Жил-был мужик, и не было у него ничего, даже имени. Он просто вышел как-то из лесу, да и прижился в деревне под названием Беззубовка. Хатой так и не обзавёлся. Летом в лесу жил, на открытом воздухе, а зимой к добрым людям на постой просился. Все его так и звали «Мужик». Сам себе он имя придумывать не хотел, а другим до этого и дела не было. Руки ему бог дал золотые и голову крепкую, поэтому без дела он не просиживал – за любую работу брался и делал её хорошо, со всем прилежанием. Денег за работу брал мало, а то и вовсе за харчи трудился. Ему, мужику, что – лишь бы поесть да срам чем прикрыть.
А надо сказать, что в деревне той коррупции и бюрократии развелось, как конопли во чистом поле. Вьюном оплетались они вокруг каждого деревенского жителя. В магазинах цены были бешеные, что волки в лесу – того и гляди укусят. Медицина платная. Цирюльники до того дошли, что вместо зубов деньги драли. За каждым кустом, за каждым колодцем чиновничья душа стоит. Набрал ведро воды – заплати. Собрал в лесу ягоды-грибы, али зверя какого подстрелил, али хворосту набрал – заплати. За каждым зверем человек приставлен был. И смотрел этот паразит за зверем: куда тот пойдёт и чего делать будет. До того дошли, что даже нужники в собственном дворе и те – платными стали. Захотел по нужде – заплати. За каждый клочок земли – заплати. Урожай собрал – заплати. Даже за хату начали налог брать, чего в деревнях православных отродясь не было.
Живёт мужик, работает. Но сколько бы он ни работал, денег у него не прибавляется – все уходят к чиновничьим душам в уплату налогов. И как-то так вышло, что деньги у него совсем кончились, даже по нужде сходить не мог. Приспичило ему и как быть? Крепился он, тужился три дня и три ночи, а на четвёртый день в кусты полез. Справил мужик нужду, а тут из-за куста чиновник вылезает и говорит ему:
– Ай-я-яй, мужик! Чего гадишь в неположенном месте! Штраф плати!
А мужик ему отвечает:
– Так нет у меня ничего. Вон только одёжа одна и осталась.
Посмотрел на него чиновник: порты старые, затёртые, рубаха вся латанная-перелатанная. Только лапти более-менее годные, хоть и поношенные.
– Ладно, – говорит чиновник, – Что с тебя взять-то? Лапти гони!
Вздохнул мужик, да делать нечего, скинул лапти и отдал их чиновнику. Тот лапти взял и полез обратно в кусты: опять подсматривать да штрафников отлавливать.
Пригорюнился мужик. Что ж теперь, босым ходить? Где лапти новые взять? А самому сделать – так материал нужен, а за него тоже платить надо. Обозлился мужик и решил к князю идти, жаловаться. Вдруг он, вседержитель, не знает какие порядки тут водятся. И пошёл мужик босой по дороге к княжескому дворцу. Путь не близкий, да ничего не поделаешь. Шёл он, шёл и к вечеру, видит – трактирчик небольшой стоит. «Хорошо, – думает мужик, – будет где заночевать и харчами запастись. Правда, поработать, конечно, придётся. За так и собаке косточка не обломится».
Зашёл он в трактир и к хозяину направился, дабы работу какую попросить. А трактирщик словоохотливым и добродушным оказался. Спрашивает он у мужика:
– Что босой-то ходишь?
– Штраф заплатил, – зло буркнул мужик, не вдаваясь в подробности. – Мне бы переночевать да поесть чего-нибудь. Нет ли у тебя, хозяин, работы какой? Я всё могу. Могу дров наколоть, воды натаскать, за лошадьми приглядеть, али починить чего.
Нужно сказать, что в трактире том батюшка за столом сидел и весь этот разговор слышал.
– Подай ему еды, трактирщик, а я заплачу, – говорит святой отец. – По законам нашим православным, не гоже голодному в пропитании отказать.
– А как же, – закивал головой трактирщик, – накормлю бесплатно, как есть накормлю. Какая, к лешему, на ночь глядя работа?
– Окстись, – укоризненно сказал ему батюшка напевным голосом. – Нечего нечистую силу к ночи поминать!
– Ох ты, батюшки, – спохватился трактирщик, – а я и запамятовал совсем. Знаете, какой слух по округе ходит? Упырь у нас тут окрест завёлся. Житья от него нет. Путников ночных отлавливает да кровушку у них пьёт. А как напьётся, частушки охальные поёт. Горланит так, что на всю округу слышно. А ещё этот срамник убиенных обкрадывает да вдоль дороги на столбах указательных развешивает. Или как живых их поставит на ноги да верёвкой к тому столбу привяжет. А то, глядишь, и вверх ногами подвесить может.
– И зачем этому упырю так утруждаться? Покойников привязывать? – спросил мужик.
– А кто ж его знает? – отвечает трактирщик. – Может запугать хочет, а может шутки у него такие, придурковатые. А мы с женой вдвоём тут живём. Страшно нам. Найти бы его могилку поутру, да кол осиновый в сердце ему заколотить, охальнику. Да где ж найти её? Кладбищ-то нет нигде поблизости. Может, он и вовсе незахороненный где-то в лесу валяется. Я уж свой трактир мелом обрисовал. Каждый день подновляю. А дождь пойдёт, что делать тогда? Вот и дрожим с женой от страха. Серебром коль платят – берегу, особо не трачу.
– Упырь без спросу на порог не взойдёт, – авторитетно заявил мужик.
– Сказки, – махнул рукой батюшка, – пройдёт. И черта не поможет, мелом обведённая. Против упыря только серебро, святая вода, кол осиновый, молитва оборонительная от нечистой силы да вера Христова. А коли нет в тебе веры, то и вода святая не поможет.
Трактирщик по своим делам вышел, а святой отец принялся мужика расспрашивать, мол, какая такая беда его сюда загнала да ещё в таких лохмотьях. Ну, мужик рассказал всё, как есть. А священник ему свою беду поведал. Оказалось, что цель путешествия у них одна. Закрыли церковь святого отца за долги. Приход-то маленький, платить налоги нечем. Вот батюшка к князю и направился, чтобы разобраться с этим делом. Негоже на Руси-матушке церкви закрывать и налогами их облагать. Так, за разговорами, засиделись они до трёх часов ночи.
И вдруг говорит святой отец:
– Мерещится мне, что к нам подкрадывается кто-то.
Мужик обернулся, глядь – а это трактирщик стоит.
– А, это ты трактирщик, – говорит ему мужик, – выпить с нами хочешь?
– Да, – отвечает трактирщик, – кровушки вашей выпить хочу!
И тут глядят собеседники, у трактирщика лик изменился: изо рта, заместо зубов клыки торчат, глаза краснющие, волосы дыбом, только что пар из ушей не валит. Набросился на них трактирщик да жену свою на подмогу замогильным голосом звать стал. Но мужик был не прост, силушкой обладал богатырской. Схватился он с упырём и давай по полу с ним кататься. Упырь всё норовит за шею его укусить. Батюшка подхватился и давай молитвы разные читать да креститься яростно. Ухитрился святой отец и достал левой рукой склянку со святой водицей. И как прыснет упырю за шиворот! Трактирщик зашипел, как змеюка ядовитая, и заметно слабеть начал. Мужик не растерялся, придушил его, и держал, что было силы. И хоть упырь не двигался совсем, мужик всё равно продолжал его держать, а то, мало ли: вдруг очухается. Кто ж эту силу бесовскую знает?
– Держи-держи его! – закричал святой отец. – Это он, гад, прикидывается!
Так и держал его мужик до самого рассвета. А батюшка занёс над ним руку с крестом, и склянку наготове держал, пока петухи не запели.
Жена упыря всё это слышала, и не решилась прийти к супружнику своему на подмогу, а прятаться побежала. Как настал рассвет, говорит священник:
– Надо бы выпить, – и хряпнул святой водички прямо из склянки. – Эх, надо бы обрядец провести, чтобы по ночам не вставала эдакая гадость.
Посмотрел мужик на покойника и засомневался. Дело в том, что упыри в рассветный час человеческий облик принимают. Мужик и говорит:
– А вдруг, трактирщик разыграть нас решил, а мы с ним эдакое учудили?
– Хороши шутки посреди ночи. Видел, как он зашипел, когда я ему святой водицы за шиворот плесканул?
– Так и я бы зашипел, коли бы мне холодной воды за шиворот плесканули, пусть хоть она и святая!
– Темнота! Святая вода доброму человеку никакого вреда не сделает. Хочешь, спытаем?
– Давай, – сказал любопытный мужик.
Плесканул ему батюшка из склянки водицы за шиворот и действительно, никаких неприятных ощущений не приключилось, а напротив: будто благодать по телу разлилась.
– Ну что? Понял? – спросил отец святой. – Упыри завсегда с рассветом облик людской принимают, а в своём истинном обличии упырином только по ночам шастают. Так что если б ты не бороться с ним стал, а шутки шутить, да я бы вовремя святой воды не плесканул, то ты сам упырём бы заделался. И где ж мне тогда со всеми вами управиться? Так что давай обряд проводить.
– А чего с ним церемониться? – говорит мужик. – На солнце его вынесем, чтобы оно его в прах обратило, да и дело с концом!
Батюшка вздохнул глубоко и отвечает:
– Эх, мужик, деревенщина, много чего ты ещё про упырей не знаешь. Говорю обряд надо произвести, значит надо.
И вдруг с отцом святым что-то странное приключилось: задёргались у него глаза, губы; яростно и шумно зашевелился нос и даже уши в движение пришли. Мужик стоит, дивится, не знает, что и думать.
– Это что, уже обряд начался? – осторожно спросил он у батюшки. – Мне тоже так делать?
– Да нет, – отвечает священник, – это просто нервный тик после эдакой-то ночки! А дело твоё важное: отойди в сторонку да не мешайся.
Начал святой отец молитвы читать да неистово креститься и крестом над покойничком водить. Опосля солью его посыпал, чеснок ему в уши и в обе ноздри вставил, а в рот луковицу запихнул. Мужик таким действиям подивился и говорит:
– Что же ты, батюшка, позавтракать им что ли собрался?
– Молчи, охальник, не видишь разве, что я обряд провожу? Не место и не время сейчас для шуток. Эх, кляп бы тебе в рот засунуть за речи такие, да боюсь, не управлюсь я с тобой!
Мужик виновато потупился.
– Ты вот что, – примирительным тоном пропел батюшка, – в лес лучше сходи да сук осиновый сруби. Знаешь хоть, как осина выглядит?
– Знаю, – пробурчал мужик, – Я ведь сам из лесу вышел.
– Интересный факт, – задумчиво молвил святой отец, – но об этом после.
Нашёл мужик топор в сенях, сбегал до лесу, что неподалёку был, нашёл осину, срубил сук, обтесал его, как надо, чтобы кол вышел, да скорёхонько к священнику вернулся.
– Силушка у тебя, мужик, богатырская, – говорит батюшка, – вот тебе и доверяю обряд завершить: кол осиновый упырю в грудь забить. Только не промахнись, бей этого супостата человеческого прямо в сердце!
Мужик хотел было размахнуться да вдарить со всей удалью богатырской в сердце упыря, да вовремя опомнился и говорит священнику:
– Где моё-то сердце находится, я знаю, а у него… не промахнуться бы…
– Эх, темнота! – с тоской молвил батюшка, достал мел и начертил крестик у трактирщика на груди. – Вот прямо по кресту и бей. Не промахнёшься?
– Не промахнусь, – сказал мужик и в тот же миг пронзил упыря осиновым колом.
– И что теперь? – почтительно спросил мужик у святого отца. – Что дальше будем делать? Тут его оставим?
– Был бы я неопытный, – отвечает священник, – то, так бы и поступил. Да только труп сжечь лучше. А то не ровен час, какая другая упырина наведается сюда, да кол, чеснок и лук из положенных мест повытаскивает. Но сперва жену его разыскать надо.
Стали они жену трактирщика искать. Поиск был, в общем-то, недолгим. В погребе она, за винными бочками, пряталась. Отволокли они её на поверхность и тот же обряд над ней провели. Мужик ударил себя по загривку и опять в лес побежал. Два кола-то надо было делать, два! А как покончили с этим, побежал опять мужик в лес, только уже за хворостом. Запалили они костёр да сожгли нежитей окаянных.
– Что дальше? – поинтересовался у батюшки мужик.
– А ничего, – отвечает святой отец. – Пепел ветер сам разгонит. Пепел уже безвреден. Что огнём сгорело, то обратно не возвращается. Они ж упыри, а не птицы фениксы.
– Чаво? – удивился мужик.
– Забудь, – махнул рукой батюшка, которому недосуг было просвещать неграмотного мужика насчёт птицы-феникс.
Походили они вокруг трактира, осмотрелись. И нашли за трактиром две могилки разрытые, а в них открытые гробы.
– Вот, – торжествующе молвил священник, – оказывается, в чём дело! Видишь, гробы перевёрнутые. Ногами на восток класть упокойничков надо, а их туда головой положили. Неловко схоронили, неловко. Да только мало этого, чтобы упырями стать. Видно, жадные они были до денег, вот и повскакивали из могил да хозяйство своё вести продолжили.
– Да как же они хозяйство-то вели, – удивляется мужик, – если упыри только по ночам бродить могут?
– По всему выходит, – задумчиво проговорил батюшка, – что сообщник у них был из людской породы. Вот ведь христопродавец! Нежити помогать – энто самое гнусное дело, вот что я тебе доложу. Надо бы поспрашивать в соседней деревушке, не замечали ли они странного за кем-нибудь.
На том и порешили. Перед тем как уйти, достали они молоток, гвозди и доски. Досками заколотили окна и двери крест-накрест, а ещё святой отец над входом крест нарисовал, чтобы люди знали, что трактира больше нет, и обходили стороной это проклятое место.
– Эх, подпалить бы эту домину, – вздохнул священник, – да времени нет.
Ушли мужик и святой отец от трактира этого проклятущего и отправились в соседнюю деревню.
Шли они, шли, и вдруг батюшка спохватился:
– Мужик, мы ведь с тобой соратники теперь в борьбе против нежити, да и по общему делу к князю идём, а я даже имени твоего не знаю. Меня зовут Ануфрий, а как тебя звать-величать?
– Так нету имени у меня, так и зовут все меня: «Мужик».
– Как это имени нет? – возмутился святой отец. – Может ты ещё и не крещённый?
– Не знаю, – отвечает мужик, – может и некрещённый, раз имени нету.
– А как же церковники ваши проглядели? – ещё пуще возмутился Ануфрий. – Что же они тебя в церковно-приходскую книгу, как «мужика» записали?
– А можт и не записывали. До меня им что ли? Они только долги и успевают записывать, того и гляди, закроют их церковь. Хотя наш приход, не в пример, больше вашего будет.
– Ладно, не печалься, я в сей же миг над тобой обряд крещения проведу, – обнадёжил мужика батюшка и полез в суму за склянкой со святой водой. Глядь, а вода-то закончилась.
– Эх, – говорит Ануфрий, – всю воду на упырей извёл, да на тебя, невежду. Ладно, вон там река виднеется, дойдём, там и окрещу тебя, как полагается.
Пришли они к реке. Провёл батюшка обряд крещения над безымянным мужиком, и нарёк его Ферапонтом в честь святого великомученика.
И отправились дальше Ануфрий и обновлённый мужик, которого теперь полагалось величать Ферапонтом.
Дошли они, наконец, до деревни. А деревенька-то чудная оказалась. Одни мужики за плугом стоят, а другие – землю пашут, впряжённые в плуг вместо лошадей. А вон и бричка едет, а в ней барин восседает важно. И в бричку ту вместо лошадей тоже мужики впряжены, а он их кнутом, как скотину, охаживает.
– Хорошо хоть на бабах не ездят, – зло прошипел Ануфрий.
– Что же это ты, нечестивец, на людях, как на скотине ездишь? – возмутился мужик. А барин ему отвечает невозмутимо:
– То крепостные мои. Что хочу с ними, то и делаю. Захочу, насмерть запорю, захочу пряником угощу, а может и сменяю на что. Да и вы, ребята, дюже хороши. А ну-ка впрягайтесь в телегу!
– Вот самодур проклятущий! – взревел мужик и с гневом праведным ринулся на барина. Ударил его кулаком в грудь, а барин хилый оказался против силищи Ферапонтовой богатырской, и душа его лиходейская вмиг с телом распрощалась.
– Эх, что ж я наделал-то, – пролепетал мужик. – Человека загубил, не хотел я так-то. А вот, грех на душу взял.
– Погоди сокрушаться, Ферапонт, – говорит ему святой отец. – Ты не грех на душу взял, а доброе дело сделал. Этакий супостат похуже тех упырей будет, да к тому же тут ещё разобраться надо. Чувствую я, нечисто тут.
И пока мужик сокрушался, да в бороду свою нестриженную плевался, Ануфрий крестьян расспрашивать начал. Благо опыт был исповедь принимать. А на исповеди врать не положено. Да и мужики тут нехитрые были, всё как есть выложили.
– Что же это, – вопрошает батюшка, – барин на вас, как на скотине ездит?
И рассказали крестьяне ему, что барин их лошадей почему-то невзлюбил и повелел от них избавиться, потому как, когда он к ним подходил, они нервными становились: фырчали, брыкались, на дыбы вставали.
– Да, – говорит батюшка, – лошади завсегда нечистую силу чуют. Видать, Ферапонт, нашли мы с тобой нечестивца, который упырям подсоблял. Теперь ясно кто захоронил их неположенным образом. По злобе своей да по жадности продал он душу свою сатане. Так что не сокрушайся, мужик, дело ты доброе сделал, а не грех совершил. Значит, теперь надо бы и над этим барином обрядец провести.
Ферапонт понимающе (с видом бывалого знатока) резво замотал головой.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Провели батюшка и помощник его Ферапонт обряд и, собрались восвояси – новые геройские дела вершить. Да только мужики отпускать их не хотели. Они от радости себя не помнили и не знали чем потчевать своих освободителей, куда усадить, да какую песню им спеть. Но мужик и батюшка торопились, некогда им было веселиться да чаи распивать. Попросили они у крестьян одёжу новую для мужика и лапти, раскланялись с ними и в путь отправились.
Шли они, шли и дошли до большого села. А при селе графское поместье стоит.
– Ну, – говорит Ануфрий, – деньги-то как-то зарабатывать надо, а до князя ещё далеко. Пойду я узнаю, не нужны ли кому услуги священника, да и ты какую-нибудь работу поищи себе.
Пошёл святой отец по селу, в церковь зашёл и осведомился: нет ли какой работы для странствующего экзорциста. Там ему ответили, что в приходе есть свой священник и со своими обязанностями он справляется и подмога ему не нужна, а вот по части экзорцизма – беда. Рядом лес стоит, а в лесу том нечисти всякой полным-полно водится.
– Вы в поместье графское идите, и там у графа спросите, он вам всё и расскажет, какие дела в лесу нашем творятся.
Разыскал Ануфрий Ферапонта, пошли они вместе в графское поместье и представились графу.
– Что ж, – говорит граф, – работа у меня для вас есть. Во-первых, бабка-яга у нас в чащобе живёт, пакости строит, людям спокойного житья не даёт. Во-вторых, леший взбесился: людей по лесу водит, путает. В-третьих – водяной людей топит. Ну, ещё у нас, конечно, и кощей водится. Вреда от него, правда никакого, но и толку тоже нет.
– За этих троих, – отвечает батюшка, – мы возьмёмся, а с кощеем пускай Иваны-царевичи борются, не наш это профиль. Но ежели встанет он у нас поперёк дороги, то и его, пожалуй, обезвредим.
– Значит так, – добродушно молвил граф, – жильё я вам выделю. Есть у меня хата пустая на конце села, но там бесовщина какая-то завелась. Вот вам и жильё и работка: разберётесь, посмотрите что к чему.
Попрощались святой отец и Ферапонт с графом и сразу в лес отправились, а хату решили на потом оставить. Только вошли они в чащобу, как тут же начал леший их по лесу водить да глаза их от тропок нахоженных отводить, чтобы не смогли они до бабки-яги добраться. То из-за одного дерева покажется, то из-за другого, то кустами пошевелит, то совой ухнет, то вороном крикнет, то змеёй зашипит, то волком завоет. Разгадал Ануфрий манёвр его подлый, и говорит Ферапонту:
– Я его сейчас на себя возьму, отвлеку, а ты с фланга его обойди и с тыла ударь.
А Ферапонт ему отвечает:
– Уж больно мудрёными словами ты говоришь, батюшка. Попроще нельзя?
– Что же, можно и попроще. Обойди его сбоку и со спины ударь. Так понятно?
На этот раз Ферапонт уразумел наказ и согласно кивнул своей бородатой головой. Ведь всем известно, даже мужику неграмотному, что лешего можно видеть только спереди и сбоку, а ежели кто сзади его умудрится увидеть, то леший сразу силу свою бесовскую потеряет.
Изловчился мужик, и со спины к лешему зашёл. Как увидел Ферапонт спину лешего, так тот сразу в ступор впал. Ануфрий обряд над ним провёл и обернулся леший простым крестьянином. Оказалось, что бабка-яга его заколдовала, навела на него чары хитрые, злодейские, чтобы он людей с пути сбивал, да от её избы отваживал. Обрадовался крестьянин расколдованный, поклонился своим избавителям в ноги и в село побежал.
Устранив с пути лешего, наши экзорцисты без труда избушку на курьих ножках отыскали. Хотели они в неё зайти, да не тут-то было: избушка крутится-вертится, лапами куриными кренделя выписывает, да из трубы дым смрадный выпускает колечками. Замелькало в глазах у Ферапонта, в носу засвербело, голову закружило: ни глядеть, ни дышать свободно не может. Но батюшка не растерялся и плесканул водицей святой на вертлявую избушку. Та прокричала пару раз пронзительным «кукареку», ядовито пыхнула трубой напоследок и встала, как вкопанная, а лапы её куриные в пни обратились. Продрал глаза Ферапонт, вздохнул полной грудью и шасть в избу. Ануфрий не отстаёт, да крест со святой водой наготове держит.
А в избе их бабка-яга, костяная нога во все оружии встречает. Оскалилась она злобно и зашипела:
– Аааа, экзорцисты проклятые! Знать, одолели вы моего сподручника, раз хату мою отыскали! Но вы не радуйтесь раньше времени, я вам живой не сдамся!
И только собралась она силу колдовскую против них пустить, схватил её Ферапонт за грудки, и давай обо все углы колошматить. Растерялась бабка, и все наговоры злые из её головы повылетали. А батюшка тем временем святой водой всё подряд кропил, молитвы читал, да крестным знамением осенял.
– Что ж вы делаете, окаянные? Бабку старую колошматите почём зря! – страшным голосом вопила колдунья. Да только Ферапонт не слушал вопли её обманные – он дело своё хорошо знал и крепко бабку держал, до тех пор, пока Ануфрий обряд не завершил и злой дух из ведьмы не вышел. И тут глядь: рассыпалась бабка в прах.
– А чой-то с ней приключилось? – удивился мужик.
– Да ничего особенного. Ведьмы-то благодаря своей чёрной магии долго живут. Ей уж поди не одна тысяча лет, а мой обряд из неё дух бесовский вышиб, вот телесная оболочка в прах и развалилась. Древняя она уже, оболочка-то.
– А я-то думал, – почесал бороду Ферапонт, – что ведьмы все, как есть, красавицы.
– Так и эта была, – отвечает Ануфрий, – лет пятьсот так назад. Да так много в ней силы нечистой скопилось, что сделалась она такой же страшной, как и душа её чёрная. Тут уж никакая магия не поможет.
Справились наши герои с бабой-ягой, и пошли к озеру – с водяным разбираться.
Пришли они к озеру и Ферапонт говорит святому отцу:
– Давай, батюшка, я ему просто рыло начищу, он обидится и уйдёт.
– Рыло у него и так чистое, – рассудительно отвечал Ануфрий, – он же в воде живёт. А уйти он не сможет, так как ног у него не имеется.
– Эх, батюшка, – сказал Ферапонт, – вот ты в птицах всяких фениксах разбираешься, а поговорок народных не понимаешь.
– Ладно, – молвил батюшка и с досадой покосился на своего подельника, – с водяным вообще всё просто будет. Я воду озёрную крестным знаменем осеню, так он сразу и изведётся сам собой. Но процесс этот долгий. Так что если во время обряда нечисть какая из озера полезет, ты её обратно в воду пихай, да гляди, чтобы эти лиходеи меня с собой не утащили.
Начал батюшка обряд проводить. Не выдержали русалки да нечисть всякая обряда святого, неуютно им в воде сделалось, и полезли они на берег, чтобы отца святого в озеро утащить и утопить. Да только мужик не зевал, обратно их всех в воду закидывал. Долго ли коротко ли, освятил Ануфрий воду озёрную, и нечисть извелась сама собой.
Завершили батюшка и мужик дела свои славные, и обратно в село пошли. Дело было к ночи. Страшно было в лесу, неспокойно. Зловещие тени вставали у них на пути, мрачно шумела дремучая чащоба. Но наши парни были не робкого десятка, и благополучно добрались до окраины села, где стояла, обещанная графом, хата.
– Ну, что ж, – говорит Ануфрий, – посмотрим, что за невидаль нечистая тут завелась.
Зашли они в хату, разожгли огонь, затопили печь да самовар поставили. Только они спать собрались, как дверь в хату отварилась, и на пороге появился мертвец. Лицо синее, перекошенное, от белого савана погребальным духом тянет, а глаза белым светом мерцают. Направился он в сторону гостей незваных и руки свои с длинными синюшными когтями тянет.
– Кто такие? – завыл мертвец заупокойным голосом. – Чего в моей хате забыли?
– Мы на постой к тебе пришли. Экзорцисты мы бродячие, – спокойно ответил ему Ануфрий.
– Хэть ! Это я неудачно сегодня зашёл, – виновато промолвил мертвяк, а сам к выходу попятился.
– А чего это ты, батенька, по ночам шастаешь? Видать, не лежится тебе в могиле спокойно, – сказал Ануфрий, а у мертвяка глаза его белёсые так и забегали в разные стороны.
– Да душегубец он, – вставил Ферапонт, – у него энто на лице написано!
– Да, что вы, гостюшки дорогие, я же так… от скуки, шутки шуткую, – заюлил покойник, а сам гад всё к выходу пятится, да в глаза экзорцистам заискивающе заглядывает. А как нащупал рукой дверь – шасть за неё и был таков.
– Что ж это мы его отпустили-то? – удивился Ферапонт.
– А на кой нам этот шутник сдался? Мы с ним поутру сами шутку сыграем, – ответил Ануфрий и спать завалился.
А наутро нашли они могилку мертвеца, откопали и перевернули тело в гробу лицом вниз, чтоб мертвец дорогу из могилы не нашёл. Потом закопали обратно, да обряд, специальный для этого случая, над могилой провели.
Пришли они к графу и рассказали ему обо всех своих приключениях. А хату батюшка посоветовал сжечь и впредь на этом месте более ничего не строить, от греха подальше.
Наградил их граф, как полагается, лошадей дал и отправились они к князю.
А кощей, прослышав про то, что неподалёку от его владений орудуют неутомимые экзорцисты, решил на всякий случай убраться подальше. Вышел он из своего замка, ударил по нему посохом зачарованным и сделался замок игрушечным. Схватил его кощей под мышку и улетел на самый край географии.
Долго ли коротко ли, пришли наши друзья к светлому князю и подробно рассказали ему, что творится в его владениях. Опечалился князь великий и поведал им, что это кощей, мерзавец бессмертный, кругом виноват. Дескать, он у чиновников чины ворует и чахнет над ними, вот чиновники и лютуют. Надобно им чины воротить – тогда и порядок будет.
– Так я думал, – воскликнул в сердцах Ферапонт, – что надо было кощея замочить, прежде, чем к князю идти!
– Вы уж замочите его, голубчики, как следует, – сказал князь, – а я богатую награду вам дам.
Достал князь блюдечко золотое да яблочко наливное. Покатилось яблочко по блюдечку и открылось их взорам убежище кощеево. Недолго думая, собрались наши герои в дорогу.
Идут они, идут, и вдруг говорит Ануфрий озадаченно:
– Чует моё сердце, нечисто тут. Откуда это у князя атрибутика такая бесовская и отчего это кощей вдруг в прятки играет? Бессмертный ведь он, чего ему бояться? Ладно, на месте разберёмся.
Дошли батюшка и мужик до моря, наняли ладью и взяли курс прямо на кощея. А кощей тоже не дурак: прознал он про то, что экзорцисты к замку его путь держат, и напустил на море штиль. «Бессмертие бессмертием, – решил сам с собой кощей, – а больно слава дурная про этих экзорцистов идёт. Говорят, что они нечисть всякую без разбору изводят».
Наступил на море штиль, но мужик и бровью не повёл: вдохнул воздуху побольше грудью своей могучей, богатырской и как давай в паруса дуть! И ладья, быстрее ветра, по морю понеслась. Тогда кощей нагнал бурю свирепую, чтобы потопить наших героев, но Ферапонт сам у руля встал: правит ладьёй, в паруса дует, а батюшка тоже времени даром не теряет и священнодействие творит, чтобы ослабить силу кощееву. Плывёт ладья – никаким злым чарам неподвластная. Добрались, наконец, Ануфрий и Ферапонт до берега, высадились, а там их уже змей Горыныч поджидает. Все три головы его злобно шипят, огнём плюются – к замку не пускают.
– Послал меня к вам кощей, – проговорил Горыныч, когда огнём плеваться закончил, – чтобы договориться с вами.
– Бредишь ты что ли, Горыныч? Жар что ли с тобой приключился? Отродясь такого не было, чтобы священное лицо в переговоры с нечистью вступало! – разгневался батюшка и обернулся к мужику, и сказал ему ласково:
– Ферапонтушка, будь добр, научи эту змеюку уму-разуму.
Мужику не надо было повторять дважды: хорошо он знал дело своё славное, богатырское. Подскочил он скорёхонько к Горынычу и мигом все три головы его завязал морским узлом, которому у моряков во время плавания обучился. Батюшка, не сходя с места, нужный обрядец провёл, а мужик опосля зашвырнул эту змеюку поганую в морскую пучину.
Прошли наши герои беспрепятственно в замок кощея, а тот их уже поджидает.
– Не губите меня, экзорцисты добрые, – взмолился кощей, – а выслушайте прежде! Всю правду я вам доложу и с бедой вашей подсоблю, чем сумею.
– Расскажи нам вот что, – говорит Ануфрий, – что ты бегаешь-то от нас? Вон аж на самый край географии забрался. Ты же бессмертный, мы тебя погубить не в силах.
– Бессмертный, а как же! – смиренно отвечает кощей. – Но заточить меня силой своей экзорцистской вы можете. Кому ж охота триста лет в подвале сыром на цепях висеть? А потом ещё триста лет от ревматизма лечиться?
И рассказал им кощей всю правду, как есть. Оказалось, что в бесчинстве чиновников он неповинен. Ему их чины без надобности, потому как не было отродясь у него к такой ерунде охоты. Кому ж надо чины собирать, когда у него полные кладовые злата? Нет, он тихо-мирно над златом чахнет, и это единственный его недостаток, который никому не мешает и зла не делает. Князь напраслину на него наводит, так как он сам нечистая сила.
– Разве вы сами не заметили, что атрибутика у него бесовская? – укоризненно покачал костлявой головой кощей. – Я сам, каюсь, одолжил ему и блюдечко золотое, и яблочко наливное. Да и никакой он не князь, ребятушки. Настоящий князь в темнице чахнет, а этот – нечистая сила невиданная, глазу человеческому непонятная. Своровал злой дух обличие князя и творит всякие непотребства да ещё имеет наглость на меня своё беззаконие сваливать! Но я вам подскажу, как с этим лиходеем сладить, если вы пообещаете меня не губить.
– Вот ещё, охота разбираться с тобой, – махнул рукой Ануфрий, – не наша это забота. Пусть с тобой Иваны-царевичи возятся, если им заняться нечем. А ты у нас на пути не стоишь, а даже наоборот – убегаешь, так что живи да над златом своим чахни, сколько душе угодно.
Обрадовался кощей и говорит:
– Победить эту нечисть нетрудно: надобно только венец с головы его сдёрнуть, и тут же он настоящий свой облик примет. Ну а дальше, коли не околеете от испуга, когда истинное обличье злого духа увидите, сами знаете что и как делать, не мне вас премудростям этим учить.
– Спасибо за подсказку, кощей, – сказал Ануфрий и поморщился. – Но понимаешь, тут такое дело: обещали мы князю тебя замочить. А мы, знаешь ли, честные экзорцисты и привыкли слово своё держать, так что уж не взыщи.
И, без лишних слов (кощей и опомниться не успел), схватили наши герои его за руки, за ноги и окунули в море. Прополоскали они его в солёной воде хорошенько, да отпустили.
– Ох уж эти мне экзорцисты, – проворчал кощей, выползая на берег. И не дожидаясь новых чудачеств от экзорцистов, поспешил в свой замок, сушить мокрые кости да над златом чахнуть.
Добрались Ануфрий и Ферапонт до палат княжеских без всяких приключений. Пришли они к силе нечистой в княжеском обличье и рассказали, что замочили кощея в море.
– А уж какой мокрый он был! – радостно вставил Ферапонт.
Обрадовался «князь», а батюшка, под предлогом такой радости, обниматься к нему полез, да и стащил быстрёхонько венец с его головы. Обернулся тут же князь силой невиданной, глазу человеческому непонятной. Батюшка тут же начал обряд святой проводить, а Ферапонт тем временем на месте стоял, да приплясывал, так как не знал он как к нечисти такой непонятной подступиться и за что её ухватить можно. А злой дух до того растерялся от диких плясок Ферапонта, что на батюшку с его пасами экзорцистскими внимания не обратил. Так и бились они с этой нежитью до рассвета: Ануфрий обряд проводил, а мужик ногами кренделя выписывал. Как прокричали первые петухи, злой дух проревел страшно и испарился, будто и не было его вовсе. Отыскали наши герои настоящего князя в темнице, освободили от цепей и рассказали ему всё, как было. Князь наградил их богато, снабдил повозкой, лошадьми и обещал с чиновничьим беспределом разобраться. Погостили Ануфрий и Ферапонт у доброго князя и отправились в странствие по белу свету.
– А что, Ануфрий, – сказал Ферапонт, как только отъехали они от ворот княжеских, недоверчиво оглядываясь назад – можт подпалим, на всякий случай?
– Да ты что, балда?! – ответил Ануфрий. – Это же хоромы княжеские! Кто ж тебе позволит? Деревенщина сиволапая…
Неведомо чем закончился этот разговор, но известно, что с тех самых пор, ходили наши герои по белу свету и истребляли нечистую силу, что встречалась на их праведном пути. Жаль, что не дожили они до этих дней и нет спасения в наших краях от оборотней в чиновничьем обличье...