Этим летом я оказался в деревеньке недалеко от райцентра , где на пыльной окраинной улице жила когда-то учительница русского языка и литературы, заманившая молодого офицерика на ужин.
Было вполне очевидно, что ужин обещает перерасти во что-то более заманчивое , нежели жаренная на сале , с грибами чернушками картошка и чекушка водки, к которой - вовсе не лейтенант, а тридцатилетняя девушка тотчас же приложилась.
Потом смотрели программу «Время».
На сессии в ООН выступал Громыко; в Москве умер товарищ Пельше.
Потом боролись на узкой сиротской койке.
И учительница то хватала его за разные причинные места, то подтягивала прямо к горлу голубые бязевые трусы.
Потом он устал от всего этого - в молодом паху у него болела неизверженная страсть и пора уже было бежать в офицерскую общагу. Его рота заступала в гарнизонный наряд.
Лейтенант присел на сундучок у двери и стал наматывать портянки. Он был юн и тактичен - даже поцеловал ее в макушку со словами : «ничего, я все понимаю...». При этом он старался не смотреть на ее голубые трусы - они вдруг стали неким символом его унылой гарнизонной жизни.
Лейтенант взялся за ручку двери и в этот миг она что-то прошептала.
Он обернулся - учительница стояла сомкнув колени и прикрыв грудь левой рукой.
В правой она напряжённо держала свои голубые трусы. Смотреть на это было неловко - почти больно.
Он не выдержал и выскочил за дверь. Хороший был мальчик.
...Я только теперь, пройдя через существенные утраты и несущественные победы своей длинной жизни, понимаю зачем он , при всем своём такте и нравственной аккуратности откровенно рассказал мне все это - тёплой августовской ночью, в самом центре вселенной, под фиолетовым, усыпанным звёздами небом.
На войне такие не выживают: но потеряли мы его не в бою. Умер он от дифтерии, угостившись в каком-то кишлаке чаем.
1991-2020 гг.