Ещё поговорив, легли спать, когда начало темнеть. Чуть свет Прошка разбудил Афанасия. Выпив по чашке молока с хлебом, они собрались в лес. Прошка надел отцовый армяк, заткнул сзади за пояс порубочный топор с узким лезвием. А Афанасий надел Прошкин, который был ему велик и доходил почти до пяток. Взяли узелок с сухарями, вяленым мясом и баклажку с водой.
Выйдя во двор, поёжились от холода. Дул неприятный ветер с востока. Преодолевая озноб, переправились на Сапрыгинской лодке через реку, и по одному ведомому Прошкой направлению пошли заросшей, уже заиндевевшей около реки тропой. В лесу было не так холодно. Ветер почти не ощущался. Шли долго. С час пришлось продираться через горельник – бурелом из упавших обгорелых стволов и веток. Потом преодолели кочкарник, и, наконец, вышли на гриву с высокими редкими лесинами, меж которых белел мох. Из-под мха, то тут, то там, выглядывали шляпки почерневших от заморозков грибов да почерневшие стебли багульника. Вокруг, куда не кинь взор, можно было увидеть, склонившиеся над белым мхом брусничные, почти чёрного цвета, грозди. Афанасий не удержавшись сказал:
- Красота!
Прошка ничего не ответил. Он вдруг встал на колени, достал из узелка пару ржаных сухарей, положил их на лежащую рядом лесину и что-то прошептал. Потом встал, достал топор и жестом показав Афанасию на деревья, сказал:
- Ты, Афоня, давай отмеряй от восьми до десяти вершков стволы поперёк, а я пойду уже метить.
Подойдя к первой замеренной Афанасием сосне, Прошка сказал:
- Ты чё не вишь што-ли – «буйная» она, кручёна, да сучкаста. Вона левее стоят сажён в семь, а ветки тока на верхушке.
Спугнув пару белок, заготавливающих на зиму грибы, подошли к кондовым соснам. Начали замерять и метить. Прошка топором стёсывал кору с того направления откуда они пришли, и на затёсе вырезал знак, похожий на букву «П». На немой вопрос Афанасия ответил:
- Энто наш артельный, путиловский знак.
Ходить по белому мху между строевых сосен было приятно. Присев на валёжную лесину, перекусили.
- А пошто зимой-то заготовлять надо лес? -
спросил Афанасий.
- Дык зимой-то дерево спит, а лишня влага в землю ушла. - Ответил Прошка, а сам спросил:
- Ну, скока всего нащитал, учётчик.
Афанасий, почесав затылок, признался:
- Не щитал я. Лесом да мхом любовался. Бруснику подбирал. Скусная!
- Эх, учётчик. Девяносто восемь отметили. Думаю, хватит на клеть-то. А на подклеть в другом месте лиственку будем метить.
Закончив отдыхать, пошли дальше и вышли к мелколесью. Грива кончилась. Меж чахлых осинок и берёзок стало видно озеро.
- Вот она, Сарьянка-то. Ну, всё надобно домой идти. Темнет-то рано.
На обратном пути их застал мелкий, похожий на изморось дождь. Идти становилось всё трудней. Изморось к вечеру перешла в мокрый, всё облепляющий снег. Одежда быстро намокла.
- Вот завсегда ветер с гнилого угла-то чё нибудь да принесёт. Думал успем до дому-то, - сказал Прошка.
- Тута в паре вёрст, избушка сгоревшая есть. Там кака-никака крыша над головой. А ежель ломиться сквозь горельник, не сдюжим, сдохнем, - ответил Афанасий.
Перейдя в брод небольшую речку Шигульку по пояс, всё равно одежда мокрая, они быстро, насколько позволял лес двинулись в направлении бывшей избушки деда Евсея. Впереди в этот раз шёл Афанасий. Кое-как, стуча зубами от пронизывающего до костей холода, дошли до озерка, в который впадал ручей. Пришлось опять переходить его в брод.
Силы были на исходе, когда они увидели струйку дыма, рваными клочьями стелющуюся над почти чёрной водой ручья. Пошли на источник дыма в надежде отогреться у огня. Чуть не наступили на чиркун*. Через какое-то время увидели чум, покрытый берестой, из отверстия в крыше которого, выбивался дымок. Он стоял на крутом берегу ручья возле кудрявой сосны, рядом с могучей берёзой, с повязанными на ветки выцветшими тряпочками, недалеко от могилы деда Евсея.
Почуяв людей, подала голос собачка. Это была Жулька. Она, узнав Афанасия, завиляла хвостом и начала вылизывать его промокшие насквозь поршни, перетянутые сыромятными ремешками. Из чума выглянул Уля-ики с трубкой в зубах.
- Однако, Афонька и Прошка, - узнав парней, сказал старый вогул.
- Мир тебе Уля-ики, - стуча зубами от холода, ответили оба.
Внутри было тепло. Огонь горел в ямке - чувале посреди чума. Рядом – небольшая кучка сухих веток. На вогуле была малица с капюшоном из шкуры оленя мехом внутрь. На ногах – меховые штаны, заправленные в чулки из сукна. На плетёном поясе с костяными накладками, были подвешены ножны с ножом и два медвежьих клыка. На перекладине над огнём сушились кожаные поршни с голенищами из ровдуги – мягкой кожи. В чуме пахло чем-то непонятным. Сняв промокшие армяки, и, подвесив их над огнём, Афанасий и Прошка присели около огня, подставляя к нему ладоши.
- Поесть бы чё, - сглотнув слюну, сказал Прошка.
Вогул молча протянул ему берестяную лоханку с какой-то, непривычно пахнущей пищей.
- Чё это тако.
- Однако, беличье нутро, - беззаботно выпуская дым изо рта, ответил Уля-ики. И добавил: - не хошь, не ешь, однако.
Парни решили попробовать. По вкусу поняли – желудки были обжарены с кедровыми орешками внутри.
- Да, это ты, Уля-ики, белок настрелял, а у них в желудках орешки. Год-то ныне на орех богатый. А шкурки где? - оглядывая внутренности чума, сказал Афанасий.
- Однако, в избушке, под крышей, сушатся.
- А сюда пришёл могилку дедову навестить?
- Однако, Афонька, надо задобрить пупыгу, да куля** перед зимой.
- Вот оказывается, почему дед Евсей-то хотел быть тут похоронен. Знал, что будут люди сюда приходить к священному дереву. А звери будут бояться человечьего духа и могилу не потревожат, - подумал Афанасий.
Тепло чума после тяжёлого пути разморило Прошку и Афанасия. Они задремали и под шум ветра и монотонно капающих со стен чума капель воды, уснули на лапнике. Проснулись, когда было уже светло. Огонь в чувале потух недавно. Под пеплом ещё проскакивали искорки. Ни Уля-ики, ни Жульки не было. Когда и как ушли старый вогул и собака, они не услышали.
- Давай двинем в Иксу к Василию Григорьевичу и Марфуше. Небось накормят, да приютят, пока непогода пройдёт, - предложил Афанасий.
Так и решили. Погостив пару дней у будущей родни и выждав погоду, отправились метить лиственницу на озеро Ванька-Тур. Оно было гораздо дальше Сарьянки от реки, где метили сосну. Надо было сначала попасть в Фирули на правом берегу Тавды, а уж оттуда, переправившись на левый берег, идти к Ваньке-Туру. Василий Григорьевич дал им бричку с плетёным кузовом, с впряжённым в неё мерином по кличке Рыжик да положил в неё мешок с овсом. Провожать вышло всё семейство. Женщины на дорогу крестили их вслед, а Василий Григорьевич дал наказ:
- Петьке, да Мотре Фирулёвым кланяйтесь от нас. Гостинец передайте. Оставьте бричку и лошадь у них, да попросите лодку для переправы.
По пути парни обсуждали Иксинских девок. Прошка, как старший критиковал выбор Афанасия:
- Марфушка эта. Ну, чё ты в ней нашёл? Чёрная вся. На цыганку смахиват. Да тоща. Вот Дуняша – та да! И статью и фигурой. Есть на што посмотреть да и пощупать.
- Ну и сватайся за неё. Мне-то чё, - отвечал Афанасий.
- Да есть у меня девка – Сима, Серафима значит. Но Дуняша вроде как покрасивей будет.
Так за разговорами подъехали к парому, стоящему на другом берегу.
- Дядя Митя! Дядя Митя! Паром дайте.
Начали попеременно звать паромщика. Но никто не отзывался. Подождав с часок, Афанасий пошёл искать по берегу кусок плота или што-то навроде. Нашёл пару брёвен, отколовшихся от кошеля;. Размотал поясную верёвку, и, привязав за сучок, отбуксировал по одному к паромному канату. Там их быстренько связали. Прошка встал на них и, вытягивая канат, поплыл в кузнецовскую сторону. Потом пригнал паром, и они, загнав на него бричку, переправились.
- Што-то не то. Надобно заехать домой к дяде Мите, - сказал Афанасий.
Дядя Митя спал пьяный на лавке. Кое-как растормошив его, они узнали, что Зинка-солдатка, украв у него золотой червонец, уплыла куда-то на барже. Оставив ему сухари да кринку молока, парни поехали дальше в Фирули.
Там, выполнив наказ Василия Григорьевича, переночевали. Утром, переправившись на левый берег, отправились метить лиственницы. Погода стояла хорошая. Лист уже с деревьев обле-тел. В лесу было тихо. Лиственницы тоже стояли уже рыжие, облетевшие. Отобрали и пометили 19 стволов высотой примерно около шести саженей, а по комлю от восьми до десяти вершков. Попутно Пашка примечал ёлки на «курицы», да осины на «потоки». К ночи поспели переправиться обратно в Фирули. На этот раз всё прошло без приключений.
*чиркун – вогульская ловушка на мелких зверей.
**пупыга – добрый дух,куль – злой дух.