РАЗЛАД
А ночью-то в лесу страшно. То есть, в лесу, конечно, всегда страшно, но ночью – особенно. Черные столбы стволов, паутины кустов, которые хватают за ноги, цепляются к штанинам, рвут, царапают. Еловые ветви бьют по лицу, земля под ногами чуть шевелится. И холодно. Куда ни глянешь – везде дымчатая чернота от трав поднимается, тропинки давно свились в одну, покрытую влажными кочками. Под каждым листом, кажется, кто-то притаился, насторожено притих до поры до времени. Вдалеке забубнила ночная птица, тяжело закачались ветви над головой, посыпались черные иглы.
Они заблудились. Василий Платонович уныло шел сзади, Игорь Петрович, которого не испугает, с его слов, даже расстрел в сыром подвале кирпичного дома, терял бодрость духа, и только Нина Борисовна, не сдаваясь, все еще держала надежду впереди, как флаг.
Это она и запутала все тропинки в лесу, увела в чащу, где, будто бы грибов – больше чем сухих листьев осенью. Игорь Петрович давно уже подумывал: кто виноват? Да. Кто виноват в том, что он уже второй день не ест, не читает книг и не спит на любимом плюшевом диване, спинка которого обита бархатной, темно-коричневой тканью. Ответ Игорь нашел быстро. Нина Борисовна виновата. Конечно, она. В первую очередь. Именно ей как-то вечером второго дня, спущенного без пользы в честь отпуска, стукнула со звоном железной ложки о батарею мысль: «Однако, я живу плохо. Другие – лучше. Надо заработать денег». И тут же это открытие развилось в навязчивую идею.
Игорь вновь и вновь вспоминал, как тем же вечером ему в дверь постучалась женщина. Он читал на плюшевом диване брошюрку некоего Хецира «Новейшая философия или пинок истории затылком ученого». Все мысли были с претензией на оригинальность, местами глупы, местами скучны. Такое читать приятно. Ловить мысли и не соглашаться. Зевая, думать: «Фу-фу, какой бред».
Но прогремел стук. Пришлось заложить серенькие шершавые странички фантиком от карамельки, и идти открывать. Телом он двигался к двери, рукой крутил продолговатое колесико замка, а мысли остались в книге, купаясь в теплом сладковатом растворе ультрановых идей. Именно этим обстоятельством Игорь Петрович и объяснял свое неразумие. Он согласился, слишком быстро согласился. Не подумал о возможных последствиях. С кем ни бывает. На пороге стояла маленькая, но очень крепкая женщина с решительным лицом: глаза целятся в упор и не мигают, тонкие брови напряженной пружиной сжаты к носу. Игорь Петрович припоминал: где-то, кажется, видел… ах, да. Соседка. Соседка из квартиры напротив. Пока он вспоминал подробности, она, выставив вперед ногу, а руки – в бока, докладывала:
– Так и так. Был недавно дождь. В лесу выросли грибы. Нужно их собрать, чтоб не пропали, продать у метро. Она подсчитала – десять ведер – восемь тысяч двести три рубля.
Игорь Петрович возразил:
– Я занят. Книгу читаю…
Нина Борисовна засмеялась.
«Какая книга? О чем он? Да что он, не понимает, что если не заработать сейчас денег, то потом можно остаться без куриной ножки на ужин и без паштета с бубликом на завтрак. И даже без хлеба».
Игорь Петрович усмехался:
– Не для него угроза… Инженер получает статично. Не очень много, конечно, но хватит не только на буханку хлеба, но даже и на книжную новинку месяца.
– Какое неразумие! – закатила глаза Нина Борисовна, – денег надо впрок иметь! Вот будет война, или кризис какой, цены взлетят. И тогда хорошо вынуть из кармана тыщу, купить на базаре продуктов и положить в кладовке про запас. У всех – голод и смерть. А у вас, к примеру, – пир. На весь мир.
Она что-то еще говорила, говорила: «Тут и обновку прикупить, (обновку, или книг, хороших больших книг в красивых глянцевых обложках – тотчас смекнул он), наконец, просто прогуляться. Разве плохо?» Этим и убедила Игоря Петровича, уговорила его бросить свое бесконечное чтение и на выходных отправиться в лес.
Нине Борисовне нельзя поднимать тяжести. Поэтому она и позвала с собой бездельного соседа. Она как сердцем чувствовала, что он бездельный, и согласится нести за ней огромную корзину, наполненную килограммами грибов. За это она обещала дать ему часть выручки. Кроме того, в чаще, куда никто не ходит и где много грибов, может выскочить из кустов какой-нибудь маньяк. Одной ходить опасно.
С собой они еще позвали друга бывшей жены Игоря Петровича – престарелого Василия Платоновича. Когда-то в молодости Василий Платонович собирал грибы, и считалось, что он сможет различить поганку, если та попадется на пути.
Утром было весело. Впереди шествовала Нина Борисовна. Заприметив хоть что-нибудь похожее на гриб, плавно наклонялась и срезала ножиком.
– Василий Платонович, – поганка? – спрашивала она, полуобернувшись.
– Должно быть, нет, – отвечал Василий Платонович. – Я что-то плохо вижу. Мне в глаз попала ветвь.
Нина Борисовна нюхала гриб:
– Да вроде ничего. Ядом не пахнет. А… была ни была, сойдет!
И она бросала гриб в корзину, которую услужливо нес сбоку Игорь Петрович. За спинной у него покачивался огромный рюкзак с термосом, бутербродами, салатами, кашкой в банке, молоком в бутылке и даже теплым супчиком в специальной медной кастрюле, крышка которой закрывалась плотно.
Нина Борисовна говорила, что не может бродить целый день по лесу и не обедать. Это очень вредно. И суп надо каждый день есть.
А вот вдруг, как оказалось, они заблудились. Корзина оставлена на какой-то поляне, бутерброды съедены и почти весь чай в термосе выпит.
Пахнет сыростью. Скребутся по щекам ветви. Птица продолжает тянуть унылый погребальный сказ.
– Все! – вскрикивает Игорь Петрович. – Это конец! Мы пропали! Мы не выйдем отсюда!
Он дергает по сторонам головой. Но выхода нет. Толпами наступают деревья, все тоньше тропинка, все больше трав под ногами, а причитания птицы слышнее и ближе.
– Игорь, – говорит Нина Борисовна, – успокойся.
Наклонившись, отодвигает ветви. Ее лицо хранит мирную задумчивость.
– Всякий лес имеет конец. Рано или поздно мы…
– Нет! Не всякий! Зачем обнадеживаться! Ох, зачем я только сунулся сюда?! Будь проклят тот день, когда я согласился! Погибаем... заживо! О, кто поможет мне?! Второй день…
Игорь Петрович вспоминает рассказы о том, как местные жители уходили в лес – и больше не возвращались. Через год или два какой-нибудь лесник набредал на полуистлевший скелет, прижатый к сосне. Или находил разорванное тело, с торчащими ребрами, а на ребрах, как на вилке – насажены почерневшие куски мяса, а вокруг в землю впечатаны медвежьи следы. Или – ничего не находили. Но и тогда было понятно все: зашел на гиблую поляну и стонул в болоте. Царство Небесное.
Василий Платонович встрянул плечами. И чего только не расскажут, не напридумывают! Да, вам хорошо плести небылицы, точно кружево, около плиты, в теплой комнате, а вот попробуйте заблудиться. Да только от одного вспоминания этих баек тошно становится! Нина Борисовна…
– Разведем ночью костер. Воду в термосе будем экономить: глоток в день, – и достаточно, – решила Нина. Посмотрела вверх, на покрасневшие верхушки сосен, смахнула украдкой слезу, и опять заулыбалась.
– Игорь Петрович, сколько бутербродов у вас осталось? – Нужно разделить еду, чтобы не умирать сразу так, но постепенно. И подольше. В день – по кусочку, в день – по глоточку.
Игорь Петрович будто не слышал. Он шаркал ногами, обмахивался еловой веткой. Если бы они оглянулись, то испугались мертвенности лица Игоря Петровича: застывшему, безучастному. Шел он с закрытыми глазами. По голосу, наверное.
– Я спрашиваю, – повторила Нина Борисовна. – Сколько бутербродов осталось?
– Да не осталось, горе мое, в первый же день, проклятье ему, сожрали все до крошки! – Василий Платонович нервничал. Он думал о том, что женщины оптимистичны до идиотизма. Надо же поверить в то, что если идти всегда прямо, то и выйдешь? А вот и нет! Лес-то вон, все уплотняется. Да еще болотом пахнет. Горьковатой сыростью. Так зачем обольщаться?! Он не боялся даже расстрела в подвале кирпичного дома. Но умереть в колючем лесу от голода, – нет, это невозможно глупо.
– Я спрашиваю Игоря Петровича.
Нина Борисовна резко остановилась и повернула голову.
Василий Платонович лежал на траве неподвижно.
Крошечные просветы неба темнели. Суетились клубы комаров, зудели толпы ночных мошек.
– Эх ты! – Игорь Петрович сжал руки.
– Что с вами? – Нина нагнулась, повела пальцем по острому плечу Василия Платоновича.
Глаза его были закрыты.
– Просто устал. Все мы устали, – произнесла Нина и скомандовала – Игорь, расшнуровывай рюкзак. Доставай спички. Переждем ночь вон, видишь? Вон на том бревне.
Игорь Петрович надрал прутьев от кустов, Нина собрала пожелтевшие еловые лапы.
Василий Платонович пошевелил ногой и открыл глаза:
– Крошка, я хочу пить, – сказал он Нине.
– Нет, – отрезала она. – Свой глоток Вы уже выпили. Хватит. Всем по глотку. Я же сказала.
Василий Платонович, закрыв глаза, притих.
– А вы бы лучше на бревно сели. Так теплее, – советовала ему Нина Борисовна. Точно воздуху советовала: Василий Платонович не откликался.
– Я не боюсь даже расстрела в подвале, или в овраге, – привычно завел Игорь Петрович. – Да хоть на самой Красной площади! Но в этом лесу…
– Не нагнетать атмосферу!
– Хорошо остаться в памяти своего рода далекой легендой, полурастаявшим словцом: имя, фамилия. И прибавка: вот де жил такой в нашем роду. Его расстреляли при советской власти: он книгу запрещенную читал.
Игорь Петрович читал целых две запрещенных книги: одна «Ленин как бельмо», другая – «Лузганные семечки: сборник басен про коммунистов». Прятал книги он в матрасе. И доставал их нечасто: раз в году, не более.
Да что вспоминать! Игра молодости. Зато слух разошелся по всему району и даже по ближайшим. Приходил как-то раз мужчина – в квадратных очках и с бородкой. Представился как любитель книг:
– Я слышал, у вас тут книгохранилище? Вы не могли бы мне продать парочку басен?
Игорь Петрович усомнился, и тут же решил, что это провокация, а потому закричал:
– Пошли вон! Не магазин тут! Нет ничего! Какие басни?! Нету!
А сердце в тот момент билось сильно. Кажется, даже рубашка шевелилась.
«Любитель книг» кланяясь и бесконечно извиняясь, вылетел из подъезда. Игорь Петрович с тех пор ждал расстрела. Сладко жить, когда каждый день кажется последним.
– Бутерброды остались? Я не поняла что-то. – Костер не горел, и Нина мечтала хоть о кусочке хлеба с тонким ломтиком колбасы.
Василий Платонович поднял голову:
– Дай, что скажу… Игорь…
Он тут же подошел – Василий Платонович уже спал. Рука под головой, ноги согнуты в коленях, рот чуть приоткрыт. Губы потрескались, выглядывал черный кончик языка. Неожиданно ресницы дрогнули, глаза раскрылись: вместо белков – розовая пелена, вместо зрачка – темно-бардовое выпуклое нагноение.
Игорь Петрович онемел, слова его застряли в горле. Он хотел броситься к Нине, но Василий Платонович вытянул руку:
– Стой! Я… наткнулся на ветви. Проколол. Игорь, не зови ее. Иди в обратную сторону. А туда… Туда не надо! Земля шевелится под ногами. В болото попадешь. В болото.
– Вместе пойдем? – спросил Игорь Петрович.
– Нет сил. Иди один.
«Блуждания без цели. Мы хотим выйти. Все равно куда и к чему. Главное из лесу. Выйти из темноты. А идем в болото. Тонуть». С такими мыслями Игорь Петрович сел рядом с Ниной Борисовной. Ее свитер облепили головки колючек. Ноги в кроссовках давно промокли. Но она все еще не сдавалась.
– Главное идти вперед.
Лицо светилось решимостью.
– Нет, не главное, – вдруг возразил он. – Главное идти правильно. Зачем вперед? Можно и назад поворотить.
– Игорь, не смеши меня.
– Но там ведь болото! Понимаешь? То самое, где тонут. Вон Савва утонул прошлым летом. Дочка Елены погибла…
– Они напролом шли. А мы – по кочкам.
– Ясно же, что не в ту сторону идем. Раз все тесней деревья.
– Ясно, конечно. – Нина посмотрела на него с удивлением. – Это бесспорно. Но... Мы все-таки не повернем назад. Легче болото проскочить и выйти с той стороны леса, чем долго идти назад. И, кроме того, идти на попятную – не в моем характере.
Да… Нина была смелая и отважная, стойкая и решительная.
– Пройдем и все, – сказала она и заснула.
В утренние часы, когда только-только запели птицы, по траве разметалась роса, Игорь Петрович повернул назад. Нина еще спала. По щекам у нее, из-под закрытых век, текли слезы.
Василий Платонович сидел на корточках, прислонившись к березе, правой рукой теребил ствол, поглаживал его, словно ласкал.
Игорь Петрович решил не смотреть в ту сторону: все равно у друга нет сил дальше жить. Зачем мучить себя воспоминаниями о нем? Лучше хоть одному спастись, чем всем троим погибнуть в чащобе. Нина, что с ней сделаешь? Не хочет менять ориентир. Старик – устал идти. Он не может. Спасибо, хоть советом помог.
Игорь Петрович впервые за три дня почувствовал прежнюю уверенность в себе.
– А что? Я и большего не пугался. Запрещенные книги хранил. Подвиг целый.
Проходили деревья, проплывали поляны в землянике.
К вечеру он почувствовал усталость в коленях. Сел на поваленное бурей дерево. Лес хранил молчание. Птицы давно уже не пели. Напряженно, словно провода с током, затрещали сучья. Заскользили на землю иголки. Очень хотелось есть. Еще больше – пить. В горле жгло и царапало. Когда-то он в школе бросал яйца в потолок, чтобы они висели около лампы, рассеклись бы липкой слизью. Это так смешно! Проверка качества: яйцо не сварено. А теперь бы…
Из-за дерева вышел Василий Платонович. Путь он нащупывал сухой, изрытой трещинами, палкой. Он трогал палкой землю и осторожно делал шаг. Палка дрожала от каждого толчка, как дрожит человек в припадке бешенства, казалось, что скоро палка рассыплется в пыль: такая она была старая.
Вот он сел неподалеку на толстый пень, на котором росло семейство рыжиков. Прямо на грибы сел, подмял их, раздавил. Лицо безучастно ко всему, глаза крепко сжаты. Игорь Петрович не удивился. И не обрадовался. Сил не было на это. Пусть хоть русалка устроилась бы рядом – выхода нет из черного леса. Желанный выход! Как глоток свежей воды умирающему, как добрый взгляд одинокому. Маячит со всех сторон мечтой. И нет его.
– Ты шел за мной, да? – хотел спросить Игорь Петрович, но передумал. Молчание легче. Сухой язык слипся с горькими деснами.
– Да, я пошел, – сказал Василий Платонович. – Но тут выхода нет.
– Как нет? – подскочил Игорь Петрович. – Вот новость!
Василий Платонович уныло покачивал головой, по лбу ползли морщины, словно он что-то мучительно обдумывал.
– Почему нет? Я говорю, что есть.
– Нина утонула, – помолчав, признался он. – Только что утонула. Ступила на кочку – а кочка провалилась.
Воздух сгущался. Закрапал дождь.
– Я знал! Я знал, что так и будет! Она упертая. Но, Боже, мне ее жалко! – Игорь Петрович снял с головы тканевую шапочку и прижал к коричневым высохшим губам.
Словно в утешение старик сказал:
– И для тебя нет выходу из лесу. Ты ее бросил. А она боится быть одна. Она ничего не боится, только этого.
– А ты-то что ты за мной ходишь? – собирался спросить Игорь Петрович, но вместо этого сказал: Никогда не думал, что доживу до семидесяти, да еще в лесу заблужусь.
Василий Платонович встал, отряхнул штаны от муравьев. Чему-то улыбнулся, попытался открыть глаза, но не смог: глаза слиплись от слез и крови.
– Лес небольшой, – сказал он, – за болотом – выход. Только не выйдешь ты...
Игорь Петрович вскочил и побежал. Он не знал давно, где начало и где конец. Бежал быстро в другую сторону от Василия Платоновича.
Кожа на лице ободралась, в глаза тыкались встречные ветви. Но он все бежал.
Стукнулся об осину, упал. Неба за кронами деревьев не было видно. Над головой, на ветке, сидела серая белка. Она чуть наклонилась и робко посматривала на Игоря Петровича. Бусинки глаз не мигали, лапки с расправленными крохотными пальчиками сжимали ветку, хвост вился серым облаком. Игорь Петрович улыбнулся белке. Белка подскочила и с легкостью, играя, полетела по стволу. Мелькнув, исчезла. Только кусочек коры, отломившись, упал Игорю Петровичу на лоб. Он сел. Обхватил колени руками, стал думать.
Зачем он убежал? Надо было бы спросить Василия Платоновича, куда дальше идти, в какую сторону. И как же теперь быть? Они разошлись. До чего дико это! В беде, говорят, люди соединяются крепкой дружбой, взаимной помощью. Значит, это неправда. Нина Борисовна ушла в болото. Ее не переубедишь. А куда идти – знает только Василий Платонович. Почему я решил, что знает? Потому что он сам говорит куда идти, а раз говорит, значит, бесспорно, знает. Не знал бы – молчал.
Ветви лучами расходились от ствола, чем выше – тем тоньше и призрачнее. Конец лишь угадывался по сероватому затемнению, сквозь который пробивалась полоска света, иголки вокруг золотились теплом. Где-то там, на вершине, сидела белка, под облаками, под вечерним закатным кружением бардовых туч. А внизу было темно, сыро, холодно.
Почему, если Василий Платонович знает, как выйти, то не может вывести? Ах, да. Он же ослеп.
Пошел дождь, стало совсем темно.
Игорь Петрович полез на осину, тяжело, с хрустом. Он хватался за протянутые колкие ветви, ногами отталкивался от ствола, то зависал между деревом и землей на одной руке, то прижимался, крепко обнимал, ствол. Мелькнул над головой широкий сук – от соседнего дерева. Игорь Петрович оторвал сначала одну, потом другую руку, сжал теплую шершавую кору, подтянулся, сел на сук.
От напряжения болели глаза. Дрожали руки и дрожали мысли в голове. Далеко внизу чернела лесная травка. Покачивались кусты, молодые низкие ели застыли недвижно. Верх у них тонкий и острый. Игорь Петрович, прищурившись, посмотрел вдаль.
Макушки деревьев расступались, и там, где-то в стороне заката, вился дымок. Серый, клубистый, единой нитью в небо, – дым.
Опубликовано: Берега. Литературно-художественный и общественно-политический журнал Союза писателей России. Калининград. 2020. – № 4. – С. 87-95.