Зажав находку во влажной от пережитого ладони, я поспешил к группе моряков, совещавшихся у пещеры.
– Цемент, к бабке не ходи! Бетонный раствор! Причём, разводили лохи, хреновый получился раствор, песка много, – толковал Устиныч, растирая между пальцев тёмно-серый порошок. Его он соскоблил ножом с лежащего возле пещеры большого валуна.
– Может ты, Бронислав, точнее скажешь, когда именно эту пещерку замуровали? Хотя бы примерно – плюс, минус, – осведомился капитан и прищурился, что твой Ильич на картине «Ходоки у Ленина».
Боцман задумчиво пошевелил усами:
– Трудно сказать, Георгич, потому как замуровывали нору эту не раз, ну, как минимум, дважды. Впервые забетонировали давненько, лет двадцать, тридцать тому. Потом кто-то частично разрушил кладку, и восстановили её совсем недавно – меньше трех, пяти лет назад. Причём восстановили непрофессионально. Поскольку достаточно было одного нынешнего невеликого камнепада, чтобы все эти три кладки разом обвалились.
Мне не терпелось заявить о своей, как я был убеждён, важной находке. Пришлось, пренебрегая субординацией, влезть в беседу старших:
– Осколок вот нашёл. От бомбы штатовской, – смущаясь, объявил я.
– Оп-паньки! – обрадовался капитан и, не церемонясь, выхватил у меня теплую и влажную, потемневшую от пребывания в моей потной ладони, железку. – Что и требовалось доказать! Ещё одно крупное цветное стёклышко в нашу мозаику, – заявил он, пристально вглядываясь в ставшие вполне отчётливыми четыре латинские буквы.
– US NAVY, – американцы – догадался Владлен без моего эрудированного участия. – А ведь пещера эта – скорее след от сил человеческих, а не природных. Пробоина это в скале от авиабомбы американской, вот что…
– Та-ак, кое-что начинает проясняя-яться, – растягивая слова, произнес Устиныч. – Во время войны в этих широтах не один союзный конвой с лендлизом прошёл.
Американцы с англичанами в Мурманск оружие поставляли – танки, самолёты, орудия, боеприпасы… Продовольствия много везли. Одной американской тушенкой все фронта, да и тыл, считай, обеспечивали. Наши эту тушёнку «второй фронт» называли. Язвили, значит... Мы, мол, в войне с Гитлером кровью и жизнями участвуем, а союзнички наши, мол, тушёнкой. Да и тушёнка та была не очень. Полбанки мяса, остальное жир. Только и союзники своё получали от немца. Из тех конвоев, почитай, дай Бог половина до Мурманска доходила. Английские и американские суда и корабли с воздуха активно топили морские люфтваффе – асы немецкие. На море же их доставал Кригсмарине, надводный, а ещё пуще, подводный немецкий флот. Между прочим, подводники германские в этих краях в тайных местах со своими субмаринами базировались. Шхер скрытных в одной Норвегии тысячи, и поговаривают – в нашей Арктике с десяток. На Новой земле, в пещере, скелет нашли в мундире германском и бочки из-под солярки со свастикой, – где-то там, в гротах тайных, немецкие подлодки и хоронились.
– Так-то оно так, только почему американцы бомбу эту на остров сбросили? – поддержал разговор Семён. – И когда сбросили? Полярной ночью особо не разлетаешься по тем временам. У немцев хотя бы аэродромы на материке были, а у союзников где? Кроме того, конвой-то был английский, и с чего бы англичанам, даже если долетали сюда их самолёты, американскими бомбами кидаться.
– Ничего, парни. Придёт время, всё прояснится, и время это не за горами, – загадочно и не без патетики закруглил затянувшийся исторический диспут капитан. – Фонари давай, – протянул он ко мне руку.
– Владлен Георгиевич, – обратился к нему Семён, – разрешите вначале нам с ребятами разведать. Незнакомые пещеры вещь опасная, а нам оно как-то привычнее.
***
Освещая себе дорогу жёлтым лучом громоздкого фонаря, старшина осторожно двинулся вперёд. Двое его друзей, тихо позвякивая альпинистским снаряжением, направились за ним. Через каких-то полминуты всё ещё видимая нами, недалеко ушедшая группа остановилась, послышался отчётливый и словно усиленный мегафоном голос Семёна:
– Здесь обрыв глубокий, темно, дна не видно, луч не достаёт. Давайте ещё фонари, света больше надо.
Я бросился с оставшимися двумя фонарями вперёд. Скалолазы тут же включили эти, принесённые мной аккумуляторники. Скрестив три луча, парни принялись прощупывать светом этого мини прожектора находящееся перед ними неизвестное тёмное пространство. Мощности трёх фонарей явно не доставало, так что ни дна, ни противоположной стороны пещеры их свет не достигал. Мы видели только ближние скалистые стены и метров пятнадцать глубины отвесной пропасти. Внезапно луч света выхватил участок каменной стены, мелькнул ряд тёмных, параллельно расположенных полос. Прямо под нами находилась лестница из железных, вбитых в гранит скоб.
– Когда долго везёт, надо остановиться и подумать – а не везёт ли это везение в ад, – изрёк нечто смахивающее на древнюю китайскую мудрость, стоящий у нас за спинами боцман.
Он тоже увидел лестницу из скоб, ведущую в темноту и, похоже, это внезапное таинственное открытие вдохновило его на пышную дальневосточную велеречивость.
Капитан стоял рядом, внимательно оценивая обстановку, и, наконец, произнёс:
– Вот что, мой хитро-мудрый боцман. Сейчас во главе со мной, наивным простаком-капитаном, все идут вниз, обратно на борт нашего ковчега. Там мы отобедаем и, некоторое время, будем думать свои скромные думы. Покончив с этим процессом, мы протянем сюда электрокабель и поднимем малый прожектор с мостика. Вы же, о, мой высоколобый друг, в качестве верного последователь Конфуция, останетесь здесь, в уютной тьме, вместе с вашим учеником, юнгой-философом. Будете нести вахту у этого загадочного, ведущего в неизвестность места, – мотнул он бородой в сторону пропасти. – Пофилософствуйте здесь пару часов. О судьбах мироздания подискутируйте. И смотрите, чтобы никакие приведения здесь не шныряли. Вот тебе, боцман, оружие на всякий пожарный, – мастер достал из кармана необъятной куртки ракетницу и протянул Устинычу.
Тот принял ракетницу со вздохом, полным безысходности, и уселся у каменной стены, напротив провала. Я последовал его примеру и примостился рядом.
***
Бдение в тёмной сырой пещере, расположенной на острове, от которого рукой подать до Северного полюса, занятие не из приятных. То обстоятельство, что над этим островом 24 часа в сутки висит незаходящее летнее полярное Солнце рядышком с бледной Луной, особого тепла не добавляет. Немного утешает мысль, что зимой здесь было бы отчасти прохладнее. Услышав дробно-красноречивое постукивание моих зубов, Бронислав Устиныч мудро заметил:
– Ну, вот что, малой, пошли-ка наружу. Там какое-никакое, а солнышко. Пока же вот, глотни... Это я тебе как медик прописываю, – он протянул мне плоскую титановую флягу и, шмыгнув носом, добавил: – Нам с тобой сейчас только простуды недоставало.
Во фляге, как я и предполагал, был всё тот же веселящий янтарный напиток – виски «Катти Сарк».
«Владыка морей, благослови запасливых и главное – щедрых боцманов!» – с умилением подумал я и отхлебнул...
Бронислав Устиныч, исключительно из соображений профилактики простудных заболеваний, приложился к фляге и сам. После чего гортанно крякнул, привычно оправил усы и продолжил свою гренландскую сагу:
– Знаешь, Паганюха, а ведь у небольших народов, имеющих крохотные, похожие на посёлки столицы, есть масса своих выгод и преимуществ. К примеру, все знают всех и все родственники... Помнится, я посетовал Минику, что на столь важное мероприятие, как гренландская охота меня, советского моряка, совершенно точно не отпустит начальство. Тогда мой новый друг кивнул и уверено заявил, что всё устроит. Я, честно скажу, не поверил – привык, что в нашем мире слова недорого стоят. Однако утром вызывает меня капитан наш Ромуальд Никанорович… Ну, ты помнишь – махонький такой. Мы ещё этого самого капитошу с его же вторым штурманом Борюней, два лося рогатых, случайно на мостике зашибли. Ну, это когда трёшник, младший штурман, Витька Шептицкий местный айсберг на таран взял...
Так вот, зовёт меня Ромуальд в свою каюту и торжественно так, бородёнку пошкрябывая, заявляет:
«Для вас, Бронислав Устинович, есть задание государственной важности. Высокое партийное руководство доверяет вам, беспартийному (цени, мол!) проведение важнейшего мероприятия политического, можно сказать, значения! – так и сказал, Цицерон морской! – Вы направляетесь укреплять мир и дружбу между советским народом и коренным населением острова Гренландия. Доверяем мы вам, поскольку вы зарекомендовали себя как ответственный и в меру пьющий товарищ. От себя добавлю: Бронислав, не подведи, покажи товарищам чукчам… тьфу, эскимосам настоящее советское воспитание. Вот тебе командировочные, целых 25 американских долларов, но особо там не шикуй, будь скромен»…
Выхожу я с мостика, спускаюсь по трапу, а у нашего борта Миник стоит. На капот своего зелёного «Москвича» облокотился и улыбается. Ну, что твой Элвис Пресли возле розового Кадиллака.
«Гутен так, – говорит, – майне кляйне брудер». Это я-то, его маленький братец… Шутит, человек значит. Оно и понятно… это он промеж своих эскимосов высокий да статный, а мне мой новый друг-ааккияк едва по грудь. Наклонился я к нему поздороваться, а он тут странное удумал – ухватил меня рукой за шею, подтянулся, как на турнике, и давай своим носом о мой гордый, почти де бержераковский шнобель тереться.
Я аж взмок с перепугу, оттолкнул его слегка: «Вас ист дас?!» – спрашиваю. Что это, мол, за шутки?
Он смеётся и отвечает:
«Давай, – говорит, – садись, поехали. По-нашему это было просто приветствие. А если с девушкой целоваться, опять же, по-нашему – тогда не так простецки, как сейчас, а совсем по-другому, деликатнее, нежнее и тоньше. Куда там, поцелуям вашим... Наши носы умеют выразить в тысячу раз больше чувства, чем ваши губы. Ну, это ничего, – говорит, – наши невесты тебя быстро обучат».
Взглянул на меня в зеркало заднего вида и серьёзно так добавил: «Если захотят».
А с командировкой этой охотничьей он так устроил. Гренландия уже тогда была чем-то вроде автономной провинции в королевстве Дания. И было у них кое-какое самоуправление, и даже своё правительство местное, – ну, что-то вроде наших месткомов или собесов, я не очень вникал. Ну, а Миник, дружок мой новоиспечённый, не последний в таком месткоме человек оказался. К тому же один из его дядьёв ни больше, ни меньше, как член правления фирмы «Урсус», – той самой, которая наш траулер зафрахтовала.
Дальше – дело техники. Позвонили из этого гренландского месткома нашему представителю из министерства. Ну, тому, который в фетровой шляпе щеголял. Пообщались с ним по-деловому, мол, для обмена производственным опытом нужен надёжный человек из экипажа вашего траулера. Да чтобы какой-то из трёх языков знал: датский, английский или хотя бы немецкий. Всё просто… И вот я с Миником уже в пути… на охоту…
Выехали мы за город, подъехали к какому-то длинному ангару. Миник ворота открыл, а там вездеход на гусеничном ходу. Тут он из багажника москвича достает ружьё, не новое, но ухоженное, германской фирмы «Зауэр». А это, между прочим, знаменитая двуствольная, вертикалка, на стволе фирменный знак отштампован, три крупповских пересекающихся кольца.
Пока Миник вездеход готовил, я к сопке отошел, ружьё пристрелять. Благо патронташ он мне тоже выдал. Стрелял я ещё с войны неплохо. Однако гладкоствол особой сноровки требует. Пристрелялся я по камешкам, всё хорошо – бьёт кучно.
Сели мы в вездеход, поехали. Местность тяжелая – тундра да скалы, трава редкая, чаще мох. Растрясло меня с непривычки, я же не танкист какой, не дай Боже. Долго ехали, всё на север, часа четыре. Всё время в гору и снежных полей всё больше и больше. Вдруг, ещё один резкий подъём – и выскакивает наш вездеход на ледяное, белое плато, сплошь покрытое волнами застывшего снега.
Как будто на море шторм был, и волны эти какой-то чародей в один миг заморозил. Ох, и красота, скажу я тебе! Всё беспредельное, до горизонта пространство, сверкает, лучами солнечными играет, как будто алмазами усыпанное, даже глаза заслезились. Этого не передать, это надо видеть.
Что сказать – Великое ледяное царство.