(Из книги Луиджи Сантуччи «Не хотите ли и вы отойти?»)
«…один из учеников Его сказал Ему: Господи научи нас молиться…» Он сказал им: «Когда молитесь, говорите: Отче наш…(Мф. 6.9, Лк. 11.1)
Это самый трудный урок. Кому удавалось помолиться как следует? И что есть молитва? Христос обычно уходил в горы и целые дни проводил в беседах с Отцом. Он учил нас молиться, рассказывая об этом непостижимом, влекущем и сложном для человека таинстве. Он дал нам некие основные начала: «Когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно…» «Молясь, не говорите лишнего, как язычники; ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны…»
Он привел убедительные доказательства, чтобы побороть наш скептицизм. («Какой из вас отец, когда сын попросит у него хлеба, подаст ему камень? Или когда попросит рыбы, подаст ему змею вместо рыбы? Или если кто попросит яйца, подаст ему скорпиона?») И сказал ещё: «Ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него».
Но тщетно пытались мы научиться молиться. Дверь всегда оставалась полуоткрытой так, что Бог покидал комнату нашу и в неё входили люди. И потому часто, может быть даже всегда, когда просили мы яйцо, тысячекратно приумножая в молитве слова и слёзы, как это делают язычники, мы обнаруживали в руке своей скорпиона – как знак отказа в милости. И наконец, сознание того, что Отец наш Небесный, мудростью Своею постигающий самые сокровенные струны души нашей, заранее знает, в чем мы имеем нужду, замыкало наши уста для молитвы, рождая в нас некое иронично-застенчивое к ней отношение. Словно в игре, для которой мы слишком выросли.
И как ни великолепны были псалмы, которые, силясь говорить с Богом, слагали Давид, Исайя, Иеремия, молитва все же осталась для человека запечатанным островом, обескураживающим деянием, которое убеждало нас в нашем собственном бессилии. И мы произносим только набор слов, которые сплетаются зачастую в некую заколдованную спираль. Поистине никто никогда и не молился до того, как были нам дарованы Им эти шесть десятков слов: «Отче наш, иже еси на небеси…»
Когда, как и где появились эти шесть десятков слов? Мне, как и евангелисту Луке, хочется думать, что родились они в Вифании, когда ученики, мучимые непонятным смятением, попросили Его: «…научи нас молиться». Тот день, возможно, был самым счастливым для Иисуса. Оставив суетящихся на кухне Марфу и Марию, Он выходит из дома Лазаря. «Хлеб насущный», который Он вскоре превознесёт в молитве, Иисус только что вкушал за трапезой у друга. И во вкусе хлеба, в этом символе всех домашних радостей, о которых позволительно просить у Бога, Христос находит то вдохновение, то благоволение и тот безмятежный покой, которыми пропитана Главная Молитва. «Когда молитесь, говорите…»
И мы говорим. Вот уже две тысячи лет мы повторяем и повторяем. И молитва, по-прежнему оставаясь величайшим Божественным деянием, исходит из наших уст также естественно, как дыхание. Она проста и близка нам, как песня, что поют солдаты, возвращаясь домой, затвержена как скороговорка и возносится к небу как башня.
Чтобы Отец снизошел к нам с прекрасных, но неизменно далёких высот, достаточно произнести: «наш». Причем это не просто прилагательное, но повелительный и победный крик; захват, пленение царя, который становится нашим заложником.
Небеса. Там пребывает Любовь, облик которой нетрудно угадать, ибо мы знаем имя её – Отец. И пока мы благословляем это имя («Да святится имя Твое»), призывая Отца («Да придет Царствие Твое»), доверяясь Ему («Да будет воля Твоя» под «кровом нашим»), облик Его проясняется, освобождаясь от своей магической отстраненности. И нам уже не надо поднимать глаза к небу, потому что облака и луга («яко же на небеси и на земли») заключают нас в единый круг; нас, уже освобожденных от зла.
«Избави нас от лукавого». Человеку и надо только, чтобы отступило зло, чтобы на столе теплился каравай хлеба, чтобы наступила передышка от искушений. И хотя слова молитвы – это всего лишь просьбы, но, когда мы произносим их, нам кажется, что мы уже получили, чего просили, и всё уладилось. В семи фразах молитвы содержится лишь одно требование к человеку, одна плата за исполнение просьб, за всё, чего мы просим – плата одна: «оставить должникам нашим», как и Господь оставляет нам долги наши, т.е. простить.
Кто сказал, что Господь – само милосердие? Скорее, Он добрый, но требовательный хозяин, который заставляет нас самих быть милосердными. И воздает нам только в том случае, когда видит, что мы сами обращены к добру и состраданию. Он - Хозяин, но одновременно и слуга, поскольку выслушивает повеления наши: «остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должником нашим». И потому расположение Господне целиком зависит от нас. Христос учит нас, что остальное – гимны и просьбы – хорошо, но необязательно, ибо «…знает Отец ваш, в чём вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него».
Итак, с той поры, как Сын замолвил обо мне слово Отцу Небесному, для меня открывается путь к молитве. Но теперь это будет не механическое повторение слов, исполненных жалоб и страха, но пребывание рядом с Христом. Я впадаю в отчаяние, и Христос возвращает меня к прошлому, будит в душе воспоминания о прекрасных, забытых мною мгновениях. Я мучаюсь, когда умирают родные и близкие, а Он вызывает в памяти облик умершего и доверительно рассказывает мне о нём самое сокровенное. Я смотрю на Него и понимаю, что Христос - это непостижимый идеал, но совершенство Свое Он утверждает, не унижая меня. Он никогда не переделывает меня, лишь время от времени подправляет. Говоря при этом: «это вовсе не грех, друг мой, это заблуждения на пути познания себя».
Повторяя слова молитвы, мы все встречаемся с Ним, ибо таково Его желание. Потому что милость Свою Он дарует не только Закхею, самарянке, Марии и Марфе, но и нам. И мы встречаемся с Ним в увитом виноградом дворике в Вифании и в распахнутых небесах Отца.