Глава пятая
Началось всё так, что вдруг прекратились телепередачи.
- Что-то опять в Москве происходит серьёзное! - сказала поёжилась, кутаясь в плед Эллина. - Тревожно как-то становится,
– Судя по предшествующим дням, Президент с Верховным Советом схлестнулись. Развал страны, к которому приводят либеральные реформы, стал очевиден и нетерпим не то, что оппозиции, но даже тем патриотически настроенным демократам, что в Верховном Совете. Вот Ельцин и грозился их разогнать. К чему, похоже, и приступил, издав соответствующий Указ.
- Как же так? Это же избранный орган верховной власти!
- А вот так! Такая у нас демократия установилась. Видели же вчера, как Белый Дом окружили войсками и колючей проволокой, подогнали танки. Отключили свет и канализацию... Несмотря на то, что Конституционный Суд признал Указ неконстуционным.
В тот октябрьский день все наблюдали по ведущимся в реальном времени репортажам как в столице страны танковые орудия в упор расстреливали окна многоэтажного здания Совета. Кто-то смотрел на клубы дыма, поднимающиеся из зияющих чернотой оконных проёмов, с болью и ужасом, живо представляя расстрел декабристов и восставшей Красной Пресни, осознавая, что происходящее на их глазах войдёт в историю на таких же правах... Кто-то смотрел с любопытством, а кто-то с нескрываемой радостью – среди них такие известные представители интеллигенции как бард Акуджава, артисты Тихонов и Басилашвили... Бесновалась пресса, называвшая поведение расстреливаемых депутатов коричневым коммунистическим заговором.
Сергей Степанович и Эллина долго молчали, потрясённые происходящим. Он листал книгу, ни на чём не останавливаясь, она машинально перебирала тетради, обдумывая что завтра скажет в школе, если вдруг дети зададут вопрос о происшедшем расстреле.
- Удивительно, что история ничему не учит людей, и они, создаётся впечатление, нисколько не совершенствуются, - прервал молчание Крапов, показывая раскрытую книгу. – Валерий Брюсов о давних событиях: «С поразительной быстрой обнаружилось во всех падение нравственного чувства. Культурность, словно тонкая кора, наросшая за тысячелетия, спала с этих людей, и в них обнажился дикий человек, человек-зверь, каким он, бывало, рыскал по девственной земле. Утратилось всякое понятие о праве – признавалась только сила». История повторяется!
И ему пришла ещё не до конца осознанная мысль, предчувствие того, что завод теперь отстоять вряд ли удастся.
На следующий день была запрещена вся оппозиционная пресса и начался повсеместный разгон Советов. В том октябре с установленной Октябрьской революцией советской властью в стране было покончено.
***
Бромин, в неопределённости тех октябрьских событий думал было, что хорошо, что не оставил завод, при ином исходе их успешно начатое банковское дело могло и накрыться, а теперь, когда истории нет обратного хода, решил окончательно остановиться на новом месте и с завода уйти. Если ещё учесть, что шеф возлагал на него всё больше текущих дел, переключившись на заграницу и приобретение там для себя недвижимости. Он и жене посоветовал сделать то же.
- Как же так?.. – проработав на заводе около двадцати лет она не мыслила иное.
- А вот так! Никому завод такого профиля не нужен в новой России.
- Закрыть завод, который создавался с такими трудностями во время войны... Кто такую глупость мог придумать?
- Что это ты заговорила как «красные»? Никто ничего не придумал! Так показал анализ рынка – продукция нашего завода никому не нужна.
- А людей куда? Тысячи рабочих...
- А это дело каждого - решать самому куда. Нянчиться никто не будет. Работы нет и не будет, можешь больше не надеяться и не ходить туда вообще. Как уже сделали многие.
- Как же без работы... – не укладывалось в её голове.
- Ну, если не можешь без работы, то давай я устрою тебя оператором в какой-нибудь банк. Только придётся подучиться.
- Я подумаю...
- А что тут думать?
***
В обновляемой России проводились выборы в новый орган высшей власти – Государственную Думу, что означало возврат к дореволюционным ценностям, и также всенародное голосование по новой Конституции. Всё это проходило под оголтелую антисоветскую и антикоммунистическую пропаганду – в прессе, по телевидению и в кино воспроизводились страшные картины прошлого, документальные и заказные творческие, – коллективизация и голодомор, репрессии и гулаги, штрафные роты, заградотряды и страшный СМЕРШ... «В кошмарном сне не мог представить что буду снова читать такое! – сказал один из ветеранов завода, которому пришлось пережить немецкую оккупацию. – Это же было в фашисткой газете для населения на русском языке!»
- Пугают народ тридцать седьмым годом, - рассуждал Гудков. – Но ни одна сволочь не признает, что развалили не ту, а другую страну, в которой в восемьдесят седьмом была такая свобода, которой ни у кого никогда не было, и нет!
А проект Конституции, которую с подачи американцев притащил светоч демократии Собчак? «Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора» - это же утрата независимости страны! И такой проект, не получивший оценки даже специально созданной комиссии, был спешно выставлен на голосование.
Помимо известных партий появились новые – чтоб откреститься от сотворенных провальных дел демократы переименовались в «Выбор России», объявилась некая крикливая Либерально-демократическая партия с неизвестной фактической, а не словесной, ориентацией, и так далее. А вот используемые агитационные методы – приглашение на встречу с кандидатом с приложенным талоном на продуктовый набор, но с условием его получения только если сидеть и слушать до конца.