Движения ее были размеренными и плавными. Плечи подняты и расправлены на встречу новой жизни, и совсем не напряжены. Ровная осанка хмелила своим спокойствием и непринужденностью в обществе людей, изменивших расстояние до нее, то робко приближаясь, за выпитым ранним утром, кофе, то отдаляясь единственным сообщением за день. Она все чаще стала задерживаться возле зеркала, поправляя и укладывая сбившиеся пряди волос, расправляя складку на джемпере, и улыбалась своему, вновь излюбленному, отражению. Улыбка эта была не легкой непосредственностью в силу обстоятельств, сплетенных не случайностью, или отпечатком эмоций, наступившего в его объятиях, утра. Чувствовалось в ней, что - то особенное. Тайна, нераскрытая временем не поддавшихся искушению чувств и до сегодняшнего «завтра», не знавшая права на существования. Она была ничем иным как старой, мудрой, вобравшей в себя издержки мучительной совести – усталостью. Ранее они не встречались. Речь идет о её крайностях и той самой, описанной ранее, зрелой годами, усталости. Она появилась на её лице, когда ей было двадцать четыре с небольшим. В мае. С последней весной, детство безответно и навсегда её оставило. Впредь она никуда больше не торопилась. Притом при всем тело её не смутило присутствие мурашек равнодушия, настигающих во время пронизывающих холодов оскорбленности и жажды мести. Нет. Все же она была не такой. Теперь она клялась что любит молчание и в тайне от о всех слезно признавалась о своих чувствах тишине. Она придавала ей особое значение. В ней не было слов, которые она не любила последнее время. Слова, способные заронить в душу надежду одновременно не являющиеся частью данного обещания. Дальше все зависело только от трепещущего существа и искренней веры в то, что она по-настоящему может быть кому то нужной. Но поступки говорили об обратной жизни слов, гниющих за помешательством мыслей в ее голове и в ее сердце, способным на шалость необдуманных действий. Раз за разом проявление, брошенных на ветер, слов становилось все яснее. Тогда то и наступил май. Месяц, в котором она перестала мне писать. Вот её последнее письмо, обращенное ко мне с досадой и неизбежным прощанием.
«Сегодня я ощущаю себя женщиной. Каким странным может казаться механизм, запускающий отсчет до нового начала. Раньше. Не намного. Казалось вчера. Я думала, что женщиной принято считать девушку, которая в скором времени познала материнство. У меня нет детей. Нет мужа и даже мысли о беременности не поселяться в голове ближайшие лет шесть. Просто все как то изменилось. Я чувствую это слово - ЖЕНЩИНА. Всецело, изнутри…
Женщина - это спокойствие. Прежде всего. Она не возьмет грубость напрокат, защищаясь от запальчивых обвинений, сохранив между вами былую связь доброжелательных приветствий. В глазах всегда ласковое озорство, беззаботно играющее с удивлением напротив уставившегося взгляда. Объятия – зазывающая нежность теплых чувств, ждущих выхода с прикосновением дрожащих губ. Тебе может показаться яркая и ослепляющая картина первозданности ваших отношений. Но лишь до тех пор, когда случайно не заметишь улыбку легкой, неподвижной усталости, обращенного в никуда, отсутствующего взгляда. У тебя. У неё. У вас все будет хорошо. Она сделает все, чтобы ты поверил. Сама при этом, не притронувшись к вере сердцем.»