...forte короткая пометка в нотной тетради, пальцы уверено с силой бьют по клавишам, но сердце глухо и лениво отдается ударом в этот пассаж. Недостаточно. Этого недостаточно. Слишком тихо. Еще, быстрым арпеджио в омут до-мажора, еще, сильнее, коротким ударом, звук тягучей смолой застревает на подушечках пальцев...Недостаточно...этого тоже недостаточно, нет того трепета, нет той дрожи, что охватывала его там на сцене, увлекая в бесконечный космос разноцветных глаз и улыбок, мерцающих и переливающихся в калейдоскопе эйфории. Глаза пробегают по листу испещренному закорючками нот, он устало снимает наушниками и щелкнув зажигалкой глубоко вдыхает терпкий холодноватый дым ментоловых сигарет. Он давно привык к звукам музыки, он практически не различает других. Там за окном шумит дождь и ветер треплет намокшие ветки, тихие скрипки, тяжело накатывает литаврами гром, ничего такого, что было бы ему незнакомо, контр-фагот проходящего поезда влился в оркестровку грозы. Все так, как и должно быть ничего нет, сирена скорой взвывает расстроенной гитарой, ничего нового в этом мире. Все это повседневный шум, так мешающий и раздражающий. Он затыкает уши берушами, снова окунаясь в узор нот. Но внезапно сердце замирает от тревожного звука полного боли и страха. От этого звука под кожей зарождается неисчислимая армия мурашек, заставляющая вздыматься тонкие волоски на затылке. Этот страх и боль в странном безумном плаче врывается в ворох нот, будто камень брошенный в стекло, с грохотом и звоном, разбивающий хрупкую придуманную реальность. Этот звук прорывается сквозь наушники, заполняя пространство вокруг. Человек снимает наушники и резко встает. Он оглядывается вокруг, в спешке хватает ключи и быстрым шагом выходит из квартиры. Он идет влекомый безудержным плачем... так громко... так громко, что сердце испуганно сжимается и острой болью отдается в подреберье. Не обращая внимания на ветер и дождь, он должно быть выглядит немного безумным, шагая с таким целеустремленным видом куда-то в пустоту улиц. На мгновенье у темного переулка он закрывает глаза, капли дождя стекают с плотно сомкнутых ресниц. "Ну же, еще, еще раз, я почти тебя нашел, - произносит человек, вслушиваясь в шум дождя. "Мяу!" - отвечает ему дрожащая вымокшая темнота. "Нашел!" - улыбается человек, распахивая темные глаза. Он выхватывает из темноты котенка и прижимает его к себе. "Больше не надо плакать, идем домой." Руки этого человека горячие и крошечное тельце мгновенно в них согревается, в этих руках не страшно, они пахнут молоком и мятой, и приятно почесывают шкурку, так что янтарные глаза сами собой сощуриваются, и мурлыканье разливается теплой вибрацией по маленькому кошачьему телу. Эти руки не отпускают его. Они становятся стеной, пока крохотный розовый язычок цепляет молоко из блюдца, эти руки также мягко баюкают, когда глаза слипаются. В этих руках так уютно спать. Человек улыбается, поглаживая одной рукой мурлыкающего котенка, уснувшего на коленях. Громко? Да. Достаточно громко, чтобы сердце услышало и нашло.