Духи Алтая

                Глава I. Егерь Бердяев.

    День для егеря Бердяева зачинался хорошим, с большими надеждами на удачу. Трофим Кондратьевич повстречался в лесу с приёмышем, оленёнком Сашкой. Оленя Трофим назвал именем своего ученика, которого знавал ещё со времён своей преподавательской деятельности в Лесном Техникуме. Уж больно схожи характерами оказались оленёнок и Саша: непоседы оба, не посидят спокойно ни минуты, а схватывают всё с полуслова тем не менее.
   Оленёнка егерь подобрал в лесу около года назад. Опытный следопыт, Трофим прочёл по лесной книге трагедию, случившуюся на живописной поляне, которая раскинулась запретным местом для вековых сосен на небольшой возвышенности. Здесь было отведено место духмяным травам и ягоде, величавые деревья мешали бы приземлённой красе, имеющей право быть. Деревья тут закрыли бы собой живительный свет для травяного роста.
   На полянке и появился на свет проказливый оленёнок, прятался незнамо от кого в траве, легко скрывающей не доросшее тельце; прыгал за лягушками, сажал бабочек на нос, бежал по материнскому зову за вкусным парным молоком.
   Оленёк не понял сразу всей опасности, когда впервые повстречался с волчьим взглядом; подумал, пришли поиграть с ним, весёлым. Прыгнул в сторону, играясь в догонялки. Страх пришёл, когда укусили его больно за круп. Промахнулся волк в своём убийственном прыжке. Оленёк отбрыкнулся от морды кусачей и поскакал инстинктивно наутёк, прихрамывая всё больше и оставляя после себя кровавый след.
   Волк легко догнал бы пораненную жертву, разжигающую волчий аппетит запахом молодости. Догнал бы если не мама. Олениха встала рогом за своего дитяти, волк отлетел на добрых пять метров с курса погони.
   Схватка оказалась неравной несмотря на волчьи раны. Раны зализываются скоро, главное, чтоб желудок был сыт. Мяса от взрослого марала несравнимо больше, нежели от оленёнка. Такую тушу и не подъесть сразу, какой бы алчущей не была утроба едока.
   
   Трофим подобрал раненого оленёнка Сашу, выкормил коровьим молоком. Учёный зоолог, он не позволил себе одомашнивать дикое животное, и как только Сашка подрос и был готов к самостоятельной жизни, постепенно отучил его от человеческой опеки, отпустил животину в лес.
   Саша вырос в полноценного марала красавца и уже не признавал Трофима. Подросшие звери забывают о родителях, как правило. Вечная привязанность в дикой природе сильно преувеличена умильными рассказчиками, которые стремятся угодить чувствительному слушателю, прививают людям добрые чувства на высоких примерах. В лесу всё не так, как у людей, постоянство средь зверей скорее исключение из правил, нежели закон тайги. Каждая особь выживает как может, и дружба в диком мире зачинается только по крайней необходимости.
    Выросший олень не боялся названного папашу, но близко к себе не подпускал, пыхтел предупреждая, рыл землю, отгонял от себя потенциального конкурента. Трофим любовался выросшим найдёнышем с разрешённого расстояния и радовался тому, что выдалось ему подарить такому красавцу полноценную жизнь.

   Трофим Кондратьевич сменил профессию учителя на лесничего в полувековом возрасте. Не смог он больше жить во лжи, что засорила людские нравы за последнее время. В техникуме, где преподавал Бердяев, учились случайные студенты. Не престижной стала профессия лесничего, молодёжь стремилась в торговлю, в охрану, в полицию – только бы не работать. Неважно, на какую специальность был выучен начинающий специалист, отдел кадров интересует только его связи и возможности.
   Из общего числа выпускников Лесного Техникума по статистике только два студента подавали заявления в лесхозы, несмотря на возросшие в последнее время заработки. Ни у кого из молодёжи не появляется желание провести лучшие годы вне цивилизации, где все блага преподносятся на блюдечке. Да и родители не дадут помереть с голоду растратившемуся юнцу, если он гуляет где-то рядом.
   Никто не хочет уходить в леса, все боятся одиночества. Разочарованный в жизни Бердяев решил сам заняться охраной лесных богатств, несмотря на преклонный возраст. Ушёл от людей и не пожалел.

   Алтай идеально приспособлен для жизни. В этих благодатных местах глупо жаловаться на нехватку чего-либо, в неумении прожить здесь можно винить только свою, приобретённую на всём дозволенном, лень. Не зря сюда тянулись люди со всего света, искали для себя Беловодье, свою Шамбалу. Трофим специально выбрал самый отдалённый кордон, дабы отдохнуть душою от приевшейся за долгие годы жизни людской суеты.
   Хорош Алтай, один запах сосновый чего стоит! Птицы поют, любопытные белки подглядывают. Вроде, во многих местах всё так же, только намешано на Алтае этой чарующей красы в идеальных пропорциях.
   В тайге всегда есть риск быть съеденным. У Трофима страх зверя отсутствовал. Хищники не охотятся на человека, мы не их жертва. Надо просто быть осторожным, постараться не мешать звериным планам, уметь чувствовать их настроения. Случается, и благодушный волк разрешает подсмотреть за собой, в «прятки» с охотником поиграть.

   Трофима этот безымянный ручей привлекал всегда, когда он оказывался поблизости. Ничего особенного в нём не было – журчит, спешит куда-то извечно. Вода родниковая, прозрачная, холодная. Пей – не хочу. Да сколько пить можно? Хлебнул, напился, спасибо. А ручей всё влечёт, зовёт за собою.
   Глупо следовать за водой текущей, к тому же ручей выходил за границы кордона Бердяева. Когда-то и этот лес был обследован и изучен. По сегодняшним временам эти места были безлюдны. Алтай велик, не вся его площадь отслеживается, не все закрома изучены. Много осталось тут звериных троп, на которые не ступала нога человека.
   Трофим заходил уже в ту зону, доходил до устья ручья, который впадает в небольшое озеро. Человеческому любопытству пределов нет. Зверей в этих дебрях нет отчего-то, следов не видать, ни отметин звериных на стройных стволах.
   Трофиму без надобности было заходить сюда, своих гектаров ему хватало за глаза: пока обойдёшь кордон по маршруту, день пройдёт, а живность домашняя требует корму ежедневно, вынь, да положи им к вечеру пайку отмерянную.
   Не хватало леснику хозяйки по дому, не пошла за ним жена в леса, осталась в городе. Разошлись они. Разошлись в смыслах жизни, в отношении к узам семейным, нерушимым. Дети выросли, и родители не стали нужны друг другу. Осталась жена в городе, не привлекла её дикая жизнь без магазинов.
   Не надо было леснику выходить за границы кордона, но свернул, повёлся внутреннему влечению. Звери живут чутьём, человеку следовать внутреннему голосу не пристало. На то нам ум даден: анализировать, шаги свои просчитывать. Трофим своей «чуйке» верил, не подводила она его ни разу.

   Он прошёл по нехоженой земле с пяток километров, не больше. Следить за собой он умел, возраст и дисциплина способствовали осторожности и разумности.
   По тайге возможно пройти свободно, это не лес дремучий с непроходимыми зарослями и валежником. Многовековые сосны не оставляют права другим деревьям подниматься в рост, опавшая хвоя покрывает землю мягким покровом, препятствующим росту трав. Ходить меж сосен довольно просто, если есть у таёжника чувство направления, и способен он не блудить; знает, куда и зачем он идёт.
    Опыт таёжника не помогал Трофиму, тем не менее. Непонятное чувство сверхъестественного сковывало его тревогой. Он уже испытывал на себе подобное давление в былые посещения зоны, оттого и зашёл сюда – в погоне за неизвестностью.
   К тревоге присоединилось ощущение, будто следит кто за ним. Трофим призвал весь свой охотничий опыт, старался не показывать, что заметил слежку. Осторожно, кругами, возвратился к пройденной тропе, высматривал следы преследователя. Следов не наблюдалось.
   Трофим разнервничался окончательно. Не может быть такого, чтоб не разглядел он присутствия зверя на своём пути! Спокойствие охотника покинуло его окончательно, и заорал он во весь голос, раскрылся:
    - Да выходи ты уже! Задолбал своими тайнами!
   Трофим и не думал, что встретит тут кого-то. Орал в пустоту по зову души, выплёскивал волнение на воздух.
   А он вышел. Объявился взору человеческому. Удивил своим видом, учудил.

                Глава II. Феофан.

   Он появился ниоткуда меж двух сосен. Трофиму понадобилась выдержка, дабы скрыть удивление от увиденного. Маленький мужичок сверкнул весёлым глазом и посеменил на вызов. Полутораметровый всего, его можно было признать за подростка, если бы не борода, полностью закрывающая лицо. И на карлика он не походил. Движения его были плавны, конечности соразмерны.
   Странная походка была у мужика - идёт, будто танцует. Локти в боки, ладошками вниз, параллельно земле; вправо, влево, в такт движению тела, и – пошёл, пошёл. Да быстро так! Удивительно!
   Трофим протянул пришельцу руку для приветствия. Тот уставился на ладонь, соображая к чему этот жест, смотрит на егеря вопрошающе.
   - Ты откуда тут взялся? – спросил Трофим участливо. – Не заблудился ли часом?
   Мужик ткнул пальцем за голову поверх сосен: «Оттуда. Гуляю я. Отдыхаю».
   - Ну, ну, - завинтил Трофим в того подозрительным взглядом. Гуляй да не балуй. Костры зазря не жги. Обращайся, если что. Я егерь, Трофим. Заходи ко мне на заимку. Отдохнёшь как люди, обогреешься. Поговорим.
   Мужик молчит, слушает. Трофим захватил его ладошку своими крагами, сжал в приветствии: «Тебя-то как называть»? Мужик зыркнул испуганно, заверещал что-то по птичьи: «Фео, фью, фау».
   - Феофан, что ли? – разобрал Трофим кое-как свистуна. Тот выдернул ладошку, спрятал за спину, кивнул согласительно.
   «Убогий, - пожалел мужичка Трофим. – Как он в тайге оказался? Не выжить ему в одиночку. Неладно тут что-то».
   - Так ты заходи, не забывай (настоял). Знаешь где моя заимка? Вон там, в 14 километрах, от озера недалече.
    «Знаю», - кивнул Феофан. И откуда ему было знать? Ввек таковых в тайге никто не видывал.
   «Бывай, бывай», - пожали руки новые знакомые, без страха уже.

   Трофим спешил на заимку. Больше часа он провёл впустую на чужой территории, ничего не увидел там, ни гнездовья птичьего, ни следа звериного. С бомжиком поговорил ни о чём. Вряд ли когда они увидятся. Не выжить ему в тайге, надо бы со спасателями связаться. И какими только судьбами он забрёл сюда?
   Он отогнал мысли о Феофане. День был потерян. Надо бы наверстать хоть что-то, к вечеру домой поспеть, живность накормить.
   Бердяев был дисциплинирован внутренне, составлял планы на день грядущий и неизменно выполнял их. Работа учителя приучила его к педантичности. Учитель сродни воину: один по приказу живёт, второй – от звонка до звонка.
   Егерь самолично составил ежедневные маршруты, охватывающие всю территорию вверенного ему кордона. Не было ещё случая, чтоб не отследил он плановых троп. Браконьерство на дальнем кордоне встречалось редко. Алтайцы пару раз расставляли капканы в запретных местах. Это их земля, как они считали, и живут они здесь по заветам предков. После беседы местные согласились с егерем: охотиться можно, ставить капканы нельзя.
   Кроме охранной деятельности егерь взвалил на себя исследовательские функции. Не зря ему была присвоена учёная степень кандидата биологических наук, приходилось отстаивать заслуженный высокий статус. Живности на его подведомственной территории было предостаточно, отслеживай и изучай: жизнь медведей, горностаев, пугливой кабарги и гордого марала; рыси, манулы, птицы немеряно приютила у себя гостеприимная алтайская тайга.
   По весне краснокнижный чёрный аист свил гнездо для своей избранницы. Птенцы его уже на крыло становятся. Заснять бы их гнездовье, чудесный фильм вышел бы. Трофим верил, что смог бы он установить камеру, не потревожив пугливых птиц, да не прислали ему видеофиксаторов, пришлось довольствоваться снимками с телефона, нечёткими и случайными.
   Катастрофически не хватало Трофиму помощника! Некому было следить за хозяйством, пока он по лесу блудит. Так бы забросить всю эту рутину домашнюю и в тайгу на пару-тройку дней углубиться, что б не мешали мысли житейские.
   Охоту он не признавал категорически, натура не позволяла ему отнимать жизнь у зайчика беззащитного и у волка жестокого. Потому и завёл он у себя на заимке с десяток курей и пару хряков. Рубить курей он ещё приучился, не глядя. На убой борова приходилось вызывать сына, который вёл знакомство со знатным забойщиком. Один день в году вполне можно выделить на встречу с родными, на шашлычки с мяса парного.

   Единственным помощником у егеря был охотничий пёс. Мама Джима – сука знаменитая, хотя и не породистая. Всяк охотник мечтал поиметь от неё щенков. Трофиму повезло, да не совсем. Ни один кинолог стопроцентно не распознает в щенке характер будущего пса. В Джиме проснулась кровь предков – охранников. В охоте он был умел и ловок, и в то же время – крайне непослушен: рвал дичь и кидался на жертву без команды. Потому Трофим редко брал его с собой на обход, агрессивный пёс мешал в научных изысканиях.
   Зато Джим был незаменимым охранником, команда «сторожить» была для него слаще сахарной косточки. В отсутствии егеря пёс оставался на заимке полноправным хозяином, и ни один гость не мог пройти на охраняемую территорию в отсутствии Трофима.
   Однажды сыну Бердяева, Максиму, пришлось три часа прождать отца в закрытой машине. Так и просидел не встреченный сынок под собачим надзором до прихода отца, даже двери джипа Максиму открывать не было дозволено.
   Не проходил сквозь собачий заслон зверь лесной, куры хозяйские под псовой охраной были в полной безопасности. А как-то Трофим по следам определил появление подле заимки самого хозяина тайги. Блудил мишка вкруг забора, блудил, да не прошёл – облаянный.

   Трофим Кондратьевич на пути к дому сделал крюк в три километра, проверил территорию, прилегающую к владениям алтайцев. Не позволил себе егерь пропустить без догляда самый ответственный участок, который глухари облюбовали для гнездовий. На радость егерю алтайцы продолжали соблюдать договор, капканов Трофим не обнаружил.
   Егерь позволил себе отложить осмотр оставшихся по плану участков и заспешил к дому напрямки, отмечая на ходу, что жизнь в тайге идёт своим чередом: птица поёт беззаботно, приземлённая тварь готовиться к зиме, роет норы. Медведь всю малину оборвал, сытые волки учат потомство охоте, а лисы мышкуют. Тёплая, таёжная жизнь, конец лета, и воздух сладок.

   Джим встречал хозяина на подходе к заимке. Такого ещё никогда не случалось, пёс не мог преодолеть заборов, ограждающих хозяйственный участок. Джим залаял радостно, запрыгал вокруг хозяина, будто спешил сообщить какое-то радостное известие. Ещё одна напасть свалилась егерю на голову, придётся заделывать лаз, прорытый непослушным псом. Не в вольере же его держать всё время, тогда толку с него уж точно не будет.
   Уже смеркалось, а пёс задерживал Трофима своими неуместными прыжками. А на заимке некормленая птица готовилась взлететь на насест и свиньи голос подавали: «Где наша пайка»?
   Трофим вышел к заимке и оторопел, увидев открытые ворота и Феофана перед ними. Джим тут же отстал от хозяина и бросился к гостю. Трофим похолодел, только этого ему не хватало: сейчас загрызёт! Такого щуплого человечка псу порвать раз тявкнуть.
   - Джим! Джим! Назад! – орал растревоженный Трофим, силясь догнать своевольного пса. Да куда пожилому человеку угнаться за резвой молодостью о четырёх ногах. – Фу Джим! Нельзя! (спотыкаясь и падая).
   Феофан стоял как вкопанный, не бежал, не лез на столб, будто ему не угрожала никакая опасность. Точно ненормальный! Не может себя защитить. И как только ему удалось по тайге пройти столько в одиночку?
   Джим прыгнул на пришельца и завис передними лапами у него на плечах, полностью закрыв его маломерность своим собачьим ростом. Феофан запустил руку в загривок, Джим заскулил с восторга встречи с необычным человечком.
   Трофим аж присел на минутку, выдыхая волнение и заполняясь удивлением по необычному поведению своего пса. Отдышавшись, поднялся, взял себя в руки и пошёл к гостю чинно, как и подобает хозяину. Джим неожиданно отстал от гостя и присел рядом не шелохнувшись. Двое застыли в строю, приветствуя начальство. Такого просто не могло быть, по крайней мере – достойного поведения от Джима.
   - А ты здесь какими судьбами? – спросил гостя подошедший Трофим.
   - Так приглашали же, - ответил гость далеко не глупым видом. Феофан снял широкополую шляпу, и нестриженный волос рассыпался у него по плечам. Поклонился хозяину чинно, смотал шевелюру и скомкал под шляпой как было. Трофим только сейчас обратил внимание на его одежду, опрятную и вполне пригодную для лесных прогулок. Всё подогнано, удобно и обувь подходящая. Бомжи за собой так не следят.
   Трофим уже устал удивляться выходкам незнакомца и гнал от себя одолевающие вопросы: откуда он знает, где именно находится заимка? Как в лесу сориентировался так ловко, что вперёд знатного лесника к цели пришёл? По всему, из него вышел бы неплохой помощник, если мозги его ещё не до конца набекрень выкрутило. Во всём после разберёмся, когда поближе познакомимся. Пока же хозяин задал гостю вопрос попроще:
   - А кто пса выпустил? Ты калитку открыл? А если бы он кинулся на тебя?
   - Так не кинулся же. Он в лес погулять попросился, я не смог отказать. За что зверей взаперти держать? Неужто он провинился в чём, что его свободы лишили?
   Трофим только усмехнулся умозаключениям Феофана и подтолкнул того к дому:
   - Ну, заходи, раз пришёл. Гостям мы всегда рады. Сейчас живность накормим, а потом и сами поедим. Оголодал, небось, на свежем воздухе?
   - А зачем зверей кормить? Разве они сами питаться не могут?
   Трофим взглянул на Феофана с подозрением: «Нет, надо будет обязательно позвонить куда надо. А вдруг он сбежал оттуда, куда в лесу указывал».

                Глава III. Странный гость.

   Феофану понравилось кормить животных, получать хрюкающие благодарности. Трофим решил пока не сообщать о странном пришельце, предложил пожить у себя, на что Феофан откликнулся с радостью. Общение с животными и свежий лесной воздух лечат лучше всяких врачей, как считал это Трофим.
   - Животные сыты, теперь и нам не грех перекусить. Пошли, Феофан, к столу, - одарил хозяин гостя должным гостеприимством.
   - Люди спят в домах. Я знаю, - недоумевал Феофан на предложение Трофима откушать. – Так неужто вы там ещё и едите?
   - А где мы, по-твоему, есть должны?
   - В лесу, - ответил Феофан без всяких сомнений. – Там, где еда, там и застолье.
   - Мы – люди, - продолжил Трофим допытываться до Феофана. – А ты как? Не считаешь себя за человека?
   - Нет, мы другие.
   - Ладно, пошли, - унялся Трофим. – Коль решил жить средь людей, привыкай к нашему образу жизни. Есть будешь за столом, пристойно и со вкусом.
   «Если у человека повёрнуто сознание, трудно будет выкрутить его в нужную сторону, - сомневался Трофим в своём решении приютить бедолагу. – Без специалиста этот случай не вылечить».

   - Извини, Феофанушка, хлеба у меня нет, - оправдывался Трофим, ставя на стол казанок с картофельным соусом. – Печь его некому, а оказия до наших краёв доходит раз в неделю, иной раз и того реже. Так что будем ужинать без хлеба. Не оскудеем.
   - Хлеб? – переспросил Феофан. – Ну да! Понял – хлеб. Доставить хлеб возможно. Только не сразу. Хлебов мы не печём, хотя это не сложно. Со временем будет и хлеб.

   Трофим вздрогнул вдруг от открывшегося ему наблюдения. За суетой дня он и не замечал той особенности Феофана – он не говорит, не издаёт звуков, и непонятно каким образом его слова оседают в голове. «То ли я сам с собою разговариваю»? – подумалось Трофиму. С такого и свихнуться недолго. Верно говорят: полоумие заразно.
   - Так ты не говоришь? – спросил он Феофана.
   - Как же. Говорю. Русскому языку обучен. Просто мне трудно ваши звуки передавать, вы их растягиваете не в пример нашему говору. Если я начну говорить – «Завтуйте трафым» (произнёс), - меня вряд ли поймут. Так проще – напрямую в мозг. Или же тебе такое общение доставляет неудобство?
   - Да нет. Всё понятно, - промямлил Трофим, осмысливая услышанное. – А ты можешь что-нибудь по-своему сказать?
   Феофан заверещал, засвистел по соловьиному. Трофиму открылись кавказские кущи, неприступные горы, гордый народ, ценящий мужество и мудрость.
   -Понравилось? – спросил Феофан, безголосо уже. – Это ваш Лермонтов, «Мцыри». Михаила Юрьевича я штудировал, прежде чем к вам проникнуть.
   - И ты в пять минут прочёл всего «Мцыри»? – изумился Трофим. – Все 26 глав?
   - Ну да. А что тут такого? Ничего не пропустил. Хочешь проверить? Прочту ещё раз, с мысленным видеорядом.
   - Верю, не надо, - отказался Трофим от повтора. Да ничему он не поверил! Не может быть такого, потому что не бывает. Разумное существо на Земле одно – человек, и дубликатов его не существует. Фокусы всё это, самовнушение.
   - Ладно, хватит болтать чушь всякую, - заключил хозяин. – Давай кушать.

   - Я понял, - заявил Феофан, вдыхая ароматы из поданной ему тарелки. – Вы мешаете всякую еду и едите её всю разом.
   - А у вас не так разве?
   - Нет. К чему такие сложности? Идёшь по лесу, встретилась тебе букашка какая – в рот её. Ягодка, она сама просится, чтоб её скушали. Фрукты те же. Лягушку или мышь какую ловить приходится. Тут главное уметь распознавать жертву, пригодную в пищу. Заразную тварь есть нельзя, болезнь необходимо видеть.
   - Хватит болтать! – настоял Трофим, уставший от сумасбродства гостя. – За столом у нас не разговаривают, едят молча. Приучайся. Бери ложку и жуй.
   Феофан понаблюдал за Трофимом, как он ест, взял ложку и стал её разглядывать:
   - Она мне в рот не полезет, мне меньше надо.
   Трофим чертыхнулся про себя и прошёл на кухню, откуда принёс весь набор: десертную, чайную, вилку. Феофан выбрал десертную: «Вот эта подойдёт». Набрал пищи с тарелки и засунул ложку в бороду: «А вкусно как»!
   - Ты бы хоть бороду сбрил, - попрекнул некультурного гостя Трофим. – усы вместе с едой жуёшь. Гадость какая!
   - Волос пережёвывать помогает, - настоял на своём Феофан. – А пища твоя мягкая, вкусная. Я понял! Вы её на огне прогреваете, чтобы заразу убить. Плохо это. Вместе с заразой расщепляются и полезные микрочастицы. Плохо, но мне нравится, - заработал ложкой чаще хозяина.
   - А вы разве огнём не пользуетесь? – спросил Трофим. Не стал он уточнять, что готовил в мультиварке за неимением времени. И без этого разговор не клеился, усложнялся. Огонь – так огонь.
   - Почему не пользуемся? Огонь греет. На огонь смотреть интересно. Я слышал, вы с помощью огня сплавы всякие делаете. Мы тоже когда-то металлы переплавляли, пока не нашли способа проще: внедряем инородные атомы в кристаллическую решётку, управляя ими микроволнами и сваэнергиями. Этого тебе не понять слёта, потом как-нибудь расскажу.
   
   Трофим устал от чудес и болтовни гостя. Выкинул из головы весь этот наносной бред. Показал Феофану спальное место и сам завалился на диван. Завтра рано вставать.
   Егерь любил отоспаться, когда на кордоне всё было спокойно и дела по дому переделаны; давал себе изредка передышку, берёг возраст. Сегодня был не тот день, и Трофим позволил себе витать по сновидениям шесть часов, ни минутой больше.
   Хозяину не удалось проснуться раньше всех, Феофан уже сидел на крылечке, дышал рассветом, разговаривал с Джимом.
   - Не спится? – Подсел Трофим к Феофану.
   - Я выспался. Мы спим меньше. Я учил, знаю разницу между вами и нами. Нам три часа сна за глаза хватает, вам – больше.
   - Раз выспался, пойдём во двор на инструктаж, - благодушный с утра Трофим не желал разбираться в коллизиях «свой-чужой», решил подыграть зачумлённому Феофану в его осознании, что он не от мира сего.
   Феофан схватывал всё на лету, разом запомнил что делать, пока хозяин дома не будет. Трофим поверил новому работнику, несмотря на видимые в нём отклонения от нормы. Да и дел там было: самое сложное – костёр разжечь под казанком с пищей для свиней.
   - Раз понял всё, пошли умываться и завтракать, - распорядился Трофим, положил руку на узенькое плечико Феофана и повёл того к дому.

   Трофим всегда готовился к выходу в лес, чистился, подглаживался. И дело тут совсем не в лесных жителях, звери любят людей бородатых, пахнущих потом и естеством, так нас лучше различать. Чистоплотный егерь привык придерживаться приличного вида ещё с учительства, и брился он для редких в этих местах охотников и браконьеров. Егерю необходимо выглядеть лучше гостей лесных угодий, быть выше их статью.
   Трофим брился опасным лезвием, не признавал станков и электробритв. Феофан с интересом наблюдал, как его новый знакомый приводит себя в порядок: тщательно моет руки мыльным раствором, замазывает пеной лицо, внимательно разглядывает себя в зеркале.
   Трофим заточил лезвие о ремень, подвешенный на шкафчике, и прижмурился, поднося блеснувшую сталь к щеке. Руку вдруг пронзило болью и заломило назад. Он и понять не успел, что произошло, обернулся на Феофана, стоящего виновато у стены с хозяйским лезвием в руке.
   - Ты что вытворяешь? – насел Трофим на обнаглевшего приживалу, позволяющего себе кидаться на хозяина.
   -Я понимаю, Трофим, тебе трудно признать мою правду. Другие люди для вас – это сказка. Такие, как мы не заложены в вашей природе, поэтому быть не должны, как не бывает леших и русалок. Вы материалисты, не верящие недоказанным фактам. Всё так. Но нельзя же лишать себя жизни лишь потому, что рушатся былые незыблемые истины, приходится обретать новую веру, веру в чудесные начала.
   - Ты посчитал, что я решил перерезать себе глотку? – рассмеялся Трофим. – Не дождёшься! Оценил твоё рвение. Только понимаешь, я вовсе не хотел покончить с собой, просто собирался побриться.
   - Побриться? Зачем?
   - Понимаешь, Феофанушка, принято у нас так. Мы бреемся, убираем с лица весь волос, чтоб людям удобнее было отслеживать наши настроения и эмоции по мимике лица. Всё! Хватит философствовать! Отдавай мне бритву, и сам иди к столу. Не мешай мне умываться.

   Феофан сидел за обеденным столом с виноватым видом, Трофим суетился, готовил завтрак:
   -  Да не расстраивайся ты так, Феофанушка. Всяко в жизни случается. Иной раз и ошибиться не грех. – Настроение Трофима было весёлое. Феофан встрепенулся вдруг, глаза его загорелись утверждающим блеском:
   - Сейчас будет хлеб.
   - Хлеб?
   - Ну да. Хлеб для нас приготовили. Ты же сам вчера просил, - Феофан вытянул на столе руки ладошками вверх.
   Трофим отвернулся за закипающим чайником и пропустил момент, когда на столе появилась ниоткуда тарелочка, заполненная маленькими буханками с конфетку величиной.
   - Вот, как раз к столу подоспели, - с гордостью предоставил угощенье Феофан.
   - Это ещё что такое? – Уставился Феофан на необычные хлеба вытаращенными глазами. В голове у него снова перемкнуло с участия в чудесах.
   - Хлеб, - протянул Феофан Трофиму «конфетку», - угощайся, пробуй.
   Трофим принял угощенье с отвлечённым видом, закинул в рот, распробовал: пустой хлеб, будто муку жуёшь, не хватает в нём многого. Он справился со своим недоумением при помощи злости:
   - Давай договоримся, Феофан. Ты учишься жить по-нашему. Ты ведь за этим пришёл? (Феофан кивнул утвердительно). Так вот, учишься, наблюдаешь, помогаешь. И никаких фокусов! Согласен? Ты остаёшься один на весь день. Помнишь, какие указания я тебе давал? Повтори.
   Феофан ответил обязанности дневального чётко, без запинки. Вера в нового помощника в хозяине окрепла. Тем не менее, он настоял на повторении устава несения караульной службы:
   - Это сейчас ты сказал? Или я так подумал? Давай ещё раз. Чётко и ясно! Я верю в тебя, Феофанушка. Только не натвори здесь чего лишнего в моё отсутствие. Так я пошёл?
 

                Глава IV. Олусы.

  Бердяев переживал за хозяйство, оставленное им на попечение незнакомца с неординарным поведением: «Как он там? Не чудит»? Да с мыслями теми по лесу бродить, что до магазина сбегать. В лесную жизнь окунуться пристало, только тогда будет толк с посещения чуждого человеку мира. Заботы о хлебе насущном лес не принимает, потому турист с городской суетой в голове так и останется туристом, гулякой любопытным. В профессии лесничего лишние треволнения неуместны, раз вышел на тропу, сосредотачивайся на главном. Мужчина должен уметь расставаться с переживаниями.
   По городским улицам можно гулять в любом настроении, на незнакомого встречного внимания никто не обратит. Озабоченных людей даже бродячие псы обходят вниманием, ты хоть на хвост им наступи. Им интересны только знакомые кормильцы. Привыкли псы, освоились в городе.
   В лесу любой объявившийся живчик будет замечен вездесущими птицами и освистан пернатыми. Любопытная белка обязательно выглянет из-за ствола: «Что пришёл»? «В гости». «Так заходи».

   Трофим поприветствовался по лесным правилам и прошёл к гнезду аиста. Не все животные откликаются на доброе человеческое слово. Для волка человек – враг, беспощадного истребления от нас им никогда не забыть, не простить. Аисты скрытные, защититься от хищника им нечем, разве что улететь. Так они и поступили, едва заметив присутствие лесничего.
   Гнездо аистов красовалось высоко над землёй, нависало над сосновой веткой – не достать. Любит чёрный аист строить большие гнёзда, нимало не заботясь об их надёжности. Про законы о пределах прочности им некому рассказать.
   Редкий случай для Трофима, когда приходилось жалеть за свой возраст: не взобраться ему больше по гладкому стволу на сосну, первая ветка которой отрастает на десятиметровой высоте. Да и к гнезду вряд ли кто из людей проберётся, уж больно хрупка сосновая ветка, не выдержит человеческого веса, дерево и под гнездом прогибается. Сложно будет птенцов окольцевать, да надо бы как-то. Эх, помощника нет толкового!
   Камер наблюдения не присылают отчего-то. Обещают и не делают. То денег нет у них там, то кому-то нужнее средства понадобились. А птенцы растут. Какой бы фильм мог получиться – первый полёт чёрного аиста!

   Трофим прошёл под  дерево, дабы хоть издалека пожелать птенцам скорейшего вылета в большую жизнь, и наткнулся на трупик одного из них. Вытолкнули братишку непоседливые птенцы из гнезда! Случайно ли, нарочно? Того уже не узнать, и скорбеть по тому поводу не обязательно. Смерть в дикой природе дело обыденное. Благо, что гнездо не обрушилось. Осталась надежда, что вылет отсюда состоится, одиночный хотя бы.

   Случайные встречи будоражат жизнь, не дают ей застояться. Встречи в лесу особенно удивительны – верный признак присутствия чуда. То, что случается непредсказуемо, может трактоваться только как наитие свыше, присутствием нечто неосязаемого, которое играется нами, сталкивает и ждёт, что же из этого выйдет.
   Всё похолодело внутри Трофима, когда он неожиданно встретился взглядом с человеком. Килен не отличился самообладанием, тоже застыл на ходу. Какими бесшумными не были охотники в лесу, насколько они не уверялись в своём охотничьем чутье, увидеть друг друга в этой чащобе они не предполагали, не угадали присутствия за зоной невидимости.
   Смятение скоро сменилось радостью встречи. Трофим узнал за восточными карими глазами знакомца и приветствовал его со всей присущей доброжелательностью:
   - Привет Килен.
   - Здоров Трофим. Как жизнь, хозяйство?
   - Спасибо. Всё в норме. Как сам? Как ваши? Не болит душа алтайская?
   - Да что с нами случиться может? В наших краях болезни места нет, только радости.
   - Вот это правильно! Это по нашему! А как охота, Коля? - Назвал Трофим друга по-русски. – Много дичи набил?
   - Да разве я из лесу когда что лишнего брал? – забожился Келен. – Зайца подстрелил. Вот (копошился в ягдташе).
   - Да не виню я тебя, - успокоил Трофим друга. – Ты, Коля, мой первый помощник. Что бы я без твоего догляда тут наохранял? Твои-то, кстати, не шалят?
    - У нас на охоте дисциплина, - заверил Келен. – Мы законы понимаем. Это наш лес, нам его беречь. Разве кто пришлый зайдёт.
   - Чужих я последнее время не встречал. Вы сами-то кого видели?
   - Нет. Спокойно всё в наших краях. Хотя вру, - замялся Келен. – Замечали наши Олуса. Объявился опять злой человек. Не к добру это.
   - Олус? – не понял сразу Трофим. – А! Ну да. Человек пещерный. Я правильно понял?
   - Он самый. Появится и исчезает. Только людей пугает.
   - А расскажи-ка мне о них, - попросил Трофим.
   - Расскажу, - согласился Келен. – Только они не люди. И не духи. Духи не принимают облик людей, чаще зверьми представляются. Олусы – с виду люди, только ничего человеческого внутри у них не осталось. Они научились колдовать, а душу потеряли. Скрываются они, прячутся, чтоб злость их ещё больше бед не наделала.
   Да, давай присядем (предложил). Отдохнём, перекурим. Легенды суеты не любят.

    Друзья присели на завалившееся дерево. Трофим достал термос с чаем, разложил печеньки на салфетке. Келен скрывал улыбку за табачным дымом, готовился к таинству рассказчика, прикрылся голубой пеленой.
   Трофим знал много алтайских легенд, об Олусах был наслышан. Да каждая легенда в устах нового рассказчика трактуется по-своему. Каждый сказочник рисует свою картину сотворения Алтая, потому слушать их всегда интересно. Жить на Алтае и не знать чудесных сказаний местных народностей для Бердяева казалось неправильным. Алтайцы в свою очередь относились с уважением к собирателю их культурного наследия.
   Келен начал свой неспешный рассказ, не забывая окутывать себя табачным дымом. Сказание начиналось гладко, поддерживаемое вниманием слушателя и чаем на травах.
   - А можно на алтайском? – тактично прервал Келена Трофим. – Так будет колоритней, а я пойму.

   - Олусы жили с нами давно, во времена незапамятные, - начал Келен свой неспешный рассказ на завораживающем алтайском.
   Не признавали они законов. Бродяжничали, не строили дома, не обзаводились семьями. Детей воспитывали всем племенем. Кормились собирательством, попрошайничали. Воровали.
   Мы долго терпели их безобразия, пытались привить им наши традиции. Что самое страшное – молодёжь алтайская бежала за ними бродяжничать и предавалась свободной любви.
   Кончилось всё, когда великий дух, создатель Золотого Алтая, Алтай эззи, разозлился на Олусов и навёл на них мор. Кто выжил, попрятались в пещерах.
   Отвергнутые от мира, Олусы подружились с ангелом смерти - Алдачы. Кто встретиться с ними невзначай, тех непременно постигает смерть. Алдачы долго ждать не приходится.
   Олусы помнят о своём отречении и мстят. Пакостят всюду: прячут по тропам ловушки на людей, на скот порчу наводят.
   Научились они становиться невидимыми, прозрачными. Если зверь в тайге след оставляет, Олуса по примятой траве не отследить. Нет после них следов. Ни запаха от них нет, ни дыма. Не курят Олусы и костров не разводят. Прячутся.
   Вот такие проказы эти Олусы. Давно их невидно было. Объявились вдруг на пакость. Не к добру.

   После встречи с Келеном Трофиму никак не удавалось сосредоточиться в пути, выйти со сказочного мира. Одолели сомнения, мысли. Ещё один обход кордона пройдёт впустую!
   Как можно верить сказкам? В тайге всё предсказуемо. Чудеса случаются. Лес без чудес пустой. Да каждому чуду можно найти объяснение.
   Кто такой Феофан? Не похож он на олусов, характер не тот. Сказка – ложь, но факт остаётся фактом: Феофан занят хозяйством на заимке. Присутствие его реально. И Джим подружился с Феофаном. Злюка Джим стал верным другом в одночасье. Разве так бывает? Да было же!
   Бред какой-то. Случилось то, что быть не должно. Ещё этот Келен со своими свидетельствами о чуде объявился. Кому верить? Быль – небыль.

   Трофим и не заметил за нескончаемыми сомнениями, как день к вечеру склонился, как тропа его к дому привела.
   А у раскрытой калитки хозяина поджидали Феофан с Джимом. Это уже становилось традицией. Только Феофан на сей раз отчего-то скрыл лицо под маской из листьев. К чему эта клоунада? Опять эти фокусы! Час от часу от них не легче!

                Глава V. Между чудом и явью.

   Джим встречал хозяина преданным взглядом. Глаза Феофана светились радостью, подсвечивая высокий лоб – единственное, что осталось неприкрытым от лица. Все остальные черты были скрыты маской из листьев и никогда нестриженой шевелюрой. Шляпу Феофан держал у груди, соблюдая свои, нерусские традиции приветствия. «Достался же клоун на мою седую голову»! – подумал Трофим и произнёс вслух:
   - Встречаете? Молодцы! В доме всё в порядке? А с лицом у тебя что случилось?
   - Брился, порезался.
    - Брился?
    - Ну да. Ты ведь сам говорил, что мне побриться надо. А знаешь как больно было! Я терпел (с гордостью).
     - Так надо было меня подождать, - чуть не рассмеялся Трофим на выходку странного гостя. – Ты, небось, и бритвы в руках не держал никогда?
    - Я видел, как ты брился. Запомнил. Ничего в этом сложного нет.
   - Не сложно ему! Пошли в дом. Смажу порезы, а то нацепил на себя чёрти что. Вороны, вон, смеются.
   Трофим доставал аптечку, а сам сомневался: подойдут ли Феофану наши антисептики? Он ведь не совсем человек. А листья подобрал, какие надо (со скрытым одобрением). Фитотерапевт его выбор одобрил бы.

   Феофан жмурился от боли, когда с него сдирали прилипшие листья. Трофим успокаивал: «Терпи»; сам же всматривался в лицо приживалы, увидев его впервые без бороды. Вполне человеческое лицо, приятное, осмысленное. Если бы не рот «бубликом», вполне можно было определить его «русскость». Рот трубочкой, будто Феофан готовился целоваться и не решался никак. А побрился он скверно – клоки не выбритой щетины у него на лице торчали ужасными противотанковыми ежами – блохе не пройти. Раны на лице оказались щадящими, как и у всех начинающих бриться.
   - Ты как первобриток, - подколол Феофана Трофим. – В следующий раз я тебя сам побрею, научу. И постричься тебе не мешало бы.
   Феофан вздрогнул с таких слов, застыл обречённо. Раз пришлось жить среди людей, приходится придерживаться их законов. Сам этого хотел.
    - Не расстраивайся, Феофанушка, - заметил Трофим упадочные настроения друга. – Это не больно, когда с умением себя в порядок приводишь. Даже приятно. Зато после чувствуешь себя свободным. Ты же как мальчик, ей-бо! Тебе лет то сколько?
   - 154. 157 по вашему времени. Нас к вам только со 150 лет отпускают. Я курсы подготовки прошёл срочно, без провалов. Всю жизнь к вам мечтал попасть. Мне ещё бабушка про людей сказки рассказывала: как вы во льдах зимуете, моря покоряете, в космос летаете.
   - Ну ты и заливать! – не поверил Трофим. – Тебе лишь бы не стричься. Какая тебе причёска больше нравится? – подал журнал, в котором отображались люди со всего мира с различными причёсками. – Вот классика – левый пробор, височки на уровне уха. Причёска стильная, мода 70-х, под «битлаков». Полубокс – стиль воинов и моряков. Монголы с косичкой, индейцы с двумя косичками. Ещё индейцы – «ирокез». Налысо – самое простое и строгое, верх санитарии. Выбирай, Феофанушка.
   - Из тех же бабушкиных сказок помню, - недолго сомневался Феофан в выборе. – Там герой был – Ив-ив-анюшкя (с трудом выговорил имя).
   - Достойный выбор, - улыбнулся Трофим. – Стрижка «под горшок». В те времена, недолго мудрствуя, заросшим парням одевали горшок на голову и обрезали волос по контуру. Делов то! Сделаем! Будешь у нас сказочным героем. Да ты и так такой есть. Не правда ли?
   - Правда, - скривил Феофан рот «рогаликом», улыбнулся будто.
   - Ну раз так есть, пошли тогда есть.
   - Я сейчас, - засуетился Феофан и выбежал во двор. Возвратился скоро на кухню с кастрюлькой и выставил её на стол.

   - Это что? – приподнял Трофим крышку и с подозрением выловил с кастрюли мутноватую жижу половником.
   - Я готовил, - с гордостью высказался Феофан. – На костре. Всем хватило. И свиньи поели, и Джим, и нам, вот, осталось. Всё делал, как ты говорил. По твоему рецепту.
   - Вынеси это! – Трофим брезгливо сунул половник в кастрюлю. Феофан повиновался, вернулся понурый: он старался, а его не оценили.
   - Ты пойми, Феофанушка, для каждой живности – своя пища. Волки не едят комаров и мошек, пищи лягушек и птиц. Зайцы никогда не станут охотиться на мышей. И у людей своя пища, отличная от других.
   - Я проверял, - оправдался Феофан. – Заложил в казан съедобные продукты. Кушать можно, не отравишься.
   - Ладно, кулинар, - усмехнулся Трофим. – Бери нож, чисть картошку. На тушёнке быстро сготовим.

   Трофим скрывал отвращение, когда увидел воочию, как ест Феофан: засовывает ложечку в маленький ротик, переворачивает, вытаскивает с чмоканьем и крутит содержимое рта, надувая поочерёдно то правую, то левую щёки. Мясо же всасывает со свистом, будто червя заглатывает. Противно до жути!
   Только теперь Трофиму стало ясно, отчего Феофану трудно говорить, легче свистеть – так устроена его ротовая полость. Бердяев не стал учить гостя, как правильно вести себя за столом, а включил все свои исследовательские навыки и природный юмор, дабы утопить за улыбкой отвращение от чужеродного едока.
   - А как тебе удаётся быть понятным не издавая звуков? – спросил Трофим. – Возможно доступно объяснить эту невероятную способность?
   - Почему бы и нет. Нет ничего невозможного, - приготовился Феофан к прочтению лекции по теме обмена информацией. – Если тебя пытаются понять, рано или поздно твои взгляды будут приняты. Частично или полностью – это уже другой вопрос.
   А как животные понимают друг друга, будучи кардинально различных видов? Общаются они по-разному: кто поведением пытается проявить себя, кто интонациями. Самое экзотическое общение – цветом. Мимикрия свойственна многим. Даже человек заливается краской, когда пытается скрыть одолевшую его стыдливость. Природу не обманешь, она наделила животных многими качествами, только бы мы общались.
   Человек, овладев способностью к членораздельной речи, отдал тому приобретённому свойству предпочтение, отодвинув другое на второй план: мимика, интонации, жесты стали для вас второстепенным качеством общения. Да без того не обойтись, и люди неосознанно продолжают заливаться смехом, моргают испугано, размахивают руками в поиске нужного слова.
   Слово стало для вас главным – носителем правды, доказательством, представительством, раскрытием чувств. Даже звучание слова имеет для вас всё меньшее значение. Приобретя письменность, вы научились видеть за набором букв слово. Хорошему читателю не обязательно складывать буквы в звуки, он различает напечатанное слово полностью, отпечатывает его в мозг без продолжительного разбора. А ведь это и есть телепатия, её начала. Телепатия, которую вы отвергли, не сумев объяснить, и поставили её в ранг мистических проявлений. А она не делась никуда, раз подаренная.
   Животные хранят дар предвидения, верят запаху опасности, отдаются во власть ожидания счастья, рассвету новой жизни. Люди всё больше становятся прагматиками, пытаются всё просчитать. Проще всего объяснить невероятные совпадения чувств законами случайности. А матери продолжают беспокоиться за своих сыновей, у которых появились трудности по жизни, и они не спешат поделиться ими с близкими. Любимые чувствуют друг друга за тысячи километров. Друг спешит на помощь к товарищу, не получив огорчительного известия. Много чего случается в жизни необъяснимого. Перипетии судьбы – простейшее объяснение тому, закамуфлированное заумным словосочетанием.
   А телепатия существует! Нельзя её отвергать по одной только причине, что не находится для неё научного объяснения. Есть оно, это необходимое свойство, и глупо от него отказываться. Разумнее будет развивать подаренное нам качество, а там и разберёмся, что это за чудо такое – передача мысли на расстоянии. Мы, к примеру, продолжаем пользоваться и речью, и телепатией, когда нам что из этого кажется удобным для общения.
   - Тебе бы надо бороду отпустить, - перевёл Трофим разговор в приземлённое русло. - Ты же говорил как-то, что волос вам пищу пережёвывать помогает?
   - Помогает, - подтвердил Феофан, - Тяжело без бороды, кушать непривычно.
   - Вот и хорошо. В следующий раз буду тебя брить, окантую бородку. Без меня за бритву не берись, пока не научишься.
   "Хоть что-то согласовалось, - обнадёжился Трофим. - Хоть не буду видеть его неприятный рот во время обеда".

   Трофим всё больше доверял Феофану по хозяйству, и не боялся уже оставлять приживалу одного на заимке. Сам же всё чаще уходил в тайгу на несколько дней, как планировал это до недавних пор, пока не находилось помощника.
   Интерес к необычному гостю в Трофиме не пропадал. Не чурался он задавать Феофану сложные вопросы, выслушивал, интересовался.
   - А откуда ты сам-то будешь, Феофанушка? – спросил он в один из домашних вечеров. – С каких краёв? Ты мне так и не ответил толком.
   - Я же говорил уже – оттуда мы. Наша Земля за вашей следует, отстаём мы немного во времени. Вы ещё называете наш мир потусторонним. Вселенная старается продублировать свои эксперименты. Так надёжней, да и результаты выходят разными, появляются возможности для сравнения.
   Переходы из одного мира в другой, порталы – тема сложно объяснимая. Людям про переходы я объяснять пока не берусь. Да и сам разбираюсь в этом деле плохо. Переправили меня специалисты, объяснили правила поведения в чуждом мире. От любопытствующего туриста особых знаний не требуется. Главное для нас – дисциплина.
   Верил Трофим Феофану и не верил. Бредятину какую-то нёс его необычный приживала. Но бредятина интересная! Нужна людям сказка. Сказкой можно объяснить многие неизученные пока явления. Сказка учит восхищаться чудесами, и не бежать от них сломя голову со страха.

                Глава VI. Первый полёт.

  Осень раскрасила листья теплом. Осень насыщена талантами и бескорыстно делится ими со всеми страждущими. Лето не столь гениально, как сестрица осень. Лето – хранитель жизни, забот у лета полный двор, не остаётся сил на творчество. Для осени сделано всё, закрома её заполнены, и остаётся рыжей красавице одна забава – творить. Весна молода и несовершенна, зима-старушка ленива. Осени отданы лавры непревзойдённого ваятеля природы, и она старается вовсю, ублажает жизнь невероятными красками, приучает к любви.
   Жизнь гениев скоротечна. Крутятся подле творцов завистники и злопыхатели – так уж заведено. Осень – не исключение. Разденут красавицу вскоре донага, подморозят. Надо, надо спешить осени, успеть насытить мир красотой и теплотой души.

   Трофим не любил, когда его отвлекают звонками от бесед с природой, да без связи с цивилизацией в наше время не обойтись. Он с видимой досадой вытащил рацию из подвесного чехла и взглянул на экран. Звонил Келен:
   - Ты где? Нам срочно необходимо встретиться. Доберусь до твоего лагеря за три часа.
   Трофим уходил в двухдневный обход уже вторично. Сбылась его мечта о ночёвках в лесу с приходом помощника по хозяйству - Феофана. Звонок Келена обрадовал егеря. Скрасить вечер беседами с другом показалось для него предложением заманчивым. Он прошёл оставшиеся три километра до обговорённого с Келеном лагеря, успел к закату.
   В этом замечательном месте у ручья неизвестный охотник поставил домик. Небольшая постройка, способная приютить двоих путников, обветшала со временем, но печка ещё грела. Трофим не стал занимать гостевое место под крышей, развёл костёр под звёздами. Тёплый осенний вечер располагал к тому, глупо сидеть в такие погоды в четырёх стенах.

   Келен подошёл через два часа. Трофим успел отужинать и вдоволь насмотрелся на звёзды; глаза слипались, и он расположился спать подле догорающего костра, не дождавшись гостя.
   - Плохо всё! Очень плохо! – заблажил Келен, едва произнеся приветствие. – О-о, Худоим! Харом! Всё харом!
   - Что плохо? – успокаивал Трофим друга. – Ты к костру присядь, чаю выпей. Расскажи толком что случилось.
   - Я рядом с твоей заимкой проходил, - начал свой рассказ Келен, греясь горячим чаем. – Дело к вечеру шло, решил зайти. Ты ведь всегда делал ежедневные обходы, вечерами дома был. Так вот, подхожу со взгорка, оттуда твой двор хорошо видать. А там, по двору, Олус за Джимом гоняется! Представляешь – Джим убегает от человека, нелюдя! Я такого от твоего пса не ожидал, он на любого бросится, даже на медведя. А тут человечишка какой-то плюгавенький.
   Так вот… Спрятался я, сижу, наблюдаю, думаю, что делать мне с этим безобразием. А Олус встал вдруг, ко мне обернулся – почуял. Я его внимание всем нутром ощутил, похолодело у меня всё внутрях, задрожало. А ведь я хорошо спрятался, не видно меня. Олус увидел. Смотрит в мою сторону, дыры во мне взглядом сверлит. Смотрел, смотрел и… исчез вдруг. Джим заскулил, забегал кругами, Олуса ищет. А нету его нигде! Вот и я заспешил с гиблого места, с тобой созвонился.
   Ты не ходи туда, Трофим. Пойдём к нам. Погостишь денёк, пока шаман с твоего дома порчу снимет. Плохо там, плохо. Харом. Нельзя туда человеку.
   - Спасибо за приглашение, Келен, - отблагодарил Трофим друга за заботу. – Не могу я к вам, извини. Мне на дальний кордон завтра надо пройти. К вечеру обернусь и к вам забегу. Спасибо Келен. Предупредил.

   Не любил Трофим обманывать, да раз всё так обернулось, пришлось. Едва они с Келеном распрощались под утро, Бердяев, сделав ложный крюк, заспешил к заимке, пока там шаман не объявился со своими заговорами.
   - Он первым меня заметил, - оправдывался Феофан. – Я сам не раскрываюсь, обучен. А тут заигрался с Джимом и пропустил охотника. Нам не положено первыми вступать в контакты с людьми. Мы должны прежде просканировать их настроения, предубеждения их к необычному. Всяко может случиться. Бывали и смертельные случаи, не скрою. Люди разные. Иные от страха годами отойти не могут.
   Нам предписано перед посещением вашего мира: умри сам, а человеку не навреди. Как только наши почувствовали неладное, прервали миссию и переместили меня. Всё обошлось без особых эксцессов, как после оказалось, и я вернулся. Час просидел в уборной (указал на отхожий домик в углу двора) пока успокоилось всё, пока не стало очевидно, что в нашу сторону никто из людей не движется.
   Со зверьми проще. Эти сразу всё понимают. Люди насочиняли сказок и страшатся всего неизвестного. Страх – самое необходимое чувство для выживания, чувство, предупреждающее об опасности. Необходимо научиться отличать страх естественный от искусственного. Надуманные страхи ни к чему хорошему привести не могут, только к расстройствам.
   - Стоп, стоп! – прервал Трофим мудрёные речи Феофана. Его только сейчас осенило вдруг: - Ты сказал: тебя «переместили». Это как это? Взяли, да убрали с нашего мира? Есть ты, и тут же нет тебя разом? Сам-то понимаешь, что сказал сейчас?
   - Так и было, - заверил Феофан. – Переместили. Я тебе уже говорил про портал. Не могу я объяснить сути этого действа! У вас и понятий таких нет ещё. Телепортация – явление, отдалённое от нашего перемещения, близко не объясняет движения материи вне времени. Не знаю. Я и сам смутно понимаю, как всё это происходит: здесь я, и в следующий миг совершенно в другом месте.

   За обедом Трофим принял окончательное решение:
   - Значит, сделаем так: пока шаман «чистит» заимку, уйдём в тайгу. Живность он сам покормит, я его по рации попрошу. Джима с собой заберём. Пускай погуляет, давно свободы не нюхал. И дело я для тебя припас. Поможешь, Феофанушка? По деревьям лазить умеешь?

   Джим в лесу вёл себя на удивление послушно. Заслугу Феофана в воспитании пса Трофим признавал безусловно. Кто же ещё, как не превзойдённый знаток души звериной, наставил пса на путь послушания?
   До сосны чёрных аистов отряд добрался без происшествий. Взрослые птицы улетели, едва увидев приближающихся людей. Птенца от охотников не защитить. Самим бы спастись от убийственного огня. Опасность от человека засела в птичьих генах. Не уберегли птенца, но с потерей его жизнь не кончилась. Придёт ещё одна весна, будет лето, как это было испокон веков. Не будет потомства этот год, жизнь продолжится в следующем. Продолжится полёт за вечностью с накопленным родительским опытом.
   Джим первым учуял запах погибшего птенца. Трупик, замеченный ранее Трофимом, успел разложиться, и только перья теперь подтверждали принадлежность птенца к птичьему племени – охраной счастья семейного. Пёс закружил вокруг смертного ложа, заскулил тоскливо, смерть почуяв.  И откуда только в звериной натуре взялась скорбь и жалость? Не Феофан ли в очередной раз стал тому виновником?
   Трофим подал начинающему орнитологу кольцо, указал на гнездо: «Надо окольцевать выжившего птенца». Долго объяснял, как и зачем это делается. Феофан не понимал: к чему такие сложности? Зачем мучить себя простейшими вопросами? Зачем ущемлять птичью свободу, заковывать её в кандалы? Если мучат вопросы, откуда и куда птица летит – спроси её. Птица никогда не обделит вниманием. Каждая особь индивидуальна и узнаваема, незачем вытравлять ей имя на теле.
   Наконец Феофан понял всё, что его просят, и согласился. Люди – что с них взять. У людей своё понимание, пути их к добру неисповедимы. «Я сейчас», - кивнул он Трофиму, пробежался по округе и поймал в сырой траве лягушку. С гордостью показал добычу учителю – угощенье для птенца.
   Феофан ловко влез по гладкому стволу - скоро, на зависть любому собирателю бананов. Птенец запрыгал по гнезду, замахал крыльями. Хрупкая ветка затрещала. Трофим забеспокоился – сейчас треснет, завалится вместе с гнездом, погибнет последний птенец. Феофан, казалось, был невесом. Ветка выдержала, гнездо устояло, когда в него забрался непрошеный гость.
   Птенец радовался человечку, словно родителям, трещал клювом беспрестанно. Заглотил угощенье с благодарностями и уткнулся клювом Феофану подмышку. Феофан погладил змеиную шею птенца, засвиристел что-то по-своему; поднял нежно птицу, покачал, поставил на ноги, подтолкнул – лети! Аист взмахнул послушно крыльями, оттолкнулся и…, - взлетел!
   Первый полёт впечатлит любого зеваку. Трофим с Джимом застыли в восхищении, задрав головы к небу, любовались недостижимым им обоим полётом.   

   Трофим прошёл в алтайский аил один, оставил пса с Феофаном в лесу погулять.
   Селяне встретили егеря плохим известием: Келен слёг, заболел. О причине болезни своей больной знал: виноват во всём Олус. Ничего нового Келен Трофиму не поведал. Недолго ему оставалось, из объятий Алдачы ещё никто не уходил.
   Трофим поговорил о здоровье друга с местной медсестричкой. Айлу не могла поставить диагноз больному:
   - Келен здоров. Душа у него болит. Медицина душу не лечит. Придёт шаман, поможет Келену. А лучше всего было бы к психотерапевту ему обратиться. В город больного везти необходимо. Кто бы уговорил его.
   Шаман объявился только к вечеру, рассказал Трофиму о делах на заимке:
   - Почистил я там всё от духов грязных, покамланил. Можешь идти домой. Свиньи сыты, куры целы. А вот пса твоего нет. По всему, Олус забрал твоего Джима с собой. Не переживай, Трофим. Щенка мы тебе подыщем. И Келена на ноги подымем. Всё хорошо будет, обойдётся.
   Трофим остался на ночёвку в аиле. Не стоит по лесу в темень бродить, когда там злой дух властвует. Не стоит зябнуть под деревом, когда есть возможность смотреть удивительные сны после горячего ужина под тёплым кровом.   

                Глава VII. Лесные забавы.

   Не поверил Трофим в болезнь Килена, настроение у егеря было приподнятым, весёлым. Над слёгшим другом он посмеивался беззлобно – симулянт, что с него взять. Нет места грусти в такие тёплые осенние погоды! Осенняя хандра – поэтов блажь.
   По пути удалось набрать целый пакет грибов. Грибы можно было насобирать и поближе к дому, да как возможно пропустить шляпку призывную, не наклониться за манящей грибной мякотью! Был бы дождь ещё грибной, закрапал бы на радость грибнику, да у погоды желанья не испрашивают, на всех погодами не угодить.
   Трофим продолжал по инерции наклоняться за встреченными грибами, но не срывал уже, не трогал. Куда ему, столько не съесть. Тихая охота не уступает настоящей в азарте.  Кланялся грибник, приветствовал строгие белые, смешливые рыжики, легкомысленные маслята. Мудрые, сказочные грибы. Рассказали бы хоть что интересное.

   Инстинкт собирательства улетучился вдруг. Что-то подсказывало Трофиму шагать осторожнее, не шуметь. Он прокрался тайком к полянке, заинтересованный топотом и тявканьем, затаился в кустах, зачарованный удивительным зрелищем: волчонок гонялся за оленёнком, игрались зверята.
   Игра – первый проводник в жизнь. С игры начинается детство. Иногда игра остаётся с человеком навсегда, настолько увлекаются ею люди. Играют всю жизнь артисты, музыканты, спортсмены. И невозможно созревшему до реалий человеку отвлечься от наблюдения за игрой. Вернуться в детство хочется всегда.
   На полянке волчонок играючи охотился на оленёнка. Игрались зверята в салочки. Олень подпускал волчонка поближе, выжидал критического момента, взбрыкивал и уворачивался от броска. Не догнать волку оленя! Волк догонял. И нападающему нужна победа.
   Волчонок обгонял соперника, разворачивался на полном ходу в восторге, падал, катился, заливался радостным лаем. Не лают волки, но случается тот выкрик непроизвольно, на самом подъёме чувств.
   Не было в этой игре главного: не было страха, не было алчности. Игра не терпит низменных проявлений, потому притягивает к себе зрителя высокими примерами.
   Не заложена природой игра волков с оленями, но всё когда-нибудь случается. Чем и удивительно было разыгравшееся действо. Случилось так – ушёл волчок из логова в поиске приключений, затерялся. Мама молодого марала отлучилась по делам неотложным. Всем мамам приходится отлучаться, жизнь заставляет. Так и совпало всё, разыгралось случаем. Встретились два хулиганистых побуждения, учились выживать в суровом мире, где нет места невежеству и лени.

   Трофим в который раз пожалел об отсутствии видеокамеры. Тут же отогнал злые мысли о нерасторопном, плутоватом начальстве. Близ детства зла быть не должно. Приходилось щёлкать удивительную лесную жизнь на старенький мобильник с короткой памятью. На марала, объявившегося в самый разгар игры, памяти телефона уже не хватило.
   Трофим признал в марале Сашку, который успел первый раз сбросить правый рог. Половинчатая краса на макушке не мешала маралу выступать гордо, как подобает состоявшемуся носителю лесных достоинств.
   Сашка отогнал волчонка и приструнил расшалившегося важенка. Не повадно травоядным заводить дружбу с хищниками!
   Рогатый наставник покончил со своими воспитательными функциями и направился в сторону от Трофима. К нему из кустов выбежал… Джим. Пёс забегал радостно вкруг марала, с которым был знаком со щенячьих времён. Собачий азарт влёк его под оленье брюхо, где он обнюхал всё, потёрся о стройные ноги; подпрыгивал в восхищении, разглядывая статное животное.
   Сашка признал друга детства, косил на несдержанного пса глазом, подёргивал ногами, но в общем-то вёл себя спокойно. Не должно состоявшемуся маралу в чувствах изливаться, неповадно уподобляться псу невоздержанному.
   За Джимом вышел Феофан, встал поодаль, стараясь не мешать дружеской встрече. Сашка не обратил внимания на маленького человечка, отмахнулся рогом от привязчивого Джима, обернулся к Трофиму, направился к нему, вытянув шею навстречу; подошёл, положил голову на плечо отчима, которого и забывать уже стал; запыхтел радостно, откинув в сторону все маральи амбиции.   

   - Твоя работа? – спросил Трофим Феофана по дороге к дому. – Сашка не подходил ко мне с тех пор, как я его в лес выпустил. Родственные чувства взрослым оленям не свойственны. Рано или поздно придётся схлестнуться рогами отцу и сыну в борьбе за самку.
   - Не всегда, - не согласился Феофан. – И в дикой природе встречаются примеры беззаветной дружбы, любви навеки. В чём соглашусь с тобою – не востребованы здесь высокие примеры. Продолжению жизни потребна ярость. Благодарность и верность слабо содействуют безопасному сосуществованию. Потому родительские чувства в зверье откладываются в закрома памяти за ненадобностью. Я вскрыл Сашкину память ради эксперимента. По-моему, вышло вполне убедительно. Иной раз и зверя лютого не лишне привлечь к высоким порывам.
   - Экспериментатор, тудыть его! – срезал Феофана Трофим. – Наэкспериментировал уже! Успел. В курсе, к чему твои эксперименты приводят? Келен слёг после встречи с тобой, не встаёт.
   - Знаю, - с прискорбием признал свою ошибку Феофан. – Не разрешают мне пока вмешиваться. Депрессии часто сами собой проходят. Страх смерти излечивается жизнью. Имеют место смертельные случаи, скрывать не буду. Мы научились возвращать людей к жизни, но вмешиваемся только в крайних случаях. Подождём пока. Келен сильный, сам должен подняться.
   - Подождёт он! – пристыдил Феофана Трофим. – Не дай бог Келен не поднимется! В психушку сдам обоих! Полежите рядышком, обсудите преимущества жизни перед смертью.

                Глава VIII. Между жизнью и смертью.

   В позднюю осень лес угрюм и неприветлив. Природа в это промозглое время готовит живое к зимним морозам, содержит мир в строгости. Жизнь в вечной радости застаивается, порой и строгость ей не помешает. Чтобы было хорошо, надо пережить плохо.
   Скоро, скоро ляжет снег, прикроет неприглядную черноту голых деревьев, засверкает радостно, по-зимнему. Надежда помогает пережить уныние. Надежды кормятся свидетельствами, а зима приходит ежегодно. Снег выпадет непременно.
   Лес во все сезоны полнится слухами. В мире без коммуникаций начинает работать своя, непонятная современному человеку почта дикого мира, новости которой распространяются мгновенно. Осенний лес полнится чистыми звуками. Отражённые листвой и рассеянные теплом, звуки сглажены и размыты, похожи на мелодию. Древесина резонирует любое сотрясение воздуха, настраивает тембр леса на чистоту и ясность. Не отсюда ли пришло выражение «голая правда»?
   Трофиму не надо было ежечасно справляться о здоровье Келена, про болезнь друга ему рассказывал лес, теребил душу переживаниями.
   Гадать на опавшей листве егерю долго не пришлось. Повстречался ему в лесу охотник алтайского племени, поведал о состоянии больного друга. Ничего хорошего от Алыма услышать не удалось: болеет Келен, к смерти готовится. Не ест ничего, похудел заметно. «В царстве духов (говорит) нечистоплотных умерших принимают плохо. Не желаю я в верхнем мире с земными запахами объявляться».
   Шаман с Келеном денно и нощно сидит. Камланит, разговаривает. Готовит его к светлой смерти. Не хочет Келен больше жить в мире нашем. Устал, хочет свободы от вечно недовольного тела.
   Трофим оставил обход не оконченным, наверно, впервые за всю свою природоохранную деятельность. Заспешил в аил вместе с Алымом, не стал возвращаться на заимку.

   Келен встречал Трофима просветлённым взглядом с осунувшимся лицом:
   - Меня призвали в мир иной, от приглашения духов не отказываются. Это главное признание в жизни – встреча со смертью.
   Трофим не позволил себе настойчиво уговаривать друга, будучи несведущим в философских определениях жизни и смерти, опасался сделать больному хуже. Для него единственно известным постулатом из медицины был «не навреди».
   - Ты нам нужен, не уходи, - только и нашёлся Трофим что сказать.
   - Остаться никак невозможно, - ответил Келен с грустной улыбкой. – Когда-то уйдут все, желания продолжить жить никого не испрашивают. Не от нас это всё зависит. Смерть не пережить, принимать её надо как должное, со святостью в сердце. Смерть не от мира сего.
   Трофим посидел недолго у ложа умирающего, поскорбел как мог, посочувствовал и пошёл к шаману за советом.

   -Я делал всё что мог, - оправдался шаман перед Трофимом. – Задобрить духов необычайно сложно, они редко меняют свои решения. Тем более, Келен сам хочет уйти. С этим уже ничего не поделать.
    Ничем не обнадёжила Трофима и медсестра Айлу:
   - Я консультировалась с психиатром, советы его не помогли. Тут нужен индивидуальный подход и хороший специалист. Необходимо везти Келена в город, а он не хочет. Скорая к нам в межсезонье не ходит, самим приходится выбираться. А как его уговорить? Его кормить принудительно пора, а у меня из лекарств только жаропонижающее, да снотворное.

   Трофим снабдил Феофана радиотелефоном, но тот так и не пользовался им по назначению, свистел на вызов, а после переключался на свою привычную «передачу мысли на расстоянии».
   - Ты хоть понимаешь, что сотворил?! – распекал Трофим Феофана по радиосвязи и тут же получал в ответ флюиды оправдания: «Я всё исправлю. Так вышло».
   - Мне надо быть рядом с Келеном, - «говорил» Феофан. – А как это сделать, если я не могу среди людей находиться? Придётся как-то вывозить его на заимку. Сонного, что ли?
   Трофим быстро сообразил: у Айлу снотворное имеется. Остаётся только уговорить алтайцев, чтобы они выдали больного.
   - Это хорошая идея, - одобрил шаман решение Трофима вывезти Келена на заимку. Оттуда МЧС заберёт. Спасатели в деревню из-за одного больного не поедут, на то служба «скорой помощи» существует. – Откуда зло исходит, там и добру место (замудрил шаман). Злых духов я с твоего дома выгнал. Ну, а если что – вызывай.
   Трофим озлобился не на шутку на речи шамана: это он виноват во всём, наплёл мистики среди сородичей, мозги им выкрутил религиозными узлами и умничает ещё: добро он людям несёт.

   - Я попрощаться, - зашёл Трофим к Келену и вытащил на стол бутылку водки.
   - Прощаться – это хорошо, - растянул Келен слова крайне ослабевшим голосом. – Только я пить не буду. Нет ничего хуже, чем умирать в хмельном угаре.
   - Тогда чай?
   - Чай – так чай. Чай можно. А у тебя остался тот сбор, который мы с тобой в лесу пили, когда испугались, не узнав друг друга?
   - Так давай повспоминаем, - предложил Трофим, возясь с кипятком. – Помнишь нашу первую встречу?
   - Это когда ты меня с капканами поймал?
   - Я же простил тебя на первый раз, - оправдался Трофим. – Неприятное воспоминание. Давай о чём хорошем. Рассказал бы что из детства.
   Келен задумался и начал вспоминать, как они с ребятами в ночное ходили. Трофиму взгрустнулось даже с услышанного о звёздах, реке, лошадях. Не пришлось ему водить коней в ночное, детство его в городе прошло, на площадках футбольных, в пионерских лагерях. А перед глазами всё стояла картинка рассвета, скрашенная брызгами из-под копыт разнузданных лошадей. Все мальчишки мечтают сходить в ночное, об этом много сказано, написано. За мечтами он и не заметил сразу, что голос Келена затих. Трофим оглянулся на больного, тот спал.

   Келен проспал сутки. Снотворное, которым напичкал его Трофим, было рассчитано на три-четыре часа, остальное время сновидений больного взял на себя Феофан, удивляться возможностям которого можно нескончаемо.
   Трофим не вышел в тот день на обход, бдел у постели друга и слушал нескончаемые мудрствования Феофана, которого прорвало на просветительскую деятельность:
   - Все животные со временем меняются характерами, человек не исключение. Причиной тому – внешние воздействия, смена обстановки, опыт. Не бывает людей со сверхтвёрдым стержнем, как зачастую бахвалятся тем несгибаемые герои, возвышенные и обласканные. Все подвержены влиянию окружающих их людей: кто подстраивается под желания близких, кого вдохновляют авторитеты, а некоторые падки на всяческие уловки самоуверенных психотерапевтов-сказочников. Мировоззрения людей перемешиваются вне зависимости от врождённых характеров, общество лепит человека по своему подобию, правительства манипулируют верой и правдой.
   Сила внушения издревле была известна. Люди, прознавшие о ней, использовали свои открывшиеся свойства в корыстных целях. Власть над людьми даёт человеку большие привилегии. Наделённый властью человек освобождается от рутины жизни, у него отпадает потребность искать себе пропитание, кормить его будут теперь соплеменники, заражённые вирусом подчинённости.
   Видать, природе необходимо было одарить жизнь качеством внушения, коли взаимодействие душ и разумов сохранилось и по сей день, окрепло в веках. Так зародились искусства – в бездеятельном времяпровождении, в поиске развлечений и красоты. Зародились религии, когда стало понятно, что люди верят в сказки, принимают сверхъестественные объяснения действительности.
   Проще всего привить вредную привычку, над приемлемыми человеку качествами придётся потрудиться. Нравственность – изобретение цивилизации, правила поведения в обществе, где каждому достойному человеку отмеряна своя мера духовности. Срамота и дикость – слова синонимы. Людей, не приученных к цивилизации, часто сравниваются со зверьми.  Законы природы далеко не поспевают за достижениями человечества.
   Толкать людей к насилию и убийствам проще простого. Этот путь - под откос, по накатанной дороге. Легко унизить человека, разочаровать его в жизни. Заставить умереть несколько сложнее, но и это вполне по силам влиятельному жрецу, помешанному на жажде смертоубийства.
   В истории человечества находятся примеры убийства людей по повелению жрецов. Жертвы умирали сами, в трансе. До сей поры среди африканцев встречаются зомби, влекущие полужизнь под воздействием магии вуду. Имеются неподтверждённые свидетельства с островов Тихого Океана о том, что местные жрецы способны умерщвлять неугодных сородичей внушением.
   Нам это знакомо до боли – добровольный уход из жизни. Не существует у нас смерти, которая присуща земной фауне. Не сложилась на нашей планете узаконенная природой смерть, приходится нам жить вечно. Вечную жизнь пока никто не выдерживал, не осилил. Помирать нам приходится самим. Добровольный уход из жизни у нас не осуждается для трёхсотлетних долгожителей. Да и самоубийцы наши не подвергаются забвению подобно вашим. Суицид – дело добровольное. Редко кто прощается с жизнью раньше срока, живётся на нашей планете неплохо. Живи – не хочу.
   Да что там ходить далеко! Вот, возьми ваших старичков русских, которые свою смертушку чуют. Им бы жить, да жить ещё. Они же: «Вон она! Вон – за печкой прячется. Пришла корявая»! Что ж, раз пожелал, будь добр – соборуйся. Там насильно жить никто не заставляет.

   Трофим не выдержал непрестанной болтовни Феофана, отвлёкся, уставился в окошко на непроглядную осеннюю серость. Там моросил дождь…
   - Слышь, Трофим, - вернул его к действительности призыв Феофана со свистом. – Келен просыпается. Пойду-ка я во двор от греха. Поделаю там что-нибудь.
   - Трофим? – Открыл глаза Келен и не мог понять, где он находится. – Как я здесь оказался (оглянулся с удивлением)?
   - Так ты не помнишь ничего? – встретил Трофим улыбкой пробуждение друга.
   - Нет… И с чего ты меня так напоил вчера? Голова как воздушный шарик и в горле всё пересохло.
   - Так выпей, похмелись, - предложил Трофим. – Водочки? Или моего предпочтёшь? У меня отличная медовуха припасена. Матвеич снабжает, пасечник. От любой болезни помогает, если не злоупотреблять.
   - Мне лучше чаю, - заулыбался Келен. – И поесть чего-нибудь. Жиденького, горячего, если есть. Сосёт, будто неделю ничего не ел.
   - Больше.
   - Чего больше? – не понял Келен и попробовал приподняться. Вставать не получалось.
   - Да ты лежи, лежи, - успокоил друга Трофим и устыдился тут же, запоздало проглотив лишне высказанное слово. – Я тебе сюда принесу. Только выздоравливать начал, а уже бегать собрался.
   - Так я болел? Не помню ничего, хоть глаз выколи.

   Келен поднялся уже через час после обеда, прошёл к окну крадучись.
   - А это кто там у тебя во дворе ковыряется? – Увидел больной Феофана через окно. – Где-то я его уже видел.
   - Этот? Феофан, - представил Трофим приживалу. – Немой. Он по лесу блудил, я его и приютил. Помощника мне не хватает. А этот работник тот ещё – лопату с его рук не вырвать. Бомж, а не пьёт. Удивительно! Повезло мне с помощником!
   - Позвал бы его познакомиться, - попросил Келен. – Где-то я его видел. Может, память возвратиться после разговора с ним.
   - Да о чём ты с ним разговоры говорить будешь? Я же говорю – немой он. Не говорит. Свистит только. Свистеть выучился – не отвадишь. Соловей, тудыть его!
   - Феофан (открыл окошко на мороз)! Феофан! Не слышит ничего, - ударил ладошкой по подоконнику и пошёл из дому вызывать заигравшегося приживалу на аудиенцию.
   Феофан прикрыл рыбий рот окладистой бородкой, стал выглядеть по-человечески. Единственно, малый рост выдавал его принадлежность к нечеловеческой расе. Да рост артисту не помеха. Бывают малорослые люди, случаются.
   - Тебя как зовут? – спросил Келен и протянул руку. – Я Келен.
   - Фео-фау-фьють, - засвистел Феофан и заблестел глазами.
   - Ну вот, - улыбнулся Келен. – А говоришь, разговаривать не умеешь.

   Келен ел как лошадь и отсыпался, словно медведь в зиму. На второй день к вечеру он встречал Трофима с обхода у калитки:
   - Я вспомнил всё! Феофан, немой. Я его увидел на заимке, когда ты на обходе был. Как я его мог с Олусом спутать?! Предрассудками накушался! Чуть не умер со страха!
   Келен смеялся над своей ошибкой весь вечер. Выспался в ночь последний раз и наутро засобирался к себе. Трофим проводил гостя, ему было как раз по пути с ним.               

                Глава IX. Белый Марал.

   С Келеном Трофим повстречался через неделю.
   - Бегаешь уже? – справился о здоровье друга.
    - Давно. Я дома долго не задерживался. Порадовал родных выздоровлением и в лес пошёл. Лес лучший врачеватель.
   - Вот и правильно, - согласился Бердяев. – Что дома сидеть? В лесу главная жизнь. Только о людях забывать не надо.
   - Как там Феофан поживает? – поинтересовался Келен. – Повидаться бы с ним. По нраву пришёлся мне этот человечек весёлый.
   - Ушёл Феофан. Почему ушёл, я не понял. Не понимаю языка глухонемых. Обещал вернуться – это уяснил. А вот когда, не знаю. Задерживать его не стал, в лесной жизни все люди и звери должны быть свободны в решениях. Лес – не город, где за каждым твоим шагом начальство следит.

    Первый снег выпал и растаял. На покров земля укрылась белым покровом окончательно. Всё так и должно быть, так заведено – сначала проверка, примерка, а потом уже мода сезона.
   Самое время для знакомства с лесом – начало зимы. Время охоты. По первому снегу бегать ещё несложно, зверьё не отсиживается в логовах, и передвижения его записываются чёрным следом по белому насту, отчётливо, как на документе – летописью лесной жизни.

   Трофим слукавил, когда рассказывал Келену о Феофане. В тот день он созвонился с сыном, договорился о забое хряка. Сын обещал приехать всей семьёй и с другом – забойщиком.
   - Тебе бы надо в лесу схорониться, пока семья у меня гостит, - предложил Трофим Феофану.
   - А я бы хотел пообщаться с твоим внуком, - предложил Феофан. – Дети тянутся к сказкам, и твой мальчик вполне бы мог сдружиться со мной.
   - Только этого мне не хватало! – отверг Трофим неприемлемое предложение. – Забыл, что стало с Келеном после общения с тобой? Хочешь повторить? Внука я для твоих сомнительных экспериментов не отдам!
   - Да, нет… Я что… Что тут плохого? – замялся Феофан. – Да, да, понимаю (согласился наконец). Я всё равно собирался уходить. Моя миссия на Земле завершена.
   - Зачем же так кардинально? – засовестился Трофим. – Получается, что выгоняю я тебя. Побродишь пару-тройку дней по тайге и возвращайся.
   - Не могу, Трофим. Тут дело такое – не терпим мы холодов. У нас на родине теплее, и в зиму мы все земные посещения заканчиваем. Для нас зимние экспедиции крайне экстремальны и совсем необязательны.
   - Жаль. Очень жаль, - расстроился Трофим. – Я к тебе только привыкать начал, планы совместные образовались. Неужто не увидимся больше?
   - Почему не увидимся? Мне у вас понравилось. Надеюсь, наши откликнуться на мои предложения о продолжении изучения вашей Земли, и я возвращусь по весне. А потом, я хотел попросить оставить мне рацию, и мы продолжим общаться меж двух миров.
   - У вас принимаются наши передачи? – удивился Трофим.
   - Не могу ничего сказать о приёме радиосигналов. Наши учёные как-то отслеживают ваши радиоразговоры. Думаю, помогут и мне. Проще общаться мысленно, напрямую. Тут главное не забывать друг о друге. Пока помним, связь есть. Лично я всегда чувствую твои настроения. А радиовызов станет для нас сигналом к началу общения.

   После отбытия Феофана Трофима одолели мысли о том, что слишком зло отзывался он о шамане; думал, будто это он вводил в заблуждения соплеменников, и возлагал на шамана вину за болезнь Келена. За этот свой самоедский настрой Бердяев винил Феофана. Это он, покидая Землю, оставил в памяти хозяина пожелания дружбы и добра среди людей.
   А и вправду, отчего вдруг Трофиму понадобилось влезать в чужую жизнь? У алтайцев свои, самобытные законы и традиции, и живут они по ним счастливо и безбедно, в отличии от русских, которым не по нраву всё чуждое, и сосед у них живёт неправильно. Шаман у алтайцев – что батюшка у русских, настройщик душ человеческих.
   Несомненно, Феофан тут был совершенно не причём. Только вот откуда у Бердяева появились эти миротворческие настроения? Сколько помнил себя, не верил он никаким богам, и всегда критически относился к любой религии. Как бы там ни было, встало в нём острой необходимостью подружиться с шаманом. Захотелось ему до чёртиков окунуться с головой в чудесные алтайские сказки, ознакомиться с традициями алтайцев, их оригинальным мировоззрением и образом жизни.

   Имя шамана не знает никто (кроме всех). Белый Марал – нарекли его духи. В миру же все его называли Василием, именем, которое дал отец. Чаще же всего называли Васей, по-простому. Мать Василия была русской, оттого и имя у него появилось соответствующее.  Уж больно большой была любовь родителей, и отец не мог противиться желанию матери наречь сына русским именем.
   Шаман встречал гостя. Кому как ни ему, властителю душ человеческих, с огромным опытом за плечами, знать наперёд о помыслах его посетителей. Любой психолог принял бы его за своего, довелось бы им пообщаться хоть пяток минут.
   - Что пришёл? – спросил Василий, с явным пренебрежением разглядывая входящего в дом Трофима.
   - Просто. Поговорить.
   - Поговорить – это хорошо. Но учти, оправдываться перед тобой я не намерен.
   - Я тебя и не виню ни в чём, - призвал всю свою приветливость Трофим. – Живём мы рядом, одно дело делаем – природу алтайскую защищаем. Нам ли ссориться, попрекать друг друга? Нам дружить подобает, сотрудничать.
   - Заходи, коль так, - поверил шаман в добрые намерения гостя. – Присаживайся. Поговорим. Люди должны разговаривать, должны уметь слушать.
   Разговор завёлся о делах текущих. Василий поведал о проблемах алтайской деревни. Уезжают люди – пожаловался. Молодёжь рвётся к цивилизации, и поделать с этим ничего нельзя. Трофим не мог обойти стороной природоохранную деятельность. Василий всесторонне поддержал его замечания по вредительскому использованию лесных богатств, искоренению браконьерства.
   - Не расскажешь ли о вашем мире, житье-бытье? – попросил шамана Трофим, когда была выпита ни одна чашка чая и обговорены все хозяйственные вопросы.
   - Что я могу рассказать? – замялся Василий. – Этому с детства учат, с этим мы живём. Ты же хочешь, чтоб я тебе в пять минут всё объяснил.
   - С чего-то надо начинать. Расскажи мне, к примеру, про Телецкое озеро. Как я знаю, вы отводите ему большое место в ваших легендах.
   - Чудесное озеро, - согласился шаман. – И твои интересы мне приятны. Нужные интересы. Телецким назвали это озеро русские. Это было первое племя, с которым вы встретились на его берегах – теленнет. Это название и прижилось в русском языке. Мы же называем озеро – Алтынколь.
   - Золотое? Почему золотое? На берегах озера золота, вроде, не добывают.
   - На Алтае золото есть везде, - не согласился Василий. - Оттого мы и называем Алтай золотым. Не добывают золота на Алтынколе. И то хорошо. Тем не менее, название своё озеро получило. Есть такая легенда, сейчас расскажу, - шаман налил себе чаю и задумался, готовясь к чудесному повествованию.

   - Давно это было. Тот далёкий год выдался неурожайным. Голодали люди, голодали звери. На скот нашёл мор, половина скота вымерло. Люди бродили повсюду, искали пищу. А не было нигде ничего съестного, обнищал Алтай.
   Одному пастуху повезло, нашёл он золота кусок с кулак величиною. Пошёл по селеньям, предлагал золото в обмен на пищу. Люди не могли ему ничего дать, сами доедали последние крохи.
   Осерчал тогда пастух, возненавидел золото, которому цены нет, которое жизни не даёт, просто так блестит. Пришёл он к озеру и выбросил золото в священные воды. Сам же пожалел после о своём опрометчивом поступке и прыгнул с высокой скалы в холодные воды. Утонул.
   С тех пор и зовётся озеро Алтынкол. А скала, с которой спрыгнул пастух, называется Алтын Туу.

   Бердяев не раз уже слышал эту легенду, но выданная из уст шамана, она обрела новые оттенки и смыслы. Не хотелось бы связывать чудесное озеро со смертью, да историю не перепишешь. Во все времена благоденствий подвергались люди этой заразе – корысти поголовной. И только мор повальный избавит общество от жажды накопительства, очистит от скверны стяжательской.
   Презренный металл – золото. Не сам он заработал это определение, люди определили золото в мерило власти и могущества. Могущество определяется личными качествами, а коли не находится оных, блеск золота подменяет пустопорожность властелина, скрывает за собой его античеловеческие намерения.
   И как только могло так случиться, что благородный металл подпал под немилость? Мягкий, красивый металл, лёгкий в обработке, он бы мог стать помощником в созидании, в поиске красоты. Стал поборником сатанинским, источником зла.
   С помощью злата людей легко определяют в отверженные, не разглядев до конца всех глубин души. Каким представит человека общество, таковым он и становится.

                Глава X. Есть ли на Алтае берендеи?

      Сын подъехал ближе к вечеру. Сутки у них ушли на дальнюю дорогу по распутице. Впрочем, Максим и не спешил особо. На заднем сиденье у него сидел главный тормоз – сын Ромка.
   - А где Иринка? – спросил Трофим сына о жене. – Не подъехала?
   - Не рискнул жену холостяку представлять, - отшутился Максим. – Вы мириться с матерью собираетесь, нет? Если серьёзно, не смог я Иришку уговорить.  Ей тепло нужно, комфорт. Лесная романтика с риском простудиться её не заинтересовала. Кое-как Ромку у неё отстоял.
   Друг сына Сашка прошёл к свинарнику, знакомился с предстоящим ему делом – не столь пристойным, убийственным. Внук забегал по дому, осматривал дедовы потаённые уголки. За ним присмотр не помешал бы, да в суматохе встречи присмотреть за егозой было некому. Максим рылся в багажнике, поклажу разбирал.
   - Знаешь, бать, - заявил он с прискорбием. – Хоть ругай меня, хоть розгами воспитывай. Виновен! Всё привёз, что ты просил, что мать передала. Подарки от Иришки – вот. Забыл главное – за хлебом не заехал.
   - И у меня хлеба нет. Второй день как закончился. Да ничего страшного. Переживём как-нибудь. Чем перекусить найдётся, с голоду не согнёмся.
   - Без хлеба никак нельзя, - настоял Максим, приученный к правильному питанию. – Придётся ехать. В Буланихе заночевать придётся, за вечер в две стороны не обернуться. Завтра день насыщенный, к утру хлеб доставим.
   Сашка ехать отказался категорически. Пивом он в пути баловался. По внешнему виду его опьянения заметно не было, да и дорожная инспекция в здешних краях не объявлялась. В дополнение к тому Сашка оправдывал свой отказ необходимостью подготовить борова к забою, чем мог заняться и сам Трофим. Всем было ясно, отчего приглашённый забойщик отказывался от ночных дорожных приключений: за ужином была обещана хозяйская медовушка, и пропустить пробы целебного напитка не находилось никаких возможностей. Ехать пришлось Максиму, и присмотр за внуком полностью ложился на дедовы плечи.
    Захмелел Сашок быстро, сказалась дальняя дорога смоченная пивом. Медовуха не терпит переборов, валит с ног несдержанного любителя спиртного. Пришлось бедолагу из-за стола сразу в постель отправлять. Борова к забою готовил сам хозяин под присмотром любопытного внука.
   Трофим перегнал хряка в отдельный сарай. Кормить животину перед забоем не положено. Оставшиеся свиньи бесились, орали, недовольные задержкой ужина. Ромка с интересом наблюдал за животными, коих в городе не сыскать. Такого детские интересы не пропустят: куры, спешащие на насест за петухом, упирающийся боров, не желающий провести ночь в одиночной камере. Ромка был занят, не до баловства ему, и деду было меньше хлопот с увлечённого внука. А там и детское время подоспело, мальчишкам спать пора.
   Насыщенный день всегда закончится приятным вечером. Это ничего, что сыну пришлось отъехать. Максим отзвонился, доехал хорошо, ночует в доме, в тепле. Зато внук посапывает рядом – самая большая радость прожитого дня. Всё вышло сегодня как хотелось, всё сбылось. Стало быть и дальше всё сложится по задуманному.
   «А не созвониться ли мне с Фефаном? – мелькнула у Трофима легкомысленная идейка. – Это уважительная причина, что хлеба у нас нет. Попробуем. Феофан поймёт, не обидится за мои пустопорожние разговоры».
   Феофан откликнулся тут же, просвистел приветствие в трубку.
   - Сын с внуком заехали, - похвастал Трофим. – Как там в твоих пенатах? Не дует? Тепло?
   - Всё отлично, - поблагодарил Феофан за заботу. – Погоды не ерепенятся, жить дают. Я отчёт защищаю. Надеюсь, моя экспедиция на Землю будет признана познавательной, хотя бы.
   - А ходят ли там у вас деньги? – поинтересовался Трофим праздным вопросом, вспомнив о пастухе с Телецкого озера. – Или как вы там оцениваете положение людей в обществе?
   - Мы пережили оценку вещей натянутым мерилом. Наверное, все цивилизации проходят через эту тупиковую ветвь эволюции. Человеку необходимо привить влечение к прекрасному, чтоб стал он человеком. Сам он к высоким ценностям не потянется, их не едят. Лучшим инструментом для того находятся деньги. Главное, чтоб этот, искусственно созданный инструмент, не пережил свой век, не сожрал своего создателя, просолив того корыстью. Есть вещи, которые не измерить. Как душу человеческую, к примеру. В попытках измерить любовь, она исчезает бесследно, душа же черствеет с оценки в плюс-минус. Ты меня извини, Трофим, но застряли вы в своём развитии, возвысив деньги над собой. Каждый человек легко находит своё место в обществе, если не закрывать ему душу корыстным мерилом. И общество поможет встать на полезную стезю, коль человек не ведает своих талантов. К чему тут деньги, если всё по жизни без них ясно? Избавляйтесь от них, и драки меж вас иссякнут за ненадобностью.
   - Может, и прав ты, - согласился Трофим. – Соберутся люди по увлечениям, займутся интересным делом, полезным обществу. К чему нам деньги? Нам признание нужно и пища насущная. Помоги другу, и он тебе поможет. Только не доросли мы до этого. Коммунизм. Утопия чистой воды.
   - Надо просто вытащить вашу утопию из тьмы забвения, с разряда недостижимых устремлений. Человек всегда получает то, к чему стремится. Надо только верить в достигнутый результат, а скептиков осуждать беспощадно. Те, у кого нет веры в будущее, заботятся только о личном благе.
   - Может, может…, - засомневался Трофим. – Ладно, хватит о глобальном. Как сам-то? Бреешься?
   - Нет, - признался Феофан. – У нас тут бритвенных принадлежностей не бывает. Не бреется никто, не принято у нас кромсать то, что природой заложено. Меня здесь все за юношу принимают с моей не отросшей бородкой. Жду, когда обрасту до уровня зрелого учёного (рассмеялся).
   - Забыл о главном за разговорами, - вспомнил Трофим. – Гости приехали, а хлеба у меня дома не оказалось. Закончился как всегда, и взять неоткуда. Поможешь, Феофанушка, с хлебушком?
   - Ну, не сразу…, - замялся Феофан. – Ты же знаешь, хлебов мы не печём. Время мне надо. Я понял, как ваш хлеб выпекают. Постараюсь состряпать нечто похожее. Только вот, большие они, буханки ваши. Наши порции гораздо мельче. Да что там, соображу как-нибудь, вылеплю нужный размерчик.
   - Не парься с размерами, Феофан. Сделай такие, какие тебе присылали. Внуку точно понравится – хлеба Феофана, твоя марка. Мне понадобится килограмма три. Пока всех накормишь!
   - Так жди, - принял заказ Феофан. – Будут готовы, сообщу. Как там внук, шалит?
   - Шалит, безобразничает. Они, малявы, все такие – неусидчивые. Сбагрили Ромку на мои старческие плечи!
   - Да ты обо мне не думай ничего плохого, - заверил Трофима Феофан. – Без твоего ведома я Ромке не откроюсь.
   - Я и не думал, - не понял Трофим неожиданного разворота беседы.
   - Не думал он! – настоял на своём Феофан. – Только мне об этом не говори. Я всё вижу, от меня за трубкой телефона не скрыться.

   Трофим проснулся первым, если не считать петуха, который будил восход кукареканьем. Хозяин вышел во двор, задал корма свиньям. Боров сидел молча, насупившись; то ли винил себя в чём, то ли конец близкий предчувствовал. Кто их разберёт – животину бессловесную? Разве что Феофан.
   Зашёл в дом, поставил чайник на огонь, сел к столу в ожидании, когда гости проснутся. Сашка храпел в соседней комнате, Ромка прятался под одеялом, подглядывал за днём начинающимся.
   Трофим уверился вдруг, что на столе, вот в эту самую минуту, хлеб появится. Не могло быть такого, не верилось, хоть и видел он хлебное волшебство от Феофана. Не может из ничего появиться что-то, не бывает так. Но вера побеждала сомнения – сейчас оно случится. Он положил руки на стол и улыбнулся – а вдруг? Не увидит никто его глупостей, спят все.
   В руках у начинающего волшебника чудесным образом объявились множество мелких хлебов, не поместились на больших, мозолистых ладонях, рассыпались по столу. Не удивиться тому не было никаких возможностей.
   - Конфетки! – Выскочил Ромка из-под одеяла. Тут же схватил одну хлебину и закинул её в рот, не умывшись. – Фу! Так это хлебушек!
   Не удалось маме приучить сына к хлебу. Он не выплюнул, однако, дожевал.
  Трофим тоже попробовал «конфетку». Хлеб, как хлеб. Настоящий.

   Нельзя было оставлять внука дома, где свинью забивают. Да и Трофима не особо привлекало кровавое зрелище. Потому дед с внуком подались в леса, как только отец подъехал с хлебными припасами.
   Лес в любые сезоны одарит увлечённого гостя таинствами, привлечёт интересами. Дед показывал внуку следы, рассказывал об их владельцах. Видели белку. Мышь перебежала тропу, испугавшись гостей неурочных. Больших зверей не встречалось. Лес оберегал юного следопыта от ненужных рисков.
   - А бывают в лесу берендеи? – спросил Трофим, желая заинтересовать внука сказкой.
   - Берендеи? – не понял малыш. – А это кто?
   - Берендеи. Они в лесу живут. Волшебники. Ещё лешие, водяные, старички-лесовички. Зверей охраняют и не дают им драться-ругаться. Так есть берендеи на Алтае?
   - Знаю, знаю! – запрыгал Ромка. – Мне мама рассказывала сказку про лешего. Только их не бывает. Фантазии это всё. Взрослые придумывают сказки для маленьких детишек.
   - Чу! Тихо! – остановил расшумевшегося внука дед. – Вот он идёт. Слышишь? Листвой шуршит. Прячься скорее!

   Бывалый лесник, Трофим издали почуял приближение человека. А вскоре на тропе показался и сам Василий.
   - Это шаман, - шёпотом просветил Ромку Трофим. – Хочешь с ним познакомиться? (Ромка кивнул). Не забоишься?
   Василий сделал испуганный вид на неожиданно объявившуюся парочку, хотя сам давно уже угадывал их присутствие за старым кедром.
   - Здравствуй Василий. А это Ромка, - представил внука Трофим.
   Шаман потрепал мальца по голове: «Хороший мальчик. Охотник из него вырастит знатный».
   - А ты колдовать умеешь? – спросил Ромка.
   - Шаманы не колдуют, - просветил мальчугана Василий. – Мы с духами разговариваем. Спрашиваем, как жить нам правильно.
   - А мой дед умеет колдовать, - похвастал Ромка. – Он сегодня утром целую гору хлебов наколдовал.

   Трофиму тут же припомнились прощальные слова Феофана:
   - Мы такие же, как и вы. Никакие не волшебники. Любим, рождаемся, восхищаемся миром; удивляемся достижениям наших увлечённых соплеменников. Мы так же, как и вы нуждаемся в пище, и приходится нам убивать живое. Так устроена природа: есть в ней хищники, есть жертвы, рождённые вырасти для пропитания высших животных. В чём-то вы преуспели, что-то познали мы, вам неведомое. Нам сотрудничать стоит, а не бояться друг друга. Цивилизации развиваются в сотрудничестве и взаимопонимании. Споры и раздоры приводят к застою.

   Взрослые обманывают детей, сочиняя сказки. Трофиму пришлось обманывать взрослых, выдавая действительность за сказку. Как сложно устроен мир, в котором трудно разглядеть призрачную грань между чудом и явью!