Сияло раннее утро – сквозь тонкий слоистый туман виднелись река, серебряный бор и дальние хутора.
Отец Иоанн – совсем молодой сельский батюшка, четыре года назад рукоположенный в духовный чин, – сидел на лавке возле церквушки и озабоченно глядел в лучистую даль.
Утро предвещало жаркий денёк, и в душе священника нарастала тревога. Он не знал, радоваться ли вёдру, или молить Господа о дожде.
Лето выдалось прохладным и оттого – неурожайным, и сердце батюшки ликовало, радуясь редкому солнечному дню. В хорошую погоду жители посёлка по обыкновению отправлялись либо на реку ловить судаков и щук, либо в лес. В посёлке, где почти не было никакой работы, местные кормились тем, чем одаривал лес: ягодами, грибами, орехами. Самые ловкие умудрялись вёдрами носить чернику и бруснику в пункт сбора, чтобы припасти к осени лишнюю копейку. Недаром говорится в народе: один день весь год кормит!
Но погожий день означал службу в пустом храме, и это сильно огорчало отца Иоанна. В дождь и в холод народ никуда не спешил и прилежно выстаивал литургию. Как священник отец Иоанн жаждал причастить паству, но как простой смертный человек понимал и разделял заботы прихожан.
Где-то за кустами акации взвизгнул клаксон. Отец Иоанн обернулся и увидал грузного, с отдышкой, мужика, который, оставив машину в тени, направился к церкви.
Всю свою паству отец Иоанн делил на прихожан, то есть на тех, кто искренне верил в Бога и старательно выстаивал службы, и «захожан», которые время от времени забегали в храм поставить свечку. Грузный мужик был «захожанином». Звали его Андреем Павловичем, или Буржуем, поскольку тот имел на селе магазинчик и слыл человеком зажиточным. По правде Андрей Павлович никаким особенным богатством не владел, но хозяйство держал крепкое, ум имел здравый, а в придачу к уму - деловую хватку и оборотистость.
Поселковые мужики не жаловали Буржуя, хотя последний родился в соседней деревне. По их разговорам выходило, что Буржуй – мужик неприветливый, за руку не здоровается, пьёт мало и на особнячку, и даже на рыбалку ходит один.
Отец Иоанн с любопытством разглядывал «захожанина». Буржуй никогда раньше не задерживался в храме – уходил, поставив свечку, забыв перекрестить лоб и приложиться к иконе. Что привело его с утра к отцу Иоанну? Семейные неурядицы? Но родня жены без малого год лежала на кладбище, а супруга была робкой и неперечливой. Здоровье? Но Андрею Павловичу здоровья было не занимать – он был на две головы выше отца Иоанна и руки его, казалось, могли без особого усердия рвать на куски железо.
Буржуй в нерешительности остановился, дерзко уставившись на отца Иоанна. Он понимал, что священник – не затрапезный деревенский мужик и требует особого обращения, но как следует обратиться, не помнил.
- Ну, здравствуй раб Божий Андрей, - пришёл ему на помощь отец Иоанн. – Не ожидал, что явишься в такую рань. Дело у тебя какое?
- А я без дела по людям не хожу, - с достоинством ответил Буржуй. – Разговор есть.
- Говори.
Буржуй немного помялся, а потом с вызовом произнёс:
- Скажи по совести - есть Бог?
За годы священства отцу Иоанну частенько приходилось отвечать на этот вопрос разным людям, и каждый раз ответы разнились. Одним он выкладывал последние доводы учёных, других наставлял сперва прочесть Евангелие и труды святых отцов, а после подходить с расспросами. Но нетерпеливый Буржуй требовал немедленного и ясного ответа, поэтому отец Иоанн не моргнув глазом ответил:
- А то как же! Есть, Андрей Павлович, не сомневайся. Только сердцем к вере прикоснуться не всем дано, вот и мыкаются чада мои, как сироты, и помирают без святого причастия!
Буржуй вновь задумался. Ему хотелось понять, отчего люди боятся помирать без причастия, и достаточно ли чутко его сердце, чтобы принять православную веру. Неумолимая сила жизни билась в каждой его жилке, когда он морщил лоб.
- А ты никак без Бога заскучал? Небо без веры с овчинку показалось?
Буржуй сел на лавку рядом с отцом Иоанном и вытянул свои мощные, как колоды, ноги.
- А любопытно стало, - охотно сообщил он. – Вот ты – человек неглупый, образованный. Приехал к нам из столицы, и говорят, приличную квартиру в первопрестольной имел. Иной бы и дальше жил припеваючи, а ты на село подался, где ни жилья, ни больницы, ни культуры никакой нет. Как так вышло?
- Бог сподобил, - довольно ответил отец Иоанн.
- Стало быть, есть Бог? – не унимался Буржуй. – И Бог в нашей дыре прозябать велел? Как бы не так! Запросто с насиженных мест в глухомань разве дурак сорвётся! А ты вроде мужик дельный – церкву обновил, стадион и новую школу у районной администрации вытребовал, хотя не твоя была забота. Одного не пойму - неужто в столице для тебя прихода не нашлось?
- А этот чем плох?
- Забить на житуху в Москве, чтобы нищим попом в захолустье сидеть? Стоит ли того вера православная?
- Живу, не жалуюсь.
- А какая тебе в сельской жизни корысть?
Отец Иоанн внимательно слушал Буржуя и глядел вдаль – туда, где над рекой томилось лучезарное, ярое солнце. «Быть вёдру», - подумал он и мысленно поблагодарил Господа за ту радость, которую доставит сельчанам погожий день.
- Какая корысть? – отец Иоанн медлил с ответом. – Мне ли, грешнику, о корысти думать? Хотя как посмотреть… Звонница у вас необыкновенная. Нигде так колокола не поют! На Пасху особенно хорошо – трезвонь, сколь душе угодно, а звон и над рекой, и в лесу, и в полях… Вся земля воскресение Божье празднует!
Буржуй слушал, но мало понимал слова священника. Какая звонница? Разве не благостно звонят в столичных церквях? В Москве жизнь и веселей, и богаче. Много у москвичей в головах блажи, но Буржуй не верил в то, что отец Иоанн – чудак, потому что не понаслышке знал о его делах.
О деяниях молодого священника говорили с гордостью и уважением. Приехав в самый что ни на есть медвежий угол и поселившись в брошенном доме, отец Иоанн не только служил в церкви и хлопотал в районной администрации о лучшей жизни на селе. Чтобы лучшая жизнь наступила скорее, он ходил по дворам, помогая одиноким старухам. Нарубить дров и сложить в поленницу, прочистить колодец, подлатать крышу – до всего было дело отцу Иоанну. После трудов праведных любил он посидеть с подопечными и за чашкой чая поговорить о Боге. Старухи, польщённые вниманием, в знак благодарности несли из погребов всевозможные варенья, наскоро стряпали блины и пироги. После таких душеспасительных застолий старухи охотно шли в церковь. За ними вскоре потянулись и бабы, чьих мужей отец Иоанн всеми силами старался отвадить от пьянства. Сами мужики долго противились воскресным службам, но, пристыжённые жёнами, сдались и согласились время от времени приходить на литургии.
- На службу останешься? – словно чуя чужие мысли, спросил отец Иоанн.
Буржуй промычал невнятное. Остаться на литургию означало потерять половину погожего дня, а не остаться было совестно.
- Мудрёный ты мужик, - сказал Буржуй. – Как тебя понять? Столичную жизнь на коровий навоз променял.
Отец Иоанн просветлел лицом, когда услышал про коровий навоз.
- На поле - навоз, а с поля – хлеба воз, - смиренно напомнил он. – Как там Романыч? Не озорует?
Фермер Иван Романыч, державший десять коров в добротном сарае и снабжавший местных молоком, вдруг потерял совесть и начал гнать молоко через сепаратор, оставляя себе густые, сладкие сливки. Бабы, платившие Романычу немалые деньги за жирность, возмутились и пожаловались на своё горе отцу Иоанну.
Для отца Иоанна не было чужой беды, и он пошёл вразумлять Романыча, мужика сварливого и сумасбродного, укорять которого в обмане не решались даже бедовые поселковые мужики.
Отец Иоанн без страха пошёл на фермерский двор. Детство его прошло в деревне у бабки, которая имела корову, и запах навоза, свежего сена и парного молока привёл священника в благодушное состояние. Будучи ребёнком, он без спроса таскал домашний хлеб, чтобы скормить его корове. Зорька долго жевала горбушки, а после шершавым языком облизывала щедрую ладонь. Будущему батюшке здорово влетало от бабки за хлеб, но он ни о чём не жалел. Даже став городским, его, мужика, продолжала мучить тоска о корове: рукам хотелось потрепать холку, погладить лоснящуюся шерсть…
На фермерском дворе стоял ад. Подвыпивший хозяин крыл матом скотников, тащивших в сарай свежее сено; молодой парнишка Витя – сын фермера – пытался завести мопед, который постоянно глох; из сарая доносилось истошное мычание.
Как человек, проведший четверть сознательной жизни в деревне, отец Иоанн, прислушавшись к пьяным выкрикам хозяина и брани мужиков, сложил в уме правильную картину. У племенной коровы Жданки начались преждевременные роды, грозившие осложнениями, а поселковый ветеринар уехал в город на свадьбу.
Романыч рвал на себе волосы. За Жданку были заплачены немалые деньги, осеменение породистым быком стоило также немало. Романыч планировал в будущем возвести ещё один сарай и нанять работящую молодёжь для заботы о племенном молодняке. И вот теперь радужные планы Романыча рушились на глазах. С утра он был в приподнятом расположении духа и позволил себе пропустить рюмочку-другую. Но случилось непредвиденное: кто-то из работников забыл запереть загон, и Жданка забрела в огород деда Кузьмы и начала поедать кабачковую рассаду. Сын деда Кузьмы, приехавший из города навестить старика, выскочил из погреба и, схватив увесистую палку, начал лупить ею стельную Жданку, которая, сломав от испуга забор, кинулась в родной двор.
Старый Кузьма пришёл повиниться за сына, но Романыч обложил его матом, и тот убрался восвояси. Витьке было приказано добраться до города и найти какого-нибудь ветеринара, но поиски – это время, которого могло не хватить для спасения коровы и приплода. Тогда отец Иоанн скинул рясу и подрясник и, в одних холщовых штанах, перекрестившись, молча вошёл в сарай. Романыч сначала опешил, а потом опрометью бросился за батюшкой…
Вечером они пили чай под старыми липами.
- Не думал, что Господь меня так вразумит, - бормотал Романыч, подавая священнику оладьи с вишнёвым вареньем. – Спасли телят, слава Богу! И где ты, городской, этаким премудростям научился?
- Господь сподобил, - посмеиваясь, ответил отец Иоанн. – Доводилось и раньше на селе жить. Роды у коров принимал и загоны чистил…
Романыч недоверчиво глядел на молодое лицо батюшки.
- Годков-то тебе сколько, отче? Когда ж ты успел?
Отец Иоанн, подавившись чаем, закашлялся.
- Молод летами, да стар делами. А ты гляди у меня! Торгуй честно, а то Бог все плутни видит, по трудам и воздаст.
Романыч божился, что не станет больше гнать молоко через сепаратор, и в следующее воскресенье уже неумело крестил лоб на литургии…
- А Романыч с тех пор, как Жданка отелилась, крепко тебя зауважал и слово держит, молоко преотличное – отстой аж четверть банки! – сказал Буржуй.
Солнце поднималось всё выше и рассеивало туман. Река заблистала, дремучий бор просветлел, и на опушках вспыхнули заросли вереска.
- Хорош Божий мир, не правда ли, Андрей Палыч? Как мудро всё Отцом небесным задумано! Ночью – звёзды сияют, утром – роса да цветы. Днём – дела человеческие. Хоть суетны, но прекрасны, коли грехов на душе не иметь! А вечера… они ведь для славы Божьей и спасения ради нашего посылаются! Закат над речкой да соловей в рощице… Вся природа замирает, лишь птаха от счастья щебечет… А ты, грешный человек, всё про корысть! Не о том думаешь, потому и жизнь не мила. Как, глядя на сей чудный мир, о Господе не думать?!
Буржуй лишь махнул рукой. Ночью он спал, утром – досадовал на то, что работа его магазина в последнее время не приносила хорошего барыша; день был полон забот о хлебе насущном, а к вечеру уже не было сил задуматься о жизни. Мысль о Боге изредка возникала в его мозгу, обычно – в Родительскую субботу и в дни поминовения родственников. Буржую, этому дремучему великану с огромными руками и бычьей шеей, было стыдно признаться в том, что животный, оглушительный страх смерти разъедал его нутро. Он привык жить, не задумываясь о последнем часе, но редкие помыслы о возмездии за сытую жизнь без веры вдруг начинали отравлять его сознание.
- Это хорошо, ей-богу хорошо! – обрадовался отец Иоанн, выслушав опасения Буржуя. – Твоя тоска страхом Божьим называется. Так Господь тебя призывает. Не противься сердцу, ходи в храм, и вера помаленьку придёт!
- Я тут давеча об апостолах размышлял, отче. И вот что надумал: дельно поучал их Христос, а они Его проповеди мало понимали, а потом и вовсе учителя предали. – Буржуй замолчал на мгновение и вдруг выпалил: – Но после воскресения Христова как их жизнь изменилась! В одну ночь! Чтобы маловер вдруг о страхе смерти забыл и до скончания жизни Отцу Небесному служил, Бог взаправду умереть и воскреснуть должен был! А значит, было чудо! И жизнь вечная – тоже правда! Так, отец Иоанн?
- Так, - кивнул батюшка. – Апостолы Господни и дома свои, и семьи, и богатство оставили, чтобы по миру Слово истины нести. Маловеры в одночасье святыми сделались, гонений и мучений не побоялись и жизни не пожалели, чтобы весть о Господе нашем по всему миру пошла. В этом-то и заключается главное доказательство бытия Божьего! Дрянной, жалкий человечишка в Духе Святом преображается и становится бессмертным чадом Божьим!
Буржуй довольно кивал. Видно было, что и он считал духовное возрождение человека главным доказательством существования высших сил.
- И я, грешный, не зря в глухомань забрался, коли простой русский мужик о Боге вспомнил, - усмехнулся отец Иоанн. - Не звони я тут в колокола, разве покаялся бы Романыч? А сколько пьянчужек после проповедей достойными мужами стали?! И ребятишки уже не сквернословят, но за родителей молятся. Так ли хорошо было, когда святая церковь в запустении стояла?
Буржуй оглянулся на церковь, на новенький сруб воскресной школы, на заботливо разбитые клумбы и скамейки под соснами.
- Спасибо тебе, отче! Хорошо у тебя гостевать!
- А ты никак домой собрался? А служба?
- В следующее воскресенье непременно зайду, а сегодня – не обессудь. День погожий, обещал жене на летней кухне крышу подлатать, а то завтра опять дожди обещали.
- Приходи. Исповедаешься как следует и святое причастие примешь!
Отец Иоанн скрепя сердце благословил нового прихожанина на работу в праздник и пошёл зажигать свечи перед иконой равноапостольного князя Владимира.