Я бы сразу узнал дом Ленца, даже если бы Вернер не показал нам его издали. Стёртые подошвами ступени изобличали дом врача, некогда пользующегося популярностью, но в последнее время репутация его явно пошатнулась: крыльцо покосилось, сами ступени покрылись грязью, да так основательно, что на ней в углах уже зазеленел мох, а точёные перила не только скривились, но и треснули в одном месте. Стёкла окон тоже выражали запустение, запылившись до матовости. Дверь, кажется, и вовсе не запиралась. Некогда белёные стены ветер и дождь покрыли кривыми бурыми потёками. У пустой коновязи в кормушке с остатками овса деловито рылась ворона.
- Что мы ему сейчас скажем? – спросил я, потому что, судя по решительному лицу Роны, перед ней такого вопроса не стояло.
- А посмотрим по обстановке, - сказала она и, не решаясь просто войти в незнакомый дом, предварительно всё же постучала костяшками пальцев в дверной косяк.
Ответа изнутри не донеслось.
Я помедлил ещё мгновение и толкнул дверь.
К моему удивлению, внутри всё было, если и не богато, то, по крайней мере, аккуратно и чисто. На письменном столе прямо посреди комнаты лежали бумаги, стоял чернильный прибор, а на стуле сидел с пером в руке виденный мной в церкви мальчишка. На вид ему можно было дать как десять, так и тридцать лет – мелкое старообразное личико и огромный горб, перекашивающий всё его тело. Он поднял на меня взгляд, полный совсем не детской равнодушной ненависти и спросил, что нам здесь нужно.
- Где твой отец? – спросила Рона из-за моего плеча. – Где доктор Оливер Ленц? Мы пришли поговорить с ним.
- Там, где и обычно – в алкогольном дурмане, - мальчишка говорил так, словно выплёвывал слова. – Вам, как дьяволопоклонникам, это должно быть отрадно.
Только теперь я увидел, что стол накрепко привинчен к полу, а на щиколотке мальчишки металлический брослет соединённый цепью с одной из его ножек. Боюсь, я немного растерялся, но Рона, которая, без сомнения, тоже заметила цепь – ничуть.
- Это почему вдруг «дьяволопоклонникам»? Ты нас знаешь? – спросила она. – Мы же здесь недавно.
- Вот он, - мальчик вытянул в мою сторону обличающий перст, - помешал обращению грешной души к свету, надругался над молитвенным обрядом, и дьявол вновь воссоединился со своей грешной оболочкой, а святого отца после того не нашли – вероятно, он мёртв.
- Это так тебе объяснил отец? – не выдержал я.
- Мой единственный отец – святой отец, а не пьяница, ненавидящий меня с рождения.
Я почувствовал интерес- в словах сына Ленца о своём отце вместо ожидаемой злобы звучала глубокая, удивительная для ребёнка, тоска, притом искренняя, выношенная в себе, тогда как о дьяволе и грехе он говорил, как по писанному, но писанному чужой рукой.
- От твоей речи за версту несёт ладаном, - насмешливо проговорила Рона. – Старый развратник Ози, похоже, хорошо промыл тебе мозги. Или ты притворяешься? Или ты просто глупый? Я не знаю, что именно вы делали с Магоном в церкви – мне об этом не сказали, щадя мои чувства, но не думаю, что ты считаешь, будто вы благочестиво молились о спасении его заблудшей души. Так что дьяволопоклонники тут не мы, и твой отец пьёт, в частности, от сознания того, что его сын, ради рождения которого его любимая женщина пожертвовала собой, урод не только с виду, но и внутри.
Мальчишку затрясло от злости, как бурильную машину – видел я такую как-то в Уэлсе. И так же, как от той машины, мне показалось, в нас вот-вот полетят ошмётки грязи и камни. Я не совсем понял, почему Рона взяла такой тон, зачем она провоцирует его, но вмешаться я не успел.
- Быстро прекрати кривляться и строить из себя святошу, - изменив тон с насмешливого на сердитый прикрикнула она. – Как тебя звать?
- Горбун, - сказал мальчик, прищурившись ехидно и злобно, но мне почему-то показалось, что адресована эта злоба уже не совсем нам.
- А по бумаге? Значишься же ты где-то в официальной бумаге, коль скоро сидишь тут и напоказ выходишь из себя? А может, и не напоказ? Но тогда ты тем более глуп.
- Карл Джосайя Ленц, - к моему удивлению, не стал отмалчиваться мальчик.
- Так где твой отец, Карл? В каком бы состоянии он ни был.
- Попробуйте в подвале посмотреть, - неохотно буркнул мальчишка.
- О, хорошая мысль! Чтобы мы спустились туда, а ты бы взял, да и закрыл крышку? Представляю себе, как ты зол на нас за то, что не можешь больше видеться с отцом Ози, не можешь принимать от него «святые дары». Уже подумал, не обменять ли нас, пойманных в подвал, на толику «благодати»? Только ничего у тебя не выйдет, Карл Джосайя – мы же вдвоём. Мы тебе претворить в жизнь твой хитрый план не позволим. А скажи по правде, уж не убил ли ты своего отца? Уверен в том,что нет?
Я снова потерял нить – Рона действовала резко, даже жестоко, а я не мог понять, чего она добивается и на какие эмоции хочет вывести мальчишку. Он то краснел, то бледнел, сжимая губы до желваков в углах рта, но мне было довольно расслышать в его голосе, когда он заговорил об отце, ту самую выпестованную тоску, чтобы понять: отца он любит, пусть даже не готов признаться в этом и, конечно, ничего плохого ему не сделал и сделать не мог.
- А ещё скажи, - не отставала Рона, - неужели тебе и впрямь нравится терять себя, находя только жалкие обрывки в чужих словах и не знать точно, что и как ты делал? Например, не убил ли ты и впрямь кого-нибудь, как оборотень, не помнящий, что творил в зверином облике? Нравится? Скажи, Карл, нравится?
Она давила на него и тоном, и взглядом, и только тут я вспомнил, как этот несчастный ребёнок, пусть даже он выглядел, как старичок, вёл себя в церкви: его смех, его запрокидывание головы и невнятные восклицания, его экстаз, сопоставил всё это с браслетом на ноге и цепью – и до меня, наконец, дошло.
- Господи! Рона, он же…
- Наркоман со стажем? – тут же подхватила Рона. – Да.
- Но как ты…?
- По зрачкам, по трясущимся рукам, по шмыгающему носу, - быстро перечислила Рона, загибая пальцы. – Пока мы разговариваем, его бросало то в жар, то в холод, почерк у него скачет, как лягушка… как добрый десяток лягушек. – поправилась она, - И труд, который он старательно переписывает, медицинский труд, и как раз об облегчении наркотической зависимости при помощи снадобий, некоторые из которых вполне легко приготовить кустарным способом. Ну, и плюс цепочка. На которую его, надо думать, отец посадил, чтобы не сбежал на поиски любимого зелья.
- Но откуда же ты…
- Знаю, как выглядит наркоман? – снова перебила меня на полуслове Рона. – Я навидалась их в Брокхилле. В закрытых пансионах, знаешь ли, не вся святоши. Честно говоря, легче отыскать иголку в стоге сена, чем святошу в Брокхилле.
- Господи… - пробормотал я, - сделать наркомана из ребёнка – это же безбожно.
- Да наш профессор, как я заметила, - зло проговорила Рона, - вообще атеист. Если не считает себя конкурентом.
- Ты думаешь, это…
- И думать нечего. – снова перебила она – я уже стал привыкать к этой манере угадывать незаконченные фразы, тем более, что и у Холмса такая была. Странно. Кстати, но ни в его, ни в её случае это не раздражала – может быть, потому, что угадывание получалось безошибочным.
- Всё же, где Ленц? – задумался я вслух, уже не рассчитывая на помощь его сына.
Но Рона ещё не всё сказала, что хотела. Она снова повернулась к мальчику, злобно посверкивающему на нас глазами.
- Ты же понимаешь, что тебя захватили в рабство этой дрянью, - резко проговорила она. – Понимаешь-понимаешь, ты совсем не глупец. И тебя это устраивает? Быть комнатной собачкой у сумасшедшего насильника за кусочек сахара? Лучше уж, как есть, цепным псом. Как-то достойнее.
- Но вот, что я тебе скажу, - вмешался я, потому что меня не оставляло ощущение, будто в глубине глаз этого странного мальчишки мелькает что-то совсем другое, совершенно отличное от того, чем он хотел бы поделиться. - Эта цепочка тебя не удержит, пока к ней на помощь не придёт твоя воля. Тебе, я знаю, плохо и больно. Ещё только пару месяцев назад я был таким. Как ты, безвольным наркоманом, не мыслящим себе ни дня без бутылки спиртного. Конечно, в сравнение не идёт, но кое-что сходно. Сейчас тебе, может быть, и трудно в это поверить, но ты задумаешься – и поймёшь, что это уже начало происходить с тобой. С каждым днём будет становиться легче. Легче и легче, и хорошо, что ты ещё не взрослый – ты сможешь перерасти это. Но уступишь себе один раз – и всё. Конец. Больше тебе уже никто не поможет. Перед тобой жизнь, а так – пара лет чередования прекрасных снов и жуткой боли, только сны будут становиться всё короче, а боль – всё длиннее, пока не станет непрерывной. И тогда ты умрёшь.
- Меня это устраивает, - зло сказал мальчик. – Чем такая жизнь.
Я укоризненно покачал головой:
- Ты просто не пробовал по-другому. Конечно, здесь жизнь и на жизнь не похожа, но в большом городе ты сможешь найти себя. Я вижу, ты умён, раз занимаешься таким вот делом, - я кивнул на его писанину. – Значит, найдёшь своё место под солнцем. Горб не помешает – я знаю одного очень высокопоставленного вельможу, у него горб больше твоего, но есть титул, герб, и его имя произносят почтительным шёпотом.
Я не успел договорить, как за моей спиной отчётливо щёлкнул взводимый курок, и негромкий, но веский голос велел:
- Девушка, не двигайтесь Мужчина, без резких движений медленно повернитесь и дайте вас рассмотреть. Держите руки на виду.
Я, вздрогнув, замер, а потом послушно повернулся. Возле двери, через которую мы вошли, с тяжёлым револьвером в руке стоял Ленц. Пьяным он не был. Был собранным и суровым, но, увидев моё лицо. Заметно расслабился, хотя оружия и не опустил:
- А-а, доктор Уотсон, гость Вернера… Что вам нужно здесь.
- А это даже хорошо, что вы так настроены, - помедлив, ответил я, кивнув на его револьвер – Значит, вы понимаете нависающую над вами опасность. А раз так, вам будет проще меня понять, а мне – с вами договориться. Мы здесь по поручению Вернера. Вернее, по поручению Вернера здесь его кузина, мисс Мак-Марель, а я лишь не хотел пускать её одну.
Рона сделала неуклюжий книксен, не отводя своих глаз от глаз Ленца, и взгляд её не был кротким и смиренным взглядом юной девы.
- Что же просил передать мне Вернер? – спросил Ленц. Голос у него был хриплый – что называется «пропитой», но я всё больше склонялся к мнению, что легенду о своём беспробудном пьянстве доктор Ленц старательно поддерживает вне зависимости от её правдивости.
- Он считает, - проговорила Рона, жестом попросив меня предоставить слово ей, - что оставаться здесь небезопасно, в первую очередь, для Карла. Судя по украшению у него на ноге, ваш сын более, чем уязвим. Если от него что-то потребуется егерям или их начальству, они получат это без труда. С одной стороны Вернера это не устраивает, с другой, он считает себя отчасти виновным в вашем настоящем положении и хотел бы взять на себя заботу о его смене на более выгодное.
- О смене на более выгодное? – переспросил Ленц. – Что именно он под этим понимает?
- Ваш отъезд. В Лондон, - Рона махнула рукой в сторону, где, по её мнению находился Лондон. – Там вы сможете быть в безопасности и подумать о своей карьере и учёбе для Карла.
- Серьёзно? – Ленц изобразил бровями недоверие. – Думаете, это реально? Лондон – огромная и зубастая тварь, провинциалов вроде нас он просто пережуёт, да и средств у меня не хватит даже на первое время.
- Боюсь, что у вас нет выбора, - вмешался я. – Карл присутствовал в церкви перед пожаром, а кому-то, думаю, очень хочется восстановить как можно более точную последовательность событий. О методах допроса, которыми этот «кто-то» воспользуется, я даже и говорить не хочу – Карл о них, уж, наверное, знает лучше меня.
По побледневшему лицу мальчишки я понял, что Карл «знает».
- Вас встретят и помогут обустроиться, - сказала Рона. – Вернер позаботился об этом. Но нужно поспешить, и вам придётся придерживаться заданного маршрута, чтобы не опередить известие о себе.
- С чего такая благотворительность? – не выдержал Карл. Отец быстро посмотрел на него и снова перевёл взгляд на нас, как бы поддерживая вопрос сына взглядом.
- Я же сказала, - терпеливо повторила Рона. – Вернер не хочет, чтобы Карл рассказал о том, что успел увидеть и услышать в церкви, егерям.
- Вы его прячете, - с огромной убеждённостью сказал мальчишка. – Я знаю, что вы его прячете, но будьте спокойны, до него доберутся.
Ленц снова быстро посмотрел на него, и я понял, что сын – основной аргумент за то, чтобы послушаться Вернера и отправиться в бега, куда глаза глядят, лишь бы вывести Карла из-под влияния людей, готовых беззастенчиво использовать его, как подопытного, а то и похуже.