Глава третья
Быстро пролетело куцее ничем особенным не запомнившееся лето. Листья протянувшихся к окнам разросшихся за эти годы деревьев уже не шелестели, а шуршали, и на зелёной траве у их подножья появилась первая опавшая жёлтая листва. Но вот на берёзе появились одна за другой нарастающие числом рыжие пряди, и вскоре через ставшие прозрачными кроны стал виден весь двор, а из окна по другую сторону квартиры - деловито гудящая моторами загруженная автомагистраль. Пошли затяжные дожди, размеренно и непрерывно, днём и ночью дробно стуча по подоконникам. Остывшие стены квартир пронизывала прохлада и влага.
Запахнув халат и набросив на плечи пуховую шаль, надев шерстяные носки Эллина пыталась согреться.
- Когда же включат отопление?
- Когда установится соответствующая среднесуточная температура. – Крапов тоже надел халат, хотя был в тёплой рубашке.
- Ты будешь брать ваучер? – глядя телевизионную рекламу приватизационных чеков спросила Эллина. – Оцениваются в десять тысяч рублей, как два автомобиля «Волга».
- Надо брать, - не сразу ответил тот. – И не потому, что он якобы столько стоит, а чтоб ушлые люди не перехватили для каких-то манипуляций. Чеки ведь специально не сделали именными, как предлагал Верховный Совет, и, по-видимому, для того, чтоб дать возможность кому-то ими завладеть, что и происходит. Даже глава Госкомимущества Поливанов восстал против этого, за что и был уволен. Теперь процессом рулит ударник строительства капитализма вице-премьер Чубайс.
- Так если у людей нет денег даже на питание, приходится продавать.
- Конечно! И не за десять тысяч, а по рыночной стоимости – за бесценок. Чтоб ускорить этот процесс не выдают зарплату. У входа на завод расположились лавочки, в которых скупают по дешёвке эти ваучеры. Не трудно представить кто в результате скупит акции предприятий на заявленных аукционах. А сколько их в городе? Через скупку ваучеров кто-то сколачивает себе будущее состояние.
- И что же тогда делать с ваучером?
- Можно порвать, можно сохранить на память об этой эпохе, а можно, дождавшись аукционов, приобрести пару-тройку каких-нибудь акций. Результат во всех случаях одинаков будет.
- Так доходы же должны начисляться по акциям!
- Ну какой хозяин будет делиться доходами с какими-то посторонними держателями акций? Даже при хороших доходах он расходует их на себя, сведя общий баланс к нулю, и всем прочим покажет кукиш. Вот же книга... – потянулся он к книжному шкафу, - ... где-то здесь у тебя Эптон Синклер. Он хорошо описывает этот процесс даже в устоявшемся капитализме в Штатах, А наши демократы боготворят американцев. И проводимые ими преобразования под руководством заокеанских советников отнюдь не имеют целью благосостояние наших людей и страны.
- Неужели всё так плохо?
- Ничего хорошего, к сожаленью! Представляешь кто при такой приватизации окажется владельцем заводов и фабрик? Проходимцы, неизвестно каким образом накопившие деньги, и иностранные фирмы. Даже там, где участие иностранцев запрещено из соображений государственной безопасности, они пролезут через подставных лиц. К нашему заводу уже присматриваются. Вчера получено указание принять представителей Штатов и выложить им все наши разработки. Даже совершенно секретные! Сделать что-то в угоду Западу считается приобщением к цивилизации. Такое впечатление, что даже власть наша продалась, начисто пренебрегая национальными интересами.
- И вы... сделаете это? Выложите всё?
- Нет, конечно! Всеми способами затянем визит на второстепенном, чтоб потом московскому начальству сказать, мол, на всё другое не хватило времени.
- Хитрюги! Но ведь потом могут быть неприятности?
- Могут быть, конечно, если свои же сдадут, зато совесть будет чиста.
***
С замыслом Бромина по загородному коттеджу, к реализации которого он приступил, забот прибавилось. Проект дома он набросал сам – будет два этажа, не хуже, чем те, которые уже построены или завершается строительство. Свои наброски он воплотил в чертежи с помощью архитекторов (за хорошую оплату, конечно) и теперь ясно представлял строение. На первом этаже будут просторная кухня, кладовая, сауна и туалет, встроен гараж и что-то вроде мастерской; на втором большая гостиная, спальня, комната для гостей; приедет же однажды дочь, когда жизнь её установится, с мужем, ребёнком... Наконец наступила стадия строительства, сложная и в организационном плане – нужно найти толкового прораба, которому можно доверять, и самих строителей, коих объявилось в последнее время немало на уровне тяп-ляп. Даже в советское время стройки отличались хорошо ему известными приписками разного рода, разворовыванием стройматериалов, и что можно ожидать сейчас, когда выдвинут лозунг – обогащайтесь кто как может.
Так что теперь Бромин носился на своей «Ладе» между тремя пунктами – банк, завод, коттедж. Благо завёл мобильный радиотелефон и мог вести дела с любого места нахождения. Для посещений появилась и ещё одна точка, про которую ему бы не хотелось чтоб кто-то знал. Однажды он пригласил в ресторан на обед работающую с их банком начинающую незамужнюю бизнесвумен Карину, тридцатилетнюю приятную, самодостаточную и раскованную особу. Наблюдая за обеденным столом её строго очерченные подвижные губы, прямой носик, слегка раскосые глаза, упругие груди, он вдруг решил, что не против бы... Так что когда она в ответ пригласила его на ужин, к себе домой, неважно какие цели при этом преследуя, он тут же согласился. И с тех пор они иногда стали встречаться в интимной обстановке, даже днём.
***
Взглянув на себя утром в зеркало Гудков решил, что идти на работу, и вообще показываться на улице не стоит – левый глаз в припухлом синеватом окружении, происхождение которого можно было толковать по разному. Нестерпимо болело правое плечо от грубой силой вывернутой руки, не дававшее спать всю ночь. Всё это следствие разгона вчерашнего митинга протеста на площади перед городской мэрией; слово какое неприятное, чужое, как и засевшая там власть.
Митингующих было не очень много, сотни три-четыре. От Трудовой России и компартии. С лозунгами «Долой правительство Гайдара», «За социальную справедливость»... Протест против массовых увольнений, задержки зарплаты на три, и даже шесть месяцев... Напоминая обещание Ельцина – через полгода станет лучше, а становилось всё хуже. Пытались привлечь к акции профсоюзы, но угодливые власти их руководители, боявшиеся лишиться своих должностей, не стали даже разговаривать, и сами ничего не предпринимали в защиту трудящихся.
Слушая ораторов не заметили как из подъехавших крытых грузовиков высыпали облачённые в шлёмы, со щитами и дубинками омоновцы, и, разгоняя, стали избивать участников митинга. Члены компартии и её сторонники люди степенные, а трудовики - мужики помоложе и активнее, оказали сопротивление. И началось самое настоящее побоище.
Николай взялся готовить обед. В морозильнике оказался застарелый кусок говядина с костью, треть кочана капусты. И всё! Решил, что из этого получится капустняк. Хлеб есть, заварит чай, вот и будет обед.
Включил телевизор – посмотреть как там отражают вчерашнее событие. Как и следовало ожидать, с презрением и унижением митингующих как отбросов общества, противодействующих демократическим преобразованиям. Особенно много ехидства по гимну угнетённых Интернационалу - «Весь мир разрушим до основания...». А ведь дословно там сказано о мире насилья! Лозунги показаны только сзади, чтоб не видно было их содержание, лица не самые приятные, действия только со стороны против омоновцев... Как тут не вспомнить как эти демократы вопили, жалуясь всему миру, когда милиция голыми руками разгоняла выступления протии советской власти.
Да, такое сейчас телевидение! С ведущими типа похожего на вороватую крысу Сванидзе, поливающих грязью всё советское, матерщинника и циника с козлиной рыжей бородой Трахтенберга, появляющегося на экране обнажая своё волосато-пузатое тело... Верно заметил композитор Свиридов: с телевидением «в дом каждого пришёл заурядный, посредственный, подчас злобный человек... Речи – полнейшая безграмотность, явление «шпаны» стало всеобщим: в семье, на работе, среди так называемой «интеллигенции», в политической жизни, в искусстве…»
В обеденное время вдруг зашёл в гости взъерошенный Алексей Бурцев.
- Ого! Где это тебя так... разрисовали? – спросил с порога.
- Вчера на митинге. Сам-то чего не пошёл? Струсил?
- Идти чтоб фингал получить? И чего вы добились?
- Пока ничего! Но показали, что быть безропотными овцами, с которых не только шерсть, но и шкуру снять готовы, не собираемся.
- Ну-ну!
- Проходи! – пропустил гостя в комнату Николай. – Ты что-то хотел?
- Жена тебе сказала когда они из Турции возвращаются?
- Дня через три-четыре. А что?
- Как ты думаешь, чем они там занимаются?
- Товар закупают, должно быть.
- Для этого и одного-двух бы дней им хватило. С турками гуляют поди.
- Да брось ты!
- А чего бы это моя зачастила туда? Женщины – народ скрытный.
- Всё может быть, но пока не вижу оснований для подозрений. Так что успокойся! - И спросил, сменив тему: - Ты где сейчас? Что-то я тебя на заводе давно не видел.
- А чего туда ходить? Работы нет, зарплаты тоже. В автосервисе подрабатываю.
- Есть там ещё место? – вдруг решил Николай.
- Тебе, что ли? – удивился Алексей.
- Да, представь себе! А то ведь и угостить тебя нечем, а время обеденное.
- Ну... поговорю...
***
Антон появлялся дома всё реже, и на осторожные вопросы чем он занимается вообще не отвечал, Комаркова перестала и спрашивать. А однажды, переставляя оставленную им сумку подивилась её тяжести, заглянула и... обомлела. Там лежал пистолет, настоящий. Тут же она вспомнила сообщения о происшедших в городе нескольких убийствах бизнесменов и чуть не упала в обморок. Что делать? Выбросить в мусорку на каком-нибудь дальнем дворе? Сдать в милицию как случайно найденный? Попытаться уговорить сына сойти с этого скользкого пути?..
- Это плохо кончится, - когда он появился только и решилась сказать, кивнув на сумку. – Тюрьмой!
- Братки попросили подержать, - солгал тот нахмурившись, недовольный разоблачением.
- Так за хранение накажут.
- Сегодня унесу!
И снова исчез надолго.