Деревенские этюды.
1 В прежние времена вокруг деревни в лесном краю водилось много дичи. Почти сразу за огородами у самой дороги вдруг поднимался выводок рябчиков на опушке среди берёзок. Зимними ночами зайцы ходили под самыми окнами и по всему огороду. После снежной пороши всюду видны заячьи и лисьи строченые следы. И рыбы в реках было много. Летом и зимой ловили больших судаков, вытаскивали огромных и жирных лещей. Сегодня в реках рыба почти исчезла, также как исчезла водяная и лесная дичь. Причиной истребления рыбы и дичи была, разумеется, неумеренная и жестокая охота, но не только это. Рыбу злостно вылавливал местный рыбозавод, не соблюдающий правил и сроков. Много рыбы погибало зимой подо льдом, когда спускали воду на ГЭС и толстый лёд на мелководье ложился на дно. Как всюду и везде, больше всего рыбы погибло от ядовитых отходов, которые сбрасывали в Волгу построенные на её берегах фабрики и заводы. От завода по изготовлению искусственной кожи, он так и назывался – «Искож» вода текла в маленькую речку Нольку прямо окрашенной в разные цвета струей, сам видел. Если выпускали кожу красного цвета – как кровь вода становилась красной, а то была зелёной-зелёной или желтого цвета и Нолька несла эту окрашенную химическую воду в Волгу. Борьба с браконьерством Рыбозаводов и с истреблением от сбросов Заводских, по-видимому, невозможна. – прибыль главенствует во всем.
Но всё же сохранилось немного хороших, почти нетронутых лесов, как в нашем краю от реки Волги в 70-80 километрах. Деревни опустели людей среди леса живущих осталось мало. Для меня, выросшего среди лесов и старого любителя природы, родные лесные места до сих пор остаются дорогими. Я всякий раз радуюсь, когда возле опушки из-под ног моих вылетит уцелевший тетерев или поднимется выводок рябчиков.
--------------
2 Любовь к природе, впрочем, как и всякая человеческая любовь, несомненно, закладывается в нас с детства. От любви к матери, от любви, привитой отцом, как он относился к природе. Ребёнок, родившийся в городском каменном доме и мире асфальта и бетона, не может со всей силой почувствовать и узнать красоту и радость живой природы. Такого ребёнка можно лишь пожалеть. Я не могу спокойно видеть городского человека, идущего в лес с наушниками в ушах, слушающим свою рок-музыку. Что он услышит в лесу, да и хочет ли он что-нибудь слышать из природных звуков? Для него не существует песни соловья и песни жаворонка, он не слышал тихий шелест листвы деревьев над своей головой, наверное, не замечает он лесных чудесных цветов, которые ему даже чужды. По лесу он идёт, как по городской улице, досадуя, что на поворотах нет указателей. Нет для него тихих звуков, журчания лесных ручейков, стрёкота кузнечиков. Он никогда не увидит порхающей среди деревьев птицы или красивого зверя – лисички, мелькающей между стволов берёзок, - звери и птицы разбегаются и разлетаются при приближении шумного существа. У такого человека мало радости.
Однажды я как-то остановил группу маленьких пионеров, их лагеря недалеко у озера, которыми руководила вожатая в джинсах, явно сугубо городская. В руках у ребят были вырванные с корнями молодые берёзки. Из этих берёзок могла бы вырасти целая маленькая берёзовая рощица. Я спросил руководительницу отряда пионеров, зачем она позволила вырвать молодые берёзки. Она ответила с недоумением и даже с неудовольствием, что эти «берёзки»-ветки ребята несут в лагерь, чтобы кормить козочек, которые у них в «живом уголке». Что я мог ответить? Я не мог обвинять маленьких глупых ребят, которым следовало объяснить, как растёт живой лес и что маленькие зелёные берёзки – это тоже лесные живые пионеры, которых они погубили.
-----------
3 Как и всякий, я был молод, и как всякий молодой, не замечал молодости, ею не дорожил. Всё казалось: надо немного подождать – счастье само и придёт…
И вот – позади теперь уже долгий-долгий, ухабистый, очень неровный мучительный даже пройденный жизненный путь. Видно теперь, как бы из далека, со стороны, что на этом бесконечно извилистом пути было мало радостного. Самые яркие радости, оказалось, были в детстве: теплый свет домашнего уюта, материнской и отцовской любви, а также и своя любовь к открытому, светлому миру – нравилось всё освещённое солнцем – и лес и речка и люди, все добрые в моём детстве. Сейчас понимаешь почему они были так добры – детей любили всегда, будущее поколение.
Так памятно далёкое утро моего детства, когда разбудили на рассвете в радостный праздничный день: «Посмотри – солнце заиграло!». Я смотрю в окно: за деревьями далёкого леса восходит огромное, яркое солнце, как бы расплавленное масляное пятно на сковородке, когда бабушка готовится жарить яичницу. Оно распухает, раздувается, точно пылающий шар: играет бликами!
Как освещённая солнцем поляна, радостная зелёная, видится далёкое детство. Вот рвём мы цветы на опушке, рядом цветёт земляника. Под старым развесистым деревом у овражка выбивается из земли ключ, струится студёный ручеёк, по скользкому глинистому дну. Над ручейком колеблется, шелестит качаемая прозрачной водой высокая жесткая осока. Трепеща и тарахтя крыльями, присела на осочину стрекоза, едва протянул руку, она взвилась и растаяла в солнечном воздухе… Чудесный, тихий весенний по-настоящему день радовал детские взоры. Слышно, как дышит земля (взрослые этого не слышат, в крайнем случае – редко). Появились цветные бабочки, летающие по смешному быстро махая крылышками над цветком. Звенели мухи на солнце кажущиеся бронзовыми сверкающие брюшками. Ещё через несколько дней – природа прямо «попёрла», как говорил дедушка, всё распустилось деревья трава покрыла все кочки овраги и пригорки. И это не во власти человека, и всему этому подчинён сам человек, - вместе с землёй он радовался. Но только лишь отвернулся – стал видеть в природе не свою мать, а свою батрачку.
У самого карниза под окном, низко нависшим в палисадник, две трясогузки вили гнездо, то и дело прилетали с длинными травинками в клювах, повисали в воздухе, быстро-быстро махая крыльями. И, боже мой, сколько было счастья в их дружной и весёлой работе. Можно было смотреть и час, и другой, и улыбаться. На улыбку похожа их жизнь, их заботы, их весёлая торопливость.
В молодости и юношеском возрасте меня всегда волновала весна. Неудержимо тянуло бродить на природе у реки или в лесу. И так сильны казались запахи, запах пробуждающейся земли. А теперь стою, как старое дерево у дороги. У него уж давно выжжена сердцевина, превратившаяся в труху, - ветер подует посильней, и оно упадёт и капут. А всё ещё зеленеет веточка, теплица жизнь. Зачем и кому нужна эта веточка?
Конец.