-Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий! Помилуй мя грешную! - речитатив вторгается с неумолимой силой в спящее сознание маленькой худенькой девчонки, и она словно защищаясь инстинктивно подтягивает к груди коленки, а темно-русой головкой пытается вклиниться в пространство между заношенной подушкой, уже пошедшей внутри комками и клочками и настенным ковриком, изрядно поеденным молью…
- Помилуй мя грешную! Помилуй мя грешную! Помилуй мя грешную! - в голосе появляются слёзы, мать сморкается…
Маленькой девочке хочется заткнуть ушки, накрыть голову подушкой, чтобы не слышать, но она этого не делает, потому что знает, что будет хуже… В памяти возникнет звон от оплеухи и боль в ушах, которой отдается сердитый материнский шепот. Ребенок попытался усилием воли переключиться на сон, замереть, посильнее зажмурить глаза и… У девочки своя молитва: "О, Господи, поспать бы! Ну хоть немножечко… Ну хоть ещё чуть-чуть…" И кажется Господь слышит вопль душевный и одну -единственную слезинку ребёнка зрит - в какое-то следующее мгновение ей всё-таки удаётся провалиться в тёмную пропасть и впасть в подобие какого-то смутного забытья… Но ненадолго.
- О Пресвятая Госпоже Владычице Богородице!Воздвигни мя, рабу Божию Лизавету из глубины греховныя и избави мя от смерти внезапныя, кончины мучительныя
и спаси от всякого зла и скверны всяческой.
"Слава Богу! - проносится в голове у сонной девчонки. - ещё только богордичное, значит можно ещё не вставать…" Девочка уже знает, что ещё минут пять -десять мать будет читать псалмы… и с блаженной улыбкой снова погружается в полусонное забытьё. В комнате предрассветный полумрак, на улице тоже ещё горят фонари, где-то издали доносится гудок тепловоза и стук колёс проходящего мимо железнодорожного состава…
- Подаждь, Пресвятая Госпоже, Владычице Богородице, мир и покой душе моей, телу моему – здравие и просвети мне ум и очи сердечныя отверзь, еже ко спасению, и сподоби меня, грешную рабу Божию Лизавету Царствия Сына Твоего, Христа Бога нашего: яко держава Его благословенна со безначальным его Отцем и Пресвятым и Преблагим и животворящим Его Духом Святым и ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Девочка то ли спит, то ли не спит, какие-то фигуры как в калейдоскопе мелькают перед ней… Пока костлявая матушкина рука, схватив за плечо, не вытащит дочку из-под одеяла на холод. Та сжимается и начинает мелко дрожать, словно замерзший щенок.
- У-у-у… Дрыхнешь как удав! Бесовское отродье… Помолилась бы! Лба не перекрестишь… И зачем только на свет появилась —грех мой тяжкий! Спаси и сохрани, Царица Небесная!
- Господи, помилуй! Оспод… - шепчет, кряхтит и крестится та.
Не выпив даже чаю, мать и дочка выходят из своей комнаты. В сонной тишине замок щелкает, как выстрел. Мать и дочь бесшумно выскальзывают из коммунальной квартиры. На улице царят белесые предрассветные сумерки. Девочка задирает голову вверх и смотрит, как неторопливый зимний восход плавит высокое морозное небо. Сначала золотятся легкие перламутровые облачка у темно-голубой кромки горизонта, потом она наливается червленой трещиной. Трещина становится все шире, разрумянивая уже половину неба... Зрелище удивительно красивое, но путь до часовенки не близок и времени нет совершенно. Замершая в восхищении дочка едва не падает, когда мать дергает ее за руку: «Живей, чего рот разинула!»
Х* Х* Х*
Ева была страшно красива. Настолько красива, что красота эта казалась колдовской. Какой-то, казалось, сверхъестественной силой веяло от ее лица с точеными чертами, глубоких глаз с густыми ресницами, становившиеся то голубыми, то серыми, а то и вовсе синими, фарфоровой белизны кожи и густых темных волос.
Прихожане любили Еву любуясь этаким совершенством. Но сама девочка, сколько себя помнила, была свято уверена в том, что она не такая, как все, короче говоря — урод. Эту уверенность породила в ней мать-истеричная, истово верующая, одинокая женщина с надломленной психикой фанатички.
Ева не получала от нее ни ласки, ни тепла, несмотря на то, что из сил выбивалась, чтобы мама ее полюбила. Однако та мало обращала внимания на ребенка, существуя в своем религиозном мире, полном ангелов и бесов, молитвенных песнопений и паломничеств по отдаленным монастырям, и лишь изредка, в моменты просветлений про нее вспоминала. Обута, одета, накормлена- и ладно.
Из-за того, что любой разговор фанатичка сводила к необходимости становления на путь истинный, соседи по коммуналке предпочитали не знаться с «Бедной Лизой», как метко окрестила ее соседка справа — тётя Люба. Однако, собираясь по вечерам на просторной коммунальной кухне, женщины частенько судачили именно он ней -то ли ее «неотмирность» не давала им покоя, то ли досужее любопытство, а может и вовсе мелочное желание казаться самим себе нормальными людьми на фоне не совсем, по их мнению, психически здорового человека...
Кто знает?..
Но маленькая Ева, частенько игравшая в коридоре коммунальной квартиры, слышала их ехидное «шу-шу-шу», и оно ее очень обижало. Несмотря на отношение матери, девочка ее очень любила.
-...да я же вам говорю, испарился перед самым Евкиным рождением! Лиза тогда и поехала с катушек в свою веру православную. Не вынесла, значит, такого, - авторитетно вещал тетин Любин голос.
-А куда испарился-то?
-А шут его знает... Командирован он сюда был из столицы. Инженер какой-то. Наверняка женатик, поматросил и бросил, а она -то, дуреха, и поверила. Вон, теперь, доверие ее по коридору носится.
- Жалко дите, я еще удивляюсь, как мать ее кормить не забывает... – сочувственно вздыхал кто-то, и от этого елейного сожаления у Евы наворачивались злые слезы.
- Вот и я говорю, девочку жаль. Хорошо еще, что органы опеки не заинтересовались... – вторила тетя Люба, - А то бы могли...
- Ну, она же работает, да и крыша над головой. Не пьяница, так почему бы они заинтересовались?- недоумевали ей в ответ.
- Да какая же это работа? Так, смех... Уборщицей в банке, сами подумайте, много ли получает.
«Врете- врете-врете!!!», - хотелось крикнуть девочке и затопать ногами, но топай -не топай, а частенько им и правда приходилось туго, особенно, когда Ева пошла в школу, и у матери возникла необходимость покупать одежду и учебники.
Х* Х* Х*
СССР полным ходом шел через перестройку и гласность, когда портниха Лиза влюбилась со всем несусветным порывом первой страсти, усиленной шизоидной маниакальностью, в командированного из столицы инженера. Она поверила ласковым и нежным словам красивого брюнета средних лет с такой обаятельной улыбкой и такого щедрого на комплименты, что глядя на него она забывала обо всем. А тот не уставал петь дифирамбы ее заурядной внешности и так охотно расточал телячьи нежности, что, казалось, нет для него женщины желаннее, чем простушка Лиза Адамова. Ей было невдомек, что через подобные объятия с поцелуями уже прошла не одна провинциальная дурочка. Однако все хорошее когда-нибудь заканчивается, и милый Яша объявил однажды своей беременной подруге, что должен возвращаться в столицу. Лиза принялась плакать, а он бережно обнял и стал утешать. Говорил, что обязательно позовет к себе, вот только ему там нужно все подготовить к ее переезду... Оставил свой московский адрес, а сам уехал, и... Пропал. Но девушка продолжала верить и ждать, насмерть перессорившись с родителями, твердившими ей, что она дура. Она съехала от них в коммуналку, рассудив, что все равно отсюда скоро уедет.
Не утерпев, Лиза рванулась в Москву прямо перед родами, нашла адрес, оставленный любимым, с замирающим сердцем позвонила в квартиру, чтобы услышать о серьёзной болезни или даже смерти ее ненаглядного — иной причины его пропажи она не брала в расчёт: столько клятв о любви до гроба было дано! И вот неожиданно, как оно и бывает в нашей трагикомичной жизни, оказалась подведённой к роковой черте.
Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щелку кто-то выглянул. Окинув презрительным взглядом будущую мамашу, и решив, что он не представляет опасности, хозяин распахнул дверь, оказавшись женщиной.
- Ой! Здрасте. А Яша… Яша Смирнов… - залепетала Лиза, - Яшенька мой здесь живёт…
- Первый раз слышу! - сказала ей дебелая матрона, потомственная секретарша в секретном почтовом ящике.
- Яша Смирнов, Он здесь живёт... – продолжала настаивать та, вынув из кармана заветный листок с адресом, - Вот... Квартира 128, дом 13, Большой Коммунистический Тупик — твердила простушка. - Что с ним? - и затаила дыхание в трагическом предчувствии, что придётся идти на кладбище — на могилу любимого.
Да, милостивые сударыни, как говорили древние – momento mori!
- Здесь таких отродясь не бывало и не живало никогда…
- Да как же так-то?! Вот же... Он мне все сам написал. Зачем Вы мне врете?! Он -секретный инженер, приезжал к нам в Энск...
- Ты чего из себя дурочку строишь? - Или ты тут вынюхиваешь что-то? Какой секретный инженер? Какое ещё оборонное задание в Энске? Давай, вали, а то я сейчас позвоню куда надо!
В адресном бюро ей пошли навстречу и бесплатно выдали для начала порядка сто имён, отчеств, фамилий с адресами по всей Москве… Ищи — не хочу! Сказали, что её ещё столько же напечатают, если она в прилагаемом списке искомого брюнета не найдёт. Москва оказалась удивительно щедрой на такую фамилию, потому что смирные — они опора любой власти: хоть белой, хоть красной, хоть оранжевой… Впрочем, Ивановых ещё больше!
Бедная Лиза ночевала на вокзалах, сбивалась с ног в поисках любимого, и с отчаянием осознавала, что все ее нехитрые сбережения тают, как снег в марте. Может быть сгинула бы сама в своих несуразных поисках, если бы не попалась ей богомольная старушка.
В самом деле, а кому бедная и обесчещенная девушка нужна в Москве? Да к тому же еще и в эпоху перемен. Когда жизнь целой страны поворачивается лицом к свободе и демократии, то мало кому интересны радости и печали ближнего.
Богомольная женщина, однако, как бы оправдывая нашу выстраданную народную мудрость: "Для добрых людей Божий Свет не без добрых людей", пригласила к себе в квартиру, напоила, накормила, а самое главное — отмыла от наслоившейся за две недели скитаний грязи - и привела в церковь на Шереметьевской улице…
Находившейся на пороге самого решительного шага — самоубийства — девушке объяснили, что, во-первых, грех это не просто тяжкий, но вообще — страшнее этого греха нет на земле, а, во-вторых, Господь непременно воздаст сторицей обманщику, которого разыскивать совершенно ненужно… А ей — страдалице безвинной — за её мучения уже забронировано посмертно счастье — жизнь райская на том свете….
- Что мне делать?
- Молись!..
Бедная Лиза вернулась в свой Энск, осененная светом православной веры… Через день, после возвращения родила дочь, что восприняла как знамение. Первым делом крестилась сама, крестила дочку под именем Евы 27 августа, после чего прошла процесс воцерквления, найдя в религии и облегчение и смысл своей жизни…
В школе Еве понравилось больше, чем в церкви. Живая и любопытная девочка очень быстро нашла общий язык и с первой учительницей, и с одноклассниками.
Хотя по первости многие приходили и глазели на неё как на диковинку из первого «Г» класса, потому что голубые глаза были у многих, но таких густых кос и изумительно белой атласной кожи не было ни у кого. Девочке было очень неприятно. Она чувствовала себя словно обезьянка в зоопарке или кукла на витрине, когда замечала, что кучка шушукающихся детишек наблюдает за ней издали.
Впрочем, это длилось недолго. Девочка тянулась к одноклассникам, изголодавшись по общению, а те –к ней. У Евы тут же появилось много друзей, и она стала заводилой. Более того, уже начиная с пятого класса все мальчики её класса мечтали сидеть с ней за одной партой. Правда она их потуг понравиться на свой счет не относила, только посмеивалась над незадачливыми поклонниками. Хотя, теперь нет -нет, да замечала, что девчонки ее ревнуют.
Шли годы, Ева все хорошела, но мать, косясь на нее, все чаще шипела: «Страшна, как смертный грех!». Смертный грех, по ее мнению, был особенно страшен копной темно-каштановых волос, большими синими глазами и стройной фигурой.
Между тем девочка теперь всё чаще и чаще ловила на себе «странные» взгляды не только парней, но и взрослых дяденек, однако не придавала им значения, искренне считая, что мама права и такая заметная внешность — это и есть явный признак генетического уродства. И привлекать к себе такое внимание со стороны противоположного пола — это её крест тяжкий, который генетика предопределила нести до конца дней своих.
Так доучилась до девятого класса, окончив его «на отлично», и была вынуждена уйти в колледж, так как рассчитывать на что-то большее не позволяло безденежье.
Ева легко поступила на технолога швейного производства, исполняя давнюю детскую мечту -научиться шить красивую одежду и больше никогда не носить то старье, что приходилось надевать... В их группе были только девушки, и она очень быстро сошлась с двумя из них: рыжей смешливой пышкой Надей и рассудительной чернявой тихоней Соней, и теперь они проводили все время вместе: на парах, в общежитии(Ева съехала от матери в общежитие, и сделала это не без удовольствия) и даже на подработке в закусочной на заправке... Впервые, наверное, за всю свою недолгую жизнь она чувствовала себя абсолютно счастливой.
Но все когда-то заканчивается, так и ее счастливая безмятежность, изредка нарушаемая встречами с матерью, через четыре года завершилась: колледж был окончен с красным дипломом и пришла пора думать, что делать дальше. Подруги, не такие прилежные в учебе, все же надеялись поступить в институт, а Ева, трезво рассчитав силы, поняла, что еще несколько лет совмещения работы и экзаменов пока не потянет ни морально, ни физически.
«Ну ничего», -утешала себя, - «Были бы деньги, а отучиться всегда успею». Рассудив таким образом, стала усиленно искать вакансии. Подруги только вздыхали: жалко было расставаться, но Ева посмеивалась: «Все равно не потеряемся!». На самом деле — потерялись.
Однако время поджимало, и нужно было уже скоро освобождать комнату в общежитии, а ей так и не подворачивалось ничего достойного. Идти официанткой или уборщицей после колледжа не хотелось, а места, связанного с полученной специальностью, в ближайшем будущем не предвиделось.
Однако дело спас случай: однажды вечером (за неделю до выпускного) девчонки прогуливались по центру города. Уже почти стемнело, в душном воздухе одуряюще -сладко пахло цветущей липой, и в свете уличных фонарей толклись мотыльки.
Соня, заприметив невдалеке тележку с мороженым, отошла, пообещав подругам по эскимо, а Надя с Евой уселись ждать ее на ближайшей скамейке. Они смотрели на проходящих мимо людей и молчали. Каждая думала о своем, но среди планов, надежд и тревог нет-нет, да мелькала грустная мысль, что по-старому уже никогда не будет. И хотя впереди ждала большая и удивительная жизнь, но до жжения в глазах было жаль именно этого безмятежного времени, уходившего вслед за летними сумерками.
-О чем грустите, красавицы? – рядом с их скамейкой стоял бойкий парнишка со стопкой рекламных листовок в руках.
- Мы-ы?! Грустим? С чего ты взял? Мы просто мечтаем! – живо подхватила в тон Надя и улыбнулась, - А что нельзя?- кокетливо стрельнула глазами в его сторону и хихикнула. Подруга только поморщилась.
- Ну так мечты сбываются!- не растерялся тот, - Особенно, если очень захотеть, - бросил он осторожный серьёзный взгляд на Еву. Однако та не обратила никакого внимания. – А становятся реальностью в новом магазине женской одежды «Ле Люкс»...– хитро подмигнув, он протянул две листовки.
- Ого-го, я –то думала, ты познакомиться хочешь, а ты нам рекламу втюхать решил,
- состроила нарочито обиженную гримаску Надька.
-А одно другому не мешает! Меня Стас зовут, а вас, феи? – снова глянул на ее спутницу, но та, даже заметив взгляд, никак не отреагировала.
- Я-Надежда, а это — Ева, - сделала в сторону подруги страшные глаза та. «Смотри, мол, и не теряйся...»
- Очень приятно, жалко, что я не Адам, - блеснул белыми зубами тот.—Вы случайно не в техникуме...
- Нет! Не в техникуме! Я, пожалуй, пойду, посмотрю, где там Соня затерялась, - Ева была готова сбежать куда угодно, лишь бы отделаться от назойливого внимания нового «знакомого» и подружкиных осуждающих взглядов. Еще не хватало, чтобы ее насильно с кем-то знакомили! Она встала и, не оглядываясь, пошла в сторону достопамятной тележки с мороженым.
Соня как раз расплатилась и направлялась к подругам.
- Опа! Я смотрю, кому-то не терпится поесть эскимо? – рассмеялась она.
- Ну, можно и так сказать... Но там Надя уже с парнем познакомилась, так что...
- Ну ни на минуту без пригляда вас нельзя оставить, одна норовит сбежать, другая -роман закрутить, - шутливо заворчала подруга, - А что это у тебя? – кивнула на рекламный буклет.
- Магазин одежды открывается... Так, где моё мороженое? – поспешила переменить разговор Ева.
- На, страдалица... Постой, покажи-ка мне рекламу, - озабоченно нахмурилась Соня, выхватывая глянцевую бумажку у нее из рук.
- Чего это ты так заинтересовалась?
-А кто хотел не пыльной работы по специальности, а?
-В смысле? – опешила Ева.
-В смысле открывается элитный магазин одежды. Устроишься туда продавцом, будешь богатым теткам костюмы подбирать по фигуре, крой советовать... Не совсем то, чего ты хотела, но лучшее, что можно было бы подыскать. По крайней мере, на первое время.
- Да ты что, Сонька? Там персонал, наверняка уже набран и выдрессирован, не чета нам, вчерашним разгильдяйкам...
- Ага, в из Милана выписали, из магазина "Версаче"... Дурная, это просто Энск! Никто здесь не станет сильно придираться к продавцам. Мордаха смышленая, красивая и ладно...
- Но...
- Никаких «но»! Завтра же идем туда, - глаза Сони вдохновенно загорелись, и Ева вздохнула. Уж если подруга решила причинить ком-то добро, то лучше ее даже не отговаривать от этой затеи -проще уже по факту объяснить, что ничего бы все равно не получилось.
- Где там наша Надежда? Пока она там личную жизнь устраивает, ее мороженое растает.
Надежда ожидаемо нашлась там, где ее и оставили, да не одна, а в компании нового знакомого, и, казалось, даже не заметила отсутствия подруг.
-О, да там мы теперь кажется лишние,- хитро улыбнулась Соня. – Пойдем потихоньку, они догонят...
Но она ошиблась. Надя пришла в общежитие только под утро с таким довольно -загадочным видом, что заспанная Ева не удержалась от "подкола":
-А я смотрю, кто-то времени даром не теряет...
- Да ну тебя, - беззлобно проворчала подруга, - Мы просто гуляли по городу, и ничего такого...
- Так уж и ничего?
- Ну поцеловались на прощание, но это не считается, - вспыхнула та… - А ты что подумала?
http://proza.ru/2020/09/23/562 - продолжение
_________________