крути, крути, - ревели мужики. – Что мы грудей, намазанных горчицей, не видели?
Паша заерзал на кирпичах, смачно плюя. К нему забралась Фомка.
— Они сиськи в горчицу окунули, чтобы ребятишки не сосали, — сказала она. Мальчишка стал спихивать ее. Фомка упорно сопротивлялась. Их обнаружили и прогнали.
-Я тебе этого не прощу, помочусь в чернильницу. Такое хорошее кино не дала посмотреть, — пообещал Павел.
Драка тут же возобновилась. Шустрая девчонка мало чем уступала неповоротливому соседу. Злые, они разошлись по домам.
-Сиськи просто ни разу не видел, — кричала Ленка через забор. – В женские дни к бане приходи. Мужики там со стекла краску сцарапали. Все про это знают.
-Да. И никто не ругается?
-Не знаю. Я в щелки не смотрю. И кому ругаться-то. Все бабы довольны, что их красотой кто-то любуется.
 
Павел вспомнил про брата, полез на сеновал. Сашка там был один, чуть не плакал. 
-Ночь, а тебя все нет, — проскулил он.
-Спи. Какое кино привезли. Толя смотрит. Я с Фомкой подрался, нас прогнали. Киномеханик злой приехал, добрый бы дал посмотреть.
-Какое кино? Про балбеса?
-Про голых мадам.
-Это грех.
-Клуша что ли сказала? Отца она родила.
-Она?  Такая старая? А Фомку зачем бил? Лена  мне блинчиков фальсированных приносила.
-Ты должен был отказаться. Мы не поберушки. Ты выдал меня Фомке, что  в кино побежал?
-Нет. Я и от блинчиков отказывался, — вздохнул брат. — Она отказ не приняла. Три тебе оставил. С творогом. Ешь. Мама котлеты жарила. Вкусные. Лучше нашей мамы нет.
-Конечно, она же наша мама. Только есть ночью, не разрешает. Как нас мамка стала вкусно кормить. С чего бы это?
-Не нас, а папу. Но и нам теперь хорошо. Мне папа все дает. А я знаю с чего. Я слушал их разговор. Она не хочет, чтобы отец у председальши ел. Он пообещал.
Санька вытащил из уголка литровую банку с чаем, блинчики, хлеб и вареные яйца. У Пашки заметно поднялось настроение. Он очень любил поесть, особенно ночью. Звездное небо, прохлада, а он романтично ест.
 
В доме у Лядовых погас свет. Супруги легли на полатях. — Спишь? — спросила Настя мужа. Тот промолчал. — Твоя матушка завтра букетики повезет на базар. Ты попроси у нее десятку. Я семь рублей людям должна.
-С получки отдашь. На что должна-то?
-Масло ведь брала. Вас кормлю.
-А я думал, что на кудри не хватило. Не идут тебе кудри.
-Все так ходят. Что мне от людей-то отставать.
-Да, я ничего не говорю. Завила, что же из этого. Ты же женщина. Красиво. Но привык к тебе к другой.
Степан засопел. Жену  целовать ему не хотелось. Он бы бросил ее, дом, пасеку, но жалел детей. Настя, не дождавшись ласки, встала с постели и легла на лавку.
«Хоть бы ты грохнулась, — подумал Степан. Это тут же и произошло. Настя поохала и вновь полезла на лавку. — Вредная баба».
-Степа, ты меня не любишь. Пусть. Дай детей поднять. Паша уйдет в армию. Младшего дотрясу сама. Обстирывать тебя буду, кормить сытно. А остальное? Поступай, как хочешь. Только потихоньку, не смеши людей, не унижай меня. Может и я чье-то счастье, да повязанное тобой.
-Я тебя бил разве? Что еще-то надо? – не выдержал мужик.
-Чтобы любил, хочу. Чтобы на колени сажал и ласкал по спине. Разве тебе все объяснишь. Мужлан деревенский.
-Какие мы романтичные. Поздно об этом. Кто любил — разлюбил. А искать я никого не буду. Если я сказал, так тому и быть.
 Настя долго разговаривала, не заметила, как и заснула. Степан встал и убежал к Ольге. Там его ждал другой мир. Там было все, и полная страсти любовь, и вкусное угощение, и разговоры о политике, литературе, космосе. Ольга была очень грамотной женщиной. Говорили, что в деревню ее выслали за аморальное поведение,  но прямых доказательств этого ни у кого не было. Степан знал, что родилась она в Питере, а работала раньше в Москве.
Но и у Ольги Степан чувствовал себя неуютно. Через час он вернулся домой. Настя спала. Что делать, Степан не знал. – Пусть все течет своим чередом, — решил он. – Надо прекращать походы к Ольге. Ничего мне это не даст. А ей семья нужна. А то все будут считать проституткой. А она не такая.
Ему казалось, что кто-то говорит ему тихо: «Слышу, слышу». Он окрикнул Настю, но та спала.  – Чего не почудится, — решил он.
 ***
Захарьено располагалось недалеко от старинного, захиревшего села, Херсаново. Раньше оно славилось ведьмами. И не все они там перевелись. Самой известной  была Василиса Карповна. Утром Настя занесла шушере десять рублей, пяток яичек, ведерко молочка, поблагодарила и пошла в дом Василисы. Этот дом знали все. Однако, ведьма ее не приняла.
-Пойдешь к шушере, скажешь, что я велела обряд с килькой сделать. И доплатишь ей еще. Все бы вам за так колдовать, а потом чудеса к вам не приходят. К жадным они не любят ходить.
-Разве я жадная. Я шушере ведро молока принесла. Десять рублей, - обиделась Настя.
 Дом шушеры будто зазывал Настю. Даже дверь была открыта. Она уже боялась его. Настя вновь зашла туда. Шушера начала сразу же: - Нажаришь кильки с луком, отдельно картошки. Дашь ему, а косточки и кишки в мешочек складывай. И приговаривай: «Мне мое, твое тоже мое». Отнесешь мешок к дому соперницы и вывалишь на угол. Но пойдешь не к своему дому, а к чужому. Чтобы соперница запуталась. А потом купишь новые тапочки, оденешь их на руки и поползешь к порогу, говоря: «Суженый, ряженый, забудь другие пути, кроме дома моего». Тапочки поставишь на три дня под кровать. И деньги на тапочки не жалей, купи самые дорогие. Тогда и жизнь у тебя будет зажиточная, - сказала шушера. -20 рублей гони.
-Так дорого?
-Цена стандартная. Не заплатишь, пожалеешь. Уйдет он от тебя к Рыжей бабе червей.
Настя долго считала трешницы, думала,  что шушера пожалеет ее. Как бы ни так. 
-Четвертая часть зарплаты. Я за эти деньги неделю работаю.
-Я тебя сюда не звала.
-Извините, боязнь моя во всем виновата. Действует, действует ворожба.
-Мне ли этого не знать. Я же шушера, ведьма, слышащая шепот.
 С этого ли, да Степа успокоился. С женой ласковее не стал, но не чурался, спал в одной постели, с Рыжей не встречался. Настя оттаяла. Ее сделали начальником почтового отделения. Начался самый счастливый период  ее жизни. Она даже бусы себе купила, сиреневый шарик, зеленый. Только иногда снилась ей ведьма, отнюдь не шушера, а Василиса Карповна. Она, как страшная ворона, каркала: — Не будет у тебя других мужиков. Вообще скоро не будет мужиков. Станешь ты принцессой небесной, чистой и непорочной.
Просыпалась Настя в холодном поту. Отсутствие мужчин в дальнейшей жизни ее не пугало, пугала сама ворона. Она очень боялась перемен в жизни. Любых. И она знала, что они будут. Только какие? Настя и гадать пыталась, и ворожить на бобах. Но будущее ее было покрыто мраком. Тапки, прикупленные для ворожбы, она изрубила топором. – Что будет, то и будет, — решила женщина. – Прости меня, господи, что согрешила пред тобой.
Насте стало все чаще казаться, что люди шепчутся ей вслед.  Однако Нина ее успокаивала.
-Клянусь тебе, перестали они встречаться. Давно бы все стало известно, — убеждала она соседку. – И пить он вроде меньше стал.
-Меньше, как бы ни так, — вздыхала Настя. – Просто я вкуснее стала готовить, и ухаживать за собой. Вот он и остепенился. За добром добра не ищут.
 Итак, изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Снег падал, и таял, дождь шел и уходил в землю, трава цвела и вяла. Настя не хорошела, а рыжая становилась все краше и краше.
-Нина, может золотую фиксу поставить? – вздыхала Настя каждую весну, и шла в сад, смотреть на белый листопад. — Как прекрасна эта иллюзия снега. Жизнь питается другими жизнями. Иначе нельзя. Эти вешние лучи точат чьи-то зубы. Жизнь бесконечна при единственном условии – вечной смерти. Что ждет моих детей? До философских ли размышлений простой крестьянке. Толя, несомненно, самый умный. Он будет директором. Павел дальше тракториста не продвинется. Но он старательный. Орден получит за пахоту. А Санька — тот спортсмен. Куплю ему лыжи и коньки. Три моих сокровища. Странно, но я чувствую себя феей весеннего сада. Или японской богиней природы и красоты. А современное искусство – это суета, воспевающая скуку жизни. Трагическая история. Почему я такая умная? Нельзя, чтобы люди знали это. Умным людям в жизни не везет. Бог и так дал им многое. А земные блага наглым дуракам достаются. И главная дура в этой жизни – Ольга Сергеевна.
И еще, каждый год, ходила Насте к шушере. И носила ей все большую и большую сумму денег. И когда сумма дошла до 25 рублей, то Настя решила, что колдовство грех. – Буду в церкви святым иконам молиться. От них толку больше. И в ад на том свете не попадешь. Или никуда не ходить, пока муж не закуролесит.
Настя подошла к столу, где лежали книги младшего сына Сашки и открыла первую попавшуюся. – Ужас какой, — закрыла она книгу минут через пять. Зачем Данко вырвал свое сердце. Подумаешь, темно. На ощупь надо ходить. Не было у него доброй матери. Я бы своим детям никогда не разрешила вырывать сердце. Это же верная смерть. Нам таких книг читать не разрешали. К чему школа катится. А следом за ней и вся жизнь. Про колобка надо читать. Про бабу Ягу. Там совсем не страшно. Разве зубатый волк.
4. Разорванное сердце матери. 1973г.
 Настя не заметила, как Толя вырос, уже заканчивал школу. К экзаменам он не готовился, загорал, играл в карты, катался по окрестности на мотоцикле. Настя ласково журила его.
 -И зачем я только мотоцикл тебе купила, - ворчала она. – Умница ты моя.
— Да, сдам я экзамены. Еще никого не оставили на второй год, — отмахивался сын. – Учителей за это уволят с работы. А что им в школе не работать. Не в совхоз же идти.
-Умница, — восхищалась Настя сыном, — зубрил бы, как Павлуша, в институт пошел. Не с мужем, так с сынком мне очень повезло. Весь в меня угодил. Лишь бы судьба у тебя была иной. Мамка готова взять на себя все твои беды. Я бы просто вырвала свое сердце и освятила тебе путь в будущее. Ой, это же этот урод вырывал сердце. Было бы ради кого. То же мне народ.
Сын с недоумением посмотрел на Настю. - Нет у меня бед, — огрызался он.
 Толик не собирался  оставаться в деревне. Сдал он экзамены на тройки и сказал матери, что едет поступать  в техникум, в Обшаровку. — Живи рядом, у моего подла, — отмахнулась мать. — Будешь на молоковозе работать,  потом директора возить.  А там и парторгом станешь. А из парторгов и директора можно попасть. Сначала дадут совхоз похуже. Там воровать легче. Я раскину карты. Посмотрю, что ждет тебя.
-А ты умеешь?
-Долго ли научиться. И буду гадать людям за деньги. Все прибыль. Другие дурят людей, и мне значит можно. Чем я лучше. Или хуже надо говорить? Как  говорю, так буду говорить.
-Тоже мне гадалка. Для этого даром надо обладать.
-Не говори глупости. Главное, обмануть человека, чтобы поверил в тебя. Попрошу Нинку Фомину. Та всей конторе гадает. А конторские зря гадать не будут. Угадывает она на двести процентов. 
Не знала она, что сын давно не прислушивается к ее мнению. Деревня готовилась к школьному выпускному балу. У захарьенцев появилась новая забота — приодеть чад. Деньги у Лядовых  были, на трех сберкнижках хранилось 8 тысяч. С лихвой хватило бы на две машины. Одна книжка была именной, а две на предъявителя. Деньги-то текли за счет незаконной продажи леса Степаном. Боялась Настя, что у милиции вопросы появятся. Вот и оформила вклад на предъявителя. Ах, как беспокоилась Настя за сбережения. Вдруг реформа. И начнут проверять - чьи вклады.
– Свалю все на свекровь. Это она спекулирует иконами. Что ей старой сделают? Ну, посадят. Бесплатно поест государственной еды. Я бы и сама посидела, не было бы совести. К Фоминой пойду. В окно ее надо посматривать, как вернется с работы.
А Нинка и сама к соседке забежала, принесла чужую газету, которую Настя по ошибке сунула ей в почтовый ящик. Да, у Фоминых висел почтовый ящик, у одних на всю деревню. Настя тоже все хотела повесить, но денег было жаль. А делать из фанеры было не престижно. Кто позавидует куску фанеры от старой посылки.
-Нина, мне погадать надо, — сказала Настя подруге.
-Что, опять стала замечать неладное. По селу слухов нет, — присела Фомина на уголок стула, так у культурных людей полагалось.
-На Толика я хочу погадать. Что, да как у него сложится. Женить бы его сразу, чтобы в армию не загремел.
-Давай, я карты всегда с собой ношу. Думай, о чем хочешь узнать.
И Нинка стала умело раскладывать карты, смахнув со стола крошки прямо на пол. Интеллигентная все же женщина, чтобы крошек не замечать.
– Я еще никому никогда не ошиблась, — приговаривала подруга.
-Винни-то к плохому, — показала Настя на шестерку.
-С чего бы это? Это дальняя дорога.
-Какая еще дорога. Знаешь же, никуда я его не пущу.
-Уйдет, уйдет он от тебя. Ему и ранний брак выпадает. И ребенок. Может обшаровскую девушку возьмет.
-Перегадай.
-Ну, сейчас три карты вытяну. Ага. Уедет, и надолго. С тобой он жить не будет. И путей у него несколько. Мне еще ни разу не выпадало, чтобы все три карты шестерками были. Поездит он по стране. Помяни мое слово.
-Водителем будет, вот и поездит. Про женитьбу смотри.
-Жена местная. Жить он с ней не будет. А она тебе приглянется. Всем девка хороша.
-Ни с кем он не дружит. Рано ему. Наврала ты мне с три короба. Лучше бы я и не гадала.
-Так я же гадала-то, - обиделась Нина. –Думай, думай.
 Когда подруга ушла, то Анастасия Семеновна  решила спрятать свои сберкнижки подальше, взять в долг деньги у Фоминых, купить сыну настоящий костюм, фабрики «Заря». Знала бы она, какие траты, разор ей грядет, сделала бы аборт 18 лет назад.
 Вода в Искорке прогрелась. Молодежь уже купалась. Толик поехал на реку с Викой и Любой Ложкаревой. Со второй девушкой парень дружил полгода. Люба попросила поучить ее плавать. Это была игра, но Толику не понравилось. Он намучился с ней, всю воду перемутили.
-Хватит, — решительно сказал он. – Ты же умеешь плавать.
-Ничего не заметил? — спросила она. — У меня животик появился.
-Ты всегда была пухленькой.
-Я беременная. Не знаю, что делать,  расскажу родителям, — выпалила Люба.
-Нашла, кому говорить. Они у тебя не просыхают. Сама принимай решение. Поговорю с отцом. Он даст денег на аборт. К матери даже не сунусь. Убьет обоих.
— Буду рожать.  Женишься на мне? Пьяницей я не стану.  Насмотрелась на своих.
— Каковы родители — таковы и дети. Мать не разрешит мне жениться на тебе, — четко сформулировал свою позицию Толик. –Она богатую будет искать. Нищие нам не к чему.
-Видно, не нужна я тебе. Значит, и ты мне не нужен. Уеду к тетке в Погост, и рожу там. Я никому и не скажу, что ты отец ребенка, но в свидетельство о рождении все равно впишу тебя. Трус мне не нужен. Как-нибудь выживем. От алиментов я не отказываюсь. Придется принимать участие в воспитании сына. Я хочу сына.
 Люба оделась, окрикнула загорающую подружку Вику. Девушки пошли в село. Вика знала секрет подруги. Прощаясь на развилке дорог, она посоветовала все рассказать Груне. Когда Люба пришла домой, то увидела мать работающей. Груня стирала простынь. - Мама, не будешь ругаться? — спросила дочь.
-Когда это я ругала лебедушку? Ты свет моей жизни.
-Я беременна.
-Ах, ты, стерва. Тебя мне мало. Еще спиногрыза твоего корми. От кого?
-От Толяна Лядова.
-Настя не породнится с нами, той представительную  невесту подавай. С Викой не делилась проблемами? Сплетен не хватало.
-Нет, — соврала Люба. — Аборт делать не буду,  хочу ребенка. Уеду к тетке в Погост.
-Не очень-то далеко. С ребенком тебя никто не возьмет. Надо делать аборт, просить у Насти денег. Иначе тюрьмой пригрозим. Тетке братца твоего хватает. Не хочет жить с мамой. Вот над кем аборт надо мне было делать. Пьяницей меня обзывает. В каком дворе у нас не пьют? А здесь сын родной отвернулся от мамки. К тетке уехал жить.
-Не буду я никому грозить. Толя меня не насиловал. Я все сделала по согласию. И не жалею об этом. Он хороший. Высокий.
-Мужики во всем виноваты. Разве хрупкой девушке отбиться от кавалера, — села Груня на пенек и бросила простынь в пыль. Люба подняла ее, достирала сама. Люба постоянно скандалила с родителями. Дети завидно отличались от родителей. Ленивые, вороватые Генашка и Груняшка сельчанами не уважались. Их звали Шерочкой с Машерочкой, как французов. Генашка, отец Любы, пришел домой в пять вечера, принес бутылку. - Мать, я с вкусненьким гостинцем, — крикнул он.
-Прячь пока, дочь у нас забеременела.
У Генашки выпала бутылка и разбилась. — Ах, хрен твою за шиворот, — выругался он. — Что делать-то?
-Замуж выдавать, — заорала Груня.
-Я про водку. А с кем попуталась дочь?
-С Лядовым. Денег просить надо.
-Настя скупа, — вздохнул Генашка. — Степана  я боюсь. Кулак-то, что молот. Надо Толю искать. С ним и говорить. Эх, не умею я женских проблем решать.
-Ты своих-то решать не можешь. А партия для Любы хорошая. Кому она еще нужна.
-Красивая девушка. Найдет и ее сердцу радость, - чуть слышно сказал Генашка.
 Ложкаревы все же выпили по рюмочке, для смелости, отловили Толика на речке.
Он не думал, что Люба расскажет все родителям, даже растерялся. — Пусть мать даст денег,  все забудем, — успокоила его Груня.
-Мать? Она живьем меня съест. Наивные. Идемте к нам. Дома поговорим. Я сам только узнал, что она забрюхатела. Мать кондрашка хватит. Она вчера карвалола купила в аптеке. За сердце все хваталась. Но так и не выпила ни капли.
-А, при сердце, пить нельзя, — поддакнула Груня. Гена хихикнул, предвкушая выпивку. Запой, загул, свадьба, похмелье.
 У Насти сжалась грудь, когда сын привел в дом Ложкаревых. Должно было произойти что-то из ряда вон выходящее, чтобы такое случилось. Их даже на поминки не приглашали. На поминках они пили до упада, вырывали стаканы у соседей. Лядовых же на селе уважали. Жили Лядовы без выхвалки, но справно. Настя экономила на всем: на еде, зубном порошке, одежде. На деревне это лишь приветствовалось. Гости прошли за стол. Степана  не было. Настя смотрела затравлено.
— Разговор у нас будет долгим, — сказал Генашка.
-Делать мне больше нечего, выкладывайте  и выметайтесь, — возразила хозяйка.
-Мы не торопимся. Угощай, договоримся, — не уступал гость.
-Мама, их Любка беременна от меня. Дай им денег, пока не поздно. Они сами найдут врача, — решил прояснить ситуацию Анатолий.
Настя разволновалась, глаза ее забегали, мысли заскакали. Люба ей нравилась. Никто из захарьенских баб не мог сказать о девушке плохо. Ее брали в любую бригаду, иного мужика могла заменить. К тому же ее считали красавицей. Румяная, с солнечными волосами, пышной грудью – она привлекала ни один мужской взгляд. И все знали, что ее родители живы, лишь благодаря ей. Она их и из снега вытаскивала, от ядов отхаживала, даже от голода спасала. Не девушка, а золото. Настя встала, свела брови и грозно сказала:
-Никакого аборта. Погубим девку. Невеста она завидная, если огородить от родителей. Отказываться от своего не будем. Село меня осудит в первую голову. Готовьтесь  к свадьбе.
Груняшка и Генашка растерянно переглянулись. Не ждали они такого результата.
-Какая свадьба, — сказал Толя, — я не хочу,  в армию пойду. Я еще молодой, связывать себя по рукам и ногам. Сама виновата, что залетела. Надо было с подругами посоветоваться, прежде чем лезть под меня. Сбегу. Я себе найду другую женщину. А на этих, Шерочку с Машерочкой, смотреть не могу. Уроды слюнявые.
-Мы не хотим, — поддержала его Груня.
-А вас и не спрашивают, — отмахнулась Настя. — С Любой все решим. После выпускного бала и сыграем свадебку. И будут там Любе и зажигательные танцы, и душевные слезы подруг. Я платье ей куплю, и туфли. Сделаю сказку своими трудовыми руками. У самой-то ничего этого не было.
-Не согласится она, — сказал Генашка.
-Вот ее и спросим, — ответила тверже хозяйка. — Это же ваша дочь. Неужели нет совести хоть на самом донышке стакана? Любу в обиду не дам. Благословите ее, и дорогу к нам забудьте. Дом подпишите под дочь, а то пропьете. А теперь выметайтесь, пока кочергу не взяла. Я даже очень рада породниться с такой королевой. Ее я на руках таскать буду, пылинки сдувать. А сын мой не дурак. Все поймет со временем. Лучшей пары для него и желать не надо.
Толик первым выскочил из-за стола. Диктат матери его уже достал.
-А обмыть? — спросил Генашка.
-Еще чего. Дочь у вас умница, а вас мне в дуст, — указала Настя гостям на дверь. – Вон отсюда, пока за мужем не послала.
Когда Настя осталась одна, то потянулась к пузырьку с карвалолом, и упала на пол. В сознание она пришла от похлопывания по щекам. Соседка Нина держала у рта ложку с лекарством. Рядом стоял сын Санька. Видно, он и нашел лежачую мать, и сбегал к соседям. Настя выпила лекарство и сказала: — Правы были твои карты. Сожги их. Недоброе они людям несут.
-Пришла в себя? – спросила соседка. – Эх, и напугались мы. Особенно, Саня. Прибежал ко мне, слова сказать не может. Кричит, что ты умерла. За медичкой-то сбегать?
-Лекарство выпила, теперь мне полегчает. Как легко разорвать материнское сердце, в дребезги, в клочья, в лоскутки. Полежу немного. Что-то тяжесть какая-то. И голова кругами идет, того и гляди отвалится. Счастье-то какое. Вот и дожилась.
Нинка помогла подруге прилечь. Что-то пошептала Саньке. И ушла.
-Что-то будет, - ворчала она всю дорогу до дома, целых сто метров. 
5. Бал.
 На школьный бал приходила вся деревня.  Праздничные столы установили в спортзале. Настя ждала, что ее, как заведующую почтой, пригласят особо. Не знала, что  Степан уже отказался, не хотел сидеть между женой и Ольгой Сергеевной. Обстановка у Лядовых была напряженной. Настя ходила с веником в руках.
— Я знаю, в чем дело. Мамка от этого порвала сердце в лоскуты, — сказал Павлушке младший брат. — Ребятишки говорят, что Люба Ложкарева беременна от Толика. А он на ней не хочет жениться.
-Вот дурак, — закатил Павлушка глаза. — Я бы хоть сейчас женился. Люба хороша. Пошли на бал. Сядем на баскетбольный щит, чтобы все видно было.
-Обломим щит, больно ты тяжелый, — посмотрел Саня на брата.
-Я уже сидел. Матери там не будет, согнать  некому. Директор не полезет за нами. А мы его не услышим.
-А почему мамы не будет? Я видел, как она губную помаду покупала.
-Папа не хочет с ней идти. Она ему надоела. Одна мама не пойдет.
-Ты что говоришь?
-Он разлюбил маму, - равнодушно ответил Павел.
-Но почему? Мама такая у нас красивая.
-Я не знаю. Я в женщинах еще ничего не понимаю. Наверное, все дело в сексе.
-В чем?
-Я объяснить тебе этого не смогу. Это тебе не жираф.
 
Братья побежали в школу. Им пришлось протискиваться в зале. Павел подсадил Саньку прямо в корзину. Сам уселся на щит. Они осмотрелись.
- Здорово, -сказал Саня. Они выискивали глазами невесту старшего брата.
Люба приютилась на углу стола, плохая примета. Старухи говори, что тот, кто сидит на углу, не выйдет замуж. Разве брат стоил этой девушки, сдобная булка, слезой умытая. Павел залюбовался ее. Он был себе на уме. Прогулки с поцелуями вызывали у него улыбку. Его тянуло не к девочкам, а к зрелым женщинам. Он мог часами наблюдать, как моются в реке доярки. О стекла в сельской бане он протер лбом. Что такое секс, парень объяснить не мог, но понятие он имел. Онанировал с девяти.
 Начались танцы. Лядов спрыгнул вниз и пригласил Любу. Он выглядел старше своих лет, был здоровый, хоть седло на спину вешай. В драке Павел забивал  старшеклассников. Он с Любой потеснил более мелкие пары. Павел танцевать не умел, лишь топтался. Люба вела его, а он упирался. Они хохотали. — Почему Толи нет? — спросила Люба. — Пусть не боится, навязываться я ему не буду.
-Не хочет терпеть диктат матери. Он не такой покладистый, как я. Я бы на тебе два раза женился.  Почему села на угол? – поинтересовался Павел.
-Свадьба вряд ли будет, — взгрустнула Люба. Улыбка сползла с ее лица. —  Виной окажется примета. Люди все вспомнят.
Люба подошла к столу, взяла кусок торта и понесла его Саньке. Пашка в это время разыскал старшего брата, приволок под щит. Тот отпихнул его и подхватил Любу под локоток, увел на улицу. Шепоток пролетел по лавочкам. Парень вскоре вернулся. Он  ненавидел Ольгу Сергеевну, но сам подошел к ней. Слухи по деревне летят быстро, особенно, если у подруги Вики, язык не сидит на месте. Ольге было жаль Любу. Но свадьба бы решила многие проблемы. У девушки появится свой дом. Она отмучается от алкашей родителей. Ольга велела парню приносить заявление и отошла. Она была раздражена. Степан не пришел. За праздничным столом ей надоели ухаживания  директора совхоза. К ней подошел Павел. — Толик уговорит ее сделать аборт, — сказал он председательше.
-Врач не пойдет на это. Штамп в паспорт я им все равно поставлю. Проводи меня домой. Неуютно здесь, — попросила женщина. – Выпила я лишнего.
-Не обращайте на Толика внимания. Он зол на весь мир. Мстит и вам, и матери, и нам с Сашкой. Он весь мир ненавидит.
 Ольга Сергеевна попыталась идти, ноги не слушались. Павел помог ей. Он был ее воспитанником, ее и ее книг. Школа не дала столько, сколько эта одинокая женщина. Непонятна была ненависть сельчан к Ольге. За последние пять лет к Захарьено провели дорогу, линию электропередачи, построили  клуб. Село заметно преображалось. Толька же  был готов убить Ольгу, поддерживал любую сплетню об отце. Настя с трудом удерживала в равновесии хрустальную систему отношений между Лядовыми и рыжей председательшей.
Павел сам открыл дом, усадил Ольгу на диван, согрел ей чай. – Усните, — попросил он. Я дверь на ключ закрою, в окно потом выберетесь. Замок обязательно надо повесить, чтобы вас не беспокоили.
 После бала Настя погадала себе. Но у нее ничего не получалось. Она стала готовиться к свадьбе, собралась в столицу за продуктами. Мужа она тащила с собой. Тот понимал, что одной Насте будет трудно таскать сумки, согласился с ней. Детей они бросили на старую Клушу.
-Что, у брата правда свадьба? – спрашивала Павла и Саньку вся деревня.
-Я ничего не знаю, отвечал Павел.
-Правда, — гордо отвечал Санька. – Я только точно не знаю когда. Меня в известность не ставят, но родители уехали в Москву за продуктами. Апельсинов привезут, копченой колбасы.
Все село ждало новостей.  Мало кто думал, что Настя согласится на эту свадьбу.
6. Московские шефы.
 Родители уехали. Клуше было не до внучат. Павел тут же  перешел на круглосуточное дежурство у общежития, где жили столичные шефы, приехали свеклу полоть. Среди них выделялась московская красавица, Алла Нефедова. На нее засматривались все мужчины Захарьено. Она держалась достойно, не давала повода. Отчего-то Павел решил, что именно она станет первой его женщиной.
На маленького Саньку пала забота о хозяйстве. Ему приходилось  отлавливать братьев, чтобы кто-то из них подоил Нарядку. Сам Санька не умел этого делать. А Нарядку было жаль. Санька прибегал к совхозному общежитию и скорбно молчал, пока братья не смилостивятся.
 Скучающая в деревне Алла Нефедова подружилась с Леной Фоминой, обучала глупышку жизни. Ленка научилась от нее и брови выщипывать, и тени накладывать, пользоваться крем-пудрой, губной помадой. А какие духи были у Аллы, целую неделю пахли. И Ленка оказалась полезной для москвички. Она уже несколько раз водила ее к самой Василисе Карповне в Херсаново. И вредная ведьма принимала Аллу. Видно, та хорошо оплачивала ее работу. – Как вы ее не боитесь? – спрашивала Ленка старшую московскую подругу.
-Сильная ведьма, — восхищенно говорила Алла. – Только в маленьких деревнях такие и остались. В Москве одни шарлатаны.
 Фомка продолжала враждовать с Павлом. Она похорошела, вертела парнями, но не соседом. Слишком циничен и своенравен был Павел Лядов. Однако, Лена держалась за него.  У парня был мотоцикл, крепкие кулаки.
 В субботу деревенская молодежь поехала в Погост на танцы. Погост был самым крупным селом в районе. Туда даже из Обшаровки ездили танцевать. В клубе был свой вокально-инструментальный ансамбль, ВИА.
Хитрый Павел со всеми не поехал. Он остался в общежитии с московскими шефами. Большинство из них на выходные домой, в столицу уехали. Алла Нефедова не поехала. Павел сразу же предложил ей покататься на мотоцикле. Красавица поразмыслила, и все же согласилась. - Я никогда еще не садилась на мотоцикл, -сказала она. –Наверное, это экстремально. Ветер, последние волосы сдует.
-Шлем с очками есть. Мушкара в глаза не залетит, — обрадовался Павел, что ему сразу не отказали. У него были свои цели. Павел не ожидал такой удачи. Алла села к нему. Они заехали на высокий берег Искорки и встали. Сирень уже отцвела, но терпкий запах подсохших соцветий терзал ноздри. Павел еще днем нарезал в этом месте кустов и натыкал их вместо кулис. Он тщательно подготовился. Парень решился соблазнить москвичку, понимая, что шансов у него мало. Но если не москвичка, то кто же. Деревенских женщин он побаивался. Еще матери пожалуются. Действовал Павел осторожно, исподволь. Алла села на брошенную им рубашку.
-Давай искупаемся, — предложил он.
-Купайся, я посижу.
Алла в деревне скучала. Она и к ведьме ходила лишь по одной причине, развеется. И развелась. Ведьма ей такого наговорила, что хоть в петлю лезь. Нельзя сказать, что деревенские мужчины ей совсем не нравились. Она, конечно, привыкла к лоску. Но был в Захарьено один человек, от которого опытную куртизанку бросало в дрожь. Алла обращала внимание на лесника – бородача, Степана Лядова.  Мальчишка был чертовски похож на отца.  Он разделся, размял руки. У него были толстые запястья, стандартный ремешок часов застегивался там на последнюю дырочку. Он искупался и лег на живот, не зная, что предпринять дальше. Она погладила его по голове. — Павлушка, польщена, что привязался ко мне, ты чуть старше моего сына.  Ему  9 лет.
-Не понимаю чего-то, — скрипя зубами, выдавил парень. — С кем же ребенок? Это же не деревня. Он сейчас живет один?
— Я не могла отказаться от поездки, меня бы не поняли в институте. С ним соседка возится. Мужа у меня нет. А значит и свекрови. Как-то все случайно получилось. Но я не жалею. Когда бы еще собралась родить. Никогда. Это правда.
Павел вновь побежал в воду. Он, из-за неопытности, трусил, понимая, что  прояви он настойчивость,  женщина бы уступила. Алла любовалась им.
— Моя коллекция и так обширна, — ухмыльнулась она. — Походи ребенком. Позже поймешь, как прекрасно томиться. Взрослые мужики томятся. И ничего. Я такая. Я коварная. А ты еще глупый.
Павел вышел на берег, слегка обтерся, стянул трусы и отжал их. Его мужское самолюбие было ущемлено. Холодная вода отрезвила его. Он не стал унижаться, оделся и сказал: — Отвезу вас  в Захарьено. А сам поеду на танцы. Потанцую.
-Я сегодня уеду в Москву, соскучилась по сыну, — решила она. — Хватит провинциальных приключений. Работать я больше никогда не буду. Уволюсь из института.
 
Лена Фомина очень удивилась, увидев мотоцикл соседа в деревне. А еще удивительнее для нее было то, что с ним приехала Алла. Девочка специально на танцы в Погост не поехала, чтобы посидеть у москвички в общежитии. На выходные там опустело.
Лена испугалась за Аллу. Но та легко спрыгнула с сиденья. — Девочка, я решила вернуться домой, — сказала Алла. — Поможешь собрать вещи. Косметику оставлю тебе. Помни, чему учила, пригодится. Может, будешь в институт поступать. Я оставлю тебе свой адрес. Дашь его Василисе Карповне. Может, переночует хоть у меня. Я знаю, что она бывает в столице.
Танцы в Погосте уже начались. Музыка «орала» на все село. Можно было даже не заходить в зал. Но каждый уважающий себя человек платил за вход. Стулья в зале сдвигали в сторону. Толя Лядов сидел в тени. Вика гладила его по ноге, а простушка Люба не замечала этого. Зато заметила ее тетка.  Она отозвала зятька и заявила: — За племянницу яйца оторву. Отец продал ее за бутылку, но есть  я. Держись от Вики подальше. Она такие гадости про мою племянницу рассказывает, что даже повторить стыдно.
-Забери свою жирную племянницу хоть сейчас. Она сама во всем виновата.
Тетушка с размаху ударила Толика, тот к стене отлетел. Баба встряхнула добрым телом и пошла прочь. Стало понятно, в кого угодила юная пава. Люба была очень похожа на тетку.
В Погост приехал Павлушка. В коридоре он  столкнулся с  Викой и  стал жаловаться ей: — Получил утонченный отказ от Аллы. Неужели первый опыт надо набирать у проституток. И где их найдешь.
-Она дура, — ответила Вика. — Где  еще подцепит такого ладного мальчика. В Москве с женщиной ее возраста ни один мальчик из приличной семьи не пойдет. Станешь ты мужиком. Твоего отца женщины ценят. А ты в него пошел. Покажу пальчиком кое-кого, кто не откажет. Ты еще не одну бабу с ума сведешь. Свое достоинство не спрячешь.
-Хорошо бы, а то в дурдоме план по койко-местам не выполняют. Пойду, затащу мотоцикл на машину. Бензин сэкономлю.  Кто за рулем?
-Федор Фомин. С ним мы приехали. Полон кузов.
 Федор Фомин, брат Лены, только пришел из армии. Он казался таким крутым. Павел очень уважал его. Он не знал, как и заговорить с соседом. Но Федор был общительным парнем. Федор, помог Павлу поднять мотоцикл в кузов. От него мальчишка узнал, что в Москве полно проституток. И некоторые даже без денег спят с солдатами.
 Толик в это время пригласил на танец Вику. Тетка Любы вновь сцепилась с ним. За женщину, которую Толик оттолкнул, вступились погосцы.
– Захарьенцы, вы вообще оборзели, женщин бьете, — закричал кто-то неизвестный. Это был лишь повод, подраться. Это дело в деревне любили. Началась драка. На помощь захарьенцам с улицы прибежал лишь Пашка Лядов. Силы были неравными. Клубок тел катался по полу, как рой бандерлогов, сметая все на пути. Бабы радостно визжали. Остановил драку звон разбитой банки. Все уставились на Федора Фомина, который стоял с зажженной спичкой.
— Стоять, — тихо сказал он. — Я бензин разлил. Нечаянно. И стекла на полу полно.
Погосцы поняли, что шутки плохи. Драка остановилась. Захарьенцы выбрались из клуба, сели в грузовую машину Федьки, посчитались и уехали. Лядовых выгрузили на околице. До дома они доехали на мотоцикле. У них  ломили кости. В полдень приехали из Москвы Степан и Настя. Про драку в Погосте они узнали еще на станции. Отец закрыл мотоцикл, разбудил сыновей.
— Пашка, ты гони самогон. Свадьбу сыграем завтра же, пока головы вам не оторвали, — сказал Степан. – Ох уж, это лето. Другие отцы сыновьям радуются. Поменяю вас на девчонок.
-Поменяйте, поменяйте. Платочки им повяжите, — крикнула через забор Ленка Фомина. –Им пойдет.
Потом она потихоньку подошла к Паше и протянула ему конверт, в котором лежали пачки жвачки и зажигалка. – Это тебе Аллочка передала, — сказала она. – Алла в Москву уехала. Насовсем.
-Оставь себе. Я не курю, и жвачку не люблю.
-Бери, бери. Она мне целую коробку оставила. Там и духи, и шоколад немецкий. И кофточка прозрачная. Что-то быстро она собралась. Ты ее ничем не обидел? Хотя чем ты мог ее обидеть. Такая женщина. Нет, мне здесь не место. Москва, и только Москва. Поеду туда. От всех вас. Какой-то страшный у нас угол. Ведьмы, пьяницы, воры. Нет для меня здесь ни друзей, ни женихов.
-Ты из-за ведьм называешь нашу родину углом?
- Из-за людей.
 7. Свадьба.
 Старшие Лядовы, намаявшись в столице, ушли спать в летник. Павел и Толик разожгли печку во дворе. Мимо их дома прошла херсановская шушера.
–Что здесь ходит? – возмутился Пашка. –Надо Любе сказать, чтобы ничего из ее рук не брала. Не к добру это. Что-то плохое она сделать хочет.
К Лядовым во двор явился Федор Фомин. К этому времени самогон уже капал в банку. Его аромат видно и привлек соседа.
-Поехали в Погост, разопьем с мужиками мировую, — предложил сосед братьям. – А то больше нам туда не ездить. Придется свои танцы организовывать. А Зинаида Карташова клуб-то открыть лишний раз не хочет. К тому же, в Погосте выбор девчат больше. Едем?
-Завтра свадьба, самогон  надо выгнать, — ответил Павел. Толька удрученно молчал. Жениться ему не хотелось, но перечить отцу  боялся.
-Давай вкусим, — предложил Федор, — вдруг слабая. Брага могла еще не выстояться.
Павел налил в стаканы пробничек. Они выпили. Первяк был злющим. Пришел Санька. Налили и ему. Тот впервые выпил зелья и схватил сахарницу, стоявшую на открытом окне. Он был не в силах потушить огонь во рту.
— Никогда не буду больше пить эту отраву, — поклялся он, с трудом придя в себя.
Приползла баба Клуша. — Пробовали? — был ее первый вопрос. — Доверить ничего нельзя, водой людей поить будем. — Павел нацедил ей стакан. Она выпила и не распробовала. — Слабоват.
-У меня язык посинел, — возразил Саня.
-Много ли кошке надо, — сказала старуха,, и пошла молиться в угол двора. – Я бы и среднего женила, — ворчала она между молитвами. – Святой Катерине помолиться, да самой замуж выйти. Очень действенная святая.
-Клуша рейтузы не носит, — шепнул Толик младшему брату. — Слабо поднять ей подол?
Санька притащил прут. Клуша пребывала в религиозном экстазе. Внучек приподнял ей юбку и хихикнул. Прутик воткнулся старухе в задницу. Та упала от неожиданности.
— Ах, ****и, — заорала она. — Над бабушкой озоровать! — Она вырвала у внука прут и стала стегать им направо и налево. ****и, во главе с Федором, кинулись прочь, забрались на курятник и стали прыгать там, как макаки, дразня Клушу.  — Бог накажет вас, — помахала она им кулаком. Пашка тут же проломил рубероидную крышу и свалился на нашест. — Боже, когда просишь, не допросишься. Хорошо,  курей не убило,  — перекрестилась Клуша. Павел выскочил из сарайчика и вновь сиганул на крышу. Бабушка пошла успокоить нервы. Выпила и легла. Парни боялись спускаться.
— Притворяется, — заключил Саня. Они растянулись на крыше.
-У меня три рубца на спине, — сказал Федька.
-Ты на наши рожи посмотри, как вчера нас отделали, — ответил Павел. – Лучше прут, чем кулак.
Самогонный аппарат, брошенный без присмотра, взорвался, аж стекло вылетело на кухне. Жидкость вспыхнула. Из летника выбежал отец. Пожар был потушен. Степан сходил к Ложкаревым за вторым аппаратом,  дело пошло быстрее.
Пашка просидел у уличной плиты чуть ли не до  утра. Сил не осталось. Он процедил самогон, очистил его марганцовкой, отнес барду свиньям, упал на землю, на брошенную фуфайку и тут же уснул. Разбудило его пение гостей. Он лежал под тулупом. Кто-то накрыл его, чтобы спрятать от людских глаз. Он стал наблюдать за происходящим из-под тулупа. Вика поднялась и пошла на двор. Он решил поговорить с ней,  дал девушке возможность сделать то, зачем вышла, облапил ее, стал целовать. Им помешал Федор, вышедший помочиться. Вика оттолкнула Павла и убежала, тот матерно выругался.
— Извини, — развел руками сосед. – Я не хотел мешать. А я с Викой уже пробовал. Не дала.
Пашка наткнулся глазами на бидон с самогоном, нацедил ковшик и выпил  до дна. Теперь можно было проспать сутки. Покоя ему не дали. Молодежь включила магнитофон. Бабы отплясывали под гармонь.
– Ах, милка моя, мы с тобой пололи. Ты успела убежать, а мене впороли, — орала полная Кимря, стараясь заглушить хрипящий магнитофон.
Павел вновь залез под тулуп. Духота там была невероятная. Кто-то упал на него сверху. Павел спихнул его, встал, умылся и пошел к молодым. Толик сидел прямо, не выпил и ста грамм. Любу сморило. Вуаль слетела на бок, тушь размазалась по щекам. Паша поцеловал ее. Брат налил ему шампанского, как  дорогому гостю. Павел впервые в жизни опробовал городского напитка и поморщился. Квас был вкуснее.
— Какая моча, — удивленно сказал он.
Настя отобрала бутылку.  — Три рубля стоит, — сказала она. — Пейте свое.
Павел понимал мать. Никогда еще она не шла на такие затраты. Угощение было на славу: колбаса двух сортов, оливье, винегрет, консервы, котлеты, московские конфеты, картофель пюре с настоящим маслом, а не с маргарином. До соленых огурцов никто и не дотронулся. Их можно и дома поесть. Паша стал пододвигать к себе тарелку за тарелкой. Оливье кончилось за три минуты, селедка за четыре. Чтобы огурчики не пропадали, он съел и их.
— Мне плохо, — сказал ему брат Сашка.
-Надо все съесть, жара, в холодильник не влезет, — ответил Павел.
-Мать с продавщицей договорилась, в магазин остатки отнесет. Надо конфет напрятать, а то  попросит продавщицу распродать их.
-У бабы Клуши торловник сушеный есть, попьешь его, — сказал Павел.
— Мой желудок вишневые косточки переваривает.
-А мой сливовые.
 Настя светилась внутренним светом. Она еще не знала, что пора пить лекарства, еще не знала на сколько кусочков треснет ее сердце. Ждать осталось до утра.
–Да, от людей мне уйти некуда. Вся жизнь на глазах общества. Общество. Всюду это общество. И кто первым произнес это слово? Аминь. Хотелось бы верить в светлое будущее. Но как я боюсь войны. Ведь война – это штырь нашей цивилизации. Все замешано на ней. Как бы я хотела, чтобы мама была жива. Увидела бы она, что у нас свет есть, дорога асфальтная, крыша железная. А совхоз какой. Не плетеные фермы, утопающие в навозе, а бетонные, теплые, вычищенные. И телевидение. И стиральная машины. Кастрюли любые. За продуктами в Москву в любое время съездишь. А там все: колбаса, сыр, конфеты, апельсины, говорят и бананы африканские бывают. Что еще людям надо? Довольство сплошное. Дай бог коммунистам здоровья. Заботятся о народе, как ни один царь не заботился. А то бы свергли царей. Народ ведь тоже с пониманием. Ни нужны нам цари.
 
8. Шушера.
 Шушере и волшебства не потребовалось, чтобы изменить свою внешность. Сняла рвань, оделась в обычную одежду, причесалась, умылась. – Не женщина, а картина писанная, — сказала она себе.
Не просто так она пришла в Захарьено. Ей надо было запугать людей, чтобы боялись ее. Свой выбор она остановила на семье Насти Лядовой. Зря та прекратила таскать ей деньги. Не такие это и большие суммы, чтобы экономить на них. Придя в Захарьено, шушера намела пыли со следами людскими, сняла грязь с перил сельсовета, набрала воды из родника, куда ходили Лядовы. Недалеко от домика лесничихи у шушеры был потайной шалашик. Там она и укрылась от глаз людских, развела костер среди трех камней. Смесь ей предстояло сделать гремучую. Такая смесь сводила человека с ума. Первое, что она бросила в котел – были щепки с креста умалишенного, потом пошла всякая грязь, прелые листья бузины, помет мышей, серы, совсем немного, чтобы люди не уловили едкого запаха. Все было готово. Она собрала накипь, просушила ее на камне. Теперь предстояло самое важное. Шушера достала белые свадебные перчатки. Их и измазать было нельзя, и зельем засыпать требовалось.
Перчатки она повесила на ветки. Зарезала трех цыплят и окропила землю кровью. Щущера тихонько подвывала: «На западной стороне есть Окиян-море, на том Окиян-море лежит колода дубовая, да на той колоде дубовой, сидит Страх-Рах. Невесте-деве тому страху-Раху покориться. Создай ей Страх-Рах семьдесят семь ветров, семьдесят семь вихоров, ветер полуденный, ветер полуночный, ветер суходушный, которые леса сушили, крошили тёмные леса, зелённые травы, быстрые реки, и так бы сушилась, крушилась невеста-дева. Ныне и присно и от круга до круга! Тако бысть, тако еси, тако буди! Да лишится она взявшая вещь разума, Страх-Рах поселится в ее голове. Так и сгинет она, не произведя дитя на свет, не народовашись на семейное счастье. Все. А меня вон».
Лишь самую малость порошка всыпала шушера в каждую перчатку, осторожно упаковала их.
-Пусть теперь всю ее булавками обтыкают. Не помогут от сего заговора булавки, — захихикала шушера. — Изведу я их род. Или не бывать мне в этом мире.
 
Свадьба была в разгаре, когда подошла к дому неузнанная никем шушера. Она подозвала к себе мальчишку и попросила. – Ты невесту-то в лицо знаешь?
-Конечно, кто ее не знает.
-Она перчатки в свадебном салоне оставила. Не мог бы милок передать ей их. А ятебе шолодку за это дам.
-Большую?
-Хватит тебе и маленькой.
Мальчишка вырвал перчатки, дождался шоколадки. – Что передать? Еще раз напомните, — попросил он.
-Перчатки в комплекте с платьем шли, а они их не взяли. Только потихоньку скажешь, не ори на всю Европу, а то мне влетит за это.
Мальчишка кивнул и побежал между людьми. Как его и спохватила Генашкина мать.
-Что это тебе дали? – строго спросила она.
-Перчатки.
-Кто?
-Из салона для новобрачных.
-А ты знаешь что ничего нельзя брать от посторонних. Давай сюда перчатки. А то еще сглазят нашу паву. Я и молитву над ними прочту.
-Да берите. А то выкину. Я их и передавать-то не хотел. Просто шоколадку дали.
-Шоколадку скушай.
Матушка Генашки спрятала перчатки и пошла подальше. Укрывшись от людей, она достала пакетик. Долго, долго она размышляла, да взяла и одела перчатки. Уж как хороши они были. Она просто залюбовалась своими старческими руками. И что тут началось. Семьдесят семь ветров, семьдесят семь вихоров подули с разных сторон. Один ветер был студен, другой горяч, третий сыр, четвертый нес насекомых. Села старая женщина на дубовую колоду и расхохоталась. На свадьбе ее больше так никто и не увидел. Кому она была нужна.
 
А Любаша достала булавку, которых ей нацепили на подол и чуть не отбросила ее в сторону. Иголка булавки вся поржавела. Любаша решила закопать ее,  спрятала в носовой платочек. Но только всевидящие глаза заметили это. Тихо подошла старая женщина к Любе и зашептала ей. – Дай, дай, горе-беду, я все сама сделаю.
Люба резко повернулась и чуть не вскрикнула. За ее спиной никем не видимая стояла сама смерть. Но вдруг смерть обрела человеческий лик. Это была великая ведьма Василиса Карповна. Люба дрожащей рукой передала ей булавку.
-Меня здесь не было. Ни у кого ничего не бери. Плохая это вещь, но все будет хорошо. Ничего уже не бойся.
 
Люба вмиг все забыла. А Василиса Карповна пошла все к той же лесной сторожке. Она и носом повела, и уши оттопырила.
-Здесь, — сказала она. – Твой приворот силен, а мой сильнее, — только и сказала она. А потом воткнула булавку в ствол дуба. С дума посыпались желтые листья. Все они не опали, но огромная ветка полностью засохла.  — Есть в западной стороне море; в том море есть остров. На том же острову выросло древо, на том же древе — корень и ветвие, на том же Древе сидит железен муж — осматривает железен муж всякого колдуна, сотворившего сие чудеса. Окажи мне его на всех четырех сторонах, окажи мне, в избе или на улице, в пиру или на свадьбе, или у заплота, или за плахами, или за рекою, везде, кто где ни стоит. Пошли на того колдуна стрелу, за недобрые словеса, и речи колдунове, он враг, на Любу вражит. Железен муж сними все заклятия по моему отвороту, броси его же о сыру землю, как бы на нас не думал, броси его о сыру землю.
И Василиса повалилась на землю. Очнулась она утром. Достала из ствола булавку. Черноты на иголке не было. Василиса вырыла ямку и схоронила булавку в земле.
-Сегодня же и узнаю, кто там умер из наших ведьм. Подлая была ведьма. За подлость и получила мое слово.
А шушеру никто и не искал. Кому она была нужна. На ее дому висел замок. Проходя мимо Василиса Карповна лишь ухмыльнулась.
-Ну, вот и отгадка моей загадке, — сказала она и пошла дальше.
 
Но без результатов работы шушеры не осталась. Матушка Генашки пришла в дом сына в полночь, подняла всех громким хохотом. Ее пришлось повязать. На руках ее были белые перчатки. – Вот оно, — показывала Груняшка мужу. – Любу хотели околдовать. Приняла она ранимая удар на себя. Давай-ка свяжем ее. А утром придется в дурдом отправлять. Здесь простые врачи бессильны.
Так все и порешилось.
Жива ли осталась шушера, мертва ли. Кто знал. Ее никто не искал. По легендам перед смертью ведьмы Херсаново уходили на Зыбучее болото. И все. Были случаи и их возврата. Но они были весьма редки. Темный занавес стоял за всем этим. Вроде бы в село мог войти любой, но никакой информации ему это не давало. В деревню приезжали и журналисты, и ученый. Но ничего она не нажурналюлили и не научкали. Ибо жили они одним днем. А Херсаново тысячелетиями.
 
9. Грабеж. Август 1973г.
 
Ночь разогнала лядовских гостей по домам. Павел блаженно лег в холодке. Мать велела ему охранять остатки застолья. Сама она долго не ложилась, мыла посуду, гоняла кошек, тревожно припоминала отрывки фраз соседок. Она собирала даже хлебные корочки. — Пересушу. Год со щами хлебать будем, — говорила она, кажется Павлу. Она считала, что такой свадьбы еще ни у кого не было.  — Бабушкой скоро стану, — заговорила она уже сама с собой, видя, что сын ее не слушает. — Тогда  с мужем уже не обязательно спать.
 
Настя отнесла кое — что Фоминым в холодильник и легла в доме. Спина ломила. Толик прислушивался, уснула ли она. Лишь под утро он встал с брачного ложа. Люба проснулась на минутку. — Покурю, — успокоил он ее. Люба отвернулась к стенке. Он пошел к шкафу, достал подаренные им на свадьбу деньги, две материны сберегательные книжки, на предъявителя. Третья, на самую крупную сумму,  была именной. Ее он не тронул.  Толя решил убежать из дома,  быстро написал записку: «Мама,  поступлю в техникум. Пусть Люба рожает. Я буду жить с ней. Взял деньги на первое время, может куплю домик в Обшаровке. Ты бы не дала. А я хочу жить отдельно. Верну с лихвой. Толя». Он приляпал записку на зеркало и пошел за Викой.
 
Вика тоже поднялась, написала своим родителям, что уезжает в Москву, поступать во ВГИК. Ежегодно самая красивая девчонка Захарьено уезжала туда, ни одна не поступила, но и не вернулась назад. Толик тихонько свистнул. У Вики болела голова. Она выглянула на улицу в форточку. — Отложим на денек? — неуверенно предложила девушка переминающемуся с ноги на ногу парню.
-Нет, не хочешь, оставайся. Я ни одного лишнего дня не могу находиться здесь. Либо запью, либо убью кого-нибудь. Идешь?
Вика еще никогда не видела одноклассника столь серьезным. Таким он ей нравился. Бесхребетные люди ее не прельщали. Она вылезла на улицу. Он взвалил ее сумку на плечо. Они пошли на трассу. День им предстоял трудный.
 
До города добрались на попутной машине. В электричке их бы увидели односельчане. Вику Толик оставил на вокзале, охранять сумки, сам пошел на поиски квартиры. Поговорив на рынке, он получил несколько адресов. Ему повезло. Одна бабуля согласилась приютить пару за пятнадцать рублей в месяц,  не взглянула и на паспорта. Жильцы ей понравились, простые сельские ребята. — Ширмочку поставьте, будет свой угол, — посоветовала хозяйка. – Я глухая.
Вика и Толик не обговаривали, что будут  спать вместе.  Бабушка  подтолкнула их к этому. Вика оказалась девочкой. Толя не ожидал этого. Была ли она лучше  супруги,  молодой неопытный мужик не понял. С Викой он не связывал будущее. Если и  бросит жену, то найдет богатую, городскую. Люба Карташова ему нравилась внешне. Но он считал ее бесхитростной. Не глупой, а именно бесхитростной. Для него это было недостатком. Вика – другое дело. У той ушки были на макушке. Хитрей ее еще поищи.
 
Настя встала тихо, боясь потревожить молодых, посмотрела — не опухло ли лицо, увидела листок, небрежно оторвала его, прочла. Степан едва успел подхватить жену. Это была еще игра. Она поднялась и пошла к шкафу. Не верилось, что  мог обокрасть любимый сын. Двух сберкнижек не было. Она несколько раз перебрала вещи. Все аккуратно сложила назад.
– Кажется, трех тысяч нет. И все подаренные деньги исчезли. Два года работы, — совсем тихо выдавила она. У Насти онемела рука, боль разлилась до плеча. Она вновь повалилась. Степан перетащил ее на топчан и побежал за медсестрой. Та велела везти больную в райцентр. Когда пробудились дети, дом пустовал. Степан вернулся в полдень, соврал, что Настя повезла Толю в техникум. Так Люба входила в новую семью. Некстати пришли ее родители. — А где же Толя? Настя? — спросила Груня.
-В Обшаровке, Толя поступает в техникум, — ответила дочь с гордостью.
-Другого времени не нашел,  — недовольно сказал Генашка. – А мою мамашку, твою бабулю, в дурдом увезли, в белых свадебных перчатках. Ни за что не хочет снимать их. Ничего не соображает. Дура дурой. Не твои перчатки-то?
-Не было у меня никаких перчаток, — огрызнулась дочь. — Зачем пришли? Наливать не собираюсь.
-Неученому была не нужна, — заявил ей Генашка. — Наливай, не будь неблагодарной.
-Папа, Анастасия Семеновна вам все сказала. Чаем  напою. И идите домой. Не мешайте мне устраивать свою личную жизнь.
-Заманал нас твой час, — грубо пресек ее отец, выскакивая из-за стола.
-Как бы его собака не покусала, — забеспокоилась Груня, тоже пробираясь к выходу.
-Самогон вчера выпили, — крикнула вслед дочь.
-Целый бидон? — удивилась Груня. — Сколько люди могут выпить? Отец спрятал баночку. Жадна Настя. Ей бы не котлеты вертеть, а угостить дельным.
-Мама, не ходите вы к нам. Стыдно будет, если Степан Иванович выгонит.
-Вырастила, — обиженно, из-за порога, выругалась Груня. — Неблагодарная. Выгонит тебя Настя, домой не возвращайся. И дом мы под тебя не подпишем. Все Ваньке оставим. А лучше пропьем. Все польза.
 
Люба  разогрела остатки еды, решила экономить. Деньги понадобятся Толе. Пашка обрадовался, узнав, что брат уехал. От лап юного деверя Любу спасала лишь беременность. Беременность была свята в семье Лядовых.
 
Настю положили в кардиологическое отделение. Степан так и не сказал об этом детям. Без Насти стало уютней. У снохи все горело в руках. Остатки пиршества Лядовы подъели быстро.  Люба не смогла экономить. Ее каши плавали в масле. Щи — ароматные, красные, с большими кусками сала. Помри Настя, никто бы и не заметил,  Степан бы обрадовался. Он перебрался жить к Ольге, не скрывая этого от односельчан.
 
— Что же Настя-то так долго в больнице?– пытала  Степана Нина Фомина. — Какой у нее номер палаты? Я съезжу к ней.
-Сердце у нее болит. А ты ей сплетни. Скоро привезу, тогда и уморишь окончательно. Я скоро чесалки для языков в лесхозе начну делать.
Бабы жалели Настю, осуждали  Ольгу. Степана не трогали, боялись, дрова всем были нужны. И все ждали, что же будет дальше. – Пропала шушера херсановская, — уже осторожнее шептались жительницы деревни. – Не иначе она заговаривала Степу. Пропала ведьма, пропал и мужик. Ищи теперь его, свищи.
 
Исчезновение Вики осталось незаметным. – Уехала в столицу, не то, что некоторые, — гордо говорили ее родители. Лишь Люба возмущалась, что подруга не попрощалась с ней.
-Не вернется она из Москвы. Такая красавица сразу выскочит там замуж, — делилась она с Пашкой. Знала бы Люба, с какой змеей дружила. Знала бы, знала бы, да не знала. И знать не хотела. А зря.
 
Обшаровка располагалась в 15 километрах от Захарьено. До города можно было добраться на автобусе, электричкой или по болоту, через Херсаново. Степан решил искать сына. Он  пригласил с собой в город Ольгу. Чтобы не давать повода для сплетен, встретились они в уже Обшаровке.
 
Как хороша была Ольга: пышное тело, строгая прическа, приталенный костюм из цветного ситца, ярко накрашенные губы. Степан смутился. Одет он был в старенькие брюки и вылинявшую гимнастерку, в которой пришел из армии. Она не поняла его смущения. На его ладной фигуре любая тряпка распрямлялась. -Серьги купила, — похвасталась Оля.
— Не знаю, где сына брать, — сказал он любовнице.
-Либо в техникуме, либо на » Энергомаше». В городе и пятидесяти тысяч не живет. Жаль, старые постройки сносят, а на их месте бараки строят.
-Для сельчан эти новостройки рай. Вода,  газ,  туалет.  Занесу Насте пирогов, котлет, пельменей. Люба наготовила.  Что за чудная девочка. Был бы я помоложе, то отбил бы ее у сына. Может пойдем?
 
Встреча с женой была нерадостной. Она вынимала из-под подушки нашатырь и нюхала его. Накануне у нее побывали соседки. Умели успокоить. У Насти после их посещения задергался глаз. -Лядова, врач ругается нюхать спирт, — попыталась остановить ее соседка по палате.
— Много они понимают. Он меня бодрит. Голову поднять нельзя, а врач гулять велит.
-Инфаркт-то не подтвердился, — съязвила беззубая бабушка.
-План по инфарктам выполнили, вот и пишут чепуху. Я в ваши болезни не лезу, и вы успокойтесь. Люба пусть запасы не тратит. Вдруг война, — вспомнила Настя про мужа. – Доедайте свадебное.
— Половину свиньям свалили. Свадебное. Мечтать не вредно. И холодильник у Фоминых уже подчистили.
-Смерти моей хотите, — легла Настя пластом. – Иди лучше.  Сберкнижки не нашел?
-Что их без толку искать. Сына ищу.
-Не убей его. Грабитель. Грабитель. Кто бы в это поверил. Надо, надо погадать. Теперь ко всему буду готовиться.
Степан оставил гостинцы, дал медсестре три рубля, чтобы присматривала за женой, и ушел.
 
Толика Степа не обнаружил. Он сел с Ольгой в парке и стал целоваться.
— Вика идет, — отшатнулась женщина. — Спросим  про сына? — Степан окрикнул девушку, но та  ускорила шаг, скрылась. — Странно, — сказала Ольга. — Она же в Москве. Надо ехать домой. Опоздали на последний автобус. — Степан понял, что Ольга не хочет возвращаться, стал вновь целовать ее. Отдыхающие в парке люди улыбались, глядя на них. Ладони мужика закрывали Ольге полспины. Они выглядели немного странно, но счастливо. — Ноги гудят, — вздохнула Ольга. — Степа, я люблю тебя.
-Не смущай меня. Не знаю, что говорят в этих случаях.
-Мне тридцать. Я родить хочу.
-Мы еще успеем завести ребенка. Отправлю Пашку в армию, и сойдемся. Жене так обещал.
-Еще два года? Не выдержу. Почему должна оправдываться перед женщинами. Они все змеи. Степа, прошу тебя, прими решение.
— Осмелишься забеременеть вне брака? Я даю тебе слово, что через два года мы станем мужем и женой. Ребенка я хочу, очень хочу. Лучше девочку.
— Работу терять не хочется.  Я коммунистка. Степа, хочу пройти по болоту. Там цветы.
-Цветы за Херсановым. А в это болото отходы сливают. Все провоняем. По нему зимой удобно ходить. Нет, как-нибудь по окружной дороге.
 
Нельзя было сказать, что Толя не унаследовал скупость матери.  За неделю у него улетело полтысячи. Купил одежду, обувь, две золотые цепочки. Три раза Толя и Вика ужинали в ресторане на двадцатку. Родители не баловали ребят. И им понравилось жить красиво. Но Толик стал задумываться. Он видел будущее: работа, усталость, продукты с рынка. Деньги утекут. Не хватит  на дом-развалюху в Погосте. Мать его не простит. Горожане были слишком умными для него. Он так и не завел друзей.  Толя решил не трогать деньги со второй сберегательной книжки, оставить на черный день.
 
Перепуганная встречей, Вика прибежала домой. Толя еще не видел ее такой. Она долго пила воду. -Ой, сердце зашлось. В парке видела Степана Ивановича и Ольгу Сергеевну. Тебя ищут, — выпалила она.
-Нужен я им. Целовались? Черт с ними. Я нашел работу. Осмотрюсь, и тебя туда пристрою.
-Не пойду, в институт буду поступать. Подготовительные курсы открыли. Не можешь женщину содержать, так и скажи. У меня родители есть.
Это была первая ссора Толи и Вики.
-Ты так роскошно когда-нибудь жила?
-Не жила. Вопрос только в том, где ты взял деньги?
-Накопил. Я же и бабе Клуше помогал, и летом в совхозе работал, и отцу с дровами помогал. Просто надо уметь жить.
-Умелец. Не верю я в твое умение. Да, что я на базаре-то слышала. Вся Обшаровке это повторяет. Любе твоей подкинули на свадьбу проклятые перчатки. А их ее бабушка одела. Модницей оказалась. Как одела, так и в дурдом попала.
-Не верь ты всякой ерунде. Ложкаревы все с приветом. Им в дурдоме надо родится и умереть. Мы же современные люди. Я точно. Про тебя не знаю.
-Поживем- увидим, кто из нас современнее. 
10. Глупая девочка.
Устроившись на работу, Толя стал пропадать на заводе. Вика скучала, сидела одна, дожидаясь любовника в уединении. У старухи не было телевизора, приходилось слушать радио. Она скучала день, два, три с половиной дня. Потом пошла в парк. Она посидела в прохладе, почитала «Крокодил». Лучшего места для знакомства найти было трудно. В парке было красиво, зелено, даже скамейки покрашены. Звучала музыка. Вика даже ни одной козы не увидела, что значит город. Хотя коз хватало. 
Когда Толик пришел с работы, она уже разогревала ужин. Толя пожаловался ей. Он уставал. Норму выполнял с трудом. Через месяц они перестали выходить вечерами из дома. Толя ел и ложился отдыхать. Порой отказывался  от секса. Хозяйка квартиры шепнула ему, чтобы следил за женой. У него раскрылись глаза. Он  перестал давать Вике деньги. Теперь она даже мороженое не могла купить. «Крокодил» зачитала до дыр. Через эти отверстия  можно было наблюдать за людьми. В полдень у входа в парк остановилась черная «Волга». Из нее вышел  не молодой, интересный мужчина, в темном костюме, при галстуке, с легкой сединой в волосах. Он направился прямо к Вике.
— Девушка, я давно вас заметил. Вы сюда часто ходите.
— Мне нравится  здесь. На людей смотрю. Воздух здесь чистый, — смущенно ответила глупая девочка. – И коз нет.
-А искупаться не хотите? – весьма двусмысленно предложил мужчина.
-С удовольствием. Только купите бутылочку шампанского и шоколадку. Искупаться? Август уже. Вода холодная,  - вдруг опомнилась она.
-Просто посидеть на берегу. Я и зимой купаюсь. Сверкать в магазине не хочется. Личность я известная. Дам денег, купи сама, что хочешь.
 Они приехали на Искорку, в безлюдное место. Секс с опытным мужчиной Вике понравился. Толе было далеко до нового знакомого. Вика опоздывала к приходу мужа с работы, и решила заночевать у нового друга. Толю  она уже ненавидела. Домой Вика вернулась лишь  на другой день. Толя молчал.
-Мне нужны деньги, — сказала она. – Хочу купить новый купальник.
-Вот получу получку, тогда и купишь.
-Мне сейчас надо. У тебя же есть деньги.
Толя не ответил.  Она подождала немного, собрала вещи и ушла к любовнику. Она считала, что нашла свое счастье. Мужчина был директором универмага. Должность серьезная в эпоху дифицита.
Он неделю ублажал подругу, потом все переменилось. Денег вдруг не стало. Через новых знакомых Виктория узнала, что любовник завис над пропастью. Грянула ревизия,  его уволили. Он стал продавать вещи Вики, купленные Лядовым. Вернуться к Толе Вика не могла, гордость не позволяла. Толя ее не искал. Вскоре любовник выгнал девицу. Она собрала остатки вещей, решила ехать к родителям. Денег ей хватило лишь на электричку. Сумку она сдала в камеру хранения, стала дожидаться поезда.
 Уезжать не хотелось. Она полюбила Обшаровку, и решила попрощаться с городом, пошла в центр.  Курить так и не научилась, села на скамейку и стала мотать ножкой. К ней подсел чеченец, невероятной южной красоты. Он соблазнительно хлопал длинными ресницами. Но главное- он был брюнетом, а не рыжим.
— Скучаем? — спросил юноша.
-Поезд жду, — искренне ответила она.
-Да? Здесь рельсы проложили. Почему одна?
-Я всеми брошена.
-Я тоже. Хочешь? Посидим вместе? Я умею ухаживать за женщиной. — Он вытащил из сумки бутылку шампанского. Они выпили из горлышка, давясь пузырьками.  Вика развеселилась. Шампанское вскружило голову. — Идем ко мне, — предложил парень. Он взял ее руку и положил себе на ногу. Вику словно обожгло. Она испуганно дернулась. Его губы коснулись ее шеи, и она сдалась.
В постели он оказался неласковым. Ей, уже имевшей опыт, пришлось нелегко. Секс утомил. Вика думала лишь об одном, когда же это кончится. Она проснулась в постели одна. На тумбочке лежала записка и 10 рублей. — Он меня за проститутку принял, — разозлилась Вика, взяла записку. «Божественная, закроешь,  положишь ключ под коврик. У меня дела. Оставил деньги  на дорогу».
Вика повернулась к стенке и вновь уснула. Во сне ей стало щекотно. Она открыла глаза. Хозяин водил перышком по ее щеке.
— Хорошо, что не уехала. Что потеряла в деревне? Сними квартиру и живи в городе, — предложил он. Вика прожила у чеченца неделю. Пока тот не привел  друга.
-Вика, ты меня любишь? – спросил он. – Мне надо уехать. Я простой строитель. Буду искать подряд. Поживешь у него. Сделаешь ему все, что делала мне. Я прошу. Если что-то значу для тебя.
-Нет, если я тоже для тебя что-то значу. Я люблю тебя.
Чеченец собрал ее вещи, отдал их другу и выставил обоих за дверь.  Вика ругалась, но ночевать было негде. Утром ее вновь выставили с вещами. Но мужик дал ей денег. Ей пришлось снять угол. Хозяйке солгала, что учится на курсах.  Странными были эти курсы. Она никак не могла забыть пылкого южного красавца. Это не было любовью. Но он властвовал над ней. И этого ей не хватало в других партнерах. Вскоре она обнаружила, что чеченец никуда не уехал. Она следила за ним издалека. Каждый вечер у него кто-то был в гостях, звучала музыка. Она стала попадаться ему на глаза, забыв о гордости. Он старался избегать ее. В конце концов парень не выдержал, взял ее под руку и отвел в сквер к ресторану. Там он пошептался с группой азербайджанцев, торгующих на рынке.
– Выбирай из них любого, — сказал он Вике. Она призадумалась и остановилась на огромном парне с волоокими глазами. Так чеченцы сменились на азербайджанцев. Те платили больше и были нежнее. Она упорно не считала себя проституткой, не просила деньги, но ей давали. Ни подруг, ни друзей у Вики не стало, потеряла немногих знакомых, которые появились после разрыва с Лядовым.  Она чувствовала себя охотницей, находила мужчин не только на рынке, но и в сквере у ресторана. Даже  переспав с двумя, тремя мужиками, выходила на поиски новых  приключений. — Кто здесь сегодня? – спрашивала она себя. – Кривоногий лысик должен быть неплох, одет прилично, дорого. Люблю я кривоногих.
 Как-то к девушке подошел ухоженный азербайджанец. Он присел рядом, присматриваясь к ней.
-Мне не хватает денег на билет домой, — сказала она ему. – Пятнадцать рублей.
-Билет до Херсаново стоит 40 копеек, — ответил мужчина. И только тут Вика поняла, что это Хусаин Фомин, муж Нины. — Девочка, ты не бойся, я никому не скажу. Я все знаю. Порасспросил земляков. Мне жаль тебя. Отмыться от клейма ресторанной девчонки не просто. А вести из Обшаровки летят быстро.  Дочка, возвращайся домой. Для этой братии — женщина ничто. Убьют по пьянке. И если через неделю тебя не будет в деревне, то пойду к твоим родителям. Они разыщут тебя. Все поймешь позже. Ты жизнь не знаешь. Вырвалась на свободу. И понесло.
-А мне нечего боятся. Учусь на курсах.
-Это ты матери скажешь. Она уже беспокоится. Слушай меня, не будь  себе врагом.
Хусаин положил на лавочку 20 рублей и ушел. Он оказался пророком. Вика просидела час и решила выпить немного коньяка, подошла к небольшой уличной чайной. Взяла 50 грамм и встала у стойки. К ней подкатили два парня, грязноватые и пьяные.
-Шмара, угости мальчиков  водочкой, — сказал один. – Дадим за огурец подержаться.
-Еще рвань я не угощала, — резко ответила Вика. Она тут же получила по уху, упала на асфальт. Второй парень ударил ее ботинком, прямо в лицо. — Сволочи, да вас утопят, — орала она. Но напрасно. Ни один мужчина не кинулся ей на помощь. Она услышала убившую ее фразу: — Проститутку бьют. — У нее  отняли деньги,  стянули с пальца дешевое кольцо.
-Еще увидим здесь, зарежем, — было сказано ей. – Сукам лаять не надо. ****ям не место в этом кафе. Сюда ходят люди с деньгами.
Вика с трудом поднялась. Один глаз заплыл, ничего не видел. По  щеке текла кровь. Ребра ломило, у нее выбили зуб, вырвали клок волос. Отлеживалась Вика неделю. Платить за квартиру было нечем. Выходить в сквер боялась.  Хозяйка велела освободить угол. Вика поняла, как опустилась, не было в ее жизни  ни романтизма, ни красоты. Одна грязь. Если бы за нее кто-то вступился в сквере, то пришлось бы позже платить телом. Вика подкрасилась, надела очки,  пошла к Анатолию. Решила попросить у него прощения. Он встретил ее холодно. Она не решилась откровенно поговорить с ним.
-Здравствуй, Толя. Я уезжаю домой, — сообщила она.
-Мило, что извещаешь о  передвижениях. Я ухожу в армию, завези мои вещи матери. Домой ехать стыдно. Наверное, мы с тобой обрели неоценимый опыт. Всему приходит конец. Я бы не назвал это легким приключением. Многое понял. Ты сама вернула меня назад к Любе. Я был к ней несправедлив. Она сможет сделать меня счастливым.
-Проводишь меня завтра? Вещей не много, — все же попросила Вика.
-Зайди за мной, когда вернусь с работы. Я же не знаю, где тебя искать.
 Будучи избитой, оскорбленной, Вика не разочаровалась в городе. — Я авантюристка, — решила она.  Она очень боялась, что не сможет уехать домой.
Выйдя от односельчанина, Вика не пошла прощаться с городом, выспалась. На следующий день она дождалась, когда хозяйка уйдет в магазин, собралась и, не оставив денег за жилье, скрылась. Целых три часа она сидела в квартире Толя, дожидаясь его. Бабушка-хозяйка жалела ее.
-Сглупила ты, дочь, — говорила женщина. — Толя мужик справный, хороший. Может, простит.
-Не нужен он мне. Был бы нужен, не ушла бы. Домой уезжаю. Из армии ждать его не буду. Такой ли мне нужен? Орла хочу. Может и пожалею потом, а пока считаю, что права.
 Толя проводил ее,  дал 3 рубля на дорогу. Он тоже не жалел, что судьба забросила его в Обшаровку. Стал опытнее, даже мудрее. Вика поцеловала его, спросила, что передать супруге.
— Пусть ждет, заберу к себе, когда отслужу. В деревне я жить не собираюсь. Тошнит от матушки.
Они даже не поцеловались на прощание. Вика села в вагон, и отвернулась от окна. А он и не смотрел ей вслед, уже спешил домой. Когда электричка тронулась, то Вика обыскала чемодан Лядова, вытащила сберкнижку на предъявителя.
— Это компенсация за поцелуи без любви,  — зло ухмыльнулась она, и переложила сберкнижку в свою сумочку.
 Первый человек, которого увидела она в Захарьено, была Настя. Лядова выглядела больной, сгорбленной. Вика подошла к ней. — Это  чемоданчик Толи, — сказала девушка.
— Тяжелое поднимать нельзя. Рубец по всему сердцу. Занеси ко мне его  сама.  Где ты его видела?
-В Обшаровке. Он квартиру там снимает. Толю забирают в армию. Я чемодан больше не понесу. Целых три километра тащила его с разъезда. Здесь оставлю. Сил больше нет. Попросите еще кого-нибудь.
Настя поджала губы, но Вика не переменила решения. Шлепнула чемодан в осеннюю грязь и пошла дальше. У нее и свои вещи были очень тяжелыми. Ей вдруг стало очень легко. Она решила, что все самое плохое в ее жизни, уже позади.
 Дома Настя обыскала чемодан. Сберкнижек и денег  не нашла. Она заплакала. Толя был любимым ее сыном. Теперь она осталась одна. Хорошо еще, что Люба находилась рядом. Снохой Анастасия Семеновна была довольна. Люба терпеливо сдувала с больной свекрови пылинки, заставляла пить лекарство, есть, вела хозяйство Лядовых. Настя потихоньку теплела. Но чемоданчик от сына вновь расстроил ее. И сердце вновь защемило.
-Сходи к Вике, — попросила Настя сноху. – Толя чемодан с ней прислал. Может Викуля, еще что скажет. Что-то скрывает, хитрунья.
-Пусть отдохнет, завтра схожу. Толя письмо пришлет. Неужели работает?
-Его в армию забирают. Это она сказала. Значит, не поступил он никуда. Как же я за него волнуюсь. Отец искал его, не нашел. Видно, не правильно я его воспитывала. Что я не так делала?
-Мальчишки все такие. Девочку надо было рожать.
-Теперь ты моя девочка. Спасибо тебе, Любушка. Ни о чем не думай. Рожай. Толя не бросит тебя. Отслужит и вернется в отчий дом. Он меня любит.
 
Вика отъедалась у матери неделю. Тело бунтовало, любой урод смог бы обладать ее, но и такового не находилось. Она устояла. В глазах появилась твердость. Вскоре она пошла к Ольге Сергеевне, устраиваться на работу в сельский совет. Ольга взяла ее, за красоту. Работа была интересной, приходилось ходить по селу, общаться с людьми. Так Вика приметила жениха. Он был рябоват, на семь лет старше, единственный сын у родителей. Он не особо и разговаривал с ней при встречах. Да, не на ту напал. Вика, не долго думая, помчалась в Херсаново, прикупила там приворотное средство. И вскоре Рыжий уже жить без нее не мог.
Они сыграли скромную свадьбу.  Ближе к зиме Вика поступила на заочное отделение сельхозинститута. Муж помог. Он был агрономом. Они продали картошку и купили машину. Совхоз дал молодой семье комнату в общежитии. Только радуйся жизни.
 Хусаин сдержал слово. О бурной жизни землячки  в Обшаровке деревня не узнала. Вика с ужасом осознавала, что чуть не испортила свое будущее. Боялась она одного, возвращения Лядова. Толя бы промолчал про ее похождения, если бы она не забрала его деньги. А деньги отдавать не хотелось. Машину-то купили на них. – Теперь, что будет. Разболтает про меня, так уедем с мужем на целину. Там агрономы очень к месту. В город так хочется.
А землю засыпал снег. Улицы стали чистыми, чистыми.
11. Отпуск.
Через три месяца Толя прислал родителям письмо. Настя не стала его читать, сунула в «брехунок», районную газету, что выписывал Степан. Отец первым  прочел весточку. Толя просил прощения, хотел приехать в отпуск. Настя велела мужу ответить посуше. С ответом затянули. Люба вскоре  родила. О Толе все забыли. Не до него стало. Жизнь Лядовых завертелась вокруг маленького человечка. Настю стало не узнать. Внука не выпускала из рук, снохе — работать  запретила, чтобы молоко не пропало. Настя вновь встала к керогазу, ей хотелось угостить сноху, чем-нибудь вкусненьким. 
Малышу было уже полгода, когда Толя пришел в отпуск. Дома его встретила лишь Люба. Она вышла на крыльцо. Толик был поражен ее величественной красотой. Она не могла скрыть радости. Да, кроме нее, Толик был никому не нужен. Она обняла мужа крепко, крепко и провела в дом. Мальчик спал. — Я мать извещу, — наконец-то отпустила Люба мужа. – А ты так возмужал. У тебя такая щетина.
-Мама сама придет. Все село знает, что приехал.
-А я и не ждала тебя. Мама Настя требуху варила. Петушка накануне резали. Маленькая птичка была, сало в щи пришлось добавлять. Ты поешь пока чего-нибудь. А я сейчас настряпаю всего. Похудел очень. А может просто вытянулся в высоту.
Люба встала к голландке. На ней было готовить удобнее, чем на керогазе, особенно в духовке. Мятая картошку, залитая молоком, образовывала сверху румяную корочку. Такая же корочка получалась и на томленном кислом молоке.
Угощением Анатолий остался доволен. Жена налила ему два литра сливок. Он выпил их залпом.
-В армии масла очень хочется, - пожаловался Толя.
-Вечером напахтаю, — пообещала Люба. – Блинов медовых напеку. Все говорят, что сын на тебя похож. Я пухленькой в детстве была. А он худенький.
 Отцовские черты у первенца присутствовали. Толя был доволен. На руки сына он взять  побоялся. Люба взбила ему перину и велела отдыхать. Семья собралась лишь вечером. Толя все еще спал. Измотался в пути. Утром все разошлись, не дождавшись его пробуждения. Баба Клуша забежала на минутку, поохала и поехала на базар. – Спит, как божий ангелок.
Толя проснулся в десять.
— Люба? — крикнул он, — мать нашла сберкнижку в  чемодане?
-Нет. Долг Фоминым за твой костюм я сама стала понемногу отдавать.
-Обманывает. Не могла Вика взять чужие деньги. А как дела у нее?
-Машину с мужем купили. Живут справно. Но она со мной редко общается, будто я сделала ей что-то плохое. Не пойму только, что. Я на почту. Мать не дождалась твоего пробуждения, велела прибежать мне туда. Будить тебя жалко было.
 Жена ушла. Толик побежал к Фоминым, позвонить Вике. Мать так и не провела телефон. Леснику полагался. У Фоминых дома была лишь Лена. Толя, не стесняясь ее, переговорил с Викой. Молоденькой соседке это не понравилось. Дело было не в том, что он говорил с любовницей, даже не замечая присутствие постороннего человека. Лена привязалась к  Любе. Она, правда, из разговора не все поняла. Девочка выскочила из дома следом за непрошенным гостем, быстро разыскала Пашку. Тот помогал механикам в МТС. Она выволокла его из-под трактора за ноги. Он был весь в мазуте, руки по локоть черные. .
-Толя зачем-то назначил Вике встречу в бане, — сообщила она. – Ой, не нравится мне все это. Отец, как-то по-пьяни очень ругал Викусю. И такая она, и сякая. Люба тебе, как вторая мать. Заступись за нее. Она же все носит в себе. Боится она Настю, мать твою.
-А что твой отец говорил?
-Шлюха, дура, кабацкая девка.
-Я бы Любу на десять моих мамок не променял.
 Лена не отставала от соседа,  тот закрыл ее в чужом сарае, на кол. К бане он прибежал один. Там уже кто-то был. Лена не врала. Он подкрался к маленькому окошечку, осторожно заглянул внутрь, увидел Вику и брата. Ничего плохого между ними не происходило. Павел уже хотел уйти, но разговор вдруг заинтересовал его.
— Не брала я деньги, — упиралась Вика. – Ты же мне про них ничего не говорил. Может,  выпали?
-Так ославлю по деревне, что тошно станет. А кто не поверит, тот призадумается, — с угрозой говорил Толик.  – Деньги сами не выпадают, и со сберкнижке не снимаются. Не умеют без помощи.
-Где я возьму две тысячи?
— Значит, все же знаешь сумму? Продавай машину. Жду до вечера.
-Я попробую занять. Подожди немного. И зачем я связалась с такой тварью?
-Я еще не вел себя, как тварь. Но придется. Это я зачем-то связался с тобой. Такая роскошная жена. И выбрал какую-то сучку.
-А тебя я кабелем назвать не могу. Размер не тот, который кабелю прилагается.
-Ой, ой, ой. Схожу я с твоим рыжим в баню. Посмотрю на его размер. Мне моего хватает.
-Вот и упражняйся с ним. Пойду. Удачи на личном фронте. И флаг тебе в руки. — Вика прошла мимо Павла и кинула ему через плечо:  — Ненавижу вас, Лядовых.
Павел зашел к брату и с лету ударил его в скулу. Толя не ожидал, что кулаки  парня налились свинцом, упал.
— Не позволю обижать Любу, — сказал Павел. — Сиди весь отпуск дома, никуда не ходи. Не смей к Вике приближаться. Меня не интересует, что было между вами.
-Ничего не было. Жили месяц вместе. Сосунок еще, мне указывать. Неизвестно, что из тебя вырастет. Деться некуда, а то приехал бы я сюда. От одной матушки чирьи по заду выскакивают.
-Большие? С собой разберись, а потом на семью огрызайся. Вор, предатель и трус, — выпалил Павел. До этого Павел никогда не перечил Толику. А тут, он взял брата за шиворот, стал мотать из стороны в сторону, потом отшвырнул в сторону и ушел в дом. Люба и Фомка накрывали на стол. Паша протянул руку за печеньем.
— Это для Толи, — оговорила его Люба. — Он в армии наголодался.
Павел обиделся и положил печенье назад.
-Выбралась из сарая? – спросил Паша соседку.
-Дел-то. Стукнула ногой по запору. Видел брата?
-Да. Сейчас придет, — осторожно ответил Паша. Он не хотел, чтобы о случившемся узнала сноха.
Толик, как ни в чем не бывало, пришел через десять минут, от ужина отказался. Он упорно воздвигал стену между собой и близкими ему людьми. Примчался Саня, даже руки не помыл, стал хрупать печенья. Павел надул щеки. Младшему сноха ни в чем не отказывала, принесла еще горячих щей. Пашка незаметно сунул в тарелку брата ложку горчицы, а Саня стал есть еще быстрее.
Толик ушел в спальню, положил в сумку магнитофон и вылез через окно, пошел к сельсовету. Его бегства не заметили. Вернулась с работы  Настя, чернее, черной тучи. За столом притихли.
— Щи? — спросила ее сноха.
-В глотку не влезут, — тихо ответила женщина.
-Горлышко простудила? — спросил мать Саня.
-До самых кишок. Щи горячие?
Люба принесла ей большую чашку. Она все схлебала, добавки попросить постеснялась. Санька шепнул брату на ухо: —  Мамка, как нильский крокодил, глотает все подряд. — Братья хихикнули. Настя ударила каждого  ложкой по макушке. – Нельзя за столом разговаривать. Здесь люди едят, а не морды корчат, как вороны.
— Мы не за столом, а около стола, — потер лоб Санька.
 Толик дождался в сельсовете Вику, осторожно окрикнул ее. – Иди за мной, — попросил он. Он привел Вику в дом Клуши. Старуха еще не вернулась с рынка. Ключ у нее лежал под ковриком. Они прошли в дом, и сели на кухне.  Толя незаметно включил магнитофон.
— Я собрала тысячу, — сказала Вика. — Больше нет. Я ни о чем не жалею. Не ломай мне жизнь. Ты бы на мне никогда не женился.
-Неужели тебе нравилось с торгашами? Они же потные, жирные.
-Потные, не слюнявые. Нравилось. Если каждому мужику на роду написано выпить сколько-то водки, то женщине  написано иное. Все в прошлом. Я поняла, что семейная женщина. В том, что пошла не потому пути, виноват ты. Ты ничего мне не дал, ничего. Где были мои глаза. Пусть Люба нянчится с тобой. Кому ты еще нужен, кроме дочери алкашей. Хотя я ей завидовала, что она вышла замуж. Очень жаль, что не могу похвалиться перед ней, что жила с тобой. Любке бы тошно стало. Ты сам не знаешь, как жить, никого ни в чем не вини. Одно радует, не повезло и толстушке. Ей теперь до самого развода тебя видеть. А вы в итоге разведетесь. Ты в постели никакой.
-Я уже знаю, как жить. Буду жить для себя. Мне никто не нужен. Раздевайся, займемся этим, не знаю, как назвать. Прощу сто рублей. Ары ведь тебе лишь по чирику платили.
— Иногда полста. А импотенты и по стольнику. Ты сам определил свою цену.
-Не ври. Я знаю, что сидела без денег. Проституткам по десятке платят.
-Ага, рубль и канава.
Секс между ними продолжалась до тех пор, пока писал магнитофон. Толя уловил щелчок и встал.
— Иди. Жду еще девятьсот рублей. А ты растолстела. Я встречу записал. Уловила?
-Я беременна. На свою корову посмотри. Ее тетей Дусей стали звать.
— Она красивее стала. Ее роды украсили. Как я раньше не видел ее красоты. Такая пампушечка.
-Простушка она. А я изысканная.
-В чем? Я говорю не об образовании, не о характере, не о жизненном опыте. Просто о внешности говорю. А тебя все куда-то не туда тянет. Грязная ты. 
Ужинал Толик с родителями. Сначала он волновался, но потом ему стало все равно. Мать насытилась и пила чай.
— Люба, ты уж сама подай мужикам горячее, — попросила она сноху. –Ноги у меня гудят, как телеграфные столбы.
-Я лапшу сварила, — ответила сноха.
-Ничего не хочешь спросить? — поинтересовалась Настя у сына.
-Нет.
-Люба, налей нам, — потребовал Степан.
-Не наливай, — взвизгнула Настя. — С какой радости?
Толик чуть не опрокинул стол, выскочил на улицу. Следом ушел Степан. Он увидел у сельсовета машину Ольги, залез в нее и затаился. Через полчаса к машине подошли Ольга и Вика. Степан мог слышать их разговор.
— Можно взять из кассы пятьсот рублей? — попросила Вика. — Я продам золото и вложу.
-Такая сумма. Нас посадят. Может тебе можно помочь другим путем? Зачем тебе такие большие деньги?
-Помните, видели меня в парке? Я тоже вас видела. Жила с Толиком Лядовым. Я потратила его деньги. Когда он передал мне чемодан с вещами, там лежала сберкнижка. Мне на машину не хватало. Он требует вернуть. Шантажирует. Я не хочу терять мужа. Все наладилось. Мне сейчас очень хорошо. И все может рухнуть. Мой Рыжик не простит меня. Он серьезный такой.
-Можешь взять деньги. Напиши расписку и оставь в кассе. Не подведи меня, девочка. Мне работа дорога. 
Вика пошла в здание сельсовета. Ольга села в машину, увидела в ней любовника.
— Подожди, не отъезжай, — попросил Степан. — Посмотрим, что будет дальше. Когда Толик уехал в Обшаровку, то забрал половину всех наших денег. Значит, их потратила Вика. А он молчит, не выдает ее.
Они просидели еще полчаса, и увидели, как Вика передала деньги Толику. А  тот вручил ей кассету с записью. Ночевать домой Степан не пришел. Он долго целовался с Ольгой прямо в машине. Потом они поехали в рощу. Славно, им было очень славно.
 
Толик отдал деньги матери и попросил у нее прощения. — Остальные  потратил, — признался он. — Был так зол, что решила мою судьбу. Деньги отработаю.
-Забудь. Я помолюсь за тебя,  буду ждать после армии, — подобрела Настя.
-Останусь на сверхсрочную службу. Домой я, наверное, не вернусь. Я жизнь увидел.
-Нерационально ты деньги потратил. Все бы твое было. Мне деньги не нужны. Возвращайся из армии к нам. Будет вам дом. Груню и Генашку переселю к бабе Клуше. А вы в их доме поселитесь.
-А бабу Клушу к себе возьмешь?
-Вот еще. Есть и другие хорошие места. Помирать ей пора. Старуху из дома выгонять неприлично. Поживет с Генашкой, как хозяйка.
-Вообще-то у нас в доме отец хозяин. Он тебе такого Генашку покажет, что сама с ним жить будешь. Баба  Клуша ему мать.
 До конца отпуска Толя был примерным мужем, сыном и отцом. Провожать его поехали Клуша и Люба.  Настя осталась нянчиться с внуком. Прощание на железнодорожном разъезде прошло сумбурно, слишком быстро подкатила электричка. Толик вскочил на ступеньку, ему сунули рюкзак. И двери захлопнулись.
– Люба, жди меня, жди, я люблю тебя, — закричал солдатик.
-Что, что, не слышу, — кричала вслед жена. Не поняла ничего.
Клуша перекрестила отъезжающего внука и сказала: — Осень будет теплая. Люба, у Насти тяжелый характер. Степан так и не приспособился к ней. А тебя мужики полюбили. Если Толик вернется в деревню, можете жить у меня. А я уйду к Насте. Дом под правнука подпишу.
-Степан Иванович всю неделю не ночевал дома, - сказала старушке Люба.
-А Настя молчит, ничего мне не говорит. Разве теперь удержит его. Дети выросли. Не заметит, как останется одна.
-Если Павел поступит в институт, то семья развалится. Я ее не брошу. Она меня любит.
-Не отпустит она Павлика. Это не Толик. Он слушается мать. Грех ей будет. Круглый отличник, — вздохнула Клуша. – Пожить бы немного, ради вас. Я бы помогла внуку выучиться. Копеечку всегда заработаю. 
Привычка Паши рыться в почтовой сумке матери сохранилась с детства. Через месяц, после отъезда брата, он выудил бандероль на имя мужа Вики, узнал почерк Толика. Павел порвал упаковку. Внутри лежала кассета. Он прослушал запись и спрятал, решил шантажировать Вику, пока не переспит с ним. Ему очень хотелось стать мужчиной.
 
Дни стояли пригожие. Люба вечерами гуляла вдоль пыльной улицы. Вика встретила ее у клуба,  пролила бальзам на раны. — А ты хорошеешь, — сказала она. – Только, что за семья у тебя. Брось ты его.
-Не говори глупости, Вика. Ты всю жизнь здесь проторчишь. А он письмо прислал, из Москвы. Работу уже там ищет. Я уеду в Москву. Ты завидуешь?
-Он никогда не заберет тебя. Ты там чужая. Я в городе пожила. Никто нас не ждет, ни в Москве, ни в Обшаровке.
К ним подошел Пашка. Вика боялась его и зашипела, как змея. Люба пошла дальше.
-Толя просил передать тебе вторую кассету, других нет, — отдал Павел магнитофонную  запись Вике.
-Ты ее слушал? – спросила она.
-Да. Мне  понравилось. Круто. Кто-то обещал меня познакомить с женщинами. Я это еще помню.
-А я уже забыла, — вырвала Вика пакет. Она спрятала бандероль в сумку и  тихо пошла прочь. Ее знобило. Но вдруг она прониклась к Пашке теплом. Она повернулась назад  и помахала ему. Он показал ей язык. А потом запрыгал, как мартышка. Через несколько месяцев Вика родила.  Пашка грешным делом думал, что ребенок от брата. Но малыш рос и рыжел, становился копией настоящего папаши.
 Деревенские женщины были завистливыми. И никому не завидовали так сильно, как Викторинке. Знали бы они, через что прошла эта глупая девочка. Она продолжала бояться возращения Толи в деревню. Она богу молила, чтобы тот остался в столице.
 Толя думал о своем будущем. И не было в этом будущем места ни маме с папой, ни сыну, ни даже Любе, ни всему богатому селу Захарьено. Не собирался он жить ни в Погосте, ни в Обшаровке. Служба в Москве многому его научила. Он уже стал задумываться, та ли Люба женщина, с которой следует пройти всю жизнь. Он смеялся над тем солдатиком, который кричал в электричке: «Люблю, люблю».
-Хочу быть жестоким зверем. Получать от жизни все по норме. Женщин, тепла, денег. Я супер мужик. Лучше к ребеночку не привыкать. Пусть живут сами по себе. Деньги высылать буду. Может,  москвичку найду. Пропишусь в ее квартире и отравлю. Придется в милиции работать. Милиционерам все с рук спустят. И отравление супруги. Не суетись, Толя. Все делай хладнокровно. Что же движет мной? Отвращение к деревне, к матери, к отцу. Их ничто не волнует. Лишь бы жратва была на столе. Теплая одежда. Да, разве это одежда, что они носят. Как одеваются москвичи. Вот это одежда. Почему одним все, а другим корки. Мы же живем в социалистическом обществе. Всем все должно даваться одинаково. В партию надо вступить. Вступила бы мать в партию, давно бы стала руководителем высшего звена. Дальше начальника почтового отделения ей никогда не продвинуться. А в ней есть хозяйственная жилка. Я в нее пошел. Так пойду еще дальше. Вот стану первым секретарем партии. Вот будет жизнь. Котлеты на палочке, ананасовый сок в упаковке. Пепси.
 
12. В звезды.1975г.
Пугало ли Лену Фомину  будущее? Пугало. Сладостно пугало. Она решила поступать во ВГИК. Сколько красавиц разбили жизнь об эту метлу. Лена верила в свою уникальность. Она любовалась собой в зеркало. «Что за глаза  у меня, — радовалась девочка. — Как у Самойловой. Ей завидовала даже Лолабриджида. Жалко, что не потяну на медаль, как Лядов. Надо уговорить его ехать со мной. С ним не страшно. Все равно завалит, какой из него артист. Как же его уговорить. Хотя, за него все решает Настя».
Лена не хотела, чтобы мать ей погадала. Попыталась сделать это сама. Ей выпадало все – и дальняя дорога, и новости, и радости. Но Лена не поняла - поступит она во ВГИК или нет.
Фомка выбрала красное платье, на подол которого ушло пять метров, надела дорогие серьги, в виде рубиновых земляничек. Девушке в деревне равных не было. Но для поездки в Москву ей был нужен Пашка. Она так прошлась по узенькой тропинке, ведущей к дому Лядовых, что играющий в бяшку Санька, поймал свинец зубами. — Где Павлик? — спросила его Лена.
-У него плохое настроение, — выплюнул пацан бяшку. — В пять, собрался вешаться. Не отговаривай. Интересно посмотреть, как грохнется. Ни один гвоздь его сто килограмм не удержит.
Павел загорал на крыше. Он уже походил на головешку. Волосы у него выгорели до цвета пшеницы. Лена забралась к однокласснику на крышу и села на его животик.
-Сядь пониже, — выдавил Павел из себя пару слов, — только поел.
-В  какой институт поступаешь?
-В армию иду.
-Восемнадцать тебе исполнится лишь через полтора года. Нельзя терять время. Может, станешь великим ученым. Учителя говорят, что ты талантливый.
-Всем  говорят, поддерживают морально. Я реалист. Деревенский отличник — не городской.
-И я про то же. Внешность – вот что важно в этой жизни. Особенно фигура.
— Мне не хочется учиться. Стремление материи к самоорганизации бессмысленно. Самоорганизовавшись, она стремится к статике, инферно. Бесконечность ужасна, как в макро, так и микромир. Хочу быть камнем, полежать на дороге с годик. Собралась во ВГИК?  Караул со смеху. Вика позвездила. Хорошо, что в сельсовет взяли на работу.
— Ты поедешь со мной. Больше никто не решится.
-Не поеду, и тебе не советую.
Лена встала, одернула платье и прыгнула с крыши, порвав подол. Она пошла на почту. Надо было поговорить с матерью Павла. У Лядовых все решала она. Настя сортировала газеты.
— Мне нужен индекс МГУ, — сказала ей Лена. — Буду туда поступать.
-А Паша хочет дома остаться, — ответила Настя. – Он любит в валенках ходить, а там и галош не найдешь. До армии пусть работает в мастерских. Все лишняя копейка в дом. И ты бы шла работать. В библиотеке свободное место есть. Самое то, для молоденькой девочки. Долго ли пенсионеру книжку нужную найти. Да, и не читают у нас книги. Сиди, в ноздри дуй.
-Я хочу учиться. Конечно, Павел-то никуда не поступит, у него язык не подвешен. Надо было кому- то медаль давать, вот ему и дали. Я слышала, что учителя переписали за него сочинение.
-Нет у меня индекса, — поджала женщина губы. — Тебя Паша так отбривает своим не подвешенным языком, что заикаться начинаешь. Язык у него на месте, только не распускает его. Юноша воспитанный. Семья у нас из  солидных людей. Денег нет, учить. Все очень просто. Что же ты с рваным подлом ходишь?
-У вас порвала. Мужиков полный дом, а гвоздь забить некому. А бедным семьям государство помогает. И стипендию дают, и от уплаты за общежитие освобождают. Нищих вообще все жалеют.
-Ну, какая же ты нищенка. Справно живете.
-Да? Мы-то здесь причем? Пойду наряды подбирать. В Москве надо выглядеть прилично.
-Были, были мы в твоей Москве. Одна деревня там с мешками бегает. Бегают прилично.
 Паше надоело каменеть на крыше. Он оторвал у рубашки рукава, пошел к Ольге Сергеевне. Ему был нужен отец. Дверь была закрыта, верный признак того, что у Рыжей сидит Степан. Павел сбросил крючок и зашел. Отец и хозяйка пили чай.
— Дверь закрыл? — спросила Ольга Сергеевна гостя.
-Я уйду сейчас. Хотел спросить, стоит ли мне поступать в институт? Если батя уйдет от нас, то кто поможет? Мать меня учить не будет.
— Оля беременна. Денег у меня нет. Даже рубль себе не оставлял на похмелье. Все отдавал матери. У нее проси. Я заступаться за тебя не буду. Тогда вообще не отпустит, заставит работать, — не очень-то обрадовал отец.
-Буду бумать, — ответил Павел.
-Бумать – это слово образовано от слов: бумага и думать. Значит,  все уже решил. Знание Фрейда помогают оценить ситуацию, — заметила Ольга. — Езжай, не мечись. Накоплений у меня тоже нет. Я бы дала. В будущем, чем сможем – поможем. Будь реалистом. Настя и копейки тебе не даст. Может, с техникума начнешь? Обшаровка рядом.
-Буду получать стипендию. Выживу.
-Это еще вопрос, — вздохнул отец. – Стипендию еще заслужить надо. И не проживешь на стипендию. Москва – город дорогой. Спроси у Ольги.
-Я ведь не москвичка. Я на самом деле с Питера. Знакомых со связями нет. Что ты потеряешь? Не поступишь – вернешься в деревню.
 Когда Павел явился домой, мать укладывала ему сумку. Его судьба была решена.
 -Едешь в Москву, — объявила Настя. — Ветеринар старый. Выучишься и заменишь его.
-Всю жизнь мечтал свиней выкладывать.
-Не свои слова произнес. Был у нее? Отняла мужа, а теперь  сына. Не смей ходить к ней, она тебя и в постель уложит. А что ей? Она не верующая. Того света не боится. Фомин повезет Лену, не отставай от них. С Толей  созвонюсь. Все — таки военный. Военных всегда уважали. Он тебя встретит. Пусть документы в институт сам отнесет. Поговорит там грамотно. Свиней ты уже выкладывал. Много денег с собой не дам. Дынями, как Хусаин, не торгую. На хлеб хватит. Сала возьмешь. Кур закопчу. Одну курицу. Там все богатые будут. Ходи к другим студентам в гости. Чай в любом случае предложат. Москвичи очень культурные люди. Пользуйся этим. В гостях ешь побольше. Вот и экономия.
Павел не стал перечить матери. Ему было жаль ее. Ее бросали все. А она не знала об этом. Благодарить Павлу надо было Фомку. Не разозлись на нее Настя, не отпустила бы сына. Сама же Анастасия Семеновна размышляла, что если ее дети выучатся, то люди выкажут ей бесподобное уважение. А то пучок моркови порой не займешь. 
Лена вывалила содержимое шкафов на диван, стала рыться в нарядах, но ничего стоящего не находила. Она стала плакать. — Ты чего? – удивилась вошедшая в ее комнату Нина.
-Одни тряпки. Что ты прикажешь мне одеть, — сердито ответила дочь.
— Лучше меня никто детей не одевает. У кого ты найдешь хоть что-то из этих тряпок.
-Все для деревни, в цветочках ходит.  Я в столицу еду. Не хочу, чтобы смеялись за спиной.
-Про ВГИК забудь. Здесь ты лань, а там коза безродная.
-Я красавица. Только раздетая.
-Что толку-то от твоей красоты. Москвичи в театральные кружки с детства ходили, с репетиторами занимались. Надо было раньше мне сказать. Я книг бы тебе привезла. Не поступишь ты. Взятку первому встречному не дашь. Опять связи нужны.
Нина хлопнула дверью. Давно она не ругалась с дочерью. Она пошла к Лядовым. Настя сидела на завалинке. Сына она определила. Ей можно было отдохнуть.
— Моя-то в артистки рехнулась, — пожаловалась ей Нина. – Вроде умной ее считала.
-А мой в Тимирязевку. Хочу — говорит, сил нет. В МГУ его уговаривала. Даже и слышать не хочет. Станет ветеринаром. Это почти доктор. Я ведь вся без сердца. Меня лечить будет. Нина, ты не позволяй ей дуру валять, обмани ее. Скажи, что разрешаешь ей сделать выбор самой. А документы Хусаин пусть в кармане держит и сдает в Тимирязевскую академию. Будет с Пашей учиться. Только пусть на разные факультеты сдают. Ведь двух ветеринаров совхозу не надо.
-А это мысль. Федор тоже едет, поступает в ПТУ на механика, в Зеленограде. Вырастили мы детей. Не хватит у Хусаина изворотливости. Сама ее повезу в Москву. Ты своего красавца быстрее собирай. На днях и поедем. Мы в соседях жили, пусть и они там рядом будут. На твоего сына у меня одна надежда.
— Кто еще детей в столицу-то решился отпустить, не слышала? Ну, и пусть. А мы выделимся. Давай, на послезавтра договоримся. Что тянуть-то. Одежда у него есть, еды дам. Пора самому по жизни идти.
-Надо еще что-то прикупить Лене. Говорит, что одеть нечего.
-Славу богу расплатилась с тобой. Никому ничего не должна. В Москве и купишь. Я же Толику за костюмом в столицу ездила. Там выбор намного лучше. Хотя и в Обшаровке по пять разных костюмов висит. Когда такое разнообразие было. Нет, жизнь сейчас очень хорошая. Поднялись бы мои родители, не поверили, что так добротно живем. Каждый месяц зарплата по два раза а большой карман.
-А когда у нас плохо жили. Кто работает, тот всегда с куском хлеба. Ты родителей-то в суе не поминай.
-Я и свечки им ставлю. И на помин давала, два раза. И сама все время поминаю. Им меня упрекнуть не в чем. Дом-то мне их не достался. А я родственникам лишь пару слов  по этому поводу сказала. Подумаешь, перестроили его, красили, печь перекладывали. Главное… Все главное. Бревна-то муж дал. Я взяла-то за каждое бревно по пять рублей. Обиделись тогда. 
Как и решили, Нина сама повезла детей в Москву. Поехали не на электричке, как все. А сели в Обшаровке на скорый поезд. Настя не возражала против этого. Момент-то очень ответственный. Пашка и Федор в вагоне сразу же уснули. Лена прислонилась к матери, не могла спать. Поезд шел медленно. Лене хотелось выпрыгнуть и побежать впереди состава. Хусаин уже раньше возил их  в Ленинград, на море. Но в Москву Лена ехала впервые. Она представляла столицу светлым городом с широкими улицами, всюду клумбы, фонтаны, много людей. Люди нарядные, приветливые. Машины моют улицы.
— Усни, — говорила ей мать. Завтра еще набегаемся.
-Не могу. Так счастлива. Буду сниматься в фильмах. Ты спи. Я все же боюсь Москвы. Хотя и настраиваю себя на хороший лад. Там столько людей. Всех и не запомнишь.
-Не переживай. Федор Москву хорошо знает. И Толика разыщем. Плутать не будем.
-А что плутать-то. Где стоит ВГИК все знают. К тому же метро – очень удобный транспорт. Два неловких поворота и ты там, во ВГИКе.
— Лена, ты деньги-то экономь. Хорошо живем за счет того, что отец спекулирует. А его в любое время посадить могут. Как бы он не таился, а люди знают. Он ведь фруктами-то лишь прикрывается. Товар из Баку возит. Татаркам спекулянтам перепродает. А они по деревням его продают. С сумками ходят. Айша-то надежная. А про остальных ничего сказать не могу. Знакомая в исполкоме работает. Из татарских сел больше всего анонимок идет. Напишут на Айшу соседи, та и отца сдаст.
-Мама, я все знаю. Но для чего тогда деньги, если на них нельзя что-то нужное купить?
-На трудный момент.
-Ты говоришь, как Настя Лядова. Стыдно. Кто детей поддержит, если не родители. Мама, мне и одеваться придется, не как все. Иначе не станешь известной актрисой. Ты посмотри на звезд. У них каждый локон волос на месте. Одежда сидит, как влитая. А косметика. Им, наверное, из Франции привозят. А у меня польская.
-Какая польская. Германия. Она лучше француской.
-Чешская да гдровская.
 Федор был мужиком самостоятельным. Москву он знал. Но он отказался таскаться с матерью и сестрой. Ему не терпелось встретиться с сослуживцами, жившими в столице, попить пива вволю, навестить знакомых девочек. – Мама, ты быстрее меня институт найдешь, — заявил он Нине. – Я спрашивать стесняюсь. А люди здесь хорошие. Все подскажут. Мне же еще в другой город ехать. Экзамены у меня раньше начинаются.
-Ой ли, ой ли, — засмеялась Нина. – Ладно, здесь милиционеры на каждом шагу, помогут разыскать нужное место. Карту купим. Пашка сообразит, что к чему. Он в картах разбирается. Доберемся до места.
 Лена пошла проводить брата до метро. Тогда-то Нина решила переговорить с Павликом. — Куда будешь поступать? — спросила она.
-В политехнический. Мать  не узнает. Я не люблю животных.
— И я туда Лену пихну. Ничего ей не говори. Поедем как бы во ВГИК. С таксистом  договорюсь. Сдам за нее документы сама. Потом пусть воет. Артистка. Неблагодарная работа. Не спи по ночам. Детей забрось. И одного человека снимают, а их тысяча в реверансе.
 Леночка вскоре вернулась. Она что-то пила из баночки. – Это настоящее пепси, — похвалилась она. – С трубочкой. — Мать уже наняла такси и ждала ее. С водителем она договорилась. Тот должен был врать, что везет клиентов во ВГИК. Таксист улыбался, видя, как дурят красивую девочку. Он столько их повозил. И они поехали. Как красива была Москва. Даже красивее, чем представляла Лена. Ровные улицы. Дома огромные. И все старинные с балконами.
— Вот вам ВГИК, — остановился таксист у политехнического института. Захарьенцы выгрузили вещи. Лену усадили на лавочку в сквере, подальше от входа в институт, чтобы она не прочла вывеску.
-Охраняй сумки, — приказала ей мать. — Мы все узнаем и придем за тобой. С мальчиками не общайся. В туалет захочешь, потерпи. С вещами туда не шляйся. Здесь ведь Москва. Быстро все уволокут. И адрес не оставят.
-Я так спать хочу. Вы не долго, — попросила дочь.
-Говорила, чтобы спала. Может мне с тобой посидеть. Пашка все сам узнает.
-Иди. На него нет надежды. Только факультет не перепутайте. Артистический.
-Да знаем мы. Не усни. Пирожков купить?
-Мороженного и лимонада. И апельсинов очень хочется. Давно не ела.
-А мне колбасы, — засмеялся Пашка. – Но придется курицу доедать. А то протухнет.
 Очереди в комиссию не было. Павел решил сдавать документы на электротехнический факультет, выбрав специализацию — конструктор радиотехники. Нина и Павел тут же заплатили за обучение  на подготовительных курсах, взяли направление в общежитие и пошли за Леной. Девушка дремала. Вещи еще  не украли. Но два подозрительных типа вертелись рядышком.
-Красавица, — упрекнула дочь Нина. – Специально дремлешь, чтобы новые вещи тебе купила? Идем, комнату нам дали. Поселю вас и уеду, завтра же, гостинцев домой куплю – и уеду. И кому теперь гостинцы-то брать. Нам с отцом ничего не надо. Лишь бы у вас все было хорошо. За Федора я тоже беспокоюсь.
-Мама, ты гадала на меня?
-Нет. Глупости все это. Людям я вру. Точнее говорю то, что карты говорят. Листы они и есть листы.
-А я верю в гадание. Листы листами, а глобальное информационное поле – другое дело.
-Какое еще поле. Где ты этого набралась.
-У Циалковского, Вернадского, и у наших старух.
 В общежитии их встретила вахтерша, старая еврейка, любительница французских романов и кофе с коньяком. Эту женщину можно было спутать с профессором, а она всю жизнь просидела на вахте. А что на вахте делать? Читать.  — Все начальство в отпуске, — сказала тетя Капа. Ей не терпелось поболтать хоть с кем-нибудь. Нина подарила женщине  маленькую баночку меда. Вахтерша поставила греться воду. – Чаю, чаю, — говорила она. — Жених? — спросила тетя Капа Нину. — Здесь живут ребята из стройотряда. Ей проходу не дадут. Пусть поселятся в одну комнату. Скажу архаровцам, что Леночка и Павлик семейные, муж и жена. Так проще будет.
Тетя Капа дала захарьенцам ключи от свободной комнаты. Ребятам секция понравилась. Там был туалет, полуванна. Кухня находилась в конце длинного коридора. - Паша будет жить с тобой, — сказала Нина дочери.
— Мы все-таки разнополые. Здесь учатся самые красивые парни страны, а ты меня замуж отдала, — ответила дочь, но в принципе она была не против выдумки матери.
-Забудь про самых красивых, — остановила ее мать. — Не сдашь экзамены, пойдешь на скотный двор. Другой работы у нас в Захарьено нет. Все понятно?
-Мамочка, поживи со мной недельку.
-На день отпустили с работы. Без меня здесь главным будет Павел. Какое он решение примет — делай также. На его благоразумие надеюсь.
-А я нет. Он не кастрат, — надула губы девочка. – Большего дурака, чем он, я не знаю. Я в театр хочу, в кафе.
-Вот, вот. Как он скажет, так и будет. Будет тебе и театр, и экзамены. Поедим и спать будем. На скамейке дремала.
 13. Курсы- закурсы.
 На другой день, проводив мать, Лена потащила  земляка по магазинам. Они купили карту города. Вернее Лена купила. Пашка считал каждую копейку. Они побывали в кафе-мороженое, в парке. Москва впечатляла. Лишь на четвертый день, когда начались занятия на курсах, Лена поняла, что ее обманули. Над ней просто смеялись, когда она говорила про ВГИК.
– Таксиста вини. Куда привез, туда и поступаем.  Забирай документы и вали в артистки. Скажем матери, что не прошла сюда по конкурсу, — посоветовал ей земляк. –Я не поступлю туда. И не хочу я быть звездой, хочу быть обыкновенным инженером. Работать на заводе.
-Получать сто рублей.
-Сто не восемьдесят, как у твоих артисток.
-Уверен, что я не поступлю во ВГИК? Я хочу остаться в столице. Мать права. Я не создана для жизни в деревне. Здесь у меня шансов больше. Пять лучших лет. С моей внешностью не трудно завести связи на Мосфильме. Буду сниматься в кино. Все решено. Я учусь с тобой. Лишь бы, лишь бы. Да, здесь парней очень много. Не то, что в педагогическом институте. Значит, у меня будет большой выбор. Выйду замуж за москвича, сына режиссера. Вот и решение всех проблем.
Побывав на курсах; посмотрев, как хорошо москвичи одеваются, Лена потащила Павла за новыми покупками. В общежитие она стала примерять обновки, не заботясь о смущении земляка. Вдруг девочка заметила, что он сосредоточенно наблюдает за ее отражением в темном стекле.
-Отвернись, почему туда пялишься?
-С тобой не хочу, а та женщина загадочна, таинственна, — без тени иронии ответил друг. – Она взмахивает руками, как крыльями. Это надо видеть.
-Почему это со мной не хочешь? Ты боишься экзаменов?
-Нет. Если не сдам, то уйду в армию и стану генералом.
-Не плохо. А я бы лучше в армию ушла, чем на коровник. Не берут. В деревне я смогу стать лишь дояркой. И не из лучших. Опять же – библиотека. Там смогу работать.
 
Стройотрядовцы, жившие в общежитии, не изнуряли себя работой. Им не платили денег, но обещали стипендию в течение года. Они пили пиво, были заняты поиском приработка и развлечений. Бездельники сразу приметили Фомину. Та даже на кухню не ходила, чтобы не сталкиваться с нагловатыми парнями. На кухню бегал Паша.
-Придется объяснить орлам, что я очень серьезная женщина, схожу за чайником, — решила однажды Фомина, взяв в руки тряпочку. — Взвизгну, прибегай на выручку. Сразу не убивай.
-Ладно, не за что тебя убивать. Живи пока.
Лена распушила волосы и вышла. Она прошла по коридору, словно по пустому лесу, даже голову не повернула в сторону гоготавших вслед парней. Подождала, когда чайник закипит.
-Мы туда соли бросили, — сказал ей высокий, костистый парень с облупленным носом.
-Муж сердится, когда я выхожу в коридор, заменишь воду и принесешь нам чайник, — попросила она его. Облупленного парня звали Валерой, но чаще Вальером. Он вскоре принес кипяток,  пожал Павлу руку. - Отпустите руку мужа и садитесь завтракать, — пригласила его Лена. Вальер хотел проверить силу хозяина,  жал руку  до упора, но тот не заметил этого.  — Едим на кусочках бумаги, — добавила хозяйка. — Посуды нет.
-На кухне любую можете взять. Старшие курсы оставили, — посоветовал Вальер. Он сел за стол, видя, что упрашивать его не будут. Поели быстро, не проронив ни слова.
-Пора на занятия, — сказала Лена.
Вальеру пришлось уйти, не выудив из хозяев комнаты хоть какую-нибудь новую информацию.
 Девушка переоделась, остановив выбор на новом прямом платье с карманом муфточкой на животе. Павлу не приходилось утруждать себя. У него была лишь клетчатая рубашка и джинсы советского производства. От Миши Ломоносова он отличался тем, что первый носил  лапти. У Павла были плетенки. Лена стеснялась его вида,  решила не сидеть с ним за одним столом. Когда вошли в аудиторию, она осмотрела ряды и села к понравившейся ей девочке. Паше пришлось усесться сзади. Соседка Лены неестественно прямо держала спинку, на ней не было лифчика, кофточка просвечивалась. Она поправила аккуратную завитушку волос и спросила Лену: — Ты москвичка?
-Нет, из провинции, — ответила та тоном, не оставляющим сомнений, что она из Парижа.
-Кто твои родители?
-Ничего интересного, — уже раздраженно сказала Фомина, хотя родителей не стеснялась. Те умели вести себя в любом обществе. Это не Настя Лядова, которая могла приехать в столицу в новых тапочках с мешком за плечами. — Отец закончил химико-технологический в Баку,  работает в экспедиции. Нас с мамой обеспечивает. Мама домохозяйка, по образованию педагог. Иногда, по просьбе директора, сидит на телефоне в приемной. Но это ей ни к чему.
Хусаин прикупил диплом геолога, не зная таблицы Менделеева. Летом он все время торговал фруктами, зимой же нанимался в экспедицию, там хорошо платили, особенно в Сибири.
-Значит, отец не живет с вами? — спросила москвичка.
— Неделю дома, неделю нет. Меня зовут Лена.
— Жанна. Ты познакомилась еще с кем-нибудь? Ту девушку зовут Марина Козловская, дочь директора универмага. Чуть выше- мальчик из Белоруссия – сын ректора института.
-Марина? Вульгарно накрашенная?
-Ей 22 года. По французским меркам — красива. Толстые губы, кривой нос, дебелая кожа. Повезло ей с внешностью. Дети торгашей рвутся в престижные ВУЗЫ. Странно, что она решила поступать сюда. В общем-то мы выбрали среднее учебное заведение. Козловская держит себя со всеми очень высокомерно. Как относишься к неотартюфам?
-Мнение о человеке формирую не по профессии родителей. Может и нее плохой человек.
Девушки разговорились. Лектор сделал им замечание. Тут раздался голос Павла: — Он плохо излагает тему. Не хочу терять время. Лена, идешь со мной домой?
-Нет, — прошипела Лена.
Павел встал и ушел, вежливо попрощавшись с преподавателем.
-Кто это? — спросила Жанна. — А говорила, что никого не знаешь.
-Живем в одном общежитии.
-У него красивая задница. Захотел бы он со мной переспать?
-Он умненький мальчик, по национальности урод, не искушенный в сексе, — помедлив, ответила Лена, шокированная заявлением новой знакомой. — Я бы выбрала парня в джинсовке. Стильный. Или сына ректора.
-Это Иг, Игорек. Из Питера. Он тоже живет в общежитии. Подморгни ему.
-Неудобно, — улыбнулась Лена.
Жанна сама жеманно повернулась в сторону парня, подморгнула, тут же сделала каменное лицо и выпрямилась. — Мимические мышцы нельзя перегружать, — прочревовещала она. — Когда только кончится эта лекция? Мне надо обязательно поступить сюда. Буду пять лет валять дурака. Ты готовишься к экзаменам?
-Через силу. Лентяйка. Мне тоже надо поступить. Поэтому и пошла сюда. Конкурс здесь ниже.
-Я тоже. Мы подружимся. Покажу тебе хорошую кофейню. Там делают кофе по-турецки. Настоящее кофе. Наверное, во ВГИК хотела поступить?
-Угадала. Но я передумала. Самый высокий конкурс на место.
-Я тоже. Туда без связей не поступить. И без таланта. У отца вроде бы и связи. И таланты на шею давят. Но ему прямо сказали: «Не суйся». Лотерея.
После занятий Жанна подхватила новую подругу и потащила с собой. У нее была машина. Лена удивилась, что Жанна  села за руль. — Не бойся. Мой отец гонщик, — успокоила хрупкая москвичка. Она подвезла Лену к кофейне и бросила там. Лена зашла внутрь. Пить кофе не собиралась, не могла отличить помои от хорошего напитка, заказала тыквенный сок и коржик. К общежитию она добиралась на такси. Иначе бы не нашла дорогу. Она увидела Ига и Марину Козловскую, решила послушать, о чем они говорят,  сбавила шаг. Ей нравились высокие худощавые парни. Лучше бы она не слышала, о чем говорит пара. Девушка вдруг поняла, что будет не интересна питерцу. Она не смогла бы поддержать разговор, который тот вел с Козловской.
-Все, что не может быть представлено в опыте, непознаваемо. Бога не познать, — говорил он.
-Нет, бог сам хочет, чтобы мы его познали. При чем здесь опыт? Слишком различны предикаты, — с тихой грустью ответила Мара Козловская.
-Ты сторонница Агацци. Думал, агассионистка. Тот ближе к богу. Ты верующая? Соловьева читают верующие люди.
-В чем-то верующая. Агасси? Нет. Это Поппер. Я не сторонница концепций правдоподобности.
Лена вытаращила глаза и пошла искать Лядова. – А я кто тогда? – усмехалась Фомка по дороге. – Я последовательница неправдоподобности. Пашка теперь среди книг.
Павел сидел в читальном зале института, слушал пластинку с уроком английского языка.  — Кто такой Соловьев? — спросила его Лена,  забыв фамилии итальянцев. Павел не отвечал, пока не дослушал урок.
-Религиозный философ, — наконец-то заговорил он. — Не с того начинаешь. Когда москвичи философствуют, выглядят глупо. Философия не терпит меркантильности. Они будто торгуют своими знаниями, нет легкими познаниями. Не уподобляйся им, нахватаешься терминов, не осознавая идей. Философия- это система. Надо изучать лишь одну какую-то школу. Прочтешь Юма, Канта, Иванова, замолчишь, станешь посещать буддийский храм – все напрасно. Тебя не примут москвичи, пока не будешь свободно владеть хотя бы одним иностранным  языком.
-Я азербайджанский знаю, немного татарский.
-Сойдет за турецкий.
-Если поступлю, то по четыре часа в день буду коптеть над английским языком. Пока другая забота — поступить. Я хочу подружиться с Жанной. Она типичная бесшабашная москвичка. Я должна стать ее более красивой копией. Помоги мне. Ты ей понравился. Конечно не ты, а твоя упругая задница. Английский. Какой такой английский? Надо спать с нужными людьми, а пить с ненужными. Вот и решение всех проблем. Жанна занималась бальными танцами, поэтому такая стройная. Она ввела бы нас с тобой в круг знакомств. В Москве не просто завести друзей. Я поняла, что она никого никогда не приглашает к себе в гости. Кафе, парк. Там и общается со знакомыми. Дружат ли здесь люди? Не знаю.
-Не собираюсь проникать ни в какие круги. Я для них деревенщина. Лена, ты стесняешься меня. Мне, конечно, плевать. Но я не смогу купить себе другую одежду. Это факт. Знаешь же сколько денег мне мать дала.
-На условности плевать нельзя. Я не буду оригинальничать. Буду как все. Может  и рабыня общества, но стану королевой мира.
-Дурой ты станешь, а не королевишной. Блудливая, трусливая Фомка.
-Посмотрим, кто прав, — серьезно сказала Лена. — Ты, со своим пренебрежением к общественному мнению, или я, которая ведет себя, как все.
-Я не пренебрегаю общественным мнением. Мне бы не тяжело было надеть на себя американские джинсы, но они стоят на рынке сотни две-три. У меня сейчас всего 30 рублей. Я не обижусь, если будешь сторониться меня. Каждый сам за себя. Теперь мы сами отвечаем за свою жизнь. Найду себе работу. Иначе не выживу. Я знаю, что мне здесь будет нелегко.
 Лена одна пошла в ближайший магазин, купила земляку рубашку и светлые брюки, все в тон. Возможно, что благодаря могучему торсу друга, у нее появятся новые знакомства. Деньги у Лены были, хотя половину она уже спустила на себя.
 Павел редко посещал подготовительные курсы. Он готовился по учебникам. Лена ходила в институт регулярно, перезнакомилась там со всем абитуриентским потоком. Ее наряды все дорожали. Павел стал догадываться, что полностью спустила все деньги. Плевала она на просьбу матери об экономии. Павел боялся, что им придется вдвоем жить на оставшуюся у него сумму. С братом он так и не связался. Толя демобилизовался, но в деревню не уехал, работал в московской милиции, где-то на окраине. Павел не надеялся на его помощь. Ему ли не знать старшего брата. Нравилась ли Павлу самостоятельность? Несомненно. Но он скучал по деревне, по друзьям, родителям, бабе Клуше, брату Сашке. Он скучал по самой деревне, по реке, лесу, оврагам-буеракам. Он скучал по той сказке, что с детства окружало его. В Москве не было место той сказке. Расчет, связи, хитрость.
 Накануне экзамена Лена легла рано, выспалась и выглядела свежей. Она разбудила земляка, велела ему ставить чайник. В коридоре Павел столкнулся с Вальером, тащившим огромную сковородку жареной картошки. — Экзамены? — спросил он Павла, бегло осматривая его. Лядов донашивал свадебный костюм брата, имея рост 178 см и метровые плечи. Дьявол бы не нашел себе лучшей внешности, чем его: грустные серые глаза, вдавленные в цветущее тело; мощные мышцы, легкая улыбка, ровная спина с плоским животом. Природа дала ему многое, разумеется, по отцовской линии. Павел понимал, что одет плохо. Разрезик пиджака торчал на заднице, как птичий хвостик. Вальер отстегнул от его лацкана значок «Юный друг пожарника».
— Математику Густ принимает. Он обращает внимание на одежду. В этом клоунском наряде экзамены тебе не сдать. Жену  одеваешь, мог бы и себе что-нибудь купить.
-Не придаю этому значения, — недовольно ответил паренек. Но ему было стыдно, что люди делают ему замечания подобного рода. Надо было устроиться на работу, хотя бы на недельку. – Вода кипит, — буркнул Павел. Он взял чайник и вернулся в комнату, стал кривляться перед зеркалом. — Лена, как я тебе?
-Совсем никак. Подстриги ногти, — ответила она, доставая подарок. — Мама тебе оставила, одевай.
-С чего бы это такая доброта?
-За присмотр. Неужели непонятно? Шпионам надо платить.  Она женщина расчетливая. Не то, что я.
Павел переоделся. Лена уложила его феном, придав молодцевато-романтический вид. Вальер принес ему свои туфли.  — Другое дело, — заключил он, осмотрев Лядова. – Самое то, что нравится Густу. Брюки в обтяжку, ухоженные волосы. Лена, брызни на него женскими духами. На хорошую троечку тянешь.
-Мне надо на пятерку сдать, я же медалист. Тогда от остальных экзаменов освободят, — недоуменно сказал Паша.
-Густ и не знает таких оценок. Пятерка. У него легче шестерку получить, чем пятерку. У него и тройка приравнивается к пятерке, — разъяснил ситуацию Вальер. – Ну, если оденешь рубашку с рюшами. Есть вариант.
-А зачем? – спросил сельский мальчик. Ответа он не получил.
 Лена и Павел были записаны в разные группы. Лядову предстояло сдавать математику. Когда он пришел в институт, то отлично в его группе никому еще не поставили, зато завалили уже восемь человек. Павел хмурился. Его пропустили без очереди. Все боялись идти.
Густ оказался холеным мужчиной с квадратным подбородком и невидящим взглядом истинного арийца. Он решил потешиться над увальнем, предложил два билета. Павел даже готовиться не стал, сразу стал отвечать. Задачи решал в уме. Густ заглянул в его паспорт.
-У вас в деревне была математическая школа? — поинтересовался он. — Почему не пошел в сельхоз? Наши выпускники работают в закрытых городах.
-Дилеммы не было, люблю технику. Инженеры везде нужны.
Густ уронил ручку на пол. Это был тест на услужливость. Павел поднял ее. Преподаватель ничего не прочел на его лице; не понял, что скрывалось за этим равнодушием: презрение, раболепие, инертность.
— Ставлю «хорошо», — сказал он. — Передвинь-ка мне шкаф поближе.
Он часто просил сдвинуть сейф, это никому не удавалось, затаскивало его в помещение пять человек. Павел решил в доску расшибиться, а сдвинуть. Он напрягся, мышцы на спине вздулись буграми. И сейф поехал по полу.
— Достаточно, — остановил его преподаватель. – Грыжу заработаешь. Пожалуй,  иди. Хотя школы в тебе я не почувствовал. Оценка авансом. — Павел вышел, даже не поблагодарив. - Вот пенек, — улыбнулся Густ. — Стоит к нему присмотреться. Я не понял, умница он или дебил.
Лена с Жанной уже вышли, списав сочинение со шпор. Они обе были довольны.
-Ну, как? – спросила Лена земляка, едва увидев его.
-Хорошо.
-Не хорошо, а отлично, — услышал Павел из-за спины. Преподаватель вышел в коридор покурить. – Я сегодня добрый.
-Я сдал на отлично? Не верится, — обрадовался Павел. — Могу ехать домой.
Преподаватель ничего не ответил, надменно пошел дальше.
-Ты бросишь Лену? — испугалась Жанна. — Ей предстоит самое трудное: физика и математика.
-Деньги кончились, — ответил Павел. – Москва — дорогой город. И работы дома полно.
-Отец прислал мне перевод, — сказала Лена. — Оставайся. Мне без тебя будет трудно. Начнут мальчики заходить, мешать будут. Паша, мне очень, очень нужна твоя помощь. Сходи в магазин, — протянула она четвертной, не допуская и мысли, что земляк уедет. — Купи вина и сыру, тройку яблок.
Когда Павел  вернулся из магазина, девушек в комнате не было, уехали в ресторанчик. Павел хотел попросить у Лены адрес Нефедовой. Он и остался в Москве по одной причине, хотелось стать мужчиной. Ему пришлось довольствоваться наводкой Федора, сунувшего ему на Казанском вокзале  координаты проститутки. Павел быстро нашел дом, но хозяйку не смог дождаться, ушел. На него в подъезде уже люди косились.
-Зря ждал. Ее на принудительное лечение забрали. Человек 20 заразила. Сифилис, — сказала ему на улице пожилая дворничиха. Настроение у Павла испортилось. Он не знал, как ему найти женщину для секса. Не подходить же на улице.
-К брату что ли смотаться? – подумал он. – Может он поможет. Интересно, Федор знает, что его женщина больна? Может и он заразился. Надо ему сказать. Это же кошмар. Все знать будут, пальцем показывать. И сифилис кажется не лечится. Ничего я не знаю. А это важно знать.
 На доске объявлений института вывесили списки с результатами экзаменов. Лена смотрела их с Вальером. Тот увидел, что у его новых друзей разные фамилии.
-Мы не супруги, — сказала  ему Фомина. —  Забеги к нам, скажи Павлу, что я пошла на консультацию. Пусть ужин приготовит.
-Как же вас вахтерша заселила? Что-то вы крутите, — не поверил ей парень. – Либо тетя Капа еще та авантюристка.
 
Павел не обратил внимания на приход Вальера, читал. — Я узнал вашу тайну, — сказал ему гость.
-Чего еще? — недовольно отложил  Павел книгу.
-Лена тебе не супруга.
-Долго доходило.
-Ты спишь с ней?
-А она что сказала? — суровел Павел.
-Ничего.
-Какой ты надоедливый. Хочешь «Анапы»?
Они разлили остатки плохонького  вина. Павел разговорился: — Я вырос с Леной. Мы, как брат и сестра. Я бы не хотел, чтобы ей мешали при подготовке. Она может завалить экзамены.
-Ехал бы домой. Неужели не надоело здесь? Экзамены Лена сдаст. Здесь девочек не хватает.
-Вино допили. Ты свободен, — подвел итоги Павел. – И помалкивай. Никто не должен узнать нашу тайну. Не хочу кому-то морду из-за Лены бить.
 Павел пошел встречать землячку. Ее окружали новые подружки. Она попрощалась с Жанной и подхватила Ига под руку, прошла мимо Лядова, даже не кивнув. Жанна встала в сторонке, загадочно улыбаясь. Она подошла к Лядову и пригласила покататься, но он отказался.
-Пойду, уложу Лену спать. Физика — самый трудный для нее предмет, — извинился он. — Математику-то еще знает.
Лене повезло на экзаменах по физике. Иг помог ей решить задачу,  она получила четверку. Павел успокоился. Лена должна была пройти по конкурсу, даже если бы получила одну тройку. Павел решил расслабиться, осмотреть столицу, начав со  злачных мест. У Вальера узнал, что самые дешевые шлюхи прогуливались на казанском вокзале. Он умудрился перепутать линии метро и вышел на станции » Арбатская»,  пробежался по Калининскому проспекту, по улице Горького. Лядов оказался  на набережной. Его привлекали мосты. Он сел на периллы и стал болтать ногами, пугая прохожих. Девушки обегали Павла, боясь безрассудства. С поисками проститутки у него ничего не получалось. Да и денег у него оставалось все меньше и меньше. Он пересчитывал их каждый день. Надо было купить билет на обратную дорогу домой. Он решил отложить знакомство с женщинами до осени. Для него даже 10 рублей были деньгами.
 Он решил выполнить поручение Лены. Лена просила его найти портвейна. Он спрыгнул с перил, отряхнул перемазанные штаны. Разыскивая магазин, Павел вновь очутился на Арбате. Там он купил две бутылки спиртного, больше на руки не давали. Улица его удивляла. Она не была похожа на другие районы столицы. Он решил прогуляться по ней. Зазевавшись, Павел споткнулся о ноги человека, сидевшего прямо на тротуаре. — Я не из асфальта, — сказал парень. — Голова и так болит. Что у тебя в пакете? — Павел, в присущей ему манере, вроде бы и ответил, а вроде бы и нет, пожал плечами. —  Охмели. Ничего не продал, — свалил парень рондолевые колечки в мешочек. – Сегодня ничего не продал. Трубы горят. Не уходи, я не за так. Видишь девочку в курточке? Это Хвостик, моя подруга. Она сделает тебе хорошо.
Перевода с русского не требовалось, Павел коротко кивнул. Кажется, он нашел то, что искал. За это он готов был отдать обе бутылки портвейна. Рыжий парень махнул девочке. Она оказалась веселой и очень общительной. Она с хода поцеловала Павла в шею. Он тут же завелся. Они пошли двориками. Вообще-то Павел был осторожным и побаивался. Они пришли к чердачку. Рыжий парень открыл дверцу ключом. Внутри оказалось чисто, как в квартире.  — Мы здесь живем, — пояснила Хвостик. Гость выставил на стол портвейн, лишь одну бутылку. Хвостик открыла окошечко, достала яблоки, хлеб. Они выпили.
— Ожил? — потрепала девочка своего дружка. — Мы с мужем на мели, — пояснила она Павлу.
-Вы супруги? А как же тогда?
-Ради него,  на все готова, — со слегка заметным сарказмом ответила Хвостик.  Она поцеловала Пашу и опустилась на пол. Ему не нравился его первый сексуальный опыт. Он будто ощущал легкое прикосновение молочной пены. У него закружилась голова. Опыта ему явно не хватало. – Так быстро, за 20 минут управился, — засмеялась девочка. Он застегнулся на все пуговицы и поспешил на воздух. Через несколько кварталов Павел пожалел, что сбежал. Ему захотелось все повторить. Он заметался, но чердачка не нашел. Он чуть не заплакал от злости.
– Дурак, дурак, — забубнил он, не заметил, как и вернулся в общежитие. Лена поняла, что с ним что- то произошло. Он морщил лоб, как от великого горя. — Я забыл купить вино, — сказал он. – Вернее, купил лишь одну бутылку.
-Если выпил, то ничего страшного, — успокоила его землячка.
 Паше больше не удалось выбраться в город. Лена, готовясь к экзамену, не отпускала земляка от себя. Он был ее справочником. Математику у землячки принимал не Густ. Лена с Жанной сдали на пятерки и прошли по конкурсу, сразу же купили дорого коньяка. Потом забрали Вальера и Павла, поехали в ресторан. Дальнейшее Павел помнил смутно. Он целовал Жанну. Ее легкие руки скользили по его телу. А потом забвение. Он провалился в глубокую алкогольную яму. Очнулся от крика Фоминой, уже в общежитии. Павел лежал на кровати. Он с трудом приподнял голову и открыл рот. Вальер пытался раздеть Лену, та колотила блондина по спине. Павел поднялся и выкинул друга в коридор. Лена возмущалась: — Один напился. Другой под юбку полез, а она мнется. Все, я с вами не дружу. Начинается другая жизнь. Хватит общаться с такими грубыми, не культурными людьми. Еду домой,  затем с Жанной в Крым.
Лена сбросила одежду, осталась лишь в сорочке. Она легка к парню в постель.
— Ты чего ко мне улеглась? – испуганно спросил тот.
-Боюсь, что он вернется. Ты спи.
Лена мешала парню спать. Кровать была очень узкой. Он уснул лишь под утро. Их поднял Вальер, пришедший извиняться. Через полчаса явилась и Жанна, предложила отвезти друзей на вокзал.
— Я вчера не нахамил тебе? — спросил ее Павел.
-Совсем немного. Пьяный – ты не управляем. Я теперь боюсь тебя. Не хочешь поехать с нами в Крым?
-Мне это не по карману. Отец уходит из семьи. Матери придется несладко.
-Едим на машине. Бензин мой. Остановиться есть где. Деньги тебе не понадобятся. Буду кормить. С тобой же не страшно.
-Я бедный, но гордый. За счет женщин жить не буду. Помоги Лене собраться. У меня-то вещей нет.
-Она вещи ко мне перевезла. Осенью заберет.
Казанский вокзал казался чем-то родным. Отсюда начинался путь домой. Билеты Павел купил на первый, проходящий через Обшаровку, поезд. Им с Леной повезло. Следующей за ним в очереди женщине билета уже не досталось. А трястись в электричке никому не хотелось. Вагон был переполнен. Проводники пользовались тем, что люди не могли законным путем уехать из Москвы, сажали безбилетников. Лена взяла постель, выпила снотворное, но уснуть не смогла. Павел сидел у нее в ногах и думал: «Почему мы заново должны приходить к выводам предшествующих поколений. В библиотеках есть книги на английском языке. Разберусь ли? Возможно ли предсказание будущего? Да! Если наша жизненная система изолирована и предопределена. Это означает, что жизнь- фильм, с малой  степенью самостоятельности персонажей. Фильм для бессмертных. Существует ли хаос? Броунское движение? Нет, не существует. Можно просчитать движение каждой молекулы. Тогда не должно быть и свободы мышления. Ведь человек может изменить расположение какого-то предмета по собственному усмотрению. Каждая мысль определяется при рождении? Или мысль не подчиняется никому и преобразует вселенную в целом. Это софистика, даже схоластика. Боги, смакующие радости и боли. Верую ли я? Не зря же Бердяев говорил, что человек- камень, который не поднять богу. Не боюсь ли я смерти? Оттого цепляюсь за потусторонний мир. Сознательно — я  материалист. И на этой почве у меня развивается психоз. Как добраться до мудрых книг? Приеду, схожу в Херсаново, к Василисе Карповне. Та многое знает. Ведьмы передают знания из поколения в поколение. Вопрос, захочет ли она со мной поговорить. Вряд ли».
Он задремал. Его разбудила Лена. Павел заметался, глаза его заблестели. Он соскучился по Захарьено.
-Ненавижу тупую деревню, — оборвала его восторги Лена. — Не хочу домой.
-Как ты можешь. Это  родина. Это ты пока никто. Живешь на деньги родителей. Неужели и их считаешь быдлом?
-Возможно. Как мой папашка хотел проконтролировать мою целомудренность? Не в Крыму, так в Москве, обязательно пересплю с мужчиной. А для чего же я так упиралась, сдавая экзамены, — Лена казалась абсолютно чужим человеком. Павел решил, что их пути расходятся. В Москве они будут жить каждый по-своему. Лена будет пить портвейн по шесть рублей, а он по семьдесят копеек.
— Хусаин проклянет тебя. Для мусульман целостность свята, — отрешенно сказал Павел. И Лена тоже почувствовала грань, возникающую между ними.
-Он атеист. Я христианка. А ты козел.
-Тогда сама тащи чемоданы. Я козел, а не ишак.
-На такси уеду. Найду красивого таксиста и заеду с ним в посадки.
-Я погорячился, понесу чемоданы.
-Испугался. Не бойся, у меня не осталось денег. Едем на автобусе.
 Автобус проходил прямо по селу. Павел отнес чемоданы к Фоминым. Лена бросилась на шею матери. — Мама, я поступила. Я так рада. Даже стипендию буду получать.
-Сдаю ее в полной сохранности, — проквакал Пашка из-за спины. — Больше  за нее не отвечаю.
-Ты еще здесь? — обернулась Лена. — Тетка Настя заждалась.
Встреча у Лядовых прошла сдержаннее. — Мама, я поступил, — сказала Павел Насте.
-Худо нам придется. Жирок-то сгонишь. Привык за материным столом. Толик письмо прислал. Зарплата хорошая. Обиделся, что ты не приехал к нему. Пусть  учит  тебя. У меня больше не проси. В него-то денег вложено не меряно.
Павел опустил голову. Он, как и в детстве, чувствовал себя виноватым перед матерью. Ему не было места в этой жизни. В Москве жить не на что, а дома нечем. Надо терпеть выходки матери до осени. Он подумал и решил ехать с Жанной в Крым. Баба Клуша пообещала дать ему немного денег. Вечером он встретился с Леной.
— Ты мне в Москве надоел, хочешь испортить отдых. Жанна тебя не любит. Ей нравится твоя задница, и только. Забудь о ней. Переспит с тобой и бросит. Все. Мы не знакомы, слишком разные, чужие. Неужели ты еще не понял этого? Москвичи примут меня. Я не такая умная, но не отличаюсь от них. Я вольюсь в столичную жизнь. Ты же инопланетянин, девиация. Тебе будет очень трудно. Кулаками там ничего не решишь.
-Короче, нонпарель петитом. Так давай познакомимся с тобой. Я хочу поехать в Крым. Я не буду тебе мешать, ни в Крыму, ни в Москве.
-Не такая я наивная дура. От одного твоего бычьего вида все женихи разбегутся. Прощай на век. Тебе же нравится ковыряться в навозе, вот и ковыряйся. А я меня ждет звездная жизнь. Кино. Я буду актрисой. Чего бы мне это не стоило. Надо будет лечь под жирного режиссера - лягу. Надо будет лгать - буду.
-Да, и не вырвет тебя от жирного? Жирное портит фигуру.
-Я его крепко буду держать. Никто не вырвет. Только пусть попробуют. Уходи, не раздражай меня.
-А если мама даст мне денег на новую одежду?
-Она никогда их тебе не даст. Тебе с пустыми карманами туго придется. Разве научишься грабить людей в подворотнях.
-Работать можно.
-Зачем же тогда в институт поступал? Работай. Мне что, самой уйти из дома? Уматывай. Видеть тебя больше не хочу. Никогда.
 Лена уехала в столицу на следующий же день. Она даже к подружкам не забежала. С Захарьено она простилась навсегда. Она ни о ком и ни о чем не жалела. Маленький серый мир ей надоел.
Поезд в Москву пришел ранним утром. Лена вышла из вагона и вдохнула свежий воздух. Подруга должна была ждать ее на стоянке. Лена не торопилась. Она выпила ледяной фанты в вокзальном буфете, купила яркий журнал. Ее обрадовало то, что таксисты приняли ее за москвичку. Она гордо прошла мимо них. Жанночка удивила ее. Подруга была в джинсах и кроссовках. В институте она себе такого не позволяла. Мало того, Жанна протянула и Лене пакет, где лежали американские джинсы.
-Марина Козловская помогла купить. Всего за 28 рублей. На рынке такие двести стоят. Что же, Марина молодец. Может, и найдем с ней общий язык, — небрежно сказала Жанна.
-Жанночка, я так рада тебя видеть, — улыбнулась Лена. – Я тоже привезла тебе подарок. Это отец купил в Баку.
Лена раскрыла коробочку с ниткой натурального жемчуга. Жанна от восторга запрыгала.
-Настоящий жемчуг. Я в Москве его найти не могу. Представляешь меня в шелковом сарафанчике и этих бусах.
-Я переполнена какой-то силой, — поделилась Лена. – Думаю, что у меня начнется самая яркая, самая счастливая полоса в жизни. Да, у меня нет кроссовок. Мы должны поездить по магазинам. Надо было отца попросить привезти. Он брату привозил.
-В очереди я стоять не буду. Купи у спекулянтов. Они там кругами ходят.
-Хорошо, — махнула Лена рукой. Но думала Лена о другом. Она не могла говорит откровенно,  даже с лучшей подругой. Это были минусы столичной жизни. 
« Я научусь подавать себя. Выйду замуж за москвича. Свою квартиру здесь не скоро получишь. А в общежитии жить не хочу. Дочь спекулянта должна быть умнее других, размышляющих о чистом и непорочном. Ведь моя цель непорочная. Я хочу сниматься в кино. Я хочу уйти от будничного кошмара. Пусть все они останутся там, внизу. А я буду знаменитой. Для этого достаточно моей неотразимой красоты», — размышляла Лена об одном, а говорила о другом. -Спекулянты, спекулянты, где вы? – прокричала она на пол-улицы, и расхохоталась.
-Бежим в подземный переход, — предложила Жанна. – Спросим у первой женщины. Нам и подскажут.
Настоящая московская жизнь шла в переходах и подворотнях.  В то время.
14. Семья поэтессы. 1975г.
Кто бы подумал, что в весьма эксцентричной семье академика Степанова и поэтессы Ирмы Колоды, взрастет ядовитая дочь. Малышкой она радовала мама, лицезревшей в ней свои черты. Со временем Ирма разочаровалась.  — Ирмочка, ей 13 лет. Когда встретил тебя, ты была феей, — успокаивал жену Ксан Ксаныч, умалчивая, кем стала супруга.
-Стыдно перед друзьями, — хныкала Ирма. — Заявила Новодворской, что она раба позы, развешивает батарею ружей, а стреляет из рогатки. Толкуновой посоветовала подпрыгнуть во время пения.
-Люда не им, а тебе сказала. Успокой женщин, — буркнул муж.
-Мне? Я прыгаю выше Эвереста. Ах, она коза. Мне, центру поэтического мира.
 Их дочерь звали Людой. Она взросла диковатой, кусачей, мечтающей  жить в прошлом, будущем, когда люди вернутся к биоцивилизации. Она любила дождь. Тогда движение по Кутузовскому проспекту замирало. Можно было посидеть у открытого окна. С матерью Люда старалась не общаться. Ирма подкрадывалась к ней и заводила беседы о великой литературе. Цинизм дочери ее шокировал.  Льва Толстого девочка называла маэстро-скуки. Достоевского – нудистом для иностранцев.  Ростову — клушкой. Маяковского — воинствующим садомазохистом.
Лето дочь проводила на сочинской даче семьи, которая располагалась за забором санатория Академии наук. Там девочка не шокировала знакомых матери, шокировала сослуживцев отца. Она вернулась с юга в конце июля, надо было подготовиться к занятиям. Ирма оставила мужа в покое. – Пойду, покормлю ее, — сказала она громко и направилась в комнату дочери. Люда о чем-то думала. -Девочка моя, я принесла тебе новую книгу лучшего русского писателя?
-Кого же? Даже интересно.
-Ты никого не любишь, — вскричала Ирма.
Дочь странно на нее посмотрела, думая: Какая же ты писательница, если не видишь?
 Люда любила. Любила друга семейства, ровесника матери, профессора и медицинского светилу, недавно овдовевшего.  Костя был невысоким, моложавым мужчиной. Разница в тридцать лет девочку не смущала, смущала верность умершей жене. Костя был легким на помине. В квартиру его впустил сам Ксан Ксаныч. Он принес Люде куклу.
— Считаешь меня бэби? — спросила она.
-Не понравилась? — удивился Костя, целуя Ирму в щечку. — А я старался. Ты интеллектуалка, но должны быть и  куклы. Смотри, какой у нее милый носик.
-Я умею любить, как взрослая. Мне обидно получать погремушки. Сколько же еще расти? Мама, почему вы так долго тянули с ребенком? Родили бы меня пораньше, я бы уже повзрослела.
-Взросление? – спросил Костя. – Это у  всех индивидуально. По закону — 18 лет.
Ирма сама взяла куклу, покачала ее. — Боюсь, что играть в нее придется мне. Наша девочка не была девочкой. И если бы мы родили тебя раньше, то это была бы не ты. Другой набор хромосом, другое время. Костя, подруги зовут меня в Сибирь, на озера. Ты же знаешь, как я люблю Байкал. Пусть Люда поживет у тебя. Дней десять.
-Вряд ли  из меня не получится сиделка. А Ксан Ксаныч?
-Он требует, чтобы  отказалась от поездки. У него своя экспедиция. Заворачивает свои камни в мои рукописи. Зачем вышла замуж за геофизика. Лучше бы за цыгана, — громко, чтобы слышал муж, высказалась Ирма.
-Папа освободил мир от сотни маминых каляк-маляк, — напомнила о себе Люда. — Костя, не бойся, у тебя не будет хлопот. Готовить  умею. Я бы пожила  одна, но подруги матери покончат с собой, если позвонят нам, а отвечу я. Кстати, не одна из них меня не приютит. Я в Сочи-то вынуждена питаться в столовой санатория, хотя наша дача переполнена отдыхающими подругами мамы. Они шарахаются от меня.
— У нее задатки великого критика, — вздохнула Ирма. – А поэтессы так ранимы. Где это видано, чтобы маленькая девочка говорила филологам, что они перегружают предложения деепричастными оборотами.
-Оставь, — сдался Костя, — голодной не будет. Хотя могла бы взять ее с собой.
-Ты что? В Сибири ссылка. Чему там девочка научится? На белок охотиться?
-А они на самом деле перегружают? – спросил Костя девочку.
-Выше некуда. Маме пить надо меньше, и белки мерещиться не будут.
-Видишь, и ты хочешь, чтобы она поехала со мной, — как-то, весьма радостно, заключила Ирма. – Она сделает все, чтобы собрать в единое целое все свои колкости. Как же я горжусь ей.
Судьба девочки была решена. Она взяла с собой лишь портфель.
Квартира у Кости была стерильной. Каждая вещь знала место. Люде это понравилось. Ирма не воспитывала из нее домохозяйку, но добилась обратного результата. — У тебя есть какие-нибудь пожелания? — спросил Люду Костя.
-У тебя хорошо. Почему я не приходила к тебе в гости. Всего одна остановка до нас. Пожелания? Есть одна мелочь. Я хочу, чтобы любовь к своей жене ты перенес только на меня. Ничего неисполнимого я не желаю.
-Люда, ты ставишь меня в деликатное положение. Физиологически ты ребенок. Ты хочешь, чтобы от меня отвернулось общество? – очень спокойно ответил Костя. – Ты же знаешь, что я врач. Они на мир смотрят очень прагматично. И кто сказал, что среди медиков много творческих людей. Циников много.
-Надоело быть ребенком. Я люблю тебя, как взрослая женщина. Поклянись мне, что дождешься моего совершеннолетия, — попросила девочка.
— Дай мне опомниться. Во-первых, я не люблю тебя. И не полюблю. Я никого не полюблю. Мне никогда не забыть жену. Давай дружить без обязательств. Через пять лет мне будет под пятьдесят.
— Я хочу посмотреть на тебя обнаженного.
-Это даже профессору медицины надо переварить. Спать будешь в спальне. Я в кабинете. Разговор окончен. В ванну, когда я моюсь, не заходить. Там нет крючка.
 Над головой у Люды всю ночь горел зеленый светильник. У Кости все же было не так аскетично, как в ее комнате дома. Она решила, что некоторая роскошь допустима. Костя находился в академическом отпуске. Он писал книгу. Проснувшись, понял, что девочка на кухне. Оттуда пахло пельменями. Она мелко рубила овощи для салата. Люде нравилось, что мама уехала к глубокому озеру. Костя весь день работал, Люда занималась хозяйством, протирала мебель, книги, а вечером они гуляли. Они быстро подружились. Костя исподволь прививал ей свои вкусы, рекомендовал книги, певцов, даже одежду. Однажды они пошли в ресторан. Костя пожалел, что сделал это. Их принимали за отца и дочь. Обстановка в зале была слишком фривольной, некоторые парочки обнимались.
— Не комплексуй, мне здесь нравится, — успокоила Костю девочка. — Можешь поцеловать меня в щечку, как это делает папочка. Я буду вести себя надлежаще.
-Я не такой уж и старый. Поцелуй между разнополыми людьми — прелюдия коитуса, -слегка нарочито ответил Костя.
-Я тысячу раз  целовалась,  ни к чему страшному это не привело. Грипп однажды подхватила. Вообще-то родителям пора бы и вернуться. Мне скоро в школу. Мама говорила, что уезжает лишь на недельку.
-Мы можем жить у вас. Ты соскучилась по дому? – спросил мужчина.
-Ошибаешься. Возьми мне бокал легкого вина.
-Перебьешься, через какую букву напишешь? — помотал доктор головой.
 Ирма примчалась 30 августа, привезла дочери черный костюм из шерсти. Люда решила, что будет носить его. Так она станет выглядеть постарше. — Отец вернется через месяц, — сообщила Ирма. — Люда, я написала поэмочку. Под своим именем мне его не опубликовать, слишком романтично. Тебе ведь надо готовиться к поступлению в литературный институт. Я отнесу ее в издательство под именем — Людочка Степанова. Звучит.
-Дядю Степу милиционера напоминает, — ответила дочь. – Раньше ты у меня разрешения не спрашивала. Неужели увидела, что я повзрослела? Неплохо.
-Да, Эллочка Людоедочка будет звучать лучше.
 
Ирма опубликовала под именем дочери несколько новелл. Одноклассники девочки смаковали эти творения. В них Люда была иной. Симбиоз ее внешности и целомудренная изысканность Ирмы создавали опьяняющий коктейль. В Люду влюблялись самые красивые парни. В школе учились неглупые ребята, дети партработников, крупных военноначальников, директоров. Люда дружила лишь с Нелли. Эти две девочки стояли особняков, казались отрешенными от бренности мира.
 -Костя,  свожу тебя в ресторан, сможешь заказать все, что пожелаешь, — объявила Ирма.
-Тогда в «Прагу». Там хорошая выпечка, — ответил доктор.
-Ты меня убил, — удивилась Ирма. — Разве в ресторан ходят за плюшками. Люда, собирайся, пора. Я тебе  золотую цепочку купила, забыла совсем.
-Я не папуас. Носить ее не буду, — заявила девочка. — Слишком дорого обществу обходится производство никчемных драгоценностей. Чтобы сделать эту цепочку люди штампуют огромные машины, вскрывают землю, потом работают с ртутью, паяют, шлифуют. Слышала, что все ювелиры импотенты.
-Вот этого я не знала. На вид, такие же люди, как и все. Костя, это правда? — заинтересовалась женщина.
-Не знаю. Я же не сексопатолог, даже не уролог, — пожал плечами хозяин. – Ртуть очень вредное вещество.
Люда поцеловала Костю и вышла.
-Невыносимое дитя, — как бы извинилась за нее Ирма. Она вскоре тоже спустилась к машине.
-Мне надо тетради купить, — сказала ей Люда. — Высади у дома, от гаража идти далеко.
-Лишь бы ты панком не стала. Вроде и послушная, а вроде бы и кошка без седла. И кто только согласится подобрать тебе узду, — совсем опечалилась мать. — Бедный Костя. Трудно ему пришлось с тобой. Рестораном тут не отделаешься. Придется посвятить ему поэму. «Одинокий кактус на сковороде».
Ирма дала дочери денег, побольше, чтобы развратить ее их избытком.
Люда пошла к своей подруге, Нелли. Та гладила форму. Она бросила дела и пошла с подругой во двор. -Нелли, я влюбилась, — сообщила Люда. — Он значительно старше меня.
-Учится в институте?
-Это Константин Аркадьевич.
-Такой невзрачный, старый. Это каприз, вызов обществу, — почему-то не поверила подруге Нелли.
-Общество не узнает о романе. Он не ханжа. Ищет способ сблизить меня с ровесником. И остановил свой выбор на брате Тани Кох. Наивный. Среди сверстников я не вижу достойного.
-А я хорошо вижу, чем это кончится. Этого не скрыть.
-Мама помешала нам попрощаться. Я вернусь к нему, а ты купи мне тетради. Не хочу, чтобы поэтесса ревновала. Да, я понимаю, что у нас ничего не будет. Он не допустит. Он очень порядочен.
-Люда, ведь воду мутишь ты. Ты даже тетради не купила. В школу скоро.
-Это все такие мелочи. Тетрадь я что ли не найду. 
Нелли пошла проводить подругу. По дороге им встретилась Таня Кох. Она добивалась их дружбы. Таня слыла гадким утенком. Лишь благодаря тетке- преподавателю в школе — девочка попала в привилегированное заведение. Родители Тани были преуспевающими инженерами, но и только. Таня не потерялась среди заносчивых сверстников. Веселая, немного слащавая девочка, она стала душой класса, первой получила поцелуи мальчиков. Она умела дружить и быть нужной. Ее окружали дети, владеющие государственными тайнами. И они изливали ей душу. Ей так хотелось понять обаяния двух этих скучных девочек. Таня обрадовалась встрече, обняла одноклассниц. Некстати подъехал Константин Аркадьевич.  — Извини, Таня, мама просила меня зайти к профессору, — сказала Людмила. В общем-то, ее не считали скромницей. Хотя в школе Люда не вела себя вызывающе. Ей был интересен мир не детей, а взрослых. Взрослые от этого просыпались в холодном поту, а ровесники просто не понимали девочку.
Таня была шокирована, но одноклассница села в машину доктора и уехала. Кох не решилась расспрашивать Нелли, но та заговорила сама: — Профессор переживает смерть жены. Степановы поддерживают его.
-А я так невнимательна. Очень интеллигентный старичок. Сколько же мы не виделись? Плохо, что летом я потеряла с вами связь. Люда отдыхала на юге. Она хорошо загорела. Но с тобой бы мы могли видеться.
-Я отдыхала вместе с Людой. Просто пораньше уехала оттуда. А сейчас, у меня почти нет времени. Я же занимаюсь бальными танцами. Мой круг общения ограничивается лишь моими партнерами по обучению. Как-то так.
-А что? Ты меняешь партнеров? Здорово. Танцоры так грациозны. Они же старше тебя, твои партнеры. Я организовала клуб, каждый вечер у нас собираются ребята. Девочек не хватает. Приходите. Ты  недолюбливаешь профессора?
-Он талантлив. Говорят, что вскрывает череп строго в нужном месте, вживляет электронные платы в мозг. И, якобы, слепой начинает видеть, глухой — слышать. Я с ним не общаюсь. А Люде приходится. Ты читала Набокова?
-Его книг не достать. Нет. Зато читала Булгакова, - сказала Таня.
-«Мастера и Маргариту»? Мне книга не понравилась. Читала листочки на печатной машинке. Это какой-то набор сумбура. Аля- модерн.
-Великая книга. Самая великая про одиночество.
 Машину доктор оставил у подъезда. Он сам не понимал, почему привез Люду к себе. Они уже все обговорили и решили. Люда легко вбежала за Костей, прошла к креслу и села, закинув нога на ногу. — А мы будем смотреться красивой парой, — сказала она.
— Красивая и стройная, скрюченный и старый.
-Седой и элегантный. Это так впечатляет. Тебе будут завидовать. Я стану красавицей и никогда не изменю, возникни у тебя возрастные трудности, — сказала девочка.
— Я еще не стар, врач, веду здоровый образ жизни. Сама подзаймись спортом.
-Это скучно. Нелли приглашает в танцевальный кружок. У меня талия высоко расположена, партнеру будет легко вертеться вокруг.
-И вертеть тебя. 
Люда была очаровательным подростком: густые прямые волосы, крупные глаза, тонкое, бледное лицо. В ней просматривались черточки взрослеющей женщины. Костя решил, что в  танцевальном кружке она найдет себе красивого парня,  посоветовал  записаться туда. Девочка позвонила матери и сообщила, что останется у профессора, в школу пойдет  от него.
— В чем? — забеспокоилась Ирма, примеряющая бархатное платье с золотыми лилиями. – Дочь, утром я привезу тебе блузку и букет. — Ирма была шокирована не  тем, что дочь ночует у одинокого человека, а тем, что не соскучилась по матери.
Ей  позвонила Алла Нефедова, сообщила, что в Москву приехала ведьма из Захарьено. Алла познакомилась со старухой еще летом, когда выезжала в деревню с институтом на сельхозработы. Старуха наведывалась в столицу редко и останавливалась у служанки семьи Козловских, Ирмы. — Свожу Люду  к Василисе, пусть заколдует, — решила Ирма. – Аллочка, сможешь договориться с ведьмой о приеме? Постарайся, ненаглядная козочка.
-Только на завтра. Первого сентября все в школе. Не думай, что мне просто будет договориться. Василиса настоящая ведьма, а не какая-то самозванка. Я мало с ней знакома. Раз всего видела. Но не забуду теперь.
-Лингвистическое программирование. Первого сентября людям не до нее будет. Решено. Завтра я к ней заеду. Договорись о времени и перезвони мне.
 Люда читала французский роман «Монахини», и заснула в кресле. Костя работал всю ночь. Утром за девочкой приехала  Ирма. Они позавтракали втроем.  Люда приготовила овощное рагу с куриной печенью. Ирма повезла дочь в школу. Линейка прошла быстро, детей распустили по домам. Люда разговаривала с подругами, не видела мать.  Ирма нервничала, сидя в машине. Она вышла и подошла к девочкам.
— Мы едем к колдунье, — сказала поэтесса дочери, когда та обратила на нее внимание. — Только не говори отцу. Грубый материалист  засмеет меня.
— Ты отдашь меня ей на съедение? И дорого  обойдется тебе это избавление?
-В сорок рублей. Думаешь, мне легко было попасть на этот прием. Если бы не Аллочка, то постояли бы перед закрытой дверью.
-Далеко ехать?
-К мадам Козловской. Ведьма у этой торгашки прием ведет.
-Поехали. Любопытно. 
Ехали они минут двадцать. Они поднялись к Козловским и прошли в маленькую затемненную комнату домработницы.
Глаза ведьмы свернули, как угольки. Девочка спряталась за мать. Василиса поманила ее к себе, приговаривая: — Подойди ко мне. Кто там у нас, такой хорошенький? — Люда вышла  вперед. Василиса погладила ее, и она успокоилась, села у хрустального шара. Василиса перестала  пугать, ее прикосновения были ласковыми и не могли принадлежать плохому человеку. Кроме шара никаких других колдовских атрибутов не было. Василиса прикрыла глаза. Казалось, что она где-то далеко- далеко. И вдруг она открыла глаза.
– Все, я вернулась назад. Слушай меня. У тебя будет нелегкая судьба, но интересная. Будет любовь. Вначале полюбишь человека с дефектами лица,  затем человека сильного и красивого, выйдешь замуж. Его будут звать Павел. У тебя будет трое детей. Ты потеряешь его, и будешь долго искать, но все разрешится. Пройдет очень, очень много времени. Вспомни тогда, в трудную минуту, мои слова. И не теряй надежды. Вникай в каждое мое слова. Я проследила твой путь достаточно далеко.
-Все ищут счастье, все выходят замуж и рожают детей. Это общие фразы, — заявила Люда. — Моего мужа будут звать Костя. Или вообще никак.
-Люда, не спорь с товарищ-ведьмой. Ей виднее. Ты хочешь, чтобы твоего мужа звали, как Константина Аркадьевича, — вмешалась Ирма. — Я буду тещей Павлика. Как мило. И детей трое.  Тяжелый случай. Хотя в такой перебор  я  слабо верю. Одного бы родила. Я с ним нянчиться не буду. Сразу предупреждаю. Сама, сама дорогая.
-Не мешайте, — оборвала мамашу ведьма. — Бедная девочка, будь готова. Костя. Да, там трагедия. Возможно, что он  погибнет. Будь готова к этому.
-Это неправда! — закричала Люда. Она вскочила из-за стола и кинулась к матери. — Я ничего не хочу больше слушать. Зачем я пришла сюда?
-Прости меня, Люда, — сказала ведьма. — Но боюсь, что ты даже не представляешь, как сильно полюбишь. Этого человека ты даже не знаешь. Он идет своим путем. Это твоя судьба.
-Судьба – это характер, - ответила Люда. –А он у меня есть.
-Она очень впечатлительная, — сказала Ирма. – Девочка, иди в машину. Забудь про все. И зачем я только привела тебя сюда. Детей к ведьмам пускать нельзя. А теперь мне погадайте. И говорите все, как есть. Я правду жизни приму целиком.
 
Люда взяла ключи от машины и ушла. Ирма явилась через десять минут, весьма довольная. Люда лежала на заднем сиденье, свернувшись калачиком. Мать не смогла ничего добиться от нее и повезла домой.
«Кто же она у меня, — задумалась Ирма. — Вредная тихоня или яркая, с трудом удерживающая себя плазма».
  15. Уход Кости.
 Люда стала вести себя замкнуто, мать не смогла найти ключика к ней, жалела, что травмировала психику дочери. —  Может, сходим к врачу? — спросила она Люду.
-Я не знаю, мама. Отвези к Константину Аркадьевичу. Он понаблюдает за мной.
-Удобно ли лезть в его жизнь. Он травмирован смертью жены. Человек  опередил время, а ее спасти не смог. Саркому  еще не лечат. Я ему позвоню. Думаю, что он найдет время.
Костя согласился понаблюдать за девочкой. Ирма сама отвезла дочь к другу. Он напоил девочку настойкой пустырника. Когда Ирма уехала, то попросил Люду поделиться с ним проблемами. — У этой тревоги нет причины, — сказала она. — Ты должен благотворно влиять на меня, беречь себя, переходить улицу на зеленый свет, не пить не кипяченую воду.
-Что же мне можно? Люда, прошу тебя, береги мою репутацию. Мне не хочется быть изгоем, пожирающим маленькую девочку.
Люда жила у профессора неделю. Он возил ее в школу. Таня Кох была слишком прозорлива,  по школе пополз шепоток. Люда узнала об этом, решила завести бой-френда. Может и Костя заревнует. Вернулся из экспедиции Ксан Ксаныч. Люда  стала жить дома. Продержалась она несколько дней, пошла в гости к профессору. По дороге ей встретилась Таня.
— К профессору? — спросила она. — И как не боишься ходить к одинокому мужчине.
-Константин Аркадьевич чистейший человек. Я ему в дочери гожусь. Этим все сказано. Какие-то глупости говоришь.
-Люди думают всякое, — гнула свою линию Таня, Танечка.
-Меня интересует лишь мнение друзей, до остальных нет дела.
-Люда, я живу этажом ниже профессора. И я считаю себя твоей подругой. Ты просто прими к сведению мои слова. Я не мещанка. И не превращаю чистоту в грязь. Ты иногда, когда бываешь у профессора, забегай и ко мне. А то все мимо дверей.
-Мы можем встретиться в школе. Я решила больше не ходить к Константину Аркадьевичу. Не хочу, чтобы его склоняли этажом ниже-выше, где бы ни было. И не мусоль эту тему. Ты ошибаешься.
-Да, да. Я все забыла. Мусоль? Странное слово.
 
Люда позвонила профессору с телефона автомата,  назначила ему встречу в кафе Замоскворечья. В этом районе Костя вырос, там жила его мама. Люда забежала домой, переоделась в черный костюм. В кафе их знали, усадили на обычное место. Люда заказала мороженое. Костя приехал на метро, поэтому смог взять себе коньяк. Все было прекрасно. Они болтали, улыбались. Люда вышла из заведения первой. Улица была плохо мощенной, налет старины добавлял ей очарование. Люда не видела, что по кромке тротуара несется потерявший управление «Запорожец». Костя кинулся к ней, оттолкнул в сторону. Его  задело и отбросило на угол здания. Люда упала на асфальт, ободрала колени. Машина врезалась в чугунную тумбу. Из нее вылез пьяный инвалид, закричавший: — Проехать стало негде, мы вас защищали! У меня вся грудь в орденах.
Люда боялась взглянуть в сторону Кости. Она села и обняла колени. Из кафе выбежали люди, засуетились. Очень быстро подъехала скорая помощь. Костя был жив, его уложили на носилки. Девочка  поднялась. — Костя, — попробовала она позвать, но он не ответил. Она сама залезла в машину. В клинике их разлучили. Ей сразу же сделали рентгеновские снимки. — Где Костя? — спросила она медсестру.
-В операционной. С тобой полный порядок, ушиб мягких тканей, царапины. С ним все сложнее. Его оперирует друг. Доктор сделает невозможное, чтобы спасти такого человека. Удар  не сильный. Видела бы, каких людей привозят после лобовых столкновений. Можешь позвонить родителям. Телефон на столе стоит. Никто не поругает.
Люда благодарно кивнула. Трубку поднял отец. — Папа, Костю сшибло м ашиной. Мы в клинике скорой помощи. Приезжай, мне страшно.
Подошла медсестра. погладила девочку и сказала: — Там стоит хирург, который делал операцию, подойди к нему.
Люда решительно направилась к врачу. — Я могу видеть Константина Аркадьевича? Я его племянница. Сейчас приедет мой отец.
-Операция завершена. Он под наркозом. Такой ученый, а так нелепо завершает жизнь.
-Завершает? Вы бросили его? Спасите его. — У Люды пошли черные круги перед глазами. Она повалилась на пол. Очнулась девочка уже на руках отца. Она лежала на постели. — Ты видел его? — спросила Люда. — Хочу, чтобы меня пропустили к нему.
-Он умирает. Больше ничего сделать нельзя. Я говорил с врачом.
-Я знаю. Мне надо попрощаться с ним.
Ксан Ксаныч ушел на минутку, вернувшись, провел дочь к умирающему другу. Он дружил с Костей еще со школы. Ксан Ксаныч стал свидетелем прощания дочери и друга. Люда дотронулась до Кости, и он открыл глаза. — Поцелуй меня, я ухожу, — прошептал он. — Я врач. Судьба сама решила. Я счастлив, что скоро увижу жену.  Люда, для меня не было другой женщины. У нас бы ничего не получилось. Ты оправляйся от потери, чтобы я не мучался там. Твоя жизнь впереди. Моя сзади. Я жил лишь ради науки. Мне все давно стало не интересным.
Люда чуть кивнула: — Постарайся выжить, ты мне так нужен. И науке ты нужен. И людям.
-Не плачь, я не боюсь смерти. Сохрани мои медицинские записи. Специалисты могут в них разобраться лет через десять. Пусть  они будут у тебя. Иначе потеряются. Хотелось бы еще увидеть свою маму. Найди ее. Ксан Ксаныч знает, где она живет. 
Люда любила. Она страдала. Костя видел это и старался улыбаться. — До свидания, девочка, ты скрасила мою жизнь. С тобой не было так одиноко. Спасибо, милая.  Еще столько незавершенных дел. Но мне не жаль уходить. На две части не разорваться. Бог смилостивился надо мной. Глаза Кости закрылись, улыбка слетела с его уст, мимические мышцы исказились. Зашел врач.
— Это все, — сказал он. — Какой ученый попрощался с нами.
-Он еще слышит нас. Я посижу с ним и расскажу, как буду жить. Я спою ему, — чуть слышно сказала девочка. Слезы ручьями хлынули из ее глаз. Отец обнял ее.
-Дочка, бывают моменты, когда мы бессильны. Будь выше смерти.
-Это все ведьма. Это она наколдовала, — тихо сказала Люда.
-Нет, мы же живем в материальном мире. Это просто случай.
 Схоронили Костю в одной могиле с женой. Люда не была на панихиде, не могла преодолеть барьер того, что профессор будет лежать с другой женщиной. Лишь через месяц она послала на кладбище отца, с одной розой, как символ того, что одинока.
Ирма не ведала, что творилось в семье. Она не понимала дочь, отказавшуюся пойти на похороны друга. А Ксан Ксаныч прозрел. Он понял, что у него прекрасная дочь, с ужасом вспоминал, как помогал жене развращать ее, как навязывал ей дополнительные занятия по химии. Люда была вправе выбрать свой путь.
После смерти Константина Аркадьевича она изменилась необычайно, и внешне, и внутренне. От вредной девчонки ничего не осталось. Люда стала тихой серой девушкой. Ксан Ксаныч не выдержал: — Дочь, не могу смотреть на тебя. Ты замкнулась.
-Это пройдет. Кто живет в Костиной квартире?
-Двоюродная тетка. Она давала деньги на похороны.
-У нас в доме не должно быть гостей по имени Павел. Это важно.
-Постараюсь исполнить твою просьбу, чтобы за этим не стояло.
 Люда и сама чувствовала, что черствеет, решила воскреснуть. После занятий поехала с Нелли  в кафе в Замоскворечье. Официанты узнали ее и освободили столик. — Больше не приду сюда, — сказала Люда подруге. — Доедим мороженое и сходим к его матери, возьмем что-нибудь на память. Он просил сохранить научные записи.
 Костина  мать долго им не открывала. — Здравствуйте, — сказала Люда. — Я Степанова. Мой отец дружил с Константином Аркадьевичем. Он бы хотел бы что-нибудь купить у вас на память о друге.
-У меня ничего нет, — раздраженно ответила женщина. — Я не распоряжаюсь его имуществом. Оставила себе лишь обручальное кольцо. Он очень дорожил им. Там живет моя двоюродная сестра, к ней не ходите. Она  сердитая дама. И мне попадет. Ей еще меня хоронить. — Люда разочаровалась тем, что у блистательного Кости была такая невзрачная мать. — Чего ходят, — услышала она через уже закрытую дверь.
 Девочки решились ехать на кутузовскую квартиру профессора. Жилье покойного было трудно узнать. Чужой дух преобразил его. Драгоценные книги были свалены под столиком, поверх их лежали картины.  — Мы узнали, что вы унаследовали вещи профессора и хотели бы купить книги по медицине, — сказала новой хозяйке Люда. – У меня остались здесь личные рукописи. Мне их надо забрать.
-Книги? По двадцать копеек каждая стоит. Считай их здесь. Продам все оптом, за 150 рублей.
-У меня нет таких денег, поговорю с папой. Может он купит себе на память что-нибудь. Он дружил с вашим племянником.
-Что же здесь продавать? Добрых наволочек нет. Кольца сестрица прибрала. Я не буду хоронить ее, если не отдаст.
-Мы подъедим через час, — сказала Люда. — Дождитесь нас. – Люда порылась в куче и вытащила оттуда папки с последней работой Кости. – Это я возьму. Это мое.
-Бери, у меня туалетная бумага есть. Учился, учился, и спасти его не захотели. Врачи ненавидят друг друга. Конкурента убрали. Да, кто теперь правду устанавливать будет.
Проводив девочек, старуха позвонила подруге. — Ты кассиршей работала, — сказала она, — посоветуй-ка мне. Просят продать книги по медицине. Я запросила 150 рублей. Говорят, что дорого. За отцом пошли, а он не дурак, машину имеет. На какой же сумме согласится?  Выкидывать все хотела.
-Дешевле сотни не отдавай. Скажи, что я приеду покупать дороже. Отстегнешь мне рублей десять.
-Тебе-то за что? С тобой потом на чае разоришься.
-Когда это я  у тебя чай пила? Ты бесплатно и ядом не напоишь. Гнида ты, а не женщина.
-От профурсетки ли такое слушать. Тьфу, на тебя, с кремлевской башни.
-Мало на тебя вороны гадят. Хочется, чтобы и люди это делали.
-Ах, какая музыка полилась из твоей задницы. Удачи тебе во всем.
Женщина бросила трубку.
 Ксан Ксанычу не хотелось захламлять квартиру книгами по медицине, свои девать  было некуда. Но он пошел с девочками, долго перебирал кучу. — Что ты их тискаешь, — не выдержала баба, — уступаю, бери за 90 рублей.
-Папа, я их в своей комнате поставлю, — сказала ему дочь.
-Не нужны книги,  вазочки купи, — предложила баба. — Одна мне на ногу упала. 20 рублей за штучку прошу. Цену не знаю.
Ксан Ксаныч чуть не рассмеялся. Вазы стоили тысячи долларов. Старинный китайский и японский фарфор.
-Хорошо, — согласился он. — Куплю книги, картины. На этом точка.
-А я картины на помойку собрала. Ты их луком потри, они блестеть будут. Чернильницу еще возьми, тоже на ногу упала, ноготь почернел. Я письма не пишу. А тебе, ученому, для солидности положено иметь чернильницу. И еще ангелочка в розовом веночке. Не люблю голые скульптурки. Вот вымету все здесь. Переклею обои. Будет все, как у людей. Ученый, а ни ковров, ни люстры хрустальной нет.
Степанов торговался до неприличия долго. Он покупал уникальные вещи: эскизы Куинджи, Маковского. Что-то Косте дарили богатые клиенты, что-то он отыскивал на барахолках. Пять коробок и шесть мешков вынес Ксан Ксаныч, уплатив за все шестьсот рублей. За тару старуха взяла сорок рублей, дороже, чем за антиквариат. Женщина была очень довольна, нашла дураков. Ксан Ксаныч же был удивлен. Он вообще-то видел и раньше эту тетушку, но не думал, что она так глупа.
-Папа, ты обобрал ее, — сказала Люда в машине.
-Мы спасли коллекцию. За настоящую цену я коллекцию купить не смог бы. У Кости не было детей. Он будет рад, что ты сохранишь его память. Все. Больше мы не разговариваем на эту тему. Иначе придется хвататься за сердце. Прости меня, но ведь я не миллионер. А для нее это деньги.
 На другой день Нелли и Люда решили сходить в гости к Кохам. Они подошли к Татьяне в школе и сообщили об этом.
-Приходите, — согласилась та, — приносите по килограмму яблок. Я не могу накрывать столик сама. – У родителей небольшая зарплата.
Девочки удивленно посмотрели, и отошли.  — И наглая же она. У меня бы совести не хватило выпрашивать яблоки. Мы бы  сами принесли, видя, что все так делают, — недовольно сказала Нелли. — Хорошо, не картошки попросила.
 Подруги все же пришли. Таня взяла у них пакеты с фруктами, усадила  в кресла и принесла им по стакану воды с лимоном. В комнате сидели незнакомые парни. Новые девочки вызвали интерес, особенно Люда. Нужны были лишь умелые руки, чтобы ее бутон раскрылся.
Таня хотела, чтобы ее брат, Роман, занялся обольщением одноклассницы. По программе вечера должны были показывать фокусы. Потом стали играть в жмурки. Таня ушла делать бутерброды. Она ненавидела свою бедность. На днях она стала женщиной, уступив желанию юного гимнаста. Она стала очень веселой женщиной. Ей бы родиться в семье Степановых, тогда бы сумела подать красоту своего внутреннего мира. Ей надоело притворяться недалекой, глуповатой хохотушкой. Она была умной, хладнокровной. Номинально эта женщина была старше Люды на три месяца. Москва умеет впрыскивать жизненный опыт прямо в вены. Когда Таня вышла с кухни, то поняла, что ее братец глупее, чем думала. Он тискал Люду. Степановой это не нравилось. Он навязался провожать ее домой.
 Люде пришлось спасаться бегством. Они с Нелли схватили одежду и выскочили вон.  Даже не попрощались ни с кем. — А мне у Кохов понравилось. Весело. И не вычурно. Знаешь, был бы Роман не так навязчив, можно было бы прикрываться им, — сказала Люда подруге. — Я еще не готова дружить с кем-то. А он огородил бы меня от приставаний одногодков.
-Ты сегодня смеялась. Я заметила, что стала такой неулыбчивой, — очень весело ответила Нелли.
-Возможно. Позвоню отцу, чтобы заехал за нами.
-Здесь 15 минут ходьбы. Ты любишь отца сильнее, чем мать. Я наоборот.
-Маме нужна не дочь, а обезьяна. Ей нравится, что  шокирую ее знакомых. Больше этого не будет. Знаешь, Костя за короткое время изменил меня. Должно быть, наша литература потеряла критика, но приобрела корректора. Меня сейчас не устраивает ни общество, ни культура, ни экология. Мне не изменить этого мира. Могу лишь отгородиться от него.
-А я думала, что ты приняла мир. Тебе нравится капитализм?
-Нет. Им будет труднее разорвать путы конформизма, изменить стиль жизни. У нас не так много асфальта, трава свободно растет. Мы не так избалованы и легче примем аскетизм, обойдемся без многого,  что кажется смыслом жизни, а на самом деле несет мучительную смерть планете. Это мода, украшения, мебель, реклама, посуда, искусство, книги.
-Я не смогу отказаться от книг.
-Их можно брать в библиотеке. История не раз преподносила сюрпризы. Вдруг в новом веке  будем ходить голыми, — сказала Люда, и добавила. — Уже чувствуется дыхание осени.
-Трудно при таких убеждениях казаться не убогой, — заявила Нелли.
-Нет, я не за всеобщую ущербность. Но потребление надо снизить. Глупой меня не назовешь. Я странная, и только.
-Да, странная, пока ребенок. Перед тобой встанут вопросы собственности. Тебе будет трудно защищать свои интересы.
— Ведь мы так похожи.
-Значит не во всем. Я люблю все красивое. А танцы? Это такая прелесть.
-Не утрируй. Они дают человеку разрядку. Я лишь против танцев во хмелю до шести утра.
-Каждый вправе по-своему убивать время. Человека в полной мере можно оценить, увидев его танцующим.
— Прекращаем разговор, а то поссоримся.
 Вечер у Тани вроде бы ничем не удивил. Люда поняла, что он подвел черту под ее детством. Да, она стала девушкой. И очень красивой. И она не будет беречь себя. Раньше бы заплакала, а теперь лишь улыбнулась. - Итак, из куколки должна выпорхнуть бабочка, — сказала Люда, разглядывая себе в зеркале. – Надо присмотреться, что носят юные девушки в этом сезоне. Одно дело говорить об аскетизме, другое дело быть аскетом. Мне хочется выглядеть красиво. Сегодня я сяду у окна. И буду читать стихи Косте. Пусть он там, а я здесь. Мы еще встретимся. Хотя мне страшно. Я стала искать не спасение жизни, а спасение от жизни. Радость жизни – это обман. Небо никогда не раскроет своих тайн. А не зная их, жизнь теряет смысл. Она лишь череда смертей, бессмысленная, как горение огня. Бессмысленна и сама цивилизация. Всему придет конец.
Но Люду ждала встреча с другим человеком. И ее ждала судьба, ненароком предсказанная Василисой Карповной, старушкой — себе на уме согнувшись. Предскажут тебе огненного птенчика, то жди дракона. И ради этого человека девочке стоило жить. И она с ним забудет все. Она не будет страдать о недостигнутом смысле жизни. Он у нее появится. Немного земной, немного направленный вверх. Крест? Несомненно. Крест, олицетворяющий саму смерть. А ведь мало кто воспринимает крест животворящим. Зря. Весьма зря. Бог –твой друг. Общайся с ним, говори. И он всегда даст тебе совет. И он всегда откроется тебе. Пусть он и будет таким же лукавым, как Василиса Карповна. Пусть он и будет лишь самообманом.
Люда завальсировала, легко. Она кружилась и кружилась. И ей становилось легче.
16. Конец августа 1975г.
Павла вызывали на сельхозработы. Письмо из института попало в руки  матери. — Кимря, — окрикнула она почтальона, —  схожу домой, может, картошку начнем копать. Сиди на почте за меня. Если кто придет, то не ругайся бранными словами.
— С ума не сходи, рано еще копать, — удивилась толстая почтальонша. — А какими словами можно ругаться?
-Называй всех одуванчиками.
-И Лидку Умору? Она же обидится.
-Надо копать. А вдруг Пашу вызовут пораньше. Ему надо поселиться в общежитие, ознакомится с программой обучения. Без него нам с Сашкой картофель не потянуть. 20 соток посадили.
-Не крути, Настя. Привыкли ездить на Павле. Сашка парень здоровенький, выкопает и один. Настя, я ведь могу уйти с почты. Директор предложил мне склад стройматериалов. Как  к этому относишься?
-Иди, там золотое дно. На твое место на почте девочку найду. Здесь ты хоть бегала по деревне. А там совсем разопрет от обжорства. Все уже решила самостоятельно, нечего меня задерживать. Только грузчика на склад не бери, иначе тебя в двери трактором придется запихивать. Сама бревна таскай.
-Сумку-то с трудом поднимаю. Вся нездоровьем покрыта, как плесенью.
-Ой, не смеши. Если я покрыта плесенью, то мужики мне не нужны.
-От Степана ли искать чужих мужиков. Каменный человек. На меня он и не взглянул ни разу. Повезло тебе с мужем.
-Кимря, только не кому. Я ведь отколдовывала его. А как бросила колдовать, так и ушел.
-Грех-то какой. Отмаливай его. Привороженные долго не живут.
-Отмаливаю, иногда.
-А к кому ходила-то?
-К шушере во второй дом. Пропала она. И косточек не нашли.
-На болоте значит. Они все туда умирать уходят. Я бы то же приколдовала кого-нибудь. Директора совхоза, например.  Повалялся бы на мягоньком.
 Настя не хотела отпускать сына в Москву, не его дело чистить свеклу, пусть москвичи отдуваются. Она решила не говорить ему о вызове. Пошла к свекрови, та обещала ведь дать Павлу денег, минуя ее. Клуша творила букетики. Настя просидела с ней час, но так ничего и  не дождалась.  — Нравится мне это занятие, — скрутила Настя очередную розочку. – Покойники для веночка всегда найдутся.
-Эти цветочки для вазочек. Для веночка  бумага похуже идет. Покойники не обижаются. Учись, пока  живая. Листочки-то  вощу,  пестики в манку тыкаю. Для себя веночки сама сделаю, в виде белых лилий. Нравятся лилии?
-Красиво будет. Все обзавидуются. А то ведь тещу директорскую несли. Пусть неверующая татарка. Но ведь хоронили по нашим законам. И всего три красных венка, маленьких.  Деньги теще пожалел.
-Это они специально, чтобы татарская родня не обижалась. Они ведь на другой день несут покойника. А ее несли на третий. И под звездой схоронили. Плохо быть неверующим. Помираешь, думаешь, что навсегда прощаешься с этим светом.
-Мама Клуша, а вы верующая?
-Еще какая. Хотя сомнения приходят. Особенно темной ночью. Я ведь одинокая женщина. А муж ко мне и после смерти несколько раз приходил. И я спала с ним.
-Это черт был.
-Понятно, что черт. Но это было прекрасно. Тоскую я по нему.
 Настя поднялась. Она была готова тыкнуть в манку свекровь, но поджала губы и попрощалась. Домой не пошла, заглянула в магазин. Лидка Умора расплылась в улыбке, увидев у прилавка главную жадину деревни. -Здравствуйте, достопочтимые люди, — сказала громко Настя Лядова, больше для Уморы.
-Нинкину дочку в институт вызывают, а твоего сына что же? — спросила продавщица. — Говорят, что не поступил он. Зато медалей навешал на себя.
-Ее на свеклу вызывают, а Паша отличник, освобожден от тяжелого труда, умную голову берегут. Он же у меня не одуванчик.
-Сомневаюсь. Там и профессора работают. Скрываешь ты что-то, — заключила Лидка.
 Настя вспыхнула, фыркнула, даже хлеб брать не стала, ушла, ушла- зашла к Фоминым. Нинка пекла пирожки с яблоками. Настя съела парочку. — Ты моему-то глупому отроку не говори, что твоя умница-красавица уезжает. Я его не пущу. И сапог-то нет, — вздохнула Настя. – А Лидка болтушка трепет языком, что Лена уже уезжает в Москву. А моего туда не берут. Порвала я вызов-то из института. Люди еще и не проучились ни дня, а их в грязь. Грязи у нас и своей хватает. Представляешь, директор-то завяз в навозной жиже. Ему трос бросали, трактором машину вытягивали.
-А я думаю чего это он сегодня такой злой. Велел весь навоз на поля вывезти. Не сезон еще. И навоз-то добром не перегнил.
-В поле перегниет, — ответила Настя и съела еще пирожок.
-И ты своего шалопая собирай. Не дури. Отчислят парня. Пусть учится, — посоветовала Нина.
-А кто мою картошку копать будет?
-Зря ты деньги, что ли потратила за общежитие, за курсы. Полон дом мужиков. Обойдетесь без Павла.
-Степан на работе. Он с преступностью борется. Весь лес разворовали.
-С бутылками они борются. Учи сына, а то прокопается всю жизнь в картошке. Моя будет на машине ездить в гордой шляпе, а твой мешки корячить. Не обидно ли?
-Не ругай картошку. Она наш второй хлеб. Я подумаю. Ты в чем-то права.
Настя явилась домой грустной — прегрустной. — Завтра копаем огород, — сказала она Павлу.
-Картошка только крахмал начала набирать, надо хотя бы до сентября потерпеть, — ответил сын.
-Делай, что велю. Возьмешь Сашку с собой. Любу не трогай.
Обычно Лядовы начинали копку в середине сентября, наваливаясь всем семейством.  Пашка копал очень быстро. Младший брат не успевал за ним. На поле к ним явилась Фомка. Вся из себя прекрасная, с золотистым южным загаром. — Павел, надо ехать в Москву. Первый курс направляют на сельхозработы, — сообщила она ему.
-А мне ничего не прислали. Может, обманываешь, чтобы тебя родители в Москву отпустили?
— Спроси свою мать, куда дела письмо. Это ты по разрешению родительскому ездишь. Я уже повзрослела. Не хочет Настя, чтобы ты ехал. Меня моя мать к тебе послала. А то просидишь здесь и отчислят из института.
 
Картошку убирали еще два дня. На помощь мальчишкам пришли Степан и Любаша. Настя в поле не появилась. Накопали двести мешков. Везти их было не на чем. Тогда-то и подошла хозяйка, узнать, почему так долго возятся со сбором урожая. На мешках сидели лишь сыновья. Степан убежал к Ольге. Люба прихворнула, съела что-то не свежее.
— Мама, попроси у директора совхоза машину. На лошади не перевозишь, — сказал Павел.
— Нет лошади. Отец ее Любиной тетке отослал в Погост. На тачке возите. За машину платить надо.
-Поговори с Хусаином. Он на совхозной машине в Азербайджан ездит, — посоветовал сын.
-Сравнял. Он оттуда ковры, холодильники возит. А что с меня взять?
-Ладно, сам договорюсь, — решил сын.
-Так-то лучше. А то все с матери, я не двухжильная.
 Павел уговорил Федьку Фомина перевезти его картофель. Федька все еще шоферил. Его на сельхозработы не вызывали. Утром он сделал две ходки за Лядовской картошкой. С погрузкой помогли друзья Пашки. На поле оставили несколько мешков, для отвода глаз, чтобы днем привезти их на тачке, через все село.  Когда Настя  и Павел везли их на себе, то попались на глаза директору совхоза, Исхаку Шакировичу. Тот остановил свой бобик рядом с ними.
-Анастасия Семеновна, пришла бы ко мне. Я бы дал машину, — сказал он.
-Мы у вас не работаем. А лишних денег нет. Сына учить надо, — дерзко ответила женщина.
-А почта всему совхозу нужна. Я тебя не обижал. И Степан нужен. Лес в его руках. Куда сын — то поступил?
-В Тимирязевку. На ветерана.
— О! Обязательно возьму его на работу. И Любе скажи, чтобы зашла ко мне. Нечего ей в школьных завхозах прохлаждаться. Дам ей самый ответственный пост.
-Неужели агрономом возьмешь? Или на склад переманишь? Как Кимрю. Лучшего почтальона во всем сельсовете.
-Гордись, Настя. Взял бы Любу и агрономом, будь у нее образование. Поедет в долину бригадиром? Поступит на заочное отделение. А там видно будет. Не хотел бы я, чтобы муж забрал ее в столицу.
-У нее ребенок на руках? Какая ей столица. А долина – это хорошее место. И я жива, и прабабка. Вынянчим.
-Ребенка в садик отдайте. Тем более, что Люба же работает.
-От нехваток работаем. Она его с собой в школу берет. Ладно, поговорю со снохой. Там зарплаты высокие. И тем более бригадиром. Маленький, а начальник.
-Там одна молодежь. Старуху над ними не поставишь. А она всегда верховодила в школьных бригадах. Я давно ее заметил. Боялся, что пить будет.
-Скорее я запью, чем она. Девочка кристальной трезвости. И с мужем ей повезло. И со мной.
-Особенно с сами, - усмехнулся в усы директор.
 Директор отъехал. На месте, где стояла машина, осталась лужа крови. - В райком мясо повез. Как Ольга Сергеевна переехала работать в Обшаровку, так ничего не боится, — сказала Настя сыну. – Ольга, хоть и проститутка, но честная коммунистка. Может, забудет ее отец. Она будет карьеру делать. Паша, тебе надо в партию вступать. Без партбилета ты никто. Никогда ни директором не станешь, ни председателем сельсовета. А что в жизни лучше, как быть маленьким начальником. Выше-то не ходи. Там ответственности больше. И на виду. Вот повез директор мясо первому секретарю, вернее жене его, а ведь все видят. Хотела бы и я, чтобы мне так мясо привозили. Исхак специальное стадо для начальства держит. Оно нигде не учтено. И все глаза закрывают. Поэтому он и в почете. И лучшая техника ему, и удобрение. С чего совхоз-то в почете. Дать надо уметь в нужные руки.
-Мама не нашего ума это дело. Никому не говори, что видела кровь. А отец Ольгу не забудет, — буркнул Павел, сам удивившись своей наглости.
-Отец твой не дурак. Он лес любит, а что ему в душном городе делать. Где он там работать будет? В парке полынь выращивать. Это не работа для мужика. Я все сделаю, чтобы он не бросил семью. Маленькие дети – забота. Большие дети – большая забота.
 Времени у Павла не оставалось. Надо было уезжать в институт. А братья еще перебирали картошку, отсортировывали семенную и порченную. Настя стала собирать сыну рюкзак. Нашла старый свитер Степана. Сходила на ферму, выпросила у баб здоровенные резиновые сапоги. Долго перебирала деньги, думая, сколько дать Павлу.
— Дам тридцать рублей. Если тратить по пятьдесят копеек в день, то хватит на два месяца. А ему стипендию давать будут. Хлеб 16 копеек стоит.
Зашел сын.  — Мама, может, продадим мешков сто.
-Не твоего ума дело. Картошку продают по весне. Еще неизвестно, какая зима будет. Собирайся в Москву. Продуктов тебе побольше дам. А деньги у бабушки проси. Студентов котлетами в поле кормят. Мы их дома не едим. Пчел составим сами. Крахмала натру. Будешь кисель варить. А варенье у Фоминой будешь есть. Хорошее у Нины варенье. Сахару-то не жалеет.
Хусаин сам поехал в Москву, подобрать дочери соседку по комнате. Павел увязался с ними. У него была лишь легкая сумка и 100 рублей, 30 дала мать, остальные — Клуша. Федор подарил ему плащ палатку.  Павел был очень доволен. Он никогда сотенную бумажку и не видел. А мать специально обменяла мелкие деньги на одну бумажку, чтобы не тратил их.
 
Иногородние студенты уже начали съезжаться в общежитие. Павел, по просьбе Лены, поселился в одной комнате с Игом. Сама же Фомка сидела на чемоданах на входе в общежитие.  Хусаин внимательно присматривался к приезжающим девочкам,  ни одна не нравилась. Наконец, подъехала татарочка из Казани. Насима должна была учиться с Леной в одной группе. Хусаин переговорил со студенткой и решил судьбу дочери.
 Павел был доволен жильем. В комнате стояло лишь две кровати, стол, объемистые встроенные шкафы. Он сбегал на кухню, вспомнив про бесхозную посуду, принес сковородку, кастрюлю. Потом подумал, сбегал еще раз, принес целую коробку тарелок, решил отослать их матери. Он все тщательно упаковал, перевязал шпагатом и отнес Хусаину. Тот с подозрением и с трудом приподнял поклажу. — Мостовую разобрал? — спросил он.
-Там бачок, мать просила. Я вас провожу на вокзал. А дома Федор встретит вас.
Павел подготовился к отъезду на сельхозработы. Уложил в рюкзак одеяло и простынь, выданные ему комендантом общежития. Студентов вывозили на автобусах. Мест в них было мало. Павел пошел к институту пораньше, нашел нужную машину, открыл руками заднюю дверцу и залез внутрь. Он  занял длинное сиденье. Видя его наглость, остальные студенты ринулись следом. Павел помахал Лене, чтобы пробиралась к нему. — Я следующий автобус подожду, — заявила та. – Мне помощь малознакомых людей не требуется.
-Какой следующий? — возразила ей Жанна. – На весь поток два автобуса дали. Павел, затащи меня через форточку.
Парень вновь разжал руками заднюю дверь и впустил Лену, Жанну и Насиму. Их вещи он уложил на ступеньки. Девочки смогли сесть. Автобус отправили первым. Павел не думал, что город такой огромный, прилип носом к стеклу. – Да, — только и говорил он. – Москва.
 17. Сельхозработы.
 Выбравшись из Москвы, автобусы ехали еще два часа, сначала по автостраде, потом по плохонькой дороге, потом по грунтовке. Прибыли они в заброшенную деревеньку, домов на сто. Дачники старались избегать этих мест. До станции было пять километров. Встречал студентов страшный, небритый мужик и женщина лет пятидесяти, в длинной черной юбке. Они казались выходцами из 19 века.
-Рад приветствовать вас на нашей земле, — сказал мужик. — Я заведующий отделением. А это моя помощница, бригадир полеводов и комендант совхозного общежития. Она расселит вас. — Все были в шоке. Никто не думал, что в процветающем Подмосковье есть такие гиблые места. Павлу родное Захарьено показалось 21 веком. — Мы выращиваем морковку для столичных магазинов, — продолжал мужик. — Культура трудоемкая, а жителей маловато. Без вашей помощи не обойтись. Условия проживания спартанские. Считайте, что в турпоходе. Разместим вас в этом здании, — показал он на сарай с просевшей крышей. — Это самое большое сооружение в отделении. Если раскидать вас по старухам, то вшей наберетесь. Получите постельное белье. Обживайтесь. В поле послезавтра. Дня на обустройство вам хватит. Погода пока терпит. Морковь еще растет.
Студентам выдали по соломенному тюфяку, по простыне, жесткому одеялу и поролоновой подушке. — Я самая молоденькая в деревне, — смеялась женщина- комендант, — затоскуете, свозим вас на танцы на центральную усадьбу. Природа у нас красивая. Нет края лучше нашего.
 Горожане переночевали, не умерли, повеселели. Впервые в этой деревеньке целый поток первокурсников собрался вместе. Стали знакомиться. Хохотали всю ночь. Пели. В полдень их повели обедать на полевой стан. За стол смогли сесть двадцать человек. Еще восемьдесят расположились на ящиках. Надо было взять миску, подойти к шустрой поварихе, получить порцию. В первый день давали картошку, немного темноватую, прошлого урожая, по маленькому кусочку мяса, компот. Едой студенты остались недовольны. Даже не едой, а грязной посудой. Лишь Пашка умял две порции. Повариха дала ему огромную кость, оставшуюся от первого блюда. – Я одна не управляюсь, — пожаловалась женщина Павлу. — Потом организуетесь, выделите мне помощников.
-Я вам помогу, — сказал Паша. – Все равно делать нечего. — Женщина удивилась с какой ловкостью городской парень перемыл посуду, тщательно собрав на столах каждый кусочек. - Свиньи съедят, — сказал он. – Воды в бак натаскаю и пойду.
Через месяц должны были начаться дожди. Земляные дороги в это время раскисали, связь с большой землей обрывалась. Павел знал, что есть темную картошку, придется всем, ведь  закончатся продукты, привезенные из дома.
 
После обеда студенты пошли в лес, искать грибы. Павел же занялся обустройством кровати. Всех приехавших разместили в огромном зале. Раньше в здании был клуб. Обстановка там напоминала вокзал. Павел выбрал место у единственной печки на входе. Он знал, что делал. Надрав досок, сколотил себе закуток, провел туда свет.  Вход в логово завесил плащ-палаткой. Он слазил на крышу и подлатал ее, боясь, что та начнет протекать. На него никто не обращал внимание. Вскоре студенты вышли на работу. Морковку дергали с энтузиазмом, тут же хрупали ее, обтерев лишь руками. Дожди не заставили себя ждать, начались ни через месяц, а через пять дней. Многие не привезли с собой теплой одежды и резиновой обуви. От холода негде было укрыться. В общежитии стало сыро. Крыша напоминала протекающий кораблик. Спать стали парами, под одним одеялом. В общежитии было плохо, а в поле еще хуже. Морковку выпахивали трактором, ее надо было лишь дергать. Но земля превращалась в грязь, стаскивающую обувь с ног. Клочковатые тучи лизали не московскую брусчатку, а стерни. Веселье прекратилось. Все стали раздражительными. Павел вычистил печь и затопил ее. По углам помещения выступили сырые пятна. Воздух стал промозглым, как в холодной бане. Хоть печь и не протапливала помещение, но стало возможным погреться, посушить обувь, вскипятить чай. Многие уже кашляли. У Лены Фоминой поднялась температура. Павел думал, что она симулирует, разыгрывая из себя городскую неженку. Но болезнь обострилась. Лекарств не было. Паша пошел к коменданту, колоть дрова. Она обещала за это дать ему самогона, липового цвета и меда. Местное лекарство. Лена не вышла в поле, осталась лежать в бараке под присмотром Жанны. — Не заразись, — сказала подруге Лена. — Глаза горят.
-Пашке ты этого не говорила. Чихала ему в рот. И что он возится с неблагодарной куклой, — упрекнула Жанна Леночку.
-Он никогда не болеет. Его слонами не затопчешь.
-Попроси его погреть своим телом. Эскимосский способ.
-Заклинилась ты на нем. Об него обжечься можно.
-Я в ресторане прощупала его. Он пьяный был. Это нечто, — сообщила Жанна.
— А то я не видела. Он сколько раз плавки при мне отжимал. Он не сойдется характером со всей этой публикой. Не отворачивайся тогда от него.
-Жаль, что лето кончилось. Как бы я хотела посмотреть на него голенького. Может в баньку с ним сходить. Комендантша разрешила ему мыться в ее бане.
 С дождями на полевой стан перестали подвозить продукты. Студенты голодали. Повариха старалась накормить детей хоть как-нибудь. Она ходила по селу, просила у людей остатки капусты, огурцов, варенья. Хорошо еще, что муки было много. Женщина делала домашнюю лапшу, пекла блины, варила суп с клецками. Но москвичи были очень недовольны. Им хотелось хлеба. Ближайший магазин находился на станции.
 Павел пропадал у коменданта, помогал ей по хозяйству. Жанна разыскала  его там. Павел уже отдыхал. Комендант была женщиной суровой. Ее закалили еще сталинские времена. Студентов она звала «этими», уважала лишь Лядова. — Степаныч, ты на станцию сходи, — посоветовала парню женщина. — Там есть работа. Скоро зима. Кому дрова нужны, кому завалинку утеплить, печь поправить. Угощу вас грибочками.
Старуха была пьяненькой, подобрела, накормила Жанну пельменями, дала Паше с собой молока.  -Я тоже больна, — притворилась и Жанна по дороге в барак. Паша не ответил. Придя на место, он жарче растопил печь, заварил липового чая, напоил девчонок горячим самогоном, как учила мать, и лег между ними. Жанну зазнобило не от хвори. Тело парня на самом деле обжигало. Она сползла ему на животик. До чего же хотела этого увальня. Сладкие слюни наполнили ее ротик. Во сне его лицо было мягче, чем обычно. Она не помнила, как и уснула. А проснулась вся сырая. Лекарство сделало дело. Павла рядом не было. Лена заплетала косички.
Лишь четверть студентов вышла в поле. Болеть было лучше, чем мокнуть под дождем. Три девочки уехали домой. За это их могли отчислить. Работали все спустя рукава, морковь губили, закапывая ее. Лишь Павлу ничего не делалось. Он отставал от всех, как крот рыл корни, не оставляя в земле ни одного хвостика. На него смотрели, как на придурка, потом он стал раздражать. Обед привезли в поле, холодным. И, не смотря на голод, есть его не хотелось. После обеда разрешили уйти пораньше. Лядов, никого не дожидаясь, убежал в лагерь. Он был доволен собой, один нагрузил двойную тракторную тележку, тонн шесть. В бараке Лядов растопил печь, поставил вариться морковку, подмел полы, под недружное ворчанье больных. Вареную морковь никто есть не хотел. Жанна и Лена осилили по паре штук, Павел уплел килограмма три. — Я возненавижу эту овощ. Все уже пожелтели от моркови, — сказала Жанна. — Паша, сбегай на станцию, купи, что-нибудь вкусненькое.
-Деньги давайте, сбегаю. Всего-то пять километров, — согласился парень.
Лена прошлась по подругам, набрала сто рублей. Дождь прекратился. Но бежать пришлось по лугам, так и короче, и чище. Магазин уже закрывался. Выбор там был небогатым. Но Подмосковье снабжалось лучше, чем Захарьено.. Павел набрал пряников, конфет, консервов и черствого хлеба.
— Не подскажите, работник никому не нужен. Я деревенский, все умею делать. Нас плоховато в стройотряде кормят, — сказал Павел продавщице.
-Студент? — спросила женщина. – Двор мне надо почистить, мужа не допрошусь, корова скоро утонет в навозе. Дам бутылку и  колбасы, домашнего чего-нибудь, яичек, сметанки. Носки могу дать. Бабка навязала, за всю жизнь не переносишь.
 Для деревенского парня работа была привычной. Он управился за два часа. Результат принимал муж продавщицы. Он дара речи лишился, когда увидел карду, по ней словно трактор прошелся. Павел договорился с хозяйкой, что ему подыщут и другую работу. Уже ночью он вернулся в лагерь. Он выложил покупки на общий стол, но сам за него не сел. Он понимал, что остается для москвичей вторым сортом, и плевал на мнение неавторитетных для него людей. Павел был горд и тщеславен, как каждый провинциал. Лена и Жанна вскоре тоже вернулись на полати. — Может, выпьем? — спросил их парень. — У меня есть бутылка водки.
-Я Игорька позову, — согласилась Лена, продолжающая обольщать питерца. Иг, не смотря на худобу, городское воспитание, легко переносил походные условия. Он был слишком хитрым, чтобы работать, притворялся больным. Лена пригласила Ига потихоньку, хотела вызвать ревность у Козловской. Игорю не хотелось идти в уголок, не хотелось обособляться от общей массы. Он все же подошел к полатям, пригласил Павла за стол. — Я устал, 10 километров бегом, хочется полежать, — отказался тот. Иг ушел. Лена надула губки. Марина Козловская все заметнее становилась неформальным лидером среди студентов. К ее мнению прислушивались все. Лена же оставалась тем, кем и была, девочкой из глухой деревни. Как бы хорошо она не одевалась. Ее анкетные данные были всем известны. На смену питерцу на полати пришла Насима. Ей не нравился шум, никчемные разговоры. От предложенной Павлом водки она наотрез отказалась. Из трех сидевших рядом девушек Павлу нравилась лишь Насима. Ее восточные очи обжигали, но она была так целомудренна. Павел запьянел и лег. Жанна пощекотала его, чтобы он расслабился, и вновь устроилась на его животик. «Только бы не возбудится», — подумалось ему. Идиллию нарушил преподаватель. У него начался приступ аппендицита. Хорошо, что в деревушке нашелся трактор. Преподавателя отправили в больницу. И он трясся в дороге целых полтора часа. Аппендицит прорвался. Но жизнь ему спасли. Тракторист вернулся назад за полночь. А утром в шесть уже пахал морковку. Люди в деревне были не плохие. Студенты остались без опеки. Утром они не вышли в поле. А заведующий отделением  запретил их кормить. Голодали два дня и сдались. Студенты обсудили положение дел и избрали старшего. Большинство отдало предпочтение Марине Козловской. Она поступила мудро, решила посылать в поле по 20 человек, поочередно. Переговорила с начальством и решила все проблемы. Почему-то Павел ходил на работу каждый день, свою тележку морковки он загружал, и выработка не падала. Остальные студенты с трудом осиливали такой же объем общими усилиями. Они думали, что Лядов не понимает, что его используют. Он понимал, но пошел на принцип, ждал, что у однокурсников проснется совесть. Но она не проснулась. Слишком злы они были. В город обещали отпустить лишь через месяц, в конце октября. Занятия планировали наверстать за счет более плотного графика. Потом ректор прислал телеграмму, что преподаватели будут приезжать в деревушку, читать лекции вечерами, после того, как студенты придут с поля.
Лядов прибегал в сарай раньше всех, но уже не заботился о других, перестал сушить обувь и одежду, убираться в помещении. Без его присмотра у ботинок горели подметки, а резиновые сапоги таяли. Павел ел яичницу и ложился спать. — Ваты бы в уши, — сказал он однажды Лене.
-Комендант прислала тебе пельменей с картошкой, — сообщила та.
-Отдай кому-нибудь. Я наелся.
-Кому? Они не хотят тебя в упор видеть. Пашка, как мне обидно за тебя. Казалось, что в моем лице нет на свете человека, больше других презирающего тебя. А нашлась целая сотня. Тебя презирают все. И одна я обожаю.
 На полати заглянула Козловская. — Как у вас здесь тепло, — сказала она. — Пашка, сбегай в магазин. — Тон был мягким, но приказным. Павел втянул шею. Лена знала, что это признак бешенства.
— Его зовут Павел. Пусть Иг сбегает, — поспешила опередить события Лена. — Вы целый день в карты проиграли. А человек работал.
-Мы больны.
-Это уже эпидемия какая-то, — не выдержала Лена. — Пора врачей вызывать и определять, кто на самом деле болеет, а кто сачкует. Нечего на одном Павле выезжать. Совесть надо иметь.
— Лена, успокойся, — остановил землячку парень. — Мне здесь сидеть тошно. Я лучше сбегаю на станцию. Собирай деньги, Машка Барановская. Да, бегом, а то передумаю.
 Ветер был шквалистым, пронизывал до костей. Павел мчался со всей прытью. Боялся опоздать. Продавщица уже пересчитывала выручку. Павел у нее ходил в почете. Он брал продукты, которые местные жители игнорировали, и брал много.
— Дверь на крючок закрой, а то еще кто-нибудь припрется, — приказала она. Павел уставился на ее руки. — Сынок, не бойся. Наколки после войны сделала. Я лицом грубая уродилась. Устроилась трактористкой в МТС. Ни в чем от мужиков отставать не хотелось.
В дверь забарабанили. — Открывай, сука, убью, — заорал с улицы муж продавщицы.
-Принесла нелегкая. Он убьет, десять лет по нарам оттрубил. Лезь в холодильник, закрою тебя там, — сказала женщина.
Холодильник был огромным. Павел сел на кучу колбасу. Дверь захлопнулась, и стало страшно.
Продавщица впустила мужа. — Где студент? — спросил он.
-Чего ты орешь? Позоришь свои седины. Он мне в правнуки годится. Выручку я считала. А студент давно отвалил.
Павел слышал, как мужик ищет его, не стал унывать, нащупал палку колбасы и надкусил ее. Супруги сели пить водку. Продавщица выпустили Павла после того, как допила с мужем бутылку, и буян ушел. Павла тошнило от обжорства. Продавщица налила ему водки. Он выпил, с удовольствием сжевал корочку хлеба. — Паря, ты счастливчик, — сказала женщина. — Работа отыскалась. Соседка выиграла в лотерею машину и взяла деньгами. Дом решила ремонтировать, своих мужиков нанимать не хочет. Женщина разведенная, каждый обидеть норовит. Ты парень надежный, работящий. Сирота что ли?
— Отец живет на две семьи. Мать мало зарабатывает. А учиться хочется. Вот и подрабатываю,как могу.
-Я тебе пересортицу продуктов сделаю. Вес у товара тот же, а цена будет поменьше. По десятке за день сможешь экономить. А то и больше. Вот тебе и вторая стипендия.
-Они и так за мной не пересчитывают. Совесть не позволяет обманывать.
-А ты учись. Иначе затопчут наглые. Мне от тебя выгода. Если будешь прибегать, то два плана сделаю. Жаль, что потом увеличат его. У нас так. Сильно вырываться нельзя.
-А вы всю выручку не показывайте сразу. Сдадите деньги в декабре.
-В декабре, перед новым годом выручка и так прет. Придется вертеться до января. Январь – пустой месяц. А план большой. И кто его только планирует.
 Заказчицу, которую отыскала продавщица, звали Светой. Она была, как солнышко: густые золотистые волосы, румяные щечки, украинские брови дугой. В доме чистота, запах ванили. Она смущалась, утыкалась в головку своего пятилетнего сына.
— Я пойду, разбирайтесь, что к чему сами, — объявила продавщица и исчезла.
Света покормила гостя. — Вы завтра и начинайте. Я не знаю, что делать, решите без меня. Хочу, чтобы дом был не хуже, чем у соседей, покрашен, ухожен. Погребок нужен. Крылечко покрасивее.
-А где муж-то? – спросил парень.
-На север уехал и пропал. Ни вдова ни мужья жена. Может, объявится. Сын уже не помнит его. Если бы погиб, то известили бы меня. Вы ешьте, ешьте. Говорят, что  у вас даже хлеба не хватает.
-Сейчас лучше стало. Трактор выделили, чтобы продукты нам возил. А то бедная повариха не знала, куда глаза девать. И мы все избалованные такие.
-Все, да не все. Люди-то видят, как вы работаете.
 Паша умел наедаться впрок, но в него больше не лезло, перезагрузился еще в холодильнике. Он отказался от угощения. Ему повезло. В деревню его подбросили на тракторе. Он отдал продукты Козловской и сказал, что на работу больше ходить не будет, и пошел спать. На полатях сидела лишь Насима. Она обхватила ноги руками и о чем-то думала. Павел нагнулся и поцеловал ее с икру. Она промолчала. Павел подполз поближе. Но тут объявился Иг.
— Ты чего бастуешь? — спросил он. — Без тебя работа остановится. Мы ведь не колхозники.
-Закрой ширмочку и рот, — велел ему Павел, ухмыляясь. — Я палец вывихнул.
-Мы стол накрыли. Идем к Маре, обмозгуем все. Девчонки платить тебе согласны.
-Передай досточтимой Маре, что если каждый поцелует меня в зад, то выйду на работу.
-Ты, Чайник, совсем, — возмутился Иг.
-Как ты меня назвал?
-Извини. Это Мара так зовет тебя. Ты кипятишься и краснеешь, как чайник. Говоришь: «Чай, можно». Кличка уже прижилась.
-Не много ли Машка берет на себя, людей перекрещивать. Если еще услышу от кого, выбью зубки.
Павел орал и за столом все было слышно. Мара встала, пошла успокаивать парня. — Повтори, что сказал, — попросила она его.
-Могу и добавить. Коза наштукатуренная, — не мог успокоиться Павел. — Мара плюнула ему в лицо. Он утерся. Наступила тишина. — Змеиный яд от простуды помогает, — сказал Павел. – Запомни, будешь жалеть об этом плевке всю жизнь. Я слов на ветер не бросаю. Ультиматум остается в силе. На работу ходить не буду, пока этого не будут делать все. И не просто ходить, а работать. Больше морковь в глубинке убирать некому. А не прислушайтесь к моему мнению, то я выезжаю в институт, добьюсь приема у ректора, в парткоме. Ты свободна. Меня больше не беспокой. Я буду стоять на своем, по одной причине — я прав.
-Жалкий пастушок.
-Не у всех матушки лавочницы. Язычок не распускай. Так отбрею, что надкусишь его по диагонали. В этом свинарнике я жить не буду. Он для свиней и коз. А я человек. Перееду жить на станцию. Счастливо оставаться. Не пастушок.
 Лена еще ни разу не видела земляка таким злым. Довели его основательно. Она запихала Павла  на полати и задернула плащ-палатку. — Куда ты собрался? — спросила она. — Мы же погибнем без тебя.
-Им нужен урок на вшивость. Забыли, когда умывали морду, да и душу, — немного успокоился парень.
-Лена, он на самом деле прав, — вмешалась Насима.
-Знаю. Но мы в меньшинстве. Они его еще не знают. Павла в деревне вся школа боялась. Просто жутко боялась.
18. Света.
 Скандал не разделил студентов на два лагеря. Все взяли сторону Козловской. Она торжествовала. Утром Павел собрал вещи и ушел. Отчего-то Мара проплакала всю ночь. А Павел спал в тепле и холе. Утром Светик нажарила ему яиц на шкварках. — Я поживу у тебя. У нас сейчас в поле работы нет. Не хочется бегать туда сюда, — сказал он молодой хозяйке.
-Только людям на глаза не попадайся. Не хочу молвы, а вдруг муж еще вернется. Ухожу на работу, без меня тут хозяйничай. Дверь никому не открывай.
На обед Света не смогла прийти, а он так заработался, что и не заметил, как бежит время. К вечеру новый погреб был готов.
— Извини, я же диспетчером работаю. Меня не смогли подменить, — сказала хозяйка уже вечером. — Ты голодным-то не сиди. Ешь, что найдешь.
Сынишка Светы выглянул из-за подола матери. Павел вначале и не обратил на него внимания. Они поели втроем. Порции были большими, из-за стола не выходили целый час. Света постелила сыну и велела ему ложиться. Осенью темнело рано. Когда мальчик ушел, то она налила Павлу стакан водки и стала разбирать огромную кровать, заваленную перинами и подушками. Павел в жизни не спал на таком ложе. Накануне она устраивала его на диванчике в сенях. — Ты уж не компрометируй меня перед людьми, — попросила она. — И малыша не обижай. У меня даже родственников нет. Мать в войну сюда привезли с Украины, да так и осела здесь.
Хитрый Павел примолк, стал ждать, что она сама пригласит его. Но она все кружилась и кружилась, пока он не попросил: — Положи меня с собой, я буду послушным.
-Ложись, чего уж там. Третий год одна, — разрешила Света.
Павел вспыхнул. У него сладко защемило тело. - Я еще не мужчина. У меня не было женщин, — признался он.
Они впрыгнули в постель. Павел почему — то решил, что у него все получится замечательно. Он потрогал ее за грудь и тут же забрался сверху. Ему казалось, что он, то взлетает на небеса, то падает в яму.
— Ну, как? У меня получилось? — спросил он.
-Как тебе сказать, мне с тобой было трудно. Во-первых — ты не опытен, во-вторых — у моего мужа не было и половины того, что у тебя, — почесала Света Пашку за ухом. — Тебе надо учиться ублажать женщину. Это вранье, что бабе нужна грубость.
-А что я делал не так? Мне все интересно.
-Женщину надо подготовить, погладить, поговорить с ней. А ты как швейная машина, отстрочил и в сторону.
-А я так изощрялся.
-Тебе самому-то хоть понравилось?
-Не понял. Вздохнул- выдохнул. Все. Света, поучи меня. Я согласен работать у тебя лишь за еду.
Он натянул на себя одеяло и уснул. Света была очень счастлива. Ей понравилось, хотя мальчишка и ничего еще не умел. Он был инициативным, настойчивым, и очень сильным. Несмотря на неопытность, пытался вести ее за собой. Утром она поднялась первой, не стала его будить, приготовила завтрак и повела сына в садик. К Паше днем явилась продавщица.
— А ты парень не промах, — разбудила она его. — Уже переспал с ней. Мне-то не ври. А то не видела, как она порхает. Я никому не скажу. Ты сам-то не болтай. Великое счастье, когда женщина и мужчина подходят друг другу. Тогда все прощаешь.
 Продавщица ушла. Павел поднялся, заглянул под полотенце на столе. Там стояла жареная утка, картошка, яйца, молоко. Когда Света только все и приготовила. С одной уткой возни полдня. Ему осталось лишь нарезать хлеб. Оказалось, утку Света обмазала горчицей и медом. Он в жизни не ел ничего более вкусного. Он поел степенно и взялся за дело.
–Была бы она не замужем, так остался бы у нее жить, — погладил он животик. –Хотя я жизни еще не видел.
 От обеда Павел отказался. Он подлатал крышу, покрасил ее, обновил завалинку и наличники. Света руками развела, до того домик преобразился. – Вот еще обобью его рейками, и будет, как на картинке, — пообещал Павел. — А где малый? Иди за ним. Нельзя его обижать. Он будет чувствовать себя ненужным. Он нам не мешает. Я люблю детей.
-Хорошо. Я дежурную нянечку в садике просила посидеть с ним.
 Света сходила за сыном. Они вновь ужинали втроем.
— Мама, — я хочу спать с тобой, — заявил мальчик.
-Ребятишки будут смеяться над тобой, — ответила Света.
-Дяде Паше можно, а мне нельзя.
-Сравнил. Мы же с тобой родственники. Родственники не спят друг с другом. Вот вырастишь и все поймешь. Найдем тебе невесту, и будешь спать с ней.
-Но дядя Паша тебе не жених. А разве папа был не родственник нам?
-Папа родственник лишь тебе. А мне он был женихом, потом мы сыграли свадьбу. Он стал мужем. Так положено. Дядя Паша хороший, помогает дом ремонтировать. Без мужчины мне этого не сделать. Будь умницей. Сынок, я не знаю, жив ли наш папа. На севере очень опасно. Он не дает о себе знать. Может он и погиб.
-А в садике говорят, что продавщица тебе хахаря нашла.
-А ты говори, что дядя Паша в сенях спит. Ври им. Кроме тебя у меня же нет защитников. То, что дядя Паша спит со мной, это тайна. Люди осудят меня за это. У меня же муж есть. Я изменяю папе.
-А он навсегда останется с нами? – не отставал сын.
-Нет. Дядя Паша студент. Он уедет в Москву, учится. Я не смогу просто так жить с дядей Пашей. Если папа жив, то мне надо будет разводиться с ним. А это плохо для тебя. Ведь он твой родной отец. Лучше пусть все будет так, как есть. Мне так лучше. Хорошо? – улыбнулась Света.
-Значит, у нас не будет отца. Ладно, пойду спать. И никому ничего говорить не будут, хоть пытай.
-Давай руку, мужик, — улыбнулся Павел. Он подбросил малыша под потолок. Тот завизжал. — Не трусить, — подбросил его Павел еще разок, — десантником будешь. Объявится, объявится еще твой отец. Север велик. Транспорт там плохо ходит. 
За неделю Павел огородил дом, выложил дорожки камнем, расчистил сад, пробурил скважину и провел в дом воду. В воскресенье к нему пришел Иг. Он попал к ужину.
— Без тебя в лагере плохо, — сказал питерец. — Топить не умеем. Лена попробовала, но чуть не отравила нас. Хорошо, что потеплело. Короче, мы все поняли, что не правы, а ты прав.
-Игорь, ты тоже презираешь меня? — спросил Павел.
-Было немного. Не надо их сурово судить. Москвичи не приспособлены для таких тяжелых условий. Они слишком утонченные. Я зашел сюда и позавидовал тебе. Как здесь уютно.
Света улыбнулась. — Выпьете? — спросила она. — Я водку на меду и лимоне настояла. В лечебных целях. — Она принесла крохотный графинчик, налила лишь мужчинам. Они выпили, поели.
-Вернешься? — спросил Иг.
-Условия прежние. Все должны выйти на работу.
-Приехал новый преподаватель. Вернее целых два преподавателя. Уже начались занятия. Они прочитали нам вводные лекции по всем предметам. Здорово. Если так пойдет и дальше, то так и институт закончим в полях. Преподаватель очень строгий. Он и без тебя всех выгонит в поле. Там будет ежедневная перекличка. Без справки от врача никто бездельничать не будет. Так было сказано. Комендант нажаловалась ему.
-Я приду утром, — ответил Павел. – Надеюсь, что ночной переклички нет.
В первый же день работы с новым преподавателем загрузили сорок машин. Часть студентов при этом забрали на уборку сахарной свеклы в соседнее село. Павел работал тихой сапой. Никто к нему не подошел. В конце дня он не выдержал изоляции и окликнул Лену. — Пошел на хрен, козел, — огрызнулась та. — Знаешь, сколько проблем на меня свалилось из-за тебя. Я потеряла половину друзей. Ты приносишь одни беды.
К ним подошел преподаватель. — Не ссорьтесь, — сказал он. — Что-то я вас вечером не видел, — обратился он к Лядову.
-У меня родственники на станции живут. Я там ночевал.
-Больше не делайте так. Мало ли что там может случиться. Я в ответе за вас, — сказал мужчина.
-Я опасаюсь за свое слабое здоровье. В тюрьме теплее, чем в сарае.
-Оставьте его, — вмешалась подошедшая к ним Козловская. — Он кулугур по вере, не может пить из общей посуды. Парень он работящий. Он не пьет.  Кулугуры же не пьют.
-Какой анахронизм, — растерялся преподаватель. — Соберите комсомольское собрание, пропесочьте его, объясните, что бог — это обман народа. Я думал, что с кулугурами еще Петр Первый покончил.
-Да, их жгли, жгли, — сказал Павел. – Но я возродился из пепла.
 Павел больше ничего не стал объяснять, развернулся и пошел прочь. В деревню он даже не зашел. Направился к Свете на работу. До станции с полей было рукой подать. Не больше километра. — Давай поговорим, — предложил Павел Светлане.
-Не мучайся ты, — ответила та. — Я знаю, что скоро уедешь. Сейчас у меня белая полоса. Мне было хорошо, слава богу. Мужика дождалась. Много ли женщине надо.
-А я не знаю, какого цвета у меня жизнь. Скорее серая. Время, проведенное с тобой, ни в счет. Я будто бы в сказку попал. Тепло, сытно. И ты такая красивая, улыбчивая. Ты на нашу сноху похожа.
Они зашли за пацаном. Весь вечер Павел проиграл с ним. Потом он помог Свете развесить белье. Они легли. Павел набирал сексуальный опыт. Теперь он мог так зависнуть в постели, что хоть в цирке показывай. Света думала, что другой белой полосы в ее жизни уже не будет, разве сынок вырастет, женится.
К концу октября директор совхоза подписал студентам справку об окончании сельхозработ. Можно было уезжать. Заработали немного, но Павел был рад и этому. О том, что их увозят, он сказал Свете лишь утром. — А я знала, — ответила она. — Подарок приготовила. Костюм, рубашку и туфли. Мне проводницы из Москвы привезли. — Света едва сдерживала слезы.
-Зачем? Это я тебе должен. Обжирал тебя. Отдохнул душой. У меня нет денег на ответный подарок.
-Ты подарил мне новый дом. Я сохранила свои деньги и положу их на книжку. Проценты набегут. Сын подрастет, куплю ему велосипед, потом мотоцикл. А летом съедим с ним на Украину. Могила мамы там. Она хотела лежать на родине. Я теперь жалею, что похоронила ее там. Ходила бы к ней на кладбище. 
Света пошла провожать Пашу. Они шли по грязной дороге. Он нес рюкзак. Она — маленькую корзиночку с продуктами. Они прошли мимо сидевших студентов. Появление Лядова скрасило тягость ожидания. Появилась тема для обсуждения.  Света показалась девочкам слишком яркой, как павловская шаль. Наконец-то прибыл автобус, все кинулись занимать места. Павел опоздал. Он затащил рюкзак и оставил его на входе, вышел попрощаться со Светой. Она сбросила платок, ее роскошные волосы рассыпались по плечам. Москвички с завистью смотрели на это буйство золотисто-рыжего. Павел скупо поцеловал ее и залез в автобус. Но метров через тридцать машина застряла в грязи. Он вновь вылез к Свете. Подогнали трактор. Тот медленно потащил автобус к трассе. Павел шел следом. Все злились, а Павел светился. Когда выбрались на трассу, то он сел прямо на грязные ступеньки и тут же заснул. Его упрямая сила возмущала и притягивала, а кое-кого уже и восхищала. Например, Марину Козловскую.
Пробудился он на подъезде к общежитию. Радости москвичей не было придела. Началось гулянье. Павла никто не пригласил. А он не заметил этого. Он в первый же день убежал в библиотеку. Список учебником им дали еще в деревне. Всю ночь он читал. Это так увлекло его, что он заснул. Игорь пришел лишь утром. И они легли спать. Павлу снилась Света. Это был очень красочный сон, полный эротики. Сон был так прекрасен, что не хотелось пробуждаться. Но он поднялся в полдень. Игорь еще спал. А Павел вновь побежал в библиотеку. Он хотел просмотреть учебники других авторов. Его очень удивила тишина в читальном зале. Хотя почти все столы были заняты. - Да, люди здесь все же учатся, а не только пьют и развлекаются, — решил он. Но никого из первокурсников в читальном зале он не встретил. – Это хорошо. Я буду опережать их на один шаг, во всем. К финишу придет первым тот, кто раньше убежал со старта. Мне нужна точка опоры. Архимед был прав. Смысл в жизни есть. А если есть смысл, то есть и бог. Для меня это главное доказательство существования бога. Мне надо понять, что такое Богочеловечество. Я этого не понимаю. Понимаю, что такое богочеловек. Скорее всего, это вера, единение в вере, отречение от зверя. Смущает одно, если бог откроет человеку истинные знания, то не станет ли тогда человек равным богу. Евгеника? Надо почитать.
8. Насима. Октябрь. 1975г.
 Холодный или теплый город Казань? Столица и не столица. Татарский и русский центр культуры. Насима любила Казань. Сойдя с поезда, она расплакалась, увидела мать и вытерла щеки. Отца рядом не было, его не отпустили с работы. Мать расцеловала Насиму и спросила: — Пешком или на такси?
— Я так соскучилась по дому, что хочется побыстрее попасть туда.
— Может, друзей пригласишь?
-С ними завтра. Я хочу побыть с вами, с тобой, с папой.
 Дома Насиму вновь окружили знакомые с детства вещи: подушечки, салфеточки, вазочки. Мать принесла чай. Она умела это делать торжественно. Насима протянула руку за булочкой с курагой.
-Хорошие у тебя в группе ребята? — спросила ее мать.
-Разные. Я еще плохо их знаю, с некоторыми подружилась.
Мать воспитывала ее, как русскую, и звала Надюшей. И эта Надюша не ожидала, что мать начнет такой странный разговор. — Москва бездуховна, — сказала женщина. — Тебе, девочка, лучше стать несовременной, чем аморальной.
-Мораль и современность не антагонистичные явления.
-Если любовь к тебе не придет, то ищи  порядочного человека. А теперь о главном. Твоим мужем должен стать лишь татарин.
-Мама, — очень удивилась девочка, — для чего я изучала французский, ходила в русскую школу, брала уроки музыки? Я не мусульманка, я атеист. И буду выбирать мужа не по национальному признаку.
-Я воспитывала тебя, как русскую, чтобы ты смогла подняться по служебной лестнице. Мы живем в чужой нам стране. Теперь я могу говорить с тобой.
-Не помню, чтобы раньше ты воспитывала меня, как карьеристку.
-Не воспринимай меня превратно. И выслушай. Это должна осознать каждая татарская девочка. Ты дочь покоренного народа. И твои внуки могут родиться в свободном Татарстане, в могучей стране у слияния двух рек.
-И вечнозеленых помидор. Мы живем в социалистической стране, конституция которой гарантирует равенство всех народов. Если к власти придут местные баи, то введут шариат. Я ненавижу старье. Не хочу ходить в парандже. А это будет.
-Русь была под властью степняков веками. Что такое век? Каждый народ должен иметь свое государство, хоть крохотное, как в сказке, с одеяльце.
-Мир идет по пути интеграции.
-Да, но при сохранении своей самобытности. А мы лишены всего. У нас нет певцов, ученых, культуры. Лишь рафинированные фольклористы. Мы не создаем ничего нового. Жизнь — это калейдоскоп. Тряхнет — и новый орнамент, новый камень ярче всех.
-А что думает отец?
-Если бы наши мужчины думали. Они думают, как бы удержать жен под пятой. Недаром евреи ведут род по материнской линии. Мы, женщины, должны воспитать нового татарина: культурного, трудолюбивого, гордого.
-Мама, я в шоке. Мне надо подумать. Возможно, что я понимаю тебя.
Девочка ушла в свою комнату. Когда к ней заглянул отец, то она притворилась спящей. Не порадовала ее и встреча с друзьями. Она решила уезжать в Москву, мир более понятный ей. Она по менталитету была больше русской, чем татарочкой.
 Лена была на занятиях. Без нее Насима успела развесить одежду по шкафам. Явилась подруга и все пошло кубарем. Лена перемерила ее наряды, перепробовала все гостинцы. Насима хмурилась.
-Симочка, улыбнись, — велела Лена. — Не хотелось из дома уезжать? А мне туда не хочется. Я бы тоже могла съездить домой. Но зачем?
-Попробуй бурсаки, — не ответила Насима.
-Папа их тоже делает, — обрадовалась Лена. — Он же у меня азербайджанец. Ты можешь говорить со мной по-татарски. Я пойму.
Насима заговорила по-французски. Лена не поняла ее. — Какой это язык? — спросила она.
-Турецкий.
— Это французский.
-Вообще-то я ходила в англоязычную школу. Знаю лишь несколько фраз. Давай пить чай, — потупила Насима взор. И Лена больше не решалась расспрашивать ее. Она подумала, что у подруги неприятности дома.
-А давай Пашу пригласим, — заявила Леночка.
-Нет. Я не хочу, чтобы он ходил к нам.
-Почему?
-Не знаю. Он живет с Игорем? Как Козловская отнеслась к этому. Она Лядова терпеть не может.
-Разругалась с питерцем. Требовала, чтобы он перешел в другую комнату. А он послал ее.
-Лена, отец заставлял тебя молиться? Он же мусульманин с юга, — спросила Насима.
-Какой он мусульманин. Он пьет водку и ест колбасу с салом. Он так любит меня. Слова мне ни скажет. Иногда сделает замечание матери. Да, что у тебя случилось? Ты приехала какая-то подавленная. Уж не замуж ли тебя отдают?
-Павел способный человек?
-Он еще покажет москвичам, упрямый до противного. Хотя женщинам с ним скучно. Он не воспитан. Много знает, запоминает страницами.
-Он увлекался философией?
-Какая философия в деревне. Мать ему даже «Крокодил» запрещала читать.
-Он сказал мне, что его зачаровывает чужая логика.
-Это у него шутка такая. Он нас с тобой понять не хочет, заявляет, что у женщин логики нет. Его невозможно очаровать. Это робот. Перекинул свою кипучую энергию с поиска сексуального партнера на учебу, сидит за первым столом, плюнуть на затылок хочется, да страшно. Одна плюнула. Он не умеет прощать. Мара еще пожалеет об этом.
Лядов вел себя тихо. Его присутствие перестали замечать. Большая серая мышка. В их комнате вечно сидели земляки Игоря, или новые друзья питерца. Павел все равно ложился спать ровно в одиннадцать. Он умел отключаться. Компания Игоря играла в карты. Павел уже дремал, когда кто-то толкнул его в бок. Он стерпел. Потом на него кто-то упал. Он встал, и выбросил карты в окно. Этого никто не ожидал. Павел лег, а из комнаты тут же все ушли. Игорь обиделся на него. Сосед мог бы просто словами выразить свое недовольство. Его бы выслушали. У Павла были самые крутые в общежитии кулаки. Другого побили бы, личико помяли. Казалось, что после этой выходки, он вообще окажется в полной изоляции. Игорь был единственным его другом. Но изоляции не было. Его непредсказуемость, неуклюжесть, независимость притягивала людей. Девочки нет, нет, и пробовали его соблазнить. Это походило на прыжки с парашютом. Павел не был посвящен в тонкости столичной жизни. Его пытались учить жизни, журить. Он пресек попытки сюсюканья с собой, умел колко ответить. Лишь Козловская оставалась его открытым врагом. Это и было основным барьером, отгораживающим его от натиска красоток. Они бы разорвали его в клочья, дай Марина команду. Его мускулистая задница притягивала женщин. Павел не замечал лучезарных улыбок, томных взглядов. Кто-то считал, что женщины его не интересуют. А его тело жаждало любви. Пока он хотел лишь одну девушку, сидевшую вечерами в одиночестве. Это была Насима. Павел выглянул в окно. У входа стояла машина Жанны. Вскоре к ней выскочила и Фомина. Подруги уехали в бар. Павел причесался, побрился, побрызгался дорогим одеколоном Игоря и пошел наверх. После разговора с мамой Насима возомнила себя благороднейшей из мусульманок. Однако выгнать гостя она не решилась.
— Лены нет, — прикинулась она глупой. — Ее можно застать лишь утром.
-Я видел ее, надела такие брюки, что пришлось расстегивать ширинку, чтобы сесть в машину. Она близка к осуществлению своего плана.
-Какого?
-Лишиться девственности.
-А ты зачем пришел? – все же спросила благородная девушка, играя толстой косичкой.
-Меня тянет к тебе.
-И сильно тянет? – взяла она нож и положила его рядом. Он косо посмотрел на это, но отступил. — Это не для тебя. Я зарежу себя, если коснешься. Если даже поцелуешь.
-Не дотронусь, не поцелую. Мне твоя девственность не нужна. Я хочу лишь ласки.
Он шагнул к ней и сунул свой нос в вырез ее халатика. Она отстранила его, подошла к двери и закрыла на ключ. Он сбросил с себя костюм, брюки, немного замялся и разделся догола. Она не раздевалась, и он принялся целовать ее. Они целовались до исступления. Они не знали, что их руки занимаются изощренным петтингом. Им это безумно нравилось. Время пролетело незаметно. Вернулась Лена и стала стучать в дверь. Павел нырнул под одеяло. Насима открыла. Ленка всякого ожидала, но только не земляка в постели подруги. — Что он тут делает? – прокричала она.
-Я ему брюки зашиваю,  — ответила Сима.
-И трусы тоже?
-Какая ты нудная, — заявил Павел. — Я ухожу.
-Убирайся, милый Паша, — бросила ему землячка одежду.
 В коридоре его окрикнул Вальер. Они мало общались. — Пошли пиво пить, целую канистру принесли, — предложил Валерка.
Несмотря на поздний час у Вальера сидели друзья, бригада ребят, подрабатывающих грузчиками. Руководил ими Захар, плечистый москвич, уже отслуживший армию. Пашку в компании приняли, как ровню. Это были ребята из малообеспеченных семей, знавших вкус корки хлеба. После нескольких кружек пива Захар предложил Лядову работу. Павел подружился с грузчиками. У этой дружбы был и свой минус. Они все пили. Павел стал забегать с ними в пивбар. Работали они по четыре дня в неделю. В денежном выражении у них неплохо выходило. Однажды, к Лядову заехал Федор Фомин. Он на выходные ездил в Захарьено. Привез деревенские новости и сало для земляка. — Пашка в мордобойке, — сообщила ему сестрица Леночка. — Сало оставь у меня. А то грузчики все сожрут.
-В морда, что? – не понял Федя.
Лена отвела брата к Валерке. Тот помог отыскать Лядова. Знаменитый на всю Москву пивбар «Мордобойка» располагался недалеко. Когда Федор и Вальер зашли туда, то там шла драка между местными завсегдатаями и студентами. Постороннему человеку было не понять, кто кого бьет. Но там все были знакомы друг с другом. Случайные посетители просто прихватили с собой пиво и выскочили на улицу. — Прекратите, — вопила барменша, — закроют точку. Будите ездить за три остановки.
Пашка стоял насмерть. Федор с трудом вытащил его из толпы. Федора не трогали. Он был чужим. Павел вымазался в крови. Костюм, подаренный Светой, располосовали ножом. Пашка хотел выкинуть его, но Федор остановил.  — Девчата починят, еще поносишь. Дорогая вещь. А я банку самогона привез. Клуша тебе сорок рублей передала. Мать – сало и поцелуи.
Думаю, что много поцелуев. Спасибо и тебе и ей. 
Едва парни отошли от мордобойки, как туда приехало три милицейские машины. Друзья еще полюбовались, что будет дальше. Милиционеры вывели из бара человек пять, первых попавшихся под руку. Победителя в подобных драках никогда не было. Верховодил в баре всегда какой-то лидер, человек, способный в единоборстве противостоять любому сопернику.
-Сними костюм, — сказал Вальер. – Синяк начал проявляться.
-В магазин зайдем, спрячемся там. Главное не привлечь к себе внимание милиции, — потянул Федор парней в сторонку. – Заберут.
Павел стащил костюм, чтобы не напугать продавщиц. - Смотрите, колбасы сортов 10, -сказал Федор. – У нас в городке не всегда бывает. Домой надо будет прихватить.
-У меня закуски нет, — сказал Павел. – Картошки нажарю.
-У меня грибов банка завалялась, — продолжил нудную беседу Вальер. Все шло к одному. Надо было хорошенько напиться.
Заморосил дождь. Хотя ждали уже снега. Федор купил немного колбасы, три банки кильки, хлеб и пару сырков. Сырки были любимой пищей студентов. Валерка докупил селедочки. Пашка показал им фигу. На том и порешили.
 Лена порванный костюм приняла, а парней выгнала. Они пошли пить к Вальеру. В комнату Павел приполз под утро и обнаружил в постели у Игоря Фомину. Он выдернул ее из-под одеяла и голой погнал по коридору.
-Ты с ума сошел, — возмущалась она. — Я же тебе костюм принесла.
-Дура, Федор у Вальера спит. А если бы мы вдвоем пришли.
-Уж он бы меня голой не погнал, комбинацию дал.
-И удавил бы Ига. Я ничего не видел. Я сегодня иду к декану, попрошу разрешение на досрочную сдачу экзаменов. Федор говорит, что мать приболела. У нее сердце слабое.
-Ага, не слишком ли часто оно у нее прибаливает. По тебе она точно не скучает. Что-нибудь сделать надо. Отец сделает.
Настя через три дня сама прислала письмо. Она написала, что скоро умрет. Павел показал письмо декану. И ему разрешили сдачу экзаменов. С Игорем он разругался и перебрался жить  в комнату Вальера.
 -Павел, Иг ведь у Лены далеко не первый. Первым был Хохленок, парень с четвертого курса, — поведал друг Валерка. — Его весь институт знает. Он заместитель секретаря комитета комсомола. Волейболист. Завтра наш факультет с ними играет.
Павел пошел на тренировку сборной факультета. Никто и не знал, что он неплохой волейболист. У него не было спортивного разряда, но играл он на уровне мастера спорта. Его включили в основной состав. О чем пожалели. Это была не игра, а цирк. Павел здорово глушил, но все мячи приземлялись на морду Хохленка. Тому пришлось покинуть площадку. Всем стало понятно, что с Фоминой лучше не иметь дел, если не хочешь познакомиться с ее бешеным земляком. Благо большую часть времени у бешеного земляка отнимала Насима. Упорство девушки наткнулось на упорство Павла. Кто из них был упорнее, могло решить лишь время.
 20. Прощание с детством.
 Павел сдал экзамены, ни с кем не попрощался, уехал домой. Насима даже обиделась на него. И хоть он подрабатывал, но пристрастие к пиву вывернула его кармашки. В Обшаровке он оказался без копейки, доехал зайцем до окраины города, а там остановил попутку. Его еще не ждали. Мать встретила ворчанием. Сашка же запрыгнул ему на шею, чуть не свалив. Братишка обещал вырасти крупным мужиком. — А кофетю? — спросил дядю полуторагодовалый племянник Степашка. Павел готов был провалиться сквозь землю, сколько денег он спустил в пивной, мог бы привезти в деревню целый мешок сладостей.
— У меня денег нет, — развел Павел руками. — На попутках приехал. Мама, а отец где? Как твое здоровье?
-Люба, накорми его, — распорядилась Настя. — Побегу на работу. А отец? — бросила она с порога. — Ушел к знакомой тебе проститутке. Сбежал, ночью сбежал. Записку оставил. Теперь в городе живет. Сопьется. Кто его будет подбирать под заборами. А в городе заборов полно. Ненадежный он человек. Человек – предатель.
Люба накрыла на стол.
— Степан Иванович подал заявление на развод и уехал к Ольге Сергеевне в Обшаровку, — сказала сноха. – Они теперь живут вместе. Хорошо живут. Пойми отца, и прости.
Настя исходила желчью. Уж от снохи-то она не ожидала предательства. Настя обиделась на весь белый свет. Она даже сыну не могла объяснить достойно, что Степан наконец-то проявил сволочной характер. Она села писать бывшему мужу письмо и вывела вполне приличные слова:
« Ненаглядный мой муж, сообщаю тебе, что приехал твой сын, и спросил о тебе. Я сказала ему, что ты полюбил другую женщину, но он так и не понял, что произошло. Приезжай и объясни детям, почему же ты променял их на некую гражданку. Ты ведь дед.  Брошенная тобой в трудную минуту, верная жена Анастасия Семеновна Лядова. Возвращайся, я все прощу».
 Вечером Степан уже прочел  письмо, показал его Ольге. — Делай все по совести, — сказала та.
-Не поеду, передам с Хусаином записку, и встретимся с сыном здесь. Лена Фомина писала матери, что Настя не выслала Пашке на учебу ни копейки. А деньги, что я давал, она кладет на книжку. Больше ничего не получит. Жадность ее прикончит. Буду сам слать ему деньги.
-Она еще спляшет на наших похоронах. Ты же знаешь, что я люблю твоих детей. И нас они не отгородят. Ты счастлив, я счастлива. А у Насти тоже ничего не изменилось. У нее тоже все нормально.
-Оля, ты не вини себя, что разрушила семью. Ее разрушила Настя.
-Все мы в этом поучаствовали. Мне ее не жаль.
-Мне тоже. Хотя чужой она мне не стала. Короче, никто ничего не потерял. А я даже нашел.
Павел несколько дней отъедался и отсыпался. Настя регулярно ругала его, пока ему это не надоело. В Москве он хоть и голодал, но был свободен. Он решил уезжать.
— Езжай, езжай, к отцу, — жужжала мать. — Мне надо денег давать, учить вас. Толе трудно в Москве, хорошо хоть комнату от милиции дали.
-Чем же ему трудно-то? — спросил сын. — Хоть бы приехал разок ко мне. Ему ведь зарплату платят.
-Он-то в люди вышел, вот и злишься на него.
-Я злюсь, что ты лишь говоришь, что помогаешь мне, а сама ни копейки не дала. Куда ты их копишь?
-Неблагодарный. Я последнее тебе отдаю.
-Больше просить не буду, не мучайся. Саньке одежду купи.
-Правильно, — обрадовалась мать. — Бросай институт, будешь мне помогать.
-В чем помогать? Институт я не брошу. Знаешь, мама, перед тобой другой человек. Ты не поймешь, но я скажу. Мне трудно в Москве. Я чувствую несоразмерность этого города и себя. Москва меня окружает, наблюдает. Она похожа на хищного зверя. И я закрываюсь, и закрываюсь в скорлупу. Но я не поддамся.
-Все это от книжек твоих. Я еще не раз пожалею, что отпустила тебя в город. Здесь ты всегда на виду. Хорошо, больше не получишь от меня ни копейки. Живи своей жизнью.
-Я приехал прощаться с детством.
-Попрощался? Езжай к отцу. Там и живи. Там тебя все в маковку целовать будут. Не то, что я.
 Павел с трудом выдержал еще неделю, стал собирать рюкзак, решил взять побольше картошки, меда.  Он решил ехать до Москвы «зайцем», на электричке. Мать не возражала, разрешила взять  яиц, курочек, мяса, сала. В результате у него получилось три мешка и рюкзак. Фомины еще принесли огромную сумку для Лены.
— Я довезу тебя до Обшаровки, — пообещал Хусаин. — Я передал отцу, что ты завтра уезжаешь. У них теперь телефон дома. Мы иногда перезваниваемся. У него все хорошо. Работает на пилораме. Они хорошо с Ольгой живут. Душа в душу.
 Павел всерьез попрощался с детством. Отказавшись от помощи матери, теперь он мог рассчитывать лишь на себя. Ни отец, ни Анатолий помочь ему не могли. Им надо было устраивать новую жизнь. Утром Люба сунула ему 30 рублей. — Я не возьму, — сказал ей Павел.
-Протяни на эти деньги недельку, а там стипендию получишь. Мы не бедствуем, за нас не беспокойся, — успокоила его сноха. – Я ведь согласилась стать бригадиром в Долине. Зарплата в два раза больше, чем у Анастасии Семеновны. Выучишься, и нам поможешь. Наведай Толю. Ему там одиноко.
Прибежал Санька, принес 20 рублей от Клуши. Павел их оставил ему, сунул еще 15 рублей из Любиных денег. — Береги их, — наказал он брату.
Мать дала ему лишь 10 рублей, посчитала, что обеспечила на полгода и успокоилась. Но теперь он мог купить билет. У него была очень тяжелая ноша, чтобы бегать от контролеров. А на крыше до Москвы не доедешь, свалишься.
 Хусаин довез Павла до райцентра, помог разгрузиться и уехал. Павел очень боялся потерять свои копейки. В Москве он сумеет заработать на жизнь. К нему подошел человек, которого он не сразу узнал. Это был отец, гладковыбритый, в модном сером пальто джерси, с белым шарфом.
-Я тебя без бороды ни разу не видел, — удивился сын.
— Купил тебе билет, — сказал Степан. — Идем, посидим в ресторане.
-А вещи? Нет, не будем кидаться деньгами, посидим здесь. Как у тебя дела?
-Я никогда не был так счастлив, как сейчас. Вас лишь жаль.
-У нас все нормально. А мать не жалей. Она больше притворяется, чем переживает на самом деле.
-Здесь 120 рублей, — протянул отец деньги. — Я буду помогать тебе по мере возможности. Ольга скоро родит, сядем на одну мою зарплату. Ольга все золото продала, чтобы я высылал Насте деньги. Она отказалась от алиментов.
-Деньги мне не нужны. Я нашел себе работу. Смогу даже матери помогать. Мне больше твоя помощь не понадобится. Сейчас я возьму 50 рублей.
-Ольга хочет, чтобы ты купил себе что-нибудь из модной одежды. Джинсы 200 рублей стоят.
Павел сунул часть денег отцу в карман пиджака. Объявили поезд. Отец снял с себя пальто и одел на сына. Сам взял его потрепанную курточку. Он взвалил на плечи все три мешка и понес их к вагону. Павел подивился его силе. На прощанье они крепко обнялись, понимая, что прощаются на долгое время.
 Приехав в Москву, Павел самостоятельно выгрузился на перрон. Деньги на носильщика он тратить не собирался, связал мешки между собой, но все равно все вещи одновременно нести не смог. Ему пришлось переносить их на небольшие расстояния поочередно. Он воспользоваться такси, в метро бы его не впустили. Подъехав к общежитию, он свистнул, надеясь на помощь. Но общежитие уже опустело. Кто-то сдал экзамены и уехал, кто-то занимался, но большинство развлекалось в городе. Из окна выглянула Лена.
 21. Беременность Лены.
 Лена приветливо помахала земляку рукой. Павла ее приветливость насторожила.
— Помоги мне, — попросил он. — Хотя бы покарауль мешки. Как мой отец тащил их.
Когда Павел перетаскал вещи, то содрал с Лены три рубля, за то, что вез ее сумку на такси.
– Свое бы на автобусе довез, каждую копейку теперь экономлю, сиротой стал, — сказал он.
-Ужас, как это случилось?
-Живы они, развелись.
-Тебе бы мои трудности. Паша, я забеременела. Не знаю от кого и что делать.
-Хохленок постарался? Не делай аборт. Станешь бесплодной.
-Ребенок свяжет меня по рукам. Я не смогу учиться. А вдруг в кино пригласят. С Хохленком я покончила сразу же. Кто-то на Новый год постарался. Я была пьяная. Прошло лишь полмесяца. Но я что-то почувствовала, сдала анализы.
-Я ничем не смогу помочь. Если только денег дам, буду до конца января работать у Захара. Лена, если тебе будет нужен муж, то я соглашусь, но скрепя сердцем. Я ни когда не полюблю тебя. Ты так и будешь для меня Фомкой.
-Меня родители обеспечивают. Мне надо либо выйти замуж, либо сделать аборт. Первое не светит. Ты мне не нужен. Ты мой брат. Буду искать врача. Не хочу, чтобы в институте узнали, что я беременна.
-Они не сообщат. Есть же врачебная тайна.
-Как бы есть. Все сообщают. Из института могут выгнать.
 Игорь не уехал в Ленинград. Павел столкнулся с ним через несколько дней.  Он сразу взял его в оборот. — Лена беременна, — сказал Павел соседу. — Ты только держи язык за зубами. Не знаешь, кто виноват?
-Надеюсь, не меня винишь? Я предохраняюсь. У того парня, на кого я думаю, уже свадьба была. Женился он. Нельзя разрушать их счастье.
-Видно, Лена права, ребенка оставлять нельзя.
— Пусть готовит полторы сотни. У меня есть знакомый врач. Я уже два раза столкнулся с этой проблемой. Все будет хорошо.
-Лена не должна знать, что  говорил с тобой. Я что-то Насиму не вижу. Где она?
-Переехала жить к тетке. Плюнь ты на нее. Возвращайся ко мне в комнату. Я уже на тебя не сержусь.
-За что же сердиться-то? Ладно, переберусь вечером.  Я-то на тебя еще сержусь. Ты пьяного меня не зли. Я могу ударить. Как мне тошно. Захар сухой закон установил в бригаде. Мне напиться хочется. Пойду в магазин.
 Павел купил две бутылки водки. Одну он распил с Вальером. Вторую сунул в карман и пошел на поиски приключений. Москва благоволила этому. Он сел на скамейку в парке. Было двадцать градусов мороза, пусто. К нему подошла ханыжка, закутанная в старую шаль.
— Молодой человек, у вас нос побелел. Идемте ко мне, погреетесь. Со мной живет подруга, молодая, волосы, как шелк. Минут пять ходу отсюда.
Павел пошел. Долго грелся на кухне, задремал. Когда пришел в себя, то не обнаружил денег.
— Где я? — спросил он у появившейся в дверях хозяйки.
-У дам. Тома уже прощается с кузеном.
Появилась обещанная подруга. Ей было лет пятнадцать. Старуха не лгала. Тома была миленькой, личико детское, но формы вполне зрелые. Она попрощалась с лысым старым грузином. Павел не хотел ее после неопрятного клиента. » Лучше заниматься онанизмом», — решил он и уронил голову на стол, притворяясь пьяным. Женщины распили его бутылку.
— Надо его выкинуть на улицу, — сказала Тома. — Зачем он нам без денег.
-Замерзнет еще, пусть проспится, — смилостивилась пожилая хозяйка.
Вскоре женщины легли спать. Павел поднял голову. Надо было убираться из притона. Он открыл ящичек. Там лежало сто рублей одной купюрой. Он забрал их. Было четыре утра. Он вышел из квартиры. Мороз усилился. Такси поймал лишь через полчаса, когда ноги уже не двигались. Сдачи у водителя не оказалось. Павлу пришлось занять деньги у вахтерши. — В следующий раз вообще не пущу, — ругалась разбуженная тетя Капа.
-К брату в гости ездил, — соврал Павел. Его тело стало согреваться. Это было самое приятное ощущение, которое он испытывал когда — либо. Игоря в комнате не было. Павел взял его лосьон и выпил. Он залез под одеяло. Разбудила его Насима. Он попытался поцеловать ее, но она сказала, что от него плохо пахнет.
— Каким-то потным лосьоном, — пояснила она.
-Я к брату ездил. Приехал полпервого.
-Лучше ничего не говорить, чем врать. Игорь пришел к нам полвторого. Тебя не было.
-Он ночевал у Лены?
-Они и сейчас спят.
-Я почищу зубы и выпью кофе, — соскочил Пашка с кровати, привел себя в порядок за считанные минуты. — Я так простыл, — сказал он Насиме, и начал делать такое, что больному не нужно. Одежда, для их вида петтинга, лишь помогала. Оба понимали, что пора предпринять что-то большее. -А если я стану мусульманином, выйдешь за меня? — спросил он.
-Дело не в религии, а в менталитете. У татар искаженная история. Мы ведь пришли с Кавказа и создали несколько государств: Болгарию, Булгарию, Буртассию. Двоюродный брат заявил, что ненавидит нас, татар, за то, что мы сожгли Рязань. А на самом деле Древняя Татария стала щитом Руси. Именно она ослабила удар степняков. Не степняки, то быть на Волге не России, а Великой Булгарии. Нам нельзя допускать смешанные браки, нация растворится среди русских. Даже Мусса Джалиль писал на русском. Ты мне нравишься, но я найду силы оборвать наши отношения.
-Ради чего? Ради ребенка, которого родишь от нелюбимого человека с обрезанием.
-Павел, если я по-настоящему полюблю, то вопросов не будет. Но я тебя не люблю.
Насима выскочила вон. Павел высунулся в окна и забрался на пожарную лестницу, поднялся к окну девочек. Форточка была открыта. Лена, не смотря на беременность, курила. Иг спал. Зашла Насима. — Зачем к нему пошла? — набросилась на нее Лена. — Сначала жени его  на себе, а потом играй. Иначе будет, как со мной.
-А что с тобой?
-Ничего.
-Я боюсь его. Родители проклянут меня. Думала, что он нашел женщину, а он ездил к брату.
-Они два года не виделись. Не будь дурой. К какому брату. Пьянствовал с какой-нибудь шлюхой.
-Все. Я его забуду, — твердо заявила Насима.
— Сегодня ночью меня не будет дома. Не пускай его. Заговорит он тебя.
Пашка чихнул и быстро забрался на крышу.
— Кошки расчихались, — высунулась Лена. Павел спустился с обратной стороны. Дверь в общежитие была закрыта. Тетя Капа разгуливала в фойе. Она впустила его. — Ты откуда? — спросила она.
-В окно вывалился.
-С третьего этажа?
-Синичек кормил. Снега много. Даже ничего не сломал.
Павел простыл, померил температуру. К нему заглянул Валерка. — Давай в баню сходим. А после выпьешь горячего чаю, и все пройдет, — предложил он. — Захар будет недоволен, что заболел.
-Я никогда не болел, — сказал Павел. –Так хреново себя чувствую.
Павел первый раз пошел в общественную баню. Ему понравился запах распаренных веников, душистого мыла. Но его смущало то, что его все рассматривают.
— Я что-то делаю не так? — спросил он Вальера.
-Привлекаешь внимание своим телом. Завернись в полотенце, — посоветовал друг. Он сам-то был только на полтора года старше.
После бани Павел выспался и почувствовал себя здоровым. Он повалялся на постели без дела и решил сходить в гости к Насиме. Он поднялся к девочкам. Насима выглядела веселой. На ней была белая пижама с розой на спине. Он весь задрожал. Это было нервное ожидание жеребца перед стартом. — Я хочу в постель, — заскулил он.
Щеки их запылали. Они стали потихоньку раздеваться. Успокоились не скоро. Коитуса вновь не произошло. Они переусердствовали с прелюдиями и уснули. Утром пришла Лена.
— Вам пора на занятия, — сказала она им.
-Я останусь с тобой, — решил Павел, зная, где была подруга.
-А кто тебе сказал, что я остаюсь. Операция прошла успешно. Я не хочу разговоров, — очень зло сказала земляка. Павел видел, что она на гране истерики.
-Нет, ты останешься. Если упадешь на лекции, то будет еще хуже, — не согласился с ней друг. – Вот тогда все раскроется.
-Что происходит? — спросила Насима. – Что вы говорите загадками?
-Я сделала аборт, убила ребенка, — расплакалась Лена. Она легла на кровать. — У меня нет сил.
Насима обняла ее. – Что сделано, то сделано. Я буду молчать. Не говори об этом даже Жанне. Пусть Павел идет на занятия. Тогда Козловская не будет делать перекличку. Нашли, кого избрать старостой. Даже секретарша не делает переклички. Лена, никто не заметит твоего отсутствия. Я посижу с тобой. Скажешь, что ездила к Федору.
Насима навела подруге сладкого чая. По щекам Лены вновь полились обильные слезы. — Павел, почему не остановил меня? — спросила она.
-Так будет лучше. Ты еще будешь иметь детей. Многие женщины делают аборт и рожают, — ответил Павел. – Твое время еще не пришло.
 Павел отсидел в институте первую пару и убежал. Лена спала. Насима и Валерка играли в карты. На столе стояла тарелка с манной кашей. Павел доел ее. -  Мало, — сказал он.
-Чайник, тебя Захар искал, — сказал Валерка. – Съешь еще бутерброд и беги на вокзал. Захар злой. Людей у него мало. Даже меня звал.
 Работать в этот день Павлу пришлось до восьми вечера. Он получил 25 рублей. Захар платил за количество перенесенных мешков. Он был хорошим организатором. Многие его парни уже купили машины. Бригада поехала в пивной бар. Прихватили и девочек. У Павла не было подруги. Он был даже рад этому. Ему бы пришлось платить за двоих. Он был холериком, но его принимали за флегматика. В компании грузчиков оказался и Хохленок. Комсомольский вожак редко подрабатывал с Захаром, считал, что это делом не достойным. Но Захар вынужден был привлечь всех, кого смог. Хохленок уставился на Павла, вспомнил, кто выставил его на смех во время спортивных соревнований. Он решил отомстить увальню. Стал язвить. Павел, чтобы не ударить его кружкой по лбу, при каждом выпаде прикладывался к пиву. Кличка «Чайник» ему очень подходила. Из его ушей шел пар. -Чайник, почему у тебя нет подруги? Либо ты цветной, либо не стоит, — заявил Хохленок. Он смертельно оскорбил Павла. Рядом сидели девушки. Когда вышли на улицу, Павел оттер Хохленка в сторонку и без предупреждения так ударил, что тот спиной разнес дверь в подъезде дома. Пашке заломили руки за спину.
— Пусть извинится. Или докажу чего стою, на нем докажу, — прохрипел он. Он вырвался и пошел к общежитию. Хохленок потер распухшую щеку.
— Чего злится,  — сказал он. — Я же не виноват, что нравлюсь бабам, а он нет.
-Он не шутит, — сказал Захар. — Извинись перед ним, мы поймем. Он убьет тебя. Павел обиделся. Это на собраниях все смотрят тебе в рот. Среди нас ты простой грузчик. И умей отвечать за свои слова. Или прикусывай язык.
Павел понимал, что погорячился. Захар был суровым мужиком, мог и выгнать из бригады. До общежития Павел не дошел, встретил худенькую проститутку. Она повела его к себе домой. Объявился он лишь утром, перед началом занятий. Иг догадывался, где был его сосед, и, придя из института, подсунул ему брошюрку о венерических заболеваниях. Павел прочитал ее за пять минут и стал вертеться перед зеркалом, рассматривая прыщики. Это были обыкновенные угри.
— Сифилиса от онанизма не бывает, — успокоил его Иг.
-Я не пользовался презервативом. Я стесняюсь их покупать. А у нее кончились, — захлюпал парень носом. — Я не пойду сдавать анализы. Боюсь.
-Павел, совет недели. Заведи женщину. Насима тебе не пара. Остановись на Жанне.
-А если я подхватил? С Жанной у меня ничего не получится. Осла и трепетную лань в одни ясли не поставишь.
-Тебя осмотрят ребята из медицинского, но надежнее сдать кровь. Я буду просвещать тебя в области сексуальной культуры. Начать надо с гигиены секса. Презерватив – всегда. Душ – всегда, ежедневно. Чистое нижнее белье, простыни. Минимум алкоголя. Никаких ран на теле, даже царапин. Опасны не только венерические заболевания, но и кожные, грибок. Есть еще туберкулез, желтуха. Читай медицинские брошюры. И слушай меня.
-Спасибо. Как там Лена?
-Переживает. Не думал, что она будет так переживать. Теперь будет осторожнее. Хороший урок ей не помешает.
-Поеду в деревню, привезу ей трав от бабок. В соседней деревне такие мастерицы живут. И презервативы не понадобятся.
-Травы. Не будь сказочником. Все бы травами пользовались. А-то презики покупают. Так надежнее.
 22. Война красной и белой роз.
 Уроки соседа Ига были хорошей школой. Павлу открылась новая цивилизация, цивилизация городской молодежи, где секс, внешний вид, спорт занимали важное место. Он понял, что если станет нигилистом, лицемером, эгоистом, то это ему лишь поможет. Внешне он остался провинциалом, но внутренне стал столичной штучкой, претензионным и плутоватым. И хищное существо, сидевшее в нем, замурлыкало. Оно покорило пленника. Но он не покорился. Он поумнел.
- Теперь, перейдем к практике. Просьба, больше никогда не бей людей. Сторонись драк. Ты готов к любовным интрижкам. Тогда все же Жанна,  — объявил ему Иг. – Это твое домашнее задание. Ты должен выполнить его.
-Она такая хрупкая, акварельная, — уперся Павел. – Я ведь не верю в любовь. Для секса она слаба. Раздавлю ее.
-Это важно. Доверься мне. Я все устрою. Позанимаешься с гирями, примешь душ и ляжешь голым, прикрывшись полотенцем. Подстрою так, что она войдет к тебе. Тебе нужна москвичка. Я вернусь в Ленинград, а ты в свой Урюпинск.
-Обшаровку.
-И поверь моему опыту. У меня было больше женщин. Крупные и красивые женщины – инфантильны. Жанна будет ураганом, а не бревном с толстой косой.
 Павел решил прислушаться к другу. Он позанимался с гирями. Только лег не на свою, а на Игорькову кровать. Ее припекало солнышко. Он заснул. Стемнело. Кто-то поцеловал его. Он приготовился к поллюциям. Но скользнувшая под полотенце рука была слишком реальной. Павел пробудился. — Господи, что это? — раздался удивленный голос Мары Козловской. –Кто это с чем это?
-Твой любимый Чайник, — ответил он.
-Зачем ты лег на его кровать? Почему ты такой противный? От тебя только и жди гадость.
Мара включила свет. Он был слишком яркий. Павел зажмурил глаза. Он задумывался, что же представляет собой, как мужчина, особенно после разговоров с Игорем. Мать говорила, что у кормильца должны быть сильными руки. Все остальное дается, чтобы несколько раз в жизни зачать ребенка. В Москве действовали другие нравственные нормы. В постели можно было решить любой вопрос. Еще точнее, успешно его можно было решить лишь в постели. Мару Павел ненавидел. Она поступила опрометчиво, оставшись в комнате. Живот Лядова стал рельефным.
-Поцелуй меня, — попросила она. Он замотал головой и приподнялся на локти. И Мара стала целовать его  сама. Хвостику было далеко до Мары. В это время открылась дверь, вернулись киношники — Иг, Лена и Жанна. Они обсуждали просмотренный фильм. У всех широко раскрылись глаза. Павел был абсолютно голым. Мара вытерла платочком губы, достала золотой тюбик помады и поправила контур. По-настоящему смутился лишь Павел.
-Что вам не прийти минут через десять, — сказала Мара. — Не думала, что у Чайника в штанах жесть. У шкафов всегда маленькие ручки.
-В страшном сне не мог предположить, что ты позаришься на него, — заговорил Иг.
— Пойду домой, —  быстро решила Мара. — Жанна, не вешай нос. Он мне не нужен. Это минутный порыв. Красивое тело. И он ведь ничей. Ты же не его девушка.
Мара рисовалась. Она ушла, чтобы вернуться.
-Нам надо было постучаться, — сказала Жанна. Она умела держать себя в руках. — Мне тоже пора, подброшу Мару домой. Никому не говорите, что видели здесь, — попросила она друзей. – Я и скажу Козловской, что мы будем молчать.
-Она приехала на машине, — попытался остановить ее Игорь. – И сама разболтает о Павле. Реклама ни ему, ни ей не помешает. Так что не старайся.
— Жанночка, не обращай на это внимание, — вмешалась Лена. — Павел ее всегда притягивал. Поэтому она и задевала его. Все по Фрейду. Ее психикологика протестует против связи с ним. Она не примет его хамских манер. А это приведет к психозу. Не ожидала я, что Мара абсолютно беспринципна. Сколько помоев на него вылила.
Жанна вышла, не прощаясь. Павел побежал в ванную.
-Не надо нам Маре мешать, — сказал Иг. — Она его многому научит. Потом он сам бросит ее. Я хотел, чтобы на месте Козловской была Жанна.
-А что, Павел на самом деле хорош? – спросила Лена.
-Откуда же мне знать, — уставился на нее Игорь. – Я научил его всему, что умею сам. А он прилежный ученик. Секс-это игра.
 
Игорь занес Павлу одежду в ванную. Тот вырвал ее. К ним влезла и Лена. — Почему не турнул козу, — сказала она. — Представляю, как торжествует. Жанну ты потерял навсегда. Я перестаю уважать тебя.
-Мне важнее Мара. Я ничего не забыл. Она будет ползать за мной. — Павел так сверкнул глазами, что Лена испугалась за Козловскую. Лена ведь не ударялась о черную сторону земляка. За его губками скрипели зубки. – А Жанна никуда не денется. Симочке ничего не говори.
-Эх, и негодяй же ты, братец, — сказала Фомка. — Остановись.
-Мне никто не нужен. Я за них решать не буду. Называть меня негодяем — несправедливо. Хотя, называй, называй. Хочу быть плохим мальчишкой. 
Лена боялась, что Жанна попадет в аварию, вызывала такси, и поехала к подруге. Жанна была дома, уже смыла косметику. — Ты в порядке? — спросила ее Лена.
-Разумеется. Есть хочешь?
Они любили сладкое, но всегда ограничивали себя. Лена решила помочь подруге снять стресс. Они съели  целый торт,  банку персикового варенья, печенье.
— Теперь можно и повесится. Все равно веревка треснетю Так перегрузили желудки. Нам надо выстрелить шиком, — сказала Лена. — Маре за нами не угнаться, ни вкуса, ни фигуры. Подкупим косметики, и явимся прекраснее прекрасных дам, ароматнее цветочной клумбы.
-Вопрос только в том, где купить косметику, если ее нет в магазине. Не Мару же просить о помощи, -рассмеялась Жанна. –А давай шантажировать ее. Пусть подарит нам хороший французский набор косметики.
-Купим на рынке. Там есть все.
-Ага, все, произведенное в Одессе.
 Законодателями моды в группе были три девочки из раевника Козловской. Мара помогала им держать марку, но сама была аутсайдером. Наступил скромный вторник, аудитория заполнялась вяло. Тут пришли Жанна и Лена. В прямых красных платьях, все аксессуары в тон, французские духи и пудра. Как они не слетали с двенадцатисантиметровых шпилек. Раевник понял, что пробил час быка, вернее грациозной лани. 
Ответить раевник смог лишь в среду. Началась война, которую окрестили войной белой и красной роз. Раевник избрал символом белую. Как лучезарно все улыбались, как сдержанны стали речи, как грациозны движения. И все в белом и красном. Круг сужался.
И лишь через неделю на первом курсе поняли, что идет борьба за право называться девушкой всеми отвергаемого Павла Лядова. Он, как обычно, сидел за первым столом, чувствовал интерес к себе, но войны  не замечал. Мара во всеуслышание объявила об изменении отношения к Лядову.  Признание было тихим, но кого она, мастер интриги, хотела обмануть. Павел перестал быть изгоем для «Белой розы». Девушки уже интересовались его мнением. Он лишь хлопал глазами, ничего не понимая.
Война затягивалась. Лядов не мог ее окончить в силу некомпетентности в моде. Лидерами первенства все же были Жанна и Лена. У обоих для этого имелось все необходимое: красивое лицо, тонкая талия, деньги. Мара сообразила, что Павлу надоела суета.
Надо было менять тактику.
— Хватит клоунады, французские трусики всю задницу истерли, — сказала она Игу. — Ты проведешь меня к нему. Пока нимфетки ковыляют по подиуму, он станет моим. Завалю его в постель.
-Ты ищешь лопух не в том месте. Павел может не захотеть, — с ехидцей заметил питерец.
— Капнешь ему в чай женьшень. И ему придется  либо умереть, либо примириться со мною.
Вечерами  Игорь уходил на дискотеку. Лядов оставался один, наслаждаясь уединением, учил английский язык. В этот день Игорь крутиться рядом, уселся пить чай. — Дома остаешься? — спросил его Павел удивленно.
-А что еще делать. С Врангелем в Турцию драпать? Мару дождусь. Не хочется терять ее, нужный человек. Я приоделся, благодаря ей. Хотя тебе, с твоей парой брюк, не до моды. А я приторговывать стал. Она помогает мне.
-От этой моды лишь катар желудка приключается. Повяжет милиция.
Игорь все же изловчился, влил в стакан друга ложку настойки женьшеня. Павел выпил смесь и преспокойно лег спать, решив позаниматься ночью, когда сосед все же куда-нибудь уйдет. Игорек выглянул в окно. Мара уже подъехала, поставила машину перед окнами. Иг затащил ее в общежитие через форточку на первом этаже. Ему помогали мальчики из Армении, жившие в угловой комнате. Мара еле вырвалась от их «помощи». На второй этаж вели две лестницы. У одной сидела вахтерша, а вторая не охранялась. Через нее то и промчалась Мара. У дверей выросли уши. Комнату, в которую вошла Мара, быстро вычислили. Лядов же спал.
-Раздевайся и лезь к нему, — приказал Маре Игорь.
-Кровать очень узкая. Она от его-то тела прогибается до пола.
-Толкни этого хряка. Пусть подвинется.
 Лена осмелилась подойти к комнате земляка, приложила ухо к двери, потом отступила на лестничную площадку. Она не хотела, чтобы спор за Лядова выиграла Мара.
Жанна награду за участие в войне Роз уже получила. У нее появился поклонник, фотокорреспондент молодежного журнала, готовивший репортаж о жизни института. Жанна должна была попасть на обложку.
Лена выкурила две сигареты и решила постучаться в комнату Лядова.
 
Павел уже был разбужен Мариной Козловской. — Ничего, что вновь пришла? — спросила его гостья.
-Одним кошмаром больше, одним меньше, — нагло ответил парень. — Игорь, закрой дверь на ключ, а то вновь кто-нибудь придет.
Сосед вышел покурить и столкнулся в коридоре с Леной. — Дальше нельзя, — сказал он ей. – Павел спит.
-Родители прислали мне письмо. Там и для него есть весточки.
-Врешь, как мелкий черт. Мара пришла с ночевкой, можешь спокойно идти на отдых.
 Игорь развернулся и закрыл комнатную дверь на ключ, перед самым носом Елены Прекрасной. Она вернулась к себе. Насима по-турецки сидела на кровати. Видно, поругалась с теткой и собиралась ночевать в общежитии. На ее голове стоял стакан с водой.
— Хотела бы я все же видеть мужика, ради которого ты шарахаешься от Лядова, — сказала Лена. — У него Мара. У Жанны начался роман с корреспондентом. Она не сможет уделить внимание Паше. Ты одна можешь испортить козе жизнь, отвлечь глупого мальчика от изощренной шлюхи. Нельзя Маре побеждать во всем. Всюду, всюду, словно снег находиться Мара. А ты, Гульчатай несчастная. На любовь он не способен, но способен на страсть. Наслаждение доставляет лишь физическая близость. От духовной — головная боль. Врачи обоснованно считают, что любовь, это болезнь.  Идем к ним, прикинемся дурами, чаю попросим.
-Пусть сам бегает за мной. Я вступаю в войну. Буду вся в белом, но с рубиновыми сережками и алых туфельках. Я буду стоять между двумя фронтами.
-Розовая роза. Но победишь-то ты лишь Мару. Ты должна быть в красном. И только в красном. А то зарежу тебя, но добьюсь нужного колера.
 Жанна вечер провела с журналистом. Ей уже сообщили, что Мара гостит у Лядова. Настроение у Жанны испортилось. Она осмотрела свои худенькие руки. «Неужели проблемы с мужчинами есть и у лучших моделей. Я просчиталась с выбором эталона красоты. Павел любит полноватых. Выхожу замуж», — решила она.
Павлу было все равно кто с ним в постели. Но он старался, менял ритм, направление толчков. Даже презерватив не сглаживал ощущения скольжения плоти о плоть. Он еще не умел управлять собой и быстро почувствовал дискомфорт, остановился. — Давай я помою тебя, — сказала ему Мара. — Сколько же ты весишь? Ты нежный, хоть и не целуешься.
-Помнишь Свету. Это она учила меня быть с женщиной нежным. Я попал к ней мальчиком, почти мальчиком.
-Почти, не почти. Какая разница.
 Ванночка была маленькой, в ней можно было лишь стоять. Мара смыла косметику и стала выглядеть милей. Павел сделал воду погорячее. Было очень скользко. – Я грохнусь, — сказал он и ушел спать. У Марины дрожали ноги. Она села на кромочку полуванны. К ней зашел Иг. — С твоей эрозией надо быть осторожнее. Больше не ложись с ним, — сказал он.
-Завтра пойду к врачу. Мне противопоказан секс. Но я хочу этой боли. Он молодец. Дураки прекрасны в сексе.
-Ты не должна привязываться к нему, погибнешь, — сказал Игорь. — Хватит, ты добилась всего, чего хотела.
Вырвавшись вперед, Мара выпала из рядов «Белой розы». Ее положили в больницу. Насима же только вступила в бой, сбегала в парикмахерскую, сделала каре. Нельзя сказать, что она оделась по последней моде. В это время господствовали пышные прически и широкие подлы. Насима надела белые узенькие брючки и прозрачную блузочку. Черные очи, белые одеяния, алые вкрапления изменили имидж восточной пери. Павел был очарован. Лена не подпускала его к соседке, брала Насиму под ручку и они, подняв носики, уходили прочь.
 -Мара просила передать, что ее не будет три дня, — сказал Лядову Игорь.
-Я ее не жду и через три тысячелетия, — твердо ответил Паша. – Впредь, предупреждай о ее визитах. Я буду уходить. Она мне не нужна.
 Павел написал Насиме письмо, с признанием в любви. Послание подвело итог войны двух роз. Розовая роза, выиграла. Лена передала любовное послание Павла раевнику, а земляку показала язык. 
Вечером Лядов пошел в гости к Симочке, купив цветы. Лены дома не было. Насима сидела за столиком, уставленным сладостями. — Ты кого-то ждешь? — притворился он смущенным. – Может, журналист перебросился с Жанны на тебя.
-Я пью кофе, садись. Только пей осторожно. Он очень крепкий. Старайся лишь мочить губы. Тете привезли из Эфиопии. — Она подала гостю крошечную чашечку и серебряную ложечку. Павел уронил ложку. Поднимая ее, лизнул Насиме ногу. Она сжалась. — Я не знаю, — сказала девушка, отстраняя его руку.
-Можно заниматься сексом, сохраняя девственность, — предложил он. – Касаться языком, губами, пальцами разных участков тела.
-Мара развратила тебя.
-Я и до нее многое попробовал. Но она очень старательная. Мне с ней было классно. В чем-то эрозия и на руку ее мужчине.
 Насима опустила глаза. Она даже не стонала. Он восхищался. Какая покорность. Она целовала его руки. В ней совмещалось несовместимое: ум, гордость, восточная покорность перед мужчиной. Утром раевник знал, где ночевал Павел. Подруги навестили Мару в больнице. Все рассказали ей. Та думала, что завладела Лядовым. Но все рухнуло. Врач отказался ее выписывать. Болезнь прогрессировала. Мара сбежала из больницы и явилась в деканат. Она дружила с Софочкой, секретаршей декана, невзрачной бесформенной старой девой.
— Он хорош? — спросила Софи студентку.
-Кто? Мой врач? — недовольно проворчала Мара.
-Лядов. Может и мне воспользоваться служебным положением. Ходят слухи, что он любит таких сладеньких, как мы.
Мара была в шоке. Она считала себя не красавицей, но не такой уродиной, как Софи. -Что же в тебе такого сладенького? — проворчала Мара. — Мы с тобой из семейства тресковых.
-Страшилками обзываться не будем. Он же клюнул на тебя. Парень стоящий. А вдруг бросит тебя? — спросила секретарша и испугалась, перевела разговор на другое. — Твоя мать мне звонила, просила сделать так, чтобы ты не сдавала экзамены Густу.
-Вызови Лядова в коридор. Не хочу, чтобы все видели меня. — Софочка пошла в аудиторию. Мара в ее отсутствие выудила из ящика личное дело Насимы, переписала адрес ее родителей. В деканат пришел Лядов, замялся у входа.
— Это я просила позвать тебя, — сообщила ему девушка.
-София делает перекличку. Она никогда этого не делала. Полгруппы нет. Кто ты такая, вызывать меня к себе. Я не хочу тебя знать. Секретарь декана танцует под дудку дочки какой-то торгашки.
-Любому заткну рот американскими джинсами. Не злись. Моя мама приглашает тебя в гости к нам. Сегодня в восемь.
-Сегодня в восемь я халтурю у Захара, — ответил Павел.
-Приходи. Дружбу с мамой ищут все. Обороты ее универмага превышают обороты городов.
-Зачем я тебе? Ты мне не нужна, — как можно мягче ответил Павел. Ему тоже хотелось новые фирменные джинсы.
-У нас редко бывают мужчины. Мама сделала исключение для тебя, надоели охотники за приданным.
-Я отказываюсь. Слишком велик разрыв между семьей Юлии Козловской и моей. Моя мать — почтальон. Отец нас бросил. Забудь меня. Все, мне пора возвращаться на лекцию. Очень интересная тема. Мы сможем с тобой нормально общаться, при одном условии, ты не будешь мешать мне учиться.
Лядов ушел. Мара встала.
— Я надену намордник на твою пери, а еще лучше паранджу, — сжала она кулаки. — Посмотрим, кто из нас упрямее.
Пришла Софи, принесла булочки с изюмом, понюхала их и спрятала.
-Булочка шефу, — сказала она. – Нет, мои бедра никогда не уменьшаться. А груди не увеличатся. Знаешь, с кого ваяли древние люди каменных баб?
-Нет, прости, что заставила тебя идти туда. Я тебе должна. Хочешь французскую косметику.
-Достань мне гроздь янтарных бус. Так хочу янтарь.
-В серебре или золоте?
-В золоте. А что же в этом сезоне моднее – красное или белое?
-Это уже пройденный этап. Сезон окончен. Никто не победил. Знала бы я, знала бы. Надо вызывать Василису. Не приедет ведь. Той джинсы не нужны.
 23. Жизнь в раю.
 Комната Мары была обставлена скупо, но дорого: кожаный серый диван, резной столик с малахитовыми вставками, шесть икон в серебряных окладах с позолотой, антикварный секретер густого малинового цвета. Мара скрывала веру в бога, оттого-то и вела себя в обществе вызывающе. Она не вернулась в больницу.
-Инга, приготовь мне масляные помпоны, — попросила Марина домработницу. Теплая вода с настоем успокаивающих трав  восстановили ее покой. «Женщины выходят замуж, чтобы любоваться мужчиной и при этом иметь возможность не заниматься с ним сексом. Почему Лядов не диванная подушка?»  - задалась она вопросом. 
Ей позвонил отец. Ему были нужны деньги.
— Я сам не могу просить у матери, — сказал он. — Нашел уникальную лампаду 17 века. После реставрации ей цены не будет.
-Я перезвоню, — ответила Мара. — Папа, найди мне икону Николая Угодника и великомученицы Марины в красном. По возможности самые дорогие.
-Дочка, тебе нужна икона святой Катерины. Это уникальная святая.
-Марина поможет мне во всем. Я верую в нее. Катерину тоже уважаю.
У Мары было немного денег, хотела потратить их на подарок Лядову.
-Инга? — орикнула она. — Съезди в общежитие. Пусть Иг пришлет ко мне Лядова.
Домработница лишних вопросов не задавала, уехала. Хозяйка села вязать свитер. Отец привил ей любовь к православию, почтение и толерантность  к любой вере. Она незаметно уснула и лишь утром узнала, что Павел отказался приехать. Инга с Игорем нашли его в комнате у Насимы.
-Инга, я вернусь в больницу, — решила девушка. Она дождалась мать. Какими разными они были.  Мать — маленькая, подвижная, с лицом увядающей кинозвезды. Они жили лишь друг для друга. — Мама, я полюбила мальчика. Ему нет восемнадцати лет. Он презирает меня, — поделилась Мара. – Я переспала с ним. Понравилось.
— Какие противоречивые вещи. Надо приручить его, чтобы не возгордился. Отдохни, подлечи нервы. Я-то его приму. Лишь бы тебе было хорошо. Не бегай за ним. Потом поймешь, что я права.
-Он бросил меня, ушел от меня. Хочу вернуть его. Я не знаю, что во мне кричит. Может самолюбие. Но, скорее всего – это любовь.
-Не наступай на мои грабли. Нам с тобой нельзя любит. Мы становимся слабее.
-Я еще не разобралась в своих чувствах. Боюсь, что дальше будет еще хуже. Здесь все смешалось. И мое упрямство, и его сексапильность, и какая-то недосказанность.
***
О том, что Козловская в больнице, Лядов узнал от декана. Тот  попросил навестить ее.
-Почему я? — удивился парень. — Мы не друзья.
— Ты учишься хорошо. Я выпишу тебе материальную помощь, купишь ей яблок. Будь комсомольцем. Они не бросают человека в беде. Я же иду тебе навстречу. Экзамены разрешил раньше сдать. Не заставляй меня призадумываться в следующий раз.
-Хорошо, схожу. Но на будущее, прошу вас, не посылайте меня к ней. У меня нет друзей в группе. Людям неприятно даже видеть меня.
 В больницу Павел выбрался лишь через пять дней. Мара была одна в палате. Соседки ушли обедать. Мара ничего не ела. У нее была страшная депрессия. - Как самочувствие? — спросил Павел Козловскую, чуть слышно. — Руководство побеспокоилось о тебе, — протянул он пакет с фруктами.
-Оставь, — велела она. — Не утруждай себя кривлянием. Можешь идти, выполнил поручение.
-Выздоравливай, — буркнул он и ушел. Пакет полетел ему вслед. Прибежала медсестра.
-Я хочу, чтобы меня выписали, — сказала ей Мара. — Я устала. Как он прост. Но не все просто в этой жизни. Еще посмотрим, кто правит этой страной. Да, пусть ты и называешь их лавочниками. На самом деле это люди, которые распределяют материальные блага. Те же самые лавочники просчитывают планы развития, распределяют путевки, принимают в партию. Все имеет свою цену. Все стоит денег.
 На другой день Козловскую выписали. Она забрала свою машину в гараже универмага матери. В два часа дня ее машина стояла на тропинке, ведущей от института  к общежитию. Деревьев там не росло. Пространство было открытым. Павел увидел машину и сделал крюк. Мара не теряла бдительности, подъехала к самому входу общежития. Павел был пойман у самых дверей.
-Сядь ко мне, — попросила его Мара. Он потоптался, но влез на переднее сиденье. Она нажала на газ и погнала, как сумасшедшая. Она привезла его к себе домой. Он впервые оказался в гостях у москвичей. Это был совершенно другой мир. Широкий коридор у Козловских был обит бархатистой темно-зеленой тканью, зеркала обрамлялись позолоченными рамками. В углах стояли огромные черные вазы с драконами вместо ручек. Инга подала ему потрепанные тапочки. Они пришлись впору. Это были тапочки отца Мары. «Раз уж оказался здесь, то поем», — решил парень. Он понюхал букетик роз. Те ничем не пахли.
–Они из оранжереи, — сообщила Мара. — Знаешь, чем  занималась в больнице?
-Болела? Занималась акробатикой? Играла на рояле?
-Вязала, — сказала она и достала толстый свитер и джинсы. — Возьми. Джинсы купала папе, но он растолстел.
-Я не возьму. С какой стати? А кто такая Инга? Она чуть не побила меня вчера в общежитии.
-Мама наняла ее. Она медсестра. Я очень серьезно больна. Она присматривает за мной. Пошли, поедим. Надоела больничная еда. Соскучилась по домашней кухне.
 Гость зашел в ванную, помыл руки. Его удивил там пушистый, влагопоглощающий ковер. На стеклянных полочках стояло около сотни баночек. Рассматривать их времени не было.
Стол накрыли на кухне. Прибор поставили лишь для него. — Ешь, — сказала Мара. — Мы  с Ингой питаемся геркулесом.
-Это по овсенке ты соскучилась в больнице? Странно, — удивился гость. Но его угощали на славу: суп с белыми грибами, котлеты из осетрины, свинина в тесте с зеленым горошком.
— Что выпьешь? — спросила хозяйка, нарезая сыр. Инга отчего-то принесла три стакана, достала ананас. Они выпили. Мара увела гостя в комнату. — Располагайся, — сказала девушка, доставая черные атласные подушки и серую пижаму. — Можешь одеть это. Мама не придет, познакомишься с ней утром. Я все же поужинаю, можешь посмотреть мою библиотеку. Здесь есть книги Евгения Трубецкого, Флоренского, Иванова, Франца, Ницше.
-Своеобразная подборка. Марина, я знаю всех этих философов. Ницше даже пытался читать на немецком языке. Ничего не понял. Потом нашел перевод. То же ничего не понял. Знаю, что он повлиял на мировоззрение Горького, Булгакова, поэтов серебряного века, фашистов и социалистов. Следует отдать ему должное. Никто так не повлиял на ход мировой истории, как он.
 Мара поужинала с Ингой. — Он невыносим, — сказала она медсестре. — Налью ему в сок снотворное. Пусть спит, а я полюбуюсь им.
-Зря ты все это затеяла. Ему кобылица нужна. Слишком он крепкий для тебя. Главное, чтобы он не нарушал твой внутренний покой. Депрессии на пустом месте не возникают, — сказала Инга. — Поверь, я ведь медик.
 
Павел разделся, пижаму проигнорировал. Мара принесла ему стакан апельсинового сока. Он выпил и уснул. Снотворное было хорошим. Утром он не чувствовал себя разбитым. Его повезли в бассейн. Рассматривая себя в зеркале, он обнаружил на шее засос. Мара специально сделала заметку на самом видном месте. Еще вечером она обзвонила всех подруг, не забыла и про Жанну, сообщила им, что Лядов будет жить у нее. Павел ничего не знал об этом, но натянул воротничок подаренного ему свитера повыше, чтобы закрыть шею.
В институт они опоздали. Мара села с ним за один стол. Он не обращал на нее внимания. Она старалась не мешать ему. Их совместное появление произвело впечатление. После занятий Мара повезла его в кафе, где обедала мать. Юлия их ждала. Столик был накрыт. Чего только на нем не было: рябчики, креветки, фрукты, ликер, котлеты на косточке, орешки семи видов, сырная тарелка.
— Доченька, выходные проведешь без меня, — сказала женщина. — Еду на ярмарку галантерейных товаров, сниму кемпинг в Пушкино. Это под Ленинградом. Паша, не оставляй ее одну. Она боится темноты. Больше нет времени. Я уже поела. Ешьте. Когда появлюсь, не знаю. Не буду вас обманывать. Павел, было приятно познакомиться. Ты красивый парень. Нет, неправильно выразилась. Обаятельный.
 Павел слегка привстал. Он был очень удивлен, что Юлия лишь надкусила отбивную. Если бы не было рядом Мары, то он доел бы котлету.
Так Павел остался жить у Козловских, жить сытно, на широкую ногу. Это затягивало. Возвращаться в коммунальную серость общежития  не хотелось. Он стал той диванной подушкой, о которой мечтала девушка. Сексом они не занимались. Мара возила его по ресторанам, театрам, друзьям. Она открыла парню иную Москву. Она открыла ему прекрасную сторону столицы, возможно не для всех доступную, но реально существующую.
Особенно Козловская любила бывать в церквях. А их было множество. Павел свыкся с новым шерстяным костюмом, шелковым галстуком. Он чувствовал несвободу, хотелось побыть одному, отдохнуть от извечного пребывания кого-то рядом. Надо было решаться на что-то, надеть маску вруна и жениться на Козловской, обеспечив будущее, или уходить. Мара сказала, что хочет ребенка.
-Я к этому не готов, — ответил он. — Утром вернусь в общежитие.
-Я не сказала, что хочу ребенка от тебя.
Мара покинула комнату, к нему зашла вернувшаяся из Ленинграда Юлия: — Павел, она плачет и ничего не говорит.
-Я решил уйти. Причина во мне. Я стал терять лицо. Нам надо разбежаться, а решение  приму позже. Мара не будет одна. Членами вашей семьи желали бы стать многие. Она хочет ребенка, а я нет. Юлия, я же сам еще ребенок. Нас даже не распишут. Мне нет восемнадцати лет.
-Ты еще молод, не в состоянии оценить всего. Хорошо, у тебя же есть время все обдумать.
-Я прекрасно понимаю, что меня ждет, если породнюсь с вами. Мой статус, несомненно, повысится.
-Какими бы сложными не были ваши отношения, постарайся оберечь ее. Новую семью я не создам. Буду жить лишь для вас. Ведь тебе хорошо у нас. Я помогу тебе продвинуться по служебной лестнице. Не думай, что это так просто.
-Мы сошлись на почве ненависти. Сейчас я привязался к ней и стал уважать.
-Если решишь уйти,  сделай так, чтобы инициатива изошла от нее. Свет не любит проигравших.
-Для меня мнения света не существует. Я все сделаю так, как она захочет, — согласился Павел.
 Мара проплакалась и вскоре вернулась в комнату. Юля оставила молодежь наедине.
-Ты еще не ушел? — спросила девушка. — Почему же ты жил у меня?
-Ты не отпускала. Я сытно ел, пил, расплатился с долгами.
-И сколько же ты был должен?
-45 рублей 27 копеек.
Услышав сумму, Мара ударила его и убежала к Инге. - Погадай мне, — попросила она медсестру. — Паша уходит. Тебя же Василиса научила выходить в мирт. Постарайся узнать правду.
Инга накапала девушке пустырника и достала колоду. Гадать ее на самом деле учила сама Василиса Карповна. В ноги бубновой даме легла злодейка и бубновый король, винновый туз предвещал смерть. Инга смягчила трактовку. — В судьбу вмешались злые силы. Ты устоишь. Зло погубит тебя, если оставит бог. Нельзя афишировать свои болячки. Зачем  мужику больная, — сказала Инга. – Странный расклад. Завтра перегадаю.
-Он отомстил мне. Я его не знала и назвала тупорылым. Но он просчитался. Я не жалею, что была с ним. Он сделал меня счастливой. Ни один мужчина не заставил меня раствориться в нем. А этот мальчишка заставил. Знаешь, даже преданные им женщины, будут с теплом вспоминать его.
Бубнового короля накрыла червовая дама. — Он твоим не будет, — сказала Инга.
-Это Насима. Я отравлю ее.  Хотя Насима была бы винновой дамой.
-Зачем? Пусть он запутается в женских сетях. Пусть их будет много. Тогда есть вероятность, что он вернется. Его привлекает покой и уют. Вокруг него должны крутиться шлюхи. И ты покажешься ему олицетворением добропорядочности. Он захочет домашние тапочки, куриную ножку.
 Павел переоделся в свою старую одежду, повесил джинсы и ключи на гвоздик. Он ушел не прощаясь. Утром он встретился с Марой в холле института, помог ей снять пальто и отшатнулся. Она была в ярко-желтом костюме. В аудиторию они вошли вместе. Она пошла к своему райку. Павел сел за первый столик.
 -Расстаешься с Лядовым? — спросила ее одна из подруг. – Хороший прикид для этого.
— Мы остаемся друзьями. Наверное, это не окончательное расставание. Он хочет подумать. Он хочет, чтобы мы стали мужем и женой, — пояснила Марина.
-Неужели он так ненасытен? – спросила все та же девушка.
— Он еще молод. Со временем он станет обычным мужчиной. Гормоны успокоятся.
-Хочешь, пристрою его к Кере? — спросила подруга. — Ей 18 лет, известный парикмахер, победила на юниорском конкурсе в Венгрии.
-А если бы  я пришла в черном костюме, то это значило бы, что он умер? – разозлилась Марина. — Я еще не решила, брошу ли его на этой неделе. Хотя я не против, чтобы его немного обмакнули в дерьмо.
-Я бы не сказала, что Милая Кера это дерьмо. Девочка в 18 лет стала звездой. Неужели ты ее не знаешь? К ней очередь на стрижку. Без блата она вообще ни одного человека не примет.
-Наслышаны. Да, стрижка у нее стоит дорого. Но не для меня. Меня она подстрижет и бесплатно. Она часто бывает у мамы. 
Переговорив с райком, Козловская успокоилась. В перерыве Павел подошел к лектору. Они о чем-то говорили. Мара дремала, ждала окончания занятий. Она хотела высказать Лядову все, что наболело. Но расстались они иначе. Он пошел проводить ее до машины, а там его ждала Кера. Подруга Марины позвонила прямо ей из деканата. И та прикатила к институту. Это была аппетитная, голубоглазая совсем молоденькая девчонка, подражающая Мэрилин Монро. Она с любопытством взглянула на Павла, сняла с себя серьги и подала их Маре. — Это отступные, — сказала она. — Ты его забудешь. Он мне очень понравился. Думаю, что он выдержит меня не менее недели.
-Я уже забыла его, — вставила Козловская серьги. Она плохо знала Керу. Та вроде бы закончила какое-то скромное ПТУ, и сразу же попала на международные соревнования.
-Марина, серьги - не твой стиль, — сказал Павел, собираясь уходить.
-Теперь уже другой человек оценит это, — ответила Козловская.
Павел усмехнулся и пошел в общежитие. - А я? — крикнула вслед парикмахерша. – Я Кера.
-Милая Кера, 25 рублей в сутки устроят? – нагло спросил парень.
-Ты за это деньги берешь? Четверть моей зарплаты. Не смотри на кукольное личико. Я таких кабелей стадо прокормлю. В семь жди здесь. Посмотрим, что может мужчина дать за 25 рублей. Не осрамись. – Павел кивнул и ушел. — Расскажи мне, что он любит, — попросила девушка Мару.
— Он любит учиться.
Кера с усмешкой посмотрела на нее. — Сомневаюсь. Ты старше меня, но я опытнее. Я рано познала мужчин. И тебе повезло, что расстаешься с ним. Иначе бы погибла. Ему деньги не нужны. Он хотел посмотреть на мою реакцию.
-Ошибаешься, многоопытная. Он еще тот наглец, возьмет деньги и не поморщится, — уже мягче заговорила Марина. Кера не была ей соперницей. Павел не любил развратных женщин. А Кера выглядела очень вульгарно. И как она только победила на конкурсе. Девочка, видно, сильно пила. Под ее глазами уже просматривались мешочки. Она была миленькой. Пышная грудь, торчащая попка, румянец в пол-лица.  И аромат. Она очень вкусно пахла. Если и существовал московский зверь, то Милую Керу он давно проглотил. И это был десерт. Она казалась невинным младенцем. И в тоже время исчадием ада. Из рая Козловской квартиры Павел шел в ад.
 24. Жизнь свела. Февраль. 1976г.
 Квартиру Кера купила в день совершеннолетия. Ее услуги стоили очень дорого. За скромную стрижку девушка брала четвертной, за свадебную прическу сто рублей. Чей-то месячный оклад. А все оттого, что девушка работала по западным журналам. Ей везли их и из Лондона, и из Гамбурга, даже из Нью-Йорка. Она была настоящим художником. Она могла превратить любую уродину в леди. Пусть не красавицу. В основном стригла она на дому. На работе появлялась редко. От нее требовали одного, сдавать месячный план. На входе в салон висело ее фото. Директор парикмахерской использовала имя юной мастерицы в качестве рекламы. Общество планового социализма допускало очень многое. Кере прощалось все. И попасть в ее список клиентов  дорогого строило. Это означало, что человек облачен властью, деньгами, связями.
 В эту ночь Павел впервые перепробовал все, что может дать женщина. Он, не без основания, подумал, что перед ним самая развратная девушка столицы. А они были почти ровесниками. Все делалось молча. Утром, с синяками под глазами, он был выгружен из машины у института. С Керой он не заснул ни на минуту. Он был никакой, а она поехала прихорашивать кого-то из семейства Гришина. Павел был разбит. Хорошо, что утром сытно поел. Кера ничего для любовников не жалела. В аудитории Павел сел на последний ряд. Это заметили даже преподаватели. Лучше бы он сел за привычный первый стол.
Все только начиналось. Его ждала неделя безумия. А потом он надоел девочке. Ей требовались все новые и новые впечатления. При расставании он не хотел брать деньги, но она впихнула их.
— Из-за меня ты не смог подрабатывать. Ты первый, кто выдержал мой темп целую неделю. Я устрою тебя к стоящему человеку. Она, в отличие от меня, не коллекционер. Старовата, но чертовски богата и обаятельна. Таких женщин ты еще не встречал. Я, со своими мизерными чаевыми, в подметки ей не гожусь. Ты будешь обеспечен всем. Готов стать самым дорогим содержантом в Москве?
-Я подумаю. А что такое содержант?
-За тебя уже подумали. Не глупи. А то закрою тебя у этой Баттерфляй Козловой. Узнаешь тогда. Будешь ей носочки вязать.
 Отставка Павла не ранила. Он устал от Керы. Она мешала ему учиться. Хотя ее деньги ему очень пригодились. Он даже матери выслал сто рублей. А через некоторое время жизнь свела его с очень неординарной женщиной, Лилией Воршиной. Вернее свела не жизнь, а Милая Керра.
Воршина была на 12 лет старше Паши. Она одевалась с большим шиком, во многом была законодательницей моды в Москве, во всякой мере определяла ее. Первая встреча Лядова и Воршиной произошла в кафе. Павла привезла Милая Кера. Лилия хотела посмотреть на парня на нейтральной территории. Хотя она уже сняла для мальчика квартиру. Мальчишка приглянулся. Она велела ему съехать из общежития. Лилия разрешила  жить свободно, о своих наездах обещала сообщать. Павел наслаждался этим, суета общежития мешала заниматься. Оказавшись один в квартире, он учился, учился и учился. — Тебе надо брать уроки этикета. Ты немного суетлив, — сказала однажды Лилия. — Занятия со штангой тебе тоже не помешают. Мы будем выходить с тобой в свет. Муж растолстел. Я стала стыдиться его.
-Я не гожусь для роли светского льва, — вздохнул Павел.
-Я покажу тебе самого себя. Да, ты свободен, сможешь в любое время оставить меня.
Павел был очарован этой женщиной. В ней не было молчаливого бесстыдства Керы. Под ее влиянием он сам менялся. Он понял, как велика власть денег в стране, которая строила коммунизм. Ему приходилось одеваться с большой тщательностью. Лилия не любила небрежности, безвкусицы.  Она давала ему деньги на текущие расходы. Он экономил на еде, такси, но не на одежде. Он научился готовить кофе, разбираться в винах,  благоухал дорогим мылом и одеколоном.
 Но эдему пришел конец. Однажды в дверь позвонили. Лилия накануне не предупреждала о приезде. Он решил не открывать. Стали молотить ногами. Он открыл. На площадке стояло три мужчины. Цепочка не позволяла им войти. Ее перекусили ножницами. Но Павел все равно не впустил непрошеных гостей. — Я Воршин. Надо поговорить, впусти, не бойся, — сказал мужчина. Павел убрал ногу, провел незваного гостя на кухню. Его друзей он оставил в коридоре. — Мы должны договориться, — сказал Воршин. — Я всегда был наемным служащим для нее, но сейчас она поставила крест на моем бизнесе. Дело идет к разрыву между нами. Я не против этого. Но деньги, деньги.
-Не надо было пузо распускать. Ее вообще-то устраивает не толпа, а один мужчина. Ей не надо менять любовников.
-Не заблуждайся. Ты лишь постельная принадлежность, как и я. А настоящая любовь у нее одна — академик Горн. Он женат. Но у жены академика сложное психическое заболевание. Там все очень не просто. Я бы смирился с тобой, если бы ты поговорил с ней. Я прощаю ей все. Где она еще найдет такого простака. Мне надо, чтобы ты невзначай попросил ее не трогать мой бизнес.
-Не я, будет другой, — налил Павел гостю стакан минеральной воды.
-Другого человека надо еще найти, уйдет время. Или ты умрешь. Удар машины — смерть. Все решат деньги. Бросаешь ее — даю кусок. А убийцу найму за бутылку. Думаю, что ты хочешь жить. Ты так молод.
-Три куска.
-Хорошо. Все равно все это окупится. Позвони ей. Скажи, что женишься.
-А ты думаешь, что если я уйду, то ты продолжишь пользоваться ее поддержкой? Думаю, что дело не во мне. А в ваших отношениях.
-Она пойдет на сделку со мной. Ушел ты, уйдет и другой. Мы уже давно даже не живем вместе. Но я директор турбазы, лучшей в Подмосковье.
Мужик вынул пистолет. Павел не думал, что он выстрелит, но немедленно взялся за трубку, быстро набрал номер.
-Лилия, это я. Мне не хватает мужества сказать, что решил оборвать отношения. Я женюсь. Она беременна. Это произошло еще до знакомства с тобой, — заискивающе затараторил Павел.
-Хорошо, оставь ключи в квартире напротив. С собой  бери, что хочешь.
Она повесила трубку. Павел был озадачен. Если расставание с Керой обрадовало, то с Лилией огорчило. Пистолет от его виска убрали. Все оказалось очень просто.
-Что, съел? — спросил мужик. — Мы для нее мусор. Много-то вещей не набирай. Не донесешь? Могла бы дать тебе хоть сотенку. Пнула, и все. Я переоценил тебя. Хватит с тебя и двух кусков.
-Хорошо, но сейчас. Это моя последняя уступка. А то перезвоню.
 Павел  стал набивать баулы. Он брал все, что подороже: постельное белье, одежду, посуду, коврики, книги. Муж Лилия расплатился с ним и довез его до общежития. На вахте сидела тетя Капа.
-Паша, ты откуда, давно не видела, — сказала она. –Нагружен-то.
-У брата жил. Он привел женщину, а меня выгнал.
-А чемоданчики-то где прикупил?
-Я ведь грузчиком работаю. Деньги у меня есть.
-Спрошу у парней, когда последний разгружал вагоны. Они о тебе постоянно интересуются, а я ничего не знаю. Никто не знает.
-Не спрашивайте меня ни о чем. Бутылка коньяка за мной. И очень хорошего.
Павел вытащил из багажа очень яркую коробку.
-Французский, — удивилась тетя Капа. – Беда, беда. Я думаю, что молодость благодатная пора. 
Павел сумел сколотить за последний месяц капитал в пять  тысяч, обзавелся дорогими вещами. Деньги он положил в банк и вновь сидел без копейки. Ему пришлось голодать. Торговать телом больше не хотел. Он решил восстановить отношения с Насимой, нарисовал сердце и отправил его по почте. Обратного адреса на конверте не было, но он получил ответ. Когда все улеглись спать, натянул на себя спортивный костюм и побежал к Насиме. Она прижалась к нему. Он тут же навалил ее на себя, но сделал это слишком резко. Кровать слетела с петель. Лена подскочила с кровати.
-Спи, — сказала ей Насима. — Это я упала.
-Что ты из окна не выпала, — возмутилась соседка. Тут Пашка хихикнул. — А я уж поверила, что кровати падают без его помощи. Примчался, когда старушенция выставила.
 Павел поправил кровать и вновь забрался к стеночке. — Ты тут спать собираешься? — удивилась Лена. Да, кто бы ее слушал. Губы Насимы и Павла соединились. Лена ушла спать к Игорю. Павел и Насима почти заснули, но все время ласкали друг друга. Утром парень появился с чайником на чужом этаже. Студентки поняли, кто устроил ночной переполох. Звонить Маре никто не решался. Это пришлось сделать Софи. Мара была взбешена. После занятий она нагнала Насиму на тропинке, ведущей к общежитию. Та остановилась, пожав плечами.
— Мне нужна твоя помощь, — неожиданно заявила Мара. — Сима, я больна. Мне сказали, что это печать колдовства. Ее могут снимать татарские женщины.
-Может в деревнях, но я живу в столице. У вас же останавливается знаменитая Василиса Карповна. Попросите ее.
-Она лечит травами, а не колдует. Это разные вещи. Ты не хочешь мне помочь из-за ревности к Лядову?
-А ты тут с какого бока? Мне же он не нужен, — ответила черноокая пери.
-Я напишу твоим родителям, — пригрозила Марина.
-Делай, что хочешь. По твоей вине он схлестнулся с Керой. Она в 14 лет аборт делала. Он пресытиться женщинами. Он должен полюбить. Может кому-то и повезет.
— Я не буду знакомить его ни с кем, но и ты оставишь Павла Степановича. Договорились?
-Я согласна. Если же нарушишь  слово, то  выйду за него замуж.
-Мечтать не вредно. Он уже знает себе цену.
25. Карусель.
 Мара врала Насиме. Она решила воплотить план, подсказанный еще медсестрой Ингой. Павел был соткан из противоречий. Пуританство и распутство боролись в нем. Вокруг него должна была закружиться карусель. Мара разыскала Игоря и посветила его в свои планы.
— Им невозможно вертеть, — охладил тот ее пыл. Они зашли в комнату, и увидели мирную картину. Кера сидела у Пашки на коленях и уплетала блины с икрой.
— Оцените, какие я ему часы подарила, импортные, — сказала парикмахерша. – Марина,  оставь мне и Игорька, а сама иди. Я тебе зачем сережки давала? Чтобы забыла дорогу сюда. Игорек, будешь третьим партнером?
-А кто же будет вторым?- поинтересовался Иг у гостьи.
-Если Вальер не придет, то никто, — ответила Кера. – Или подберу какую-нибудь вещичку.
Мара с возмущением хлопнула дверью. Павлик оголил подружке ножку и завязал на ней алый бантик.
-Так  сексуальнее, — чмокнул он ее в коленку.
-Хочешь новость? — спросила Кера. – Жену у Горна признали недееспособной. Он разводится с ней и берет над ней опеку. Воршина выходит за профессора замуж. Он великий ученый. С ее-то жизнью лезть под колпак КГБ. Любовь многим портит жизнь. Да, зря мужик устранил тебя. Он только разозлил Лилию. Она ему это не простит. А наказывает она рублем. Кто он и кто она.
-Я не знаю ни его, ни ее, - усмехнулся Павел. – Я не знаю, откуда у нее деньги.
-Оптовая спекуляция. Вагонами.
Иг был в шоке от происходящего в их комнате. Оказалось, что Павел превзошел его во всем. Кера сделала из него извращенца. Ей даже пришлось отлеживаться после натиска, который предпринял Павел. Он заскучал и заявил:
— Иди-ка домой, Милая Кера. Здесь не гостиница, разлеживаться. Устала? Раньше не уставала.
-Это вековая усталость. Накопилось.
Керру, однако, не удалось выставить. Она реально могла помешать планам Козловской. В обмен на помощь Марина обещала Игорю дефицитный товар для фарцовки,  в любом количестве. А Игорь уже понял, что это приносит хороший доход. Он согласился помочь Маре. Для него деньги были главным в этой жизни.
— Придется снять Лядову квартиру, — решил Иг, лежа на полу. Кера и там доставала его. Спасло парня то, что за ним пришла тетя Капа. Она сообщила ему, что внизу его ждет Козловская.
 Марина уселась на место вахтера и обзванивала своих подруг. Всклокоченные волосы спустившегося к ней Игоря ее рассмешили. - Завтра поведешь Павла в ресторан, — тихо сказала она ему. — Там его будет ждать засада. Только сделай так, чтобы он не заподозрил мое участие в этом походе. Короче, там будет девочка, которая хочет переспать с ним.
-Я все понял. Значит девочка? Слава богу. Обеспеченная?
 Как бы случайные девчонки, с которыми познакомился Лядов в ресторане, ему понравились. За столом он хохотал весь вечер. Потом захотел в туалет. Одна из новых подружек поспешила за ним. Прямо в мужское отделение.
— Нет ли спички? — загадочно спросила она у унитаза. – Паша, я поищу в твоем кармане.
-Вообще-то я не курю, — ответил он.
Но рука уже пошла шарить. — Вы любите декадентскую поэзию? — спросила девушка.
-Не знаю.
-Раз мы не любим декадентскую поэзию, то у нас много общего. Не поехать ли ко мне?
Павла увезли. Игорь же неплохо провел время со второй девушкой. Всем было весело, все были довольны.
 ***
А Мара нюхала смесь, которую дала ей домработница. – Что это? – спросила она. – Он кони не двинет?
-Это настоящее возбуждающее средство. Древний, как этот мир, рецепт.
-Что-нибудь на крови? Не проще ли с женьшенем?
-Там твоего женьшеня – одно название. Это коллоидный раствор масла, спирта и воды. В основе корни травы – Любки двулистной, клевера и трутневого молочка. Еще пыльца, Маточкино молока и смесь какого-то минерала. Цинка кажется. Короче лучше тебе в это не вникать. Просто давай ему по ложечке перед едой.
-Как?
-В мед намешай и пусть ест.
 Карусель стоило только подтолкнуть. Игорь вытаскивал Павла в город чуть ли не каждый день. Девушки все время менялись. Так было много раз подряд.
Павел вырвался чудом, страшный, небритый, закрылся в комнате и не впускал даже Ига. Тому приходилось ночевать у друзей. У Павла была своя система обучения. Он прочитывал учебник, а на семинарах задавал вопросы, чем удивлял преподавателей. Через два дня он впустил к себе Валерку.
-Захар спрашивает, будешь ли ты у него работать, — сказал тот.
-А как же Хохленок? Я ведь был не прав. Принеси мне учебники за свой курс, хочу посмотреть, — попросил Лядов. – Думаю, что пока я работать не буду. Сил не остается совсем.
-Да, Игорь специально тебя таскает по телкам. Тебе надо вернутся к Захару. Сдохнешь ведь.
-Зачем это Игорю?
-Не знаю. Но цель у него какая-то есть. Думай сам.
 Вечером Иг привел ему новую подругу, прямо в комнату. Сам питерец тут же исчез. У Павла так и не возникло никаких подозрений. Ни одна из девушек не выдала Мару. Записаться на очередь к Лядову становилось все сложнее. Слава о нем разнеслась по столице. И все девушки были хорошенькими. Казалось, что парень только об этом и мечтал. Но все было не так. Его совсем не устраивало, что девушка пришла к нему в общежитие. Это не входило в его планы. Он долго отнекивался, но все же сдался.
— Ты любишь декадентскую поэзию? — спросил он девушку.
-Нет, — удивленно ответила гостья.
-Тогда стели постель. — Он достал рюмки, кинул на кровать атласные простыни и разделся. Павел ничего не знал о девушке и не хотел знать, даже имя  не спросил. Он пил вино мелкими глотками, ему хотелось раздавить рюмку ладонью, такая пустота на душе. Он увидел стоявшую на столе розетку с медом и съел его. Ему вдруг стало очень хорошо. Мир стал казаться радужным. Он почувствовал необыкновенный прилив силы. Игорь с любопытством смотрел на него. Он-то знал, что съел сосед. Он оставил Павла наедине с гостьей, спустился на вахту и застал там Керу. — У нас никого нет, — сказал он. –Павел занимается. Не разрешил мне мешать ему. Он любит учится.
-Я проверю, — ответила та.
-Как это? — возмутилась вахтерша. — Надо оставить паспорт, вызвать хозяина.
Кера кинула старухе мятую пятерку и побежала наверх. Вахтерша обнюхала подачку и посеменила за гостьей. А в комнате уже началась драка. Милая Керра, как пантера, кинулась на соперницу, ничего не понимающую  в происходящем. Тете Капе и Павлу пришлось растаскивать девчонок. - Все будет нормально, через полчаса они выйдут, — пообещал старушке студент.
-Под твою ответственность, — разрешила та, вспомнив про французский коньяк.
Вахтерша ушла. Павел предложил оставаться обоим.
-Не хочу, — сказала Кера.
-Не хочу, — поддержала ее соперница.
-Тогда убирайтесь.
-Нет, — переглянулись девушки и остались.
-Давайте червонец, отнесу Капе, чтобы оставила вас на всю ночь, — велел он. Девочкам пришлось сбрасываться по пятерке. Павел вышел за дверь, сунул деньги в карман и, немного постояв, вернулся в комнату. Какие-никакие, а деньги. Жадина в нем всегда побеждала все другие сущности. Двое суток не отпускал он девчонок. Все общежитие знало об этом. Некоторые даже ставки делали, сколько продержится мальчишка. Знал бы он об этом, то продержался бы и больше.
 Секс- конвейер липко держал Лядова. Иг стал самым крутым в студенческом городке фарцовщиком. Девочки, желающие переспать с Пашкой, давали Игорю товар по государственной цене. Он продавал его по спекулятивной, в два-три раза дороже. Он богател. Павел же ничего не имел, кроме славы. Он ходил в линялой фланелевой рубашке и джинсах в обтяжку, влезал в них сырыми.
Через день у него на столе появлялся мед. Он не задумывался, откуда мед берется. Но уже стал ощущать, что именно медовая смесь придает ему сверхсексуальные силы. Теперь самые очаровательные девушки не могли добиться свидания с ним. Ни Мара, а Иг определял, кто будет спать с Лядовым. Те качества, за которые Павла осуждали, теперь стали пикантными. Его ленивую походку узнавали издалека. Поздороваться с ним, переброситься парой фраз — означало быть крутым и красивым. Доброжелатели стали намекать Павлу, что все не так просто, что его используют втемную. Но он не верил.
-Я не могу остановиться, — жаловался он Вальеру.
-Прекрати жрать мед. Это у тебя от него стояк такой, — говорил друг. – У тебя и так все в норме. Я как-то лизнул у тебя этого медку. И караул кричал.
-Так и от мяса придется отказаться, — проворчал Павел.
-А почему бы и нет. Тебе учиться надо. Вот выгонят из института, тогда узнаешь.
 Павел призадумался. Он стал закрываться на ключ. И Игоря появилась вторая пара ключей. И он мог в любое время входить в комнату. Иногда он даже помогал соседу в постели.
 -Иг, я больше не могу, — наконец-то все же взмолился Павел. – Мне хочется выспаться.
-Отдохни. Поехали в ресторан. Посидим без баб.
-Платишь ты. У меня  ни копейки. Я не помню ни одного лица, ни одного имени. Этого ли я хотел. Я думал, что мужику только секс и нужен. Кажется, нет. Мне деньги нужны. Пойду на поклон к Захару, может, разрешит мне вернуться в бригаду.
-Ты предатель. Он не прощает предательство.
-Может, простит.
 У Фоминой в это время выплясывала женская половина группы. Жанна принесла записи знаменитой группы «АББА». От этой музыки все сходили с ума.
-Козловская куда-то едет, — заметила машину одна из девушек. — Скорее всего, за рулем Игорь
-Жанна на колесах, давайте устроим слежку, — предложила Лена. – Игорь специально развращает друга. Только я не пойму, зачем?
-Это так низко, — сказала Жанна. – Я не буду за ним следить. Я не про разврат, а про слежку.
-Что низко? – спросила Лена. –Уже все произошло. Джина выпустили из бутылки. Едем.
 Не поехали  вдогонку за друзьями лишь Насима и Жанна. Они решили прибраться в комнате. Насима пошла на кухню, а Жанна вытащила слепок ключа от комнаты Лядова и пошла вниз, в комнату мальчишек. Она решила отомстить Игу, за то, что Лядов спивался. О другом она и думать не хотела. Она проникла в комнату, открыла шкаф, где Иг хранил товар. Все шкафы были забиты закупленными для продажи вещами. Жанна  стала аккуратно, пакет за пакетом, разрезать каждую вещь пополам и укладывать  назад. Когда вернулась наверх, Насима еще была на кухне. Жанна взяла мусорное ведро и понесла к контейнеру. Она хотела посоветоваться с Насимой. Она, как и Лена, стала догадываться, что Иг торгует телом друга. С чего бы у него появилось столько джинсов.
 Игорь быстро заметил погоню. Он вез друга в ресторан «Хрустальный» на Калининском проспекте. Он не хотел скандала, остановился на стоянке и велел Лядову занять столик, а сам решил перехватить преследователей. Павел зашел в ресторан, сел. Он не сразу прислушался к разговору двух девушек, но вскоре навострил ушки.
— Иг привезет Чайника к семи, — услышал Лядов. — Я обещала ему за это парня итальянскую обувь на высоком каблуке. Руки Игорь хорошо погреет. Ее можно толкать в два – три раза дороже. Как бы им ментовка не заинтересовалась. Он стал оптом сбывать товар, мелким фарцовщикам. А это уже не прощается.
-Что для тебя 10 пар. На Чайника не жаловался никто. У него великолепные параметры. Возможно, что Игорь все же делится с Лядовым выручкой. Я краем уха слышала, что Чайник жил на содержании у Лилии Воршиной. Точно не знаю.
— Я точно знаю, что Чайник даже не догадывается об обуви. Игорь сам предупредил, чтобы я не проговорилась перед парнем.
— Может Лядов и не хочет ничего знать. Ему надо ежедневно менять девушек. Некоторых к нему второй раз уже не затащишь. Он очень темпераментен. Ты сделай ему подарок. Мелочь какую-нибудь: галстук, дезодорант. Проверенный способ. Зацелует. Такой ласковый становится, как медвежонок у бочки с медом. Что они делают с парнем. Ему в декабре исполнилось лишь 17 лет. Он спивается. У Ига хоть шкурный интерес. А Мара? Она же любила его. Такая месть. Мне его жаль. Москва сожрет его.
-Не он первый. Ладно, не наше дело. Москва слабых людей не любит. Выживет, значит -настоящий мужик. Сопьется, опуститься – туда ему и дорога. Да. Я знаю, что Мара дает ему специальный мед. Он с него дуреет.
 Павел думал, что потеряет сознание. Он тихо, чтобы девушки не обратили внимания, поднялся и пошел вон. Он не хотел столкнуться с Игорем, боясь убить его, свернул в парикмахерскую и сел в кресло. - Осовременьте мне внешность, — попросил он мастера.
-У вас красивые волосы. Жалко срезать. Обесцвечу концы и подравняю.
Павел отрешенно наблюдал за изменением вида. В итоге девушка уложила его феном, залакировала. Она сделала из него типичного красивого москвича. Таких откормленных, холеных мальчишек можно было  встретить на любой автобусной остановке, в метро, на футбольном матче, в очереди к кассам театра. Павел расплатился за работу и вышел. Машина Мары все еще стояла на стоянке. Он нашел кусок арматуры и пробил шину на одном колесе.
Приехав в общежитие, Павел плотно зашторил окна, включил настольную лампу и открыл книгу по теории плазмы. Он впервые столкнулся с понятием плазмоид. Лядов был потрясен. Если можно было управлять огнем, то можно и звездами. «Кто бог? Тот, кто управляет вакуумом, лептонами. Не в кривизне ли пространства суть строения мира. Надо устраиваться на работу в закрытое НИИ, чтобы получать информацию о теории вещества», — решил он. – Если в одинаковости будет хоть какая-то инакость, любая, самая незначительная, то появиться многовариантность. И мир будет усложняться. Усложнение мира – это аксиома. Значит, в девиации кроется само сотворение мира, а затем и духа. Материя первична. Дух вторичен.
 Игорь ждал Павла час, извинился перед девушками. Потом он обнаружил, что одно колесо спустило. Он бросил машину и вернулся домой. Павел не обращал на него внимания. – Подстригся? — спросил Иг. — Почему сбежал?
-Иг, тяжело терять друзей. Я считал тебя другом.
-Так оно и есть.
-Игорь, больше у тебя не будет источника товара. Я завязываю с женщинами. Прежних отношений у нас с тобой не будет. Ты спаивал меня. Тебе это удалось. Я алкоголик. Я уже не могу обходиться без выпивки. Маре передай, что я забыл о ней. Да, шину я проткнул. Позвони ей, пусть попросит водителя матери забрать машину.
-Чем ты недоволен? Пьешь, мнешь девушек, ешь бесплатно. Думаю, что тебе этого вполне достаточно. Когда ты катался на такой роскошной карусели.
-Путь Дон Хуана — это тупик. Я хочу стать ученым. Все, Иг, забудь о Чайнике. Его больше нет. Финансовых претензий к тебе нет. Вообще нет претензий. Мне надо было думать, почему ты такой щедрый.
-Но я могу делиться с тобой.
-Разговор окончен. Тебе сейчас лучше уснуть или уйти. Я отчего-то необычайно спокойный. Видно, я изменился. Меня радует, что слепота спала с моих глаз. В общем спасибо тебе за то, что я приобрел такой опыт. Мне его хватит на всю оставшуюся жизнь.
 26. Разрыв.
Павел уснул в четыре утра, встал в шесть, сделал зарядку. Ему хотелось есть, но денег не было. Он взглянул на золотой перстень и решил продать его. Общежитие спало. Он с трудом нашел покупателя. В семь к нему зашел Вальер. — Захар просил быть на станции, — сказал он.
-Я уеду домой, сдам все экзамены за один день. Преподаватели поставят разные даты. Они меня любят. Декан обещал мне помочь. Он мне должен за услугу. Я к Козловской в больницу ходил по его просьбе.
Вечером Лядов с Валеркой купили пива, рыбы и уединились. Явились Мара и Иг.
— Пришли, так пришли, — пьяно сказал Лядов. — Пейте пиво пенное.
-К вашей севрюге страшно притрагиваться, — сказала Мара, но приняла кусок газеты, на который надо было класть косточки. — Хочу познакомить тебя с интересной девушкой, — сказала она.
-Молчи, — ответил Павел с ленцой. — Я от пива добрый.
-Она тебе понравится, — вмешался Иг. — Она уже здесь.
В комнату вошла девушка, тоненькая, с неправильным носом и губами бантиком. Не красива. Была бы не красива, если бы не огромные умные глаза и аккуратность. Волосы были так чисты, что искрились. На белоснежной кофточке ни единой складочки. Она поставила сумочку и спросила: — Что за безобразие? А газет-то. Уберите. Я принесла «Праздрой», луковое печенье, сыр с плесенью.
Павел ушел на подоконник, стал одним пальцем ковыряться в магнитофоне, кто-то подбросил ему для ремонта. За столом прибрались.
-Павел, сколько можно молчать? — не выдержал Иг. — Познакомься, это Рита.
-Отдаваться за стакан пива больше не буду, — ответил Павел.
-Ты отнюдь не в банку пива обходишься, — заговорила Рита. — Моя сумка с продуктами стоит сотню рублей. А другим ты обходился и того дороже.
-Я не имею отношения к делам Ига. Не знал, что он использует меня, — перебил Павел. — Доступ к телу прекращен. Опоздала на сутки. Пришла бы ты еще вчера, то все бы получилось.
-Не очень-то и хотелось спать с заурядным жигало. Назад пиво не понесу, — вытряхнула Рита содержимое на стол. — Жрите.
-Дам совет. Вставляй мытую морковку в зад, снимает сексуальное напряжение, — сказал Павел.
-Хам, — поднялась Рита со стула. — Если я беззащитная женщина, то должна терпеть оскорбления. Боюсь, что не мне, а тебе придется вставлять морковку.
Взгляд девушки потяжелел. Она передумала, собрала продукты в сумку и вышла. Мара налила себе пива и сказала: - Пашенька, приходила моя месть. Рита размажет тебя. Она внучка ректора.
 Даже Иг поперхнулся. — Мара, я не знал, ты всех нас подставила, не одного его, — возмутился он.
-Вы-то тут при чем? Она и не заметила вас. Голым Васей сделали меня одного. Не радуйся, Мара. Я выкручусь, — пообещал Лядов. –В крайнем случае пересплю с ней. Дел-то.
-Мне наплевать. Мы видимся последний раз. Я ухожу из института. Не хочешь меня на прощанье? Я бы хотела сделать это в последний раз.
-Без валидола это невозможно, — развел Павел руки.
-Валера поможет, раз ты обессилил. Валерка набрался опыта. Кера парикмахерша хороший учитель.
-Я помогать не буду,— пошутил Валерка. — Я, как Павел, друзей не предаю. Он тебя не хочет, значит, и я не хочу.
-Ничего, пусть запомнит нас, — сказал Лядов. Он стал раздеваться. Мара сделала то же самое, с легкостью француженки. Вальер уже знал, что делать ему. Его белое тело никогда не знало загара. Оно выгодно контрастировало с загорелым телом Лядова. Вальер опустился на кровать и позвал Мару. Они застыли в длинном поцелуе.
Мара по любому оставила след в жизни Лядова. И он ни о чем не жалел. Кто кому отомстил, сказать было трудно. И самое интересное, Лядов не держал на нее зла.
Мара то же не была на него зла. Она вновь гадала. Вновь, и вновь. И карты домработницы выдали очень интересную информацию. Пройдет время, и она родит ребенка от Павла Лядова. Он будет женат на другой. – Ну и пусть, — решила Мара. – Главное, ребенок от него. Это моя мечта. 
Дверь тихо открылась. Появись в проеме бегемот в балетной пачке, то не произвел бы такого фурора, как вошедший декан. Вальеру же было все равно. Он кончал, закатил глаза и отвалился к стенке. –Рита, внучка ректора, сказала, что у вас пьянка, — растерялся и сам декан.
-Скорее оргия, — пришел в себя Иг. — Павел отказал Рите, вот и взбесилась. Все наше спиртное на столе.
— Лучше бы Павел выполнил просьбу. Она создаст ему веселую жизнь. И мне. Почему дверь не закрываете? Все мы были студентами, но даже целоваться боялись.
— Мы без стука не входим, — пояснил одевающийся Вальер. – К тому же вы издали приказ не закрывать комнаты, если кто-то находиться внутри. На случай пожара. Секс ведь законом не запрещен.
-Можно подумать, что вы выполняете этот глупый приказ, — ответил декан.
-Не думайте о нас плохо, — сказала Мара. — Это я сама попросила занятся со мной сексом, на прощанье.
-Марина, Марина, исковеркаешь ты свою жизнь. Не бросай институт. Хоть бы год закончила. Можно будет восстановиться.
-Я ошиблась с профессией. Не хочу мучиться всю жизнь.
-Извините, что помешал, — сказал декан. — Я ухожу. Рите скажу, что у вас чистота и порядок. Читаете книги. Я ведь завишу от ее деда. Если возникнут еще проблемы, то я приму меры. Я винтик в системе.
-Я довезу вас до дома, за мной сейчас машина приедет, — пообещала Мара.
Декан вышел. Она повернулась к Лядову. — Павел, я уезжаю из города. Вчера мне подбросили салфетку с серной кислотой. Это Насима.
-Ты не ее уровень. Если на меня что-то имеешь, то Сима здесь вообще ни причем, — буркнул Лядов. – Иди с богом.
-Ты Насиму недооцениваешь. Я, конечно, что-то представляю собой, но не королева, — гордо сказала Марина.
-Милая, опомнись. Это она на голову превышает тебя, — заметно разозлился Павел. – Королева. Ты никто без своей матушки. Никто.
-Ты еще не знаешь, куда я ухожу. И не узнаешь.
-Этим разорвешь мое сердце. Счастливого пути. Но ведь будешь из мешочка выбрасывать какие-нибудь зернышки, чтобы они указали путь к тебе.  Постарайся исчезнуть навсегда.
 Павел сдал все экзамены, кроме линейного программирования. Лядов боготворил Густа. К экзаменам даже не готовился. К майским праздникам планировал уже быть в Захарьено. Знал бы он, как умеют мстить женщины. Рита была истинной женщиной. Она решила преподать хороший урок. Нельзя никого обижать – было сутью этого урока.
***
Павел взял чистый лист бумаги, вывел первое, что хотел.
1. Стать москвичом.
Над вторым пунктом он думал очень долго.
2. Разорвать старую жизнь в клочья. Стать девиационным человеком.
3. Жениться на москвичке или купить себе квартиру в Москве.
4. Разбогатеть.
5. Найти хорошую работу.
6. Защитить кандидатскую.
7. Выучить английский язык.
8. И кое-что по мелочи.
Больше ему в голову ничего не лезло. И он долго рвал эту бумажку. Рвал до бесконечности. Найдет клочок, который еще можно было разорвать, и рвал.
 Не спокойно было и у Козловских. Марина не говорила, куда она собиралась уезжать. Бедная Инга даже сама попыталась сварить любовный настой. Но это оказалось ей не по силам. С трудом она нашла на рынке нужные травы. Не все нашла и в медовых рядах. –Что получилось, то и получилось, — говорила она себе. Она даже выпила немного. Потом она провела испытания над соседом.  У того стали дрожать руки.
– Ты что со мной сделала, — орал мужик.
-Мед дала, — наивно удивлялась Инга.
-Странный у тебя медок. Водите к себе всяких баб Яг. У вас и из кружки-то пить нельзя. Ведьма на ведьме.
-Не сердись, давай чайком напою или пивком.
-В другой раз выпил бы. Но теперь тебе веры нет, — отчего-то перекрестился мужик. – Попам про вас надо рассказать. Они вас. Что они вас?
-На костре сожгут. А может - утопят. Иначе ведьму не убить. Живучие они.
В дорогу Марина ничего не взяла с собой. Вызвала такси и уехала.
-Я напишу или позвоню, — сказала она матери и Инге.
 А Павел и думать забыл о Козловской. Он думал о своем. Он несколько раз перебрал свои вещи. И отчего-то собрал все, в чем приехал в Москву из деревни, упаковал в картонный ящик и отнес на помойку. Даже долго стоял у контейнеров, будто бы хоронил кого.
 Разрешение на сдачу линейного программирования было у Лядова на руках. Но Густ просил его немного подождать. Хорошо, что Павел еще не съездил за билетом.
 
27. Крошка сын и крошка мама. Апрель 1976г.
 Лена Фомина принесла  земляку сумку с ненужными вещами, чтобы самой не волочь ее домой.
-Она легкая. Хочешь посмотреть крымские фото? — вытащила она альбом. Из него упала фотография. Павел поднял его.
-Алла Нефедова с кем-то, — удивился он. На обратной стороне был надписан адрес. — Ты была у нее в гостях?
-Нет. У меня теперь полно друзей и без нее. Она прислала мне фото давно, на деревенский адрес. Мальчик – это ее сын. Правда, лапулька? А Алла стала другой. Что-то в ней не так. Взгляд что ли другой. Думаю, что она и не вспомнит меня. Она звезда. Она первая красавица столицы. А кто я такая? Будущий инженер. Смешно. Инженер. И режиссеры что-то нигде на дорогах не валяются. Я думала, что буду перешагивать через них. А они ползти за мной.
-А я бы хотел встретиться с Аллой. Интересно, согласилась бы она сейчас переспать со мной?
-Нет. И не мечтай. Она с нищими не спит, — ответила Лена. — Забудь о ней. Не твой уровень. Не твой, не мой. Алла- это высший свет Москвы.
-О себе бы я плохо не говорил. Возможно, если задержусь здесь, то съезжу к ней в гости. Привет передавать?
-Никуда ты не поедешь. Не мешай ей жить. Ты же бегемот. Что-нибудь, а раздавишь.
-Решено. Завтра же и поеду.
 Любимой игрушкой Клима Нефедова была наливная штанга. Он только расположился с ней на коврике. Кто-то позвонил в дверь. Он не торопился открывать. Смыл пот, обтерся, накинул халат, и с ленцой пошел открывать. В дверях стоял парень с букетом роз.
–Вы к кому? — спросил Клим.
-Мне нужна Алла Нефедова.
Гостем с букетом был Павел Лядов.
-Мама переехала к другу в мастерскую. Я сам давно ее не видел, — ответил Клим.
-Передай ей цветы. Скажи от Павла Лядова. Нет, ничего не говори.
-Боюсь, она устала от цветов, могла бы открыть цветочную лавку.
-Хотел бы и я устать от цветов. А устаешь от жизни.
-Мама особенная. Она, как бог, вне времени.
-Это невозможно. Хотя, утверждение, что время непрерывно, лишь слова. Я допускаю дисперсность времени. И тогда все возможно.
-Сам процесс времени происходит лишь в сознании. Прошлое и будущее лишь в памяти. А настоящее тонкая граница между этими несуществующими в реалии понятиями. Я о будущем и прошлом. Вообще время – это лишь скорость течения процесса.
-Это не так. Время понятие материального мира. Поэтому оно так странно и ведет себя, если его применять к духовному миру. Рад был познакомиться. Ты сын Аллы?
-Нет. Брат, — отчего-то рассердился мальчишка. – Я сорок раз сказал тебе, что мамы нет.
- Ладно, пока. Очень хотел ее увидеть. Надеюсь, что у нее все в порядке.
 Павел не предполагал, что все так закончится. Встреча с сыном Аллы стало для него ледяным душем. Они были почти ровесниками.
 Алла давно предоставила Климу самостоятельность. Иногда она совершала набеги домой, чтобы дать сыну денег. Клим вырос прижимистым, умел дорожить и временем, и деньгами. Это было единственным отличием между ним и матерью. Они были очень схожи, не внешне, внутренне, непонятые веком, одинокие в шуме толпы. Они обожали друг друга.
Павел разминулся с фееричной дамой на час. Алла явилась счастливой, без копейки в кармане, но в красном бархатном платье, в золотых украшениях. Дав,  в деревне Захарьено, клятву, что никогда не будет работать, она ее сдержала. Лядов бы не узнал в томной красотке прежнюю Аллу. Та женщина была живой и сомневающейся. Теперь бы перед ним предстала призма горного хрусталя. Лядову повезло, что не застал ее, и  его не обдало могильным холодом.
-Я потеряла ключи, — сказала Алла сыну. Она сбросила на поднос золотые побрякушки, не дорожа ни златом, ни серебром. Она жила, как стрекоза, умела щебетать, порхать, даже плакать с великим искусством. Тридцатидвухлетняя Алла на самом деле смотрелась старшей сестрой своего четырнадцатилетнего сына. Клим носил ее фамилию, не знал своего отчества. Хотя оно было. Полное имя мальчика звучало, как рог старинной трубы: Климент Стефан Нефедов. Его отцом мог быть польский князь, французский дипломат, загрустивший в баре курсант, постовой милиционер, бандит из подворотни. Алла исчезала от мужчины, не прощаясь, порой, не забрав вещей. Но система была. Она меняла любовников, едва у них пустел карман. Клим заподозрил, что мать бросила  художника и явилась известить об очередном, сотом сюрпризе. При всем при том, при всем при этом Алла никогда не слыла изысканной проституткой. Сама себя таковой не считала. Ее беда была в том, что уродилась красивой. А мир несовершенен. Отчимы плыли мимо Клима, как летучие голландцы. Раньше ему предписывалось звать их папами. Теперь Алла представляла сына, как братишку.
 — Принеси сумки, бросила внизу, — беспечно попросила она. Стоимость этой сумки могла равняться стоимости новой автомашины. — Там свадебное платье. Я выхожу замуж за художника.
Мальчишка сбегал вниз. Сумка висела на рожке лестничной периллы. Продукты мать не принесла. Для него всегда было проблематично кормить ее. Сам он ел все, что угодно. Алла была разборчива. Смыслом ее жизни стало поддержание красоты и молодости. Она не пила вино и кофе, не переедала, много спала. Клим встал к плите. Готовить мальчик учился по кулинарной книге. Он сварил овсяную кашу и подмешал в нее слегка прогретые свежие овощи и изюм.
Он был богемным мальчиком, любил поэзию, философию, музыку, лишь приземистая фигура заставила его уйти из балетной школы.
-Сделать бы маску, — сказала Алла. Она разорялась на кремах. Иначе было нельзя, являя символ успеха. Женился на Нефедовой — ты на вершине. Ушла она от тебя, и все идет ко дну. — Я лучше съем яблоко, — поковырялась она в тарелке с кашей.
-Рыбу отварил, животные жиры и белки организму необходимы.
-Рыбу я ем лишь два раза в неделю. Ты так похож на отца. Почему не спрашиваешь о нем? Ведь тебя это интересует.
-А его?
-Он не знает, что ты есть.
-Ты забыла сообщить или он спросить?
-Все было не так. Женщинам нравятся не все мужчины. Говорят, что красота  — усредненный набор параметров носа, рта, ягодиц. Ложь. Все дело в сексе. Половая система красивого мужчины приносит большее удовлетворение. Женщины веками запоминали этот тип. Я нашла его. Что с ним стало? Директорствует где-нибудь в спортивной школе. Он был инструктором на » Домбае». Инструктора. Это чемпионы секса. Они управляются и с семейными матронами, и со светскими львицами. А инструктора с Северного Кавказа еще и гремучая смесь кровей. Он говорил, что по национальности грек. Но точно не еврей. Евреи инструкторами не работают. Думаю, что обрусевший аварец. У тебя его тело. Мой лишь носик. Такого мужчину ждет и боится встретить каждая женщина. Ни удержать, ни забыть его она не сможет. Мы были вместе 10 дней. Он ушел в поход. Я уехала. Не думала, что забеременела. Он ведь был опытным мужчиной. Как мне хорошо было с ним в постели. С восьми вечера до 11 дня. И ни одного перерыва. Небольшой получасовой сон.
-Ты не хотела меня рожать?
-Я обрадовалась. Мужчины приходят и уходят, а ребенок на всю жизнь. Ты моя тихая гавань, моя семья. Да, художник получил заказ в Ватикане, ему разрешают выехать за границу. Вопрос согласовывали с министерством культуры. У него есть великая картина «Волки на горе Амрисат». Она так чиста. Серебряное небо, платиновые шкуры, звезды. И глаза хищника. Они все понимают. Я тону в этих сверкающих глазах волка.
-Он чудненький. Я бы не сказал, что ему нравятся женщины, — скучно заметил сын.
-Все творческие люди такие. Они покинули телесные оболочки. Космос обоюдопол. Комплексующими людьми легче управлять. Плохо, что пьет. Он боготворит меня.  Клим, меня больше пугаешь ты. У тебя нет девочки. Не отстаешь ли ты в развитии от друзей.
 Клим был низеньким. Физически он друзьям не уступал — имел шароподобные жесткие  мышцы, открытое, очень дружелюбное лицо. Пепельная челка спадала аж на нос. Дерзкий невысокий красавец. Но он отличался от ровесников. Рано повзрослел.
— У меня полный порядок. Я еще мал. Мне нравится твоя подруга. У нее такая талия, — чуть живее заговорил Клим.
-Я говорю о чистой, юношеской дружбе. И поняла, о ком ты говоришь. Разве можно так, кидаться на другой цвет кожи. Роберта  - негритянка.
-Афроамериканка. Какая у нее пластика. У русских балерин этого нет. Они борзые сучки.
-Ты меня разочаровал. У нее розовые ладошки. Она мечтает о классическом балете. Ты представляешь черную, и как бы белую лебедь? Скорее Григорович сам оденет пачку.
-Гримм вполне может придать коже любой цвет. Ее можно превратить в Белоснежку. 
 Свадьба Аллы состоялась на другой день. Банкет организовали прямо в мастерской избранника. Алла явилась закутанной в кусок гипюра, в сопровождении дюжины прежних мужей, полусотни подруг и сына. Было много посторонних людей. В этом и состояло очарование нефедовских свадеб. На них могло не быть угощенья, но гостей, веселья, вина — всегда хватало. Художник рубил сук не по себе. - Я напишу твой огромный портрет, воспою твою красоту, — шептал он жене. Гости уже теряли контроль над собой и стали походить на всех пьяных людей. Клим решил, что исполнил сыновний долг, поцеловал маму в носик, взвалил сумку с небольшими свадебными подарками и уехал домой. Крупные вещи остались в мастерской.
— Ближайший месяц маму  не увижу. На этот срок у мазилки денег хватит, — решил он. — Можно определять мамину пятиметровую кровать в аренду. — Он попробовал это делать еще год назад,  начал с рубля и дошел до пяти за ночь. Желающих хватало.
У мальчика была и своя личная жизнь. Ее он таил даже от милой мамы. Клим любил девочку соседку, статуэтку и пианистку. Ей было 12 лет. Зазвонил телефон. Клим поднял трубку.
-Привет, это верблюд. Я решил, что ты очень целомудрен. Сейчас за тобой заедет Серж и свозит  на танцевальное шоу, — сказал незнакомец.
-Я вешаю трубку, — ничего не понял Клим. Он не узнал звонившего человека, подумал, что это розыгрыш одноклассников. Сходил за Дашенькой. Девочка села за пианино. Он называл ей города, а она подбирала мелодию соответствия этому месту. Они касались друг друга губами и улыбались. - Пошли пускать пузыри, — предложил он.
Они вышли на лоджию. Ветер подхватывал пузыри и кружил их. Они парили, долго не лопались. Некоторые возвращались и садились на ладонь. - Серж приехал, — сказал Клим. — Позвонил какой-то чудик и сказал, что он свозит меня на шоу.
-Это же Тотошка звонил, мой брат. Он эстет. Значит, шоу стоит внимания.
-Поехали вместе. Один я не поеду.
Клим не дружил с Сержем. Тот был сформировавшимся девятнадцатилетним мужчиной, ярким блондином с усами щеточкой и сексуальным клочком темной шерсти на груди. Серж учился в политехническом институте, на дизайнерском факультете, на одном курсе с Павлом Лядовым. Он приехал с Ксаной, танцовщицей шоу, на которое был приглашен Клим. Ксана была ровесницей мальчишки. Клим впустил их, сказал, что комнату временно не сдает. - У меня своя квартира. Увидел бы ты ее. Бабушка оставила. Две комнаты, овальный зал, стеклянные стены, — похвалился Серж. Говорили, что его отец работает в «Совимпорте», мать — шеф-поваром в шведском посольстве. Серж вращался в кругу золотой столичной молодежи, был весьма уважаем там. Никто не ставил тебе на лоб штамп, никто не объявлял о тебе по радио. Но все точно знали, кто входит в этот негласный элитарный московский круг. Для этого ты должен быть хорош собой, модно одеваться, иметь друзей такого же уровня, деньги, влиятельных родителей, машину, ум, коварство. А главное, ты должен часто менять своих сексуальных партнеров  И если у тебя чего-то не будет, или ты чего-то лишишься, то тебе не подадут руки, не заметят, даже колкость в спину не отпустят. Тебя просто похоронят, под пеплом.
-Я за тобой, — сообщил гость Климу. — Тото просил показать тебе пикантное шоу. Там моя Ксаночка танцует.
-Я поеду лишь с Дашей, — заупрямился мальчик.
-Зайчик места много не займет. Хотя ей и рановато посещать злачные заведения. Это стриптиз. В Москве нигде больше такого нет. При появлении милиции вскакивайте и бегите за мной. Светиться в протоколах не хочется. А вам и рановато. Носик можно не пудрит. Там царит полумрак, — щелкнул гость пальцами. – Времени нет. Ксане надо готовиться к выступлению. Ее шоу вам понравится. 
28. Шоу.
Шоу проходило в спортзале «Мечта», под вывеской гимнастической секции. Там был небольшой фито-бар с символическим названием «Под палубой». Серж усадил ребят за укромным столиком. Возможно, что дизайн заведения и не был модным, но модным было само действо. Цены оказались заоблачными. Вся публика была дорого упакована. Иначе бы тебя просто не пропустили внутрь. Ксана ушла готовиться к выступлению. Серж сбегал за мороженым и ликером.
-И давно здесь это? — спросил Клим.
-Совков сюда стараются не пускать. Вход 20 долларов, для русских 20 рублей. Дорого. Я хожу бесплатно. Меня сватали сюда на работу, и сватают. Кроме Ксаны здесь еще три солистки. Ксана самая молоденькая. Это и опасно. За малолеток больше дадут. Мне в шоу очень нравится Ольга. Она метиска. У нее красивые волосы и длинная шея. В торжественных случаях задействуют кордебалет. Кордебалет выступает лишь в особых случаях. Сейчас вы все сами увидите.
-Ксана ведь еще учится в школе, — сказал Клим. – Это же незаконно.
-Родители не знают, что она выступает за деньги. Они думают, что занимается в гимнастической секции. Здесь хорошо платят. Где, девочка ее возраста, будет столько зарабатывать и получит профессию. Нигде. Это так красиво.
 В зале находились в основном итальянские ватерполисты. Крупные кучерявые парни сидели вальяжно, потягивали сок. Представление началось неожиданно. Погас свет, появились девушки. Они были в балахонах и сорокасантиметровых колодках. Представление было невинным. Ксана лишь время от времени оголяла части тела, поливая их вином из бокалов гостей. Спортсмены зааплодировали, сели поаккуратнее. Девушки понравились. Серж посмотрел на Клима. Тот набычился, прятал глаза от Даши.
-Рано надулся, — сказал ему Серж. — Иди, покури. Шоу проходит по накату.
-Я не курю. Давай уйдем отсюда, — предложил мальчишка. – Даше рано смотреть эротическое шоу. Я же не знал, что здесь обнажаются.
-Ты значение слова стриптиз понял? Я же предупреждал. А ты с ней решил ехать. Посмотрим выступление Ольги, заберем Ксану и поедем. Я пришел сюда последний раз. Хотя бы за одним иностранцем приплелся хвост. А заведение не закрывают. Это обозначает, что за ним наблюдают. Работа заведения санкционировано КГБ. Но есть еще милиция, которую могут и не посвящать в тонкости процесса. Так сказать, для придания естества происходящего. — Два мускулистых парня внесли поднос, сбросили с него покрывало. Там лежала Ольга. Она была в более откровенном купальнике. Ее понесли перед столами, разворачивая перед каждым зрителем. Страшный грохот потряс бар. В закрытые двери кто-то ломился. - Пора бежать, — сказал Серж.
Действие на сцене свернули. Бар обрел скучнейший вид. Серж затащил Клима и Дашу в служебное помещение и перекрыл вход засовом. В гримерке была паника. - Здесь есть люк в канализацию,  через него можно выйти в подвал соседнего дома. Там тротуар для сантехников, — сказал Серж. — Кто не хочет общения с властью, за мной.
Никого упрашивать не пришлось. К люку кинулись не только артисты, но и повара, технические работники. Серж опустился в трубу последним. С ним удрало двадцать человек, включая одного итальянца, который  увязался за Ольгой. Сержу было жаль его. Он знал, что эта девушка никогда не полюбит мужчину.
Серж подогнал машину к подвалу, набил ее до отказа. Всю эту ораву он привез к себе, в свой восхваляемый овальный зал. Бегство восприняли, как  веселое приключение.
-Завтра плакать будем, — сказала Ольга. Она была старшей среди девушек. — Думаете, нас оставят в покое? Не хочу в колонию. — Серж перевел ее слова итальянцу. Он был полиглотом.
-Скажи ей, что я возьму ее с собой, — сказал ватерполист.
-Из СССР невозможно убежать, тотальный контроль на границе, — пессимистично ответил Серж.
-Какой глупый иностранец, — вздохнула Ольга. — Серж, можно я поживу у тебя, боюсь ехать домой. Родителям я позвоню, предупрежу. — Итальянец с грустью смотрел в глаза гибкой красавицы. — И угораздило меня родиться в Москве, — сказала та. — А он ничего, я бы вышла за него замуж. Но ведь бедный. Или повеса.
-Почему бедный. Если вошел в сборную Италии, то высокооплачиваемый спортсмен, — возразил Серж. – Какая тебе разница. Когда у тебя еще появится возможность бежать из этой Мурландии.
 Девушки по телефону связались с родителями. Ни к кому милиция не приходила. Они успокоились и остались ночевать у Сержа. Ксана была младшенькой в группе сьриптизерш, но месяц назад уже переспала с Сержем. У других девушек такого опыта пока не было. Ольга рискнула уединиться с итальянцем. Ей помогло умелое владение телом. Немного мешал языковый барьер. Она протянула вперед руки, и итальянец перецеловал ей все пальчики. Она ответила ему, не испытав при этом ни страсти, ни затруднений. Партнер был очень удивлен, обнаружив, что перед ним девочка. Он схватился за голову. –Дурак, — улыбалась ему Ольга. – Мне же надо лишиться девственности. Пусть это будешь ты. Какой-никакой, а иностранец.
 Даша и Клим чувствовали себя не в своей тарелке. Они были детьми. Сержу пришлось везти их домой. -  Лучше бы мы пускали мыльные пузыри, — проворчал Клим.
 Москва не узнала о погроме в спортзале «Мечта». Через три дня итальянская команда возвратилась в Европу. Сразу несколько ватерполистов дали интервью миланской прессе. Они рассказывали о юных стриптизершах, державших себя величественнее итальянских графинь, и бросивших вызов КГБ, скуке и ханжеству.
 Бар при спортзале «Мечта» работал официально, имел план и утвержденное меню. Директора не тронули. Но шоу перебралось в другой профсоюзный клуб. Серж не разрешил Ксане больше там работать, хотя за день работы она получала больше, чем манекенщица за месяц.  Серж упрекал Ксану в том, что она не любит его, а она в том, что он спит со всеми подряд. — Все равно мы развратны в одинаковой степени, — заявил ей Серж. — Это состояние души, а не количество сексуальных партнеров. Нет в тебе ироничного отношения к вопросу.
-Но ведь ты спишь за деньги, — сказала она.
-Не слишком ли ты умна для меня. Не терзайся. Я твой и только твой. Деньги на жизнь мне  дают родители. Они хорошо зарабатывают. К тому же им есть, что продать, оптом. Отец даже Воршину снабжает. А это крутая женщина.
Ксана понимала, что ей лучше уйти от красавчика, и никогда не возвращаться.
-Нельзя из секса делать культ, — проворчала она.
-Как ты права, — ответил он и поцеловал девушку. В принципе у них все было нормально. Они жили своей жизнью.
 
Клим же и Даша не могли прийти в себя несколько дней. Они редко выбирались из района. Даже в кино ходили на соседнюю улицу. Клим был одиноким, заброшенным, но очень домашним мальчишкой. Больше на провокации они решили не поддаваться. Клим позвал девочку погулять. Они обошли вокруг дома и сели на качели. Их окружал знакомый, скучный мир многоэтажек. Несколько необычных зданий не разнообразили пейзаж.
-Я уйду из школы, — сказал он. — Пора взрослеть. Буду поступать в театральное училище.
— Твою мать знают многие режиссеры и артисты.
-Ты осуждаешь ее?
-Нет. Но и не восхищаюсь. Я не хочу, чтобы ты порхал по жизни, как она.
— Ты станешь известной пианисткой. Я не смогу быть твоим бледным придатком. Я должен стать личностью. Я найду свое место.
Даше было пора на занятия. Она вспорхнула с качелей и убежала. Клим пошел к ее брату. Тотошка был старше его. Он походил на сказочного принца. За есенинской вульгарной красивостью скрывался эстет. Его стихи публиковала «Юность». Дверь к соседям была открыта. Клим тихонько протиснулся в нее. Тото курил и выпускал дымовые колечки.
— Здорово? — спросил он вошедшего мальчика.
-Если я буду пить бром, то мне не захочется? – поинтересовался  Клим.
-У Даши и груди не выросли. Я тебе голову за нее откручу. Если захочется, приходи, научу разгружаться методом самоудовлетворения. Руки у меня не отсохнут. Чего не сделаешь ради сестры. Давай что-то шепну на ушко.
Климка, по своей глупости, оттопырил оба уха. Тотошка закусил одно зубами, спустил с пацана штаны. Клим пытался вырваться.
 -Дурак, козел, — орал мальчишка. Тото вышвырнул его в коридор. Клим ворвался в свою квартиру, весь в пене. Он упал на кровать и застучал по ней кулаками. Потом напился снотворного и забылся в бреду. Дверь оставалась открытой. Даша зашла к нему после занятий. Он открыл глаза, но не смог подняться. Она попыталась растолкать его, понимая, что с ним что-то неладное.
- Я приму душ, — решил он. — Сделай кофе.
Даша ушла на кухню. Ей показалось, что вода в ванной льется слишком ровно. Она вошла к другу. Клим спал. Вода дошла до пупка. Даша не видела голого мужчину, но не смутилась. Клим ей понравился. У него была смуглая ровная блестящая кожа, выпуклая безволосая грудь. Лобок покрыт черными кудряшками. Она где-то читала, что женщины всегда ошибаются с размерами, что природа все предусмотрела сама. Мальчик открыл глаза. Она увидела слезы.
-Я принял снотворное. Это мамино. У меня останавливается сердце, — прошептал он.
-Клим, я приготовлю раствор марганцовки, промой желудок. Позвоню твоей маме. Она знает, как действует лекарство. Я боюсь, что понравится пребывание в полудреме.
-Уже понравилось. Я в ином мире. В Мире, где все возможно, все прекрасно.
После звонка девочки, Алла примчалась домой через 20 минут, привезла доктора и портативную капельницу. Дашу выпроводила, не поблагодарив. Алла просидела у кровати сына всю ночь. Она плакала. Она бы не пережила смерть сына.
 -Мама, зачем ты приехала? — спросил он ее утром.
-Соскучилась. Не пей больше незнакомых лекарств. В твоем возрасте спят без снотворного. Достаточно полюбоваться луной. Я не успеваю жить. Как же я виновата перед тобой.
-Мама, ты молодец. Как ты находишь занятия для себя? Я не знаю, чем заполнить время.
-Когда нечего делать, то  читаю. Очень люблю Кусто, «Вокруг света», » Уральский следопыт». У меня есть рукопись Булгакова. Я принесу тебе ее. Ее, правда, до дыр протерли. Но перепечатывать ее я не буду. Сынок, тебе одиноко? Я поживу у тебя. Отдохну от мужа. Он мне так надоел.
-Долго ли тебе развестись.
-Зачем? Чем один лучше другого?
 На другой день Клим столкнулся с Тотошкой, набычился и попытался проскользнуть мимо. Тото рассмеялся.
 -Ненормальный, — крикнул Климка с другого этажа. – Извращенец.
-Ты будешь таким же. Могу поспорить, — крикнул ему в ответ Тотошка.
 Приближались майские праздники. Алла не могла сидеть в заточении.
-Мама, забыл сказать, что перед свадьбой приходил плечистый парень. Я его раньше не видел. У него глубоко посаженные глаза. Внешность приятная. Одет дорого. Приносил цветы.
-Я никого не ждала, и не жду. Мужьям  не изменяю.
-Прости, что заставил побыть со мной.
-Какой же ты глупый. Ты единственная любовь моей жизни.
-Парня звали Павел.
-Мне это ни о чем не говорит. Не впускай не знакомых людей. Ты мальчик смазливый.
 
Но вечером Алла ушла. Клим вновь почувствовал себя одиноко. У него оставалась лишь Даша. Друзья были, но близости с ними он не чувствовал.
-А этот Павел не прав, — вдруг сказал Клим себе. — Время есть и в духовном мире. И истинный мир неизменен. Истина в том, что каждая молекула стоит в настоящем моменте в определенном месте. Истина течет так же, как и время. Вопрос в том, течет ли оно хаотично или нет. Изменить истину нельзя. Мы лишь понимаем ее по-своему, смотря на нее поверхностно. Мне вдруг в голову пришло что-то странное. Мир в итоге погибнет. Наш мир. И это будет конец. Поставят точку. Но родится новый мир. И в него возьмут не всех. Всех взять не удастся. И возьмут лишь души. Тела останутся в старом мире. Христиане искаженно думают о конце света. Будет гореть и земля, и небо. Не так. Мир просто свернется и исчезнет. Бог лишь воплощался и раскрывался в нашем мире, но не развивался. Он развивается на более высоком уровне, как творец. Бог греха не принимает. Грех — есть нарушение божьих заветов. Возможно, что понятие греха более глубинно. И оно состоит в нарушении принятия мира, как всеединой сути. Но это не значит, что зло часть бога. Зло противоречит ему. Что несет в себе фраза, что бог и есть любовь? Это не любовь между людьми. Божья любовь – это преодоление греха. Люди не могут полно любить бога. Они оторваны от него. Хотя мне скажут, что мы не оторваны. Оторваны. И именно в этом наша свобода. А раз есть свобода, то может быть и дружба. И разумеется грех. Нельзя даже думать обо всем этом. Дальше – дурдом.
 Клим  утром встал перед зеркалом. Он залюбовался своим отражением. Он никогда не ограничивался простым кривлянием. Помощь Тотошки ему была нужна. Тотошка не ожидал, что парнишка прибежит к нему так быстро.
–Я не за этим, — сразу сказал Клим. – Онанизмом смогу и без тебя заняться.
-Ладно, отложим придуманный предлог.
-Скажи, на сколько мужчины используют свое тело, чтобы продвинуться по службе.
-У меня нет статистики. Но используют. Все это скрыто от глаз. Голова-то у тебя есть. Думай.
-Я не хочу, чтобы судьба матери повторилась в моей судьбе. Ведь я красив.
-Красота может ничего не дать. А вот сексапильность. Ты сексапилен. Читай французских писателей.  «Блеск и нищета куртизанок», «Красное и черное», «Монахини». Малыш, тебе еще рано думать об этом.
-Приходится. Мать уедет за границу. Я с ними решил не ехать. А на что жить? Мама постоянно забывает финансировать меня.
-Давай найду тебе подработку. Устраивайся дворником. Я ведь тоже учусь. Но меня начали печатать. Сразу появились деньги. Я еще в социологическом институте подрабатываю. Опрашиваю граждан. Ложь, конечно. Но и реальные результаты опроса куда-то идут.
-Не знаю, что делать.
-Ты несовершеннолетний. И не всех это устраивает. Ведь не будешь же ты спать с педофилами. Думай сам. Я тебе здесь не советчик. Я не могу за это брать деньги. Да, мне и не предлагают. А то взял бы. Но ты сын Аллы. Тебе проще.
-А если бы никто не узнал о том, что тебе платят деньги за секс. Взял бы?
-Нет. Наверное, меня удерживает не только общественное мнение, но и внутреннее табу.
-Но ведь мама не проститутка?
-Нет, конечно.  Ее обеспечивают мужья. Это не проституция. Это институт семьи. Все? Я сам еще не думал над этим. Но ты советуйся со мной в каждом конкретном случае. Я все же поопытнее. Особенно, когда решишь переспать с Дашей. Надеюсь, что у тебя хватит терпения. Клим, никогда не зарься на легкие деньги. Они потом утащат тебя на дно. Поверь, я говорю правду. Лучше мети двор, грузи цемент.
-Это так нудно. Я постараюсь удержаться. Ведь не голодую. Когда нет денег, то могу что-то продать. Мать бросает очень красивые вещи. Тото, мне нравится Даша.
-Я знаю. Но она пока мала. Я хорошо к тебе отношусь. Клим, учись. Тебе нужна хорошая профессия. В Италии мальчики зарабатывают своим телом, но мы в СССР. Этим все сказано.
-Попробую кем-нибудь устроиться. Но мне ведь лишь 14 лет.
-Если найдешь приличную работу, то можешь оформиться на мое имя. Так иногда делают.
-Если услышишь, что-нибудь о работе, то подскажи мне.
-Работы полно.  Только не говори, что ты сын Аллы. Это тебе повредит. Что, дать порнографические журналы? У меня есть немецкие. Можешь взять их домой.
-Дай. Я их не измажу. Буду очень аккуратно смотреть. А где их берут.
-Привозят с запада, покупают у иностранцев. На толкуне все можно купить. Но ты не трать на это последние деньги. Я буду давать тебе. А то еще залезешь на сестру. Лучше журналы. Дали бы маньяку вовремя такой журнал, и он бы не убил никого.
-Нет, не бойся. Я Дашу не трону. А я красивый?
-Думаю, что да. Клим, если есть нечего будет, то ты приходи к нам. Мы тебя всегда накормим. Что, мать за границу собралась? Оттуда она вряд ли сможет помогать тебе. Готовься к трудным временам.
-Пойду ботанику читать. Потом поищу работу. Нечего бездельничать. Девчонки могут зарабатывать где-то, а я нет что ли? Ты видел, как выступает Ксана?
-Нет. Для меня это дорого. Туда ходят лишь иностранцы.
-Меня Серж в «Мечту» возил. Шоу великолепное. И почему при социализме нельзя красиво танцевать? Зачем мне такой коммунизм. Да, кажется, и рай.
 
29. Линейное программирование. Апрель 1976г.
 
Павел Лядов, после посещения Нефедовой, решил срочно уехать в деревню. Он пошел к Густу и попросил его принять экзамены досрочно. Преподаватель согласился, сходил за билетами и предложил взять один. Павел не заметил  перемен в отношении к себе, быстро подготовился и стал отвечать. Отвечал несобранно, но хорошо. Густ остановил его.
-Я не могу оценить это, — сказал преподаватель. — Ты сам создал свои проблемы. Эта Рита звонила мне в шесть в утра. И зачем ты поехал к Нефедовой? Рита же следит за тобой.  Я должен сдать тебя. Ректор звонил мне час назад. Какой ты глупый. Стоит вопрос о твоем пребывании в институте, а ты витаешь.
-А мне плевать. Уйду в армию. Поставьте мне тройку. Я готов сдавать комиссии, чтобы вы не брали ответственность на себя.
-Дитя, комиссия похоронит тебя. Если ты находишься в хороших отношениях с Нефедовой, то позвони ей. Она сможет  помочь. Ректор без ума от нее. Она единственная в Москве женщина, которая может попросить о чем-то любого мужчину. И не получит отказа.
-Нет, никого просить и унижаться я не буду. Мне надо ехать домой, огород копать. К экзаменам вернусь. Сдам в общем потоке.
-Тебе придется остаться. Потяни время. Посмотри праздничную демонстрацию. После придешь ко мне домой. Я сам свяжусь с Нефедовой и попрошу позвонить ректору. Она хотя бы вспомнит тебя?
-Вспомнит. Я мальчик, который катал ее на мотоцикле в Захарьено. Три года назад.
 Павел встал, его шатнуло в сторону. С организмом творилось что-то непонятное. Он еле дошел до общежития. Пожалуй, это была первая серьезная  неудача в его жизни. Он переживал.
-Какой-то ты не радостный, — сказал Иг. — Что? Осекся на Густе. Я так и знал. Рита сделает все, чтобы тебя выгнали из института. Созвонись с ней и вежливо извинись.
-Да, что она может сделать. Я сдам этот предмет, наизусть выучу все книги. Густ сегодня отказался принять у меня экзамены. Велел мне приехать к нему домой.
-Не ходи к нему. Он не знает тебя, а ты его. Как бы вы не поубивали там друг друга, — сказал Игорь. — Кстати, он хороший боксер. Чемпион вооруженных сил.
-Ты что-то не договариваешь? – спросил Павел.
-Ты еще не развращен, не поймешь меня. Я тебя предупредил. Сдавай экзамен в институте. И все обойдется. Пойдешь в кино?
— Дай снотворного, попробую уснуть.
Игорь заглянул в шкаф, засунул руку под стопку джинсов, чтобы достать таблетки. Один из пакетов упал. Игорь удивленно поднял с пола две половинки рубашки. Он полез в другие пакеты.  Весь товар был испорчен.
-Что это? Я разорен, — тихо сказал он. — Павел, ты же не мог этого сделать. Вещи кто-то порезал.
-Может, тебе такие пакеты подсунули. Мне бы было жаль портить вещи. Тебя не жаль. Да, и далось тебе все легко. Это мне пришлось пахать.
-Я за него деньги платил. И пакеты проверял. Хорошо, что не должен за товар. Кто-то отомстил мне. Возможно, и за тебя. Пойду к Лене, может, поможет, сошьет половины. Пущу все за полцены. Я все равно узнаю, кто это сделал?
-А Рита не могла?
-Как? Это сделал кто-то из общежития. Круг претендентов не велик. Конкуренты у меня есть.   
Павел растянулся на кровати. К нему через час пришла Лена.
-А я ездил к Нефедовой? Ее не было дома. Дверь открыл сын, — поделился с ней земляк.
-Она бы тебя не вспомнила. Кашу с ванилью будешь?
-Нет. У меня нервный срыв. Пусть Насима придет ко мне.
-Размечтался. Зубрить начнешь?
-Зачем? Я все равно не сдам экзамены. Это ректор велел завалить меня. Смешные люди. Чего они добьются.
— Кому — то что-то сделал не так. Может мяса тебе пожарить?
-Какое мясо. Меня с мяса на подвиги потянет. Я гиперсексуален. Женщин это утомляет. Напиться бы. Пусть придет Насима. Уговори ее. Я же редко прошу тебя о чем-то. Очень надо.
-Всех любил, кроме своих лучших подруг, — обиженно сказала землячка.
-Кого ты имеешь в виду?
-Жанну, Насиму, себя. Мы могли бы вновь выдавать себя за пару. Тогда на меня бы обратили внимание москвичи. Ты котируешься высоко. Разве в деревне я могла бы подумать, что я здесь буду никому не нужна, почти никому. А такой идиот, как ты, вдруг оказался нарасхват. Помнишь лето. Ты просился со мной на юг. А я обозвала тебя. Все ждут, кто будет следующей подругой Чайника. Представляешь их рожи. Я бы была в длинном платье, в колье, перчатках.
Павел стукнул рукой в стену и спокойно сказал:
— Ты больна. Ври всем, что я сплю с тобой. Я подтвержу. Женой умудрялась быть. Сколько раз валялась со мной. Что же терялась? Какая же ты сука.
-Я? — удивленно отшатнулась Лена и так ловко царапнула парня, что он взревел. Он отшвырнул ее на пол.
-Идиотка, трахну, трахну я тебя. Кровь из царапины потекла.
-Это тебе за суку. Нужен ты мне. Я тебя от экзаменов хотела отвлечь.
-Черт не страшен после твоих когтей. Ты хоть руки мыла?
-Каши не жди, — сказала она и с гордостью посмотрела на свои руки. -  Это мое оружие.
Лена все же ушла. Павел уткнулся в подушку, не давая себе воздуха. Он успокоился и заснул. Во сне он мечтал не просыпаться. Но хотелось есть. Лена принесла котлеты, растолкала его. Он съел их, и не поблагодарил. Она простила его, зная, что Пашка бы жизнь за нее отдал.
-Кто — то изрезал Игу товар, — сказал он подруге.
-Знаю. Сидим, сшиваем с девчонками половинки. Думаю, что Жанна. Слишком подозрительно ведет себя. Она, к сведению, выходит замуж. Может, поговоришь с ней. Тебе лучше жены не найти. Хотя кто знает. Ты стал непредсказуем. Может и найдешь.
-Она придумала меня. Я подлый.
-Значит недостаточно подлый. Ты не ценишь людей. Жанна- цветок. Насима — сено.
-Бычки любят сено.
Павел проспал майский праздник. Когда поднялся, то общежитие было пустым, все ушли на демонстрацию. Он тоже пошел. Метро было заблокировано. Всюду звучала музыка. Его окрикнули. Он глазам своим не поверил. Рита сидела в машине, свесив ножки на улицу. Он подошел к ней. – Боже, бывают же радостные встречи. Только не хвались потом, что хотел пустить тебя по городу голой. Вот это будет тренировка. А уж повеселило бы многих, — сказал он. – Я ведь не боюсь, что Густ меня завалит. Но с твоим дедом я обязательно поговорю. Все ему выложу.
-А ты еще не разозлился? Дед всегда поддержит меня. Он меня обожает.
-А что ты можешь без него? Скандал будет ужасным. Я буду орать прямо в приемной, что ты домогалась меня. И что меня выгоняют из-за тебя. Мне терять нечего.
-Не боишься, что гланды вырвут? Я тебя никогда не домогалась. Разве у тебя есть свидетели. Приложи их к списку на выкидывание из института. Рада была тебя видеть. Мне так весело. Вот весело ли тебе?
-Не сомневайся, мне так весело, что тебе и не снилось.
 
Густ жил на Юго-Западе Москвы, в новой многоэтажке. Стало уже тепло. Павел поехал к нему без куртки. Он боялся, что преподавателя не окажется дома. Но тот ждал. Павел поправил прическу, одел тапочки.
-Готов? — спросил Густ.
-Дошли руки даже до Пушкина, учил «Полтаву» наизусть. Ведь все решено.
-Нефедова вспомнила тебя, позвонила ректору. Он разрешил поставить тебе троечку. При условии, что ты извинишься перед Ритой. Старенькому мужичку хочется выглядеть почитателем женской красоты. Это игра на общество. А я в эти игры не играю. Я ведь сам связался с Аллой, решив помочь тебе. Ты мне нравишься. Не знаю, оценишь ли. Давай зачетку.
-Я могу извиниться перед Ритой. Виноват, ведь на самом деле, нахамил ей. Больше не буду хамить женщинам. Пора научится уважать других людей. Для меня это хороший        урок.
-Сам-то понял, что сказал? Извиняться не надо. Эта баба не стоит того. Я поставлю тебе отлично, но не афишируй этого. Перепроверять меня не будут. Ректор больше не вспомнит о тебе. Лучше все спустить на тормозах.
-Можете поставить тройку. Я пришел не за оценками, а за знаниями. Вы дали мне знания. Вы очень хороший преподаватель. Я не думал, что у меня с вами будут проблемы. Считал вас человеком принципиальным.
-Теперь думай. Ты еще не понял, в какой стране живешь. Всюду ложь, всюду. Будем считать, что я забыл про установку. Разве вас всех упомнишь. Отметим это событие и первомай. Я сейчас один. Жена уехала на юг, проверять готовность санаториев к приему  отдыхающих. Она у меня профсоюзный деятель. Но без нее так одиноко. Поругаться не с кем. Я люблю поесть. Ты видно тоже.
Густ недооценивал Павла. Тот простоватым лишь прикидывался. Он не мог понять, на чьей стороне Густ. Парень сел за стол, накрытый огромной зеленой салфеткой. Хозяин сдернул ее. Павел аж застонал, слюна наполнила его рот. Густ протянул ему стакан с пивом. Павел выпил и задумался еще сильнее, ведь сглотнул ерш. Он стал закусывать: гриль с паприкой, дымящиеся манты, мозги под зеленью, помидоры. Густ пододвинул к нему котлеты.
-Это особое блюдо, мясо было вымочено в роме, — сказал он.
Павел съел десяток котлеток и смутился: — Простите, сутки не было аппетита. Я так волновался.
-Нервы лечит коньяк, — приподнял Густ пузатый графинчик. У рюмочки была тяжелая ножка. Она казалась маленькой, но емкость оказалась внушительной. В коньяк был подмешан портвейн. Лядов понял, что его спаивают. Не добрая ли Рита стоит за Густом. Зачетку с отличной отметкой можно и уничтожить.
-Мне пора, — сказал Павел и попытался встать.
-Ты пьян и никуда не пойдешь, — усадил его хозяин. — Здесь ты в безопасности.
-Я не понимаю, зачем спаиваете меня.
-Закусывай. По дороге тебя заберут в милицию. Тебе придется заночевать. — Павел стал пить и есть. От предлагаемых ему смесей потерял сознание. Густ уложил его и позвонил Рите. - Он спит. Мне его жаль. Ничего, что мы задумали, не будет, — сказал он.
-Ты станешь заведующим кафедрой.
-За сломанную жизнь слишком малая плата.
 Очнулся Павел через пять часов. Он был голым. Раздеться не мог, значит, его раздели. Он моментально протрезвел. Густ работал за письменным столом. Небольшая настольная лампа создавала эффект покоя. - Выспался? — повернулся мужчина и улыбнулся. Первое, что пришло Павлу в голову, что с ним совершили акт «мужеложства» и сфотографировали это. Он соскочил с дивана и оделся. Ждал, что Густ сам заговорит. — Спи. Я сова, тружусь ночью, — сказал тот.
-Почему я голый?
-Тебя вырвало, пришлось замыть брюки. С тобой не произошло ничего. Ты спал. Хотя  понимаю твое беспокойство. А ты — то понимаешь?
-Нет. Я тупой.
-Считай, что  спас твое будущее, честь и многое другое. Мог бы отблагодарить меня. Другие за тройки здесь стелятся.
-Я сойду с ума. Возьму с собой коньяк, чтобы забыть этот ужас, — глотнул Павел прямо из горлышка.
-Ты должен остаться, если не хочешь, чтобы твои проблемы удвоились.
— Я ухожу.
-Найми такси. Метро закрыто, — протянул ему Густ 20 рублей. Павел отдернул руку, деньги упали на пол. Он сумел быстро открыть замок и выскочил вон, оказался в предутреннем городе. Ему хотелось плюнуть, но асфальт только вымыли. Москва была такой красивой без людей. Листья раскрылись, кое- где цвели клумбы. Павел пошел к метро. Ему было жаль денег на такси. Он не торопился. Пришлось ждать открытия станции. Вахтерша общежития сидела на улице, дышала чистым воздухом. Тяжело ступая, Павел поднялся к себе. На его кровати спала Лена. Павел растолкал Ига и предложил ему выпить. Игорь сел лишь за компанию. Пил Павел один. Он вновь запьянел, пошел к кровати, забыв, что она занята. Игорь с интересом наблюдал, что же будет. Павел резким движением разорвал на Лене сорочку. Она взвизгнула, но он зажал ей рот. Таким она его не знала. Слова застыли в ее горле. Он был страшен, безумен и напорист. Она царапала его, но он не чувствовал боли. Игорь был так растерян, что просто таращился на происходящее. Наконец, он пришел в себя, притащил ведро воды и вылил на кровать. Павел упал Лене на грудь и заплакал. Он никогда в жизни не плакал. - Садист, — сказала она, выбираясь из-под него. – Посажу тебя лет на десять, если не полюбишь.
-Радуйся, узнала, что такое Чайник, - промычал он.
-Тебе место в дурдоме, — вытерлась она полотенцем, накинула халатик и побежала к себе. Павел отнес матрац сушиться на окно и лег  прямо на железную сетку кровати.
-Что произошло у Густа? — спросил Иг. — Ты не убил его? Почему бешеный?
-Что ты пытался сказать мне раньше? Ты  был у него? И знал, что может произойти.
-Прекрати. Он интересовался лишь тобой. Тебе пятерки ставил.
-И сейчас поставил. Подойди ко мне. Или хуже будет. — Иг подошел. Павел взял его за нос и придавил к самому полу.
-Мне больно, — прохрипел Игорь.
-Будешь делать все, что скажу…или буду бить тебя каждый день. Ты знаешь за что.
-За чье-то больное воображение.
Павел выпустил его, пошел спать. Когда он проснулся, то покрылся холодным потом. Он обидел двух ближайших ему друзей. Вещей Ига не было. Явилась Лена. Ее-то Лядов не ожидал увидеть. — Иг  не вернется, — сказала она. — Не надо мне было убегать. Ты его не ударил? Что между вами произошло? Экзамены-то ты хоть сдал?
-Сдал. Ректору звонила Алла Нефедова, попросила за меня.  Я унизил Игоря. Дашь немного денег. Не буду дожидаться стипендию. Ненавижу себя, столицу. Не хочу никого видеть. Насима упустила свой шанс. Она мне стала не интересна.
-Забудь про Нефедову. Эта женщина не по тебе. Она ломала судьбу уже сформировавшимся людям, находившимся в зените славы. Ты для нее мелочь. Она тебя пожалела. А женщины не любят мужиков, которых надо жалеть. 
-Буду искать выгодную партию, женюсь на богатой женщине и отравлю ее. Квартира мне достанется.
-А полюбить случайно не хочешь? А я хочу. Когда приехала сюда, то не понимала этого. Сколько их у меня было, но ни одного не полюбила. Павел, я не стала счастливой.
-Я тоже. Наверное, напротив, я стал несчастным.
 Густ пожалел, что поставил отлично Лядову, позвонил Нефедовой. -Аллочка, скажи на милость, откуда знаешь этого парнишку, за которого просила шефа?
-Я не уверена, что знаю. Мне жаль молодых, на которых наседают образины. Я и в дальнейшем буду заступаться за него. Оставь его в покое.
-Никто его  не обижает. Я ему отлично поставил. — Густ тут же перезвонил Рите. -Девочка, я сморозил глупость. Помогу тебе. Фотографии не сделаны, но откуда ему знать. Можно сделать монтаж. Нервы ему потреплем.
-Или он нам. Я не сержусь. У всех бывают слабости. Он уезжает. Дождемся осени. Действующие лица те же. У Москвы очень жаркие объятия. Задохнется. Зло отнюдь не призрачно. Оно всюду. Оно в этих подворотнях, за этими окнами. Порой иду по улице, и вижу, как на меня смотрят огромные глаза зла.
 Павел занял у Лены пятьдесят рублей, прикупил подарков, упаковал вещицы, прихваченные у Лилии. Получилось два чемодана, плюс сумка Фоминой. К нему поднялась тетя Капа и сказала, что звонит Рита. Он заставил себя подождать, хотя и боялся, что она бросит трубку. - Кто это меня беспокоит? — слащаво спросил он. — Неужели сама повелительница судеб. Чем обязан?
-Как сдал математику?
— Здесь не справочное бюро.
-Густ обещал мне фотографии.
-Через меня он их не передаст. Мне пора. Позвони ему домой. Не парься. Я и так тебе себя покажу. Зачем тебе какие-то некачественные фото. Нафоткаешь новых.
-Я отдам тебе пленку, если сделаешь то, что советовал мне, воспользуешься морковкой. Хотя ты ей уже воспользовался
— Можешь опубликовать эти фото, только не забудь прислать мне гонорар.
-Достаточно показать друзьям.
-У меня и без того отбоя от желающих нет. Я в лишней рекламе не нуждаюсь. Делай, что хочешь. Если ко мне попадет хоть одна фотография, то  пойду в милицию. И твоему деду не усидеть в кресле. Больше не звони. Уж больно ты страшненькая, а то бы пожалел. Над тобой скоро весь город смеяться будет. Как же ты меня хочешь. Отдаю должное. Неужели не поняла, что я непробиваемый.
-Знала, что наглец, но не до такой степени. Отдохни, наберись сил. Осенью еще поиграем с тобой. И партия будет трудной.
-Густу перестреляю окна из рогатки. Спасибо, что объяснили мне, что пора становиться мужчиной не только в постели. И не думай, что осенью стану слабее. Мне было очень весело с вами. Не с тем человеком ты связалась.
-А мне-то, как весело.
Павел тихо положил трубку, улыбнулся тете Капе. Та опустила глаза. Он вышел на улицу, сел у небольшого озерца, примыкающего к стенам общежития. – Я должен быть злым. Иначе мне не выбиться в люди. Густ сломает о меня зубы. А девочка станет моей любовницей. Я прыгну в пасть Москве. Пусть насладится мною. А я выпущу ей кишки изнутри. Богочеловечество. Я понимаю. Это люди, делавшие выбор в пользу добра, бога. Я выхожу из этой когорты. Мне не нужен бог. Я не нужен богу. Так было всегда, во все времена. Истинно свободные люди отказывались от бога. Пусть они и не становились злодеями. Но этого достаточно для дороги в ад. Бог сейчас не торжествует на Земле. И в ближайшем будущем не будет. Ибо есть ядерное оружие. Все войны велись во имя Бога. Завеса. И я не буду ковырять в ней дырочку. Зачем?
 
30. Каникулы. Катя. Май 1976г.
 Уезжая домой, Лядов ни с кем не простился. Он не был ни на кого обижен. Он просто не чувствовал близость с кем-то. Он был абсолютно один. По крайней мере, он так считал. Пустота, абсолютная тьма вокруг. Так описывают ад на Земле. Человек просто висит в черном пространстве. Он может думать. Он ждет прощения.
 Павлу  пришлось добираться до Захарьено на электричке. Чемоданы он составил между сиденьями и лег сверху. Он  знал, как будет жить дальше.  Он решил бросить институт, или перевестись на заочное отделение, но работать в Москве. От разъезда до Захарьено было целых три километра. Он связал чемоданы платочком и взвалил  на плечо. Резало мышцы. За две версты до села он встретил пацанов, ехавших на велосипедах на рыбалку. За горсть московских конфет они подбросили его до дома. За такую плату они бы дотащили чемоданы на себе. Мать вышла навстречу сыну с пустым ведром. Павел стал  понимать старшего брата.
-Не ждала, — сказала мать. — Заноси вещи, а то люди-то завидущие. Им же не объяснишь, что ничего дельного ты привести не можешь. От людской зависти несчастья в семьях.
-За водой? Дай я сбегаю, — попросил сын. — Хочу испить из нашего родника.
Паша отобрал ведра и побежал с горки. Он зачерпнул воды и стал жадно пить. Вода показалась ему пресной. — Отвык, — решил он.
Мать уже сама перетаскала чемоданы на кухню. – Сумку не трогай. Эта сумка Фоминых, — сказал ей Павел. Мать все же слазили и в чужую поклажу. Девочка прислала родителям конфет, овсяных печений, апельсинового ликера, постельное белье, медовый шампунь. Настя отлила немного шампуня и добавила в пузырек воды, съел пару печений. –Да, бог с ними, - сказала она. Потом Настя стала разбирать чемодан сына, явно не скрывая торжества. Сын поразил ее. Какое там овсяное печенье.
-Сколько всего накупил. И зачем лишнее-то. Нет в тебе ответственности за семью. Истратил всю стипендию. А здесь-то на что жить будешь? На моей шее сидеть. В Москве-то к ряженке привык. Отцу посылку присылал. Мне в Обшаровке на почте сказали. Вот пусть тебя Клуша и кормит. Или езжай к Рыжей жить. Они в деньгах купаются. У них и квартира городская с горячей водой. Туалет в доме. Что не жиреть. А Нинке Фоминой овса пакет.  Богачи. Пусть овес жуют. Его у нас и не продают. У нас овсом лошадей кормят. Ладно, о чем это я. Отнесу Нине сумку и попрошу ее погадать на тебя. Уже взрослый стал. Как она гадает, так с тобой и сделаю. От судьбы не уйдешь.
-Мама, не гадай. Ничего ты со мной не сделаешь. Поздно.
-Вот, тебе, матушка, и юрьев день. Говорунов в этом доме не приветствуют флагами. Или нюх отбило? Я тебе попозднюсь, молокосос.
 Сидеть без дела Павел не мог. Отдохнув, он взялся за работу. Натаскал дубков, распилил их на пилораме, стал ремонтировать сараи. Один, без чьей-либо помощи, посадил 20 соток картошки. Ульи мать вывезла сама. От отца осталось двадцать штук, половину Настя продала в марте. Странно, но мать не довлела над Павлом. Она заметно изменилась в лучшую сторону. Живя без мужиков, и она, и Люба, были счастливы. Худшее для них случилось,  и оказалось не таким и страшным. Насте мужик  не требовался. Любино тело еще не пробудилось для секса. Настя все же не утерпела, пригласила соседок посмотреть на вещи, привезенные сыном. Ей очень хотелось похвастаться. Вот, жила без мужа, а таких вещей ни у кого в деревне еще не было, даже у Фоминых.
Бабы наохались вдоволь, любуясь розовыми китайскими полотенцами, чайным сервизом, атласными простынями. Знала бы Настя, как это досталось сыну, непременно бы похвалила. А что с бабами на кровати просто так валяться. Какое от это удовольствие, какая от это радость. Видя, что мать в добром здравии, Павел сообщил, что бросает институт.
-Буду шофером, — сказал он.
-Шофером? Нет, сынок, учись. Старший-то брат вышел в люди. Милиционер. Тянись за ним. Ты даже не съездил к нему ни разу.
-По графику работает. Его не застанешь. А я учусь. Москва очень большой город. Легче сюда приехать, чем к нему.
-Плохо учишься, раз бросать надумал.
-Сессию сдал. Буду повышенную стипендию получать.
-Ладно. Иди в шофера. Они хорошо зарабатывают. Лучше пониженная зарплата, чем повышенная стипендия. Одно обидно, ветеринар стар. Место готово. Мне не тяжело тебя учить. Я просто растерялась. Не знаю, как и быть с тобой. Отложим грамотное решение до лучших времен. Вот картошку выкопаешь осенью, тогда и вынесем грамотный приговор.
-Я еще подумаю насчет института, хотел жениться. Боюсь ошибиться. Поищи сноху сама. С Любой-то ты угадала. Такую же и мне подбери.
-По форме или по содержанию?
-Я не понял, о чем ты говоришь? Точно такую же хочу. Бывает же в индийских фильмах потерянные сестры. Может и Ложкаревы потеряли сестру Любы.
На душе у Павла было черным-черно, ведь привык жить в роскоши. Он, конечно, не транжирил деньги, если не считать затрат на спиртное, мало в чем себе отказывал. Просто потребности у него были минимальные. Павел посидел, посидел и пошел работать в совхоз. Он стал водителем молоковоза. Ездил, и ездил в Обшаровку на молочный завод. Но даже пообедать по дороге не мог, до зарплаты было еще не скоро. Однажды парень сдернул пломбу с краника молочной цистерны  и заехал в первый, попавшийся на пути магазин. За прилавком стояла красивая девушка.
— Ишь какая, — удивился он. — Как же тебя звать?
-Соня. Что надо? Ходят здесь, бензином воняют. Хоть бы стиральным мылом руки вымыл.
-Я молоко вожу. Отливаю по бидону. Продашь? Выручка пополам.
— Надо в молоко кипяченой воды добавлять. Чтобы при приеме молока весовщик тебе другой тоннаж не ставил. Только кипятильник у меня искрит. Я сама все разбавляю. Сметану кефиром, молоко водой, сливочное масло маргарином. А когда делать нечего в дорогие фантики дешевые конфеты заворачиваю. Знаешь, есть очень дешевые шоколадные конфеты без оберток. Только однажды старуха какая-то назад конфеты принесла. А я их ей обменяла, чтобы шума не было. А так, все с рук сходит. Ловкая я.
-Ты Соня Прекрасная. Где кипятильник?
Кипятильник слегка коротил. Павел его починил.
-Найдешь заказчиков на ремонт бытовой техники, то твоих будет 10 процентов от суммы. Меня Сергеем зовут, — парень решил не называться  своим настоящим именем. Он добавил в молоко сырой воды, времени у него уже не было. Пломбу Павел поставил на место. Руки-то ловкие и сильные.
 Сдать молоко было не просто. Машины простаивали в очередях. Молоко кисло. Водители ругались. Но на заводе их за людей не считали. Завод был монополистом. Вечером Павел вновь заехал в магазинчик прекрасной Сони. Продавщица  дала ему 18 рублей. – Холодильник знакомым надо отремонтировать, — сказала она. — И пылесос.
Так Паша заработал еще 12 рублей. Домой вернулся поздно.
— В клуб сходи, — сказала ему мать.
-Не хочу, друзья  в армии. В карты не умею играть. Что мне там делать.
-Разве так невесту найдешь. Я всех девок перебрала. У Карташовых погодки хороши. Но бедные. Только не читай ночью, глаза вытекут. И опять же, головные боли от чтения, понос. И свет дорогой. Не по карману мне оплачивать свет. Будешь сам за него платить. Теперь работаешь. Ах, дожилась до помощника.  Я зарплату за тебя сама получать буду. Нечего тебе в этих бумагах ковыряться. Обманут ведь. Мне бы не знать. Каждый раз за смородину меньше платили. Соберешь два ведра, а платили за полтора. С ними, с конторскими, простофилей быть нельзя.
 Уложив сына, выключив свет, Настя пошла советоваться со снохой. Может Толик и прогадал, женившись на Любе, но Настя выиграла. Люба что-то шила, то и дело хватаясь за спину. — Устала? — спросила свекровь. — Еще одну невестку нам надо. Павел вырос. Может все же  Карташовых?
-У них ноги волосатые, - засмеялась сноха и ойкнула.
-А я и не посмотрела. Я бы агрономовскую взяла. Горбиться немного, но добрая. Агроном не тракторист. Все помощь и мне.
-Мама, в садик воспитателя приняли. Из Погоста. Ее хвалят. Такая обоснованная в поступках. Все сделает, и все объяснит. На нее в садике не нарадуются. Дети, надо есть манную кашу, в ней витамины, масло, сахар. Вашему организму все необходимо в избыточных количествах. Подносим ложку ко рту, открываем рот, опустошаем ложку, вынимаем изо рта, зачерпываем новую ложку. Вот, и молодцы.
-Садик. Видела, видела. Катя? Статная. Голоса на ребенка не повысит. Ходит с сумкой через плечо. Интеллигентная очень. Пойдешь за Степашкой, намекни ей. Но разве она посмотрит в сторону глупого молодого человека. Кто она и кто он. У нее такие прически опять же интеллигентные. Пудру достает через каждые полчаса. Это же надо такое. А мой и рожу лишний раз не помоет.
 Павел ездил в Обшаровку каждый день, меняясь лишь сменами. Вернувшись из города, он увидел, что Люба мечется по кухне. — За Степашкой не ходила, — сказала она. — Умойся, и проводи меня, а то темнеет, собак боюсь.
Павел заподозрил подвох. Люба медведя бы взяла на рогатину, а уж от шавок-то отбилась бы.
Воспитательница Катя знала о приходе потенциального кавалера, сделала огромную завитушку, такие носили в прошлом веке. Она ее часто делала. «Не дура ли она?» — подумал Павел, увидев девушку. Он вопросительно посмотрел на сноху. Та кивнула. Дура вывела обревевшегося малыша. Оказалось, что и нянюшки, подоив коров, все  вернулись на работу, выскочили на крылечко. Надо же было посмотреть на москвича. — Мы дитя не бросим, — дружно заверили они. Павел взял племянника на руки.
— Приходите в субботу к нам в баню, — предложил он Кате. Она жила в совхозном общежитии, могла помыться там и в душе. — Я такой камень в печурку вмонтировал. Пар сладкий. Кто вам прическу такую сделал? В Москве еще такие не носят. Не иначе парижская мода, — все же не преминул поиздеваться парень.
-Я в областном центре на спектакль ходила. Там  видела на сцене. Я Чехова люблю. Чеховские женщины — мой непременный идеал. Особенно неглупая Анна Каренина и Бэла, цветок Кавказа. И еще я читала стихи Некрасова. Говорят, что «Черный монах» очень тяжелая книга. Я ее в магазине полистала. Легкая оказалась. У Толстова книги толще.
-Да, если потолще хочешь почитать, то словарь толковый купи, или справочную телефонную книгу Москвы. В Обшаровке телефонная книга легошенькая. Мне тоже женщины нравятся. Особенно Чочолина. Поэзией я не увлечен, — как-то очень тщательно стал подбирать слова парень.
-Про Чиполину читала. Она же малышка.
-Четвертый размер груди.
-У меня пятый. Это большие груди деревенским мужчинам нравятся. А я бы хотела совсем маленькую. И цвет лица хочу белый. Я домоводством увлекаюсь,  горючая сторонница кружев, готовлю вкусно, особенно консервированные тефтели. Люблю вязать, плести макраме. Что еще сказать. Кажется, петь смогла бы. Но роялей у вас нет.
-В клубе есть. Просто на нем мало кто играет. Он за занавеской стоит. Вы состоите из достоинств. Как-нибудь споете мне романс. Жду вас в баню. Тефтели консервированные – мое любимое блюдо. Очень изысканное. Правда, отрыжка с него бывает. «Завтрак туриста» тоже хорошо, под рюмочку.
-Да? Тефтели и сыром можно, и с лапшой, и на хлеб с маслом, и с чесночком. Меня еще мама всему научила. А вашу маму я боюсь.
-Зря. Добрейшая женщина. Меня мама тоже всему учила. Как картошку в мундире варить. Это ведь настоящее искусство.
Павел посмотрел на глупо стоявшую рядом сноху, развернул ее в сторону дома. –Мы пошли, - сказал он. Степашка гордо восседал на мощной шее дяди.
-А могли бы еще поговорить, — крикнула Катя. — В деревне о русской поэзии и тефтелях поговорить некогда. Осудят меня люди. Мы не в солнечной Гренландии, без пожилой мадонны, здесь не пройдешь. Приличия надо блюсти. Мне детей доверили. Скромнее надо быть, избирательнее. Опять же туфли мне жмут.
Пашка летел из садика, как сумасшедший. Люба еле успевала за ним. Вдруг он остановился и рассмеялся. - Она в прическу валенок закатала.
-А может это красиво, — засомневалась сноха.
-Сделай и себе такую же.
-Вот уж. У меня-то на самом деле третий размер груди. Буду, как глыба. Я аэробикой занялась, на полтора кило похудела. Неужели и не заметно? — спросила Люба. — Нет, я большие груди тоже не хочу. На них и лифчики дороже. И много других коварств. Мужики ржут. Не худею я, отчего-то.
-А я  большие груди люблю. Посмотрим на нее в бане.
-Как это посмотрим?
-Вот так, — приставил Павел округленные пальцы к одному глазу. Должен же я товар лицом посмотреть. Вдруг у нее на заднице веснушки.
-Под платьем не видно. У меня на спине веснушки.
-Любопытно. 
В субботу Павел приехал домой пораньше. Его встретил запах распаренных березовых веток. Санька топил баню. Пришла Катя. Пышной прически уже не было. Волосы она заплела в толстенную косу и походила на румяную кулацкую дочь. Должно быть, накануне посетила концерт Пьехи. На плече ее ситцевого платья была прицеплена желтая роза. Люба увела воспитательницу в баню. Павел взял веничек и стал ждать, когда женщины выйдут охладится,  тут же помчался к ним. Как полагается, смутился, но не ушел.
— Ты чего приперся? — набросилась на него Люба. — Мы воздуху дышать вышли.
-Сын окна в клубе бьет, — сказал Павел. — Мне ребятишки сказали. Я пива, рыбы привез. Посидим.
-Сейчас сбегаю за Степашкой и вернусь, — заторопилась Люба. Она оделась и помчалась отлавливать сына. Пашка стал медленно раздеваться, косясь на дородные груди Кати. Девушка вскочила, стала напяливать одежду, прямо на мокрое тело.
-Ты скомпрометировал меня и должен жениться, — залилась она слезами.
-Я несовершеннолетний. Нас не распишут. Как бы тебя не уволили. Кто доверит детей женщине, соблазняющей малолеток. Я сам еще садик вчера окончил. Какая-то глупая ситуация.
Лицо Кати исказилось. До нее с трудом доходило, что говорил этот наглец. Она нацепила розочку, взяла сеточку и пошла вон. Ее было жаль, но себя жальче. Слишком разными людьми они были. Санька принес пиво из ледника. Павел налил себе черпачок,  выпил до дна. — Ты, почему за племянником не следишь? — упрекнул он Сашку.
-Ты мне велел научить его кидаться камнями. Я научил. Буду я за ним следить. И когда он только вырастит. Такой сообразительный. Весь в меня. Видел няньку голой?
-Не няньку, а воспитательницу. Так себе. И по бокам жирок. А задница висит. Ключицы выпирают. Груди хорошие. Короче, дур я не люблю.
-А говорят, чем дурее, тем красивее. — Санька был точной копией брата, еще более наглой. Он тоже налил пивка. Где-то заорал племянник. – Степашку отловили, а ты в сторонке останешься.
-Степашка нас не выдаст, ума у него хватит, — засмеялся Павел. – Как это его одного отпускают бегать по деревне?
-Что же к нему няньку что ли приставлять? Его же ребятишки засмеют.
 Примчалась запыхавшаяся Люба, выпила пивка. — Катя в парилке? — спросила она.
-Ушла, — ответил Павел. — Как-то поспешно. Замуж за меня собралась, а я ляпнул, что несовершеннолетний. — Он стянул трусы и пошел в парилку. Люба покачала головой. — Не води ее больше, — крикнул Павел. — К валенкам павлиньи перья пришьет, и я умру со смеху. Санька, попарь меня.
-Пусть Люба попарит, — усмехнулся доедающий тараньку братец.
-Жалко крапиву выкинула. Надо и вас отстегать за кампанию. Степашка не клуб громил, а стекла у Кимри. Откуда это вы про клуб узнали.
-За что купили, за то и продали. Кто-то из ребятишек его сдал, - ответил Саня. –Икра сухая в рыбе такая вкусная.
 Санька пошел парить старшего брата. Люба давно не пила, боялась, что передадутся гены родителей. Наезжая в Обшаровку позволяла кружку пива пополам с подругой.
-Рыба с жирком. Зря Катя ушла, — сказала она. — Пивка бы с нами попила. Катька ему не нравится. В деревне девок мало, все в города уезжают. Вот и сиди один. Несовершеннолетний. Не сказала бы я. Рожа, как у белорусского трактора. Ладно, поставим на Кате крест. Будем другую невесту  искать. Ты бы сказал, что сам-то хочешь.
-Не знаю я. Знал бы, не просил бы помочь. Нет, я рад, что познакомили меня с Катей. Весело с ней. Такая она забавная.
Попив пивка,  Пашка сам попарил Любу. Как это было прекрасно. С Любы можно было картины писать.
-Пойду, я от вас, — решила сноха. – Не запарьтесь. Мать пошла к Нинке гадать на Катю. Женит она ее на тебе. Ты ей скажи, что не подходит она тебе. Только обоснуй все. А то девчонка замуж хочет.
-Разве мамке все обоснуешь.  Ой, боюсь, не пришлось бы на самом деле мне жениться на дуре.
-Ладно, я сама скажу, что Катя тебе не подходит. Что она интеллигентного мужа ищет. А ты в лаптях ходишь.
-Ты про интеллигентного не забудь.
Сноха ушла. Санька напустил пара, залез под самый потолок. Пашка отвык от деревенской бани, ругался. Он помылся и решил бежать. - Я завтра в Обшаровке заночую. Матери не скажу, чтобы не волновалась. Искать будет, подскажешь ей, что видел меня в клубе, — попросил он младшего брата.
-Делать маме нечего, чем волноваться за каждого, — сказал мальчишка. — Не уходи, я еще разок попарю тебя.
 Павел пошел отдыхать.
— Тебе в летнике постелили. Там свет проведен, — сказал ему мать. –Ты без света не сможешь ведь. 
-Отлично, — обрадовался сынуля. – Кто провел-то?
-Санька.
-Молодец.
Свет в летнике оказался тусклым. Где мать и отыскала такую маленькую лампочку, даже не на сорок, а на двадцать пять ватт. Читать при таком освещении было нельзя. Павел лег. Простыни пахли апельсиновыми корками и гвоздикой. На пододеяльнике красовались розочки. Даже подушка была не традиционно черного, а нежно-малинового цвета. – Это Люба старается, — решил он. — Светик тоже клала в белье корки, — блаженно растянулся Павел на постели. — От моли. Хочу женщину, — потянулся он. Кровать затрещала. Он притих. – А что там насчет Сони Прекрасной? Утро вечера мудренее. Надо заехать. 
31. Соня Прекрасная.
 Утром Павел завез молоко к Соньке.
-Серый, сколько тебе лет? — спросила его продавщица.
-24 годика.
-А я думала 20. Ты уже отслужил? А женщины у тебя были?
-Была одна. Она умерла от педикулеза.
-Красивая?
-Как луна. Я ее днем редко видел. Заеду за тобой вечером, отвезу домой. Не боишься, что грабители зайдут в магазин.
-У меня гиря на веревке привязана. Как дам по балде, сразу убью. Нет у нас грабителей. Все местные. 
Жалобы директоров совхозов в исполком несколько разрядили обстановку на приемном пункте молочного комбината. Молоко стали принимать быстрее. Павел освободился уже в обед. Он побегал по магазинам, записался в библиотеку.
Вечером он был у Соньки. Девушка пила чай с булкой, намазанной клубничным вареньем. Варенье падало, и она облизывала пальчики. Она так и не заговорила, пока не завершила трапезу.
-От тебя опять пахнет бензином, — сморщила она нос. – Хоть бы одеколон купил за рубль. Не люблю я эти нестандартные запахи. Они так принижают женское достоинство. Я уже не говорю о статусе. Нюхала одеколон «Ритуал». Он такой классный. Не зря им покойников душат. Он запах бензина отобьет напрочь.
-На улице моросит дождь.
-Жди меня  в машине, я закрываю магазин. — Сонька была расторопной девчонкой. Через три минуты она  сидела в кабине, поправила юбку и сказала: — Я всем так нравлюсь. И к тому же модная девушка. Я курсы окончила с отличием. Поступлю в техникум. Тебе бы тоже кончить надо. Мне, например, нужен муж не такой, как ты, а солидный, непьющий.
-Кончить мне давно надо. Что-то живот у меня так разболелся,  — сказал Павел. — Пощупай. — Он взял ее руку и прижал, чуть ли не к паху. — Ослабла, — поправил он пряжку ремня, выпустив девушку.
-Нахал, отвези меня немедленно, — опомнилась она.
-Ты встретилась мне на беду. От страсти я повешусь. Ты не женщина, а комбайн в поле. Мужики должны стелиться к твоим ногам.
-И стелятся. Не сомневайся в этом. Я и у места хорошего.
 Павел мечтал заночевать у Соньки, но ему это не удалось. Она холодно распрощалась с ним. Он не появлялся у нее неделю. Она сама нашла его на комбинате, забралась в кабину. - Ты почему не приезжал? — спросила она. — Мы так плохо простились. Я волновалась. Правда, что хотел повеситься?
-Едва выдернули из петли. Я хочу забыть тебя. Ты роковая женщина. Я встретил тебя на свою погибель.
-Не могу я спать с тобой без благословения родителей. Они у меня такие суровые. Мама папу побила за то, что только посмотрел на соседку.
 
Павлу нельзя было говорить, что родители единственная преграда, на пути к постели. Он прижался  губами к ее шее, нежно, едва ощутимо. Это возбуждало любую женщину.
-Я должна срочно навестить бабушку, — прошептала она.
 Домик старушки оказался пустым, должно быть старенькую женщину скушал серый волк, а то и голодный скелет. На кухне пахло свечами, сдобой и золой. Павел присел на сундук, застланный лоскутным одеялом. Он невзначай обхватил Соню и прижал к себе.
-Я девушка, — сказала она.
-Да? Можно я посмотрю?
-Нет, нет, нет, Сережа.
Но он задрал ее юбку и деловито забрался под трусики, осмотрел ее гениталии и заключил:
-Чтобы стать современной женщиной, надо освободиться от груза девственности. Я могу быть твоим временным спутником, пока не найдешь достойного. Ты ведь заслужила большего. Найдешь ученого, покричишь первый раз для приличия. Они же, ученые, лохи. И не поймет, что твое целомудрие нарушено. Прикольно, потешаться над интеллигенцией.
-Они лохи? Это ты лох. Они тяжелее ручки ничего в руках не держат. А ты пыль глотаешь.
-Ты даже ругаешься красиво.
-Разве я ругаюсь? Не то у меня воспитание, так мелко ругаться. Я излагаю.
-Как же ты похожа на одну мою знакомую, чеховскую женщину с высокой прической.
-Прости, но меня прошлый век не прельщает. У меня самая модная прическа. Сэссун называется. Такой прелести еще ни у кого в городе нет. В области посоветовали подстричься так.
 Павел понимал, что слова на Соню не действуют, и стал целоваться, жалея, что не напоил ее. Он не давал ей опомниться. Она уже рыдала. Ему большого труда стоило уломать ее. Удовольствия он не получил. Процесс соблазна был  ярче, чем секс. Он решил не встречаться с Соней и поставил машину на ремонт. Директору доложили о похождениях Лядова в Обшаровке. Он велел ему пересаживаться на самосвал, не выезжать дальше околицы. Приемщицы молочного комбината видели, как он катался с Сонькой. А кто в Обшаровке не знал красавицу Соньку-продавщицу. И думать никто не думал, что она остановится на простом шофере. Думали, что минимум выберет милиционера.
 Павел призвал на помощь Фрейда, хотел понять, почему ему не понравилась сексапильная молодая девушка.   Была другая женщина, и ничто, кроме условностей, не препятствовало их сближению. В антиморальности выбора и был смак. Греха он не боялся.
 
-Паша, как твои дела с подбором супруги? — спросила его мать.
-Катя не понравилась. У нее веснушки на заднице. Я поработаю, подготовлюсь к семейной жизни. Все равно нет денег на свадьбу.
-На свадьбу я денег не пожалею. Продолжу поиск невесты. Нам сенокос выделили. Начинай. Мы с Любой поможем.
-Пока дома, тяжелую работу буду делать сам. Любу возьму лишь сено ворошить, а ты отдыхай. Трава сочная, еще немного и перестоит.
Исхак Шакирович рассказал Насте, что ее сынок катал по городу Прекрасную Соньку. Настя попросила Клушу съездить на рынок, собрать справки о родителях, о девушке.
-Все узнаю. И печатями заверю, - пообещала старая.
 Клекерия пожила в Обшаровке целых три дня. Этого было достаточно. Собранные ее справки оказались погаными. Мать Сони передралась со всеми соседями. Ее отец попался на воровстве. Тащил в дом все подряд. А Соня была заносчивой, не уважительной к возрасту. 
Клуша и Настя просидели всю ночь, сокрушаясь. Нельзя было Пашку отпускать в город. Радовало одно, что парень  забыл о Соньке.
 Санька подслушал разговор, стал пытать бабу Клушу.
-А почему вы против того, чтобы Пашка женился?
-Потому что эта Сонька не уважает людей, жадная и хитрая. Родители воры. Так хотелось бы посмотреть на ваше счастье. Держитесь вы друг друга. Пашка выучит тебя, больше некому. Отцу надо новую семью поднимать. Тяжело у меня на груди. Настя не придет на похороны. Там отец будет. Старухи знают, где место облюбовала. В новую яму не кладите, а то молодежь за собой потяну. К маме положите. Дом я Любе оставлю. Будет ей убежищем  от Тольки и  родителей. Пашка далеко. Заступайся за нее. Ты уже тоже вырос.
 А Павел решил медитировать. Он уже понимал, что такое мирт. И с помощью йоги хотел увидеть свое будущее. Еще мальчишкой он бегал в Херсаново, и наблюдал, как медитируют там. Павел сел, поджав под себя ноги. Он закрыл глаза, и стал гудеть. Удивительно, но все завертелось вокруг него. Он сначала будто бы поднялся над землей. Он свободно мог ходить по облакам. Но потом разряд молнии скинул его куда-то в черную бездну. И он видел оружие. Оружие. Он еще ничего не понимал в этом.
Павлу понравилось одно. Он смог выйти в мирт. Пусть мало, что там понял. Он внешний вид оружия он даже зарисовал.
-Да, так и придется ходить в холостяках. Пока я ничего не вижу, — вздохнул он. – Но с простушками покончено. Странно, я ведь, как и Лена, хочу влюбиться. Неужели мне этого не дано? Хочу полюбить. 
32. Сенокос.
 
Ничто так не радует сельчан, как пора сенокоса. Именно эта пора год коровку кормит. Пора тяжелая, но благодатная. Павел косил один. Люба прислала к нему Сашку с едой. В отличие от матери она не забывала о мелочах. Санька остался помогать брату. Вернулись они под вечер. Люба приготовила им баню. Делала она все незаметно.
Как же хорошо было вымыться после тяжелого труда. Уснул Павел, словно провалился в яму. Бах – темнота. Когда Павел проснулся утром, одежда у него была выстирана и проглажена, пуговицы пришиты. Рядом стоял туесок с квасом, яйцами и луком. Когда только Люба успевала, ведь сама работала бригадиром доярок в совхозной кормилице — долине Искорки. И проводила она там по двенадцать часов в день.
Косить Павлу пришлось по два часа в день. Директор не давал ему расслабляться. Павел  ездил в карьер, возил на маосвале песок для стройки.
Через несколько дней Лядовы все же покончили с косьбой. Можно было стоговать и вывозить сено в деревню. Павел взял с собой не только брата, но и Любу. Люба отпросилась с работы до обеда. Исхак Шакирович всегда с пониманием относился к ее заботам. Лучше директора и найти было трудно.
-Сходи за холодненькой водой, — попросил Павел младшего брата.
-У нас чай есть, — сказала Люба. – В термосе.
-Пусть родниковой принесет.
Санька обрадовался поручению, помчался в ближайший овраг.
 Подвяленная трава пьяно пахла. Маленькие твари, не пожелали перейти на соседний участок и возмущенно стрекотали, наблюдая за людьми. От реки тянуло холодом.
 -Начнем? — спросила Люба.
— Еще есть время. Люба, отчего ты не разведешься с Толиком?
— Кому я нужна с ребенком, толстая и бедная. А это все же мужик есть.
-Мне нужна. Хочешь, буду тебе мужем?
-Холодненькая водичка тебе не помешает, чтобы братья делили жену.
-Никто ничего не узнает.
Она была не в состоянии осмыслить происходящего. Он легко оторвал ее от земли и уложил в стожок, развязал проймочки сарафана, оголяя груди. Люба не знала мужских ласк. Павлу стоило лишь слегка погладить и поцеловать ее, как она сломалась. Столько страсти она еще не выплескивала. Ее полные губы хватали его, зубы стучали о зубы. Даже Павел впервые столкнулся с таким бешеным темпераментом. Он тонул в ее теле. Эмоции ослепили их. Они не заметили возвращения Саньки. Тот стоял над ними и курил. Павел повернул голову и обомлел, поднялся и отвесил брату затрещину. - Мал еще, курить. Лучше бы сено греб, — нравоучительно сказал он.
-Час прошел, как услали меня. Я пять рядов убрал. Давайте работать, — поковырял в носу Санька, на всякий случай, отбежав подальше.
Любе хотелось плакать, она одернула сарафанчик и продолжила лежать. - Облака, какие красивые, — сказала она. С Анатолием эта женщина не испытывала ничего похожего. — Сколько я потеряла. Бог не зря создал мужчин.
-Иди еще за водичкой, — попросил брата Павел. Мальчишка был золотым, тут же исчез. Павел успокоил сноху. И они принялись за работу. К вечеру Павел вывез сено, ему пришлось сделать семь ходок. Коровка едой была обеспечена. Половину омета можно было и продать. Траву свалили сзади сеновала. Класть омет сил уже не было. Настя не догадалась истопить баню. Люба же уехала в долину, на вечернюю дойку.
-Пусть мужики на сеновале спят, а я в летнике. Не хочу будить вас. Утром уеду, не ищите меня, — сказала она ночью свекрови.
-На сеновале он свет жечь не будет, — одобрила решение снохи Настя. – И в кого ты такая разумная. Уж точно не в Груню, свет-зарю.
 Люба знала, что Павел прибежит. И он явился. Хотелось спать, но отказаться от его  тела, она была не в силах. Он убежал от нее под утро. Что-то произошло с Любой. Она передала половину закрепленных за ней коров другим женщинам. Люди думали, что она кого-то нашла себе. Нет. Сходит вечером к директору в контору и домой,  утром на уже стойле.
-Ребенок ведь на руках, — решили сельские женщины. – Ах, и в кого она угодила. Настоящий гадкий утенок. Тетушка у нее умница. В нее. – Вердикт женского собрания был единогласным.
Люба жила в летнике с Павлом. Им бы пришлось туго, но их выручал Санька. Он караулил их, будил по утрам, чтобы не опоздали на работу. Настя так и не заметила, что творилось у нее под носом, хоть ей и приходилось доить утром корову Нарядку. Нарядка же лишь лукаво опускала глаза. Она Павла то же не выдавала. Он ей частенько корочку хлеба в рот засовывал.
***
 Баба Клуша  только охала, но помирать не собиралась, цветочки еще лепила. Воду в ведрах ей Санька таскал. Еду она готовила сама. Люба приносила продукты. Однажды Люба ощутила на себе ее цепкий взгляд.
-От кого? — спросила старуха. – Вижу, руками оцепляешься. Платок на плечи набрасываешь.
-От Павла.
— Уж лучше бы от чужого. Рожай. Никому не говори. Поезжай к мужу. И ребенок будет его. Тайну унесу в могилу. Отпросись. Имеешь ты право мужа проведать. Иначе, так и будешь без ребятишек.
 
Любаше повезло. В Москву, за запчастями, ехала машина. Директор надавал ей поручений и отпустил в город-столицу на берега Москвы-реки. Она ехала к Толе впервые. Он жил в спальном районе, на севере города. Шофер довез ее и поехал по своим делам.
Люба стеснялась гор мешков с картошкой. Но москвичи даже не обратили на нее внимания. Она позвонила с автомата мужу и тот явился. Толик занес мешки, поставил чай на плиту. Он ни о чем не спрашивал супругу. В квартире было чисто. Она напоила его самогоном и уложила в постель.
-А что мне делать, если забеременею? — спросила утром. – Можно будет сохранить ребенка. Ведь не молоденькие. Второго надо заводить.
— Мне дети не нужны.
-Тебе тяжело здесь?
-Не тяжелее, чем рядом с родимой матушкой. Против тебя я ничего не имею. Ты очень хорошая жена. Но взять сюда пока не могу. Я на работе сутками. Капусты бы еще привезла, раз на машине.
— Рубленной привезла. Свежая еще не вызрела. К осени привезу. Милиции на базаре подешевле продают. С Федором приезжай к нам. Он же ездит.
-Он учится, а я работаю. За упреками ездить. Начальства хватает.
-Мама спокойная стала.
-Вот и не буду нарушать ее покой. Люба, ты молодец. Потерпи еще немного. Все будет хорошо.
-Мне в деревне нравится. Я уже бригадир. Исхак Шакирович меня ценит. Если еще приеду, то сына привезу.
-Устанет он в дороге. Я ему подарки приготовил. Свитер, ботинки, шапочку к зиме.
-Все по делу. В деревне ничего не купишь. Да, в Обшаровке не лучше. Толя, ты о нас не думай. У нас все хорошо. Бабы шепчутся за спиной, но я внимания не обращаю. Завидуют. Не все в Москве приживаются. А ты смог. Живи.
Встреча с мужем прошла лучше, чем Люба ожидала. Вернувшись, она резко изменилась, перестала спать в летнике. Павлу ничего не объяснила, тот злился. Он ужом вертелся вокруг. А потом она вообще решила жить в долине, как другие доярки, не ездить домой. Люба перестала выбираться в деревню даже на планерки. За ее сыном Степашкой приглядывал Саня.
 Павел покрылся угрями. Его спасло то, что началась уборочная. Любе он был благодарен за то, что вернула интерес к жизни, к острым ощущениям. И он понял, что вернется в столицу. Нечего ему делать в милой деревушке.
 
В августе в Захарьено прикатил Федор. На утренней зорьке, направляясь на рыбалку, Федор столкнулся на реке с румяной девкой. Ее бедра так и колыхались. Это была Катя воспитательница. Она выкупалась в Искорке. Ситцевое платье облегало ее тело. — Здравствуйте, что-то я вас не знаю, — сказал Федор.
-Зато я вас хорошо знаю. Все вы глубоко непорядочны. Пропустите, а то огрею колом.
— А на рыбалку со мной пойти не желаете? Я лодку возьму.
-Рыбалку я люблю. Но не люблю напрасных приставаний, — отчеканила Катя.
Катя гордо прошла мимо. А вечером к ней были засланы сваты: Груняшка и Генашка. Эти сладкоголосые алкоголики любого могли уломать. Катя дала согласие выйти замуж за Федора и уехать в расчудесный городок-пригородок Зеленоград.
 Павел не стал отговаривать друга. Может Федору и требовалась в жены чопорная дура. В конце августа Фомины женили сына. Теперь надо было везти его в Зеленоград. Хусаин взял в совхозе машину. В Москву с ними, к неудовольствию Кати, поехал и Павел. Павел уезжал с ощущением, что больше не вернется на родину, с прежней жизнью покончено. Не зря он ходил по облакам. Мало того, он не утерпел и бегал к Василисе Карповне. И та велела ехать в город. – Ждет тебя великая наука, великая любовь. Только перейди грязь. И она будет. Езжай, езжай в город златокупольный.
Отчего-то Павел, в общем-то современный человек, верил ведьмам. Оттого, что сам имел в себе кровь этих ведьм. Иначе бы в мирт его не впустили бы. Теперь он будет драться за новую жизнь. С остервенением степного волка. По дороге в столицу он дремал, старался, чтобы ему снились эротические сны. И они ему снились. Он вдруг понял, что в них не было пышных  женщин. Его либидо изменилось. Он с интересом прислушался к себе. «Неужели, я стал негодяем. Бедная Любочка, а если ты не сможешь разлюбить меня. О чем я? Она сама прекратила встречи. Москва — разная. Я должен найти свое место. Попрошу у Лены и Ига прощения. Не простят — пусть ходят с гордо поднятой головой». Он вылез из машины у первого московского светофора.
Занятия были еще не скоро. Он радовался свободе, обилию толкающих его людей, жизни. Однако, Павел весь день просидел в общежитии. Оно было пустым. Вечером пошел в город. На Красную площадь он пришел в одиннадцать ночи. Вокруг было пусто. Подсвеченные кремлевские башни, затемненный собор Василия Блаженного, шум движения на проспекте заставили его сердце биться учащенно. Возможно, что души великих еще бродили по грешному городу, и решили обласкать одинокую фигуру. Павлу стало понятно, что такое аура. Он спустился в Александровский парк. Когда-то здесь гуляли члены царской семьи.
-Клянусь, — торжественно сказал он, стоя у вечного огня, — ничто больше не выбьет почву из-под моих ног. Московский зверь- черный олень, я, кажется, полюбил твои жесткие объятия. И я пока не выпущу тебе кишки. Мы еще пообщаемся. Самообольщаться не надо. Ни мне, ни тебе. Я обручаюсь с наукой.
Метро должно было закрыться. Он поспешил.
 33. Второй курс. Сентябрь 1976г.
 
Игорь отказался жить с Лядовым. Комендант подселила к Павлу Илью, паренька с первого курса. Мальчишка занимался самбо. Он был шустреньким, любопытненьким. Илья не любил мыть полы, чистить картошку, по утрам его трудно было поднять с постели. И никто, кроме Лядова, это бы делать не стал. Павел же ежедневно, с большой ловкостью и упорством, приводил его в вертикальное положение. С деньгами у обоих было не то, что плохо, а никак. Разумеется по разным причинам. Им приходилось нажимать на картошку. Ели все, что попадалось под руку. И не толстели.
-Сегодня твоя очередь чистить картошку, — сказал Павел соседу. – Я всю неделю чистил.
— Если я сделаю то, что ты не повторишь, то и на этой неделе не будешь ко мне приставать со своей картошкой, — ответил Илья.
-Интересно, — удивился Лядов. – Думаешь, если ходишь в секцию, то не поколочу тебе?
Илья подпрыгнул до потолка и сел на шпагат. Павел не рискнул повторить трюк, взял нож и пошел на кухню.
-А в городе картошка вкуснее, чем дома, — улыбнулся Павел. Он давно уже не улыбался. — А как бы я мясу лыбился? – спросил он себя. — Зато поем. Полезная сила, еда. Добрым от нее становлюсь. Никого не кусаю.
 Они поели. Маленький Илья не отставал в работе ложкой от крупного соседа. - Знаешь, культурные люди вилкой едят, — заметил первокурсник.
-Эту неделю я картошку почищу, — проворчал Павел, — но потом покажу тебе такое, что  ты не повторишь.
-Я все повторю. Я просто супер-пупер, с боку бантик. Давай сейчас.
Паша сжал руку в кулак, высоко поднял ее и со всей силой ударил по подоконнику. Илья размахнулся, но удар был слабеньким.
— Не считается, — сказал Павел.
-Как ты научился так лупить? Долго тренировался?
-Будешь чистить картошку всю неделю, покажу.
-Буду. Где мой любимый нож? Хорошо, что картошки на три захода осталось. Значитя. три дня и чистить буду.
-Надо бить не костяшками, а кончиками пальцем. Ты заносишь кулак, а на окно опускаются пальцы. Это фокус.
-Что жрать в конце недели будем, фокусник?
-Займем ведро картошки. Потом Федор привезет из деревни. Отдадим. Мне надо устраиваться на работу. Учеба для меня не проблема. Справлюсь. А ты учись. Я буду проверять твои знания. Со мной тебе лучше не шутить. Получишь хоть одну тройку, будешь ходить голодным.
Павел привязался к Илье. Прежние друзья, за исключением Вальера и Захара, его сторонись.
В институте еще шли вводные лекции, поэтому Павел ходил с Ильей в спортзал в секцию дзюдо. Жанна и Мара в институте так и не появились. Никто не знал, куда они делись. Белая и красная роза покинули свои горшочки. Вроде бы и друзей у них было много, но, видно, не достаточно близких.
 Высшую математику у Павла вел Густ. За первую контрольную он поставил Лядову два бала. Все, кто у него списывал, получили отлично. Вся работа была испещрена красными поправками. Внизу работы Густ приписал: «Отсутствует логика мышления».
Павел пожаловался в деканат. — Я не знаю, что мне делать, — сказал он декану.
-Это не первый случай с этим преподавателем. Его ректор побаивается. Он дружит с супругами членов ЦК. Он презирает людей, включая коллег. Будь хитрее. Нельзя ставить будущее в зависимость от человека, любящего калечить судьбы. Не провоцируй его, ходи на занятия, будь собранным. Лучше тебе выиграть математическую олимпиаду. Тогда он вряд ли решится завалить тебя на экзаменах.
-А еще лучше убить его, — вздохнул Павел.
-Будь активнее, за тебя вступятся комсомольцы. Что же сделал не так? Или так?
-Нас поссорила Рита, внучка ректора. Густ повел себя очень странно. Общественной работой заниматься не могу. Я сам оплачиваю учебу, работаю в бригаде  Захара. Мне нужны деньги.
-Вахтершам вечером трудно. Нам дали единицу ночного сторожа. Сто двадцать рублей. Для студента не плохо. И делать ничего не надо. Устраивайся на работу в общежитии, я позвоню коменданту. Придется перебраться на первый этаж. Возьмешь любую мебель из комнаты для гостей. Дежурить на вахте не надо. Будешь выходить на вахту, если тебя позовут.
Павел решил согласиться с предложением декана. Ему было жаль расставаться с Ильей. Тот уезжал на сельхозработы, укладывал рюкзак. Он помог Павлу перейти на первый этаж. Сторожу полагалась служебное помещение. Павел вставил дверной глазок. Это всех привело в шок. К нему и так-то боялись заглянуть лишний раз. На вахту провели сигнализацию. Раньше он хоть смотрел телевизор в холле. Теперь из комнаты выходил лишь при скандалах на вахте. С дежурными он жил дружно. Ни один пьяный теперь не мог хулиганить в общежитии. Павел был скор на расправу. Иногда он подменял вахтерш, когда им надо было отлучиться. В общем-то, он не жалел, что согласился с предложением декана. Получив первый аванс, он смог купить колбасу и хлеб. Съел все сразу. Долго мучился, чтобы еще раз не сбегать в магазин. Но сдержался. Есть ему хотелось все время.
 Под окнами его комнаты стояли лавочки. Их укрывал козырек. Вечерами там собиралось много студентов. Павел иногда выглядывал из окна, перебрасывался парой слов с девочками. Однажды он встретился взглядом со жгучей брюнеткой. Он протянул ей руку. Она не ожидала, что парень легко поднимет ее к себе. Он сработал, как домкрат, зашторил окно и разделся.
-Что обо мне подумают? — наиграно сказала она.
-Уже подумали. Скажешь, что чай со мной пила. Мне надо лишь выплеснуть бешеную энергию. — Девушка поддалась. Он постанывал от удовольствия. Но потом он вдруг успокоился и стал каким-то отстраненным. - Мне нет дело ни до кого, надо садиться за учебники. Я сам знаю, что странный. Но меняться не собираюсь. Тебе надо уйти, — заявил Лядов.
Она гордо подняла голову: — Ты чокнутый. Горе той женщине, которая полюбит тебя. А как у тебя с Насимой?
-Сейчас никак. Я ищу свой новый идеал.
-Вышвыривая дам в форточку, ты его не найдешь.
Девушка сама забралась на подоконник и спрыгнула вниз. Он закрыл форточку и задвинул штору. Несмотря на похолодание, девушки продолжали ходить на лавочку. Козырек защищал от дождя и ветра. Лядов два раза в неделю приглашал кого-нибудь из девушек к себе.
 Однажды в вестибюле он столкнулся с Насимой. Как же она изменилась. Занятия аэробикой позволили ей сбросить лишний вес. Он пошел за ней, след вслед. Она лишь иногда  ночевала в общежитии, а не у тетки. Девушка не успела захлопнуть дверь в комнату. Он прорвался внутрь, сел и стал расстегивать на рубашке пуговицу за пуговицей.
-Садись, — проговорила она, будто бы не замечая, что он уже сидит. Она молила небеса, дать ей силы устоять перед натиском этого человека.
-Садись, садись, — повторил Павел за ней. Он старался загипнотизировать ее голосом. Он учился и этому. Брал специальную медицинскую литературу, а не попурри.
-У меня теперь есть парень, — сказала она. — Фарике.
-Индус?
-Татарин. Бегун на длинные дистанции.
-Пусть я статист, но ты все равно не полюбишь его. Тебя заставляют любить татарина, а ты подсознательно противишься этому. Познакомь нас. Если он мне понравится, то я промолчу о наших  отношениях.
-Прости, меня, гость. Но я сама решаю, что делать. Позволь эту слабость. Не мешай мне жить.
Павел продолжал игру с пуговицами, и Насима ушла.  Он ее уже не любил, но хотел сломить упрямство. «Хватит пасторалей, хватит бульварных романчиков, пора начать с чистого листа. Я злодей. Я приказываю себе быть злодеем. А там посмотрим», — решил он, выходя в коридор.
— Симочка, я ушел, — крикнул он.
-Только верни золотую цепочку, и кусочек туалетного мыла, — ответили ему из читального зала. Оттуда выглянула Муму, Мушка, подружка Вальера, страхолюдина, очкарик с маслянистыми волосами. Она была уникальна. Она плевала на общественное мнение. Жила так, как удобно ей. Одевалась небрежно. Правда, не пила и не курила. А ведь некоторые девушки без «ерша» и есть не садились.
-Можно мы у тебя  посмотрим телевизор, — попросил его вышедший следом Вальер. Парочка и раньше пользовалась комнатой друга. Хозяин даже не уходил, когда они занимались сексом, просто не смотрел на них.
«А если я позаимствую ее у Вальера. Не думаю, что ему будет жалко мартышку. Ему лишь бы дырка была. А я попробую преобразить ее. Свожу в парикмахерскую, куплю туфли. Деньги? Со сберегательной книжки брать нельзя. Ничего, для хорошего дела найду. Разве попробовать грабануть кого-нибудь. Морда слишком запоминающаяся, сразу вычислят», —  размышлял Лядов. – Помниться, Лена говорила, что общество ждет следующую мою подругу. Общество будет в шоке. Муму станет Маргаритой. Паричок выпрошу у Керы. Не хочется возобновлять с парикмахером отношения ».
 Наивные, Мушка и Вальер, они пошли к Лядову. Голенькой девочка была интереснее. Павел наблюдал за ними, потом взял банку вазелина и лег без разрешения прямо поверх Валерки. Тому это не понравилось. Валерка стал дергаться, спихивая друга со своей спины. Павлу же понравилось. Он специально дразнил блондина. Оба испугались этого. Это попахивало гомосексуализмом. Павел убежал на диван и уткнулся в стенку. Ситуация порадовала его новизной. Вальер ушел вместе с Мушкой. Павел ничего не знал о друге.  Вальер исчезал куда-то на выходные и появлялся в понедельник утром. Теперь Павел задумался над этим. У Вальера не было проблем с деньгами. Вальер умел молчать. Он работал курьером у Бороды, возил для него опечатанные пакеты по всей стране. Получал он двести рублей в месяц, плюс расходы на дорогу. Борода возглавлял небольшую группу парней, состоявшую в основном из спортсменов, приехавших в Москву из провинции. Борода давно просил познакомить его с Павлом. Ему был нужен красивый парень – ресторанная приманка, леденец, для старых дур и голубых. Лядов был фактурным, рано повзрослевшим молодым человеком. Откладывать Вальер больше не мог. Борода приказал ему переговорить с другом, разрешил взять Павла с собой в Сочи.
 34. Банда.
 Павел, после ночного приключения, не ждал прихода Вальера. А он пришел.
-Извини за вчерашнее, — сказал ему Павел. — Я немного забылся.
-Хочешь слетать на море? — спросил его Валерий. — Один человек просил отвезти чемодан, заплатит полста. Я повезу что-то очень ценное. Скорее всего, картину. Мне нужна охрана.
-И это все. Больше ничего не скажешь? Читал я в детективах об этих ездках.
-У меня никогда не бывает неприятностей. Я уже второй год так подрабатываю.
-Знаешь, я созрел для чего-то плохого. К тому же ни разу не был на море. Очень хочется. Но ведь тебя-то это затянуло. А чем я лучше? Одним разом дело не кончится. На кого ты трудишься?
-Тружусь? Особо труда поездки не вызывают. Это развлечение. Я тружусь на Бороду. Он заинтересован в тебе. Ему нужен красивый парень, который бы привлекал в ресторанах внимание женщин, и, пусть тебя это не смущает, мужчин.
-За деньги я спать не буду. Хотя мне платила лишь Кера, и немного Лилия Воршина. С остальными я спал бесплатно. Меня смутить невозможно. Надо все обговорить. И потом подумать. Больше ничего мне не скажешь.
-Я ничего не знаю. Я передал предложение. Думай сам. И меня потом не вини. Спасть ни с кем не надо. Людей просто грабят у ресторана.
— Я попробую. Но с условием, что смогу уйти от Бороды в любое время.
-В этом я сомневаюсь. Пойдя на сделку с дьяволом, ты теряешь внутреннюю свободу. Ты повяжешь себя сам.
-Знаю. Город помогает этому. Черный олень давит и давит на меня. И скоро меня не останется совсем. Я стану его шестеренкой.
-Это лишь инсинуации. Смешно, но я считаю, что жизнь даже более греховна, чем мысли.
-Не бойся ада. Там даже огонь призрачен. Там не горит жизнь. Там все мертво. И если есть боль, то к ней привыкнешь. Ад – этот вечный мираж. Да, он вечен.
-И когда всех воскресят, для вечной жизни, ты останешься призраком. Тебе тело не вернут. То есть ты навсегда утрачиваешь жизнь. В этом главное страдание. Я все взвесил. Я не хочу жить вечно. Поэтому и выбрал зло. Я преступник идейный. А не оттого, что мне нужны деньги. Ведь не пугает же тюрьма. Почему должен пугать ад? Ад – это растянутый миг. Думаю, что там можно уйти навсегда. Потушить в себе разум.
-Наивный. В аду люди ждут суда вечности. И после него тебя сотрут. Тебя больше не будет.
-Чего мне и хочется.
-Не верю. А я хочу жить вечно. Но я перешагнул грань. Я бы хотел посмеяться, увидев тех, кто попал в рай. В жизни святых я вижу очень редко. Хотя и вижу. И они, как правило, в чем-то отвергают божественную идею. Наверное, я сужу о них с низменной высоты. Сложную задачу поставил перед собой бог. Где та граница греха и безгрешия? Она так зыбка. На то он и бог. А бог должен быть безучастен.
-Всем, кому он должен, Бог отдал сполна еще при рождении.
Павел никогда не летал на самолете. Он глаз оторвать не мог от иллюминатора. Облака, облака. А потом самолет вдруг пошел на снижение. Всех попросили пристегнуть ремни. Самолет сделал резкий вираж и стал садится. Павел увидел в люк море. Море он то же никогда не видел. –Выходим, прибыли, - сказал ему Вальер.
 В Сочи еще стояла жара. Заканчивался октябрь. Обычно Вальер сразу возвращался, но на этот раз сводил друга к морю. Павел словно в сказке побывал. Он плавал целый день, подставлял все еще теплому солнцу свое тело. Ему не хотелось уезжать из земного рая. Всюду веселые люди, розы, музыка. И шум моряЮ сладкий воздух.
В Москве моросил противный дождь, разве снег не выпал. Вальера понять было можно. Поездка убедила Павла вступить в банду. Сочи было яблоком искусителя, сладким яблоком.
 
Вернувшись с моря, они направились к Бороде. Он жил в соседнем общежитии. Вальер условно постучал в дверь. Их тут же впустили. Комната была затемнена. Люди полулежали на полу, хотя кровати пустовали. Водки не было. Об опасности наркотиков Павел не задумывался, да не представлял ее. Советская пресса не писала об этом. Наркотики распространяли где-то на западе. Павел все же боялся нарушать закон вообще. У Бороды была отвратительная репутация. Он расплатился со своими курьерами, дал им по полсотни. — Ты будешь осыпан деньгами, если будешь работать со мной, — предложил Борода Павлу.
-Я  не знал, что исполнял роль курьера, — ответил Павел. – Мне это не надо.
-Спокойнее стой, не дергайся. Ты не будешь курьером. Ты будешь приманкой, будешь привлекать людей к себе. Они должны будут идти за тобой. Потом ты исчезаешь, а их грабят. Все ясно? Гарантирую кусок в месяц. Это полугодовой заработок обычного трудяги. Ты не будешь творить криминал. Глазки строить законом не запрещается. Доказать что-то будет не реально. Сидел в ресторане, встал и пошел домой. Ничего не видел.
— Не смогу часто отлучаться, дежурю на вахте. Уволится, тоже не могу. Декан обещал помочь с Густом. Густ выкинет меня из института.
-Хочешь, разделаемся с ним? Густ уже всех достал, — предложил Борода.
-Справлюсь сам. Значит, вывести клиента на улицу? Будут и мужчины. Я ненавижу людей нетрадиционной ориентации. Это будет моя месть им. Но я буду работать лишь месяц. На свадьбу хочу накопить. Замену мне ищи уже сейчас.
-Ясно, почему Густа жалеешь.
И Борода тут же получил в лоб. Но он поднялся и извинился перед Лядовым.
-Извинения приняты. Я буду ждать вызовы, — сказал Павел. — Впредь со мной не шути.
-А я и не шутил. Мало ли что говорят про тебя. И тебе придется соблазнять мужчин. Геи очень богаты и трусливы. С ними проще. Бабы орут.
 Всю дорогу домой Павел молчал. Вальер боялся заговорить.
-Ты возишь наркотики, — сказал Павел у входа.
-Вес разный. В основном антиквариат. Читаю газету «Советская милиция». Курьер всегда  в стороне, если не сует нос в багаж. Почему ты согласился? И еще ударил его. Борода – реальный убийца. У тебя все будет хуже. Думаешь, тебя в милиции не вычислят? Не надейся. Борода просил привести тебя. Я привел. Но потом меня не вини. Ты сам принял решение.
-Нужны деньги. А его я не боюсь. Все, больше мы это не обсуждаем.
 
Павел созвонился с Милой Керой. Она сделала для него три парика из натуральных волос. Один рыжий, второй блондинистый и третий черный. Ко всем парикам прилагались усики и даже бородка. Он купил скромные очки с очень маленькими диоптриями.
 Вскоре от Бороды пришел посыльный.  Павел переоделся на улице, в кустах. Его стало не узнать. Он специально прошел мимо знакомых людей. Никто даже не взглянул в его след. Лядова отвезли в «Славянский базар». Павел не понимал, что делать в ста метрах от Красной площади, где полно милиции. Ему быстро нашли работу:  — Борода говорил, что ты леденец, но, в виде исключения,  придется пойти с ночевкой. Она старуха. Любому погоны сорвет. Не рассерди ее. Если понравишься ей, то заработаешь 300 рублей, — сказал ему напарник.
-За 300 рублей я трахнусь даже с мумией, — ответил Лядов. Парень лишь хмыкнул. Он-то видел заказчицу.
 Увидев клиента, Павел остолбенел. Мадам Парькова напоминала алкашку-ханыжку. На голове узбекская тюбетейка, одета в костюм «Аля Крупская». Курила женщина «Беломор» и давно не чистила зубы. От нее исходил старческий запах. Такого экземпляра у Павла еще не было. Он провел с мадам два часа, но не решил ни одной загадки. Мадам не приоткрыла вуали. У женщины была охрана, деньги, и власть. Он не понял, кто она такая.
 На выходные Павла вывезли в «Садко». Кафе считалось местом сбора людей с нетрадиционной ориентацией. Его напарник сидел, как манекен. Павел ел и пил за двоих. – Покури на улице, — приказал ему напарник, — прогуляйся к Большому театру. Работай. Так к тебе не подойдут, думают мы пара.
-Я не курю.
-Тогда поковыряйся в зубах. Работай. За так тебе деньги платить не будут. Ты должен выводить за вечер минимум двух человек. Иначе не окупишься.
Повара в баре были отличные. Павел прикончил графинчик водки, съел мясо по-французски и поднялся. За ним последовал лысенький толстячок. — Иди во двор, там машина, — промямлил он Павлу и побежал вперед. Он все время оглядывался, проверяя, идет ли за ним мальчик. Вскоре толстячок скрылся в темной подворотне. Павел прошел мимо, сделал круг и вернулся за столик.
-Ты на твердой ставке. А мы на сдельщине. Разговаривать можешь лишь со мной. Никогда не суйся в подворотни. Там работают синяки. Вернее ребята они нормальные. Их специально гримируют под отбросы. Вас не должны видеть вместе с ними. Ты слишком заметен. Думаю, что долго не продержишься. Я уже третьего вывожу, — признался напарник. – Не говори Бороде, что разговариваю с тобой. Я не хочу, чтобы вы быстро менялись. Хочется предугадывать поведение напарника. Слушайся меня во всем. И выживешь.
 Павел стал «ремонтником», членом банды, живущей грабежом сексуально озабоченных людей. За полмесяца с его помощью ограбили 30 человек. Павел понимал, что банда имеет от этого очень много. У жертв забирали деньги, часы, золото, дорогую одежду, меха. Вещи сдавали рыночным торговкам. Обращаться в милицию ограбленные боялись. Все они были люди с положением. И они не хотели, чтобы милиция знала об их извращенных желаниях. Павел не сблизился с бандой, четко выполнял указания напарника и страдал от нехватки секса. Он стал ненавидеть подельщиков больше, чем людей, которых грабили.
 Илья пытался выпытать у друга, что с ним происходит. Павел огрызался. Илья постоянно замещал его на вахте, ему там приходилось трудно. В общежитие повадились ходить летуны. Девочек в техническом ВУЗе своим-то не хватало. Их в каждой группе было не больше десяти.
— Наведу порядок, — пообещал Илье Павел. Он поднялся к Вальеру, попросил его передать Бороде, чтобы пока не присылали машину.
-Не боишься? — спросил Вальер.
-Зверей не боюсь. Я боюсь черного человека, сидевшего во мне.
-Хозяин Бороды не знает, что он занялся грабежами. Если рискует, значит, несешь золотые яйца.
-Борода наркоман?
-Нет. Его парни наркоманы. И напарник твой подсел. Борода не отпустит тебя. Ему нужны неконтролируемые шефом средства.
— Видеть никого не могу. Летчики обнаглели. Илья милицию вчера вызывал.
-Борода отдал распоряжение споить тебя или приучить к наркоте. Мне твой напарник шепнул. Тогда ты просядешь под Бороду. Наркотики держат.
-Я сам чувствую, что спиваюсь, на халяву пить не тяжело. У него есть оружие? — спросил Павел.
-Да. Я тебе помочь не смогу. Он мне нужен. Скука смертная таскать мешки с солью и задыхаться от цемента. Окончу институт, куплю кооперативную квартиру, не в Москве, так в Архангельске.
-Между деньгами и наукой я выбираю второе.
Павел занялся наведением порядка в общежитии. Ему выделили милиционера. Летчики стали шелковыми, ни одной потасовки. — Знаю твоего брата, — сказал Лядову милиционер. — Видел три дня назад. К ним поступило словесное описание бандита. Анатолий передал, чтобы ты поостерегся. Ты в розыске. Все понятно?
— Есть какие-нибудь предположения? – спросил Павел.
-Не знаю. Но ты думай, что делать.
 Лядов все бросил и сам пошел к Бороде. Тот перевязывал окровавленного паренька. — Оставь нас на пару минут, — попросил Павел раненого. Тот ушел курить. — Кто-то заявил на меня в милицию. Появилось мое словесное описание. Мне мент сказал, дежурю с ним в общежитии.
-И ты пришел ко мне?
-Мент будет молчать. Дашь 600 рублей на закрытие его пасти. Это не большая сумма. Я заработал  больше.
-Ты не заработал и гроша. Деньги делают в подворотне. Думаешь, я не несу затраты.
-Без денег не выпутаюсь. Стукнули. Думай кто.
-До твоего появления этого не было.
-Меня еще не взяли, и не возьмут. Поплатился из-за внешности. И парики не очень помогают.
-Если узнаю, что работал на ментов, то зарежу, — пообещал Борода.
-Успею оторвать тебе башку, — пообещал Павел.
-Хватит, уходи. Я отпускаю тебя. Получи восемьсот. Это окончательный расчет. Про меня забудь, — отсчитал Борода деньги.
Павел ни чуть не жалел, что связался с бандой. Его это немного развлекло.
-Впредь буду осторожнее и мудрее, — решил он. – Безнаказанность расслабляет.
Но черный человек в мальчишке торжествовал, приплясывал и зверь Москвы- черный олень. – Я проглотил тебя, проглотил. И тебе не выбраться из моего брюха. Так и разложишься там на составляющие.
35. Пьянство.
Кто-то зловещий шептал совсем недалеко от  уха Лядова. Павел ясно слышал этот шепот. Мирт сам нес ему эту информацию. – А ведь это шестое чувство человека, — удивлялся мальчишка своим способностям. – Я чувствую чужие помыслы.
Но это уже были не помыслы. Чернота шептала вполне конкретное заклинание. – Хмель и вино подступись к Павлу из темных лесов, где люди не ходят и кони не бродят, и птица не летает. Хмель и вино входи в Павла, как в быструю воду, влетай в него, как буйный ветер, который по дальности ходите, привяжись хмель к лихому Павлу, к тому привяжись, который добра не сделает, на веки веков привяжись и сведи его в темную могилу.
И это жесткое проклятие Павел слышал три утра подряд, на самой заре. И он видел черные свечи, стоявшие на церковных огарках, и икону святого Павла, перевернутую вверх ногами с перевернутым крестом на обратной стороне.
Павлу стало жутко. А он уже решил открыть новую страничку в своей жизни. В субботу милиционер ждал его у входа. — Могу обеспечить тебе прикрытие, — сказал он, — снабдить информацией.
-За мной ничего нет. Я похож на кого-то и только. Все время на виду. Здесь общежитие. Держи хотя бы сто рублей, за то, чтобы меня не дернули.
Павел протянул деньги, и милиционер их взял. -  Скажи спасибо, что брата знаю. А то бы деньги взял и сдал бы, — усмехнулся мужик.
-Сегодня уже ничего не случится, — сказал ему Павел. — Буду отдыхать. Прощайте.
-А я посижу на вахте.
 Но отдыхать Лядов не собирался. Он прошел к Вальеру. Им надо было переговорить.
— Борода отпустил меня, — сказал Лядов другу. — Он возникал, но договорились. Преступный хлеб тяжел. Приходится общаться с подонками. С Захаром меньше зарабатывал, но спал спокойно.
Вальер проводил друга до первого этажа и пошел в соседнее общежитие. Деньги, получаемые от Бороды, Вальера не тяготили. О Лядове они не обмолвились.
— Летишь в Ленинград, — сказал Борода. — Назад «Стрелой». Если заподозрю, что суешь нос в багаж, смерть.
-Челноки не балуют этим. И их не трогают.
— Их убирают первыми, — оттопырил губу Борода. -  Они свидетели.
 Было бы лучше, если бы Павел занялся обычными делами. Но их не было. Читать парень не мог. Он решил отметить разрыв с бандой, пошел на вахту и взял две бутылки. Вальера в комнате не оказалось. Один Павел еще не пил, свернул купол бутылки и налил полный стакан. Теплая волна пробежала по телу, обожгла желудок. Он сел на подоконник. Ему помахали девочки. Он грустно улыбнулся и вернулся к столу. Пил все воскресенье. В понедельник поплелся на лекции. Пришел он рано, взял мел и крупными буквами написал на доске:
» Густ — ЛОХ». Аккуратно вытер руки и сел на заднюю парту. Аудитория стала наполняться. Явился Густ, стер надпись и начал читать лекцию. Павел сидел, не воспринимая слова, потом встал и пошел на выход. За спиной зашушукались. За ним вышла Насима. — Паша, не ожидала, что сломаешься. Зачем ты сделал эту надпись? Все забыто. Ты вновь злишь его, — сказала она.
-Густ ничего не забывает. Я пью из-за того, что отвергла меня, — решил приврать Павел.
-Не приплетай меня. Сегодня перед твоим окном будет сидеть Рита. Пригласи ее, будь ласковей. Рита поможет тебе во всем, если простит. Я стала членом комитета комсомола. Формируют зимний стройотряд. Его возглавит  Захар. Но против него началась кампания. Он же исключен из комсомола. Никто не знает за что. Скорее всего, за разгрузки цемента. Тебе надо выдвинуть себя. Захара возьмешь мастером. Ты сумел навести порядок в общежитии, неплохо работал на морковке. Где-то ты соображаешь. Экзамены будите сдавать досрочно. И не Густу. Ты пройдешь его барьер. Ты самый талантливый из нас. Если бы  не пил. Думай об аспирантуре. Павел, я бы хотела взять тебя с собой в Казань. Ты бы понял меня, оценил татарскую культуру. Она умирает. Все, я вернусь на лекцию.
-Спасибо, глупенькая. Я ценю твою поддержку. И подумаю. Думаю, что месяц на формирование нового отряда дадут. Я пойду спать.
Проходя мимо вахты, Павел купил шесть бутылок водки и запил. Вахтерша однажды вызвала его. Он с трудом уладил конфликт, вновь купил водки. Насима несколько раз стучалась к Лядову. Он не открыл. Лена грозилась вызвать мать. Ему надо было выходить из запоя. Он принял душ. Хотел вылить водку, но спрятал в тумбочку. — Я  давал клятву, — корил он себя. — Надо бросать пить. Сам я вряд ли смогу сделать отворот. Он ведь какой-то простой. Надо просто очень хотеть.
Уже вступала в силу зима. Но на лавочке еще собирались студенты. Павел решил проветрить комнату. Пахло перегаром. Холодный воздух заструился в комнату тяжелыми пластами. На лавочке сидели две девушки, одна из них Рита. — Кто это? — спросила ее вторая девушка.
-Верочка, не задирай голову, а то еще плюнет в рот, — сказала Рита.
-Это твой злополучный Чайник? Давно я хотела попить чайку.
-Он не мой, — ответила Рита.
-Я не ее, — подтвердил Павел. — Чаю нет, перешел на водку, но могу найти  вино.
-Ты не шутишь? — удивилась Рита.
— Сейчас мне тебя никто не навязывает. Рита, ты прости меня. Просто пришла ко мне не в тот день и час. Я не знал, что Игорь торгует моим телом. И узнал. И тут ты пришла.
-Ясненько.
Павел затянул девушек к себе. Они сняли курточки и чинно сели, наслаждаясь теплом. Павел открыл бутылку «Монастырской избы», налил, а сам ушел в ванную, побрился, умылся. Вернувшись, он сел на стол, поджал ноги и стал сбрасывать одежду, через себя.
-Здоровый член в мужике не главное, — сказала Рита.
-Что же акцентируешь на этом внимание, — невинно заметила Верочка.
-Уходим, — сказала Рита. – Павел, все было на уровне. Спасибо за вино и стриптиз.
— Я остаюсь, — не поддержала ее подруга. Она отставила бокал и подошла к Павлу. У Павла уши в разные стороны поехали от удовольствия. Он  попал в свою стихию. Он сгреб их обоих в охапку и положил на диван, ужом крутился между ними. Они не спали всю ночь. У всех выступили круги под глазами.
— Как ты будешь сидеть на лекции? — спросила Рита.
-Я бросил ходить на них, все равно Густ сживет со света. Дело вовсе не в тебе. У нас с ним личные счеты. Неделю уже гуляю. Я могу двое суток активно не спать. А может и больше, — похвалился он.
-Нам пора, — охладила его пыл Верочка.
-Она права, — поддержала ее подруга. — Придется прыгать в окно. Тетя Капа с дедом в одном подъезде живет. Кстати, дед заступался за тебя.
-Знаю. Я ему нравлюсь. Он ведь плохо знает студентов, а меня знает.
 День Павел проспал, потом пошел за водкой. На вахте ему бутылку не дали.
-Хватит, Павел, хватит, — назидательно сказала ему тетя Капа. – Хороший ты парень, а спился. Подумай, ты же мужчина. Кто-то наворожил на тебя на водку. И пока ты ее пьешь, то ничего хорошего в твоей жизни не будет.
-Знаю. Фомина устроила вам разнос? Я больше вас подставлять не буду. Буду брать водку в магазине.
Лядов поднялся к Вальеру. Они поехали пьянствовать в «Валдай». В ресторане было многолюдно. Они устроились в тени.
-Павел, я знаю, почему мечешься, — сказал Вальер. — Заведи постоянную подругу. И секса между вами быть не должно. Лучше, если она будет несовершеннолетней.
-Зима на дворе. Не нацелуешься по подворотням. И мало мне поцелуев. Я мужик. Я не знаю, как выбираться из ситуации. Вроде бы и от Бороды ушел. А к себе не вернулся.
-Бросай пить.
-И это знаю. Но ничего поделать с собой не могу. Поехали домой.
Павел даже одевался очень долго. Никак не мог попасть в рукава куртки. Вальер печально улыбался этому. –Песец, — только и сказал он.
36. Первая любовь.
 На такси денег у парней не осталось. Они пошли на остановку. Белобрысая девчонка, стоявшая там, покосилась на них и достала огромное яблоко. Хруст разнесся на всю улицу. — Это то, что надо. В классе седьмом учится, — зашептал Вальер. Он помахал крошке и спросил ее имя.
-Нелли, — непринужденно ответила девочка. Это была подруга Люды Степановой. Она готовилась к конкурсу бальных танцев и припозднилась. Обычно ребята-танцоры провожали ее, но на этот раз пришлось идти одной.
-Дай куснуть, — попросил Павел и, как бы невзначай, дотронулся до нее.
Она перестала грызть яблоко и с вызовом заявила: — Подержись, раз больше не за кого. — И они рассмеялись. Она доела яблок и сунула огрызок парню в рот. Подошел автобус. Она впрыгнула в него. Нелли боялась пьяных, села не на свой маршрут, лишь бы уехать. Павел осознал, что всегда обращает внимание на женщин старше. Но ведь жениться-то ему придется на такой крохе.
 На другой день Павел пошел на лекции, а вечером на Калининский проспект. Он ждал два часа. Нелли сопровождали два парня. Она узнала Павла и приветливо кивнула ему, попросила друзей возвращаться. Павел был трезв. Она уже не боялась его. Они разговорились, пропустили несколько троллейбусов.  - Я бываю здесь три раза в неделю, скоро конкурс. Обычно  заканчиваю раньше, — сказала девочка.
-Я живу в общежитии политеха. Приезжай в гости в воскресенье, посидим в кафе. Обещаешь? — спросил Павел.
-Подходи сюда, меня некому провожать, а здесь всюду рестораны. Я боюсь.
 В воскресенье Павел ездил Нелли на конкурс бальных танцев. Потом она затащила его в филармонию. Помня походы с Лилией, он шел с неохотой, думал, уснет в первом отделении. Но ошибся. Музыка пленила его. Он сопереживал ей. Когда они вышли, то он поцеловал Нелли. Она рассердилась. Два дня не приходила. Но потом ее снежок ударил в окошечко комнаты Лядова. Она сама нашла его. Во всех общежитиях Павла знали.  Они пошли гулять. Нелли не вписывалась в образ подруги прожигателя жизни. Она была не просто объектом внимания пресытившегося самца. Она стала его первой любовью. И он осознавал это. Это поняли и друзья. Он подобрел, казался большим плюшевым медвежонком, иногда лезшим целоваться.
Середина Москвы-реки еще не замерзла, не смотря морозы. Павел расстегнул куртку и впусти девочку к себе за пазуху.
-У тебя уже были женщины? — серьезно спросила она.
-Бы!
-А почему тратишь время на меня?
-Неужели не понимаешь? Холодно?
Он взял ее пальчики и стал дуть на них, поцеловал в нос. Она не возражала. Он остановил такси и увез ее в общежитие. Там достал конфеты, вскипятил чайник. Себе налил коньяка. Смешанный с кипятком алкоголь моментально разлился по крови. Нелли пила чай, разрумянилась. Он же суровел. Он понял, что идиот. Он стал целовать ее с прицелом на соблазн, даже не раздел. Нелли думала, что медвежонок шутит. А он все делал молчком, только вздыхал тяжко. Ее охватил ужас. Она на минуту потеряла сознание. Но коитус был совершен.
-Нелли, малышка, прости меня. Я влюбился. Я это сделал, чтобы ты привязалась ко мне, — заплетающимся языком промямлил он.
-Ты поторопился? Зачем?
— Если ты не будешь моей женой, то смысл жизни теряется. Я люблю тебя.
-Ты пренебрег мной, как личностью, ты все испортил. Не хочу больше видеть тебя. Никогда. Намочи мне полотенце. Я протру лицо.
 Он пошел в ванную, сунул голову под кран. Когда вернулся, Нелли не было. Он побежал за ней, метался между станцией метро и остановкой. Он не знал, где она живет, ни разу не провожал ее до дома.  Волосы стали превращаться в сосульки. Он наткнулся на Риту, сидевшую в своей машине. Он упал ей в колени и расплакался.
— Я потерял ее, — проскулил он.
-Она уехала на такси. И правильно сделала, предвидела развязку. Первая любовь проходит. Ей не удержать тебя, не хватило бы опыта. Физиологически девочка не готова к сексуальной жизни.
-Она уже не ребенок. Зачем я сделал это. Как мне плохо. Пожалей меня, Рита.
-Ты меня развеселил. Иди домой, а то простынешь. Тогда точно ничего не будет. Давай, привезу Верочку Холстову. Она лишь на два года старше белобрысой.
 Он купил бутылку водки и вина. Выпил все и сел на проезжей части. Мчащаяся машина резко затормозила и остановилась у самых его ног. За рулем сидела Лилия Воршина. Она узнала Павла, вышла и затащила его в машину.
— Ты пьешь? Куда тебя везти? В общежитие? Или живешь у кого? — Он ее не видел и не слышал. Она подвезла его к дверям общежития, но он и не думал выходить.
— Выметайся, — не выдержала она. — Ты слишком мясной, чтобы таскать тебя. — Лилия немного подождала и повезла его к себе. Он сам поднялся по лестнице. Она запихала его под душ, чтобы отогрелся, напоила горячим компотом из сухофруктов.
-Лилия, я влюбился. Она была девчонкой. И я сделал ужасную вещь. Она убежала.
-Если нужен, то вернется. А если нет, то искать не стоит. Знаешь, я теперь живу в другом месте. Вышла все же за академика Горна, Ивана Кузьмича. Мой прежний муж утонул. Я даже работаю. Дорожу новым положением. Академик сейчас на Байконуре. Детей отправил к бабушке. Можешь остаться с ночевкой. Отогреешься. Какие же вы мужчины ранимые.  Если бы мы плакала по каждому сердечному делу, то род человеческий прекратился бы.
 В свои тридцать с лишним лет Лилия была очаровательна, запросто прогибалась на мост и выдерживала натиск полного сил парня. Она старалась помочь ему забыться, но утром сказала, что влюблена в академика. – Все Павел. Больше мы никогда не встретимся. Я теперь живу очень правильно. Я филолог, работаю корректором. Надумаешь писать книгу — обращайся. Мне придется играть роль супруги. Академик – гарант моего покоя. Но главное не в этом.
-Ты поступаешь мудро, — сказал ей Павел. — Возраст не должен страшить. Хотел бы быть на тебя похожим. С тобой надо быть не богатым, а умным.
Лилия довезла парня до института. У входа его ждала Насима. Она кинулась к нему: — Быстрее, ищу тебя второй день. Захар отказался возглавить отряд и рекомендовал тебя. Сейчас начнется заседание комитета. Будут обсуждать новые кандидатуры на должность командира зимнего отряда.
 Насима потащила друга на второй этаж. Заседание уже началось. Она втолкнула Лядова. Достойной альтернативной кандидатуры не нашли. В результате голосования Лядов прошел единогласно. Он сдал экзамены по высшей математике и математическому программированию. Сдача остальных экзаменов превратилось в формальность. Выезд отряда был еще не скоро. Делать было нечего, и он решил запить, последний раз. Павел пропил все имеющиеся у него в наличности деньги. Пил один и соображал слабо. Воспользовавшись его запоем, в общежитие вновь повадились ходить летуны. Вахтерша вызвала Лядова. Он вышел в фойе, прошел не шатаясь. На улице уперся руками в угол здания. Он увидел машину Риты. Она сидела в  излюбленной позе, свесив ноги. На ней была белая шубка и шаль- паутинка. Рядом был Серж, парень с дизайнерского факультета. Именно ему проиграл Павел лыжные гонки, в начале декабря.
-Рита, пойдем ко мне, — попросил Павел.
-Ты видел себя в зеркале? От тебя воняет, как из тухлой бочки, — ответила девушка.
Из дверей общежития вылетел Вальер. Его выкинули из фойе. Драка моментально переместилась на улицу. Вновь дрались с летунами. Павел схватил двоих чужих и придавил к стене. Они стали задыхаться. Им попытались помочь, но бесполезно. Павел душил их и отбивался ногами.
-Пусти их, — закричала Рита. Он опомнился и разжал руки. Парни рухнули на снег. Им стали вентилировать легкие и трясти за ноги.
-Хотите драться, ищите другое место, — сказал сгрудившимся летунам Павел. — Если дадите слово, что будите вести себя нормально, то никто вас не тронет. Есть педагогический, медицинский, где девочек полно. Что вас к нам тянет?
-А ваши девчонки в технике разбираются, - сказал один из будущих летчиков. —  С ними есть о чем поговорить.
-Ни фига ни в чем они не разбираются. Зубрешкой свое берут, - ответил летуну Павел.
 Вальер сбегал за Ильей. Илью, как и Павла, все уважали.  Драка прекратилась. Павел зашел в сугроб, упал в него лицом. Вальер попытался вытащить его, но получил кулаком в скулу. Павла стало ломать. Лишь Илья был  в состоянии скрутить его. На помощь ему вышла Рита. Она позвала с собой Сержа. Тот резко встряхнул Лядова и взвалил на плечо.
— Показывай куда, — крикнул он Илье.
 Павла принесли в его комнату, уложили на кровать, закутали в теплое одеяло. Прибежала Лена Фомина.
— Он спивается, — сказала она, — если не спился.
Серж не стал церемониться, вновь сгрудил парня, отнес в ванну и запихал ему пальцы в рот. Павла вырвало. Его взгляд обрел смысл. — Я сам, — сказал он, — включи воду.
Серж помог ему и оставил одного. - Токсикоз, — сказал он Рите. — Подсунули суррогат. Капельницу бы.
-Или клизму литра на три, — горько пошутила Лена. Она забралась в тумбочку, вытащила остатки водки и вылила в унитаз. Павел вышел из ванной. У него закатились глаза. Лена кинулась к нему, уложила кровать и стала массажировать скулы. Илья притащил чай. Павлу разжали рот и влили в него жидкость. Ему стало лучше.
— Погибнешь, — сказала Лена. — Ведь тебе есть, чем жить, ты наполнен желаниями. Пьют от внутренней пустоты. Да, это не твой мир, но ищи свой участок, клочок, островок. Мир достаточно разнообразен.
-Зверь пока берет верх. Но он не на того напал. Выкарабкаюсь, — упрямо сказал Лядов. — Уходите, протрезвел, хочу побыть один.
-Я буду на вахте, крикнешь, если будет плохо, — попросил Илья. — Дверь не закрывай, выбью. И вставлять будешь сам.
 Павел остался один, взял книгу. Буквы поплыли перед глазами. Он вновь потерял сознание. Вернулась Лена, принесла нашатырь, дала ему нюхнуть. Потом капнула три капли в воду и дала ему выпить. Он опомнился, махнул ей рукой. Она проветрила комнату и легла на диван. Так и проспала всю ночь. Утром Павел стал куда-то собираться. Лена вопросительно смотрела на него.
— Я в больницу, — сказал он. — Иди на занятия. Все будет хорошо.
Он пошел к наркологу. Врач долго ощупывал его, стал расспрашивать об образе жизни.
-Тебе нечего делать у меня. Алкогольная зависимость не сформировалась, — заключил он. — Печень здоровая. Поголодай три дня. Захочется приложиться к спиртному, завари ромашковый чай. Это снимает алкогольную зависимость. Ромашка замещает созданные алкоголем связи.
-Я попробую. Мне был нужен психологический толчок. Брошу пить на всю оставшуюся жизнь, — сказал Павел. – Причиняю людям одну боль. Никто не вспомнил о моем дне рождения. Я валялся пьяным.
-Если будет трудно, то применим терапию. Сейчас и лекарства есть. Можно и гипноз попробовать. И кодирование.
Врач умалчивал, что борьба с голодом приглушает желание пить.
Павел пошел на рынок, купил на последний рубль пучок ромашки. Он зашел в сберкассу, снял немного денег, купил меду и лыжи. Он начал голодать, посещал парилку. Вечерами к нему заходили Илья и Серж. Они катались на лыжах. Организм Павла болезненно отзывался на перемены, просил водки. Он устоял. Павел стал спать здоровым сном. Очень тяжело давалось голодание, ромашка вначале казалась противной. Потом он привык. Она ему стала нравиться. Он поверил в свои силы. Надо было ехать в Гагарин, готовить лагерь для проживания бойцов стройотряда. Москва утомила его. Ему нужен был отдых. И он еще не знал, как трудно ему придется под Смоленском.
 Однажды к нему зашла Рита. Она была скептиком и не верила, что Лядов выберется из запоя.
-Что же Верочку не привезешь? — спросил он.
-Чтобы ты вновь впал в депрессию. У нее отвратительный характер. Паша, не общайся с женщинами, сделай перерыв.
-Это нельзя, то нельзя. Я не бегемот, который рисует козе качан, зайцу морковь, волку колбасу. Не слышал, чтобы секс кому-то повредил.
-Малыш, запах брожения еще не ушел из твоего рта. Я не о тебе забочусь, а о твоих подругах. Верочке Холстовой этот запах не понравится.
-Неужели ромашка заменит и женщин, — погрустнел Паша. – Все прекрасно. Уеду в маленький город. Там я и подумаю. Рита, спасибо тебе. Ведь ты оказалась моим спасителем. А могла бы попрыгать на моем трупе. Я твой должник на всю оставшуюся жизнь.
-Ты не плохой. Хорошо бы было, если бы больше никогда не пил.
 Павел попытался искать Нелли. На остановке он приклеил записку. «Нелли, прости. Я всегда буду ждать и любить тебя. Павел».
 Его надежды не сбылись. Девочка не появилась. Московский зверь слопал эту девочку. Да, едва не задушил и самого Лядова. Павел решил выбираться из его брюха, встать в стороне от черной жуткой шкуры, стать лишь наблюдателем великой охоты черного оленя за душами.
-Почему зимой нет радуги. Хочу видеть радугу, — сказал Павел себе.  — Я погублю всех, кто будет рядом со мной. Мне лучше быть одному. Не смогу. Не смогу. Не хныкать.
 И ночью Павлу приснилась радуга. На ней стояла Нелли. Он шагнул на разноцветные полосы и пошел вверх. А потом он соскользнул вниз. Он пытался подняться на радугу несколько раз. Но так и не смог. Он долго размышлял над сном. Но трактовать его не смог.
 37. Гагарин. Январь 1977г.
 Отпраздновав Новый год, Павел один выехал в город Гагарин. Надо было подготовить лагерь для проживания парней. Но выезд самого отряда задерживался. Ректорат долго не мог определиться, кого из преподавателей послать туда со студентами. В дело вмешался областной комитет комсомола. Комиссаром отряда назначили Хохленка,  и через неделю ребят выпустили в Смоленск.
Разместили москвичей в бездействующем клубе стройтреста. Вечером лидеры отряда собрались вместе и распределили между собой обязанности. Командир — Лядов должен был отвечать за быт, связь с заказчиком и снабжение, мастер — Захар за строительные работы, комиссар за отдых, отчетность, спортивную жизнь.
Павел поселился с Сержем, другом Риты, в библиотеке, раскатав матрацы прямо на полке.
Завтракали и ужинали в лагере, обедали  в городской столовой. Работа пошла, но так продолжалось лишь пять дней. Ректорат наконец-то прислал преподавателя. Им оказался Франц Густ. Его недолюбливал ни один Лядов, а абсолютно все. Отдуваться пришлось Хохленку. Он поводил преподавателя по лагерю, по стройке. Густ остался недоволен организацией работы, позвонил в Москву. Из штаба линейного отряда пришла телеграмма о временном освобождении Лядова от должности командира. Его обязанности распределили между Захаром и Хохленком. Самому Лядову поручили кухню. Он вел себя сдержанно. Утром подал горелый, пересоленный картофель. Ребята уехали на стройку голодными. А он взял кучу книг и забрался на полку. В обязанности повара входила охрана лагеря. Захар договорился с начальником стройтреста о поставке блоков. Хохленок, руководствуясь новой телеграммой из линейного отряда, увел ребят на лекцию по технике безопасности. Блоки увезли на соседнюю площадку. Захар не думал, что Хохленок будет мешать ребятам. Все они приехали зарабатывать деньги, включая и особо идейных товарищей. Идеи социализма плыли на особом красивом корабле, а быт на другом, неказистом, но более крепком. На другой день Густ увел людей на собрание, заявив, что отсутствующие будут отчислены, со всеми вытекающими последствиями. На собрании речь шла о внедрении научной организации труда. Бетон провезли мимо ребят. Стройка встала. Захар зажал Густа в уголке.  — Ты понимаешь, что мешаешь работать? — спросил он. — Я разделаюсь с тобой по-своему, не бросаю пустых угроз.
-Вы сюда приехали приобщаться к делу великих строителей коммунизма, — цинично ответил преподаватель. – Вот и приобщайся. Жизнь жесткая вещь. Готовиться к ее реалиям надо сейчас. Скоро попадете на производство. Тогда и поймете, что такое наше великое общество. И главное здесь – умение понравиться начальству, правильно отчитаться. А ты мне не нравишься.
Физической расправы Густ не боялся, если  он уступал Захару в силе, то превосходил технически. Ему и не такие грозили. Единственным человеком, о которого он поломал один из ядовитых зубов, был Лядов.
— Надевай каску, а то кирпич упадет. Маменькиных сынков, которых привык крутить в Москве, здесь нет. Даю сутки. Я-то жизнь знаю. А ты нет. Это в Москве ты что-то, когда надо принять экзамены, здесь ничтожество. Это там ты захочешь, поставишь два, пять, а мы от тебя не зависим. Тебя не уважают даже коллеги, — сказал Захар. — И о каком вышестоящем начальстве ты говоришь? Думаешь, тебя уважают те же жены партийных боссов. Ты для них земля, как и все мы, лишь коленопреклоненный проситель. С этим и живи. Пока живи. Ты ни здесь, ни там. Без растяжки такого не вынесешь.
-Я сообщу в милицию об угрозе.
-Я не угрожал. Я просил. На стройку положено ходить в каске. И если кто-то будет нарушать технику безопасности, то и результат будет на лице. И я молчать не буду. Ты чуть не угробил бетон, остановил работы. Я сообщу об этом  в горком партии, а лучше в прокуратуру. И тебя вызовут в прокуратуру. Там и будешь про социализм рассказывать. Вредитель.
-С нашей системой бороться невозможно.
-Я не дурак, чтобы бороться с абстрактными вещами. Буду бороться с тобой.
— Лядов ведет себя тихо, и ты заткнешься.
-Он умнее. А я не привык тянуть время. Мне нужны деньги, деньги. Здесь и сейчас. Грабителям в подворотне бью морду. А ты залез в мой карман. Ты один. И этим все сказано. Хищники всегда убивают одиночек, а потом слабых в стаде.
 Захар пообедал, натер подмышку солью и сходил в медпункт, взял там листок нетрудоспособности, и притворился больным. Он остался в лагере. Лядов читал, а ему не читалось. Захар извертелся, видя, что на него не обращают внимания.
— Павел, давай поговорим. Ребята мерзнут, заработка нет. Они поехали сюда, доверившись не тебе, а мне. Ты сложил руки. Это недостойное поведение. Давай объединимся.
-Подождем денек. Густ загонит себя в угол сам, — спокойно ответил Лядов.
-Времени жаль. Если ты не поддержишь меня, то уйду в другой отряд. Меня все знают. И примут.
-Доверься мне. Он возненавидит тот день, когда связался со мной. Пошли играть в хоккей. Погода прекрасная. Нам потребуется круговая порука. Я поймал мышь. Сегодня нажарю мяса и закапаю ему в тарелку.
-Детский сад. Он слопает мышь из вредности. С ним надо бороться бюрократическими методами.
-Разумеется. И бюрократическими в числе других.
 Ребята со стройки приехали издерганными. Ужин же был отменным. Мышь погибла напрасно. Густ к еде не притронулся, отставил тарелку в сторону. Он сидел и щелкал пальцами. Он искал слабое звено среди студентов. Но он их плохо знал, даже Хохленка. Павел поставил его тарелку в холодильник.
-Все равно сожрешь, — проворчал он. — Деньги мы не зарабатываем. Еду придется разогревать, — добавил он погромче. — Что за преподавателя нам прислали. Недобитый при Сталине враг трудового народа. Немецкий шпион.
 Захар переговорил с Хохленком. Вечером комиссар решил пообщаться с Густом. Он понимал, что за развал стройотряда спросят и с него. А это отразится на его карьере. Хохленок собирался оставаться в институте, преподавать. Теперь он был зажат между двух огней. Хохленок увел преподавателя в поле. Хотел поговорить с ним наедине. Захар, в это время, вылил в постель Густа два ведра воды. Он хоть и осудил методы Лядова, но с удовольствием устроил «фашисту» мелкую смерть.
Утром студенты на стройку не вышли, сказались заразными больными. Павел приготовил завтрак. Густ получил вчерашнюю картошку. Мышка лежала прямо на виду. Густ выпил лишь кофе с бутербродом. Все кашляли, одобряя горькую судьбу серой мышки.
— Сегодня на работу можете не ходить, — сказал Густ и уехал. Он вылез из автобуса в центре города, решил купить продукты, боясь есть еду, приготовленную Лядовым. Он вернулся в лагерь незаметно. Больные студенты резвились. Густ выкинул тарелку с мышью на помойку, заварил чай покрепче, выпил бутылку вина и заснул. Он не обольщался, но у него стали открываться глаза. Он раньше и не представлял, до какой степени его ненавидят студенты, думал, что все его ценят за его знания, за принципиальность. А великие знания никому не были нужны, как и высшая математика. В жизни его формулы не имели применения. Он решил спровоцировать Лядова на хулиганский поступок и добиться исключения из института.
 Вечером Хохленок организовал бойцам вылазку на танцы. Лядов остался за сторожа. В пустом помещении было жутко. Неожиданно к нему вошел Серж. Павел даже вздрогнул, думая, что один в лагере. - Я не поехал. Мне там будет не интересно. Не люблю грудастых деревенских девочек. Густ, ждет тебя, — сообщил Сергей.
Павел свел брови, поднялся с полки: — Боже мой, Серега, мы же договаривались бойкотировать его. Неужели ты с ним?
-Есть немного. И хватит об этом.
-У меня башка пошла квадратом. Я не могу этого понять. Захотелось в лесную сторожку, к которой занесены все пути.
-Это инферно.
-Ведь и вектор динамики направлен не только в сторону прогресса. Инферно — это стабильность. Все стремится к покою. В итоге и рай – инферно. Поэтому и не боюсь бога. Я выслушаю Густа, и не больше. Непонятно, что ему от меня надо. Наивный он. Думает, что его еще кто-то боится.
 Преподаватель ждал Лядова. На столе стояла водка, закуска. Павла чуть не вырвало. Он не переносил даже запаха спиртного.  Серж подтолкнул его в комнату. Павел сел.
-Долго будешь меня избегать? — спросил Густ. — Ты же умница, хоть и вяжешься со жлобами, типа Захара. Как в тебе это сочетается? Что же такой дерганный? Давай поговорим. Я хочу понять тебя.
-Добейся того, чтобы я вновь стал командиром. И сиди тихо, не лезь в дела. Ты смешишь людей, — как можно спокойнее ответил Лядов.
-Уже готов приказ о назначении командиром отряда Хохленка, это данность, — сказал Франц Густ.
-Он откажется, это тоже данность. Он-то знает, что делают партизаны с предателями.
-Твоя задача чистить картошку, полы. С завтрашнего дня будешь мыть всем обувь.
-А этого не хочешь, — согнул Павел руку. — Как ректор прислал сюда такую гниду. Он же знает, что ты педофил. Я напишу заявление в милицию, что ты домогался меня в сексуальном плане. А пока тебя закроют на ключ и продержат в заточении весь месяц. Иного выхода я не вижу. Я сам добьюсь отмены приказа. Поверь, если тебя поддерживают женщины, то и у меня они найдутся.
-Не умеешь ты ладить с людьми. Я бы вырастил из тебя ученого. Ты бы стал иным человеком.
-Мне, конечно, плевать на общественное мнение, но себе-то не соврешь. Ты и кактус-то вырастить не можешь. А ты об ученом. Ты ничего не можешь. Мел – твой удел. Кто ты такой? Ты даже знаний дать не можешь. Сравни оценки своих учеников и учеников других преподавателей. Ты в самом конце списка. Как тебя еще не выгонят. Неудачник.
 Ребята из стройотряда приехали ближе к полночи, голодные. -Хоть бы чай вскипятил, — упрекнул повара Хохленок.
-Откуда я знал, что вернетесь. За девочками-то ухлыстывать в комитете могут. Еду не будут отпускать без денег. Если Густ останется в отряде, то я уеду в Москву. Подумайте, мальчики, до утра, — крикнул Лядов, чтобы его слышали. Он закрылся в библиотеке на крючок, чтобы Серж не смог к нему зайти. Тот пришел под утром. Легко сбросил крючок.
— Вставай, готовить завтрак, — сказал он. Павел отвернулся к стенке.
» Что со мной? — подумал он. — Пить бросил, а покоя нет. Если убью Густа, все равно не успокоюсь. Бог позволяет ему жить. Я не выше бога. Не хочется и думать о том, как Бог относится к злу».
-Я ночью бегал на телеграф, дал срочную от имени Густа, — сказал Серж. — Сегодня должен подойти приказ о твоем повторном назначении. Густ заболел. У него депрессия. Лежит и смотрит в потолок.
-Что у тебя с ним общего?
-Жизнь. Не бойся, принимай руководство. А меня не задевай. Я терпим к людям. Общаюсь с Густом, но не более.
-Я брезгую говорить с ним.
-Что-то раньше брезгливости не замечал. Общался с ним, как Брежнев с Циденбалом, пока не он задел тебя.
 Павел наварил щей, картошки, нарезал сала и сделал побудку, накормил парней, а компот не дал. — Объявление, — сказал он. — Густ приболел. Ему нужен постельный режим. Сегодня линейный отряд отменит распоряжение о моем отстранении. Я приступаю к работе.
К клубу подъехал автобус. — Мы должны отъехать через 15 минут. Кто опоздает — прогул. Кто не хочет работать, можете ехать домой. В ректорат сообщать не буду. Кто будет пить – то же самое. Все, что зависит от меня, сделаю. Но действовать я буду очень жестко, — сказал Лядов при посадке бойцов в машину.
-Круто, — сказал один из парней. — А кто приписал Густу постельный режим? Ему не нужна сиделка?
Раздался гомерический хохот.
-Мне надоел идиотизм. Если не поддержите меня, то останусь поваром. Есть Захар, Хохленок.
Павел сплюнул. Он хитрил. Поддержка Захара и Хохленка у него уже была. Через 15 минут все сидели в автобусе. Павел тоже сел, и сошел у конторы. Ему надо было возвратить доверие руководства треста к стройотряду. Павел хотел попасть на планерку, но на месте застал лишь начальника, товарища Кузьмичева. Это было к лучшему.
-Здравствуйте, — сказал ему Павел, но тут же сменил тон. – Я командир стройотряда политеха. Густ же заболел. Больше он не будет вмешиваться в наши дела. Мы ждем кирпич, раствор. Любое количество. В Москве на стройках работают в три смены. Мы тоже начнем. Ночью нет очереди за стройматериалами. Оформите мне доверенность. И еще, нам нужен крановщик. И отдайте нам машину. Водители есть.
-От меня-то что надо? Вас ведь не обижали. Все вам возили. Виноваты во всем сами. И вернуть мое доверие не просто. Хочется верить в порыв. Сколько вас здесь перебывало. Все только денег просите. Одну машину дам. Водителя на скорой помощи увезли. Без прав не водить. Выручать из ГАИ не буду.
Кузьмичев набрал номер диспетчерской. — Клава, все машины политеху. Повторяю для упрямых. Все. Не запарятся. — Он положил трубку. — Иди за доверенностью. На кран не лезьте. Одна дамочка уже придавила стропальщика. Пришлю отделочников, специалисты высшего класса. Женская бригада. Только не лезьте к ним. Огреют, мало не покажется. В стену вмажут одной левой, и закрасят.
 У москвичей начался аврал. Так быстро отряд еще не работал. Машину разгружали за пять минут. После этого Павел отправил половину людей спать в клуб. С ними ехал Хохленок.
— Возьми машину, трех грузчиков. Заберете матрасы. Мы будем жить здесь, — сказал Лядов комиссару. — Работать начнем в три смены, спать по очереди. Густа не трогайте, пусть там выздоравливает. Его приказы не выполнять. С ним не общаться.
-Что-то не к добру вы взялись за работу. Кузьмичев посмеивается над вами, поэтому и шлет машину за машину, — сказал Лядову пожилой водитель самосвала. -Он человек с юмором. Только затвердеет бетон, кто виноват будет? Ты.
-Не затвердеет, не позволим.
За четыре дня отряд возвел второй этаж. Работали на пределе сил. Материалы завозили ночью. Пока студенты обходились без крановщика. Павел сам стоял на кладке. И заменял 10 человек. Своей выносливостью он просто заражал других.
 -За неделю должны завершить кирпичную кладку и приступить к отделочным работам, — объявил Павел на утренней планерке.
-Лишь в Москве возводят этаж за сутки, — не поверил ушам Захар. — У них же передовая техника, мастерство.
-Мы возьмем интенсивностью. Будем лишь работать и спать. Дома отдохнем, — обрезал Лядов.
-Мы и так работаем на пределе, — попробовал возражать Захар. Он-то знал, что силы мужиков уже на пределе. Но это знал и Павел. Он работал наравне со всеми.
38. Аврал.
 На стройку приехал товарищ Кузьмичев. Скрытая улыбка сияла на его лице. Павлу хотелось спать, ночью он сам возил кирпич. Он успевал, и командовать, и работать. Захара на объекте не было, уехал. Лядову пришлось самому показывать дом. Начальник ходил молча, но вдруг заявил: -Да. Молодцы, что скажешь. Я ведь неделю назад был у вас. А я не верил. Запускай хозяев квартир на первые этажи. Они их за неделю отделают. Главное приемную комиссию подмазать, стекла вставить, сантехнику подключить. Если дом сдадим в этом месяце, то нам подпишут бумаги декабрем. А это значит, что трест выполнит годовой план. Получим премию.
-Но это же не реально. Готовы лишь четыре этажа. Отделку не делали.
-Главное внешний вид. Надо, чтобы кладку завершили и стекла вставили. Остальное, не ваше дело. Не сделаешь, ко мне с просьбами больше не суйся. Этаж и стекла. И несколько показательных квартир. Работай.
 
Про Густа забыли. Он был рад, что его не тревожат. Дорогу к клубу занесло. У него закончились продукты. Вообще-то он все эти дни пьянствовал. Ему захотелось есть. Идти пришлось по целине. Он с трудом пробился на трассу. Обедал преподаватель в грязной трестовской столовой. Но еда понравилась. Порции большие. На стройку Густ попал лишь вечером. Пятиэтажный дом уже стоял, даже окна вставили. Он решил, что перепутал место, заглянул в вагончик. Там все спали. — Пьяные что ли? — задал он себе вопрос. Подъехал Лядов, привез краску. Густ не успел выйти из тепла, а тот уже уехал. В вагончик зашли парни, нестройно поздоровались, разбудили спящих и легли на их место. На преподавателя никто не обращал внимания.
— Пригласите ко мне Хохленка, — попросил он.
-Он занят, — ответил ему один из парней. — Раствор бабам таскает. Они его замучили. Я такого еще не видел. Женщины, одним взмахом метр стены закрывают.
Густ почувствовал себя лишним. Он не стал искать комиссара и вернулся в старый лагерь.
-Еще подумаем, кому из нас надо носить каску. Я вне подозрений.
 Утром Франц вновь приехал на стройку, чтобы попасть на планерку. Но опоздал. Он все же отловил Лядова, сказал ему, что уезжает в Москву. Преподавателю пожелали счастливого пути. Времени у Павла не было, на стройку ждали приемную комиссию. Даже крышу залили асфальтом. Студенты заканчивали отделочные работы. Точнее отделку все же делали хозяева квартир. А они им подтаскивали материалы. И орали на хозяев, чтобы торопились, а то ордер отберут.
 Штукатуров упрекнуть было не в чем. Женщины уже добрались до пятого этажа. Среди них были замечательные профессионалы, победили всевозможных конкурсов. Павел нарадоваться на них не мог. Своими силами отряд бы не потянул такой объем. Круглолицые, в необъятных робах, женщины походили на древние памятники матери-земле.
Когда Кузьмичев приказал сдавать дом, то Лядов не верил в свои силы. Теперь поверил. Два первых этажа были готовы принимать новоселов. Даже отопление и воду подключили. Остальные три были на подходе, до прихода комиссии были еще сутки. Павел пошел осматривать объект. Не хотелось краснеть перед людьми. С ним шли три бригадира. Он указывал им на недостатки, которые следовало ликвидировать к утру. Так они добрались до пятого этажа. Женщины обедали там. Работу они закончили. Хохленок так устал за эти дни, что просто лежал на полу. На его животе стояла чашка с котлетами, лежал надкусанный кусок хлеба.
-Не вкусно что? – попробовал одну из котлет Павел. — На мужиков-то силы остаются. Вы здорово работаете, — пошутил он. – Приятного аппетита, красавицы.
-А ты проверь, — прижала его к стене красивая женщина. Какие же веселые глаза были у нее. У Павла, говевшего месяц, дыхание сперло. Даже сквозь фуфайку он почувствовал соблазнительную упругость ее тела. Он кашлянул. Ему надо было бежать. Прилив крови к одному месту не заставил ждать.
-На пятый этаж клеить обои и красить полы. Красьте нитрой, чтобы к утру высохло, — приказал он бригадиру маляров. — Все, я есть иду. Караул. 
 Но он не пошел, а побежал.
-Понос что ли? – спросила одна женщина.
 Обедали все смены одновременно. Так было удобнее. Павел поел один и велел бить в рельс, созывая к столу. Он успокоился и решил поспать. Проведение планерки перепоручил Захару.
— Разбудишь меня через полчаса, — попросил он.  Захар воспринял это, как проявление усталости. Павел ушел в вагончик. Тут дверь открылась и на пороге появилась чернобровая женщина, зажавшего его на стройке. -Начальник, у тебя всего 10 минут, — сказала она. Павел воровато выглянул на улицу и впихнул ее в вагончик. Любовь получилась краденой. От чернобровой вкусно пахло смесью пирожков и глины. В завершение он поцеловал ее и выскочил вон. Поспать ему не удалось. Надо было осмотреть фундамент нового дома. Новый объект располагался в двух километрах от старого. Там все было готово. Монтажники дожидались Лядова. С котлована Павел поехал на склад, выбрать банку краски, чтобы дать взятку на кирпичном заводе. К нему зашла молодая женщина. -Павел Степанович, — обратилась она, — нам дали квартиру. Там обоев нет. И окна покрасили плохо. А к вечеру ремонт приказано закончить.
— Вы и ордер получили?
-Нет. Еще не всем дали. Но все уже знают, где жить будут.
-Пятый этаж еще не красили.
-Я на четвертом буду жить, — ответила женщина.
— Перекрашивать за вами не будем. Не положено. Мы делаем двойное покрытие, плюс грунт. Все по нормативам. Краску дам, за деньги.
— Я все магазины обегала, нигде нет. Главное стены есть. Обрастем, как-нибудь.
Состоялась скромная сделка. Павел выделил новоселу три банки краски и  банку белил. Он понимал, что материалы спишутся на неопытность студентов. Ночью Павел пустил на лево машину досок, две тысячи кирпича. Лишними оказались. Дом-то достроили. Он купил продукты для общего стола, остатки денег припрятал. После приемки объекта намечалась вечеринка.
 Кузьмичев сообразил, что Лядов торгует стройматериалами, и после того, как комиссия приняла дом, вызвал к себе. Он был необычайно серьезен. — Если наладил работу, думаешь, буду закрывать глаза. Куда доски дел? – спросил начальник.
-На подсобки. Латаем, как можем.
-Я поштучно знаю, сколько кирпича в каждом доме. Тебя же сами жильцы и закладывают.
-Везде надо дать. Иначе бы не закончили стройку, так быстро, — проворчал Павел. — И охраны у нас нет. Кирпич воруют.
-Знаю, сколько дают. Не связывайся с копейками — погоришь. Планировку вокруг нового дома не делай, а в процентовку включи. Мне отдашь половину. Работник ты золотой. Жалко, что не в строительном институте учишься, взял бы к себе, сразу бы квартиру дал. Сдашь второй дом, то выбью орден, как лучшему командиру. У меня связи в Верховном Совете. Главное знать, как правильно оформить документы. Орден потом поможет тебе в жизни. Я ведь дважды орденоносец. Первый получил в армии. Второй на трудовом фронте.
-Нам в феврале надо уезжать. Орден не нужен. Мне нужны деньги.
-С институтом договорюсь, дам ректору краски на ремонт аудиторий. Орден ему не нужен. Много ты понимаешь в этой жизни. Слушай старших товарищей. Мне не трудно будет выйти в вышестоящие инстанции с предложением. Я и на своих рабочих буду ходатайство писать. Пользуйся моей добротой. Иначе ты за всю жизнь и малюсенькую медаль не заработаешь. Ты все понял. Ты мне план помог сделать. Я тебе орден. А потом и мне дадут. Наш город на виду. Родина Гагарина.
 Работы на новом объекте шли еще быстрее, чем на первом доме. Сказывался приобретенный опыт. Павел оборудовал на первом этаже квартирку для себя, занял там  кухоньку. Он не разрешал заходить к нему. Все знали, что у него ночует чернобровая женщина.
Утром на планерке Лядов объявил, что отъезд отряда задерживается. Парни зароптали. Они устали, работали на износ. Командир решил дать им отдых, выделили из черной кассы деньги. Парням очень хотелось отдохнуть, а там, что будет. Они замариновали шашлыки.
Командир за столом просидел 20 минут и ушел в свою комнатку. Оттуда запахло жареными пирожками. Чернобровая решила побаловать его. Он проспал сутки. Поднимался на десять минут, подписать ведомости на аванс. Ему попытались влить стакан водки, но он крепко сжал рот. Он очень устал. После банкета темп работ замедлился. Павел пожалел, что дал людям расслабиться. Ректор лично звонил Кузьмичеву, говорил он и с Павлом. Приказал в марте возвращаться. Через день в отряд стали приезжать преподаватели, читать лекции. Они очень удивлялись, не обнаружив в Гагарине Франца Густа. Он доложен был читать лекции по математике и прикладным наукам.
 Ближе к марту Павел разделил отряд на две части. Оставил в Гагарине самых работоспособных, остальных отпустил. Со стройки уходили, когда кирпичи начинали валиться из рук. Павел едва доползал до постели. Чернобровая уже не таилась от людей. — Мой грозится убить тебя, — сказала она. — Будь осторожнее.
-Хотел бы убить, сделал бы это тихо. Перед тобой рисуется.
Павел не придал словам значения, но ему на голову кинули кирпич. На нем была лыжная шапочка с помпончиком. Это и спасло ему жизнь. Он потерял сознание. Его увезли в больницу. Без него дом достроили. Отделку Кузьмичев поручил своим рабочим. Стройотрядовцы оставили Павлу доверенность на получение заработной платы и уехали. За три месяца ребята заработали по пять тысяч, каждый. Это огромные деньги для 1977 года, когда люди получали по сто двадцать рублей. Пришлось часть денег выписывать на подставных лиц. Иначе бы просто увеличили нормы выработки и снизили расценки. У Павла вышло больше всех, 10 тысяч. Он стал богатым. Выписавшись из больницы, парень пошел прощаться с Кузьмичевым.
— Поработали на славу, — сказал ему начальник. — Тебе есть чем гордиться. Я, как и обещал, тебя не забуду. Летом поедешь на Камчатку. У меня там брат трудится. И деньги там не считанные. Получите на нолик больше.
 
В кабинет вошла чернобровая. Кузьмичев поморщился, отпустил парня. Павел пошел с женщиной по магазинам, накупил ей подарков. Она плакала.
— Я приеду летом, — врал он. — Уже договорился с Кузьмичевым. – Она была слишком проста для него. И полновата, и не красива, не образована и скучна. Но он привык к ней. У них были довольно-таки длительные отношения. Но возобновлять их он бы не стал.
-Я на картах гадала. Не выдержит мое сердце новой встречи с тобой. Вернулась к мужу. За то, что ты не сдал его в милицию, простил меня. Да, он говорит, что не кидал этот проклятый кирпич. Он врать не умеет.
 Она бросилась к Павлу на шею, не обращая внимания на прохожих, целовала, целовала, потом взяла пакет с подарками и убежала. Павел пошел искать директорскую машину. Теперь он мог больше не думать о мешках с цементом, о Бороде, о женщинах. Он стал финансово-независимым человеком, а значит свободным.
— Соскучился по дому? — спросил его пожилой водитель.
-У меня нет дома. Приеду, буду искать невесту. Будет жена, построю и дом.
— Я третий раз женат. И сейчас молодых еще кручу. Были бы деньги. Напои — любая даст.
-Буду искать такую девушку, которая до свадьбы не даст.
-Это глупо. Бабу надо проверить, а то наткнешься на холодную, либо на лесбиянку, им мужики не нужны.
-А как угадать, что хорошая?
-Притворись бедным и больным. Если не бросит, то хорошая. Как тебе доверили командовать людьми? Молод. Не доверяют у нас молодежи. И ведь угадали. Везде была показуха. Вы одни вкалывали. А бабу-то навещать не будешь? Бьет он ее. Я с ней тоже был. Спи, разбужу, когда к Москве подъеду. Сядешь за руль. Город не знаю.
 
39. Новый Лядов.
В комнате Лядова жил Илья. Он подменил его на вахте. Павел не стал просить себе другую комнату, снял себе квартиру недалеко от института, съездил к Федору Фомину, вручил ему 6 тысяч. Земляк должен был отвезти деньги матери, чтобы  та купила  ему машину.
Павел, не смотря на лекционную программу в отряде, отстал от однокурсников, взял очень высокий темп, спал  по 4 часа. Джинсы и свитер исчезли из его одежды. Он купил дорогой строгий костюм, который больше походил на броню. Он стал жить двойной жизни, от пороков избавиться не смог. Изучив разделы анкеты по трудоустройству, принялся за ее полировку, составив целый план. Вроде бы процветал, но никогда его жизнь не была столь мерзопакостной. Он четко держался выбранной стратегии, говоря себе, что возрождается, что вновь способен любить, дружить, накапливать знания.
– Больше не нарушу законов, иначе потеряю все, что приобрел за зиму, сяду в тюрьму, — дал он очередную клятву. Он готовил почву к тому, чтобы по окончании института остаться в Москве. В апреле Федор пригнал ему машину. Настя долго не решалась купить ее, деньги отнесла на сберкнижку, но передумала, осознав, что на этот раз Павел не уступит. Сама  поехала с Федором, пожурить средненького сына, ведь перестал слать деньги, даже на имя бабы Клуши.
— Надо, надо матери помогать, — бормотала она всю дорогу. Однако рулить велела к дому старшего сына. Забрав Анатолия, она поехала и к Павлу. Их встретил абсолютно чужой человек, больше напоминающий молодого начальника. Павел отдал матери ключи от квартиры, а сам поехал кататься на новой машине. Вернулся через три часа, в квартире пели. Павел посидев немного с родней, лег спать, не позаботившись о гостях. Мать жила у него три дня. И видела его лишь часок. Имея машину, он мог поддерживать связи с людьми, не пользующимися общественным транспортом.
-Тебя словно подменили, — обвинила его и Лена Фомина. — Хоть бы к Насиме зашел. Жанна в Москве. Хочешь увидеть?
-С какой кстати? Мне надо встретиться с Ритой?
-Поговори с Сержем. Он знает ее адрес.
— Мы с Сержем оказались слишком разными людьми. Мы не общаемся.
-Если бы с ним одним. У тебя не осталось друзей.
-А были? С бедой я оставался один на один. Ты и Валерка – исключение. Сейчас Илюха появился. Буду готовиться к экзаменам за два курса. Думаю, знаешь, где живу. Если нет, Илья проводит. У него есть и мой телефон.
-Замкнувшиеся в себе люди несчастны, — с вызовом ответила Лена.
-А я счастлив. Представляешь? Счастлив.
— Начал формировать новый отряд? Возьми с собой, может, найду там себе  мужа.
-Захар и Хохленок едут в Гагарин. Неплохие кандидатуры для тебя. А взводная проститутка мне не нужна. Вальер просит за Мушку. Мне ее одной хватит.
-На ее фоне я буду блистать. Тебе бы еще и Кривую Барбару взять. Она явно к тебе не ровно дышит. Опять поднимала вопрос о моральных качествах комсомольцев. Ты вышел самым поганым героем. Подумай, над моим предложением.
-Что Барбаре от меня надо? Со мной она вежлива, а за спиной несет чушь.
-Ты ее не обманул. У блаженных баб проницательный взгляд. Она тертый калач. Не верит она твоему костюмированному балу. Гнилой ты насквозь. И жадный.
 Они накаркали появление старой девы. Кривая Барбара деловито шла к общежитию. Вдруг она резко изменила маршрут и подошла к машине Лядова. -Павел Степанович, на вас запросили характеристику из Верховного Совета, — сказала она.
— Не знаете зачем? — поинтересовался Павел.
-В комиссию по правительственным наградам. Может, в комиссии нужен хорошо сложенный человек, который умеет красиво писать. Характеристику мне писать поручили. Я вся раздумиях.
-А я думаю, что меня наградят. Я хорошо учусь, много сделал для общежития, для института, для развития стройотрядовского движения. Пишите правду. Хотя не напишите. Сам напишу. Я попрошу освободить вас от графоманства.
-И какую же награду вы планируете получить? – спросила старая дева.
— Отпадает только медаль» Мать героиня». Любая пригодится.
-А если характеристика будет неподходящей? Человек не должен сам на себя писать. А врать у нас в комитете комсомола никто не умеет. И на солнце бывают пятна. За что вам давать медаль? — поинтересовалась Барбара.
-Орден. А если не дадут, то предложу тебе руку и сердце. Надеюсь, ты повиснешь на моей шее, вместо ордена, — Павел издевался, но все делалось в шутливой форме. Барбара была лишена чувства умора.
Павел раскрыл дверцу машины и запихал в нее Лену. Они уехали. Павел высадил землячку на улице Горького, а сам пошел с главпочтамта звонить Кузьмичеву.
-Павел, я уже говорил с Москвой. Награда гарантирована. Меня назначают первым секретарем в отдаленный район. Брат прислал тебе договор. Подписывай и высылай его назад на Камчатку, — сообщил тот. – Надумаешь работать у меня, возьму хоть кем. Хоть замом. В молодежь даже поверил, благодаря тебе.
 День для Лядова был удачным. А вечер еще  лучше. Лена встретила у Жанны Сержа. Он помог связаться с Ритой. Рита сама позвонила Лядову.
-Приезжай ко мне, — сказал он ей.
-Говорят, ты стал неотразим. Некоторых возраст лишь украшает. Сержа можно взять?
— Исключено.
— А Верочку Холстову?
-Приезжай одна. Выходишь замуж? – спросил Павел.
-Спортсмен из Питера. Жить будем там. Смогу ли я прижиться в городе с влажным климатом.
-До встречи. Тогда и погорим обо всем. Я буду ждать тебя в машине.
 Вечером Павел надел костюм в мелкую клеточку, белую водолазку, сексуально облегающую его грудь и спустился к машине. Рита была, как всегда, лучезарная. Они поехали в кафе «Прага», выбрали столик на двоих и попросили поставить настольную лампу. Они разговаривали, как друзья, делились планами.
-Хочу сдать экзамены сразу за два курса, — прошептал Лядов. — Мне необходимо согласие твоего деда.
-Я попробую. Неплохо бы было, если бы подключил Аллу Нефедову. У нее  связи. Ведь и на министерство надо будет выйти.
-Где бы ее найти. Ты поедешь ко мне? У меня еще не было женщины, как  вернулся из Гагарина.
-Кривая баба пасет тебя. Неужели она не понимает, что смешна?
-Против тебя она не выступит. Побоится, — уверенно сказал Павел. – Постарается смотреть на тебя кривой стороной глаза, или глазов.
 Павел убеждал себя, что Рита ему нравится. Он не пожалел об этой ночи. Через три дня ректор дал разрешение на сдачу экзаменов экстерном. Министерство подтвердило это. Павел не ожидал такой быстроты от советской бюрократической машины. Лядов сдал все экзамены за 10 дней. Был  подписал приказ о его переводе на третий курс, в одну группу с Вальером и Мушкой.
 Появилось ли у него свободное время? Нет. Лядов занялся делами стройотряда. Вечером он ждал звонка от Ильи. Поднял трубку, но звонила Рита: — Павел, — радостно прокричала она. — Я выхожу замуж. Можно приехать к тебе?
Павел раскрутил трубку. Его стало плохо слышно. Он прокричал: — Попробуйте перезвонить. Шумы. Шумы.
Рита поняла, что с ней не желают разговаривать, положила трубку. -Далеко пойдет,   — сказала она. — Обидеть умеет. Но как смело. Он из одной передряги еле выбрался.
 Перед отъездом в Палану Лядов дал интервью «Комсомольской правде». Говорил о студенческом строительном движении, шаблонно, нагловато, гротесково, не захочешь, а поверишь в великое дело строителей коммунизма. Фото Павла попало на страницу центральной газеты. Настя была горда, не любила прессу, но застеклила вырезку и повесила на стену. И не она одна. Вырезки висели и в школе Лядова, и в клубе села. Все гордились своим земляком. С Настей раскланивались. Она была очень горда, нет, не сыном, а собой. Именно она вырастила такого замечательного человека. - Он еще и в партию вступит, — говорила она в магазине. – Эта Рыжая еще локти кусать будет, что разбила такую семью. Мне ее колдовать предлагали. А я отказалась. Смысла не вижу. Пусть теперь живут, терпят друг друга.
 Павел имел авторитет. Ректор разрешил студенту заходить к нему. Этим правом пользовались не все заведующие кафедрами. Лядов стал присутствовать  на экзаменах бойцов своего отряда. Это раздражало преподавателей, но они видели в Лядове будущее и считали, что останется на одной из кафедр. Павел следил за объективностью преподавателей, подсказывал студентам. В результате стройотряд подготовился к вылету одним из первых в институте. Лишь Кривая Барбара называла Лядова волком в овечьей шкуре. Их неприязнь возрастала. Барбара была наделена талантом откапывания самых гнусных черт. Лядов же прошел хорошую школу борьбы. Любой противник был по зубам, кроме святой глупости. Павлу казалось, что измени старая дева мнение о нем, и о его прежней жизни забудут. Он был великим лицедеем. Истинным интеллигентом так и не стал, полюбил классическую музыку, читал английских  философов в подлиннике. Но при всем при том, при всем при этом варил картошку в мундире, носил шерстяные носки даже в театр, пил квас, и любил хлев с солью. И еще он верил во всякую ерунду – в домовых, покойников, ведьм. Ни один ученый не верил в бога. Все, что вне опыта – пустые домыслы старух.
 Как-то он заглянул в комитет комсомола. Там была лишь Барбара. - Здравствуй, душа моя. Давно мечтал встретиться с тобой, — сказал парень. Он развернулся, закрыл дверь на ключ.
-Для этого вовсе не надо уединяться, — с вызовом ответила старая дева.
-Если хочется при свидетелях, то ради бога. Погорим о высоких качествах комсомола нашего времени на собрании института. И я при всех признаюсь вам в любви, и коснусь вашей руки.
У Барбары закатились глаза. Она набрала воздуха в легкие и закричала: — Помогите, насилуют.
-Хотел бы я видеть героя, который бы изнасиловал столь утонченную девушку. Или ты все же претворяешься, и уже имела опыт половой связи? – спросил он, обдумывая, как вести себя дальше. Барбара продолжала визжать. В дверь стали стучаться. Павлу не хотелось скандала. Он открыл окно и выпрыгнул со второго этажа, обежал здание и оказался в толпе у дверей. Ноги немного побаливали. Высота оказалась приличной. Барбара продолжала вопить, не заметив исчезновения Лядова.  — Помогите, — кричала она. — Лядов хочет сделать мне клизму.
Все повернулись в сторону Павла. Он покрутил пальцем у лба.
-Я давно ей говорил, чтобы выходила замуж, — проворчал он. — Крыша поехала. Скорую надо вызывать. В таком состоянии она опасна для окружающих. Покусает.
 Он вышиб дверь. Барбара лежала на полу. Юбка задралась, оголяя некрасивые ноги.
-Дайте ей воды, — сказал он, распахивая шире окно, и скрывая следы своего бегства из комитета комсомола. Представление развлекло.
-Простите, меня, что-то привиделось, — вдруг сказала она. – Дайте сигарету.
— Здесь не курят, здесь висят портреты наших идейных лидеров, — очень серьезно заметил Лядов. Он вышел. Чужое унижение не доставило удовольствия. Это портило его имидж.
Он заехал домой, переоделся в простенькие джинсы и поехал на танцы в ближайшее рабочее общежитие. Снял там самую симпатичную девчонку и заночевал у нее. А утром ушел, не оставив координаты. Его ждало новое известие – он выиграл межвузовский конкурс конструкторов. Дивидендов это не давало, но было весьма престижно.
 Несмотря на приглушенные тона костюмов и галстуков, Павел оставался колоритным человеком: суеверным и смелым, невежественным и тонким. Но главное, он все упорнее спорил с двумя несовместимыми сущностями, Богом и черным оленем, сидящим в каждом человеке. И он хотел чуда, от кого-то из этих двух сущностей. Все равно от кого. Так верят в деда Мороза. – Чудеса бывают, — упорно твердил он. При этом он стал упорно занимался евгеникой. А евгеника – хоть и чудесная наука – но требует многого от самого человека.
Итак, евгеника. Что она даст?