Археология средневековой Руси наполнена удивительными артефактами, которые получили название – пряслицы. Они представляют из себя каменную или металлическую шайбу часто украшенную орнаментом, реже надписями.
Представление о том, что эти предметы как-то связаны с прядением ввёл в оборот открыватель Трои Генрих Шлиман. В 1874 и 1881 годах он издал два альбома своих находок, где подобные предметы без какой-либо подробной аргументации впервые были названы «пряслицами» («spinnwirtel», дословно «завихрение», «прядильщик»).
«Пряслица эти, глиняные, по размерам и пропорциям вполне могли быть настоящими элементами веретена, и установившиеся за ними названия "spinnwirtel" и "fusaioles" следует считать обоснованными. Их назначение, впрочем, в связи с разнообразными вырезанными на них рисунками, вызывало сомнение, в особенности наличие таких магических эмблем, как знаки солнца, фигура человека в молитвенной позе с поднятыми вверх руками и пр. Все остальные знаки оставались непонятными и самые предметы, встречавшиеся во время раскопок поселений с бронзой в сотнях экземпляров, в конце-концов оставались довольно загадочными», - писал об этих находках археолог Александр Александрович Миллер (1875 – 1935) в 30-е годы прошлого века.
Загадочность им придавало и то, что их находили в местах и пластах казалось бы, ни как не связанных не только с Русью, но с европейской культурой в целом. Так по сообщению Е.Б. Крутых в приханкайских памятниках Приморья (ок. 1500 г. до н.э.) в наборе керамических изделий появляются диски с отверстиями и без, изготовленные из черепков глиняной посуды.
Тоже мы наблюдаем на Рафайловском городище в Исетском районе Тюменской области на правом берегу р. Исети в 9 км к западу от с. Рафайлово в местечке Остров в пластах относящихся к 500 г. до н.э., т.е. спустя 1000 лет относительно находок в Приморье.
Те же артефакты во множестве мы видим и в черняховской культуре Южной Руси на рубеже 200 г. н.э.
Таким образом, так называемые «пряслицы» во множестве находят практически везде, где имеется хозяйственная деятельность человека как минимум с 1500 г. до н.э.
Для того, чтобы понять, почему шайбы с отверстием исчезли из употребления после 15 века, и веретёна с этого времени использовались без каких либо дополнительных устройств, а представляли собой единичную деталь изготовленную из дерева, без каких либо дополнительных устройств в виде утяжелителей, необходимо понять, что собственно в древней Руси называлось «пряслицей».
В словарях старославянского языка под «пряслицей» понимается веретено, то есть собственно деталь в виде штыря, на который наматывают шерстяную нить. Анализ конструкций веретён показывает, что они уже снабжены концевым утолщением и никакого дополнительного инструментария для использования не требуют. Это подтверждается как теми, кто ещё сохраняет традицию ручного изготовления пряжи, так и фотографиями и картинами предшествующих исторических периодов, которые указывают на то, что позднее 15 века шайбы с отверстиями во время прядения нитей уже не используют.
Анализ надписей на «пряслицах»-шайбах позволяет сделать вывод, что они в Средневековье назывались – «пряслень», причём нередко надписи указывали на множественное число этих «пряслен» относящихся к одному человеку. Так на одном из них из Минска было написано: «КЛАВДЕНИ ПРАСЛЕНЕ», что переводится как: «Клавдины пряслены». То есть можно предположить, что некая Клавдия владела несколькими «прясленями».
И здесь, мы снова обращаемся к словарям старославянского языка, где встречаем слово – «прясло» в значении градации – ступень, шаг, положение, степень, достоинство, т.е. «прясло» - это часть некоторого множества.
Поскольку шайба-утяжелитель могла изготавливаться только под конкретное веретено, и не могла быть частью некоторого множества, так как новое веретено изготовленное в ручную требовало новой шайбы, то эта деталь не могла получить название в значении градации, так как она всегда изготавливалась в единичном экземпляре, так же как и веретено. Таким образом, само аутентичное название указывает на то, что «пряслени» изготавливались не единично, а в некоем комплекте, при этом весь комплект как единый объект должен был принадлежать одному человеку, судя по имеющейся на артефакте надписи. При этом чаще подписывался каждый «пряслень» отдельно как единичный предмет владения.
И ещё, обращает на себя внимание то, что среди имён собственных прочитанных на «преслянях» не встречаются мужские имена. Это указывает на то, что основными потребителями «прясленей» являлись женщины.
Чтобы понять назначение «прясленей» необходимо обратить внимание на природные камни с естественными отверстиями, которые в простонародье принято называть «куриный бог».
В главе XV (Огонь) своего исследования «Поэтические воззрения славян на природу: Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов» А.Н. Афанасьев отмечает:
«В некоторых деревнях вешают в курниках круглые камни с небольшим отверстием внутри; такой камень, напоминающий громовый молот Тора, предохраняет птицу от болезней и называется куриным богом».
Вероятней всего, влияние христианства вытеснило использование оберега на скотный двор, так как в культовом плане он был заменён нательным крестом, поэтому с высокой степенью вероятности можно утверждать, что до принятия христианство камень с отверстием выполнял функцию нательного креста и его носили в качестве амулета на шейной подвеске.
Поскольку стоимость, привозных камней с морских побережий, где их в основном собирают не покрывало потребностей в таких камнях, то ещё в каменном веке их начали делать искусственно. При этом требование к снижению их стоимости привело, в конце концов, к их изготовлению из обломков глиняной посуды, что уже отмечается как минимум с середины 2-го тысячелетия до н.э.
Вера в особые свойства камней с отверстием происходит из веры вообще в особые свойства камней, свойственной уже первобытному человеку, и сохранившейся до наших дней.
Так в 1533 г. архиепископ Новгородский и Псковский Макарий (1482 – 1563) направил в Москву великому князю Василию Ивановичу послание, в котором сообщал, что вокруг городов Новгорода, Пскова, Ладоги, Копорья и Ивангорода сельские жители молятся камням и источникам, поклоняясь им как богу. Московский князь распорядился снести места отправления языческих ритуалов.
Этнограф и фольклорист Н.А. Янчук (1859 – 1921) отмечал, что еще в последних десятилетиях XIX в. на поклонение камню-следовику около Новогрудка собирались жители нескольких деревень. Они молились камню и целовали «след ноги» на нем, приносили дары камню - воск, лен и монеты. На Случщине к культовому камню с изображениями ступни и руки человека (поблизости от д. Мокраны-Куцавщины) в «Девятник» [1] окрестные жители ходили на моление целыми процессиями.
Культовым камням приносили различные дары-жертвы (шерсть, творог, масло, ягоды, овощи, цветы, полотенца, платки и др.). В ряде мест зафиксированы и жертвоприношения животных. Так в конце XIX века, на культовый камень около д. Пельси на побережье Псковского озера в обычные дни клалась черная или белая шерсть, а в праздничные дни - голова и ноги барана или овцы, зарезанных с ритуальными целями.
Вода, накапливающаяся в углублениях культовых камней, считалась местным населением святой и целебной. Так, вода с камня-следовика, находящегося у с. Велье на Псковщине, в XIX в. использовалась для лечения глаз, а водой с камня в д. Кулье на побережье Псковского озера пожилые женщины пытались лечить детей.
Целостную картину празднества около культового камня дает описание этнолога и филолога Г.Г. Трусмана (1856 – 1930) , относящееся к концу XIX века. Объектом ритуала был «Иван-камень», находящийся при ручье Мегуница в нескольких километрах от г. Печоры Псковской обл. На нем имелось два углубления в виде человеческих ступней в натуральную величину. Связанная с камнем легенда отражает уже христианское влияние - будто бы здесь некогда росло святое дерево, у которого однажды отдыхал Иоанн Креститель, который и оставил следы ног на камне. Ежегодно накануне Иванова дня к камню собиралось множество людей, причем не только из окрестных селений, но и из Пскова, Печор, а также приезжие из отдаленных местностей России. Старожилы объясняли, что собираться к поклонному камню людям велит религиозный долг. На противоположном берегу ручья в конце XIX в. была выстроена деревянная часовня, по словам священника Печорского монастыря, чтобы люди поклонялись не языческому камню, а иконам.
Люди, собравшиеся около культового камня, сообщает Г.Г. Трусман, в продолжение всей ночи веселились: плясали, кричали, пели песни, ходили стайками и прыгали, размахивая руками. На камне ставилась и зажигалась большая свеча, а вокруг в нескольких местах разжигались костры. Наутро подносили чан с творогом и маслом. Ложкой на камень бросали немного творогу, а его поверхность смазывали маслом. Затем чан ставили на камень и выполняли какие-то «клятвенные ритуалы», при этом некоторые из присутствующих целовали камень. После совершения ритуала содержимое чана и хлеб раздавали всем «молящимся». По завершении этого ритуала на камень клали лапти и старые одежды, которые должны были полежать некоторое время, а потом раздавались людям.
С этим камнем связывались еще лечебные функции. После описанных ритуалов отдельные участники их, чтобы вылечиться, прислонялись своим больным местом к камню. Если у кого-либо болели глаза, то он рукой трогал камень, а затем руки подносил к глазам. Воду, взятую из ручья, лили кружками на поверхности камня. Собранная с камня вода считалась святой и по поверию обладала лечебными свойствами.
Празднество у камня продолжалось до полудня. Расходясь, с ритуальными целями на камне оставляли куски или нити шерсти.
В 1935-1936 гг. эту местность посещал писатель Л.Ф. Зуров (1902 – 1971). Жители окрестных деревень продолжали собираться около культового камня (по словам священника, еще в начале XX в. около камня собиралось до 5000 человек), который к тому времени был поврежден помещиком из Нейгаузена. Л.Ф. Зуров наблюдал песни и пляски «веселых и раскованных молодых женщин» и по особому певших старых женщин, при этом они кричали и размахивали руками. Был исполнен и «медвежий танец», в котором женщины выстраивались по трое, спинами друг к другу. За этим последовал «танец быка-тура» - одна из женщин в процессе пляски, «подвернув подол белого кафтана, пошла на четвереньках, как бык, на других женщин, растопырив пальца как рога и иногда роя ими землю». Вокруг стояло много народа, люди притоптывали, размахивали руками и обнимали друг друга, предаваясь целиком древнему празднеству. Все эти сцены напомнили Л. Зурову наше языческое прошлое. Культовый камень уже не почитался, как прежде. Только отдельные пожилые люди омывались в ручье около камня и «шептали какие-то заклинания», другие подходили к камню с целью излечения. Утром на нем была зажжена свеча, но вскоре в часовне началась церковная служба, которая отвлекла людей от языческого объекта.
В этих описании обращает на себя внимание, во-первых, вера в целебные свойства культовых камней, а, во-вторых, активная роль женщин в культовых празднествах уходящих своими корнями в глубокую древность рождения славянского этноса. Поэтому не удивительно, что культовые и целебные свойства ритуальных камней были в древности перенесены на камни с отверстиями, которые использовали в качестве амулетов. Это подтверждается и археологическими находками. Часто так называемые «пряслица»-шайбы имели отверстие на по центру и с краю, а некоторые были и во все без отверстий. На культовое значение этих артефактов указывает также их орнамент, который указывает на их связь культом Солнца и Луны. Именно отверстие в центре символизирует их культовую бинарность: поклонение Солнцу (полный диаметр артефакта) и почитание Луны (внутреннее отверстие), поэтому такая форма «пряслений» более распространена чем другие, чисто солнечные или лунные амулеты, со смещенным отверстием или вовсе без него.
Устойчивость этого культа во времени и пространстве связана так же с тем, что форма камня с отверстием представляет собой культовую интерпретацию вагины, которая наполняет культ понятиями женского здоровья и плодовитости. Эта сторона культа камней с отверстиями, к настоящему времени выродилась в ритуальность обручальных колец, а её связь с плодородием прослеживается на размере амулетов-оберегов, напрямую связанных с их весом, что дало повод некоторым исследователям закрепить ошибочное представление о них, связав их вес со свойствами маховика. [2]
Не смотря на то, что количество находок «прясленей» за всё время археологической деятельности огромно, сведений о их весовых характеристиках крайне мало, и они носят очень приблизительный характер. Поэтому можно поблагодарить исследователей работавших на Рафайловском городище и составивших подробный отчёт о весовых характеристиках «прясленей». Так, по их данным, все находки можно разделить на несколько групп:
Группа 1: вес 8,5 – 10,5 г, ср. – 9,5 г, кол. – 13 шт.;
Группа 2: вес 12,5 – 14,5 г, ср. – 13,5 г, кол – 10 шт.;
Группа 3: вес 15,0 – 17,5 г, ср. – 16,3 г, кол. – 15 шт.;
Группа 4: вес 19,0 – 21,5 г, ср. – 20,3 г, кол. – 12 шт.;
Группа 5: вес 22,5 – 25,0 г, ср. – 23,8 г, кол – 13 шт.;
Группа 6: вес 26,0 – 30,0 г, ср. – 28,0 г, кол – 3 шт.;
Группа 7: вес 31,5 – 35,5 г, ср. – 33,5 г, кол – 5 шт.;
Группа 8: вес 37,0 – 43,5 г, ср. – 40,3 г, кол – 1 шт.;
Группа 9: вес 45,0 – 52,0 г, ср. – 48,5 г, кол – 1 шт.
Чтобы понять логику изменения веса в представленных группах следует обратиться к египетской системе мер весов.
В Древнем Египте использовалось две базовые единицы веса «кедет» = 200 зёрен = 9,1 г, и «ките» = 300 зёрен = 13,65 г. Причём эти две базовые единицы были связаны между собой соотношением 13,65 = (3/2)*9,1
Обе базовые единицы веса хорошо коррелируются с первой и второй группами «пряслен». Таким образом, можно предположить, что персональная группа «прясленей» начиналась с весов 9 и 13,5 г. Далее вес изменялся в геометрической прогрессии с множителем 6/5, тогда весь набор «прясленей» должен был иметь следующие веса:
1 «пряслень» - 9 г;
2 «пряслень» - 13,5 г;
3 «пряслень» - 16,2 г;
4 «пряслень» - 19,5 г;
5 «пряслень» - 23,3 г;
6 «пряслень» - 28,0 г;
7 «пряслень» - 33,6 г;
8 «пряслень» - 40,3 г;
9 «пряслень» - 48,4 г;
10 «пряслень» - 58,0 г;
11 «пряслень» - 69,6 г;
12 «пряслень» - 83,5 г.
Вероятно, весь набор ограничивался этим количеством «прясленей».
Назначение этого набора вероятней всего имело два основания: ритуальное и культово-утилитарное.
Ритуальное основание возможно связано с замужеством и деторождением. Первый «пряслень» дарился, очевидно, в день свадьбы как знак перехода от девственности к женщине. Второй - на рождение первенца. Третий и последующий на рождение следующих детей. Со смертью несовершенного ребёнка «пряслень» вероятно уничтожался, либо захоранивался вместе телом усопшего ребёнка. Женщина носила «пряслени», в количестве соответствующем её живым детям, до их совершеннолетия, после этого они не уничтожались, а хранились до смерти женщины и вполне возможно участвовали в обрядах её захоронения. Эта традиция объясняет большую потребность в этих культовых предметах и их оформлении.
Култьтово-утилитарное основание связано с использованием «пряснелей» в приготовлении целебных снадобий, в которых женщина нуждалась во время воспитания детей и поддержания в соответствующем состоянии своего здоровья. В этом случае набор «пряснелей» служил аналогом аптекарских гирек, которые использовались в хозяйственном обороте. При чём, можно предположить, что эти наборы принадлежали ведуньям и были соответствующим образом ритуально подготовленными, то есть перед использованием проходили обряд магических манипуляций для очищения их от скверны и привлечении в помощь добрых потусторонних сил. Вероятно именно «пряслене» из этих наборов подписывались, так как, во-первых, это указывало на весовой стандарт, которым пользовалась та или иная знахарка, а, во-вторых, её «пряслене» имели только ей присущую магическую силу, за которую она несла общественную ответственность.
Таким, образом, подводя итог проведённому исследованию можно констатировать, что «пряслени» имели ритуально-культовую функцию в виде оберега женского здоровья и плодовитости. «Пряслене» имели применение практически на протяжении всей жизни женщины и исчерпывали своё назначение вместе с её смертью. Подавляющее большинство «прясленей» связано с ритуалом свадьбы, на которой женщина получала в подарок от мужа свой первый «пряслень» и деторождением, каждое рождение сопровождалось соответствующим «прясленем», вероятно каждому такому «прясленю» соответствовал определённый вес, по которому можно было узнать, сколько у женщины было родов.
Так по весовому анализу «прясленей» из Рафайловского городища можно заключить, что в большинстве случаев было не более 4 родов, и максимальное количество не превышало 9 родов. Но эти данные приблизительны, так как даже на Рафайловском городище весовую оценку прошло только половина найденных «прясленей», по остальным раскопам нет даже таких данных. Поскольку найденные на настоящее время «прястлене» находятся в музейных запасниках, будущим археологам есть чем заняться, и определить по весовому анализу, сколько родов было у женщин в зависимости от места и возраста находок.
[1] Народное название праздника в четверг на девятой неделе по Пасхе. В этот день не работали в поле, опасаясь грома. Праздник возник в конце XІX века в связи с переходом белорусских униатов под лоно православной церкви. Белорусские католики и униаты продолжали его отмечать как праздник Божьего Тела. Обязательно было водосвятие и литургия с крестным ходом в этот день, как бывают и ныне. Накануне или ранним утром праздничного четверга собирались травы и цветы для плетения небольших веночков, букетов, гирлянд, рубили ветки берёз, клёнов, лип, акации, рубили деревья, заготавливали длинные стволы. Обычно плели непарное количество венков - 5, 7, 9. В некоторых местах венки плели из строго определённого вида растений или из непарного количества растений. Для украшения дворов и улиц, а также для устройства зелёных алтарей под открытым небом готовили травы и ветки срубленных деревьев. Словенцы и хорваты использовали высокие (до 30 м и выше) шесты и деревья, которые устанавливали вдоль дороги по пути движения процессии. На Петриковщине (Гомельская обл., Белоруссия) традиционно этот праздник отмечается в настоящее время на самой высокой точке - горе Колпак, которая расположена недалеко от Челющевич.
[2] Некоторые исследователи связали массу «пряслиц»-шайб с толщиной изготавливаемых нитей. Исследования показали, что чем они легче, тем более тонкую нить с их помощью можно связать. Не исключая такой связи, следует отметить, что использование «пряслень» в этих целях было скорее исключением, чем обычной практикой, так как использование культовых предметов не по назначению было табуировано общественным сознанием.