Туман. книга седьмая. глава пятая

               
                Реклама Крымских газет.


                КУДЫ НАМ ВСЕМ БЕЗ ТУМАНУ-ТО?


                Ясность – это одна из форм
                полного тумана.
                Неизвестный философ.


Управлял мальчик умело. То ли подношение в виде яблока, то ли лошади уже давненько водили дружбу с полным кучером – Бог весть, но запряжённая пара слушалась вожжей, и не заставляла малолетнего кучера прикрикивать на коней.

Разговор внутри новосозданной компании не задался сразу, натолкнувшись, на другом от начала беседы предложении, на однозначный ответ.

--То не моё дело.

--А какое твоё дело?

--Вас сыскать, и довесть.

--Вот ты сыскал и довёз, а что дальше?

--То не моё дело.

--Ладно, пусть так. Куда же ты нас отвезёшь?

--Куды надо, туды и довезу.

--А кто тебя послал за нами?

--То не ваше дело.

И далее по кругу – вопросы, наполненные любопытством, и ответы ни про что.

Гоф-медик уже перестал читать названия улиц, улочек и переулков, по которым быстрым шагом двигалась пролётка. После того, как дважды пришлось пересечь Инженерную улицу, доктор отказался от затеи напрягать мозг ради запоминания маршрута.

Через несколько коротких минут чудо-пролётка остановилась, и носитель каких-то особых секретов, а по совместительству просто полный мальчик, сказал не оборачиваясь, а лишь указывая на ряд домиков по правую руку зажатыми в ладошке вожжами.

--Ступайте тудой, считайте не дома, а ворота. Ваши четвёртые.

--А ты куда? Мы рассчитывали, что ты довезёшь нас, представишь, как это принято в благородном обществе, и укажешь место, где находится наш друг.

--Обойдётесь! Мне тудой нельзя, там сейчас жандармов целая куча. Я этого связанного свезу, куда след, а вы ступайте, да осторожно ведите себя!

Друзьям пришлось сойти с, надобно признаться честно, порядком надоевшего экипажа. На твёрдой землице было куда, как надёжнее. И привычнее.

Не озадачиваясь тем обстоятельством, что некие недавние события привели и дорожное платье, и наружный облик в состояние потрёпанности степени выше средней, наши герои с походкой, в коей ничего более не проглядывалось, кроме достоинства, подошли к наполовину раскрытым четвёртым воротам, имевшим принадлежность к третьему, от угла, дому.

Кирилла Антонович, придерживая под локоток гоф-медика спокойно, но никак не по-хозяйски, пересёк незримую границу, пролегающую по самой серёдке ворот, и отделяющую улицу (ходите, кто хотите) от собственно двора (ну, кто вы такие, и чего сюда припёрлись?). Это, почти контрабандное пересечение воротной границы, закончилось только взглядами и размышлениями, и совсем не действиями ни с чьей стороны.
 
Первый взгляд принадлежал помещику, который скоро насчитал семнадцать душ, находящихся во дворе. Двенадцать из оных были полицейскими унтерами, вооружённые казёнными винтовками, один жандармским ротмистром и ещё один важный полковник, оказавшийся самим Симферопольским полицмейстером. Были два армейских офицера и ещё один господин в штатском. Осанка, и манера держать себя в кругу иных людей, выдавали в нём военного.

Этот взгляд, который пересчитывал и оценивал, тут же вызвал воспоминание у Кириллы Антоновича о давно уж позабытой статейке, вычитанной в журнале «Огонёк».

В той самой статейке описывалось прибытие в Углич, тогда ещё цесаревича Александра, войдя на престол получившего добавление к своему имени «Третiй». Так вот, пишет автор статейки, узнав о прибытии будущего монарха встречать собрались почти все жители города, да из окрестных деревень на подводах подтянулись крестьяне. Толпа встречающих была так велика, что не то, чтобы проехать на Церковную площадь, а и пройти, на оную, цесаревичу не удавалось. Не помогали даже окрики «Расступись!» сердобольных горожан. «А что же полиция?», - задавал резонный вопрос автор статейки, и тут же сам ответствовал: «А ничего, ровным счётом ничего! Всей полиции в Угличе насчитывалось аж два (ДВА!!!) унтер-офицера.
Это воспоминание наложилось на видение текущего события во дворе. Разумеется, Углич - это не Симферополь, но и четырнадцать полицейских на одного штатского было очевиднейшим перебором.

Тот же взгляд помещика успел не только оценить это страннейшее дворовое (едва не сказал «дворянское») действо, но и вскользь озадачиться нешуточным вопросом – как это полный мальчик, да с дистанции в пятьдесят, ежели не шестьдесят казённых саженей смог то ли понять, то ли почувствовать, то ли услыхать, что во дворе расположились полицейские? Ну, не по запаху же?! Может, увидал какой-никакой сигнальный знак? Ежели не странный, то весьма и весьма необычный этот мальчик!

Иная пара взглядов, на которые надлежало обратить пристальное внимание, принадлежала мужчине в цивильной одежде и полицейскому унтер-офицеру. Последний, приметив входящих во двор двух господ в приличном, но странно выглядевшем платье, вдруг вознамерился сделать что-то эдакое для срочного поддержания порядка на охраняемой, в данный момент, территории. Для этого он решил снять винтовку, висевшую у него на плече.

Это движение не укрылось от господина в цивильном платье, стоявшего рядом с ретивым унтером. Он коротко пнул полицейского по руке, видимо обращая на себя внимание, и не глянул, а по-настоящему зыркнул на служаку. Этот взгляд, от которого мог заняться небольшой дом, господин в цивильном «сдобрил» приподнятой верхней губой, обнажившей, как при злом оскале, хищный верхний ряд зубов.

В ответ унтер, коему достался этот мимический укор-предостережение тут же передумал пускать в ход винтовку и сделал вид, что просто поправляет оную на плече. После чего и вовсе поворотил лицо от ворот.

А вот господин в цивильном платье тут же принялся водить мизинным перстом левой руки по левой же брови. И водил намного дольше, чем того требует успокоение лёгкого зуда, либо потирание некогда ушибленного места. Уж не знак ли кому он подавал? И кому же?

Коли пару предшествующих взглядов мы сплюсовали в единый из-за объединённых в них противуположностях, то взгляд Карла Францевича мы станем нумеровать третьим, и нисколько не маловажным.

Доктор осмотрел открывшийся перед ним двор, скользя взглядом, если будет позволено так выразиться, по земле. Позади дюжины полицейских, стоящих широким полукругом, лежали ровным рядом шесть тел. Не душ, не человек, а именно тел. Гоф-медик это определил бы даже не глядя на какие-то тряпицы, накрывавший лица тех шестерых.

Ещё трое, нарушавшие стройность ряда усопших, были ранены, и находились на земле в более «фривольных позах», постоянно меняя их от нестерпимой боли. Карл Францевич тут понял, что один из раненых получил пулю в плечо, иной в брюшину с левой стороны, а третий, самый подвижный, испытывал уж предсмертные конвульсии. Самую малую толику времени спустя он вытянулся, ещё раз вздрогнул, словно на прощание, и затих.

--Уже семеро, - тихо проговорил гоф-медик, отмечая про себя хорошо различимое пятно крови на крыльце дома, и лужицу такой же субстанции под единственно целой каретой. – Тут был бой. Настоящий.

Вот, уважаемые господа читатели, скажите мне на милость, разве нет истинной правды в поговорке «Глаза зеркало души»? Разве не взгляд, упавший на любое событие в жизни человеческой, определяет последующее поведение обладателя того взгляда на происшедшее, на поспешность и качество поведения и действа? Хотите пример? Извольте! Один взгляд пересчитывает стражников и анализирует минувшее событие, увязывая оное с текущим. Иной оценивает потери, раны и гибель человеческих существ, третий, не разобравшись, пытается наброситься на любого, словно глупая собачонка из-под ворот, а четвёртый взгляд зорко следит за всем окружающим миром, не упуская из вида ту самую собачонку. А разве мы сами не так себя ведём, получая в глаза творящееся перед нами? Сперва мы оцениваем то, что нам по плечу, и лишь после поступаем так, как видим, а не так, как нам приказывает поступать любовь к ближнему, либо обычайная порядочность. Исходя из подобного помышления готов предложить замену поговорке «Сколько в мире людей, столько и мнений» на иную, продуманную многократно и выверенную на человеческом опыте – «Сколько в мире людей, столько и взглядов, столько и поступков». Эта замена не грешит супротив истины, а лишь подробнее толкует происходящее.

На деле же и сами взгляды, и помышления о них суть вещи не первейшей важности.
Главное же событие творилось меж двух офицеров полковничьего звания.
Первым из упомянутых был полковник Гармасар Василий Васильевич, нынешний полицмейстер губернского города Симферополя. Имея в своём подчинении шестьдесят девять человек, он прибыл на место «беспорядочной стрельбы с жертвами из гражданского населения» с четвёртой частью всего полицейского состава для «наведения порядка, приличствующего губернскому городу».

Но таковая поспешность прибытия не вызывает ничего иного, кроме подозрительно прищуренных глаз – он быстро узнал, в каком дворе что-то творится, собрал дюжину жандармов, словно они топтались у его кабинета в ожидании приказа отправляться на задержание неких «лиц из числа офицеров». Это всё наталкивало на мысль об осведомлённости о готовящемся «нарушении» именно офицерами. Как хотите, но это странно.

Другим господином в военной форме был полковник Княжич Илларион Львович, временно возглавлявший офицерской собрание Симферополя. Он, да простится мне игривое выражение в отношении сего мужа, рысью примчался на место пальбы, как только ему про то донёс мальчик Зинка.

Стоит ли говорить о том, что целью прибытия Иллариона Львовича была полная противуположность цели Василия Васильевича?

Горячий разговор двух полковников дошёл, примерно, до другой трети, когда в воротах появились наши герои.

Тут есть надобность добавить ещё одну деталь. Оба старших офицера были обладателями могучих торсов и выдающихся животов, коими они сошлись вплотную так крепко, что меж их телами вряд ли можно было просунуть лезвие палаша. Это было тревожным симптомом. Но, как водится в подлунном мире, тут же присутствовал и комизм определённого свойства. Так уж вышло, что оба господина носили одну и ту же модель бакенбард, переходящих в усы. Этакая причёска а-ля император Александр III в молодые годы, только с добавлением пышности.

И тут же, рядом с полковниками, вертелся упоминавшийся жандармский ротмистр, всем своим поведением напоминавший водевильного жениха-мещанина, старавшегося обратить на себя внимание богатой невесты.

Он … нет, право слово, иначе, чем угорь, его не поименовать! Он суетно двигался около старших офицеров, предпринимая всё, что можно, дабы попасться им на глаза. Он то подносил руку к козырьку форменной фуражки, словно, как подобает чину, отдать честь, то поднимал согнутую в локте правицу, как это делает гимназист, знающий решение сложной задачки. Он вояжировал по шагу то в правый бок, то в левый, намереваясь попасть в зону обстрела суровых очей полицмейстера. Кроме того, что все попытки «попасть на доклад» были потешны, они были ещё и безрезультатны. И малость постыдны для того, кто был облачён в мундир ротмистра.
Эта картина с двумя крупными сердитыми мужами и постоянно вертящимся, словно балаганный Петрушка, ротмистром, живо извлекла из памяти Кириллы Антоновича рисунки отменного карикатуриста господина Теребенева Ивана Ивановича, ловко высмеивавшего Наполеона и его союзников в прошлой войне.

Помещику и доктору было совершенно не понятна причина, заставлявшая жандармского офицера так скоморошничать. Но мы с вами, дорогие читатели, отменно припоминаем сего субъекта, который совсем мало времени тому стоял опешив, как соляной столб, наблюдая за спасением Модеста Павловича и за «танцами» иной пролётки вокруг чугунного столба. Уж не этот ли случай старался донести до полицмейстера жандарм?

Теперь же вообразите себе двух мужей, схожих фигурами и усами, прижавшихся друг к дружке животами и ведущими злой спор.

--Я не позволю никому, слышите вы меня, ни-ко-му устраивать дебош со стрельбой в городе, чей покой я поставлен оберегать!

--А вы не удивлены, что во дворе лежат убиенные, наряженные в одинаковое платье? По-вашему, выходит, что мои офицеры выискивали в городе люд в подобном платье, свозили себе во двор и развлекались стрельбой по ним, словно по живым мишеням?
--Это не ваши офицеры, - взвизгнул полковник Гармасар.

--Эти люди носят такой же мундир, что и я! Да, это не мои офицеры, эти благородные господа мне братья! И хочу заметить, что один офицер убит в доме, он застрелен, когда сидел за столом. Откуда у этих … одинаковых оружие?

--С этим позвольте разбираться тому, кому полагается это делать
!
Тут случился толчок животом, отчего оппонент говорящего подполковник Княжич не только не шелохнулся, а лишь добавил опасной багровости в своё бакенбардно-усатое лицо.

--Ваши братья, как вы изволили выразиться, отправятся со мною в городское управление, где будут подвергнуты допросу. И не советую никому препятствовать исполнению моих распоряжений. Особенно отставным …э-э … братьям.

--Хорошо, не советуйте! Но запомните так крепко, как только сможете – если хоть один офицер окажется в вашем управлении, я возьму его приступом, и тогда убиенными на земле лягут все, кто встанет у нас на пути. Этих, - жестом подполковник указал на мертвецов, - уложили два офицера, а я приду с десятком! И не поленюсь следом отправить депешу великому князю Кириллу Александровичу, в коей опишу странную дружбу полицмейстера с английцами. Отпишу, хоть и презираю любые доносы!

В разговоре появилась пауза, которую никто не ожидал, но которая была понятна всем, слушающим «беседу» полковников.

Понимая, что удалось добиться некоего преимущества на визави, ставшем повторять: «Вы … вы …», Илларион Львович бросился развивать свой успех.

--Завтра же я получу от вас дозволение захоронить поручика Дороховского на Христианском кладбище, захоронить по всем воинским правилам. Мы дадим салют, мы сделаем всё, что сочтём нужным. И там будете присутствовать вы со скорбным лицом, поскольку не уберегли в опекаемом вами городе боевого офицера, защищавшего наше Отечество! Честь имею!

Вот так всё и было, за исключением того, что перед самой паузой, о которой сказано выше, кто-то потянул Кириллу Антоновича за полу дорожного сюртука.

 Оглянувшись, помещик увидел полного мальчика.

--Вам надо срочно уходить! Не спрашивайте, а быстро идите за мной!

--Нет, уходить рано. Мы ещё не отыскали нашего друга.

--Если не уйдёте, отыскивать станут вас, и могут не найти! Быстро за мной!

--Куда?

--За мной, там увидите!

Единственное, что неотвязно вертелось в голове Кириллы Антоновича, пока они шли путаной дорогой, кою и запомнить-то было невозможно, была читанная где-то и когда-то фраза, имевшая такую же полезность, как и разговоры о погоде.

--Да-а, Симферополь славится своими переулочками!

Примерно таковой и была навязчивая сентенция, нетерпеливо ожидавшая своего рождения в голосовом звуке. Но, не тут-то было. Помещик тут же вообразил себе продолжение беседы, в которой Карл Францевич непременно спросит.

--Вот, как? Вы ранее бывали в Таврической губернии и этом городе?

Естественно, воображаемый ответ изобиловал бы окольностями и мало вразумительными словечками, после коих пришлось бы признаться в очевидном- нет, тут бывать не доводилось, и сказанное суть вежливое пустословие, вяло подходящее к моменту.

Тут, как говаривали истинные знатоки рыночной словесности, кому уж что дадено. В том смысле, что единственным занятием Кириллы Антоновича, намеревавшегося хоть как-то отвлечься от унылой извилистой дороги, было пространное размышление на несуществующие предметы разговора. Можно говорить со всею убедительностью, что поставленная цель была приближена настолько скоро, что наш мыслитель мало не наткнулся на спину гоф-медика, пережившего поход по местным переулочкам в стоическом и бездумном молчании.

Остановка легко объяснялась стуком, производимым полным мальчиком в кривую дверь, сколоченную из трухлявых досок. Суд по всему эта дверь вела в разваливающийся дом. Или в склад.

Условный стук, да парочка камешков, запущенных через забор, вызвали к жизни шевеление гнилой двери, плавно перетёкшее в открывание оной.

--Всё? – Раздался детский голос, со всем тщанием копирующий взрослые нотки.

--Да! – Ответил полный мальчик, и добавил, - он по брови поводил, поэтому мы и пришли.

--Надо же, - мысленно вступил в мальчишескую беседу Кирилла Антонович, - наш провожатый словно с заглавной буквицы проговорил словцо «Он». Добиться подобного уважения этих ребятишек не просто, и стоит ох, как дорого!

--Пусть входят! – Распорядился тот же голос.

Полный мальчик потянул дверь на себя, и первым втиснулся в образовавшуюся щель.

--За мной! Тута девять ступенек, идти надо осторожно! Идите, и считайте!

Последнее предостережение никак не лишним – изнутри та самая дверь оказалась задрапированной толстенным … чем-то там, схожим и на толстое сукно, и на ковёр средней толщины, который в полной мере перекрывал доступ света к ступеням.

В кромешной тьме наши герои ориентировались только на голос полного мальчика, который проворно отсчитывал ступени и теперь, судя по доносившемуся голосу, стоял в самом начале каменной лестницы.

Господ приезжих уже начинало сердить, что ведущийся счёт не совпадал с их собственным, из-за чего они просто сбились.

--Ты нас отвлекаешь своим счётом! Я на четвёртой ступени, а господин доктор идёт позади меня! Ты уже считаешь восьмую! Замолкни, хоть на минуту!

Мальчик согласился, и через некоторые мгновения Кирилла Антонович натолкнулся на торчащую руку мальчика.

--Теперь свертайте влево. Тут ровно.

Таким же способом был принят и гоф-медик.

Короткий коридор, куда свернула троица, заканчивался ещё одной дверью, отворившейся без звука, зато выплеснувшая на идущих во тьме целое море света, от коего пришлось зажмуриться. Ну, ладно, пусть не море, но после полной тьмы и огонёк свечи окажется нестерпимо ярким.

Комната, хотя стоило бы сказать зала, была большой, хотя стоило бы сказать огромной. Ну, посудите сами – почти в центре стоял стол саженей в пять длинною и не менее трёх в ширь. На нём было нечто завораживающее взгляд и вызывающее лёгкую оторопь. На столе был Симферополь во всей своей красе! Да-да, никто не ослышался, именно тот самый неприветливый для наших героев город, правда уменьшенный до состояния макета.

Зала действительно поражала и размерами, и убранством, однако на Карла Францевича подействовал вид большого турецкого дивана с круглыми подушечками. Именно сей предмет мебели привлёк взгляд гоф-медика, а секундою позже и тело, которое удобно устроилось на цветастом ложе. Глаза доктора прикрылись сами собою.

Это не было ничем, кроме жажды отдохновения от треволнений, которыми просто-таки окутал Симферополь наших героев. И – да, беспокойство вызывали несколько безответных вопросов, томившихся в мозгу. Но, что такое мысль без исполнения? Просто мечта. А воплощает мечту в бытность дух и тело, которым требовался отдых. Проще говоря, усталость взяла верх, уложив доктора на диван.

Помещик напротив, откуда-то извлёк новый запас сил, подпитанный любопытством и желанием хоть как-то прояснить причины, приведшие его в эту подвальную залу. Ещё требовали толкования некие обстоятельства, не позволявшие тянущемуся дню быть просто спокойным и, даже, лениво-скучным.

Сначала захотелось исследовать макет города, который был просто хорош, чтобы не переходить на превосходные эпитеты.

Творец сего макета придерживался определённого масштаба, размещая на столе дома, улицы, деревья, телеграфные столбы, кладбища и рынки.

--Э-э, молодые люди, - обратился он к двум мальчикам, стоявшим с иной стороны макета, и глядевшим строгими глазами на незнакомого господина.

--Я не знаю ваших имён. Простите, что и сам не представился – Ляцких Кирилла Антонович, прибыл в ваш город по делам из столицы. Как мне обращаться к вам?

--А это надо?

--Поверьте моему опыту, раз мы с вами оказались в одной зале на глубине десяти ступеней, и в вашем распоряжении имеется информация о нашем друге, то нам надо не просто познакомиться, нам придётся пережить не одну опасность вместе. И помогать друг дружке придётся. Что скажете?

--Зинка, - сказал бритоголовый мальчик, и попытался сделать шаг вперёд. Но передумал, и только качнулся телом. – И тута девять ступенек.

--Могу я полюбопытствовать ….

--Моя фамилия Зиновьев, имя никто не давал.

--Сирота?

--А что, пожалеть хочешь?

--Нет, познакомиться. А вы, юноша?

--Двушка.

Кирилла Антонович вопросительно поднял брови, словно ожидая неких подробностей.

--Двушка, и всё! – Хмуря по-детски гладенький лоб ответствовал мальчик, и поглядел на Зинку.

--А вы, наш спаситель, как изволите величаться?

--Ну … Матвей.

--Рад знакомству! Теперь, господа Зинка, Двушка и Матвей, не укажете ли на этом макете путь от вокзала и до … если это, конечно, не секрет, до этой залы?

А вот про себя, помещик, эту залу поименовал штабом. Именно так сугубо армейского назначения помещение и должно было выглядеть в представлении штатского человека – стол с макетом плацдарма, большая карта на стене, четыре шкафа с книгами, четыре дивана с несколькими десятками подушечек и думочек, одиннадцать стульев, сабли на стене, парочка шкафов с винтовками, самовар, поднос с фруктами и освещение электрическими лампами накаливания. При всём при этом – никакого постороннего запаха, вымытый пол, никаких бумаг и три прикрытых двери, куда-то ведущих из залы. Ну, и чем это не штаб?

--Ехали вы тута, - указательным перстом, который ухоженностью и чистотою ногтя, подчёркнуто правильной формы, ну никак не должен был принадлежать сироте, не знающего даже своего имени, Зинка провёл по воздуху линию от вокзала и по Екатерининской улице.

--Сперва на вас напали тута, на перекрёстке с Губернской, а ваш третий соскочил ….

--Тута? – Кирилла Антонович не собирался скрывать свой замысел, он откровенно передразнил мальчика, за что был награждён откровенно недобрым взглядом.

--Видите ли, Зинка, умышленно коверкая слова, верное произнесение коих вам, безо всякого сомнения, известно, вы не добьётесь авторитета у своих … э-э … молодых коллег и, что более печально, не станете обладателем офицерских погон, о которых вы мечтаете. Говорить и поступать правильно дОлжно всегда и везде, хотя, как я вижу, с последним вы преуспели более. Умышленно отдаляясь от точного произнесения слов, вы отдаляетесь от возможности быть понятыми теми, от кого зависит ваше будущее. Меняйте себя к лучшему, и это не останется незамеченным. Простите, что прервал вас поучительной ремаркой. Прошу продолжить!

Мальчик как-то по-особенному поёжился, глянул на молчащих «молодых коллег» и продолжил совершенно другим языком.

--Здесь, на углу с Архивной, была драка, тут и ранили вашего ….

--Товарища. Продолжайте!

--Ну, да. И где-то тут … этими переулками … тут сам чёрт ногу сломит … Вальдемар Стефанович провёл вашего товарища на наше подворье. Вас двоих Матвей над… догнал вот тут, - перст мальчика уверенно порхал над макетом города словно его обладатель всё происходившее видел сам, - около переулка Фабра. Сейчас мы находимся в месте, о котором, без дозволения Вальдемара Стефановича, я не скажу.

--Это разумно, однако хочу спросить, ваш Вальдемар Стефанович знает, где мы находимся?

--Знает.

--А где наш товарищ?

--С ним всё в порядке.

--Когда мы с ним увидимся?

Зинка пожал плечами, показывая своё полное неведение.

--Где наши дорожные сумки?

Перст мальчика вспорхнул над макетом, но тут же замер, а после вернулся, так сказать, в родное гнездо.

--Вам надо переодеться?

--В сумках наше оружие, которое нам следовало иметь при себе с самого начала поездки на извозчике. Итак, где сумки?

--Если Вальдемар Стефанович скажет, мы привезём их сюда.

--Порядок подчинённости в вашей организации я понял, и ещё понял, что без вашего Вальдемара Стефановича тут ничего не произойдёт. Хорошо, оставим это. Скажите, Зинка, а кто изготовил этот макет?

--Кто его знает? Старый Петро говорит, что макет был тут ещё с первой Крымской.

--А о старом Петре спрашивать бесполезно?


Мальчик снова пожал плечами, однако смысл читался такой – ты ведь сам всё понимаешь, для чего вопросы задавать?

--Да-а, скрупулёзно выделано, - проговорил помещик, не отводя глаз от макета, - а это что? Словно таракан пробежал?

Сходство с тараканьими следами было очевидным – по направлению с севера на юго-восток макет пересекала линия, издали напоминавшая пунктир или, как упоминалось, следы мелких членистоногих.

Зинка в третий раз воспользовался плечами, как заменителем речи – он их коротко поднял, и тут же опустил, мол, и представления не имею.

--А по-вашему докладу, уважаемый Зинка, нас везли строго вдоль этой тараканьей тропы! Если предположить невероятное, и принять мои слова за верные, то везли нас … вот сюда … тут следы и обрываются. Это … что это, не подскажете?

--Это военный некропОль.

--Следует говорить некрОполь, Зинка! И что в нём такого особенного, если по моим предположениям нас туда конвоировали?

Кирилла Антонович потрогал на макете какую-то выступающую штуковину с овальным камнем на конце, схожую на ритуальную стелу.

Штуковина, пардон, стела покачнулась, обнаруживая некую подвижность. Тогда помещик, мало заботясь о сохранности макета, просто взял, да и повернул штуковину по ходу часовой стрелки. Просто взял, да и повернул, словно некто сторонний и невидимый владел его рукою.

И случилось нежданное – макет города ожил! Именно по странным тараканьим следам вся эта плоская громадина разделилась на две части, продолжая раздвигаться на выдвижных консолях.

Мальчик, прозванный Двушка, схватился ручонками за голову, и отошёл от стола на несколько шагов назад. Зинка же, ощущая себя носителем ответственности за всё и за всех, бросился к столу в попытке если не свести к прежнему положению разъезжающиеся части, то хоть удержать их. И только полный мальчик Матвей остался спокойным, только сказал с набитым ртом.

--Ого!

Да, господа читатели, поглядеть на преображённый макет стоило! И сказать стоило: «ОГО-ГО»!

Раздвинутые части стола обнажили не менее подробную макетную схему подземного Симферополя. Нет, не Господи, откуда это, а чёрт побери, кто и для какой цели сотворил в таковых подробностях город в миниатюре? Это, уж будьте уверены, не для развлечения себя и потехи детской! Сотворено сие с более приземлённой целью, коя при первом впечатлении заключает в себе военную – оборона города в случае осады. И ещё новомодную – революционную, скажем для переворота и захвата важнейшего губернского города. И ещё прикладную – обслуживание и ремонт коммуникаций. Тут Кирилла Антонович поперхнулся от четвёртого предположения, отметавшего предыдущие, как надуманные.

--Скажи, Зинка, - перейдя на «ты», тем самым сменяя мальчика на посту хозяина положения, быстро сказал помещик, - что это за тоннель?

--Ну ….

--Он проходит точно под теми тараканьими следами, - не рассчитывая на пояснения Зинки продолжил Кирилла Антонович, - значит, на поверхности имеются некие ориентиры и … такой длинный тоннель … он не имеет смысла, если в нём только вход и выход … и ….

--Или только въезд и выезд, - быстро добавил Матвей, указывая надкусанным яблоком на место, где заканчивался тоннель.

--Умница! Если я прав, то …, - помещик протянул раскрытую ладошку полному мальчику, предлагая этим жестом продолжить прерванную мысль.

--То … должны быть запасные входы и выходы. И ….

--Продолжай!

--Тоннель этот уж больно длинный, пёхом в оба края не находишься. На конях, если они не привычны к темени, да к подземелью, не поедешь. Не знаю, тута вроде как рельсы укладены ….

--Трижды умница! Стократно умница! Зинка, отставить секреты! По каким улицам идёт тоннель? Подходит ли он к этому подвалу?

--Ну … так … сейчас … тут Воронцовская, стало быть начало, а конец … в аккурат в парке у вокзала.

--Не тяни, ты слыхал оба вопроса!

Зинка грустно вздохнул, посмотрел себе под ноги, и выдавил.

--Да, проходит. Прямо под нами.

--Господа, нам немедленно следует покинуть это место! Немедленно! Доктор, Карл Францевич! Поднимайтесь, голубчик, уходим!

--Я бы так не спешил, Кирилла Антонович. На эту встречу истрачено столько средств, времени и людей, что ваш уход более в меню не прописан.