Лефортово — один из наиболее старых районов Москвы. Его история полна кровавых загадок, а расположение — таинственных и мрачных мест. Вот, хотя бы, Волховский переулок. Это название он получил совсем недавно, в сороковых годах прошлого века, а до этого, в 19 веке он назывался Коровьим бродом, а затем — Ирининским переулком. Тогда же, в середине позапрошлого века, на нем расположился полицейский дом с пожарной каланчей, а немного позже, в начале века двадцатого — скорбное здание полицейского морга, творение архитектора Н. Д. Морозова (вот они, парадоксы серебрянного века — чудесные стихи и музыку пишут настоящие пьяницы, а морги проектируют настоящие архитекторы). Немало жизненных путей завершилось в этом причудливом сооружении. Так что, если вам, дорогой читатель, случится летать в кошмарном сне, прилетайте сюда, будет на что посмотреть.
Ну, а если дух ваш по какому-то недоразумению витает над Волховским переулком прямо сейчас, обратите внимание на группу молодых людей, пробирающихся по пустынной полуночной улице прямо к угрюмо темнеющему зданию полицейского морга.
— Вход где-то здесь, — хриплым голосом тихо сказал один из путников. Он повернулся к друзьям, и за спиной его брякнула гитара.
Внезапно в черных кронах деревьев рядом с последним приютом мёртвых громко закаркала ворона.
— Ещё одна душа отлетела в выси горние… — задумчиво прокомментировал карканье другой путник, чью огромную фигуру едва освещал серебристый свет Луны.
— А вот моей душе так спать охота… Хотя… Одно только мне не нравится во сне: говорят, что он очень смахивает на смерть [1]. Стучи давай! — отвечал ему мелодичный женский голосок, принадлежавший, очевидно, спутнице наших гуляк.
Огромный толстяк с грохотом обрушил свой пудовый кулачище на железную дверь морга.
— Кто тревожит покой обитателей юдоли смерти? – протяжным гнусавым голосом с подвывом спросил кто-то из-за двери. — Как это… уйди, тебе нельзя тут быть, живой душе, средь мертвых [2]!
— Хрящ, твою мать, открывай, свои! — в ответ гулким басом с досадой рявкнул толстяк.
— Свои покойны здесь, во хладе прозябают… — невозмутимо ответил голос любителя Данте.
— Подожди, Кабан, так ты ничего не добьёшься, - вмешалась девушка, и высокопарно произнесла. — Харон, гнев укроти. Того хотят – там, где исполнить властны то, что хотят. И речи прекрати [3].
— Вот, вот. Заткнись, Х…он [4], и отвори нам двери… — тем же слогом продолжил толстяк.
— Non seulement les morts ont besoin de paix [5]! — почему-то по-французски высказался из-за его спины некий худощавый субъект, впервые подавший свой голос в этой недоброй ночи.
Единственный живой обитатель морга, называемый нашими ночными путешественниками то Хрящём, то Хароном, то каким-то неприличным новообразованием от этого почтенного имени, наконец, распахнул обитую железом дверь и провёл странных посетителей в небольшую светлую и довольно уютную комнату дежурного с единственным окном, выходившим прямо на Волховский переулок. Здесь, при ярком свете, давайте же разглядим их и разберёмся, каким нечистым духом наших молодых людей занесло в это пристанище смерти.
Кстати, прошу заметить, что даже если вы уже знакомы с героями этих рассказов [6], не пропустите этот момент, потому что, как говорят в таких случаях патологоанатомы — scitis bonum hominem, in omni vita, sed nescis malus homo donec moriatur [7].
Давайте начнем знакомство по порядку, с парня с гитарой за спиной. Пусть вас не удивляет эта гитара (хотя, казалось бы, кто ходит в морг с гитарой?), ведь по законам жанра, если в начале рассказа на ком-то висит гитара, в середине рассказа этот кто-то на ней сыграет.
Парня с гитарой звали Вениамин Видивицын. Но поскольку это имя подходит более для политического обозревателя, чем для обычного студента, друзья, чтобы не нарушать гармонию мира, звали Вениамина просто «Веником». Веник очень любил жизнь как таковую. Он не просто существовал в этой действительности, она была для него предметом изучения. Я часто говорил ему, что он взвалил на свои плечи непосильную ношу и, в качестве примера, приводил такое явление нашей жизни, как женская логика, которая всегда заводила Веню в методологический тупик. Веня в таких случаях вздыхал и соглашался, что всё связанное с женщинами «есть предмет тёмный и исследованию не подлежит».
Массивный толстяк, который так бесцеремонно ломился в морг, имел кличку «Кабан». Как вы понимаете, кличка эта вполне соответствовала его поведению, а сейчас, при ярком свете можете разглядеть, насколько это соотносится с его внешностью. Думаю, результат вас устроит: рыжая взъерошенная шевелюра, крохотные бусинки глаз, усы щеткой и огромное глобусное брюхо. Всё это постоянно стремительно перемещалось, сокрушая окружающий мир, и рокотало утробным басом. Лично я знал только одно человеческое существо, способное остановить представленное вам современное воплощение Голема, и речь о нём ниже.
«Шемом» [8] Кабана владела та самая девица, которая с легкостью цитировала то Сервантеса, то Данте. С первого взгляда на эту молодую женщину вы поймете, что не зря посетили наш бренный мир и захотите остаться в нем подольше. В качестве студенческого прозвища девушка выбрала себе имя «Семёновна», и тут вы сразу почувствуете какой-то подвох, как если бы Солнце кто-нибудь назвал «свечой для нашей планеты». Красота Семёновны была абсолютной и рафинированной как медицинский спирт. И так же одуряюще действовала на разум окружавших мужчин. Ну а начитанность, способность изощрённо ругаться по-итальянски и весьма своеобразное чувство юмора были, если можно так выразиться, оружием ближнего боя, позволявшим Семёновне легко добиваться тотального превосходства над мужским полом. Тут надо сказать, что разбивание мужских сердец было только одним из жестоких развлечений нашей роковой красотки, хотя по совокупности её жертвы вполне могли составить небольшое персональное кладбище. Вдобавок к этим своим качествам валькирии Семёновна прекрасно танцевала и недурно пела, в чём вы ещё сможете убедиться сами. Но вот её отношение к жизни Веник как-то назвал «нестандартным» - девица проживала каждый день своего земного существования как последний. Причину этого Веня так не смог разгадать, что бросало серьёзный вызов ему как «исследователю жизни» и лишний раз подтверждало моё мнение о невозможности полного понимания смысла нашего мира.
Ещё в ночном налете на морг участвовал некий худощавый субъект богемной наружности, изрекавший глубокомысленные поговорки по-французски. Посмотрите на него повнимательнее. В нашем кругу к парню приклеилась кличка «Рыбка». Рыбка никогда не скрывал, что весь состоит из слабостей. Единственной сильной стороной его личности было постоянное стремление к женскому полу. Саму жизнь Рыбка понимал как один непрерывный процесс такого стремления. Рыбка пытался внушить эту сомнительную мысль Семёновне, которая влекла его своими формами, как мотылька влечёт на свет. Семёновна в принципе соглашалась, но говорила, что в данном конкретном случае не входит в общий состав участников этого процесса вместе с Рыбкой. Свою мысль девице иногда приходилось подкреплять мерами физического воздействия в форме оплеух, но до конца разрешить этот спор ей так и не удалось, что весьма веселило всю нашу компанию.
Ну вот, вроде всех разглядели. Да, остался ещё я, автор повествования. Не обращайте на меня внимания — в каждом заведении того рода, где мы оказались сейчас, должны обитать просто толпы призраков, считайте, что я один из них, только добрый и желающий донести до вас светлые мысли.
Еще немного объяснений, друзья мои, и рассказ двинется с места.
Как же всё-таки наши друзья оказались у морга и причём тут Венина гитара? Всё дело в чрезмерно затянувшейся студенческой вечеринке в общаге. Разговоры, песни под гитару Веника и потребление фирменных «расширителей сознания» [9] Кабана, наконец, зажигательное фламенко, неоднократно исполненное Семёновной — всё это не позволило гостям вечеринки успеть до закрытия в метро. Перспектива ночёвки на лавочке не воодушевляла, и тут Кабан, обладавший к тому моменту существенно расширенным сознанием, вспомнил про морг и дежурившего там Хряща. Ну, вы же помните невезучего Хряща [10], которого Семёновна истыкала авторучкой? На этом его злоключения не закончились. Зачёт обиженному ДваПи он смог сдать только после того, как Веник тайком рассказал тому, каким образом Хрящ интерпретировал истязания Семёновны. Потом к лету, как стрекозу в басне, несчастного парня выперли из его котельной в связи с завершением отопительного сезона, и бедный Хрящ для поддержки бренного тела по ходатайству знакомых студентов-медиков устроился ночным дежурным в морг. Ну, вот и все обстоятельства, можем продолжать повествование.
— А у тебя уютно тут, Хрящик, — ласково обратилась Семёновна к ночному хозяину морга.
— Да, мирно тут, в обители скорбной, и черти по ночам хоть и приходят, но вилами в бок не тычут… Располагайтесь. Чаю, может быть? — гостеприимно предложил Хрящ.
— Не плохо бы, — за всех ответил Веник.
— Схожу за чайником, он там, в МЕРТВЕЦКОЙ — зловеще, с ударением на последнем слове, произнёс Хрящ и многозначительно посмотрел на Семёновну.
— О, не трудись, сама принесу, — беспечно ответила девица и бесстрашно направилась в полутёмный коридор.
— Чайник в кабинете патологоанатома, первая дверь направо, — успел крикнуть ей в след разочарованный Хрящ.
— Ты напрасно пытаешься напугать Семёновну смертью, — менторским тоном проговорил Веня Хрящу, — её больше пугает жизнь.
— Ein hartes Leben ist schlimmer als ein leichter Tod! [11] — добавил Кабан.
— Ну, скажи ещё, что это Шопенгауэр, — саркастически произнес Веня.
— Не скажу, потому что это Ницше, — находчиво соврал Кабан.
— Wir wissen auch zu wenig und sind schlechte Lerner: so mussen wir schon lugen [12] – вот это – Ницше, — пристыдил Кабана Веня.
Кабан ухмыльнулся, он знал, что Веник сам часто выдумывает цитаты для придания веса своим мыслям.
В коридоре раздался весёлый смех Семёновны, не слишком уместный для этого мрачного места, и в комнату дежурного ввалилась сама разудалая девица с чайником и каким-то журналом в руках.
— Смотрите, что я нашла в кабинете, — улыбаясь, произнесла она.
— Ничего смешного, это журнал приёма тел, — нахмурился Хрящ, — учёт покойников, если не понятно.
— Понятно, понятно, ты посмотри, что в нем на последней странице написано, — Семёновна развернула «книгу мертвых».
Все сгрудились, глядя на страницу.
— Ба, да это стихи, творчество патологоанатома. Поются легко, ну ка, — Веня взял гитару (я же говорил насчёт неё в начале рассказа) и запел под собственный аккомпанемент:
«Когда меня собирались родить
Никто не спросил меня, вот досада!
Если б я мог тогда говорить,
Я бы сказал: «А, может, не надо?»»
Припев подхватила Семёновна своим чудесным серебристым голоском:
«Не на-а-а-а-до!
Не на-а-а-а-до!»
Дальше они пели дуэтом с Веником:
«Но поздно, родили, стою под венцом,
Чувствую, зря, такая засада!
Сейчас согласишься - и дело с концом,
Сказать бы им: «А, может, не надо?»
Не на-а-а-а-до!
Не на-а-а-а-до!
Тогда не сказал, лежу на одре
Маячат виды эдемского сада.
Вот и пришел конец игре,
Решился, шепчу им: «А, может, не надо?»»
Последний (для героя песенки — буквально) припев пели все вместе:
«Не на-а-а-а-до!
Не на…………» — Кабан мастерски изобразил предсмертный хрип.
Никогда ещё в полицейском морге не было так весело.
После песенки и чая компания разместилась в кабинете, кто где: Семёновну уложили на диван (Кабан укрыл её своей курткой), остальные расселись на стульях и кушетке.
— А тебе самому то, Хрящ, не страшно так близко от смерти? — как обычно, затеял разговор Кабан.
Чуть помедлив, Хрящ ответил целым пафосным монологом: «Нисколько не страшно. Смерть почему-то всегда воспринимается людьми как абсолютное зло. Но не может быть зло в каждом из нас, потому что человек, приходя в этот мир, приносит с собой множество смертей, без которых сама наша жизнь не может проистекать. Любая еда – это чья-то смерть, но она обеспечиваем нам жизнь, мы убиваем других и понемногу убиваем себя, пока окончательно со смертью своей не отдадим своё тело другим живым существам. Вот поэтому смерть не зло, а атрибут жизни, жизнь и смерть не могут быть друг без друга, они — как два полюса существования, вечно вдвоём и вечно следуют друг за другом».
— Perche io muoia! [13] — с восхищением воскликнула Семёновна, которая явно не ожидала от Хряща таких философских обобщений.
— А я не согласен с тобою, дорогой Хрящ, – начал Веня диалог, который я позже окрестил разговором о полужизни, — в самой жизни смерти нет вовсе.
— Жалко, что тебя не было с нами, дружище Хрящ, когда мы рассуждали о феномене жизни как таковой и о смысле жизни человека [14], — продолжил Веня.
— Это, помнится, тот случай, когда Семёновна сначала дала псевдомарксистское определение жизни как «способа бессмысленного существования белковых тел», а потом в порыве антимаскулинного негодования ущипнула «не того самца»? – иронически уточнил Рыбка.
— Да, только более точное определение жизни дал тогда Кабан – жизнь есть набор циклических биохимических ферментных реакций, обеспечивающих гомеостаз [15] белковых и нуклеиновых структур. То есть, мы себе не представляем жизнь без обмена веществ с постоянным притоком внешней энергии в какой-либо форме. Но, оказывается это представление, как и всё понимание природы человеком, не совсем верно, – в мёртвой тишине полицейского морга слова Вени звучали по-особенному весомо. – Миллиарды лет рядом с обычной жизнью, живой в нашем понимании, существует и развивается «полужизнь», не живая и не мертвая. Эту полужизнь ведёт уже не вещество, но еще не существо. Итак, друзья мои, добро пожаловать в мир полужизни – мир вирусов, вироидов и прионов.
Сам термин virus – по латыни означает «яд», что уже говорит об изначальном отношении человека к полужизни. А ведь это не так. Non occidit omne quod est venenum [16] – говорят латиняне. Вирусы среди нас и внутри нас. В капле воды из лужи миллионы вирусов. Внутри человека постоянно обитает сотня видов вирусов и только около десятка видов из них признаются патогенными.
Сейчас [17] общепризнанной считается теория коэволюции [18] неклеточных форм жизни и прокариот [19]. Современная наука считает вирусы уже не внутриклеточными паразитами, а необходимыми элементами – агентами для межвидового обмена генами, внутриклеточными поставщиками новых генов, участниками механизмов направленных мутаций и так далее. Есть классная книга Маркова с простым изложением этих идей [20].
Поражает количество и разнообразие мира полужизни. Есть вироиды – вирусы без оболочки – с кольцевой молекулой рибонуклеиновой кислоты [21] длиной всего пятьсот нуклеотидов [22]. А есть гигантские вирусы – так называемые «гирусы», размером больше некоторых бактерий. И, если обычный вирус впрыскивает в клетку только свою РНК да пару ферментов для её встраивания в геном, то гирусы протаскивают целый собственный молекулярный механизм для самовоспроизведения. Есть вирусы, паразитирующие на вирусах!
Вирусы используют внутриклеточный механизм синтеза белков и репликации РНК для самовоспроизведения, иногда при этом они встраиваются в геном клетки и при этом сама клетка может захватывать геном вируса и использовать его по своему «усмотрению», для ускорения мутаций или для придания им определенной направленности. Так что кто тут паразит – надо ещё посмотреть. Некоторые исследователи, Кордингли, например, считают, что существование полужизни является положительным фактором для ускорения эволюции клеточной, «классической» жизни [23].
Много удивительных открытий сделали учёные, изучая взаимодействие жизни и полужизни. Вот, например, защита от мутаций. Та часть гена, которая кодирует активный центр фермента, от которого зависит его работоспособность, защищается от ошибок репликации очень тщательно, а «хвостик» фермента может меняться, и так сойдет. А вот при репликации генов, ответственных за кодирование белков-антител в лимфоцитах [24] – всё наоборот. Защита снимается, и этот участок гена специально помечается для активной мутации, так чтобы лимфоциты воспроизводили как можно большее количество вариантов антител, перебор идет по полной победы. Этот механизм ускоренной мутации полностью заимствован у вирусов, вот какое дело.
А я-то думал, что наш организм, – Веня взволнованно положил себе руки на грудь, – состоит только из клонов зародышевой клетки и является генетически однородным. А тут, мало того, что все мы представляем собой суперорганизмы: мы состоим из клеток – симбионтов, которые когда-то поглотили бактерии, внутри этих клеток размножаются вирусы, вне этих клеток живут организменные бактерии – симбионты, внутри которых живут свои вирусы и ещё толпы вирусов, вироидов и каких-то прионов [25] плавают вокруг них просто так. И вся эта толпа мутантов, среди которых нет ни одного одинакового, – это всё я?
А ты говоришь, смерть, Хрящ… Кто умирает, если во мне какая-то часть непрерывно жрёт другую и ворует при этом её гены?
— И тем не менее, там, в холодильнике, лежат бывшие суперорганизмы, а мы живы, и я, вместе с моими бактериями, вирусами, вироидами и этими, как их, прионами, безмерно рад этому, – упрямо сказал Хрящ.
— Ну, что вы разорались? Жизнь, полужизнь, смерть… Какое это имеет значение, если вы своими умными словами мешаете спать такому симпатичному суперорганизму… — прошептал Рыбка, с умилением глядя на уснувшую под разговор Семёновну, и еле слышно продолжил, — «…ты спала, и тронуть веки синевой вселенной к тебе сирень тянулась со стола, и синевою тронутые веки спокойны были, и рука тепла [26]…»
— Да, ты прав Рыбон, — также шепотом сказал Веня, — скоро наступит следующий день нашей жизни, и вот тебе, Кабан, ещё одна настоящая цитата из Ницше: «Das beste Mittel, jeden Tag gut zu beginnen, ist: beim Erwachen daran zu denken, ob man nicht wenigstens einem Menschen an diesem Tage eine Freude machen konne [27]».
— Лучше не скажешь, Веня, лучше не скажешь… — тихо пробормотал Кабан.
Я тогда понял, что все мы по-настоящему живы лишь до тех пор, пока можем дарить радость другим людям. Всё остальное для нас – полужизнь.
И ещё. Присутствие в нашем мире вирусной полужизни стирает грань между живым и мёртвым и делает смерть чем-то недостижимым, вроде абсолютного нуля. Осознание этого равносильно прикосновению к вечности, и разве это не хорошо?
[1] Сервантес Сааведра, Мигель д е. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский. - Москва: «Наука», 2003, гл. LXVIII, часть II.
[2] Алигьери Данте. Божественная комедия. — Москва: Издательство АСТ, 2017.
[3] Там же
[4] Тут мы вынуждены «запикать» то, во что превратил имя бессмертного старика бессовестный толстяк.
[5] Не только мёртвые нуждаются в покое (фр.)
[6] Петров П.К. Смех от ума (интеллектуальные пилюли). — Москва: Издательство Ridero, 2019.
[7] Хорошего человека узнаёшь всю свою жизнь, а плохого человека - не узнаешь до его смерти (лат.)
[8] Шем или тетраграмматон – волшебная надпись, оживляющая Голема. На самом деле Семёновне не нужно было ничего пихать в рот Кабану, достаточно было просто укоризненно посмотреть на него.
[9] Не подумайте ничего плохого. Это всего-навсего смесь слабоалкогольных суррогатов советского происхождения. Жуткая гадость, но сознание расширяло…
[10] Петров П.К. О любви и формулах, 2016.
[11] Тяжелая жизнь страшнее легкой смерти! (нем.)
[12] Мы очень мало знаем и плохо учимся, потому и должны мы лгать (нем.) Ницше, Фридрих. Так говорил Заратустра. — Москва: Издательство АСТ, 2015.
[13] Чтоб я сдохла! (итал.)
[14] Петров П.К. Тайна жизни, 2016.
[15] Способность системы сохранять постоянство своего внутреннего состояния.
[16] Не всё, что убивает, является ядом (лат.).
[17] Речь идёт, конечно, не о 1978 г., в котором вещает литературный герой, а о нашем благословенном времени.
[18] Совместной эволюции.
[19] Живые клетки, не имеющие ядра, бактерии, например.
[20] Марков А.В. Рождение сложности. Эволюционная биология сегодня: неожиданные открытия и новые вопросы. — Москва: Издательство АСТ, 2016.
[21] Рибонуклеиновая кислота – РНК – макромолекула, состоящая из цепи нуклеотидов. РНК является первоосновой жизни, местом хранения генетической информации, может выполнять функции фермента и агента при синтезе белков.
[22] Нуклеотид - сложный эфир нуклеозидов и фосфорных кислот. На нашем уровне понимания достаточно знать, что это сложное органическое соединение является элементом РНК и что четыре вида нуклеотидов в сочетании по три служат для кодирования генетической информации.
[23] Кордингли Майкл. Вирусы. Драйверы эволюции. Друзья или враги? — Москва: Издательство АСТ, 2019.
[24] Лимфоциты – клетки иммунной системы, вырабатывающие белки – антитела, блокирующие вирусы. Лимфоциты также поглощают чужеродные клетки.
[25] Патогенные белки, способные к самостоятельному размножению (спорная гипотеза).
[26] Тарковский А. А. Первые свидания.
[27] Лучшее средство хорошо начать день состоит в том, чтобы, проснувшись, подумать, нельзя ли хоть одному человеку доставить сегодня радость (нем.) Friedrich Nietzsche. Menschliches, Allzumenschliches.