Он часто сидел в кресле на заднем дворе своего дома, вглядываясь в пустырь, вид на который открывался с хлипкой деревянной террасы. Эта пустота успокаивала Его, делала неуязвимым — внутри царил безжизненный покой. А фасад дома выходил на улицу, по которой временами проходили люди. Там Он сидел, когда у него вновь хватало сил стать частью мира людей.
По вечерам, когда осенние улицы становились пустыми, Он брал поводок и шел гулять с собакой. Они шли по тихим улицам, на дорогах шуршала листва, поднимаемая холодными порывами ветра. Окна в домах вдоль узкой дороги светились желтым светом — все хотели отгородиться от осунувшихся осенних вечеров.
Он и собака шли по этим пустым улицам в сторону старого железнодорожного вокзала. Это был их обычный маршрут — чем ближе они приближались к вокзалу, тем все более пустынными становились улицы города.
В крохотной неприметной кофейне по дороге к вокзалу Он покупал кофе. Там его всегда ждал худой бариста, протирающий барную стойку перед закрытием.
— Холодно уже, скоро прогулки станут совсем короткими, — сказал Он, потрепав пса за пушистое, горячее ухо.
— Да, уже и в кофейне становится все холоднее, а хозяин никак не хочет включить отопление. Посетители мерзнут и жалуются. Но зато пьют в два раза больше кофе. Зима близко, — бариста сказал последнюю фразу на вздохе смирения и усталости, смахивая несуществующие пылинки с темной деревянной столешницы.
Пока бариста делал кофе, Он повернулся к большому — от пола до потолка, окну кофейни, похожему на витрину. Ветер кружил сухие листья на уровне Его взгляда, поднимая их от земли со звуком, напоминающим шепот. На улице, казалось, вообще никого не было. Эта мысль заставила Его еле заметно поежиться и спрятать подбородок в мягкой старой куртке.
— Спасибо, — Он взял стакан с кофе, оставил купюру и, махнув баристе на прощание, вышел в сизые осенние сумерки.
Они шли вдвоем, сопротивляясь ветру. Он прятал лицо в воротник куртки, согревая руки о шершавый стаканчик, а пес подставлял мордочку холодным порывам и любопытно раздувал ноздри. Они шли мимо черных окон заброшенных кирпичных домов, на обшарпанных стенах которых трепетали полуоборванные объявления. Окна этих домов были заколочены посеревшими досками. Дальше, по приближении к вокзалу, появлялись сомнительные продуктовые магазины с полупустыми полками и ржавыми скрипучими дверями. А в красноватом далеке уже виднелись крыши железнодорожного вокзала. К глухому шуму ветра и шелесту листьев примешивались звуки приезжающих и уезжающих поездов. И перед Его глазами уже вставала пустая лавочка, обдуваемая всеми ветрами, с которой было хорошо видно прибывающие вечерами поезда.
Он и сам не знал, что его так влекло на старый вокзал — он не был ни красивым, ни ценным с точки зрения архитектуры или истории. Вокзал был неухоженным и старым, и выдавал провинциальность мест.
Пес шагал рядом не очень уверенно, слегка болтаясь, так как совершенно не различал дороги. Он всегда ходил с псом на коротком поводке, чтобы тот чувствовал хозяина рядом. Если вокруг становилось шумно, то пес начинал нервничать и суетиться, поэтому Он сразу гладил его по спине и успокаивал страх, который сотрясал маленькое собачье сердечко.
Пса Он взял в приюте три года назад. Всех щенят — его братьев и сестер заводчица продала, а этого никто покупать не захотел, и его отдали в приют. Пес был абсолютно слепым. Когда Он стоял на дороге рядом с собачьим приютом, щенок играл у железного сетчатого забора — он бегал пока не врезался в Его ботинок. Веселое настроение сразу покинуло маленькую мордочку — щенок повесил хвостик и ушки, и беспомощным невидящим взглядом всматривался в ботинок. В тот день щенок обрел дом.
Он всегда смотрел на своего питомца с нежностью, к которой примешивалось смутное чувство страха — этот зверек был совершенно беспомощным. Без него, хозяина, он ни за что не выживет — этот пес никому не нужен, кроме него. Поэтому Он боялся, что если с Ним что—то случится, что ждет его четвероного друга? Он каждый раз отгонял эти мысли, перед которыми становился особенно уязвимым по ночам. И, чтобы прогнать тревогу, Он мог подойти только к своему псу. В доме больше никого не было.
Он и сам не могу найти ответ, почему приходил на старый вокзал почти каждый вечер, кроме тех дней, когда зимние морозы сковывали город. В остальном же ему не мешал даже снегопад. Возможно, это неуютное, запущенное место заставляло выглядеть его дом уютнее. Может быть, для того, чтобы, смотря вслед уходящему поезду прощаться с тревогами прожитого дня, а, может быть, для того, чтобы в небольшой, сходящей на перрон кучки людей, увидеть кого—то, кто очень похож на него. Увидеть его приезжающим или уезжающим — так похожим на него, но другим. Он всегда и везде смотрел с неочевидной надеждой увидеть другого себя.
У себя за спиной в отражении витрины запертого магазина Он увидел выцветший, порванный плакат какого—то давнишнего спектакля: «Мальчик с собакой». Лоскуты плаката хлопали на ветру, словно руки мима. В этой тишине с отражением неизвестного мальчика в стекле у Него в голове всплыли тусклые картины двадцатилетней давности, когда Он сам был примерно таким же, как этот ребенок с плаката. У Него остались две—три фотографии из детства, которые Он никогда не пересматривал. Возможно, потому что не хотел смотреть в глаза этому ребенку — Он, словно, пророк знал слишком много о его дальнейшей судьбе. А, возможно, Он уже не признавал в том ребенке себя.
Он искал ответы в гуле приближающегося поезда, в шорохе кружащей по асфальту листвы и в шуме осеннего ветра, который со свистом огибал старые кирпичные дома. Что Его держало здесь? Куда Ему было идти? От этих размышлений Его обычно возвращал слепой пес, который беспомощно утыкался носом в Его ботинок.