Александр Голубов
Письмо датировано 05.03.2016
На регистрации произошёл любопытный случай, оказавший некоторое влияние на мою судьбу в дальнейшем, на который я поначалу не обратил внимания. Чиновник задавал обычные бюрократические вопросы, как вдруг спросил о моей религии. Я сказал, что я неверующий, но он, видать, не понял, говорил он по-русски плохо. Спрашивает меня опять: -Ортодокс?... Я говорю: -Нет. Католик?... -Нет. Протестант?... -Нет. Баптист?... -Нет... Тут я вспомнил, что у меня в молодости отец, вроде бы, был баптистом и сказал ему об этом. На этом вопросы о религии прекратились. Я написал заявление с просьбой о предоставлении убежища и процедура закончилась. И только потом, едва ли не через месяц, уже в другом лагере в Циндорфе под Нюрнбергом, когда нам выдали какие-то аусвайсы, я заметил в верхнем правом углу букву Е. Стал спрашивать у собратьев, что она означает. Сказали - религию. То есть, меня записали таки баптистом-евангелистом. Я возмутился, хотел было идти в офис, объясняться, но потом подумал, какая разница, всё это временно всё равно и махнул рукой...
В этом лагере ждать приходилось обычно не менее месяца, прежде чем человека определяли на постоянное место жительства до получения статуса беженца или отказа в нём. Тут тоже недоразумение сыграло свою роль в моём случае. По прибытии в лагерь нам вручили "бегунки", с которыми мы должны были посетить различные учреждения в нём и получить штампы о прохождении их. В основном, это оказались разведывательные службы Великобритании, Франции и США. В первых двух, кажется, не задали ни одного вопроса, не помню, а просто поставили штамп. Но в американской службе человек спросил меня об образовании и месте работы. Я назвал свой институт. Он затруднился с переводом и я ему перевёл название своего института на английский: Scientific Research Institute of Bases and Underground Structures. Это то, что я сделал заранее, перевёл название своего института на английский, потому что знал, что мне это понадобится. Он записал это в свой талмуд и поставил мне штамп. Но на другой день вечером, когда я вернулся в лагерь после прогулки, ребята мне сказали, что тут приходил офицер из разведки, ходил по палаткам и разыскивал меня, просил, чтобы я зашёл к нему завтра утром. Что я и сделал. Офицер сразу взял быка за рога, по-американски: -Вы не хотели бы поехать в Мюнхен в наше вышестоящее учреждение недели на две? Там вас спросят больше о вашей работе, будут платить вам по 50 марок в день...
Я быстро смекнул, что никаких секретов я не знаю и даже при желании не смогу им помочь, но почему бы не поехать. Ждать ещё долго, а лагерь уже опостылел. А тут подворачивается бесплатная поездка в Мюнхен, куда я мечтал попасть. Ибо там находится Радио Свобода, а в ней работает двоюродный брат жены, еврей конечно, который уехал из Киева ещё в семидесятые годы и я надеялся увидеться с ним; может, он мне сможет как-нибудь помочь...
Не подавая никакого вида, я согласился. Офицер дал мне сразу двадцать марок и послал в буфет, подождать, пока он сделает мне билет на поезд. Не успел я выпить и пары бутылок пива, как прибегает за мной офицер и говорит, что тут, как раз их машина идёт в Мюнхен и они могли бы меня доставить прямо куда надо. Я сходил в лагерь, забрал свои вещи и мы махнули в Мюнхен на новеньком Опеле по германскому автобану. Никогда я не ездил так быстро! На этом автобане нет ограничения скорости, а минимальная должна быть не менее 120 км в час. Мы выжимали 200-220!
Как я смекнул потом, их смутило словечко Bases в названии института, в котором я работал, так буквально я перевёл Основания. Ибо, в английском языке оно в первую очередь имеет значение военной базы. Ну, и Underground Structures (Подземные Сооружения) тоже звучит внушительно и смутно, при желании можно вообразить что угодно. Вот, они и переполошились... :-)
Поселили меня в ведомственной гостинице, в которой и кормили. Сказали, что скоро, через пару дней, вызовут, работать будут со мной пару раз в неделю, остальное время я свободен. Мне только этого и надо было. Я нашёл Радио Свободы, узнал номер телефона Фиштейна, позвонил ему и договорился о встрече. Он пригласил меня к себе домой не то в тот же день вечером, не то на следующий. Я рассказал ему о судьбе своего старшего брата, который отсидел в мордовских лагерях 10 лет от звонка до звонка по знаменитой 58-й статье, а в начале перестройки погиб весьма загадочной смертью. Он обещал меня свести кое с кем на Радио Свобода, что и сделал впоследствии...
Ну, а в разведке при первом моём вызове на "работу" меня принимали, кажется, три человека, один из которых был молодой парень, квартерон, то есть, с примесью негритянской крови, который ещё только практиковался в своей работе, как потом выяснилось. Конечно, ничего они от меня не добились. Я сам не подозревал, что я так мало знаю о своём институте, в котором проработал 12 лет! Даже все лаборатории перечислить не смог, а уж какая чем занимается и двух слов связать не мог, к своему вящему стыду! Фамилию директора института я им назвал правильно, но много ли с этого толку. Бывал в командировках на Севере, там-то и там-то, показал на карте. Ну и что с того! В армии не служил, секретов никаких не знаю. Пытался, правда, рассказать им, что слышал, что в Союзе разрабатывается супер-компьютер, который будет прослушивать все телефонные разговоры, но интереса у них это не вызвало...
Короче, на следующий раз меня принимал один только практикант, для практики в русском языке. Которого в первую очередь интересовали матерные ругательства. Я научил его некоторым, от которых он пришёл в полный восторг! И, в свою очередь, попросил его помочь мне попасть в Штаты. На следующий "рабочий день" он принёс с собой анкету, которую тут же при мне и заполнил на машинке, спрашивая меня и дал мне подписать её. Куда он её дел потом и что с ней стало, я не знал и забыл о ней вплоть до того дня через год с лишним, когда вдруг нежданно-негаданно получил вызов на интервью в американское посольство во Франкфурте-на-Майне. Парень оказался обязательным и позаботился обо мне, спасибо ему!
Больше меня, кажется, не вызывали, а подержали ещё недели две для приличия, надо думать, и отправили обратно в Циндорф. "Заработал" я там около 600 Марок, гуляя по Мюнхену и обделывая свои дела! Да ещё выдали 600 марок на приобретение зимней одежды, за которые надо было отчитаться, предоставив чеки за покупки...
Был в каком-то Толстовском фонде, где дорабатывали свой век какие-то старушки благородных кровей из старой эмиграции, надо думать. Но они ничем помочь не могли. На Радио Свобода меня попросили изложить историю с братом в письменном виде так, чтобы они её смогли подредактировать и отослать в редакцию газеты "Русская Мысль" в Париже к Съезду Политзаключённых, который должен был состояться вскоре. Я написал, принёс, после прочтения мужик, имени которого уже не помню, только и сказал: -Да, писать вы умеете!...
Позже он прислал мне номер газеты, в которой моё письмо было опубликовано, практически, без изменений с предисловием Натальи Горбаневской, редактора. Этот номер газеты с моим письмом пригодился мне на интервью в американском посольстве, когда меня спросили, чем я могу обосновать свою просьбу о политическом убежище. Я предъявил этот номер и больше вопросов ко мне не было. После я отправил его брату в Москву и сейчас его у меня нет. Недавно пытался отыскать его по интернету в архивах газеты, но не смог. Да, и ни к чему уже. Всё, что было - быльём поросло!…
Продолжение следует...