"Он ехал на закат, навстречу красному ветру, и низкое солнце покрывало его лицо тончайшим слоем меди."
Кормак Маккарти "Кони,Кони..."
Конь по кличке Маруш шел медленно и всякий раз, когда Антону казалось, будто он задремал на ходу, внимание лошади что-то привлекало. И тогда Маруш сворачивал с дороги. В такие моменты приходилось тянуть за поводья. Все остальное время он следовал за пегой кобылой, на которой сидел Гозар.
Это был мальчик, лет двенадцати, в футболке с седьмым номером и надписью "Роналдо" на спине. Когда подъехали к узкой речке, он попросил остановиться и дать коню напиться. Антон послушался и отпустил поводья. Конь пил долго. А пока он пил, Антон рассматривал лесистые горы вдали. Верхушки сосен царапали неторопливые облака. На другом берегу неоседланная лошадь каталась по земле, поднимая облака пыли. Две безнадзорные коровы щипали траву и следили во все глаза за лошадьми.
Начали переходить реку, мутная ледяная вода доходила коню до груди. Ноги Антона, обхватившие его бока, по колено опустились под воду. Приятное было чувство.
Солнце палило, как клеймо для скота. Гозар сидел на лошади боком. Временами оглядывался. Когда его кобыла замедляла шаг, он хлестал ее по крупу веткой сирени.
К полудню уже поднимались в горы, сплошь поросшие соснами и кустарником. Тропа еле угадывалась, но Гозар вел уверенно. Объяснял, как держаться в седле на слишком крутых подъемах. Забравшись достаточно высоко, дали лошадям отдохнуть. Привязали их к дереву, сами сели на поваленную ударом молнии, обугленную посередине сосну. Перекусили яблоками и бутербродами с домашним сыром, и запили чаем из термоса.
- В прошлом году я участвовал в скачках, - сказал Гозар, когда ему надоело молчание. Он говорил с сильным акцентом. - На Маруше, - указал подбородком в сторону коня, на котором ехал Антон. - Наравне со взрослыми. И почти победил.
Потом он замолчал. Где-то жужжали пчелы. Временами шумно вздыхали лошади. В тени деревьев было прохладно и клонило в сон.
- У нас любой желающий может поучаствовать в скачках, - сказал Гозар, поднимаясь. - Пойдем, пора.
Отвязали лошадей и вновь тронулись в путь. Очень скоро тропинка повела вниз. Спуск был не такой крутой, как подъем. Вода, стекавшая с гор во время дождя, обнажила на склонах каменистую породу. Копыта звонко стучали по камню. Антону стало тревожно от мысли, что лошадь может поскользнуться передними ногами. Посмотрел на Гозара, тот был спокоен и жевал горбушку черного хлеба.
Выехав из леса, попали на залитую солнцем равнину с высокой, по колено, травой. От простора кружилась голова. По траве, как пароходы, плыли тени от облаков. В поле стоял вытоптанный до сухой земли круглый загон с необъезженными лошадьми. Насчитали десять. Это были непослушные лошади с чрезмерно лихим норовом. И место это находилось слишком далеко от людских глаз.
- Смотри, - сказал Гозар, приподнявшись на стременах.
Двое загорелых дочерна мужчин зашли в загон. Лошади сбились в кучу подальше от них, пытаясь спрятаться друг за друга.
Подъехали ближе.
Один из объездчиков ловко, в один замах, спутал веревкой передние ноги белой, в черных яблоках лошади и с силой рванул, и лошадь свалилась на бок. Взвихренная ее падением пыль ненадолго укрыла объездчиков от глаз Антона и Гозара. Лошадь начала подниматься, взрывая землю копытами, но второй объездчик сел ей на шею и обхватил голову. Держал так, гладя по лоснящейся шее и успокаивая голосом, пока первый затягивал петлю на задней ноге лошади, потом обматывал веревку вокруг передней. Они разжали ей рот, вставили трензель. Привязали таким же образом вторую ногу, соединив обе веревки недоуздком, и отошли от нее. Лошадь встала и сразу же попыталась лягнуть обидчиков. Задняя нога натянула веревку, увлекая за собой переднюю, и лошадь вновь упала. Она падала так несколько раз, потом оставила попытки и отбежала подальше от них, хрипя, мотая головой и постоянно оглядываясь. Табун наблюдал за всем этим замерев и настороженно прядая ушами.
Антон и Гозар смотрели, как объездчики взнуздывают лошадей. Мальчик смотрел не моргая, приоткрыв рот, иногда кивая неизвестно чему. Когда солнце начало садиться, поехали дальше.
Уже подъезжая к дому, Гозар пустил кобылу наметом. Лошадь Антона побежала за ними, он не стал ее останавливать. Ветер трепал волосы и холодил мокрую спину под рюкзаком. Пахло так, как пахнет в этих краях практически всегда: жарой, пылью и лошадьми. У забора Гозар остановился, дождался Антона и сказал:
- Ты хорошо ездишь верхом. Маруш полюбил тебя, - потом он посмотрел на закат. - Если завтра рано проснешься, я мог бы взять тебя с собой в горы. Покажу развалины монастыря.
Антон хотел что-то ответить, но взгляд его привлекла белая точка вдали, в которой, при пристальном рассмотрении, угадывалась машина скорой помощи. Сливаясь время от времени с меловыми прогалинами, она неслась по разъезженному проселку среди холмов. За машиной тянулся шлейф пыли.
Из дома послышались тревожные голоса. Чей-то крик. Потом звук бьющегося стекла. Лошади занервничали.
Подбежала младшая сестра Гозара, сказала что-то брату, Антон не разобрал слов, но заметил, что колено девочки было содрано до крови. Гозар побледнел, спрыгнул с лошади и помчался к дому. Антон видел, как отец мальчика, выходя из дверей, преградил ему путь, подхватил на руки и прижал к себе. Сын вырывался и бился в его объятиях. Колотил ручонками по сутулой спине. А когда успокоился и обмяк, отец отпустил его, и они пошли в сторону пристройки из белого кирпича. По пути он махнул Антону. И сделал знак, чтобы тоже шел к ним.
Антон привязал лошадей к забору. Достал из рюкзака последние два яблока, отдал на ладони лошадям, глядя, как скорая, едва не подпрыгивая на ухабах, сворачивает к дому. На пороге пристройки оглянулся. Бабушка Гозара шла из кухни к дому с тазом горячей воды и белой простыней, перекинутой через плечо.
Здесь сидели одни мужчины. Старик, отец, его братья и четверо ребятишек, в том числе Гозар. Они молча сидели на скамейках вдоль стен и смотрели перед собой. Пахло цементом и потом. Кто-то громко дышал через нос, гудели и бились о стекло мухи. Иногда кто-нибудь выходил покурить и справиться, как дела в доме.
Она закричала, и крик ее перепугал собаку во дворе. Собака залаяла и брехала потом до утра. Гозар сполз со скамьи, сжал дрожащими ладонями виски. На него никто не смотрел, все продолжали хранить молчание.
Антон вдруг вспомнил о лошадях, привязанных к забору. Представил, как они беспокойно топчутся на месте. Ему стало их жаль.
Гозар сидел на коленях на полу, обхватив себя и раскачиваясь из стороны в сторону. Сидел в кругу света, отбрасываемого лампочкой из-под плотного абажура. Когда крики стали раздаваться чаще, сопровождаемые строгими голосами, его начала колотить крупная дрожь. Он закрыл уши и тоже завыл сквозь зубы, отчаянно силясь перекричать вопли. Дети начали перешептываться, им тоже было страшно, но они храбрились друг перед другом и ничем не выдавали страх.
Это продолжалось недолго, едва успело стемнеть, как раздался последний, долгий, надрывный вопль и сразу за ним - тишина. Даже собака прекратила лаять.
В этой тишине Антон молился. И был уверен, что слышит молитвы каждого сидящего в тесной времянке. Но громче всех - молитвы утомленной родами женщины, что раньше срока разрешилась от бремени. Антон вдруг понял, что все молитвы, придуманные людьми, в конечном счете, об одном и том же: услышать плач новорожденного. Он молился, чтобы все смогли уже с облегчением выдохнуть. Чтобы невидимая зубастая пасть ослабила наконец-то хватку, чтобы мужчины принялись трепать за плечо и хлопать по спине отца Гозара, чтобы дети засмеялись и загалдели. И вместе с ними - Гозар, что задыхается в рыданиях на полу.
Гозар не выдержал, отнял ладони от гневного, залитого слезами и соплями лица, поднялся и опрометью бросился к выходу из времянки.
- Он сирота. Потерял свою мать, едва появившись на свет, - сказал Антону старик, и Антона поразила, как удар розгой по спине, осознание того, что старик слеп на один глаз. - Теперь он думает, что приносит смерть. И хранит в себе слишком сильную боль.
Антон кивнул. Он знал, что скоро услышит удаляющийся стук копыт. И смотрел сквозь дверной проем на то, как цифру семь на спине мальчика поглощает ночь.
Андрей Гунин 2020