Было утро пасмурное. Солнца нет и в помине. Колкий ветер гонит, подкидывает палые листья.
Я поднялся рано, скоро оделся, слегка перекусил и вышел на просёлочную дорогу, ведущую в лес.
Лесную опушку окружал, обрамлял мелкий пожелтевший местами кустарник, рослые берёзы с густой позолотой в кудрях, кудрявые сосны, словно с бронзовой корой, шатровые ели, а рядом на краю просеки стройные, трепетные осины с багряными листьями.
На чёрном, торфяном зеркале лесного пруда утки без перерыва крякали, кричали, то расплывались широко, то собирались в кучки.
В тишине послышалось гортанное курлыканье журавлей в поднебесье. Журавли летели – клином, одна сторона которого была длиннее другого. И вдруг в сереющем небе тонко и пронзительно прокурлыкал одинокий журавль. Откуда? Почудилось? Отстал? А вскоре крик повторился и стоял в ушах. Мне послышалось, показалось в этом журавлином крике что – то очень близкое, знакомое с детства, совсем исчезнувшее из глубины памяти, давно забытое курлыканье.
Пронзительно и долго кричал журавль над Дункиным болотом. Поражённый, я был не в силах оторвать взгляд от одинокого журавля в поднебесье. Все мои невзгоды и прошлые, и теперешние, перестали существовать, улетучились разом.
- Лети! Лети журавль! Всё ещё обойдётся по – хорошему - только лети!
Дождь нежданно обрушился, полил, как из ведра. А порывистый ветер всё ещё крутил палые листья, гнул поблекшие пряди травы.
Лишь через час спустя небосвод стал светлеть, дождь ослабел, совсем затих.
Лесная тропинка сделала поворот, и уже стала видна прячущуюся в ивняках речушку Липенку. Таинственная гулкая тишина царствовала в лесу, даже птиц не было слышно.
Я пошёл прямиком к берегу речушки, по едва заметной лосиной тропе. Речушка Липенка тут прижималась к самому лесу.
Постовой объявил тревогу. Сорока громко застрекотала, подняла с лежки зайца, переполошила семейку рябчиков.
От золотой листвы берёз зарябило в глазах. Багрянцем пылают по берегам кусты тальника. Лёгкой желтинкой отливают листья береговых ивняков, берега, излука освещаются ивовым светом. Уже загорелась и вся – вся охвачена рыжим пламенем рослая бородавчатая берёза. Ни разу до этого я её не оделял своим вниманием, а сейчас гляжу и удивляюсь: как стройна, как легка, как опрятна. Мне хорошо видно, как листья берёз срываются, порхают, кувыркаются, садятся на воду речушки Липенки. Диво дивное: речушка несёт оранжевые, жёлтые, багряные и зелёные листья. А по дуге зеркального омута, бочага выстроились стройные рослые осины, и их не признать оранжевые и красные тона листьев, преобладают, просто зачаровывают.
Редина проступает в лесу, на земле сплошные цветные ковры листьев.
Погрустнели ольховники. А кусты стали фиолетовыми. И только рябины приметны. Горят, горят кострами по берегам речушки Липенки. Ветви щедро унизаны гроздьями алых ягод. Среди листьев яркие, огневые гроздья делают кусты рябиновые похожие на огромные костры.
Первые созревшие ягоды пробуют дрозды.
Какими – то шумными стаями носятся эти птицы, высматривая любимые ягоды.
Привлекают к себе эти кисло - сладкие ягоды и скворцов, и глухарей, и тетеревов, и рябчиков, клестов и других пернатых.
Мне было интересно наблюдать, как лакомится ягодами - щур, выглядел важным, неторопливым посетителем лесной столовой, к тому же распевающей весёлую песенку:»Влю –влю – влю», а то вдруг негромко начнёт вроде он своё имя произносить:»Щу – у – у – ур… щу – у – у –ур».
Суматошный писк дроздов слышится с разных сторон. Дрозды, заметив меня, снялись и перелетели в чащобу. Начисто рябину обклевали, ободрали.
А вот приятная неожиданность: - скворец с лоснящимся пером лакомится рябиной.
Величавой красавицей красуется рослая рябина на опушке. Пройти и не заметить рябиновый костёр её – просто невозможно. Плывущие гурьбой серые облака заглядываются на неё, а скворцы садятся на ветки, чтобы доверить ей главную тайну - когда в отлёт.