Бывший дворник нашего жека Семен Иванович Кьеркегоров и его приятель Авдей Обойников решили освоить большинство современных, точнее, наисовременнейших гаджетов. Чтобы быть в ногу со временем. Сейчас без этого никуда, прокомментировал желание Семен Иванович и глотнул пивка из банки.
Начали с найденного у помойки мобильного телефона типа смартфон. С экстрасенсорным переключением. Остальные чудеса отложили на потом.
Херня какая-то, потыкав в кнопки, сказал малообразованный Авдей, не работает.
Взялся за гуж – не говори, что не муж, парировал ловкий Семен Иванович, дай-ка сюда.
Он тоже потыкал и вынес вердикт – батарейки сели, надо подзарядить.
Убрал телефон в карман.
Надо.
Так зарядим.
Вестимо.
А заряжалка где?
Кьеркегоров протяжно вздохнул, внимательно посмотрел на Авдея, и продолжил: вот я, например, всю жизнь из-за своей деликатности страдаю. Деликатности и стеснения. Как сейчас с тобой… Да… Помню, бабушку обидел. А может, не обидел, а только так мне тогда показалось. Приехал я на дежурство ночное в садовое товарищество «Праздник» и мимо нее прошел… Они с еще одной старушкой – тетей Зиной Барышниковой, на досках у забора сидели – дежурили… Я ее подменить приехал… Не умею я с людьми общаться по-человечески… Да… А когда в домик зашел – там никого, ну я и догадался, что это она там сидела. Бабушка… Вернулся, конечно… А стыд остался… Я, во-первых, не понял ничего в темноте, когда мимо шел, не разглядел. А во-вторых, постеснялся спросить, кто, что, зачем? Да…
А чья бабушка-то? Уточнил Авдей.
Какая?
Та.
А-а… моя.
Так ты ей позвони.
Не заряжен же.
Так ты со своего.
А-а…
Семен Иванович откладывает пиво, достает из кармана простой, так называемый, кнопочный телефон, и звонит бабушке. Потом убирает аппаратик и спрашивает у Авдея.
Ты что дурак?
Авдей отворачивается, заглядывает внутрь помойного бака и говорит, там матрас валяется. Новый. В полоску.
Доставай.
Где-то, скорее всего, в доме напротив, с утра долбит перфоратор.
Семен Иванович сидит в старом кресле, поставленном чуть за угол помоечного ограждения – каменной стенки. В нише между мусорным комплексом и крытой блатной наземной, уличной автостоянкой. Кресло красного цвета, старое-то оно старое, но в хорошем состоянии, такое не стыдно и дома поставить, чтобы читать книжки или смотреть сериалы про маньяков.
На Семене Ивановиче женская дубленка зеленоватого оттенка и белые резиновые сапоги. Он утверждает, что это любимое сочетание цветов архитектора Растрелли.
Авдей вытаскивает матрас. Кряхтит. Старается. Тот за что-то все время цепляется. То за картонные коробки, то за деревянные гнилые, с разбитыми стеклами, оконные рамы.
Аккуратнее, командует Семен Иванович.
Сам тогда тащи, парирует Авдей.
Ты – моложе.
На год?
Да хоть и на год.
Продолжает сидеть, а Авдей тащить.
Мимо, с мусорным пакетом в руке, проходит мадам Пояркова. На лице – отчаянно накрашенные губы. Она идет от подъезда соседнего четырехэтажного желтого, бывшего райкомовского дома. Это пожилая девушка в третьей стадии бальзаковского возраста, она некрасива и ее давно никто не любит.
Мадам Пояркова смотрит на друзей, щурится и с ненавистью произносит, еще не сдохли, сволочи?
Потом бросает пакет им под ноги.
Раздается непонятный, как будто чмокающий, звук.
Разворачивается и уходит.
Кьеркегоров вылезает из кресла, поднимает пакет, перехватывает поудобнее, осматривает его на предмет прорех, и относит в центральный бак с надписью «Смешанные отходы».
Что это было? Интересуется Авдей.
Крик о помощи.
Ты что дурак?
А ты как думал?
Помолчали.
Кьеркегоров наклонился и поднял банку с пивом. Хлебнул.
А это что? Удивился Авдей.
Что, «что»? Как сказал поэт – сам с собой, на троих.