Град внезапно кончился. Дождь серебряными нитями пронизывал урочища по обе стороны долины, каменные узилища по склону сменялись непролазными сплетениями молодых елей и багульника. Потревоженный мох источал терпкий аромат, брусничник сиял от холодных капель, укрывших крепкие листья. Шумели старые деревья. Ноги тяжелели от влаги, за одежду и рюкзак цеплялись когти ветвей. Спуск набирал крутизну, и вот уже шаг превратился в тяжелые прыжки через упавшие стволы и скольжение по прошлогодней листве. Неожиданно, Настя, шедшая позади, вскрикнула, а я почувствовал, что лечу. Перевернушись в воздухе, я ухватился рукой за пролетавшую мимо ветку, больно поцарапав ладонь.
Рюкзак тянул вниз, где-то внизу шумел Шулутай, смеялся ветер в кронах. Я сел на мокрую траву, и, уже, в который раз, перевязал развязывающиеся от сырости шнурки, на этот раз, сделав несколько хирургических узлов. Настя спустилась вниз, спросила как дела. Я ответил достаточно бодро, помахал рукой, и мы снова стали спускаться вниз к уже белеющей в долине каменной реке, где еще дальше властвовали могучие лиственницы, и бежал только набирающий силы у истоков поток.
Перепрыгнув очередной раз через поваленные стволы, мы поняли, что спустились. На большом белом камне задумчиво стоял Артем, опираясь на палки, его взгляд, казалось, прокладывал маршрут через огромные валуны, оказавшиеся еще более огромными, чем курумные волны, с еще более коварными расщелинами и провалами, в которых таился залежавшийся к июню лед.
Каменная река тянулась на сотни метров вниз по долине, скованная с двух сторон курумниками и горной рекой, практически непроходимая, тяжелая к походному шагу, и изматывающая бесконечными прыжками с одного каменного гиганта на другой. Все это измучило путников, но они все так же монотонно шли и шли вперед, наугад ставя натруженные ноги на еще скользкие после дождя камни. Внизу кричали сороки, и чей-то неприятный пытливый взгляд все также смотрел в наши спины из непролазных зарослей…