Остатков Курвуазье хватило ещё на пару неполных стопок. Я хотел было отказаться в пользу старшего, однако боцман пресёк мое поползновение, заявив, что совместное распитие драгоценного нектара – не есть поездка в переполненном трамвае, где проявление почтения к заслуженному ветерану было бы более уместно. Впрочем, прикасаться к заветной титановой фляге с целью «продолжения банкета» Устиныч тоже не собирался.
Немного смущаясь, боцман осведомился о том, может ли он быть со мной до конца откровенен. Получив горячий утвердительный ответ, Устиныч продолжил:
– Видишь ли, Вальдамир. Разумеется, как честный советский моряк я должен был бы объявить о нашем трофее капитану. Однако какую пользу это принесёт и кому? Владлен, в лучшем случае, воспользуется этими дарами фортуны сам, а также поделится с друзьями. В худшем же и наиболее вероятном варианте, как бы приобщит нашу находку к своим хитрым вещественным доказательствам. Ну а по прибытии в родной порт, не будь дурак, обязательно попробует задобрить им наше родное флотское начальство, закатись оно за брашпиль.
Скажи честно, Вальдамир, ты получишь хоть долю малую удовольствия от того, что какой-то голый пузатый хрен в ведомственной сауне вылакает посланный нам с тобой фортуной трофей? Да ещё и в тёплой компании своей не слишком целомудренной секретарши?
Я живо представил себе все подлые непотребства начальственного разврата и, чуть не было задохнулся от праведного гнева.
– Значит, вопросов нет! – констатировал Друзь.
С этими словами боцман легко подхватил подмышку «полну коробушку» с «фрицевскими дарами». После чего решительно направился с зажжённой зипповской зажигалкой в кромешную темноту туннеля. Я, как истинно-верный оруженосец, поспешил за ним…
Звуки наших шагов гулко и тревожно раздавались во мгле…
Таинственное эхо возвращало нам эти звуки, отражая их от каменных сводов, ведущего в неизвестность мрачного коридора….
Я поймал себя на мысли, что даже небольшая доза французского элитного алкоголя заставляет мой мозг работать… с французским литературным изяществом…
Под моими ногами едва заметно поблёскивали рельсы узкоколейки. Впрочем, долго и далеко уйти нам не удалось. Поскольку, увы, зажигалка, пусть даже боцманская – далеко не факел… Неожиданно справа что-то блеснуло, а скорее сверкнуло белой короткой вспышкой. Это Устиныч, в который раз, легко и просто решил возникшую проблему… Он достал вощеную обёрточную бумагу из немецкого посылочного ящика, соорудил из неё подобие фитиля и поджёг его гаснущей уже зажигалкой…
В сплошной скальной стене тоннеля показалась довольно узкая, не более метра в ширину и едва ли полтора в высоту, дыра-проход. Эту дыру крест-накрест заграждала уже знакомая нам светоотражающая лента-страшилка. Та самая, фосфоресцирующая в темноте хищно–зелёными, мило-улыбчивыми черепами. Концы ленты были обильно смазаны какой-то клеящей субстанцией, и таким образом крепились к скальному камню.
– Ещё одна пещерка, и это то, что нам надо, – пробормотал боцман и, без церемоний полоснув ножом по ленте, бесстрашно шагнул в нутро низкого и узкого прохода.
Для этого, правда, ему пришлось изрядно нагнуться. Я вошёл следом и мне, в этом отношении, было гораздо проще… Что характерно! Я настолько уверовал в непогрешимость своего визави, что в моей бедной юношеской голове ни возникло и тени сомнения в адекватности происходящего…
***
…Устиныч, согнувшись в три погибели, брёл по узкому скальному коридору. Его пергаментно-вощёный фитиль, догорая, мощно коптил низкий каменный потолок. И всё же, ничто не могло помешать боцману Друзю в его желании пофилософствовать:
– Брать что-либо без спросу у современников, Вальдамир – это пошлое и низкое воровство, – слегка задыхаясь, вещал наш судовой Цицерон Сократович. – Однако по прошествии минимум двух поколений, эдак лет сорока-пятидесяти, даже недостойное джентльмена мародёрство превращается в… романтическое кладоискательство. Хотя и тут не всё гладко. Насколько законны и моральны, к примеру… ат-ть…рас-студыть его в клюз! – Это боцман неудачно задел головой выступающий камень. – …Наши самодеятельные изыскания на территории суверенной Норвегии?
Устиныч, как я уже говорил, изрядно согнувшись по причине немалого роста, придерживал одной рукой ящик, другой же освещал дорогу догорающим фитилём. Впрочем, прежде чем шагнуть в неизвестность, боцман предусмотрительно приготовил с десяток таких мини-факелов. Теперь, зажигая один от другого, он использовал их по мере необходимости…
Неожиданно узкий проход прервался. Похоже, мы оказались в более просторном месте. Во всяком случае, Устиныч смог выпрямиться во весь рост. Боцман запалил очередной фитиль и перед нами высветился небольшой зал, вернее – большая полукруглая комната. Она оказалась сплошь увитой разнокалиберными, тонкими, средними и толстыми, скорее всего, электрическими кабелями. Эти странная комната, в скромном свете боцманского фитиля, выглядела весьма зловеще. Сплетение кабелей, грязно-белёсых от выросших на них за долгие годы крохотных сталактитов, очень убедительно напоминало древнее скопище дремлющих бесконечно-длинных змей. Наверняка ядовитых и опасных…
Меж тем, удивлённо и радостно хмыкнув, Устиныч направился вперёд. Туда, где у стен с осыпавшейся от сырости штукатуркой стояли какие-то громоздкие шкафы-агрегаты. Были они не слишком современного вида. Эти агрегаты посредством тонких кабелей, оказались соединены с другими, более толстыми, как тросы, по преимуществу чёрными кабелями.
– «Все страньше и страньше!» – воскликнула Алиса, – в очередной раз не удержался я от цитирования любимой книги детства.
– Да уж. Всё смешалось в доме Обломских, – отозвался боцман несколько искажённой цитатой из другого классического произведения. – Ваша, товарищ юнга, паганельская удача нас не покидает. Шли по-тихому зашхерить хабар, а набрели на электростанцию.
– А это электростанция? – засомневался я.
– Нет, это одесский подпольный цех по пошиву заграничных бюстгальтеров! – наполняя затхлую атмосферу ароматом французского коньяка, съязвил старый…
Он успел запалить новый фитиль и уже стоял у самого большого агрегата с обширной панелью. Эта панель обилием тумблеров, кнопок, индикаторных ламп, рычажков и прочих хитро-загадочных штуковин напоминала панель управления судном на капитанском мостике. Всё это, явно техническое старьё сопровождалось пояснительными надписями по-немецки.
Боцман с минуту вчитывался в длиннющие немецкие слова, живо шевеля правым – более пышным, чем его левый собрат – усом. Наконец он смачно крякнул и со словами: «Эх, небось, давно уж сдохло всё!» решительно повернул влево большой чёрный тумблер в центре панели.
«Небось» не сдохло… Раздалось тихое усиливающееся с каждой секундой гудение и вдруг метрах в трёх над нами, высоко под каменными сводами, начала медленно разгораться большая грушевидная лампа под белым, похоже, алюминиевым конусом.
– От фитиля к электростанции! – с мечтательно-задумчивой интонацией произнёс Устиныч.
Да, видимо, страсть к литературным оборотам была у старого боцмана в крови… Впрочем, как и у вашего покорного слуги…
Во всяком случае, последнее изречение с успехом украсило бы фронтальный транспарант первомайской колонны ветеранов-электриков.
Устиныч поднял с пола и принялся с интересом изучать изрядно полинявший плотный лист бумаги. Текст на нём частично выцвел, частично оказался размыт. Вдруг мы почувствовали лёгкое сотрясение земли под ногами, как будто неподалёку прошёл поезд...
– Это заработала электроподстанция, – пояснил боцман уже без лишнего пафоса. – Ты когда-нибудь слышал про Кислогубскую ПЭС – единственную приливную электростанцию в Союзе?
Я ответил, что даже бывал там со школьной экскурсией лет пять назад. Это сравнительно недалеко от Мурманска – в поселке Ура-Губа. Учительница рассказывала, что построили её как экспериментальную, в 1968 году. Заливчик Кислая губа место узкое, да и сама электростанция производит скромное впечатление. Просто высота прилива в этом месте на редкость велика, доходит до пяти метров. Вырабатываемой здесь электроэнергии хватало самой электростанции и поселку на сотню жителей.
– Это потому, дети, – пояснил проходящий мимо нашей экскурсии тощий пожилой человек в синем халате, – что на станции в работе только один небольшой ротор, произведённый во Франции. Видите, рядом с ним пустует большое место. Это мы уже много лет ждём наш отечественный ротор, гораздо больше и мощнее старого… – Человек нервно мотнул седой эйнштейновской шевелюрой и, заложив руки за спину, быстро зашагал прочь.
– Так вот, Паганюха, – продолжил боцман. – Считай, что у тебя через много лет продолжилась та самая школьной экскурсия....
Немцы народ основательный, не нам чета… Как я понимаю, они ещё до войны разведали это место. Поняли, что здесь уникально высокий прилив, более пяти метров и даже успели эту шхеру капитально обустроить… Как бы на будущее… В качестве секретной базы для своих субмарин…. С дальним, мутер их об кнехт, перископным прицелом. И руководили этим обустройством, по всему видно, инженеры незаурядные, можно сказать – талантливые. Это же надо на таком отшибе, в таком, буквально, медвежьем углу умудриться действующую электростанцию построить!
Вот, смотри! – ткнул он пальцем в линялую синюю схему на поднятом им с пола куске ватмана. – Где-то под скалой на выходе из грота немцы установили маленькое, в метр диаметром колесо-ротор. На приливе (прилив здесь в половине шестого вечера) этот ротор начинает вращаться и вырабатывать энергию для этой миниатюрной электростанции. В принципе, этого электричества хватило бы на небольшой посёлок на острове… Однако загуляли мы с тобой, Паганюха, – всполошился вдруг Устиныч. – Заболтался я что-то, Цицерон мурманский.
Давай-ка двигать обратным курсом, а посылочку мы таки зашхерим…
С этими словами боцман вошёл в узкий коридор прохода и засунул ящик с коньяком в большую расщелину в скале. После чего прикрыл тайник несколькими крупными камнями. Мы, как аккуратные, новые хозяева, уходя, погасили свет на подстанции и, запалив предпоследний фитиль, направились к неправедно покинутому месту несения вахты.
На месте мы оказались минут через семь. Мама дорогая, нас ожидал, мягко говоря, пренеприятный сюрпрайз, – как выразился бы Гена Эпельбаум…
Дрезины на путях не было. На месте пропажи стоял, вперив толстые кулаки в нехудые бока, наш дорогой и любимый капитан Владлен. Чело его было зело красно и добротой не светилось, кудлатая борода агрессивно стояла торчком. Мне что-то вдруг резко поплохело, и даже воспоминание о выпитом коньяке не согрело душу.
Владлен своим пылающим взором уставился почему-то именно на меня. Вдруг с необычайно ядовитым сарказмом он продекламировал:
– Мы на пару с боцманом работали на дизеле. Я чудак и он чудак – дизель скоммуниздили!