Старость.
Старость многолика и разнообразна. Только когда умер папа, я стала внимательной к старикам и старушкам, стала замечать их беспомощность, робость, потерянность в суете движения. И неважно, где это: больница, санаторий, вокзал, магазин…
Тесный коридор районной поликлиники. Стоит старая учительница математики Т. С. В руках сотовый телефон. Она напряжённо набирает что-то и, судя по всему, набрать не может. Не получается позвонить… У ней усталое интеллигентное лицо, прямая фигура. Сухие маленькие руки снова и снова нажимают на кнопки. Я подхожу и говорю: «Вам помочь? Давайте я наберу, кому позвонить?» Она отвечает: «Сыну. Он за мной приехать должен. Я его номер так знаю». Она математик. Память на цифры была великолепная. Я ищу в записной книжке, нет, не записан… Она начинает диктовать цифры, сначала забыла восьмёрку, потом засомневалась в порядке чисел… С пятого раза номер набран, послышался гудок вызова, мужской голос. Отдаю Т. С. телефон, иду по своим делам. Целый день думаю: как трудно быть старым. Как буду я? Я уже сейчас бестолковая… Ни одного номера не помню…
Иду с работы домой. Ветреный весенний день. Солнце. Радостно чивкают воробьи. Живы остались. Ярче голые пока ветки тополей и черёмух. Улыбаюсь. Иду медленно, любуясь первыми признаками весны. Недалеко от больницы встречаю свою пожилую учительницу. В руках пакетик с лекарствами. Курточка застёгнута на одну пуговицу: руки не слушаются или торопилась выйти из медпункта. На ногах большие чуни и носки. Ноги больные: варикоз и язвы. Любая обувь - мучение. Так и ходит в чунях. У ней три сына, двое рядом. Но старушка неухоженная, никто за ней не приглядывает. Останавливаюсь поздороваться, застёгиваю З. Ф. курточку. Выговариваю: «Нельзя так ходить, простудитесь, кашлять будете, беречься надо». В глазах её слёзы и улыбка на сморщенных губах: «Скорее сдохну, никому не мешаю, замаялась…» «Что это Вы З. Ф., живите, Бог веку даёт, надо жить». Поговорили ещё, она не жалуется, не осуждает, мудрое спокойствие и грусть в её голосе и словах. Иду домой: день померк. Жалко З.Ф. Вспоминаю её уроки. Без новомодных приёмов она научала решать уравнения всех, кто хотел научиться. Упустила собственных детей… Всегда на работе или в домашней работе. Грустно. Вечером говорю маме по телефону: «У тебя счастливая старость». Мама обижается, возмущается… Продолжаю: «Да, болеешь, но никто не забирает пенсию, обстирана и помыта, ешь приготовленную вкусную еду, и все тебя любят». Она соглашается, но оттенок обиды остаётся… Счастливая старость… Кто же в старости бывает счастлив?
Дорога на работу почти всегда пуста. Изредка догонят ребятишки. Очень редко встретится человек, осенью все заняты, зимой день начинается поздно. В темноте, как я, никто никуда не ходит. Работают единицы. Практически одни пенсионеры остались в селе. Молодых семей мало. Мало детей в школе. Возвращаясь с работы, вижу одни и те же картины, одних и тех же людей. Некоторых лучше бы не видеть… Часто встречаю Ф. А. Она, не спеша, прогуливается по улице. Просто ходит без цели. Об этом переговорено много раз: тоскливо дома сидеть. Дом большой. Муж умер. Почти никто не заходит. Не заезжает и сын, приедет в деревню, погостит у тёщи, а к матери не заедет… От этого она, не стесняясь, плачет. Люди осуждают… Я её понимаю. У меня тоже два сына. Пока они приезжают ко мне. Хотя было уже, младший женился, и год не приезжал вообще, жене поддался. «Можно я с тобой пойду?» - робко спрашивает Ф. А. Могла бы и не спрашивать. Мне хорошо рядом с ней. От неё исходит почти материнское душевное тепло. Удивительная доброта и голосе, и в словах. Деревня любит позлословить, а вот она никогда ни о ком слова плохого не сказала. Мы говорим о детях, её и моих. Об одиночестве. Вспоминаем что-то. Она провожает меня до начала моей улицы и дальше не идёт. Стесняется. В гости зазвать невозможно. Зашла домой однажды. Зима. Страшный гололёд. Иду буквально как корова на льду. Вижу Ф.А. Останавливаюсь, рассказывает, что упала, на спину и на бок, со всего маху. Зашиблась. Дома сидеть тошно. Она в валенках. Они промокли. По ошибке надела, видимо. Я говорю, что есть хорошая мазь, не деручая, боль снимет, согревает. Зову к себе, обещаю натереть… Она соглашается, мы идём, разговариваем о детях. Сын опять не заехал. В гости куда-то собираются. Но сначала мы возвращаемся проверить: закрыт ли дом, она надевает сапоги, и мы снова идём по улице. Во дворе у меня почти каток. Зайдя домой, я первым делом натираю Ф.А. спину. Огромный синяк от плеча до поясницы. Чистенькая, добрая старушка, почему она не нужна её сыновьям? Сама выросла в детдоме, всю любовь и нежность вложила в них, а в ответ холодное равнодушие. Выполнив обещанное, я понимаю, что зря так сразу. Надо было сначала чаем напоить. Она тут же собирается и уходит, и никакие уговоры её не могут остановить. Знаю, что и с другими так же: зайдёт на минуточку и сразу обратно. Теперь её уже нет. Безлюднее стало на улице, меньше добра в деревне.
Вспоминаю маму, как она простодушно обижалась: «Вы поди не верите, а ведь я не могу ничего делать. Так голова болит!» «Да не надо тебе ничего делать, наработалась за жизнь. Живи тихонько». «А ты помидоров тех вкусных мне сделай. Обязательно сделаю. И солянки тоже». Она успокаивается. Теперь понимаю, что с некоторых лет у человека начинает что-то болеть. Это старость. Болят ноги, голова, сердце, спина… И только утихнет одна боль, достаёт другая. А ещё болит душа…
И вот незаметно начинаешь радоваться, что всю ночь спала, что сегодня нога не болела. Начинаешь бояться лестницы, потому что однажды падаешь, а сломать что-то никак нельзя... Становишься бестолковой. Что-то не расслышишь. Не видишь цену на ценнике. Тебя нагло обсчитывают. Часто звонят мошенники по телефону. Теряешь дома всякие мелочи: очки, ножи, ручки... Тревожишься по пустякам. И только когда оба сына вечером позвонили, засыпаешь спокойно... Нет, не поздравляйте меня с днём пожилого человека. Что это за праздник? Есть день рождения сыновей. Мамы и папы… Есть Новый год и Восьмое марта. Это праздники…