Глава XII
«В состав Военно-Морского флота вступила, построенная на Севмашпредприятии, головная АПЛ третьего поколения проекта 941 класса «Тайфун» (зав. № 711 бортовой номер ТК-208) – самая большая подводная лодка в мире»
По материалам газеты «Корабел»
Когда Юрка был еще ребенком, лет трех-четырех от роду, он, как и все дети, не понимал, что такое смерть. И отчего люди, пришедшие в этот мир, вдруг уходили безвозвратно, кто-то раньше, а кто-то, кому больше повезло, позднее. Постепенное узнавание мира в отроческом возрасте тоже никак не прибавило ему знаний по этому вопросу. Сказать по правде, осознанное понимание пришло только со смертью близких людей. До этого казалось, что смерть - это такая далекая и почти несуществующая материя, которая обитает далеко-далеко. Ходит где-то по своим, только ей ведомым тропам, отмечает свои жертвы страшным клеймом, но никогда не отметит его самого и его близких. Юрка даже представлял, как она летает по небу и бросает свои невидимые бомбы, которые разрываются и поражают людей такими же невидимыми осколками.
И только когда погиб брат, умерла мама, тяжело заболел отец, он внезапно почувствовал её близкое присутствие, её данность. Она уже не представлялась ему такой, какой он видел её давно в детских книжках – почти беззубой, старой и страшной старухой с торчащими клыками, но от этого безраздельная власть её над людьми не становилась меньше. С пониманием её сущности и неотвратимости, ушел, живший где-то глубоко, неосознанный, иногда возникающий панический страх перед ней. Появилась твердая уверенность, не обреченность – нет, а именно уверенность в её неизбежности рано или поздно, но вместе с этой уверенностью была убежденность в том, что в жизни, сколько бы тебе не отмеряли там, на небесах, есть что-то поважнее, чем ожидание конца. И сейчас, вдруг, Юрка понял, что физическая смерть совсем не означает окончание жизни. Брат и мама для него были живы. Принимая решения, совершая поступки, он выверял их через тот нравственный багаж, который они ему оставили. Они продолжали жить в нём…
Новый год встретили тихо, в семейном кругу. Того радостного подъема и воодушевления, которые всегда присутствовали в такие дни в семье, в этот раз не было. Первого января из райцентра приехал дядя Степан с супругой и Юркины старшие сестры – Наталья и Анна с детьми. Юркины племянники – две девчушки и семилетний Пашка, сын Натальи, по-детски непосредственные, внесли немного суматохи и веселья в праздник. Юрка обратил внимание, как общаясь с внуками, словно помолодел отец. Он, изображая медведя, встал на четвереньки, накинул сверху медвежью шкуру, и потешал Пашку, очень похоже подражая зверю, попавшему на пасеку и, отмахивающемуся от пчёл. Почти неделю назад Юрке, наконец, сняли аппарат с ноги. Теперь о нем напоминали только сизоватого цвета, небольшие круглые следы от спиц. Пашка уже три раза, как приехал, подходил и просил Юрку показать их, и тот, исполняя прихоть племянника, послушно закатывал брючину и демонстрировал рубцы. И уже два раза за день, Юрка, окружив себя племянниками, по их просьбе, рассказывал о своих приключениях в лесу.
Мишка еще накануне, превзойдя себя, напёк своих фирменных пирогов с рыбой и ягодой, и теперь щедро угощал всех, в том числе и соседей, заходивших с утра поздравиться. С обеда Юрка решил выйти на улицу, пройтись по селу. Пока собирался, в дверь постучали, потом они отворились, и вместе с парами морозного воздуха, через порог переступил Нестеренко:
- Хозяева дома?!
Юрка не видел бывшего участкового с сентября, с того самого злополучного дня, когда тот, уходя от них, повстречал Печенкина… Усатое, улыбчивое лицо Андрея с мороза было красным. Сняв с головы лохматую, из меха собаки, шапку, он увидел Юрку и весело спросил:
- Юхлымовы, гостей и подарки принимаете?
Вся семья Юхлымовых от мала до велика, вывалила из большой комнаты в кухню, детвора, крича наперебой и, толкаясь друг с другом, кинулась к Андрею. Пашка, как взрослый, важно и с серьезным лицом протянул ему руку. Мишка, такой же непосредственный и веселый, как его внучатые племянники, подбежал к Андрею и, смеясь от переполнявших его чувств, хлопнул того по плечу и сказал:
- З-здорово, участковый! Какой ты молодец, Андрей, что зашел! Проходи к столу.
- Так я уже два месяца почти, как не участковый, Миш, - отозвался Нестеренко и стал разуваться.
- Для нас ты всегда участковый, - заметил Николай Степанович, протягивая Андрею руку для приветствия.
Старшие Юхлымовы, уже в который раз сегодня, снова сели за большой стол. Мишка быстро принес из сеней пироги, Юрка помог Наталье расставить на столе чашки для чая.
- Совсем забыл, - спохватился Андрей и вернулся к порогу, где оставил средних размеров рюкзак, - а ну-ка, ребятня, налетай на подарки, - и положил на стол два кулька. В одном были конфеты, а в другом большая редкость для Севера – мандарины, которые сразу наполнили кухню своим ароматом.
- А это взрослым, - сказал Андрей, и на столе появилась зеленая бутылка Советского шампанского.
- Юра, выйди в сени, там, у дверей, ружье в чехле, занеси, пожалуйста, - обратился он к Юрке.
Когда Юрка выполнил просьбу, Андрей, вынув из чехла почти новенькую, ижевскую двустволку, протянул ее Юрке:
- Держи, владей. Я из него почти не стрелял. В прошлом году в Ижевске покупал.
Юрка опешил, ружье было совсем новым, он взглянул на отца и спросил:
- А Вы как же, дядя Андрей?
Бывший участковый, перестал улыбаться, и произнес:
- А мне, Юра, оно больше не понадобиться. У меня скоро другое оружие будет, посерьезней. Я ведь проститься зашел. Уезжаю через две недели…надолго.
- Куда? – в один голос проговорили Юрка с отцом.
- В армию я возвращаюсь…Так вот, судьба повернулась.
И хотя Андрей и слова не произнес про Афганистан, Юрка догадался.
Через час Андрей стал собираться в райцентр и все Юхлымовы вышли во двор его проводить. Каждому он крепко пожал руку. Прощаясь с Юркой, сказал:
- Ну что, казак, расти еще больше. Даст Бог, свидимся.
Потом обнял Юрку, на ухо прошептал: «Отца береги», - и прыгнул в открытую дверь райотделовского уазика. Пока машина не скрылась за поворотом, Юхлымовы стояли и махали вслед руками. Юрке стало грустно, ком подкатил к горлу, и он едва не пустил слезу. Казалось, что-то большое, светлое и близкое в очередной раз им безвозвратно потеряно…
На следующий день он с утра, взяв с собой Пашку, отправился в центр села. Там, вокруг установленной прямо напротив сельского Совета высокой ели, традиционно устраивались праздничные народные гуляния. Внизу, на Сору, расчищался от снега участок реки, где молодежь каталась на коньках; или с утра до вечера, играли в хоккей. Для тех, кто поменьше, с самого верха, по пологому берегу заливалась горка, и с нее, визжа и хохоча, целыми днями сверху - вниз носились краснощекие детишки. А по вечерам, используя огромные сани, которые затаскивали наверх никак не меньше чем четыре человека, каталась те, что постарше и даже совсем взрослые мужики и женщины. Садились человек по восемь, и с ревом, свистом и визгом, на огромной скорости неслись с кручи, прокатываясь по льду реки вдаль метров на двести. Тут же на площади, у здания сельского Совета, воздвигли огромные качели, на которые забирались сразу по нескольку человек. В этом году их установили впервые после многолетнего перерыва. Десять лет назад, один подвыпивший сельчанин, свалился с подобных качелей и ушибся насмерть. Сегодня должны были состояться состязания по прыжкам через нарты, в которых Юрка не принимал участия. Нога еще недостаточно окрепла. Поэтому он пришел посмотреть на участников и поболеть за своих школьных товарищей.
Десять нарт на расстоянии в полуметре друг от друга уже были установлены на плотном снегу. Болельщиков и зевак собралось много, где-то человек сто пятьдесят. Главный судья соревнований секретарь сельского Совета Осипенко Михаил Валерьевич с озабоченным видом суетился у нарт; отходил от них метра на три, прищуривал глаза, словно по встроенному в них нивелиру выверяя расстояние, потом снова кидался к ним, и двигал на полтора-два сантиметра. Помощник судьи – учитель физкультуры из школы Буров, стоял в сторонке, с улыбкой смотрел на суетящегося Осипенко и подначивал его:
- Валерьевич, вооон те…третьи от меня ещё чуток подвинь.
Увидев Юрку, он подошел к нему и спросил:
- А ты что, Юхлымов, сегодня прыгать не будешь?
Юрка замотал головой:
- Нет, Владимир Викторович. У меня нога еще не окрепла. Немного попрыгать могу, но на износ…на рекорд, пока не готов. Да, я и не готовился. А со школы сегодня кто будет участвовать?
- Гришкин с Айпиным в старшей группе.
Прыжки через нарты – спорт для выносливых. Нужно иметь «лошадиное» здоровье, чтобы на протяжении многих минут, без остановки, монотонно совершать прыжки то в одну, то в другую сторону, до тех пор, пока буквально не свалишься в изнеможении. Как-то год назад в село приезжал чемпион области и призёр первенства РСФСР по лыжным гонкам. Он, ради интереса, решил попробовать себя в этом необычном виде спорта. Юрка объяснил ему основные хитрости и приемчики, при помощи которых можно дольше продержаться на ногах и не сбить дыхание. Но, перепрыгнув примерно две трети того количества нарт, которое преодолевал Юрка, лыжник сдался.
Первыми прыгали представители рыболовецкого колхоза «Победа» из Ванзетура, потом звероводческого колхоза из Лобатьюгана. Бюджетные организации и школьники выступали последние. Пока «кузнечики», так в шутку называли прыгунов через нарты, в поте лица определялись, кто из них лучший, рядом затевалось не менее интересное и зрелищное мероприятие – метание тынзяна на хорей. Тынзян – обычный аркан, которым ловят в стаде оленя; а хорей – длинная (два с половиной метра) жердь, её используют погонщики для управления оленьей упряжкой. В этом виде соревнований непревзойденными фаворитами всегда считались колхозные оленеводы. Большая часть зрителей, которая состояла из оленеводов, рыбаков, звероводов была по случаю новогоднего праздника изрядно под хмельком. Крики, шутки, смех и откровенный мат слышались со всех сторон. Осипенко, поначалу старавшийся урезонивать чрезмерно развеселившихся мужиков, сорвал голос и, в конце – концов, махнул на них рукой.
Пашка просил Юрку пойти с ним и покататься с горки, тянул за руку, повиснув на ней. Курносое, круглое лицо его разрумянилось, глаза сверкали от избытка чувств и желания попробовать все: и съехать с горки; и покататься внизу на катке; и успеть на детский сеанс в Дом культуры, где по случаю праздника показывали новогоднюю фильм-сказку.
На горе, где стартовали все желающие скатиться на санках вниз, выстроилась очередь. Пара взрослых, подвыпивших мужиков, катались просто так, без всего. Садились на «мягкое место» и с веселым гиканьем летели, подпрыгивая на буграх и выбоинах. Третий их товарищ и собутыльник, был пьянее, поэтому участия в веселье не принимал. Он сидел, прислонившись спиной к дереву и, свесив голову на грудь, клевал носом. Внезапно, словно спохватившись, что его забыли, открывал глаза, смотрел по сторонам, но потом, что-то вспомнив, или наоборот, потеряв ориентацию во времени и пространстве, снова забывался и засыпал.
Поднявшись после очередного спуска с горы, Юрка заметил, что мужики куда-то исчезли, оставив своего задремавшего товарища. А товарищу, судя по всему, захотелось по нужде. Шаткой походкой он направился к соседнему дереву (видимо, на уровне рефлексов, сработала установка не гадить там, где спишь). Встав за дерево он, вероятно, посчитал, что достаточно хорошо спрятался (в этом он сильно заблуждался). Потом на глазах всей публики этот возмутитель нравственности, спустил штаны и стал моститься, выбирая удобную позу. Но место было неудачное – с пологим склоном и скользкое. Трезвому то человеку на таком месте сложно было удержаться на корточках.
Сначала он, качнувшись вперед, чуть покатился, пытаясь удержать равновесие. Затем, сделав несколько мелких, семенящих шажков, еще больше приблизился к крутому склону. Скорость росла стремительно, на ногах было сложно устоять, так как мешали упавшие ниже колен штаны, поэтому он плюхнулся на голый зад и покатился вниз. Видимо, боль была жуткая, попробуй катиться голым местом по твердому, местами в колдобинах, льду. Он на ходу перевернулся, и полетел вниз уже кувырком, сверкая своим обнаженным седалищем. Совершив в общей сложности около десяти переворотов через голову, этот циркач закончил своё представление внизу, врезавшись в снежный вал, который был сделан вокруг катка.
Несколько секунд он так и лежал, блистая на всю округу к верху задранным задом. Потом к нему подбежали кореша-собутыльники, околачивающиеся у катка, и наблюдавшие за полетом снизу. Перевернув его, и, поставив на ноги, друзья натянули своему невезучему коллеге штаны, и, держа с двух сторон под руки, медленно, покачиваясь, побрели вдоль берега.
***
Под пристальным взглядом Никандрова старшему лейтенанту Бондарчуку - начальнику отдела уголовного розыска или «угла», как между собой называли этот орган милиционеры, было неуютно. Хотя Бондарчук и сам был мужик не слабый и не мелкий (в юности и молодости серьезно увлекался тяжелой атлетикой, был даже призером чемпионата Украинской ССР среди молодежи), вид сердитого начальника райотдела вызывал в нём легкий трепет.
Очередное совещание при начальнике райотдела было посвящено состоянию работы отдела в сфере раскрытия тяжких и особо тяжких преступлений против жизни и здоровья граждан. А в этом направлении по итогам работы за прошлый год уголовному розыску похвастать было особенно нечем. Майор сидел за столом и держал в руках бумажку с показателями работы, которая утонула в его ладонях. Широкие плечи Никандрова закрывали чуть не половину стены за спиной. Казалось, что даже министр Щелоков сочувственно и ободряюще смотрел со стены на подчиненных майора, словно хотел сказать: «Держитесь, мужики…крепитесь».
- А скажите-ка, товарищ старший лейтенант, как обстоят дела с раскрытием убийства рецидивиста Самойлова? – в минуты недовольства Никандров обращался к подчиненным на «Вы». И это было верным сигналом: если начальник обратился к тебе так, готовься к разносу по всем фронтам.
Бондарчук понимал, что отделаться стандартной фразой: «Работаем, товарищ майор…» или, выражаясь языком подопечных Бондарчука – «лепить горбатого» не получится. Начальнику нужны были конкретные дела и конкретные результаты. Критерий был простой: если нет результатов, значит, работа в заданном направлении была организована неверно.
Поэтому, Бондарчук воду не лил, а стал четко и лаконично докладывать о проделанной работе, по ходу анализируя её результаты, и высказывая свое мнение там, где на его взгляд, были допущены просчеты. Никандров внимательно слушал доклад начальника «угла», в некоторых местах, соглашаясь с мнением подчиненного, кивал головой, что-то записывал в блокнот.
Из доклада Бондарчука следовало, что Самойлов, в определенных кругах имевший кличку «Студент», сразу после своего очередного освобождения, на воле был допущен к «святая – святых» блатного мира – воровской кассе (проще говоря «общаку»). Столь оригинальную кличку Самойлов получил потому, что отбывать свой первый срок он направился прямо со студенческой скамьи, куда больше уже не вернулся. Но, находясь у кассы, «Студент» не справился с соблазнами и, видимо, запустил руку в «общаковские» деньги. Такие вещи среди уголовников не прощались никогда, и всегда являлись одним из самых тяжких грехов среди преступного мира. Поэтому, очередной воровской сход приговорил «Студента», а в назидание другим, после умерщвления, ему обрубили руки.
Выслушав подчиненного, Никандров еще какое-то время помолчал, потом спросил у Бондарчука:
- Значит, из твоего доклада следует, что оперативная информация у нас по лицам, причастным к убийству этого Студента имеется, но реализовать мы её не можем? Я правильно тебя понял?
- Точно, товарищ майор. Сами знаете, какой контингент блатные…Трудно к ним подобраться. Тем более, что приговорили его «воры», а мы на своем уровне и до смотрящих не доберемся. Не за что нам их прихватить и поторговаться.
Никандров задумался. Со всех сторон прав был Бондарчук, как ни поверни. Раскрытие таких преступлений – не уровень районного отдела внутренних дел, которому в кавычках повезло, что на территории его обслуживания всплыл труп. В этой ситуации, когда замешан «крупный» криминал, должны были подключиться областные структуры с их розыскными возможностями, которые были на порядок выше районных.
- А что управление нам говорит?
Бондарчук только пожал плечами и сокрушенно махнул рукой:
- А ничего, товарищ майор. Одни обещания. Никакой помощи. Последний раз я общался с начальником управления уголовного розыска УВД месяц назад. Никак они разработкой заниматься не хотят…
- Вы меня удивляете, Бондарчук! – перебил его Никандров, - как дитё малое. Право слово…Вы же не вчера родились! Что значит: не хотят? Вы розыскные задания направляли?!
Бондарчук молчал. Никандров прекрасно понимал, все эти розыскные задания для вышестоящей структуры как мертвому Самойлову припарки до одного места. Но для порядка майор решил повоспитывать начальника «угла»…
Из кабинета начальника после совещания Бондарчук вышел мокрый. Рубашка подмышками потемнела от пота. Стремглав выскочив на крыльцо, он несколько раз жадно вдохнул воздух широкой грудью и закурил папиросу. На морозе с него валил пар как с загнанной лошади. Проходящий мимо начальник ГАИ Грищенко, удивленно покосился на Бондарчука и спросил:
- Борисыч, ты, что такой прелый? Вагон разгружал или штангу в зале тягал?
Бондарчук стрельнул в него глазом и зло пробурчал:
- Тебя бы в этот спортзал, так ты бы и в других местах взопрел…
- А у меня, Борисыч, для таких тренировок уже давно в нужных местах прокладки положены…загодя.
- И что, помогает?
- А ты на меня глянь! Я всегда сухой, - и Грищенко поднял вверх руки, демонстрируя рубашку, потом спросил:
- Промежности показать?
Бондарчук не спеша докурил, тщательно прицелившись, щелчком отправил окурок в урну, а затем, подойдя к Грищенко, легко, словно ребенка, поднял его за брючной ремень, и под веселый гогот курящих коллег, воткнул отчаянно сопротивляющегося начальника ГАИ головой в сугроб.