Подмастерья бога Глава 30

Дарья Щедрина
                Глава 30.
                Весна в старом дачном поселке.

Катерина Васильевна с удивлением наблюдала за Глебом, который развил такую бурную деятельность, обустраивая жизнь ребёнка в старом дачном доме, будто это был его собственный сын. Оставив Зою с Алёшкой на попечение тётушки, он несколько раз смотался в город, чтобы загрузить холодильник продуктами на много дней вперёд; купил и собрал детскую кроватку, установив её в маленькой и самой тёплой комнате; привёз роскошную современную коляску – трансформер; позаботился о всяких сосках-рожках-памперсах; достал с чердака старое оцинкованное корыто, в котором ещё двадцать лет назад купали маленькую Зойку.

Накануне своего возвращения в город уверившись, что теперь профессорской дочке и профессорскому внуку будет хорошо и спокойно под крылом доброй волшебницы Катерины Васильевны, Глеб вместе с Зоей склонился над детской кроваткой. Почти соприкасаясь головами, они с плохо скрываемым восторгом рассматривали маленького новосёла.
- Какой он смешной, - отчего-то шёпотом, хотя Алёшка не спал, а таращил на них круглые синие глазёнки, произнёс Глеб, - лохматый, похож на паучка.
- А правда, что у всех младенцев глаза синие? – спросила Зойка тоже шёпотом.
- Откуда ж я знаю, - пожал плечами Глеб, - у меня опыта общения с младенцами не больше твоего. А в учебниках по акушерству про глаза ничего не написано.
- Он такой красивый… А ручки у него какие чудные, с длинными пальчиками… - Зоя протянула руку и коснулась указательным пальцем крошечной ладошки, и пальчики малыша тут же сомкнулись, крепко ухватившись за маму. – Ой, уже цепляется!
- Это врождённый рефлекс, - улыбнулся Глеб. – Всё-таки к этому нельзя привыкнуть и перестать удивляться: из двух микроскопических клеточек спустя каких-то девять месяцев на свет рождается вот такое чудо!.. А ведь этого чуда могло и не быть.

Он поднял голову и в упор посмотрел на Зою. Та встретила его взгляд смело, открыто.
- Нет, Глеб, не могло. Я его так люблю, что больше мне никто и не нужен. Я на изнанку вывернусь, но выращу Алёшку!
Они снова склонились над малышом, любуясь им и с благоговением вдыхая нежный молочный запах детского тельца.
- После новогодних праздников поеду и заберу документы из института, - уверенно заявила Зойка, - потом попробую какую-нибудь работу найти, а тётя Катя мне поможет с ребёнком.
Глеб уставился на неё, удивлённо вскинув брови:
- С ума сошла? Даже не вздумай бросать институт! Тебе доучиться-то осталось совсем немного. Оформишь академку и будешь сидеть с ребёнком год. И не возражай! – в голосе его прозвучали строгие нотки. – Не спорь со старшими, Зоя.
- А на какие деньги мы жить будем?
- На мои.
Зоя завернула ребёнка в одеяло и взяла на руки, прижав к груди. Она только открыла рот, чтобы возразить, но Глеб её перебил:
- Вот только не надо мне напоминать, что я один на белом свете и нет у меня ни одной родной души! Я так не считаю. Вы - моя семья, ты и тётя Катя, а теперь вот ещё и Алёшка. У меня никогда не было собственной тёти, и сестры, и племянника, а теперь есть. И заботиться я о вас буду, даже если ты против. И не возражай, Зойка, не трать напрасно силы!
Она посмотрела на него с такой благодарностью, но тут же отвела глаза, чтобы он не заметил блеснувших в них слёз.
- Спасибо, Глеб…
       Малыш жалобно всхлипнул и закрутил головой, открывая трогательный беззубый ротик.
- Алёшку кормить пора, проголодался маленький.


Глеб так сосредоточился на своих новых заботах, что напряжённая атмосфера на работе и сыплющиеся, как из рога изобилия, неприятности отступили на задний план. Он просто ходил каждый день в старую университетскую клинику и выполнял привычную, доведённую до автоматизма работу, а потом спешил к своей машине, чтобы в любую погоду, невзирая на усталость снова поехать в далёкий дачный посёлок, где его ждали с нетерпением самые близкие и любимые люди.

В груди у Глеба всё млело и таяло, едва он брал на руки крошечного человечка, и тот вскидывал на него изумлённый взгляд круглых синих глазёнок и улыбался беззубым ротиком. Он, взрослый, серьёзный мужчина, впадал в странное состояние, близкое к трансу, когда мог часами наблюдать за спящим или бодрствующим малышом, с замирающим сердцем ловить его улыбки и прикосновения трогательных крошечных ручек. А плач младенца вызывал в душе такую тоску и беспокойство, что он готов был бросить всё и нестись к нему утешать, убаюкивать, прижав к груди и бережно покачивая в руках этот невыразимо трогательный комочек.
 
В памяти всплыл рассказ кого-то из коллег о собаке, усыновившей котёнка. Большая, взрослая собака, не имевшая никогда щенков, неожиданно для своих хозяев вдруг признала в принесённом в дом месячном котёнке своего детёныша и стала о нём заботиться трепетно и самоотверженно. Она брала его за шкирку и бережно укладывала рядом с собой, прижимая к своему тёплому животу, вылизывала, согревала. Она ходила за ним по пятам, бдительно следя за тем, чтобы малыш не попал в какую-нибудь передрягу. Она отказывалась выходить на прогулку, а если и выходила, то только на пару минут и опрометью неслась обратно к маленькому пушистому существу, влекомая материнским инстинктом.

Видимо и в нём проснулся природный инстинкт заботы о крошечном существе, не способном выжить без его помощи. И Глеб заботился, получая от этого необыкновенную радость и удовольствие. Алёшка быстро рос, окружённый заботой семьи, взгляд его синих глаз стал осмысленным. Он улыбался, узнавая своих близких, тянул к ним маленькие ручки.
А Глеб физически ощущал, как его тянет в старый деревянный дом, окружённый ещё голыми кустами сирени, прячущийся в яблоневом саду, будто в доме этом находился волшебный магнит. Но причиной этой тяги был не только малыш, не только дарящее тепло ощущение семьи, но и Зойка.

Как-то раз Глеб зашёл в комнату Зои, забыв постучать. Его толкнула на это очередная заурядная бытовая проблема. Он приоткрыл дверь и замер на пороге, потрясённый до глубины души: юная мать сидела в кресле в полоборота к нему и кормила ребёнка грудью. Малыш, блаженно прикрыв глаза, старательно чмокал губами, сосал молоко. То ли солнечный луч, проникая через окно, падал под необычным углом, то ли Глеб впервые посмотрел на неё другими глазами, но увидел вдруг перед собой не девчонку – воробышка, а дивно красивую женщину.

После родов Зоя немного поправилась, и юношеская угловатость ушла, уступив место мягким и плавным линиям женственности. Светлые волосы отросли до плеч, и теперь Зоя убирала их, сворачивая небрежным узлом и закалывая на затылке, открывая длинную изящную шею. В больших голубых глазах появилась особая глубина, а по лицу всё время бродила тихая счастливая улыбка, особенно когда она смотрела на сына.
«Господи, какая же она красивая!» - потрясённо подумал Глеб, не отрывая восхищённого взгляда от этой божественной картины, будто наяву увидел мадонну с младенцем. С тех пор он стал замечать и лёгкость походки юной матери, и горделивый разворот плеч, и грациозный наклон головы…

Преображение маленькой колючки и вредины, вечной головной боли для всей семьи в прекрасную незнакомку было столь удивительным и неожиданным, что Глеб никак не мог совладать с поселившемся в душе смятением. Он невольно замирал и переставал дышать, когда Зоя проходила мимо него, ненароком задев подолом скромного домашнего халатика. Едва до ноздрей его доносился нежный молочно-медовый запах её волос, как возникало лёгкое головокружение. А когда во время купания ребёнка её руки касались рук Глеба, бережно поддерживающего малыша в воде, в глубине его тела что-то вздрагивало и замирало, и хотелось, чтобы этот миг длился вечно.

С удивлением и растерянностью Глеб ощущал, будто его наполняет таинственный невидимый глазу свет. И от этого света весь он становился таким лёгким, воздушным, что незначительный порыв ветра мог подхватить и унести его в раскинувшееся над головой небо, такое же бездонное и голубое, как Зойкины глаза.
Он стал думать о ней слишком часто, вспоминая её улыбку, её взгляд, её голос. Она снилась ему во снах, в которых перемешивались фантазии, мечты и реальность, рождая такую волшебную смесь, что становилось жарко. Во сне он позволял себе коснуться ладонью её щеки, зарыться лицом в отливающий золотом шёлк волос, благоговейно вдыхая их аромат, провести кончиками пальцев по чувственным губам, всем своим существом ощущая их нежность и тепло…


Мартовское солнце радостно пожирало остатки снега в саду, развесив гирлянды сверкающих капель по веткам старых яблонь. Земля под ногами с прошлогодней пожухлой травой была мокрой, не успев впитать в себя остатки зимней влаги. Но небо уже поднялось высоко-высоко, накрыв голубым куполом землю, и птичьи голоса звенели в нём необыкновенной музыкой. По саду разгуливали пронзительные весенние ветра, наигрывая на струнах голых ветвей. Но зато развешенное на натянутых между стволами верёвках выстиранное бельё быстро сохло.

Катерина Васильевна, наслаждающаяся непривычной и новой ролью бабушки, помешала ложкой в кастрюле готовящуюся еду и выглянула в окно. У забора Глеб обрезал кусты смородины, и возле его ног уже выросла целая куча срезанных веток. Чистое с утра небо к середине дня затянуло серыми тучами, а первые робкие капли дождя прозрачными кляксами расплывались по оконному стеклу.
- Зоя, надо бы бельё снять, а то дождём намочит, - сообщила она племяннице, споро шинковавшей морковку для супа.
- Я сейчас! – Зоя, сложила нашинкованную морковь в мисочку, вытерла руки полотенцем и поспешила на улицу, накинув на плечи тётину шерстяную кофту и сунув ноги в резиновые сапоги.

Глеб поднял голову и посмотрел на небо: тут же пара капель коснулись лба и щеки. Начинался дождь. Он стянул с рук садовые перчатки и направился к дому, сразу заметив среди яблонь Зойку. Вытянувшись на цыпочках, она торопливо снимала с верёвок высохшие детские ползунки и распашонки. Подол ситцевого халатика плясал на ветру, открывая взору длинные стройные ноги. Левой рукой она придерживала у бока таз, а правой складывала туда снятое бельё.
- Давай помогу! – предложил Глеб, подходя к ней и забирая наполненный детскими вещичками таз.

Зоя бросила на него небесно-голубой взгляд, лучащийся весенним солнцем, и кивнула. Вдвоём они быстро сняли всё бельё и поспешили домой. А дождь набирал темп, бодро отбивая дробь по крышам и карнизам. Они уже бегом добежали до крылечка и спрятались от разгулявшейся стихии под крышей.
- Всё-таки успели! – удовлетворённо улыбнулась Зойка. – Отнеси, пожалуйста, в дом, а я тут ещё постою, полюбуюсь этой красотой. Надо же, какой сильный дождь!

Глеб отнёс таз с бельём, поставил его в прихожей на скамейку и снял с вешалки Зойкину курточку. Дверь протяжно скрипнула, когда он шагнул обратно за порог.
- Придумала тоже: стоять на ветру и мёрзнуть! – проворчал он, пытаясь скрыть за словами смятение. Рядом с ней всё труднее было сохранять спокойствие и невозмутимость. – Надень хоть, а то простудишься, не дай бог.
Он бережно накинул на неё куртку, на лишнее мгновение задержав ладони на её плечах. И так вдруг захотелось не убирать руки, а обнять, прижать к себе, коснуться щекой прохладного шёлка волос, прижаться губами к лебединой шейке там, где свернулся золотым колечком выпавший из причёски локон. Таинственная сила, так нежданно – негаданно раскрывшаяся в повзрослевшей профессорской дочке влекла, манила, притягивала так, что Глеб невольно качнулся вперёд, но успел ухватиться рукой за столбик, что поддерживал крышу над крыльцом. Сердце стучало в груди так громко, что он испугался: а вдруг услышит?

Но Зойка, поправив на плечах куртку, только восхищённо вздохнула, окинув взглядом мокнущий под дождём сад.
- Как же хорошо!.. После такого дождя даже в лесу исчезнут остатки снега. И совсем скоро прилетят с юга птицы. Весна-а!..
- Шла бы ты домой, Зой, - проговорил он хриплым голосом, стараясь не смотреть в её сторону, - скоро Алёшка проснётся.
- Угу, - кивнула Зойка и упорхнула в дом.

А он ещё долго стоял на крыльце, следя взглядом за полётом дождевых струй, стекавших хрустальными потоками с крыши, вслушиваясь в радостную мелодию дождя. Вытянул руку, и на ладони сразу весело заплясали фонтанчики воды. Всё это было невовремя и неправильно! Ну, кто он для неё? Брат, любящий, заботливый, но брат… Только лишь брат.

Сделав ладонь ковшиком, Глеб набрал немного светлой небесной влаги и плеснул себе в лицо, остужая разгорячённую ненужными эмоциями голову. Всего один шаг, всего одно движение – и так просто было разрушить тот хрупкий и прекрасный мир, поселившийся под крышей старого деревянного дома…

http://proza.ru/2020/09/30/1432